Страница:
И над всей долиной было салатное небо и светило ярко-оранжевое солнце.
Мы снова пересекли невидимую завесу и оказались под темно-фиолетовым небом Марса с маленьким желтым Солнцем, заскользили над пологими багровыми холмами в сторону далекого горного хребта. За хребтом, в сравнении с которым Гранд-каньон никуда не годился, расстилалась огромная равнина. Перс остановил полет и сказал:
– Если бы ты уже имел марсийскую структуру, то увидел бы сейчас вокруг море огня. Это – я. Так выглядит моя структура – огонь, рождающий огонь. Знак Агура Мазды. Структура каждого из нас имеет особое видимое выражение...
Перс замолчал, и мне стало страшно. Я ощутил себя запертым, погребенным заживо. Наверное, такое испытывают больные клаустрофобией, застряв между этажами в лифте. Мне казалось, что выбраться отсюда невозможно, настолько подавляла меня огромная, невообразимо обширная пустыня-смерть. Солнце стояло низко над хребтом и было таким же мертвым, как неправдоподобно четкие тени, черными зубами вгрызающиеся в долину. Но как только перс снова заговорил, все это куда-то исчезло, вид за окном стал снова восприниматься картинкой на экране телевизора.
– А теперь я открою тебе свой секрет, который обещал открыть. Здесь, в этом песке – не только обычная ржавчина и осколки метеоритов, не одно только вещество, но и марсийские кристалляты. Совершенно мертвые. Я один их обнаружил и никому не рассказал. Я уверен, что это сами марсиане. Это их смерть. Подозреваю, они, умирая, надеялись когда-нибудь воскреснуть...
Меня эти сведения нисколько не заинтересовали. Мне хотелось вернуться обратно в благодатную долину Утопии. Я подумал, что где-то там Вэллс, ведь с ним можно будет поговорить обо всем.
– Возвращаемся в долину, русс? – скорее риторически осведомился перс.
И мы мгновенно оказались на зеленой лужайке под салатным небом, на твердой почве. Джип окружило с десяток марсианцев. Они дружелюбно улыбались. И были почти что голые.
Перс перехватил мой взгляд и прокомментировал:
– Просто они пошли навстречу твоим желаниям. Вот и разделись.
Я с удовольствием смотрел на обнаженных марсианских женщин. Все они были очень красивы, но почему-то не соблазнительны.
– Можешь выходить, русс. Смотри, если сам не выйдешь – они тебя вынесут на руках.
Я открыл дверцу джипа. Я ощущал себя Армстронгом, делающим первый шаг на лунную поверхность. Я напрягся и вдохнул марсианский воздух. Блаженный аромат, воздух блаженных, божественный эфир. В нем была радость, в нем был полет, в нем было обновление. Я ступил на траву, я хотел упасть в эту траву, широко раскинув руки, уткнуться в нее лицом. И плакать, плакать до изнеможения. Я стал легким, тело мне больше не мешало, я стал прозрачным, я стал тончайшей сладкой мелодией. Мне чудилось, что сейчас я поплыву, полечу над бархатной травой, усеянной невозможно нежными цветами.
Не сразу я осознал, что марсианцы тискают меня в своих объятиях, хлопают по плечам, по спине. Девушки шальной красоты прижимаются, гладят волосы и руки. И все они напоминают мне проворных, но добрых детей.
И вдруг я услышал те самые серебряные колокольцы. И вновь я оказался в том невероятном пространстве, где так много свободы, что можно сойти с ума. Передо мной возникли двое марсианцев: юноша и девушка. Я одновременно слышал и понимал каждого из них. И каждому одновременно отвечал. Девушка поздравляла меня с прибытием в обитель блаженных. Предлагала мне свою близость, что ли. Точнее близкую, доверительную дружбу, той степени близости, которая на далекой Земле бросает двоих в объятия страсти, словно во врата вечности. Но после физической близости приходит рассвет, и наступает усталость. Настоящая, открывающая неведомые дали, близость оказывается недостижимой.
