Верн Жюль Габриэль. Жангада (Восемьсот лье по Амазонке)

   - С моим удовольствием, сию минутку! - сказал Фрагозо. - Как только я обслужу эту даму.
   И он закончил прическу двумя взмахами щипцов.
   Хотя новоприбывший не имел права занять освободившееся место, он уселся на табуретку, что не вызвало возражений среди туземцев, вынужденных уступить ему очередь.
   Фрагозо отложил щипцы и взялся за ножницы, спросив, по обычаю, своих собратьев:
   - Что прикажете?
   - Подстричь бороду и волосы, - ответил незнакомец.
   - Слушаюсь. - И Фрагозо запустил гребень в густые волосы своего клиента.
   Ножницы тотчас принялись за дело.
   - Вы прибыли издалека? - заговорил Фрагозо, который не мог работать и не болтать.
   - Из окрестностей Икитоса.
   - Скажите, и я тоже! - воскликнул Фрагозо. - Я спустился по Амазонке от Икитоса до Табатинги. Разрешите узнать ваше имя?
   - Пожалуйста, - ответил незнакомец. - Меня зовут Торрес.
   Когда волосы клиента были острижены "по последней моде", Фрагозо перешел к его бороде, но, взглянув ему прямо в лицо, невольно остановился; однако он тут же снова заработал ножницами и наконец спросил:
   - Послушайте, господин Торрес... ваше лицо мне знакомо! Не встречались ли мы где-нибудь с вами?
   - Не думаю, - поспешно ответил Торрес.
   - Стало быть, я ошибаюсь.
   И Фрагозо снова углубился в работу.
   Минуту спустя Торрес вернулся к разговору, прерванному вопросом Фрагозо.
   - На чем вы ехали из Икитоса?
   - От Икитоса до Табатинги?
   - Да.
   - На громадном деревянном плоту, по приглашению достойного хозяина фазенды, который плывет по Амазонке со всей своей семьей.
   - Ах вот как! - откликнулся Торрес. - Вам повезло, приятель. Кабы ваш хозяин согласился взять и меня...
   - А разве вы тоже собираетесь спуститься вниз по реке?
   - Вот именно.
   - До Пара?
   - Нет, только до Манауса, там у меня дела.
   - Ну что же, мой хозяин человек любезный. Я думаю, он охотно окажет вам эту услугу.
   - Вы думаете?
   - Могу сказать, я в этом уверен.
   - А как зовут этого владельца фазенды? - небрежно спросил Торрес.
   - Жоам Гарраль, - ответил Фрагозо и, отвернувшись, пробормотал про себя: - Ей-богу, я где-то видел это лицо!
   Торрес был не из тех, кто прекращает разговор, который его интересует, да еще но серьезной причине.
   - Значит, - продолжал он, - вы думаете, что Жоам Гарраль согласится взять меня с собой?
   - Повторяю, я в этом не сомневаюсь. То, что он сделал для такого бездомного бродяги, как я, он, конечно, не откажется сделать и для вас, своего соотечественника.
   - Он плывет один на своей жангаде?
   - Нет, я же вам только что сказал - он плывет со всей своей семьей, и все они прекрасные люди, уверяю вас, а также с экипажем из индейцев и негров - рабочих фазенды.
   - А он богат, этот Жоам Гарраль?
   - Еще бы, даже очень. Строевой лес, из которого связана жангада, вместе с товарами, которые на ней везут, уже составят целое состояние.
   - Значит, Жоам Гарраль только что пересек бразильскую границу вместе со всей своей семьей? - повторил Торрес.
   - Ну да, - подтвердил Фрагозо, - с женой, сыном, дочерью и ее женихом.
   - Так у него есть дочь?
   - Да, и притом красавица.
   - И она собирается замуж?
   - За славного молодого человека, военного врача из Беленского гарнизона.
   - Отлично! - сказал, улыбаясь, Торрес. - Значит, это почти что свадебное путешествие.
