Страница:
Сайрес Смит и его товарищи не раз принимали в своей колонии дорогих гостей — лорда и леди Гленарван, капитана Джона Манглса и его жену — сестру Роберта Гранта, самого Роберта Гранта, майора Мак-Набса и всех тех, кто были участниками приключений капитана Гранта и капитана Немо.
Все жили в такой же дружбе, как и прежде, и были, наконец, счастливы; но никогда не забывали они острова, на который вступили нищие, голые и где провели, ни в чём не нуждаясь, четыре долгих года, далёкого острова, от которого остался лишь гранитный утёс, омываемый волнами Тихого океана, — гробница того, кто был капитаном Немо.
1875 г.
СЛОВАРЬ
Евгений Павлович Брандис
1
2
3
Все жили в такой же дружбе, как и прежде, и были, наконец, счастливы; но никогда не забывали они острова, на который вступили нищие, голые и где провели, ни в чём не нуждаясь, четыре долгих года, далёкого острова, от которого остался лишь гранитный утёс, омываемый волнами Тихого океана, — гробница того, кто был капитаном Немо.
1875 г.
СЛОВАРЬ
В словарь не вошли понятия, значение которых раскрывается в ходе повествования.
Ахтершт?вень— нижняя кормовая часть судна, служащая продолжением киля.
Бакшт?г— направление движения судна относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля больше 90° и меньше 180°.
Барометр-анер?ид— прибор для измерения атмосферного давления.
Бейдев?нд— курс парусного судна относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля меньше 90°.
Бимс— поперечная балка, поддерживающая палубу и составляющая часть поперечного набора судна.
Бр?мсель— парус третьего яруса на парусных судах с прямым вооружением. В зависимости от принадлежности к определённой мачте брамсель носит дополнительное название — фор-брамсель на фок-мачте, грот-брамсель на грот-мачте, крюйс-брамсель на бизань-мачте.
Брать рифы— уменьшать площадь паруса (при сильном ветре).
Бр?фок— прямой парус на высоко поднятом рее, который ставится на судах с косым вооружением при их следовании полным курсом.
Буасс?— древняя французская или бельгийская мера хлеба.
Б?шприт— горизонтальный или наклонный брус, служащий для выноса вперёд носовых парусов, благодаря чему улучшается манёвренность судна.
Бюфф?н,Жорж Луи Леклерк (1707–1788) — французский естествоиспытатель.
Вант-п?тенс— цепь или железная полоса на наружном борту судна, к верхним концам которых крепятся ванты.
В?нты— тросы, при помощи которых крепят мачту с боков.
В?тер-штаг— снасть, поддерживающая мачту.
В?рвань— устаревший термин, которым называли жир, добываемый из морских млекопитающих и рыб.
Вымб?вка— рычаг для вращения ворота, служащего для подъёма якоря.
Галл?н— мера жидких тел, равная 4,5 литра.
Галс— направление движения судна относительно ветра.
Гик— вращающееся горизонтальное рангоутное дерево, упирающееся передним концом в мачту, по которому растягивается нижняя кромка паруса.
Гран— устаревшая единица массы. В системе английских мер равен 64,8 милиграммам.
Деб?т— объём жидкости, поступающей в единицу времени из естественного или искусственного источника.
Кабест?н— лебёдка с барабаном, насаженным на вертикальный вал, для подтягивания судов к причалу, выбирания судовых якорей и т. п.
Кв?гга— один из видов зебр. Распространена в Южной Африке.
К?льсон— днищевая продольная связь на судне, идущая поверх шпангоутов параллельно килю.
Кл?вер— треугольный парус перед фок-мачтой.
Княвдиг?д— выдающаяся вперёд верхняя часть водореза у старинных деревянных парусников.
Копёр— строительная машина, которая держит и направляет сваи при их погружении в грунт.
Крюйт-к?мера— помещение на старинных военных кораблях для хранения взрывчатых веществ и ружейных патронов.
Линь— пеньковый трос, применяемый на судах дли оснастки, такелажных работ и др.
Лот— навигационный прибор для измерения глубины воды с борта судна.
М?рсель— второй снизу четырёхугольный парус на парусных судах с прямым вооружением. В зависимости от мачт и реев, на которых они закреплены, различают фор-марсель, грот-марсель и др.
Набор корпуса судна— система балок, образующая каркас судна.
Н?гель— деревянный или металлический стержень, скрепляющий части конструкций деревянных судов.
Пр?у,прао — малайское открытое, почти плоскодонное с вогнутыми внутрь кормовым и носовым штевнями судно, построенное целиком из тикового дерева.
Ранг?ут(ранг?утное дерево) — совокупность надпалубных частей вооружения судна, предназначенных для постановки и несения парусов.
Рей— поперечный брус на мачте, к которому прикрепляют паруса.
Рефракция света в атмосфере— оптическое явление, при котором из-за преломления световых лучей в атмосфере удалённые объекты кажутся смещёнными, а иногда изменившими свою форму.
Риф— поперечный ряд продетых сквозь парус завязок, при помощи которых можно уменьшить площадь паруса, подбирая и завязывая его нижнюю часть.
Секст?нт(в морском деле секст?н) — прибор для измерения высот небесных светил над горизонтом с целью определения координат места наблюдателя.
Ст?ксель— косой треугольный парус.
Ст?пор— приспособление для остановки какого-либо механизма или для закрепления его частей в определённом положении.
Таль— подвесное подъёмное устройство с ручным или моторным приводом.
Т?псель— рейковый парус треугольной формы.
Тр?верз— направление, перпендикулярное курсу судна.
Фальшб?рт— лёгкая обшивка борта выше палубы.
Фарв?тер— судовой ход, безопасный в навигационном отношении проход по водному пространству.
Фок— самый нижний парус на передней мачте судна (фок-мачте) с прямыми парусами или треугольный парус на судне, имеющем одну мачту.
