Верн Жюль Габриэль. Жангада (Восемьсот лье по Амазонке)

   - Может, мы наконец остановимся? - спросил Маноэль.
   - Нет, ни за что! - закричал Бенито. - Не остановимся, пока не дойдем до конца лианы!
   - Однако нам придется скоро повернуть назад, - заметила Минья.
   - О, пожалуйста, пройдем еще хоть немного! - взмолилась Лина.
   - Дальше, дальше! - твердил Бенито.
   И наши сумасброды снова углубились в лес, который стал пореже и позволял им идти немного быстрей.
   К тому же лиана повернула на север, как будто хотела вернуться к реке, что было бы им на руку. Значит, можно следовать за ней и, выйдя на правый берег, подняться к переправе.
   Через четверть часа все спустились в овраг и остановились перед небольшим притоком Амазонки. Но через этот ручей был перекинут мостик из лиан и сплетенных ветвей, а их лиана, раздвоившись, образовала над ним как бы перила, тянувшиеся на другой берег.
   Бенито, шедший все время впереди, уже ступил на этот зыбкий живой мосток.
   Маноэль попытался удержать Минью.
   - Останьтесь, не ходите, Минья! - сказал он. - Пусть Бенито идет дальше, если ему хочется, а мы подождем его здесь.
   - Нет, идемте, идемте вперед! Прошу вас, идемте! - закричала Лина. - Не бойтесь! Лиана уже становится тоньше! Мы скоро найдем ее конец!
   И, не раздумывая, Лина смело пошла за Бенито.
   - Они просто дети, - сказала Минья. - Пойдемте, милый Маноэль, надо идти за ними.
   И, перейдя мосток, который раскачивался под ними, как качели, они снова вошли под своды высоких деревьев.
   Но не прошли они и десяти минут, следуя за нескончаемой лианой, как вдруг все сразу остановились, и на этот раз не без причины.
   - Ну как, дошли мы до конца лианы? - спросила Минья.
   - Нет, - ответил Бенито, - но теперь мы должны идти очень осторожно. Видите?
   И Бенито указал на лиану, скрывавшуюся в ветвях высокого фикуса. Она сильно вздрагивала, словно от каких-то толчков.
   - Кто ее там дергает? - спросил Маноэль.
   - Быть может, какой-нибудь зверь, к которому следует приближаться с опаской.
   И Бенито, взведя курок, подал знак, чтоб за ним не ходили, и сделал шагов десять вперед. Маноэль, две девушки и негр остались на месте. Вдруг Бенито вскрикнул и бросился к дереву. Все кинулись за ним.
   Какое неожиданное и жуткое зрелище!
   На конце тонкой, как веревка, лианы, завязанной петлей, болтался повешенный человек и дергал ее в последних конвульсиях.
   Бенито бросился к несчастному и одним взмахом охотничьего ножа перерезал лиану. Повешенный свалился на землю. Маноэль тотчас склонился над ним, чтобы оказать ему помощь и вернуть к жизни, если еще не поздно.
   - Бедняжка! - прошептала Минья.
   - Господин Маноэль, господин Маноэль, он еще дышит! - закричала Лина. Сердце бьется!.. Его надо спасти!..
   - Это правда, ей-богу! - отозвался Маноэль. - Но еще немного, и все было бы кончено.
   Спасенный был белый, на вид лет тридцати, бедно одетый, очень истощенный и, по-видимому, переживший тяжелые испытания.
   У ног его лежала брошенная на землю пустая тыквенная фляга и бильбоке [игрушка, состоящая из шарика и деревянной чашечки на стержне, в которую ловят шарик, подбрасывая его; иногда вместо чашечки на стержне оставляют острый штырь, на который и ловят шарик] из пальмового дерева, у которого вместо шарика болталась на шнурке черепашья головка.
   - Повесился... Повесился... - твердила Лина. - Такой молодой! Что могло его до этого довести?
   Но Маноэль вскоре привел беднягу в чувство. Он открыл глаза и охнул так неожиданно и громко, что испуганная Лина невольно вскрикнула ему в ответ.
   - Кто вы, друг мой? - спросил его Бенито.
   - Бывший удавленник, как я полагаю...
   - А ваше имя?
   - Постойте минутку, дайте вспомнить... - И он провел рукой по лбу. Ага! Меня зовут Фрагозо, к вашим услугам! Если буду в состоянии, могу вас постричь, побрить и причесать по всем правилам моего искусства. Я цирюльник, или, лучше сказать, самый несчастный Фигаро на свете!