   - Путешествие свадебное, увеселительное и деловое, - сказал Фрагозо. Госпожа Якита Гарраль и ее дочь никогда не были на бразильской земле, а Жоам Гарраль первый раз пересек границу с тех пор, как поселился на ферме старого Магальянса.
   - Я полагаю, что их сопровождает и кое-кто из прислуги?
   - Разумеется. Старая Сибела - она пятьдесят лет прожила на ферме, и прелестная мулатка Лина - скорее подруга, чем горничная молодой хозяйки. Ах, что за милый характер! Какое сердце, какие глаза! И обо всем имеет собственное суждение - например, о лианах...
   Сев на своего конька, Фрагозо, наверно, еще долго не мог бы остановиться, изливая свои восторги по адресу Лины, если бы Торрес не встал с табуретки, чтобы дать место следующему клиенту.
   - Что я вам должен? - спросил он у цирюльника.
   - Ничего, - ответил Фрагозо. - Какие могут быть счеты между земляками, встретившимися на границе?
   - Однако я хотел бы... - возразил Торрес.
   - Ладно, ладно, сосчитаемся потом, на жангаде.
   - Не знаю, право, осмелюсь ли я просить Жоама Гарраля принять меня.
   - Не робейте! Если хотите, я поговорю с ним, он наверное будет рад оказать вам услугу.
   В эту минуту Маноэль и Бенито, отправившиеся после обеда в город, зашли посмотреть, как Фрагозо справляется с работой, и показались на пороге "ложи".
   Торрес обернулся и вдруг воскликнул:
   - Эге, вот два молодых человека, которых я знаю или, вернее, узнаю!
   - Узнаете? - с удивлением спросил Фрагозо.
   - Да, разумеется! С месяц тому назад, в лесу под Икитосом, они выручили меня из большой беды.
   - Так ведь это как раз Бенито Гарраль и Маноэль Вальдес!
   - Да, знаю. Они назвали себя, но я никак не ожидал встретиться с ними здесь.
   И Торрес подошел к молодым людям, которые смотрели на него, не узнавая.
   - Вы не припоминаете меня, господа? - спросил он.
   - Погодите... - ответил Бенито. - Господин Торрес, если мне не изменяет память? Это у вас в икитосском лесу вышли неприятности с гуарибой?
   - Вот-вот, именно у меня, - подтвердил Торрес. - Уже шесть недель, как я иду вдоль Амазонки и перешел границу в одно время с вами!
   - Рад вас видеть, - сказал Бенито. - А вы не забыли, что я приглашал вас на фазенду моего отца?
   - Нет, не забыл.
   - Вам следовало принять мое приглашение, сударь. Вы могли бы подождать нашего отплытия, отдохнули бы после странствий и добрались бы с нами до границы. Вы избежали бы многих дней трудного пути.
   - Ваша правда, - согласился Торрес.
   - Наш земляк не задержится на границе, - заговорил Фрагозо. - Он направляется в Манаус.
   - Ну что ж, - заметил Бенито, - если вы посетите жангаду, вы встретите радушный прием, и я уверен, что отец сочтет своим долгом предложить вам место на ней.
   - Охотно приду! - ответил Торрес. - И позвольте заранее поблагодарить вас.
   Маноэль не принимал участия в разговоре. Он не мешал великодушному Бенито предлагать свои услуги, а сам внимательно разглядывал Торреса, внешность которого ему не нравилась. В самом деле, во взгляде этого человека не чувствовалось никакой искренности - глаза его так и бегали, как будто боялись остановиться на собеседнике. Но Маноэль ничем не выдал своего впечатления, не желая повредить нуждающемуся в помощи соотечественнику.
   - Господа, - сказал Торрес, - если вы согласны, я готов следовать за вами в гавань.
   - Идемте! - ответил Бенито.
   Четверть часа спустя Торрес был на жангаде. Бенито представил его Жоаму Гарралю, рассказал, при каких обстоятельствах произошла их первая встреча, и попросил разрешения довести Торреса на жангаде до Манауса.