Фор-м?рсель— см. марсель.
Ширстр?к— самый верхний пояс бортовой обшивки корпуса судна, примыкающий к палубе.
Шпанг?уты— ребра судна, к которым крепится наружная его обшивка.
Шт?вень— особо прочная часть корпуса судна, которой заканчивается набор судна в носу и корме.
Ярд— мера длины, равная 0,9144 метра.
Ахтершт?вень— нижняя кормовая часть судна, служащая продолжением киля.
Бакшт?г— направление движения судна относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля больше 90° и меньше 180°.
Барометр-анер?ид— прибор для измерения атмосферного давления.
Бейдев?нд— курс парусного судна относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля меньше 90°.
Бимс— поперечная балка, поддерживающая палубу и составляющая часть поперечного набора судна.
Бр?мсель— парус третьего яруса на парусных судах с прямым вооружением. В зависимости от принадлежности к определённой мачте брамсель носит дополнительное название — фор-брамсель на фок-мачте, грот-брамсель на грот-мачте, крюйс-брамсель на бизань-мачте.
Брать рифы— уменьшать площадь паруса (при сильном ветре).
Бр?фок— прямой парус на высоко поднятом рее, который ставится на судах с косым вооружением при их следовании полным курсом.
Буасс?— древняя французская или бельгийская мера хлеба.
Б?шприт— горизонтальный или наклонный брус, служащий для выноса вперёд носовых парусов, благодаря чему улучшается манёвренность судна.
Бюфф?н,Жорж Луи Леклерк (1707–1788) — французский естествоиспытатель.
Вант-п?тенс— цепь или железная полоса на наружном борту судна, к верхним концам которых крепятся ванты.
В?нты— тросы, при помощи которых крепят мачту с боков.
В?тер-штаг— снасть, поддерживающая мачту.
В?рвань— устаревший термин, которым называли жир, добываемый из морских млекопитающих и рыб.
Вымб?вка— рычаг для вращения ворота, служащего для подъёма якоря.
Галл?н— мера жидких тел, равная 4,5 литра.
Галс— направление движения судна относительно ветра.
Гик— вращающееся горизонтальное рангоутное дерево, упирающееся передним концом в мачту, по которому растягивается нижняя кромка паруса.
Гран— устаревшая единица массы. В системе английских мер равен 64,8 милиграммам.
Деб?т— объём жидкости, поступающей в единицу времени из естественного или искусственного источника.
Кабест?н— лебёдка с барабаном, насаженным на вертикальный вал, для подтягивания судов к причалу, выбирания судовых якорей и т. п.
Кв?гга— один из видов зебр. Распространена в Южной Африке.
К?льсон— днищевая продольная связь на судне, идущая поверх шпангоутов параллельно килю.
Кл?вер— треугольный парус перед фок-мачтой.
Княвдиг?д— выдающаяся вперёд верхняя часть водореза у старинных деревянных парусников.
Копёр— строительная машина, которая держит и направляет сваи при их погружении в грунт.
Крюйт-к?мера— помещение на старинных военных кораблях для хранения взрывчатых веществ и ружейных патронов.
Линь— пеньковый трос, применяемый на судах дли оснастки, такелажных работ и др.
Лот— навигационный прибор для измерения глубины воды с борта судна.
М?рсель— второй снизу четырёхугольный парус на парусных судах с прямым вооружением. В зависимости от мачт и реев, на которых они закреплены, различают фор-марсель, грот-марсель и др.
Набор корпуса судна— система балок, образующая каркас судна.
Н?гель— деревянный или металлический стержень, скрепляющий части конструкций деревянных судов.
Пр?у,прао — малайское открытое, почти плоскодонное с вогнутыми внутрь кормовым и носовым штевнями судно, построенное целиком из тикового дерева.
Ранг?ут(ранг?утное дерево) — совокупность надпалубных частей вооружения судна, предназначенных для постановки и несения парусов.
Рей— поперечный брус на мачте, к которому прикрепляют паруса.
Рефракция света в атмосфере— оптическое явление, при котором из-за преломления световых лучей в атмосфере удалённые объекты кажутся смещёнными, а иногда изменившими свою форму.
Риф— поперечный ряд продетых сквозь парус завязок, при помощи которых можно уменьшить площадь паруса, подбирая и завязывая его нижнюю часть.
Секст?нт(в морском деле секст?н) — прибор для измерения высот небесных светил над горизонтом с целью определения координат места наблюдателя.
Ст?ксель— косой треугольный парус.
Ст?пор— приспособление для остановки какого-либо механизма или для закрепления его частей в определённом положении.
Таль— подвесное подъёмное устройство с ручным или моторным приводом.
Т?псель— рейковый парус треугольной формы.
Тр?верз— направление, перпендикулярное курсу судна.
Фальшб?рт— лёгкая обшивка борта выше палубы.
Фарв?тер— судовой ход, безопасный в навигационном отношении проход по водному пространству.
Фок— самый нижний парус на передней мачте судна (фок-мачте) с прямыми парусами или треугольный парус на судне, имеющем одну мачту.
Фор-м?рсель— см. марсель.
Ширстр?к— самый верхний пояс бортовой обшивки корпуса судна, примыкающий к палубе.
Шпанг?уты— ребра судна, к которым крепится наружная его обшивка.
Шт?вень— особо прочная часть корпуса судна, которой заканчивается набор судна в носу и корме.
Ярд— мера длины, равная 0,9144 метра.
Евгений Павлович Брандис
(1916–1985)
О Жюле Верне и «Таинственном острове»
1
…Незаметно подкралась старость. Уже много лет Жюль Верн не выезжал из Амьена и всё реже выходил из дому. Его мучили головокружения и бессонница. Он страдал от подагры и диабета, почти полностью потерял зрение, стал плохо слышать. Окружающий мир погрузился в полумрак, но он продолжал писать — наугад, на ощупь, сквозь сильную лупу, соглашаясь диктовать сыну Мишелю только в часы крайней усталости.
