Верн Жюль Габриэль. Жангада (Восемьсот лье по Амазонке)

   В икитосскую фазенду входили великолепные леса, которые в центральной части Южной Америки, можно сказать, неистощимы.
   Жоам Гарраль прекрасно умел вести лесное хозяйство в этих краях, богатых чрезвычайно ценными и разнообразными древесными породами, которые шли на изготовление мачт и на всевозможные плотничные и столярные работы, так что торговля лесом ежегодно приносила ему немалый доход.
   К тому же разве река не была у него под рукой, чтобы сплавлять дары амазонских лесов в большей сохранности и с меньшими затратами, чем по железной дороге? Итак, Жоам Гарраль каждый год валил несколько сотен деревьев, связывал плоты из грубо обтесанных бревен, толстых досок и брусьев, составлял громадные плавучие караваны и сплавлял их вниз по течению под надзором опытных плотогонов, хорошо знающих глубины, мели и быстрины реки.
   Теперь Жоам Гарраль собирался поступить, как и в предыдущие годы. Но на этот раз, сколотив плот, он решил всю коммерческую часть дела поручить Бенито. Однако нельзя было терять даром и часа. Начало июня - самое благоприятное время для отплытия, ибо в эту пору река вздувается благодаря разлившимся в верховьях притокам, а затем понемногу убывает, вплоть до октября.
   Значит, к работам следовало приступить, не мешкая, тем более что на этот раз предстояло сделать плот необычных размеров. Гарраль решил вырубить половину квадратной мили леса, росшего у слияния Наней с Амазонкой, то есть целый угол прибрежного участка фазенды, и соорудить исполинскую жангаду, или плот величиной с маленький островок.
   Вот на такую-то жангаду, более устойчивую, чем любое местное судно, и более вместительную, чем сто связанных вместе "эгаритей" или "вижилинд", Жоам Гарраль и решил погрузиться вместе с домочадцами и грузом.
   - Как хорошо он придумал! - воскликнула Минья, узнав о плане отца, и захлопала в ладоши.
   - Да, - сказала Якита, - в таких условиях мы доплывем до Белена в полной безопасности и совсем не устанем.
   - А во время остановок будем охотиться в прибрежных лесах, - добавил Бенито.
   - Пожалуй, плыть придется довольно долго! - заметил Маноэль. - Не лучше ли выбрать какой-нибудь более быстрый способ спуститься по Амазонке?
   Конечно, путешествие предстояло довольно долгое, но никто не поддержал предложения слишком заинтересованного Маноэля.
   Жоам Гарраль вызвал к себе индейца, управляющего фазендой.
   - Через месяц, - сказал он ему, - жангада должна быть готова к отплытию.
   - Мы примемся за работу сегодня же, господин Гарраль, - ответил управляющий.
   Работа предстояла немалая. Всю первую половину мая около сотни индейцев и негров трудились не покладая рук и сотворили просто чудеса. Быть может, некоторые добрые люди, непривычные к такому уничтожению лесов, горько сетовали бы, видя, как многовековые исполины падают один за другим под топором дровосеков; но деревьев росло такое несметное множество как на берегах реки, так и на островах вверх и вниз по течению, до самого горизонта, что вырубка участка в пол квадрат" ной мили не могла оставить в лесу заметной прогалины.
   Получив приказ от Жоама Гарраля, управляющий со своими рабочими начал с того, что очистил почву от лиан, древовидных растений, трав и зарослей кустарника. Прежде чем браться за пилу и топор, рабочие вооружились резаками - орудием, необходимым для всякого, кто хочет проникнуть в амазонские леса: это широкие, слегка изогнутые клинки длиной в два-три фута, крепко насаженные на рукоятку, которыми местные жители владеют с исключительной ловкостью. С помощью таких резаков рабочие за несколько часов вырубили подлесок, расчистили землю и проложили широкие просеки в густой чаще.