   - Я буду очень рад, сударь, оказать вам эту услугу, - ответил Жоам Гарраль.
   - Благодарю вас, - проговорил Торрес и хотел было протянуть ему руку, но удержался как бы помимо своей воли.
   - Мы отплываем завтра на рассвете, - добавил Жоам Гарраль, - и вы можете сейчас же устроиться на борту...
   - О, устроиться мне недолго, - ответил Торрес. - Я налегке, у меня с собой ничего нет.
   - Ну что ж, будьте как дома, - сказал Жоам Гарраль.
   В тот же вечер Торрес занял комнату неподалеку от цирюльника.
   А Фрагозо, только в восемь часов вернувшись на жангаду, подробно рассказал юной мулатке о своих подвигах и не без гордости повторял, что его слава знаменитого цирюльника еще возросла в бассейне Верхней Амазонки.
   14. ВНИЗ ПО РЕКЕ
   На рассвете 27 июня концы были отданы, и жангада вновь заскользила вниз по реке.
   Теперь на борту стало одним пассажиром больше. Но откуда взялся этот человек? Никто не знал. Куда он направлялся? По его словам, в Манаус. Однако Торрес тщательно скрывал все, что относилось к его прежней жизни, помалкивал о своей профессии, которую бросил всего два месяца назад, и никто не подозревал, что на жангаде нашел себе приют бывший лесной стражник. А Жоам Гарраль не хотел отравлять назойливыми расспросами услугу, оказанную им Торресу.
   Приняв путника на борт, Жоам Гарраль действовал из гуманных побуждений. На безлюдных просторах Амазонки, особенно в ту пору, когда большие пароходы еще не бороздили ее воды, было очень трудно найти быстрый и надежный способ передвижения. Суда ходили нерегулярно, и путешественникам чаще всего приходилось пробираться пешком сквозь леса. Так странствовал и продолжал бы странствовать и Торрес, если бы счастливый случай не привел его на жангаду.
   Теперь, когда Бенито представил Торреса отцу и рассказал, при каких обстоятельствах повстречался с ним, Торрес мог считать себя полноправным пассажиром и вести себя как на большом пароходе: участвовать в общей жизни, если ему захочется, или держаться особняком, коли у него необщительный нрав.
   Торрес ни с кем не пытался сближаться, особенно в первые дни. Он вел себя очень сдержанно, отвечал, когда к нему обращались, но сам ни о чем не спрашивал.
   Если он и бывал разговорчив, то лишь с Фрагозо. Быть может, потому, что тот подал ему счастливую мысль пуститься в путь на жангаде? Порой он расспрашивал своего веселого спутника о положении семейства Гарраль в Икитосе, о чувствах дочери хозяина к Маноэлю Вальдесу, но и тут говорил с осторожностью. Чаще всего он либо прогуливался в одиночестве на носу жангады, либо сидел в своей комнате.
   Завтракал и обедал он вместе с Жоамом Гарралем и его семьей, но почти не принимал участия в общей беседе и по окончании трапезы тотчас удалялся.
   Все утро жангада плыла среди живописной группы островов, расположенных в широком лимане Жавари. Этот крупный приток Амазонки течет к юго-западу, и на всем его пути от истоков до устья не встречается ни острова, ни порога. Его устье шириной около трех тысяч футов начинается на несколько миль выше места, где прежде стоял город Жавари, право владеть которым долго оспаривали испанцы и португальцы.
   До утра 30 июня путешествие продолжалось без всяких происшествий. Порой навстречу жангаде попадалась вереница скользивших вдоль берега лодок, связанных цепочкой, так что один туземец мог управлять всеми сразу.
   Вскоре позади остались острова Арариа, архипелаг Кальдерон, остров Капиату и многие другие, еще неизвестные географам. 30 июня лоцман указал на правом берегу реки деревушку Журупари-Тапера, где решено было сделать остановку на два-три часа.