Из разных стран поступали десятки писем. Иные без адреса: «Жюлю Верну во Францию». Юные читатели просили автографов, с восторгом отзывались о его сочинениях, желали здоровья, подсказывали сюжеты новых романов. Известные учёные, изобретатели, путешественники благодарили писателя за то, что его книги помогли им ещё на школьной скамье полюбить науку, найти призвание.
Массивный шкаф в его библиотеке, отведённый для переводной «Жюльвернианы», был забит до отказа сотнями разноцветных томов, изданных на многих языках, вплоть до арабского и японского. Русские издания едва умещались на двух верхних полках. Но это была лишь частица того, что тогда уже было напечатано во всём мире под его именем.
Всё чаще в Амьен наведывались парижские репортёры и корреспонденты иностранных газет. И Жюль Верн, так неохотно и скупо говоривший о себе и о своём творчестве, вынужден был принимать визитёров и давать интервью. Беседы тут же записывались и попадали в печать.
Почти каждый журналист начинал с традиционного вопроса:
— Месье Верн, не могли бы вы рассказать, как началась ваша литературная деятельность?
— Моим первым произведением, — отвечал Жюль Верн, — была небольшая комедия в стихах: «Разломанные соломинки». Я показал её Александру Дюма, и он не только поставил её на сцене своего «Исторического театра» — это было в 1850 году, — но даже посоветовал напечатать. «Не беспокойтесь, — ободрил меня Дюма, — даю вам полную гарантию, что найдётся хотя бы один покупатель. Этим покупателем буду я!»
Работа для театра очень скудно оплачивалась. И хотя я продолжал писать водевили и комические оперы, только лет через десять мне стало ясно, что драматические произведения не дадут мне ни славы, ни средств к жизни. В те годы я ютился в мансарде и был очень беден. Пора было всерьёз задуматься о будущем. Мой отец не переставал настаивать, чтобы я вернулся в Нант. С дипломом лиценциата прав мне было бы там обеспечено полное благополучие: отец хотел меня сделать совладельцем, а затем и наследником своей адвокатской конторы. Но я уже был «отравлен» литературой и остался в Париже. Моим истинным призванием, как вы знаете, оказались научные романы или романы о науке — затрудняюсь, как лучше сказать…
И всё-таки я никогда не терял любви к сцене и ко всему, что так или иначе связано с театром. Мне всегда было очень радостно, когда мои романы, переделанные в пьесы, начинали на сцене вторую жизнь. В этом отношении особенно повезло «Михаилу Строгову» и «Вокруг света в восемьдесят дней».
— Хотелось бы знать, месье Верн, что побудило вас писать научные романы и как напали вы на эту мысль?
— Меня всегда интересовали науки, в особенности география. И понятно, почему. Истоки будущих увлечений нужно искать в детстве. В нантский порт прибывали корабли со всех концов света. Я мечтал стать моряком, грезил о дальних странствиях, о необитаемых островах и даже попытался однажды, когда мне было одиннадцать лет, удрать в Индию на шхуне «Корали», поменявшись одеждой с юнгой. Любовь к географическим картам, к истории великих открытий никогда не остывала во мне и в конце концов помогла найти свой жанр. Литературное поприще, которое я избрал, было тогда ново и почти совсем не использовано. В занимательной форме фантастических путешествий я старался распространять современные научные знания. На этом и основана серия географических романов, ставшая для меня делом жизни. Ведь ещё до того, как появился первый роман, положивший начало «Необыкновенным путешествиям», я написал несколько рассказов на подобные же сюжеты, например: «Драма в воздухе» и «Зимовка во льдах».
— Расскажите, пожалуйста, о своём первом романе. Когда и при каких обстоятельствах он появился?
— Приступив к роману «Пять недель на воздушном шаре» — помню, как сейчас, знойное лето 1862 года, — я решил выбрать местом действия Африку просто потому, что эта часть света была известна значительно меньше других. И мне пришло в голову, что самое интересное и наглядное исследование этого обширного континента может быть сделано с воздушного шара. Никто не преодолевал на аэростате такие огромные расстояния. Поэтому мне пришлось придумать некоторые усовершенствования, чтобы баллоном можно было управлять. Помнится, испытывал сильнейшее наслаждение, когда писал этот роман и, главное, когда производил необходимые изыскания, чтобы дать читателям по возможности реальное представление об Африке.
Кончив работу, я обратился по совету одного из друзей к издателю Этцелю. Он быстро прочёл рукопись, пригласил меня к себе и сказал: «Вашу вещь я напечатаю. Я уверен, она будет иметь успех». И опытный издатель не ошибся. Роман вскоре был переведён почти на все европейские языки и принёс мне известность…
С тех пор по договору, который заключил со мной Этцель, я передаю ему ежегодно — увы, теперь уже не ему, а его сыну [13]— по два новых романа или один двухтомный. И этот договор, по-видимому, останется в силе до конца моей жизни…
— Вас называют провидцем, месье Верн, и вы это сами знаете. Ведь во многих ваших романах содержатся удивительно точные предсказания научных открытий и изобретений — предсказания, которые постепенно сбываются. Как это объяснить?