   Так всегда начиналась работа: лесорубы с фермы подготовляли себе почву. Потом со старых деревьев, увитых лианами, заросших папоротником, кактусами, бромелиями и мхом, сорвали их покров и обнажили кору. Но вскоре и ее должны были ободрать со стволов, как кожу с живого тела.
   Затем весь отряд лесорубов, гоня перед собой бесчисленные стаи обезьян, которым рабочие почти не уступали в ловкости, вскарабкался на вершины деревьев и принялся опиливать могучие ветви, пока не очистил стволы до самой верхушки. Скоро в обреченном лесу остались лишь высокие голые столбы, а спиленные ветви пошли на местные нужды; вместе со свежим воздухом сюда ворвались потоки света, и солнце проникло до влажной земли, которую оно, быть может, еще никогда не ласкало.
   Каждое дерево в этом строевом лесу было пригодно для крупных плотничных или столярных работ. Словно колонны из слоновой кости с коричневыми обручами вздымались восковые пальмы высотой в сто двадцать футов, а толщиной в четыре у основания, дающие прочное, негниющее дерево; рядом с ними - деревья мары, дающие ценный строевой материал; барригуды, стволы которых начинают утолщаться в нескольких футах над землей и достигают четырех метров в обхвате, - они покрыты блестящей рыжеватой корой с серыми бугорками, а тонкие верхушки их переходят в широкий, плоский зонтик; высокие бомбаксы, с гладкими, белыми, необычайно стройными стволами. Рядом с этими великолепными представителями амазонской флоры падали на землю куатибы, - их розовые вершины возвышаются куполами над всеми соседними деревьями, а плоды напоминают маленькие вазочки, где плотными рядами уложены каштаны; древесина у них светло-лилового цвета и требуется специально для постройки судов. Потом разные сорта железного дерева, особенно ибириратея, с почти черной древесиной, такой прочной, что индейцы делают из нее свои боевые топорики; жакаранда - еще более ценная, чем красное дерево; цезальпина, которую можно найти только в глубине старых лесов, куда еще не проникла рука дровосека; сапукайя, высотой до ста пятидесяти футов, которой служат подпорками собственные побеги, вырастающие из ее корней в трех метрах от подножия; на высоте тридцати футов они обвиваются вокруг ствола, образуя арки и превращая его в витую колонну с вершиной в виде ветвистого букета, расцвеченного растениями-паразитами в желтый, пурпурный и белоснежный цвета.
   Через три недели после начала работ на лесистом мысу между Амазонкой и ее притоком Наней не осталось ни одного дерева. Все было вырублено начисто. Жоам Гарраль не велел оставлять даже молодую поросль, которая через двадцать - тридцать лет могла снова стать таким же лесом. Лесорубы не пощадили ни одного деревца, не оставили даже вех, чтобы наметить границы будущей вырубки. Все было снесено "под гребенку". Сейчас деревья спилили под корень, а придет время, выкорчуют и пни, которые будущая весна снова покроет зелеными побегами.
   Эта квадратная миля земли, с двух сторон омываемая водами великой реки и ее притока, предназначалась для другого: она должна быть вспахана, обработана, засажена, засеяна, а на следующий год всходы маниока, кофе, иньяма, сахарного тростника, кукурузы, арахиса покроют почву, еще недавно затененную густым тропическим лесом.
   Не прошла и третья неделя мая, как все деревья были уже отобраны по сортам и по степени их плавучести и симметрично разложены на берегу Амазонки. Здесь и должен был строиться исполинский плот - жангада, которая с множеством построек для слуг и экипажа превратится в настоящую плавучую деревню. Потом настанет час, когда река, вздувшаяся от весеннего паводка, поднимет этот плот и унесет вдаль за сотни миль, к побережью Атлантического океана.
   Все это время Жоам Гарраль был целиком поглощен работами. Он сам руководил всем: сначала на месте вырубки, потом на краю фазенды возле реки, где на широком песчаном берегу были разложены составные части плота.
   Якита же вместе с Сибелой готовилась к отъезду, хотя старая негритянка никак не могла понять, зачем уезжать оттуда, где всем так хорошо.