   - А почему вы вздумали...
   - Что поделаешь, сударь! - ответил, улыбаясь, Фрагозо. - Минута отчаяния, о которой я, наверно, пожалел бы, если можно о чем-нибудь жалеть на том свете! Но мне оставалось шагать еще восемьсот лье, а у меня ни гроша в кармане - есть отчего приуныть! Я совсем раскис - вот в чем дело!
   У этого Фрагозо было добродушное и приятное лицо. Он понемногу приходил в себя, и становилось ясно, что от природы у него веселый нрав. Он был бродячим цирюльником из тех, что ходят по берегам Верхней Амазонки из деревни в деревню и занимаются своим ремеслом, обслуживая негров и негритянок, индейцев и индианок, которые очень ценят их услуги.
   Но бедный Фигаро, одинокий, несчастный, не евший двое суток, заблудился в лесу и в минуту отчаяния потерял голову... Остальное мы уже знаем.
   - А сейчас, друг мой, - сказал Бенито, - пойдемте с нами на фазенду в Икитос.
   - С превеликой радостью! - ответил Фрагозо. - Вы вынули меня из петли теперь я ваш! Пожалуй, для вас было бы лучше меня не трогать.
   - Видите, как хорошо, что мы продолжали прогулку! - сказала Лина, обращаясь к Минье.
   - Еще бы! - откликнулась Минья.
   - Что ни говорите, - заметил Бенито, - а я никогда бы не подумал, что на конце нашей лианы мы найдем человека!
   - Тем более беднягу цирюльника, который вздумал повеситься! - подхватил Фрагозо.
   Он уже совсем пришел в себя, и молодые люди рассказали ему, как они его нашли. Он горячо поблагодарил Лину за ее удачную выдумку следовать за лианой, и все отправились домой на фазенду, где Фрагозо встретил такой радушный прием, что у него не было уже ни нужды, ни желания повторять свой печальный опыт.
   8. ЖАНГАДА
   Пол квадратной мили леса была вырублена. Теперь взялись за дело плотники, чтобы сколотить из лежавших на берегу многовековых деревьев громадный плот.
   Легкая работа, нечего сказать! Под надзором Жоама Гарраля индейцы работники фазенды - должны были показать свое удивительное искусство. За что бы они ни брались - за постройку дома или судна, индейцы были непревзойденными мастерами. Орудуя только топором да пилой, они обрабатывали такое твердое дерево, что инструменты и те зазубривались, ведь плотникам приходилось обтесывать бревна, превращать громадные стволы в брусья и балки, распиливать их на доски - и все это без механической пилы, лишь собственными умелыми и терпеливыми руками, обладавшими врожденной ловкостью.
   Стволы поваленных деревьев не сразу сбрасывали в реку. Жоам Гарраль действовал иным способом. Всю эту груду стволов симметрично раскладывали на широком плоском берегу, на котором был сделан пологий спуск к мысу, где сливаются Наней с Амазонкой. Здесь и должна была строиться жангада; здесь Амазонка в нужную минуту сама подхватит ее, спустит на воду и понесет к месту назначения.
   Теперь скажем несколько слов о географическом положении этого единственного в своем роде громадного потока и о странном явлении, очевидцами которого были прибрежные жители.
   Две великие реки, которые по длине могут поспорить с бразильской водной артерией, Нил и Миссури-Миссисипи, текут: первая - с юга на север, через Африканский континент, а вторая - с севера на юг, через Северную Америку. Таким образом они пересекают территории, лежащие на разных широтах и, следовательно, в различных климатических поясах.
   Амазонка же, напротив, начиная с того места на границе Эквадора и Перу, где она решительно поворачивает к востоку, вся целиком протекает между четвертой и второй южными параллелями. Поэтому ее громадный бассейн на всем своем протяжении находится в одинаковых климатических условиях.
   В результате здесь как будто всего два времени года, ибо периоды дождей следуют с перерывом в шесть месяцев. На севере Бразилии период дождей начинается с сентября, а на юге - с марта. Поэтому правые и левые притоки Амазонки вздуваются в разное время, с промежутком в полгода. Вот почему половодье в Амазонке достигает своего высшего уровня в июне и постепенно спадает до октября.
   Все это Жоам Гарраль знал по опыту и решил воспользоваться паводком, чтобы спустить жангаду на воду, когда без помех построит ее на берегу реки. Уровень воды в Амазонке колеблется и может подниматься выше среднего на сорок футов и опускаться ниже на тридцать футов. Такой размах давал Гарралю полную возможность действовать.