— Вы преувеличиваете. Это простые совпадения, и объясняются они очень просто. Когда я говорю о каком-нибудь научном феномене, то предварительно исследую все доступные мне источники и делаю свои выводы, опираясь на множество фактов. Нужно их только сопоставить и мысленно продолжить во времени. Пример — «Наутилус». Подводная лодка существовала и до моего романа. Я просто взял то, что уже намечалось в действительности, и развил в воображении. Сейчас господствует паровая машина, но не за горами век электричества. И вот я погружаю капитана Немо в стихию, которая даёт ему возможность не только получать двигательную силу — электрическую энергию из самого океана, — но и добывать в морской пучине всё необходимое для жизни. Не сомневаюсь, настанет день, когда люди смогут эксплуатировать недра океана так же, как теперь золотые россыпи… Когда-то я принимал участие в опытах с моделями летательных аппаратов тяжелее воздуха. Сейчас достигнуты ощутимые результаты. Правда, ещё нет надёжного двигателя, но он появится. Могу сказать без малейшего колебания — будущее принадлежит авиации. Отсюда — электрический геликоптер Робура. Я верю в могущество науки и нисколько не преувеличиваю её возможностей. Поэтому некоторые из моих предположений, высказанных несколько десятилетий назад, действительно в какой-то степени подтвердились. Позднее, наверное, подтвердятся и многие другие…
Что же касается точности описаний, то этим я обязан всевозможным выпискам из книг, газет, журналов, различных рефератов и отчётов, которые у меня заготовлены впрок и исподволь пополняются. Все эти заметки тщательно классифицируются и служат материалом для моих романов. Ни одна моя книга не написана без помощи этой картотеки. Я внимательно просматриваю двадцать с лишним газет, прилежно прочитываю все доступные мне научные сообщения, и, поверьте, меня всегда охватывает чувство восторга, когда я узнаю о каком-нибудь новом открытии…
— Ваши герои всегда путешествуют. Ну, а сами вы, месье Верн, разве вы не любите путешествовать?
— Очень люблю, вернее, любил. Пока позволяло здоровье, я проводил значительную часть года на своей яхте «Сен-Мишель». Я дважды обогнул на ней Средиземное море, посетил Италию, Англию, Шотландию, Ирландию, Данию, Голландию, Скандинавию, высаживался на Мальте, в Испании, Португалии, заходил в африканские воды… Эти поездки очень пригодились мне впоследствии при сочинении романов.
Я побывал даже в Северной Америке. Это случилось в 1867 году. Одна французская компания приобрела океанский пароход «Грейт Истерн», чтобы перевозить американцев на Парижскую выставку… Мы посетили с братом Нью-Йорк и несколько других городов, видели Ниагару зимой, во льду… На меня произвело неизгладимое впечатление торжественное спокойствие гигантского водопада. Поездка в Америку дала мне материал для романа «Плавающий город».
Море — моя стихия, моя страсть. Самому мне стать моряком не довелось, но во многих моих книгах действие происходит на морских просторах…
Почти каждый посетитель задавал писателю дежурный вопрос:
— Месье Верн, вы один из самых популярных и самых плодовитых романистов. Не сочтите нескромным моё любопытство, но хотелось бы знать, как вам удаётся… в вашем возрасте… сохранять такую завидную работоспособность?
На этот вопрос Жюль Верн отвечал с плохо скрытым раздражением:
— Не надо меня хвалить. Труд для меня — источник единственного и подлинного счастья… Это — моя жизненная функция. Как только я кончаю очередную книгу, я чувствую себя несчастным и не нахожу покоя до тех пор, пока не начну следующую. Праздность является для меня пыткой.
— Да, я понимаю… И всё же вы пишете с такой лёгкостью…
— Это заблуждение! Мне ничего легко не даётся. Почему-то многие думают, что мои произведения — чистая импровизация. Какой вздор! Чтобы роман понравился, нужно изобрести совершенно необычную и вместе с тем оптимистическую развязку. И когда в голове сложится костяк сюжета, когда из нескольких возможных вариантов будет избран наилучший, только тогда начнётся следующий этап работы — за письменным столом. Окончательный же текст получается после пятой или седьмой корректуры. Происходит это потому, что яснее всего я вижу недостатки своего сочинения не в рукописи, а в печатных оттисках… К тому же ещё я должен учитывать запросы и возможности юных читателей, для которых написаны все мои книги. Работая над своими романами, я всегда думаю о том — пусть иногда это идёт даже в ущерб искусству, — чтобы из-под моего пера не вышло ни одной страницы, которую не могли бы прочесть и понять дети.
— А что вас заставило переселиться в Амьен?
— Желание избавиться от шума и сутолоки. Я пишу ежедневно с пяти утра до полудня. Такой распорядок жизни потребовал некоторых жертв. Чтобы ничто не отвлекало от дела, я променял Париж на тихий провинциальный город. И поступил правильно.
В заключение собеседник обычно спрашивал об общем замысле «Необыкновенных путешествий» и дальнейших планах писателя. Жюль Верн отвечал:
— Я поставил своей задачей описать в «Необыкновенных путешествиях» весь земной шар, природу разных климатических зон, животный и растительный мир, нравы и обычаи всех народов планеты. Следуя из страны в страну по заранее установленному плану, я стараюсь не возвращаться без крайней необходимости в те места, где уже побывали мои герои. Мне предстоит ещё описать довольно много стран, чтобы полностью расцветить узор. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что уже сделано. Быть может, я ещё закончу мою сотую книгу! Закончу обязательно, если проживу ещё пять или шесть лет… [14]
— И вы знаете, чему будет посвящена ваша сотая книга?
— Да, я часто думаю об этом. Я хочу в своей последней книге дать в виде связного обзора полный свод моих описаний земного шара и небесных пространств и, кроме того, напомнить о всех маршрутах, которые были совершены моими героями… Но независимо от того, успею я выполнить этот замысел или нет, могу вам признаться, что у меня накопилось в запасе несколько готовых рукописей, которые будут изданы после моей смерти…
Из разных стран поступали десятки писем. Иные без адреса: «Жюлю Верну во Францию». Юные читатели просили автографов, с восторгом отзывались о его сочинениях, желали здоровья, подсказывали сюжеты новых романов. Известные учёные, изобретатели, путешественники благодарили писателя за то, что его книги помогли им ещё на школьной скамье полюбить науку, найти призвание.