   Маноэль и Бенито отправились поохотиться в окрестностях и принесли кое-какую пернатую дичь, которой оказали радушный прием на кухне. Молодым людям удалось также убить и зверя, но он представлял больший интерес для естествоиспытателя, чем для кухарки на жангаде.
   Это было четвероногое с темной шерстью, чем-то напоминавшее большого ньюфаундленда.
   - Вот муравьед редкой породы! - провозгласил Бенито, бросая его на палубу жангады.
   - И прекрасный экземпляр, который послужил бы украшением коллекции в музее, - добавил Маноэль.
   - Наверно, нелегко словить этого диковинного зверя? - спросила Минья.
   - Еще бы, сестренка! - ответил Бенито. - К счастью, тебя с нами не было, чтобы вымолить ему пощаду. Ох и живучи же эти твари! Я истратил не меньше трех пуль, пока не уложил его.
   Это был в самом деле великолепный муравьед, с длинным седоватым хвостом, узкой мордой, которую он засовывает в муравейник, - главной пищей служат ему муравьи, - и длинными худыми лапами с острыми пятидюймовыми когтями, которые сжимаются как пальцы на руке. Но что это за рука! Если муравьед что-нибудь схватит, то уж не выпустит - остается только отрубить ему лапу! А сила у нее такая, что путешественник Эмиль Каррей справедливо заметил: "Хватка у него железная, даже тигр не может вырваться из его когтей".
   Утром 2 июля жангада подошла к Сан-Паулу-ди-Оливенса, проскользнув среди множества островов, круглый год покрытых зеленью и затененных величественными деревьями; самые крупные из этих островов называются Журупари, Рита, Мараканатена и Куруру-Сапо. Несколько раз жангада проплывала и мимо устьев небольших притоков с черной водой, так называемых "игуарапе".
   Цвет этих вод - любопытное явление, свойственное многим притокам Амазонки, и малым и большим.
   Маноэль обратил внимание на то, как темен этот цвет и как резко выделяются темные струи на белесоватой поверхности реки.
   - Ученые по-разному объясняют причины такой окраски, - сказал он, - но, кажется, ни один не нашел достаточно убедительного объяснения.
   - Вода тут совсем темная, с чудесным золотистым отливом, - заметила Минья, указывая на переливающуюся водную гладь вокруг жангады.
   - Да, - согласился Маноэль. - Еще Гумбольдт, как и вы, дорогая, наблюдал этот странный оттенок. Но, присмотревшись внимательнее, вы увидите, что среди многих цветов здесь преобладает цвет сепии [темно-коричневая краска или тушь].
   - Вот вам еще явление, - вскричал Бенито, - о котором ученые спорят и не могут прийти к соглашению!
   - Быть может, стоило бы спросить мнение кайманов, дельфинов и ламантинов, - заметил Фрагозо, - потому что они выбирают именно темные воды для своих игр.
   - Несомненно, темная вода особенно привлекает этих животных, подтвердил Маноэль. - Но почему? На это очень трудно ответить! Обязана ли вода своим цветом содержащемуся в ней раствору углерода, или она темнеет, протекая по торфяному руслу, пробиваясь сквозь слои каменного угля и антрацита, или ее окрашивает множество мельчайших растений, которые она уносит своим течением? Тут нельзя сказать ничего определенного [многочисленные наблюдения современных путешественников расходятся с наблюдениями Гумбольдта (прим.авт.)]. Во всяком случае, это превосходная питьевая вода, она отличается редкой в этом климате свежестью, не имеет никакого привкуса и совершенно безвредна. Зачерпните немного воды, милая Минья, и попробуйте - вы можете пить ее без всяких опасений.
   И правда, вода была свежая и прозрачная. Она вполне могла бы поспорить с водой, подаваемой к столу в Европе. На жангаде ею наполнили несколько бутылей для нужд кухни.