Юноша весело рассказывал о довольно-таки неприятных вещах. Он искренне радовался тому, что я, в отличие от него, прибыл на Марс задолго до смерти. У меня теперь куча возможностей. Я смогу использовать полностью свое астральное тело, один к одному отобразив его в лебесную структуру. А вот он был взят – именно взят, один из старейших остановил время, и пуля, вылетев из револьвера, замерла у виска, – в тот момент, когда нажал курок, чтобы кровью смыть позор семьи. Как это было нелепо и смешно! Разве мы рождены, чтобы мучиться такими мелкими, ничтожными пустяками? Мы рождены быть творцами. Но поднять голову могут лишь единицы. И этих немногих почти невозможно уговорить перебраться на Марс. Большинство сюда привела смерть. Как и его. Марс побеждает смерть.
В голове моей поплыло что-то, словно рябь по воде.
Серебряные колькольцы смолкли. Я смотрел на друзей марсианцев как на родных людей. Хотелось прижать их всех, расцеловать. И играть с ними в одну бесконечную игру, без забот и печалей земных.
Почему-то я знал, что для этого мне надо всего лишь войти в сверкающий огнями кристалл, взметнувший свои грани за спинами марсианских братьев и сестер.
Я слышал мысли-слова, обращенные ко мне: «Это наш роддом. С него начинается новая жизнь».
И я пошел к блистающему кристаллу. «Я тебя встречу, когда выйдешь из роддома, русс», – услышал я перса. Голос прозвучал прямо в моей голове.
Когда входишь в кристалл – кажется, что входишь в свет...
VII
Мы снова пересекли невидимую завесу и оказались под темно-фиолетовым небом Марса с маленьким желтым Солнцем, заскользили над пологими багровыми холмами в сторону далекого горного хребта. За хребтом, в сравнении с которым Гранд-каньон никуда не годился, расстилалась огромная равнина. Перс остановил полет и сказал:
– Если бы ты уже имел марсийскую структуру, то увидел бы сейчас вокруг море огня. Это – я. Так выглядит моя структура – огонь, рождающий огонь. Знак Агура Мазды. Структура каждого из нас имеет особое видимое выражение...
Перс замолчал, и мне стало страшно. Я ощутил себя запертым, погребенным заживо. Наверное, такое испытывают больные клаустрофобией, застряв между этажами в лифте. Мне казалось, что выбраться отсюда невозможно, настолько подавляла меня огромная, невообразимо обширная пустыня-смерть. Солнце стояло низко над хребтом и было таким же мертвым, как неправдоподобно четкие тени, черными зубами вгрызающиеся в долину. Но как только перс снова заговорил, все это куда-то исчезло, вид за окном стал снова восприниматься картинкой на экране телевизора.
– А теперь я открою тебе свой секрет, который обещал открыть. Здесь, в этом песке – не только обычная ржавчина и осколки метеоритов, не одно только вещество, но и марсийские кристалляты. Совершенно мертвые. Я один их обнаружил и никому не рассказал. Я уверен, что это сами марсиане. Это их смерть. Подозреваю, они, умирая, надеялись когда-нибудь воскреснуть...
Меня эти сведения нисколько не заинтересовали. Мне хотелось вернуться обратно в благодатную долину Утопии. Я подумал, что где-то там Вэллс, ведь с ним можно будет поговорить обо всем.
– Возвращаемся в долину, русс? – скорее риторически осведомился перс.
И мы мгновенно оказались на зеленой лужайке под салатным небом, на твердой почве. Джип окружило с десяток марсианцев. Они дружелюбно улыбались. И были почти что голые.
Перс перехватил мой взгляд и прокомментировал:
– Просто они пошли навстречу твоим желаниям. Вот и разделись.
Я с удовольствием смотрел на обнаженных марсианских женщин. Все они были очень красивы, но почему-то не соблазнительны.
– Можешь выходить, русс. Смотри, если сам не выйдешь – они тебя вынесут на руках.