Массивный шкаф в его библиотеке, отведённый для переводной «Жюльвернианы», был забит до отказа сотнями разноцветных томов, изданных на многих языках, вплоть до арабского и японского. Русские издания едва умещались на двух верхних полках. Но это была лишь частица того, что тогда уже было напечатано во всём мире под его именем.
Всё чаще в Амьен наведывались парижские репортёры и корреспонденты иностранных газет. И Жюль Верн, так неохотно и скупо говоривший о себе и о своём творчестве, вынужден был принимать визитёров и давать интервью. Беседы тут же записывались и попадали в печать.
Почти каждый журналист начинал с традиционного вопроса:
— Месье Верн, не могли бы вы рассказать, как началась ваша литературная деятельность?
— Моим первым произведением, — отвечал Жюль Верн, — была небольшая комедия в стихах: «Разломанные соломинки». Я показал её Александру Дюма, и он не только поставил её на сцене своего «Исторического театра» — это было в 1850 году, — но даже посоветовал напечатать. «Не беспокойтесь, — ободрил меня Дюма, — даю вам полную гарантию, что найдётся хотя бы один покупатель. Этим покупателем буду я!»
Работа для театра очень скудно оплачивалась. И хотя я продолжал писать водевили и комические оперы, только лет через десять мне стало ясно, что драматические произведения не дадут мне ни славы, ни средств к жизни. В те годы я ютился в мансарде и был очень беден. Пора было всерьёз задуматься о будущем. Мой отец не переставал настаивать, чтобы я вернулся в Нант. С дипломом лиценциата прав мне было бы там обеспечено полное благополучие: отец хотел меня сделать совладельцем, а затем и наследником своей адвокатской конторы. Но я уже был «отравлен» литературой и остался в Париже. Моим истинным призванием, как вы знаете, оказались научные романы или романы о науке — затрудняюсь, как лучше сказать…
И всё-таки я никогда не терял любви к сцене и ко всему, что так или иначе связано с театром. Мне всегда было очень радостно, когда мои романы, переделанные в пьесы, начинали на сцене вторую жизнь. В этом отношении особенно повезло «Михаилу Строгову» и «Вокруг света в восемьдесят дней».
— Хотелось бы знать, месье Верн, что побудило вас писать научные романы и как напали вы на эту мысль?
— Меня всегда интересовали науки, в особенности география. И понятно, почему. Истоки будущих увлечений нужно искать в детстве. В нантский порт прибывали корабли со всех концов света. Я мечтал стать моряком, грезил о дальних странствиях, о необитаемых островах и даже попытался однажды, когда мне было одиннадцать лет, удрать в Индию на шхуне «Корали», поменявшись одеждой с юнгой. Любовь к географическим картам, к истории великих открытий никогда не остывала во мне и в конце концов помогла найти свой жанр. Литературное поприще, которое я избрал, было тогда ново и почти совсем не использовано. В занимательной форме фантастических путешествий я старался распространять современные научные знания. На этом и основана серия географических романов, ставшая для меня делом жизни. Ведь ещё до того, как появился первый роман, положивший начало «Необыкновенным путешествиям», я написал несколько рассказов на подобные же сюжеты, например: «Драма в воздухе» и «Зимовка во льдах».
— Расскажите, пожалуйста, о своём первом романе. Когда и при каких обстоятельствах он появился?
— Приступив к роману «Пять недель на воздушном шаре» — помню, как сейчас, знойное лето 1862 года, — я решил выбрать местом действия Африку просто потому, что эта часть света была известна значительно меньше других. И мне пришло в голову, что самое интересное и наглядное исследование этого обширного континента может быть сделано с воздушного шара. Никто не преодолевал на аэростате такие огромные расстояния. Поэтому мне пришлось придумать некоторые усовершенствования, чтобы баллоном можно было управлять. Помнится, испытывал сильнейшее наслаждение, когда писал этот роман и, главное, когда производил необходимые изыскания, чтобы дать читателям по возможности реальное представление об Африке.
Кончив работу, я обратился по совету одного из друзей к издателю Этцелю. Он быстро прочёл рукопись, пригласил меня к себе и сказал: «Вашу вещь я напечатаю. Я уверен, она будет иметь успех». И опытный издатель не ошибся. Роман вскоре был переведён почти на все европейские языки и принёс мне известность…
С тех пор по договору, который заключил со мной Этцель, я передаю ему ежегодно — увы, теперь уже не ему, а его сыну [13]— по два новых романа или один двухтомный. И этот договор, по-видимому, останется в силе до конца моей жизни…
— Вас называют провидцем, месье Верн, и вы это сами знаете. Ведь во многих ваших романах содержатся удивительно точные предсказания научных открытий и изобретений — предсказания, которые постепенно сбываются. Как это объяснить?