   Как сказано выше, утром 2 июля жангада прибыла в Сан-Паулу-ди-Оливенса, где изготовляют четки [(от "считать", "счесть") - нитка бус для счета молитв и поклонов] из скорлупы кокосовых орехов и затем нанизывают на тысячи длинных нитей. Эти четки - очень ходкий товар. Быть может, покажется странным, что прежние хозяева страны, тупинамбы и тупиники, теперь более всего занимаются изготовлением предметов католического культа. А впрочем, почему бы и нет? Ведь нынешние индейцы не то что прежние. Они сменили свои национальные костюмы, головные уборы из перьев ара, луки и сарбаканы на американскую одежду - белые штаны и пуншо из полотна, вытканного их женами, которые стали мастерицами в этом деле.
   Сан-Паулу-ди-Оливенса - довольно значительный город, в нем не меньше двух тысяч жителей, выходцев из всех соседних племен. Теперешняя столица Верхней Амазонки когда-то была просто миссией, основанной в 1692 году португальскими кармелитами [монахи, члены католического духовного ордена общины, которая получила свое название от горы Кармель (в Ливанском хребте)], а затем перешедшей в руки миссионеров-иезуитов [монахи, члены воинствующего католического духовного ордена; на протяжении многих веков иезуиты, считая, что "цель оправдывает средства", пользовались самыми аморальными способами борьбы против прогрессивных общественных сил, чтобы утвердить власть церкви].
   В былые времена вся страна принадлежала племени омагуа, что по-индейски означает "плоскоголовые". Название это произошло от варварского обычая сдавливать головку новорожденного между двумя дощечками, чтобы придать ей удлиненную форму, что считалось в ту пору очень модным. Но как всякая мода - эта тоже прошла; головы у омагуа теперь естественной формы, и среди местных ремесленников, делающих четки, вы уже не встретите никого с таким изуродованным черепом.
   Вся семья, за исключением Жоама Гарраля, сошла на берег. Торрес предпочел остаться на борту и не выразил никакого желания познакомиться с Сан-Паулу-ди-Оливенса, хотя, по-видимому, не знал этого города.
   Надо признать, что этот авантюрист был не только молчалив, но и не любопытен.
   Бенито без труда произвел обмен товарами и пополнил груз на жангаде. Вместе со всей семьей он встретил самый радушный прием у городских властей - коменданта крепости и начальника таможни, которым их должность нисколько не мешала заниматься торговлей. Они даже передали молодому человеку кое-какие местные товары, поручив ему продать их в Манаусе или Белене.
   Город состоял из шестидесяти домиков, разбросанных на небольшом плато, возвышавшемся над берегом реки. Некоторые были крыты черепицей, что встречается довольно редко в здешних краях, и даже скромная церковь, посвященная святым Петру и Павлу, стояла под соломенной крышей.
   Комендант, его адъютант и начальник полиции приняли приглашение отобедать на жангаде, и Жоам Гарраль принял их с подобающей их званию учтивостью.
   Во время обеда Торрес был разговорчивее, чем обычно. Он рассказывал о своих путешествиях в глубь Бразилии, как человек, знающий эту страну.
   Но говоря об этих путешествиях, Торрес в то же время выспрашивал у коменданта, знает ли он Манаус, там ли сейчас комендант города, не отлучается ли в жаркое время года главный судья. Задавая все эти вопросы, Торрес украдкой поглядывал на Жоама Гарраля. Это было так видно со стороны, что Бенито, с удивлением наблюдавший за ним, отметил про себя, как внимательно его отец прислушивается к странным вопросам Торреса.
   Комендант Сан-Паулу-ди-Оливенса заверил Торреса, что власти в Манаусе находятся на своих местах, и даже попросил Жоама Гарраля передать им поклон. По всей вероятности, жангада прибудет в этот город самое позднее недель через семь, между 20 и 25 августа.
   Вечером гости простились с семьей Гарралей, а наутро 3 июля жангада снова двинулась вниз по течению.