Я открыл дверцу джипа. Я ощущал себя Армстронгом, делающим первый шаг на лунную поверхность. Я напрягся и вдохнул марсианский воздух. Блаженный аромат, воздух блаженных, божественный эфир. В нем была радость, в нем был полет, в нем было обновление. Я ступил на траву, я хотел упасть в эту траву, широко раскинув руки, уткнуться в нее лицом. И плакать, плакать до изнеможения. Я стал легким, тело мне больше не мешало, я стал прозрачным, я стал тончайшей сладкой мелодией. Мне чудилось, что сейчас я поплыву, полечу над бархатной травой, усеянной невозможно нежными цветами.
Не сразу я осознал, что марсианцы тискают меня в своих объятиях, хлопают по плечам, по спине. Девушки шальной красоты прижимаются, гладят волосы и руки. И все они напоминают мне проворных, но добрых детей.
И вдруг я услышал те самые серебряные колокольцы. И вновь я оказался в том невероятном пространстве, где так много свободы, что можно сойти с ума. Передо мной возникли двое марсианцев: юноша и девушка. Я одновременно слышал и понимал каждого из них. И каждому одновременно отвечал. Девушка поздравляла меня с прибытием в обитель блаженных. Предлагала мне свою близость, что ли. Точнее близкую, доверительную дружбу, той степени близости, которая на далекой Земле бросает двоих в объятия страсти, словно во врата вечности. Но после физической близости приходит рассвет, и наступает усталость. Настоящая, открывающая неведомые дали, близость оказывается недостижимой.
Юноша весело рассказывал о довольно-таки неприятных вещах. Он искренне радовался тому, что я, в отличие от него, прибыл на Марс задолго до смерти. У меня теперь куча возможностей. Я смогу использовать полностью свое астральное тело, один к одному отобразив его в лебесную структуру. А вот он был взят – именно взят, один из старейших остановил время, и пуля, вылетев из револьвера, замерла у виска, – в тот момент, когда нажал курок, чтобы кровью смыть позор семьи. Как это было нелепо и смешно! Разве мы рождены, чтобы мучиться такими мелкими, ничтожными пустяками? Мы рождены быть творцами. Но поднять голову могут лишь единицы. И этих немногих почти невозможно уговорить перебраться на Марс. Большинство сюда привела смерть. Как и его. Марс побеждает смерть.
В голове моей поплыло что-то, словно рябь по воде.
Серебряные колькольцы смолкли. Я смотрел на друзей марсианцев как на родных людей. Хотелось прижать их всех, расцеловать. И играть с ними в одну бесконечную игру, без забот и печалей земных.
Почему-то я знал, что для этого мне надо всего лишь войти в сверкающий огнями кристалл, взметнувший свои грани за спинами марсианских братьев и сестер.
Я слышал мысли-слова, обращенные ко мне: «Это наш роддом. С него начинается новая жизнь».
И я пошел к блистающему кристаллу. «Я тебя встречу, когда выйдешь из роддома, русс», – услышал я перса. Голос прозвучал прямо в моей голове.
Когда входишь в кристалл – кажется, что входишь в свет...
VII
В этот же день, день чудесного путешествия Викулы, полковник и Эдуард дежурили у аппаратуры слежения. В свое время Эдуард установил ее на квартире у полковника.
Утренний звонок Романа был успешно перехвачен. Когда Викула спросил Романа, не марсианин ли тот, Эдик выругался, а полковник невозмутимо прокомментировал:
– Похоже, Эдуард.ю наши усилия пропадут втуне.
По экрану осциллографа медленно перемещалась зеленая точка – это Викула ехал в метро на встречу. Чудо-браслет работал исправно. Полковник курил одну задругой. Эдуард налегал на кофе.
Неожиданно зеленая точка сделалась большой, замигала, затрепетал как бабочка крыльями, и исчезла.
– Заглушили... – разочарованно произнес Эдуард.
Со звуковым каналом тоже было неладно. После уличного шума раздалось звонкое птичье пение – это Викула вошел в кафе «Пегас», а затем вдруг пошла трансляция радиостанции «Маяк».