— Вы преувеличиваете. Это простые совпадения, и объясняются они очень просто. Когда я говорю о каком-нибудь научном феномене, то предварительно исследую все доступные мне источники и делаю свои выводы, опираясь на множество фактов. Нужно их только сопоставить и мысленно продолжить во времени. Пример — «Наутилус». Подводная лодка существовала и до моего романа. Я просто взял то, что уже намечалось в действительности, и развил в воображении. Сейчас господствует паровая машина, но не за горами век электричества. И вот я погружаю капитана Немо в стихию, которая даёт ему возможность не только получать двигательную силу — электрическую энергию из самого океана, — но и добывать в морской пучине всё необходимое для жизни. Не сомневаюсь, настанет день, когда люди смогут эксплуатировать недра океана так же, как теперь золотые россыпи… Когда-то я принимал участие в опытах с моделями летательных аппаратов тяжелее воздуха. Сейчас достигнуты ощутимые результаты. Правда, ещё нет надёжного двигателя, но он появится. Могу сказать без малейшего колебания — будущее принадлежит авиации. Отсюда — электрический геликоптер Робура. Я верю в могущество науки и нисколько не преувеличиваю её возможностей. Поэтому некоторые из моих предположений, высказанных несколько десятилетий назад, действительно в какой-то степени подтвердились. Позднее, наверное, подтвердятся и многие другие…
Что же касается точности описаний, то этим я обязан всевозможным выпискам из книг, газет, журналов, различных рефератов и отчётов, которые у меня заготовлены впрок и исподволь пополняются. Все эти заметки тщательно классифицируются и служат материалом для моих романов. Ни одна моя книга не написана без помощи этой картотеки. Я внимательно просматриваю двадцать с лишним газет, прилежно прочитываю все доступные мне научные сообщения, и, поверьте, меня всегда охватывает чувство восторга, когда я узнаю о каком-нибудь новом открытии…
— Ваши герои всегда путешествуют. Ну, а сами вы, месье Верн, разве вы не любите путешествовать?
— Очень люблю, вернее, любил. Пока позволяло здоровье, я проводил значительную часть года на своей яхте «Сен-Мишель». Я дважды обогнул на ней Средиземное море, посетил Италию, Англию, Шотландию, Ирландию, Данию, Голландию, Скандинавию, высаживался на Мальте, в Испании, Португалии, заходил в африканские воды… Эти поездки очень пригодились мне впоследствии при сочинении романов.
Я побывал даже в Северной Америке. Это случилось в 1867 году. Одна французская компания приобрела океанский пароход «Грейт Истерн», чтобы перевозить американцев на Парижскую выставку… Мы посетили с братом Нью-Йорк и несколько других городов, видели Ниагару зимой, во льду… На меня произвело неизгладимое впечатление торжественное спокойствие гигантского водопада. Поездка в Америку дала мне материал для романа «Плавающий город».
Море — моя стихия, моя страсть. Самому мне стать моряком не довелось, но во многих моих книгах действие происходит на морских просторах…
Почти каждый посетитель задавал писателю дежурный вопрос:
— Месье Верн, вы один из самых популярных и самых плодовитых романистов. Не сочтите нескромным моё любопытство, но хотелось бы знать, как вам удаётся… в вашем возрасте… сохранять такую завидную работоспособность?
На этот вопрос Жюль Верн отвечал с плохо скрытым раздражением:
— Не надо меня хвалить. Труд для меня — источник единственного и подлинного счастья… Это — моя жизненная функция. Как только я кончаю очередную книгу, я чувствую себя несчастным и не нахожу покоя до тех пор, пока не начну следующую. Праздность является для меня пыткой.
— Да, я понимаю… И всё же вы пишете с такой лёгкостью…
— Это заблуждение! Мне ничего легко не даётся. Почему-то многие думают, что мои произведения — чистая импровизация. Какой вздор! Чтобы роман понравился, нужно изобрести совершенно необычную и вместе с тем оптимистическую развязку. И когда в голове сложится костяк сюжета, когда из нескольких возможных вариантов будет избран наилучший, только тогда начнётся следующий этап работы — за письменным столом. Окончательный же текст получается после пятой или седьмой корректуры. Происходит это потому, что яснее всего я вижу недостатки своего сочинения не в рукописи, а в печатных оттисках… К тому же ещё я должен учитывать запросы и возможности юных читателей, для которых написаны все мои книги. Работая над своими романами, я всегда думаю о том — пусть иногда это идёт даже в ущерб искусству, — чтобы из-под моего пера не вышло ни одной страницы, которую не могли бы прочесть и понять дети.
— А что вас заставило переселиться в Амьен?
— Желание избавиться от шума и сутолоки. Я пишу ежедневно с пяти утра до полудня. Такой распорядок жизни потребовал некоторых жертв. Чтобы ничто не отвлекало от дела, я променял Париж на тихий провинциальный город. И поступил правильно.
В заключение собеседник обычно спрашивал об общем замысле «Необыкновенных путешествий» и дальнейших планах писателя. Жюль Верн отвечал:
— Я поставил своей задачей описать в «Необыкновенных путешествиях» весь земной шар, природу разных климатических зон, животный и растительный мир, нравы и обычаи всех народов планеты. Следуя из страны в страну по заранее установленному плану, я стараюсь не возвращаться без крайней необходимости в те места, где уже побывали мои герои. Мне предстоит ещё описать довольно много стран, чтобы полностью расцветить узор. Но это сущие пустяки по сравнению с тем, что уже сделано. Быть может, я ещё закончу мою сотую книгу! Закончу обязательно, если проживу ещё пять или шесть лет… [14]
— И вы знаете, чему будет посвящена ваша сотая книга?
— Да, я часто думаю об этом. Я хочу в своей последней книге дать в виде связного обзора полный свод моих описаний земного шара и небесных пространств и, кроме того, напомнить о всех маршрутах, которые были совершены моими героями… Но независимо от того, успею я выполнить этот замысел или нет, могу вам признаться, что у меня накопилось в запасе несколько готовых рукописей, которые будут изданы после моей смерти…
2
Жюль Верн скончался семидесяти семи лет, 24 марта 1905 года, так и не успев написать задуманную сотую книгу. Но то, что он выполнил за четыре с лишним десятилетия непрерывной работы над «Необыкновенными путешествиями», — колоссальный творческий подвиг: шестьдесят три романа и два сборника повестей и рассказов, занимающих в первых изданиях Этцеля девяносто семь книг, — всего около тысячи печатных листов или восемнадцати тысяч книжных страниц!
И это не считая статей и очерков, многочисленных пьес и научно-популярных географических трудов. Главный из них — «История великих путешествий».
Конечно, значение писателя определяется не количеством опубликованных книг, а новизной его творчества, богатством идей, художественными открытиями, которые делают его непохожим на других.