   В полдень она проплыла мимо устья Якурупы, оставив его влево от себя. Этот приток, напоминающий просто канал, соединяется с Исой, которая сама представляет собой левый приток Амазонки. Любопытное явление: в некоторых местах река питает собственные притоки!
   К трем часам пополудни жангада прошла мимо устья Жандиатубы, которая катит с юго-запада свои могучие черные воды и, оросив земли индейцев Кулино, вливается в великую водную артерию, образуя устье шириной в четыреста метров.
   Жангада миновала множество островов: Пиматикайра, Катурия, Чико, Мотачина; одни были населены, другие необитаемы, но все покрыты роскошной растительностью, которая тянется сплошной зеленой каймой вдоль всей Амазонки.
   15. ВСЕ ЕЩЕ ВНИЗ ПО РЕКЕ
   Наступил вечер 5 июля. Со вчерашнего дня воздух стал душным и тяжелым, предвещая грозу. Крупные рыжеватые летучие мыши носились над самой водой, широко взмахивая крыльями. Среди них попадались темно-коричневые "перро воладоры" со светлым брюшком, к которым Минья, а еще больше Лина чувствовали инстинктивное отвращение. Это действительно мерзкие вампиры: они высасывают кровь у скота и порой нападают даже на человека, когда его сморит сон на равнине.
   - Ох какие гнусные твари! - вскрикнула Лина, закрывая руками глаза. - Я их боюсь!
   - Они и в самом деле опасны, - заметила Минья. - Верно, Маноэль?
   - Да, очень опасны, - ответил он. - У этих вампиров особое чутье: они как будто знают, где легче высасывать кровь - например, за ухом. При этом они не перестают махать крыльями, навевая приятную прохладу, и уснувший продолжает крепко спать. Я слышал про людей, которые, не почувствовав боли, несколько часов подвергались такому кровопусканию и уже больше не проснулись!
   - Не рассказывайте нам таких ужасов, Маноэль, - сказала Якита, - а то Минья и Лина всю ночь не сомкнут глаз!
   - Не бойтесь, - ответил Маноэль. - Если понадобится, мы будем охранять их сон...
   - Тише! - вдруг перебил его Бенито.
   - В чем дело? - спросил Маноэль.
   - Разве вы не слышите какой-то странный шум оттуда? - И Бенито указал на правый берег.
   - А ведь и в самом деле, - заметила Якита.
   - Что это за шум? - спросила Минья. - Кажется, будто по берегу перекатывают гальку!
   - Понял! Я знаю в чем дело! - вскричал Бенито. - Завтра на рассвете любители черепашьих яиц и маленьких свежих черепах найдут на берегу богатое угощение!
   Он не ошибся. Шум производило бесчисленное множество черепах всевозможной величины, выползавших на берег для кладки яиц. Эти пресмыкающиеся выбирают себе подходящее место в песке на берегу и закапывают туда яйца. Начинают они на закате солнца и кончают на рассвете.
   В эту минуту черепаха-вожак уже вышла из воды, чтобы найти удобное место. Тысячные стаи черепах вылезли следом за ней и принялись рыть лапами ямки. Проделав эту работу, черепахи откладывают туда яйца, а затем им остается только засыпать ямки песком и хорошенько утрамбовать своим брюхом.
   Для индейцев, живущих на берегах Амазонки и ее притоков, кладка черепахами яиц очень важное событие. Они подкарауливают черепах, сзывают племя барабанным боем, выкатывают яйца и делят добычу на три части: одну для караульщиков, другую для всего племени, а третью для береговой охраны, которая наряду с полицией собирает дань с местных жителей.
   Те отмели, что обнажаются во время спада воды и привлекают наибольшее количество черепах, называются "королевскими пляжами". Конец сбора черепашьих яиц - праздник для индейцев: начинаются игры, пляски, пиршества; это праздник и для кайманов, которые пожирают объедки.