   - Но ты увидишь много такого, чего ты никогда не видела, - твердила ей Якита.
   - А будет ли оно лучше того, что мы привыкли видеть? - неизменно отвечала Сибела.
   Ну, а Минья и ее наперсница Лина больше думали о том, что касалось их самих. Для них дело шло не о простом путешествии: они навсегда уезжали из дому, им надо было предусмотреть тысячу мелочей, связанных с устройством в новой стране, где юная мулатка собиралась по-прежнему жить возле той, к которой она так привязалась. У Миньи было тяжело на сердце, но хохотушку Лину ничуть не огорчала разлука с Икитосом. С Миньей Вальдесона заживет нисколько не хуже, чем с Миньей Гарраль. Отучить Лину смеяться можно было бы, только разлучив ее с хозяйкой, но об этом никто не помышлял.
   Бенито по мере сил помогал отцу во всех работах. Таким образом он учился управлять фазендой, владельцем которой, вероятно, станет со временем, а спускаясь вниз по реке, будет приобретать навыки в коммерции.
   А Маноэль делил свое время между домом, где Якита с дочерью не теряли даром ни минуты, и местом вырубки, куда Бенито тащил своего друга чаще, чем тому бы хотелось. Впрочем, Маноэль делил свое время очень неравномерно, и это вполне понятно.
   7. ВСЛЕД ЗА ЛИАНОЙ
   Наступило воскресенье, 26 мая, и молодежь решила немного отдохнуть и развлечься. Погода стояла прекрасная, воздух освежал легкий ветерок с Кордильер, смягчавший жару. Все манило из дому на прогулку.
   Бенито и Маноэль пригласили Минью пойти с ними в большой лес, раскинувшийся на правом берегу Амазонки, напротив фазенды. Они сказали, что хотят попрощаться с чудесными окрестностями Икитоса.
   Молодые люди решили захватить с собой ружья, но обещали не покидать своих спутниц и не гоняться за дичью - в этом можно было положиться на Маноэля, - а девушки, ибо Лина не могла расстаться со своей хозяйкой, просто пойдут с ними погулять, ведь их не испугает расстояние в два-три лье.
   Жоаму и Яките было некогда гулять с ними. Во-первых, план жангады был еще не закончен, а с постройкой плота нельзя было запаздывать; а во-вторых, Якита и Сибела, хотя им и помогала вся женская прислуга фазенды, не хотели терять даром ни часа.
   Минья с радостью приняла приглашение. Итак, после завтрака, часов в одиннадцать, двое молодых людей и две девушки отправились на берег к тому мысу, где сливались две реки. Их сопровождал негр-слуга. Все уселись в одну из лодок "уба", перевозивших людей с фермы, и, проплыв между островами Икитос и Парианта, пристали к правому берегу Амазонки.
   Лодка причалила к естественной беседке из великолепных древовидных папоротников, увенчанных на высоте тридцати футов словно ореолом из мелких, покрытых зеленым бархатом веточек с тончайшим кружевом резных листочков.
   - А теперь, Маноэль, - сказала Минья, - я покажу вам этот лес. Ведь вы чужестранец в верховьях Амазонки! А мы здесь дома. Позвольте же мне выполнить обязанности хозяйки.
   - Дорогая, - ответил молодой человек, - вы будете такой же хозяйкой у нас в Белене, как и у себя на фазенде в Икитосе. Там, как и здесь...
   - Послушай-ка, Маноэль, и ты, сестрица! - воскликнул Бенито. - Надеюсь, вы пришли сюда не за тем, чтобы любезничать. Забудьте хоть ненадолго, что вы жених и невеста!
   - Ни на час, ни на минуту! - возразил Маноэль.
   - А если Минья тебе прикажет?
   - Не прикажет.
   - Как знать! - засмеялась Лина.
   - Лина права, - сказала Минья, протягивая руку Маноэлю. - Постараемся забыть. Давайте забудем! Этого требует мой брат. Мы порываем все связи. На время этой прогулки мы больше не жених и невеста. Я не сестра Бенито, а вы не его друг!