В этом смысле Жюль Верн — настоящий новатор. В истории мировой литературы он — первый классик научно-фантастического романа, замечательный мастер романа путешествий и приключений, блестящий пропагандист науки и её грядущих завоеваний.
Он довёл до высокого совершенства художественную форму приключенческого романа, обогатив его новым содержанием и подчинив пропаганде научных знаний.
Наука в его романах неотделима от действия. На ней, собственно, и держится замысел. Читатель незаметно воспринимает какую-то сумму сведений, сплавленных с самим сюжетом. И в этом — не только мастерство романиста, но и огромная просветительная роль его «Необыкновенных путешествий», сопутствующих многим поколениям школьников разных стран и народов.
Фантастика произведений Жюля Верна основана на научном правдоподобии и нередко на научном предвидении.
Открытия и изобретения, которые ещё не вышли из стадии лабораторного эксперимента или только намечались в перспективе, он рисовал как уже осуществлённые — с заглядом, как выяснялось позднее, на 30, 40, 50, а то и на 100 лет вперёд. И этим объясняются столь частые совпадения мечты фантаста с её последующим воплощением в жизнь.
Жюль Верн «усовершенствовал» все виды транспорта — сухопутные, морские, подводные и воздушные, — «построил» межпланетный лунный снаряд, «запустил» искусственный спутник, «сконструировал» множество электрических приборов, «изобрёл» телевизор и звуковое кино, аппараты искусственного климата и немало других замечательных вещей, предвосхитивших реальные достижения науки.
Инженерная фантастика в романах Жюля Верна утвердилась на равных правах с географической.
Путешественники, созданные воображением писателя, исследуют вулканы и глубины морей, проникают в недоступные дебри, открывают новые земли, стирая с географических карт последние «белые пятна».
Гаттерас достигает Северного полюса, Немо водружает свой флаг на Южном, Эрик Герсебом («Найдёныш с погибшей «Цинтии») совершает кругосветное плавание в арктических водах, доктор Фергюссон («Пять недель на воздушном шаре») открывает истоки Нила и т. д.
Последующие исследования подтвердили справедливость многих географических прогнозов Жюля Верна, особенно в произведениях, изображающих экспедиции в Арктику.
Вместе с новым романом в литературу вошёл и новый герой — рыцарь науки, бескорыстный учёный, чьи дела и свершения, опережая реальные возможности времени, устремлены в будущее.
Герои «Необыкновенных путешествий» не только проникают в тайны природы, познают неведомое, изобретают, конструируют, строят, но и участвуют в освободительных войнах, выступают с оружием в руках на стороне угнетённых.
И они же, герои «Необыкновенных путешествий», пытаются претворить мечтания о совершенном обществе будущего, где восторжествует полная справедливость, исчезнут угнетение и неравенство, где высшие завоевания науки и техники будут служить общему благу.
Так возникают в романах Жюля Верна (в духе предначертаний французских утопистов) образцовые трудовые общины, идеальные города-государства. К инженерной и географической фантастике присоединяется фантастика социальная.
Под этим углом зрения и нужно рассматривать «Таинственный остров».
И это не считая статей и очерков, многочисленных пьес и научно-популярных географических трудов. Главный из них — «История великих путешествий».
Конечно, значение писателя определяется не количеством опубликованных книг, а новизной его творчества, богатством идей, художественными открытиями, которые делают его непохожим на других.
В этом смысле Жюль Верн — настоящий новатор. В истории мировой литературы он — первый классик научно-фантастического романа, замечательный мастер романа путешествий и приключений, блестящий пропагандист науки и её грядущих завоеваний.
Он довёл до высокого совершенства художественную форму приключенческого романа, обогатив его новым содержанием и подчинив пропаганде научных знаний.
Наука в его романах неотделима от действия. На ней, собственно, и держится замысел. Читатель незаметно воспринимает какую-то сумму сведений, сплавленных с самим сюжетом. И в этом — не только мастерство романиста, но и огромная просветительная роль его «Необыкновенных путешествий», сопутствующих многим поколениям школьников разных стран и народов.
Фантастика произведений Жюля Верна основана на научном правдоподобии и нередко на научном предвидении.
Открытия и изобретения, которые ещё не вышли из стадии лабораторного эксперимента или только намечались в перспективе, он рисовал как уже осуществлённые — с заглядом, как выяснялось позднее, на 30, 40, 50, а то и на 100 лет вперёд. И этим объясняются столь частые совпадения мечты фантаста с её последующим воплощением в жизнь.
Жюль Верн «усовершенствовал» все виды транспорта — сухопутные, морские, подводные и воздушные, — «построил» межпланетный лунный снаряд, «запустил» искусственный спутник, «сконструировал» множество электрических приборов, «изобрёл» телевизор и звуковое кино, аппараты искусственного климата и немало других замечательных вещей, предвосхитивших реальные достижения науки.
Инженерная фантастика в романах Жюля Верна утвердилась на равных правах с географической.
Путешественники, созданные воображением писателя, исследуют вулканы и глубины морей, проникают в недоступные дебри, открывают новые земли, стирая с географических карт последние «белые пятна».
Гаттерас достигает Северного полюса, Немо водружает свой флаг на Южном, Эрик Герсебом («Найдёныш с погибшей «Цинтии») совершает кругосветное плавание в арктических водах, доктор Фергюссон («Пять недель на воздушном шаре») открывает истоки Нила и т. д.
Последующие исследования подтвердили справедливость многих географических прогнозов Жюля Верна, особенно в произведениях, изображающих экспедиции в Арктику.
Вместе с новым романом в литературу вошёл и новый герой — рыцарь науки, бескорыстный учёный, чьи дела и свершения, опережая реальные возможности времени, устремлены в будущее.