   Постройку начали немедленно. На берегу бревна были разложены по величине, причем принимали во внимание и их плавучесть. В самом деле, среди стволов с крепкой и тяжелой древесиной находились и такие, удельный вес которых был почти равен удельному весу воды.
   Первый ряд бревен нельзя было класть слишком плотно, между ними оставляли небольшие зазоры, а затем их скрепляли поперечными брусьями, которые обеспечивали прочность всего сооружения. Брусья связывали канатом из пиассавы, таким же крепким, как и пеньковый. Этот канат делается из волокон особого вида пальмы, очень распространенной на берегах реки, и широко применяется во всей стране. Пиассава не тонет, не впитывает воду, а изготовление ее очень дешево, вот почему она считается ценным материалом и уже стала предметом торговли со Старым Светом.
   На двойной ряд бревен и балок настелили толстые доски, которые должны были служить полом жангады и поднимались на тридцать дюймов над водой. Леса тут пошло на весьма значительную сумму, и это не мудрено, если учесть, что плот имел тысячу футов в длину и шестьдесят в ширину, то есть составлял площадь в шестьдесят тысяч квадратных футов. И правда, можно было сказать, что по Амазонке поплывет целый лес.
   Все строительные работы велись под бдительным надзором Жоама Гарраля. Но когда они были закончены, следовало решить, как разместиться на плоту, и к обсуждению этого вопроса были привлечены все, даже наш друг Фрагозо.
   Но сначала скажем несколько слов о том, какое положение он занял на фазенде.
   С того дня, когда цирюльника приютила гостеприимная семья фермера, он был счастлив, как никогда. Жоам Гарраль предложил Фрагозо отвести его в провинцию Пара, куда тот направлялся, "когда лиана схватила его за глотку и пригвоздила на месте", по выражению Фрагозо. Он с благодарностью принял предложение Гарраля и с тех пор изо всех сил старался быть полезен всюду, где только мог. К тому же он оказался очень сообразительным и, как говорится, мастером на все руки - брался за любое дело, и все у него спорилось. Жизнерадостный, как и Лина, он вечно пел, балагурил, за словом в карман не лез, и скоро его все полюбили.
   Но он считал себя больше всего обязанным юной мулатке.
   - Как вы здорово придумали играть в лиану-выручалку! - постоянно твердил он. - Прямо скажу - замечательная игра! Хотя, конечно, не каждый раз находишь на конце лианы висящего беднягу цирюльника!
   - Это случайность, господин Фрагозо, - смеялась Лина. - Право же, вы мне ничем не обязаны.
   - Как - ничем?! Я вам обязан жизнью и хотел бы продлить ее еще на сто лет, чтобы моя благодарность длилась подольше! Понимаете, вешаться совсем не в моем характере! Если я и попытался, то только по необходимости. Я все обдумал: лучше уж повеситься, чем помереть с голоду, да еще, не успев окончательно помереть, достаться на съедение диким зверям. Так что эта лиана связала меня с вами, и, что ни говорите...
   Обычно беседа продолжалась в таком же шутливом тоне. Но в душе Фрагозо был и вправду горячо благодарен юной мулатке, виновнице его спасения, а Лина не оставалась равнодушной к пылким речам славного молодого человека, такого же бесхитростного, прямого и приветливого, как и она сама. По поводу их дружбы Бенито, старая Сибела и другие уже делали шутливые намеки.
   Но пора вернуться к жангаде. Итак, после обсуждения все решили обставить ее как можно удобнее и уютней, ведь путешествие должно продлиться несколько месяцев.
   Семья Гарралей состояла из родителей, дочери и сына, Маноэля и двух служанок, Сибелы и Лины, - все они должны были занимать отдельный домик. Кроме них, на жангаде следовало разместить сорок индейцев, сорок негров, Фрагозо и лоцмана, которому предстояло управлять жангадой.
   Такого многочисленного экипажа едва хватало, чтобы обслуживать плот. В самом деле, жангаде предстояло плыть по извилистому руслу реки, среди сотен островов и островков, преграждавших течение. Амазонка будет двигать жангаду, но отнюдь не управлять ее движением. Вот почему необходимы эти сто шестьдесят рук - им придется орудовать длинными баграми, чтобы удерживать громадный плот посредине реки, на равном расстоянии от берегов.