   - Еще что! - вскричал Бенито.
   - Браво, браво! Мы все незнакомы между собой! - подхватила Лина, хлопая в ладоши.
   - Мы все чужие и встречаемся в первый раз, - продолжала Минья, - мы здороваемся, знакомимся...
   - Сударыня, - проговорил Маноэль, низко кланяясь девушке.
   - С кем я имею честь говорить, сударь? - спросила Минья с полной серьезностью.
   - С Маноэлем Вальдесом, который будет счастлив, если ваш брат соизволит представить его...
   - Ох, к черту все эти проклятые церемонии! - закричал Бенито. - Бросьте эту дурацкую затею! Будьте уж лучше помолвлены, друзья мои. Будьте помолвлены сколько угодно! Хоть навсегда!
   - Да, навсегда! - отозвалась Минья.
   Ответ ее прозвучал так непосредственно, что Лина рассмеялась еще громче.
   Маноэль поблагодарил девушку нежным взглядом за это невольно вырвавшееся слово.
   - Если мы наконец пойдем, мы будем меньше болтать! Ну, в путь! крикнул Бенито, чтобы выручить смущенную сестру.
   Но Минья не спешила.
   - Погоди, Бенито, - сказала она. - Ты видел, я готова была послушаться тебя. Ты хотел заставить нас с Маноэлем забыть, кто мы, чтобы мы не портили тебе прогулку. А теперь ты тоже исполни мою просьбу, чтобы не портить прогулки и мне. Хочешь или не хочешь, но обещай мне забыть...
   - Забыть?
   - Да, забыть, что ты охотник, дорогой мой братец!
   - Как! Ты мне запрещаешь?..
   - Я запрещаю тебе стрелять во всех этих прелестных птичек - попугаев, кассиков, куруку, - которые так весело порхают по лесу. Запрещаю убивать всякую мелкую дичь, которая нам сегодня совсем не нужна. Вот если какой-нибудь ягуар или другой хищник подойдет слишком близко - тогда стреляй!
   - Но... - начал Бенито.
   - А то я возьму под руку Маноэля, и мы убежим, заблудимся в лесу, и тебе придется нас разыскивать.
   - Ну как, тебе очень хочется, чтоб я отказался? - спросил Бенито, взглянув на Маноэля.
   - Еще бы! - ответил тот.
   - Так нет же! Я не откажусь! Я подчинюсь, тебе назло. Идем!
   И все четверо, а за ними и негр-слуга, вошли под своды высоких деревьев, густая листва которых не позволяла солнечным лучам проникнуть до земли.
   Нет места великолепней, чем эта часть правого берега Амазонки! Здесь в живописном беспорядке растет столько разнообразных деревьев, что на пространстве в четверть квадратной мили можно насчитать до ста различных пород, и каждое из них - чудо растительного царства. К тому же всякий лесник сразу заметил бы, что здесь никогда не работал топор дровосека. Если даже пройдут века после вырубки, легко обнаружить нанесенные лесу раны. Будь заново выросшим деревьям хоть сто лет, лес все равно утратил бы свой первоначальный вид, главным образом потому, что изменились бы породы лиан и других паразитических растений. Это своеобразный признак, и местный житель тут не ошибется.
   Веселая компания, болтая и смеясь, пробиралась в высокой траве, сквозь кустарники, под ветвями подлеска. Впереди шел негр, и когда заросли становились особенно густыми, расчищал путь своим резаком, разгоняя мириады пташек.
   Минья недаром выступила в защиту крылатого народца, порхающего среди листвы высоких деревьев. Тут встречались самые красивые представители тропического царства пернатых. Зеленые попугаи, крикливые ары казались плодами на ветвях лесных исполинов. Многочисленные виды колибри: синегорлые, топазовые, эльфы, с длинными, раздвоенными хвостами - пестрели вокруг словно цветы, и казалось, что ветер перебрасывает их с ветки на ветку. Крапивники, с коричневой каемкой на оранжевых перьях, снежно-белые птицы-колокольчики, черные, как ворон, хохлатые кассики свистели и щелкали не умолкая, и голоса их сливались в оглушительный хор. Тукан длинным клювом долбил золотые грозди гуири. Зеленый бразильский дятел кивал узкой головкой в пурпурных крапинках. Все они пленяли глаз.