Герои «Необыкновенных путешествий» не только проникают в тайны природы, познают неведомое, изобретают, конструируют, строят, но и участвуют в освободительных войнах, выступают с оружием в руках на стороне угнетённых.
И они же, герои «Необыкновенных путешествий», пытаются претворить мечтания о совершенном обществе будущего, где восторжествует полная справедливость, исчезнут угнетение и неравенство, где высшие завоевания науки и техники будут служить общему благу.
Так возникают в романах Жюля Верна (в духе предначертаний французских утопистов) образцовые трудовые общины, идеальные города-государства. К инженерной и географической фантастике присоединяется фантастика социальная.
Под этим углом зрения и нужно рассматривать «Таинственный остров».
3
«Робинзонады», — вспоминал Жюль Верн на склоне лет, — были книгами моего детства, и я сохранил о них неизгладимое воспоминание. Я много раз перечитывал их, и это способствовало тому, что они запечатлелись в моей памяти. Никогда впоследствии при чтении других произведений я не переживал больше впечатлений первых лет. Не подлежит сомнению, что любовь моя к этому роду приключений инстинктивно привела меня на дорогу, по которой я пошёл впоследствии. Эта любовь заставила меня написать «Школу Робинзонов», «Таинственный остров», «Два года каникул», герои которых являются близкими родичами Дефо и Виса.
[15]Поэтому никто не удивится тому, что я всецело отдался сочинению «Необыкновенных путешествий».
«Таинственный остров» принадлежит к циклу романов-«робинзонад», занимающих в творчестве Жюля Верна особое место.
Само слово «робинзонада» вошло в литературу ещё в XVIII веке, когда во многих европейских странах стали появляться один за другим десятки книг, написанных под влиянием «Робинзона Крузо» (1719), всемирно известного романа, принадлежащего перу английского писателя Даниеля Дефо. В «робинзонадах» изображается полная превратностей трудовая жизнь либо одного человека, либо небольшой группы людей, очутившихся на необитаемом острове.
В XIX веке новые образцы «робинзонад» создавали преимущественно авторы приключенческих романов, развивавшие авантюрную сторону сюжета за счёт его идейного содержания. В отличие от них «робинзонады» Жюля Верна исполнены глубокого общественного смысла, являются, можно сказать, философскими романами, несмотря на то, что они предназначены для юных читателей.
«Таинственный остров» — лучший из его романов, «робинзонад», — задуман был ещё до того, как Жюль Верн стал Жюлем Верном.
К началу 60-х годов относится незавершённая рукопись — первый ещё очень слабый набросок впоследствии знаменитой книги. На титульном листе выведено крупными буквами: «Дядя Робинзон».
Некая миссис Клифтон и се четверо детей — Мари, Роберт, Жан и Белла — выброшены бурей на необитаемый остров в северной части Тихого океана. Их участь разделяет бывалый французский матрос Флип, возглавивший маленькую колонию. Дети называют его «дядей Робинзоном». Через несколько дней находит свою семью и мистер Клифтон, спасшийся чудом на том же острове вместе с верным псом Фидо. Клифтон — искусный инженер Он добывает огонь, изготовляет порох, методически возделывает этот дикий уголок земли, всячески улучшая условия существования колонистов.
В дальнейшем многие персонажи и эпизоды перейдут в изменённом виде на страницы «Таинственного острова» Инженер Клифтон превратится в Сайреса Смита, матрос Флип — в Пенкрофа, Роберт Клифтон — в Герберта Брауна. Даже пёс Фидо будет действовать там под другой кличкой, а самый остров со всей его флорой и фауной, вплоть до орангутанга, окажется перенесённым в южную зону Тихого океана.
«Таинственный остров» принадлежит к циклу романов-«робинзонад», занимающих в творчестве Жюля Верна особое место.
Само слово «робинзонада» вошло в литературу ещё в XVIII веке, когда во многих европейских странах стали появляться один за другим десятки книг, написанных под влиянием «Робинзона Крузо» (1719), всемирно известного романа, принадлежащего перу английского писателя Даниеля Дефо. В «робинзонадах» изображается полная превратностей трудовая жизнь либо одного человека, либо небольшой группы людей, очутившихся на необитаемом острове.
В XIX веке новые образцы «робинзонад» создавали преимущественно авторы приключенческих романов, развивавшие авантюрную сторону сюжета за счёт его идейного содержания. В отличие от них «робинзонады» Жюля Верна исполнены глубокого общественного смысла, являются, можно сказать, философскими романами, несмотря на то, что они предназначены для юных читателей.
«Таинственный остров» — лучший из его романов, «робинзонад», — задуман был ещё до того, как Жюль Верн стал Жюлем Верном.
К началу 60-х годов относится незавершённая рукопись — первый ещё очень слабый набросок впоследствии знаменитой книги. На титульном листе выведено крупными буквами: «Дядя Робинзон».
Некая миссис Клифтон и се четверо детей — Мари, Роберт, Жан и Белла — выброшены бурей на необитаемый остров в северной части Тихого океана. Их участь разделяет бывалый французский матрос Флип, возглавивший маленькую колонию. Дети называют его «дядей Робинзоном». Через несколько дней находит свою семью и мистер Клифтон, спасшийся чудом на том же острове вместе с верным псом Фидо. Клифтон — искусный инженер Он добывает огонь, изготовляет порох, методически возделывает этот дикий уголок земли, всячески улучшая условия существования колонистов.
В дальнейшем многие персонажи и эпизоды перейдут в изменённом виде на страницы «Таинственного острова» Инженер Клифтон превратится в Сайреса Смита, матрос Флип — в Пенкрофа, Роберт Клифтон — в Герберта Брауна. Даже пёс Фидо будет действовать там под другой кличкой, а самый остров со всей его флорой и фауной, вплоть до орангутанга, окажется перенесённым в южную зону Тихого океана.