Эдуард еще пытался бороться – настраивал канал, искал сигнал, потом полез в схему. Полковник, понаблюдав, лишь махнул рукой:
– Бесполезно, Эдуард. Они нас вычислили. Глушат.
Эдуард потер ладонью залысину на голове:
– Можно поехать, понаблюдать. Посмотреть на их лица.
– Не советую, майор. Роман – страшный человек.
Эдуард поднялся и сказал:
– Надо ехать.
– Я никуда не поеду. Погони не для меня. И потом, что мы можем изменить?
Эдуард припарковался за углом дома, в котором находился «Пегас». Вышел на бульвар, сел на лавку напротив кафе. Окна закрывали гирлянды растений, наверное, плюща, и сквозь них Эдуард увидел перса. Тот смотрел прямо на него. Эдуард за плющом не видел ни Викулы, ни Романа и не знал, что юноша, который смотрит сейчас на него, сидит за одним столом с Викулой. А потом на него накатила дремота. Провалился в сон.
Очнулся словно от толчка. Солнце бьет прямо в лицо, и не понять, куда и зачем его занесло. «Ви-кула» – всплыло в голове.
Эдуард бросился к дверям кафе. Стремительно ворвался внутрь. Немногочисленные посетители недоуменно смотрели в его сторону. А Викулы не было. «Вот и все. Зачем меня, холера, на лавку понесло? Сразу надо было сюда! Если бы сразу...»
Вечером в квартире Колокольниковых раздался звонок.
– Алло, можно Викулу?
– Викула в отъезде, – ответила Ириша. – Можно узнать, кто его спрашивает?
– Это его друг, Грязев Эдуард.
– Это вы его приглашали на рыбалку?
– Я.
– Тогда я должна вам выговорить. Вы же хорошо знаете, что ему пить нельзя. У него же очень больная печень. После вашей рыбалки у него был страшный приступ. Пришлось давать «ношпу». Вы же взрослый человек...
Ирина говорила с искренним возмущением. Но «вы же взрослый человек» произнесла с интонацией обиженного ребенка. Эдуард усмехнулся. Она, папина-мамина дочь, лишь недавно начав жизнь «взрослого человека», все еще делила мир на взрослых и всех остальных.
– Ради бога, Ирочка, простите уж великодушно. Знаете, как бывает в мужской компании? Больше этого не повторится...
– Во-первых, я вам не Ирочка. А во-вторых, я хочу вас предупредить...
– Считайте, уже предупредили, – перебил Эдуард. – Скажите, Ирина, а куда он уехал?
– В Англию, – с ноткой превосходства сообщила она. – На месяц в командировку.
– Он вам так сказал?
– Они заехали с Романом Викторовичем. Издательство, благодаря хлопотам Романа Викторовича, предоставило поездку в Англию.
– Ах, издательство, ну-ну.
– Представьте себе. Что вы еще хотели узнать?
– Не обижайтесь, бога ради, Ира. Я уже все узнал и даю самое честное слово не спаивать больше нашего драгоценного Викулу.
– Ладно уж, так я вам и поверила. Пейте, конечно, но ведь всему надо меру знать.
– Вы правы. До-свидания, Ирина.
Эдуард повесил трубку.
– В Англию, говорит, укатил. На месяц.
– Вот видите, – не моргнув, ответил полковник, словно именно это и ожидал услышать. – Наш план сработал.
Эдуард только усмехнулся в усы.
Вышел из роддома. Посмотрел на руку – что оно такое, лебес? Рука была все та же, с теми же волосами, родинками и шрамом на тыльной стороне кисти. Даже ногти отросли.
«Мое – не мое. Главное, чтобы тело по-прежнему служило мне, – подумал он, – а лебес, вещество – не один ли черт?»
Его и в самом деле не очень волновала замена тела. «Не волнует, ты смотри, – снова подумал он. – Наверное, это и есть полная задница. Интересно, что еще теперь меня не волнует?»