   Прежде всего занялись постройкой дома для хозяина на корме жангады. В нем сделали пять комнат и большую столовую. Одна комната предназначалась для Жоама Гарраля с женой, вторая - для Лины и Сибелы, неподалеку от их хозяек, третья - для Бенито и Маноэля; Минья тоже получила отдельную комнату, и далеко не худшую.
   Это главное строение на плоту было старательно сколочено из плотно пригнанных досок, пропитанных горячей смолой, что делало их совершенно водонепроницаемыми. В фасаде и боковых стенках прорезали окна, и дом стал светлым и веселым. Входная дверь спереди вела в общую комнату. Легкая веранда на бамбуковых подпорках защищала переднюю часть дома от прямых лучей солнца. Весь дом был выкрашен светлой охрой, отражавшей, а не поглощавшей солнечные лучи, что обеспечивало прохладную температуру в комнатах.
   Когда постройка дома, сделанного по плану Жоама Гарраля, была почти закончена, Минья попросила отца:
   - Отец, теперь благодаря твоим заботам у нас есть стены и крыша над головой, позволь же устроить все в доме по нашему вкусу! Внешний вид принадлежит тебе, а внутреннее убранство - нам. Нам с матушкой хочется, чтобы казалось, будто наш дом переехал с фазенды на плот, и ты бы не чувствовал, что покинул Икитос.
   - Устраивай все, как тебе хочется, Минья, - ответил Жоам Гарраль с печальной улыбкой, которая порой мелькала на его губах.
   - Это будет чудесно!
   - Я полагаюсь на твой вкус, моя девочка.
   - И наш дом сделает нам честь, отец! Так и должно быть, ведь мы поедем в прекрасную страну, нашу родину, куда ты снова вернешься после стольких лет отсутствия.
   - Да, Минья, конечно! - ответил Жоам Гарраль. - Как будто мы возвращаемся из изгнания... из добровольного изгнания. Постарайся же устроиться получше, дочка! Я во всем полагаюсь на тебя.
   Так молодой девушке и Лине, к которым охотно присоединились Маноэль и Фрагозо, было поручено заняться внутренним убранством дома. Обладая некоторым воображением и художественным вкусом, они могли вполне успешно справиться с этой задачей.
   Сначала в комнатах разместили самую красивую мебель с фазенды. Ее решили отослать потом обратно из Белена с каким-нибудь попутным судном. Для плавучего дома были со вкусом подобраны столы, бамбуковые кресла, тростниковые кушетки, этажерки резной работы - словом, все те легкие и веселые вещи, которыми обставляют жилища в тропических странах. Сразу чувствовалось, что работу молодых людей направляла женская рука. И не подумайте, что стены жилища остались голыми! Нет, их покрыли штофом, радовавшим глаз. Только штоф этот был не матерчатый, а из коры ценных деревьев и спадал широкими складками, как будто стены задрапировали дорогими и мягкими обойными тканями - парчой или шелком, - какими теперь принято отделывать квартиры. На полу были брошены пестрые шкуры ягуаров или пушистые обезьяньи меха, в которых тонула нога. На окнах висели легкие занавески из желтоватого шелка "сумаума". А тюфяки, валики и подушки на кроватях, затянутых пологом от москитов, были набиты свежим и мягким волокном, которое дает растущий в верховьях Амазонки бомбакс.
   Повсюду на этажерках и полочках стояли хорошенькие безделушки, привезенные из Рио-де-Жанейро или из Белена, особенно дорогие для Миньи, так как их подарил ей Маноэль. Что может больше радовать глаз, чем эти милые пустяки, дар дружеской руки, которые так много говорят нам, хотя и без слов!
   Через несколько дней убранство комнат было завершено, и всякий, войдя в дом, решил бы, что очутился на фазенде! Никто не пожелал бы себе лучшего постоянного жилища - под купой красивых деревьев, на берегу весело журчащего ручья. Теперь, когда они поплывут вниз по великой реке, их дом не нарушит красоты живописных берегов, между которыми пройдет жангада. Тем более, что снаружи постройка была не менее привлекательна, чем внутри.
   Надо сказать, что, украшая свое жилище, молодые люди соперничали, стараясь проявить изобретательность и вкус. Дом был буквально весь увит зеленью, от основания до конька на крыше.