   Черепахи и черепашьи яйца занимают очень значительное место в торговле по всему бассейну Амазонки. Когда черепахи возвращаются к реке после кладки яиц, их ловят, переворачивая на спину, а затем сохраняют живыми, либо помещая в огороженные садки вроде садков для рыбы, либо привязывая к колышкам на веревке такой длины, чтобы они могли бродить по берегу и плавать в реке. Таким образом, можно всегда иметь свежее черепашье мясо.
   Иначе поступают с маленькими, только что вылупившимися черепашками. Их не надо ни сажать в садки, ни привязывать. Панцирь у них еще совсем мягкий, а мясо чрезвычайно нежное, и их едят точно так же, как устриц, но только вареными. В таком виде их поглощают в больших количествах.
   Однако в провинциях Амазонки и Пара чрезвычайно распространен еще один способ употребления черепашьих яиц. Из них изготовляют так называемое "черепаховое масло", которое не уступает лучшему маслу Нормандии или Бретани; на это уходит от двухсот пятидесяти до трехсот миллионов яиц в год. Но в водах бассейна Амазонки бессчетное количество черепах, и они закапывают в песчаные берега несметное количество яиц.
   И все же, вследствие того, что за черепахами охотятся не только местные жители, но также береговые птицы из отряда голенастых, пернатые хищники урубу и речные кайманы, число их значительно уменьшилось и цены на них все растут.
   Наутро, чуть свет, Бенито, Фрагозо и несколько индейцев сели в пирогу и отправились на один из больших островов, мимо которых они проплыли ночью. Жангаду незачем было останавливать, им будет легко ее догнать.
   На берегу виднелись небольшие холмики, указывавшие, где этой ночью были зарыты кучки яиц; под каждым холмиком их лежало от сорока до шестидесяти штук. Однако охотники не собирались их откапывать. Два месяца назад здесь была заложена первая кладка, и в горячем песке из яиц вылупились тысячи маленьких черепашек, бежавших теперь по берегу к воде.
   Охота была удачная. Пирога быстро наполнилась забавными животными, которые прибыли на жангаду как раз к завтраку. Добычу разделили между пассажирами и командой, и к вечеру от нее уже ничего не осталось.
   К у тру 7 июля жангада подошла к Сан-Хозе-де-Матура - поселку, расположенному у маленькой речки, заросшей высоким камышом, а утром 8 июля путешественники увидели деревню Сан-Антонио - всего два-три домика, прятавшихся за высокими деревьями, - и вышли к устью Исы, или Путумайо, шириной в девятьсот метров.
   Путумайо - один из самых крупных притоков Амазонки. Эта река течет к востоку с гор Пасто, на северо-восток от Кито, сквозь прекрасные леса диких какаовых деревьев. Она судоходна на протяжении ста сорока лье для пароходов с осадкой не более шести футов и со временем должна стать одним из главных водных путей Западной Америки.
   Между тем настала плохая погода. Пока не было длительных дождей, но порой налетала гроза. Эти атмосферные явления не могли замедлить ход жангады, которая не зависела от ветра и благодаря своей длине не поддавалась качке, даже когда на реке вздымались волны; но во время коротких ливней семье Гарраль приходилось прятаться в дом. Тогда, чтобы заполнить часы досуга, заводили беседы, делились впечатлениями, и языки всегда находили себе работу.
   Вот когда Торрес начал понемногу принимать все больше участия в разговорах. Разные случаи из его многочисленных путешествий по Северной Бразилии служили ему темой для рассказов. Этот человек несомненно много повидал, но рассуждения его были так циничны, что чаще всего коробили слушавших его прямодушных людей. Надо сказать, что он оказывал особое внимание Минье. Однако не так назойливо, чтобы Маноэль, которому это совсем не нравилось, счел себя вправе вмешаться. К тому же девушка испытывала к Торресу инстинктивную неприязнь и отнюдь не пыталась ее скрывать.
   9 июля на левом берегу реки показалось устье Тунантина; этот приток, текущий с запада-северо-запада, орошает земли индейцев Касена и вливает свои черные воды в Амазонку, образуя лиман шириной в четыреста футов.