   Но это крикливое племя умолкало, замирало, как только над вершинами деревьев слышался скрипучий, словно ржавый флюгер, голос светло-рыжего коршуна, прозванного "кошачья душа". Он гордо парил, распустив длинные белые перья на хвосте, но тотчас трусливо прятался, едва в небе появлялась "гарпия" - большой орел с белоснежной головой, пугало всего пернатого народца.
   Минья уговаривала Маноэля любоваться чудесами природы, которых он не мог увидеть в их первозданной красоте у себя, в более цивилизованных восточных провинциях. Но Маноэль больше глядел на девушку, чем слушал ее. К тому же пение и крики тысяч птиц были порой так пронзительны, что заглушали ее голос. Только звонкий, как колокольчик, смех Лины мог поспорить со всем этим пением, щебетом, свистом, воркованьем, щелканьем, чириканьем, звучавшим со всех сторон.
   За целый час молодежь прошла не больше мили. Отступая от берега, деревья меняли свой облик. Теперь жизнь животных приходилось наблюдать не на земле, а в шестидесяти или восьмидесяти футах над землей, где стайки обезьян гонялись друг за другом между ветвями. То тут, то там солнечный луч, пробившись сквозь листву, освещал подлесок. Как видно, в этих тропических лесах солнечный свет не так уж необходим для роста растений. Как будто и для деревьев и для кустарников достаточно одного воздуха, а все необходимое им тепло они получают не из окружающей их атмосферы, а черпают прямо из почвы, где оно накапливается как в громадном калорифере.
   А внизу, в зарослях бромелий, серпантинов, орхидей, кактусов, образующих миниатюрный лес у подножия большого, сколько невиданных насекомых, которые хочется сорвать, так похожи они на живые цветы! Тут и несторы с синими крыльями из переливчатого муара; и бабочки "лейлюс" с золотым отливом и зелеными полосками; и пяденицы длиной в десять дюймов, у них как будто вместо крыльев листочки; и пчелы "марибунда" - точь-в-точь живые изумруды в золотой оправе; целые легионы жуков и светляков с бронзовым щитком и зелеными надкрыльями - глаза их светятся желтоватым светом, и с наступлением ночи они мерцают в лесу разноцветными огоньками.
   - Вот сколько у нас чудес! - то и дело восклицала восторженная девушка.
   - Ты у себя дома, Минья, ведь ты сама это сказала, - заметил Бенито, зачем же ты хвалишься своими богатствами?
   - Смейся, смейся, - возразила Минья. - Я вправе хвалить эти прекрасные творения. Верно, Маноэль? Ведь они созданы рукой божьей и принадлежат всем.
   - Пусть Бенито смеется, - сказал Маноэль. - Он не хочет признаться, что в душе он и сам поэт и не меньше нас любуется их красотой. Но когда у него в руках ружье - прощай поэзия!
   - Будь же сейчас поэтом, брат! - попросила девушка.
   - Ладно, буду поэтом! - проговорил Бенито. - О, волшебная природа!.. И так далее и тому подобное...
   Однако надо сознаться, что, запретив брату стрелять, Минья потребовала от него большой жертвы. В лесу было полно дичи, и Бенито не раз пожалел, что не может воспользоваться ружьем для меткого выстрела.
   И правда, в менее густых зарослях, на открывавшихся кое-где прогалинах нередко появлялись крупные страусы-нанду, ростом в четыре-пять футов. Их сопровождали сериемы - лесные индюки, мясо которых еще вкуснее мяса крупных страусов, за которыми они следуют.