   Целые заросли орхидей, бромелий, всевозможных ползучих растений в полном цвету были посажены в глиняные кадки, скрытые под густым зеленым покровом. Ствол мимозы или фикуса, растущих в девственном лесу, не мог бы быть украшен более роскошным тропическим убором! Сколько причудливо извивающихся стеблей, сколько красных вьюнов, золотистых лоз с разноцветными гроздьями, сколько ползучих растений оплетали стены, обвивали столбы, подпиравшие крышу, и стлались по карнизам! Чтобы добыть их, стоило только зайти в окружавшие фазенду леса. Громадная лиана поддерживала все эти растения-паразиты. Она несколько раз обвивала дом, цепляясь за все углы и выступы, раздваивалась, извивалась, "кустилась", пускала во все стороны причудливые побеги и окончательно скрывала постройку, которую как будто спрятали в гигантский цветущий куст.
   Конец лианы заглядывал в окно юной мулатки, и мы без труда угадаем, от кого исходил этот трогательный знак внимания. Казалось, чья-то длинная рука сквозь щель в ставне подает ей букет всегда свежих цветов.
   Словом, все выглядело прелестно. Нечего и говорить, что Якита, ее дочь и Лина были очень довольны.
   - Если вам захочется, мы можем посадить на жангаде и деревья, - сказал Бенито.
   - Как - деревья? - удивилась Минья.
   - А почему бы и нет? - заметил Маноэль. - Если перенести их на этот прочный настил вместе с землей, я уверен, они хорошо приживутся, тем более что им нечего бояться перемены климата, ведь Амазонка все время течет по одной параллели.
   - К тому же, - продолжал Бенито, - разве река не уносит каждый день зеленые островки, оторванные течением от островов и берегов? Они плывут со своими деревьями, рощицами, кустами, камнями, лужайками вниз по реке и, пройдя восемьсот лье, теряются в Атлантическом океане. Почему бы нам не превратить нашу жангаду в такой плавучий сад?
   - Вам хочется иметь целый лес, мадемуазель Лина? - спросил Фрагозо, который считал, что нет ничего невозможного.
   - Да, целый лес! - воскликнула Лина. - Лес с птицами, обезьянами...
   - Змеями, ягуарами... - подхватил Бенито.
   - Индейцами, кочевниками! - добавил Маноэль.
   - И даже людоедами!
   - Куда же вы, Фрагозо? - окликнула его Минья, видя, что прыткий цирюльник собирается выскочить на берег.
   - За лесом! - ответил Фрагозо.
   - Не надо, друг мой, - улыбнулась Минья. - Маноэль подарил мне букет, и с меня довольно! Правда, - добавила она, показывая на дом, утопающий в цветах, - он спрятал наше жилище в свадебном букете!
   9. ВЕЧЕР 5 ИЮНЯ
   Пока строился хозяйский дом, Жоам Гарраль занимался также устройством служб - кухни и кладовых, где должны были храниться всевозможные запасы провизии.
   Главное место занимал большой запас корней деревца вышиной от пяти до шести футов, которое дает маниок, основной продукт питания жителей тропической полосы. Корни его, напоминающие длинный черный редис, растут клубнями, как картофель. Они содержат в себе очень вредный сок, который следует выжимать под прессом. Только после этого корни сушатся и размалываются либо в муку, употребляемую для разных блюд, либо в крупу тапиоку, в зависимости от вкуса местных жителей.
   Поэтому на жангаде был целый склад этого полезного продукта, который служил для всеобщего питания.
   Что касается запасов мяса, то, помимо стада баранов, помещенных в специальном хлеву на носу жангады, было еще взято большое количество окороков местного изготовления, так называемых "пресунто", прекрасного качества; однако все рассчитывали также и на ружья молодых людей и индейцев - хороших охотников, которым на островах и в прибрежных лесах Амазонки попадется немало дичи, а уж они-то не промахнутся!
   К тому же и сама река должна была обильно снабжать путешественников пищей: креветки - такие крупные, что их можно назвать раками; рыба "тамбагу", лучшая во всем бассейне Амазонки, вкус у нее еще тоньше, чем у лососины, с которой ее нередко сравнивают; красноперая пираруку величиной с осетра - в соленом виде ее продают по всей Бразилии; кандирус - ловить ее опасно, но она очень вкусна; пиранья, или рыба-черт, длиной в тридцать дюймов, с широкими красными полосами; большие и маленькие черепахи, которые там водятся тысячами и составляют значительную часть питания местных жителей, - все эти дары реки должны были разнообразить стол и хозяев и слуг.
   Итак, каждый день при первой возможности путешественники будут заниматься охотой и рыбной ловлей.
   Что касается питья, то был сделан добрый запас из всех лучших напитков, производимых в стране.
   На плоту имелся особый погреб, он делал честь Бенито, который был главным распорядителем по этой части. Там стояло несколько сот бутылок хереса, сетюбаля и портвейна. И сверх того молодой виночерпий припас несколько громадных оплетенных бутылей, полных превосходной тафии, или сахарной водки.
   Табак тоже не был забыт, но не грубые сорта, которыми довольствуются жители бассейна Амазонки. Он был получен прямо из Вилла-Белла да Императрис, стало быть, из той области, где собирают самый ценный табак во всей Центральной Америке.
   Итак, на корме жангады установили главный дом со всеми службами: кухней, кладовыми, погребами - все это должно было служить членам семьи Гарраль и их слугам.
   В центральной части плота построили жилища для индейцев и негров. Они могли жить там в таких же условиях, как и на фазенде в Икитосе, и работать под постоянным надзором лоцмана.
   Но чтобы разместить весь этот народ, пришлось поставить немало жилищ, что придавало жангаде вид плавучей деревни. И в самом деле, плот был застроен и заселен гуще, чем многие поселки Верхней Амазонки.
   Для индейцев Жоам Гарраль соорудил шалаши, или, вернее, навесы, у которых легкие подпорки поддерживали крыши из листьев. Воздух свободно гулял между этими подпорками и раскачивал висевшие под навесами гамаки. Здесь индейцы, среди которых имелось три-четыре семьи с женами и детьми, должны были жить не хуже, чем на суше.
   Негры также получили на жангаде привычные для них "ажупы", которые отличались от индейских шалашей тем, что были плотно закрыты со всех сторон и только в одной стене оставалось отверстие для входа.
   Индейцам, привыкшим жить на вольном воздухе и пользоваться полной свободой, жизнь в четырех стенах показалась бы заточением, а негры предпочитали свои хижины.
   Наконец, на носу находились настоящие склады для товаров, которые Жоам Гарраль вез в Белен наряду с лесом. Там, под надзором Бенито, ценный груз был размещен в обширных кладовых так же тщательно, как в трюме корабля.
   Самую важную часть этого груза составляли семь тысяч аробов [мера веса, равная примерно 12-13 кг] каучука, ибо фунт каучука стоил в ту пору три-четыре франка. На жангаду погрузили также пятьдесят центнеров сальсапареля - растения, которое представляет важную отрасль экспортной торговли во всем бассейне Амазонки и все реже встречается на берегах реки, так как местные жители во время сбора не заботятся о сохранении молодых побегов. Затем бобы, известные в Бразилии под названием "кумару", из которых жмут несколько сортов масла; сассафрас, из которого делают целебный бальзам для лечения ран; тюки красящих растений, ящики с разными смолами и, наконец, изрядное количество ценного дерева дополняло этот груз, продать который в провинции Пара можно было быстро и выгодно.
   Быть может, читатель удивится, что число негров и индейцев ограничивалось лишь теми, кто был нужен для управления жангадой. Не лучше ли было бы взять с собой побольше людей на случай возможного нападения враждебных племен с берегов Амазонки?
   Но это было излишне. Туземцев Центральной Америки опасаться нечего, давно прошло то время, когда приходилось принимать серьезные меры предосторожности против таких нападений. На берегах реки живут лишь мирные племена. Значит, нечего было ожидать какого-либо нападения. Подобная опасность не грозила нашим путешественникам.
   Чтобы закончить описание жангады, остается только упомянуть две или три постройки совсем другого типа, которые придавали ей очень живописный вид.
   На носу возвышалась будка лоцмана. Именно на носу, а не на корме, где обыкновенно помещается рулевой. Дело в том, что при таких условиях плавания руль не нужен. Плот был так велик, что даже длинные весла в сотне сильных рук не могли бы изменить его направление. Жангадой управляли с помощью длинных шестов или багров, которыми упирались в дно и таким образом удерживали ее в фарватере или выправляли ее курс, когда она от него отклонялась. Таким же способом ее подводили к пристани или к берегу, когда по каким-либо соображениям хотели остановиться. Три-четыре "убы" и две пироги со всей оснасткой, взятые на жангаду, позволяли без труда держать связь с берегом. Следовательно, роль лоцмана сводилась к тому, что он наблюдал за фарватером реки, за изменчивым течением, за водоворотами, которых надо было избегать, и высматривал удобные для стоянки бухты, для чего ему и надлежало быть на носу.