   - Вот чего я лишаюсь из-за моего злосчастного обещания! - вскричал Бенито, который только-только приложился, чтобы выстрелить, но по знаку сестры опустил ружье.
   - Надо щадить серием, - заметил Маноэль, - они неутомимые истребители змей.
   - Тогда надо щадить и змей, потому что они пожирают вредных насекомых; и насекомых, потому что они уничтожают еще более вредных тлей! Если так, надо щадить всех и вся!
   Но вскоре молодой охотник подвергся еще более тяжкому испытанию. Теперь лес так и кишел дичью. То тут, то там появлялись небольшие краксы цвета кофе с молоком, пекари - местная порода кабанов, которых очень ценят любители дичины, - агути, заменяющие в Южной Америке зайцев и кроликов, броненосцы, с чешуйчатым, словно мозаичным щитом, принадлежащие к отряду неполнозубых.
   И, право же, Бенито проявил не только стойкость, но и героическую выдержку, когда перед ним промелькнул тапир из породы, называемой в Бразилии "антас". Этот толстокожий зверь, младший брат слона, теперь почти не встречается на берегах Верхней Амазонки и ее притоков, и потому так привлекает охотников, а еще больше гурманов, ибо мясо у него вкуснее говядины, в особенности толстый загривок - поистине лакомый кусочек!
   Да, ружье просто жгло руки бедному юноше, но, верный своему обещанию, он больше не пытался им воспользоваться.
   И все же он предупредил сестру, что если на расстоянии выстрела увидит "тамандуа" - очень забавного большого муравьеда, подстрелить которого, как считают охотники, удается только мастеру, - то ружье у него тогда выстрелит само.
   Но, к счастью, большой муравьед не попался им на пути, так же как ягуары и кугуары, которых в Южной Америке называют "онка". Вот кого в самом деле нельзя подпускать на близкое расстояние.
   - Ну что ж, - проговорил Бенито, останавливаясь, - гулять, конечно, очень приятно, но гулять без всякой цели...
   - Без цели? - отозвалась его сестра. - Но ведь у нас есть цель: смотреть, любоваться, в последний раз пройтись по здешним местам. Ведь такого леса мы больше нигде не увидим, и надо попрощаться с ним!
   - А я придумала! - подала вдруг голос Лина.
   - Разве наша сумасбродка Лина может придумать что-нибудь разумное? покачал головой Бенито.
   - Нехорошо смеяться над Линой, - возразила Минья, - когда она старается найти для нашей прогулки цель, без которой тебе скучно.
   - Тем более, что моя выдумка вам понравится, я уверена!
   - Что же ты придумала? - спросила Минья.
   - Видите эту лиану? - И девушка указала на лиану из породы "сипо", обвившую ствол громадной мимозы, у которой легкие, как перышки, листочки свертываются от малейшего шума.
   - Ну и что? - спросил Бенито.
   - Я предлагаю всем идти вдоль этой лианы, пока мы не найдем ее конец.
   - Хорошая идея! Так у нас и впрямь будет цель! - подхватил Бенито. Пойдем за лианой, какие бы ни встретились препятствия: заросли, чащи, скалы, ручьи, потоки. Нас ничто не остановит, мы пойдем за ней, несмотря ни на что...
   - А ведь ты был прав, Бенито, - засмеялась Минья. - Лина и впрямь у нас сумасбродка!
   - Понятно, - ответил ей брат, - ты называешь так Лину, чтоб не назвать сумасбродом меня за то, что я ее одобряю.
   - Ну что ж, будем сумасбродами, если вам хочется, - согласилась Минья. - Идем вслед за лианой!
   - А вы не боитесь... - начал было Маноэль.
   - Снова возражения! - закричал Бенито. - Ах, Маноэль, ты бы не спорил, а сразу помчался вперед, если б у конца лианы тебя ждала Минья!
   - Молчу, молчу, - ответил Маноэль. - Не говорю ни слова и повинуюсь! Следуем за лианой.
   И они отправились, веселые, как дети в дни каникул.
   Эта ползучая плеть могла завести их очень далеко, если бы они упорно следовали за ней до конца, как за нитью Ариадны [Ариадна - дочь Миноса, легендарного царя Древнего Крита, которая, согласно греческому мифу, дав Тезею клубок ниток, помогла ему выбраться из лабиринта], с той разницей, что нить наследницы Миноса помогала выбраться из лабиринта, а лиана заводила в него все глубже. То была лиана, известная под названием "красная жапиканга", длина которой достигает порой нескольких лье. Но в конце концов они могли и отступиться от своей затеи - она ведь не была делом чести.
   Лиана перекидывалась с дерева на дерево, то обвиваясь вокруг стволов, то свисая фестонами с ветвей. Тут она протягивалась от бомбакса к палисандровому дереву, там от берталеции к пальме "баккаба", ветви которой Агассис [Агассис, Луи (1807-1873) - швейцарский естествоиспытатель] так метко сравнивал с длинными коралловыми палками, усеянными зелеными точками. Затем лиана тянулась среди тукумов, с такими же причудливо изогнутыми стволами, как у столетних олив; среди фикусов, которых насчитывается в Бразилии не менее сорока разновидностей - все они относятся к семейству тутовых и дают нам каучук; среди "гуальт" - красивых пальм с гладким стройным стволом, какаовых деревьев, дикорастущих в лесу на берегах Амазонки и ее притоков, разнообразных меластом, украшенных розовыми цветами или кистями беловатых ягод.
   Сколько было остановок, сколько крику, когда веселая компания думала, что потеряла путеводную нить! Приходилось снова ее отыскивать, освобождать, распутывая клубок растений-паразитов.
   - Вот, вот она! - кричала Лина. - Я ее вижу!
   - Ошибаешься, - отвечала Минья, - это лиана другой породы.
   - Нет, нет, Лина права, - говорил Бенито.
   - Нет, Лина ошибается, - возражал Маноэль.
   И начинался спор, очень серьезный, очень обоснованный, в котором ни одна из сторон не желала уступать.
   Тогда негр взбирался на одно дерево, Бенито на другое, они карабкались на ветви, обвитые лианой, чтобы точно определить, куда она тянется.
   Однако им нелегко было разобраться в этой путанице переплетающихся растений, между которыми петляла лиана, прячась среди бромелий "карата" с острыми шипами, орхидей величиной с ладонь, с розовыми лепестками и фиолетовым пестиком, и тонких онсидий, запутанных, как клубок шерсти, попавшей в лапы котенку.
   А потом, когда лиана вновь спускалась на землю, как трудно было отыскать ее под покровом плаунов, геликоний с большими листьями, каллиандр с розовыми хохолками, рипсалий, которые обвивали ее, как изоляционная лента электрический провод, среди кустов больших белых ипомей, под мясистыми стеблями ванили, в зарослях страстоцвета, дикого винограда и всевозможных ползучих растений!
   Но зато какой радостный вопль раздавался, когда молодежь вновь находила лиану, и с каким пылом все продолжали прерванный поход!
   Так пробирались они не меньше часа, но пока ничто не предвещало близость желанной цели. Порой они сильно встряхивали лиану, но она не поддавалась, и только сотни птиц разлетались в разные стороны, а обезьяны прыгали с дерева на дерево, словно указывая им путь.
   Если дорогу им преграждала густая чаща, тогда резак прорубал узкий проход и все устремлялись туда. Если же перед ними вставала высокая, заросшая зеленью скала, по которой лиана извивалась как змея, они карабкались вверх и преодолевали это препятствие.
   Наконец перед ними открылась широкая прогалина. На ней одиноко стояло большое банановое дерево, овеваемое свежим воздухом, который ему так же необходим, как и солнечный свет; этот тропический великан, по словам Гумбольдта, "служил человеку еще на заре культуры" и был главным кормильцем жителей жарких стран. Длинная плеть лианы свисала фестонами с высоких ветвей и, пересекая прогалину, снова скрывалась в чаще.