Его встречали пятеро марсианцев. Не успел он рассмотреть их лица, как пейзаж долины сменился странным видом. Этот мир, или эта его новая грань, оказывается, был многослойным. По-земному голубое небо, прямо в нем струились светящиеся облака, проструивались друг через друга. Водили хороводы деревья, а рядом с ними полыхали языки зеленого пламени – другая материальность деревьев. Были и здания, странной, попирающей закон тяготения архитектуры. Белые и розовые, выбрасывающие далеко вверх стрелы башен; где-то очень высоко они вдруг распускались веером арок, дуг, волнообразных лепестков. Реки здесь текли-вились снизу вверх и наоборот, сверху вниз, вовсе не ведая ни верха, ни низа, окутанные легким туманом, то серебристым, то сиреневым. Из тумана выныривали стаи птиц, а может быть, это брызги воды становились птицами. И повсюду возникали разноцветные сполохи – так марсианцы обозначали свое присутствие в этом мире или в этой его грани.
На месте пятерых встречающих передавалась пятью цветами небольшая радуга. Викула увидел себя каким-то ее новым оттенком и шагнул – слился с радугой.
Он в этот момент многое знал и многое чувствовал. Тончайшие оттенки удовольствия. Это удовольствие имело объем, пространственное звучание, что ли. А то, что сейчас знал Викула, человеческим языком выразить невозможно.
Но словно зазвенела крепкая упорная струна, и Викула вновь оказался в долине Города Солнца. Рядом с ним стоял перс, и больше никого не было.
– Как обещал, – улыбнулся юноша.
Викула вспомнил, что перс обещал вернуть его на Землю. Возвращаться не хотелось.
– Передумал, русс?
– Не знаю. Может, то был не я?
– Не валяй ваньку, русс. Потом труднее будет вернуться. Или ты все дела свои на Земле уже сделал? По всем счетам заплачено? Ты ведь знаешь, что возвратиться сюда можешь в любой момент. Твоя родина теперь Марс.
И что-то прокрутилось в голове Викулы. «Две родины – как-то слишком. Надо бы посетить первую. Если она все еще родина, то второй быть не может».
– Правильно, русс. Настоящая родина не отпустит. Вот и узнаешь – кто ты теперь.
Викуле вспомнилось, как тяжела, груба и абсурдна земная жизнь. Возвращаться было просто страшно.
– Что со мной, перс? Я боюсь Земли. Мне страшно. А ведь там было и хорошее...
– Я тебя отвезу, и ты решишь – было или все еще есть:'
Викула кивнул.
Когда они в давешнем джипе приземлились у подъезда Викулиного дома, был вечер. Перс сказал:
– Ты ведь ничем не рискуешь.
– Все равно страшно.
– У людей один лишь риск – утрата жизни. К тебе это уже не относится. Чего еще бояться? Ты им не принадлежишь. Можешь не бояться больше того, что они о тебе думают, чем ты кажешься в их глазах. Радуйся, русс.
– Я чего-то другого боюсь.
– О! Ты мне сразу понравился. У благородных людей – страх тоже благороден. Если бы в свое время я тоже этого боялся! Но об этих материях мы потом поговорим. А сейчас пользуйся своей удачей. Ведь ты счастливчик, русс. Я такой возможности, как ты, не имел. Ты можешь человеческими глазами посмотреть на людей со стороны, пребывая вне стихии человечества. Ни мне, ни другим это было не дано... Иди, иди. Когда надумаешь вернуться – просто подумай обо мне. Я ведь всегда здесь. Где-то здесь. – Перс рассмеялся и исчез вместе с джипом – так что выходить из машины не пришлось.
«Да, ароматы Земли, вы на месте», – вечерний ветерок принес ароматы мусоропровода, бензина и уставшей весны.
«Перс знает, чего я боюсь, а я – нет. Интересно, чего еще я не знаю?»
Ира ,была удивлена чрезвычайно: во-первых, внезапное возвращение, во-вторых, возвращение без чемодана.
– Ты уже приехал? – задала она дурацкий вопрос, едва Викула переступил порог.
– Здравствуй. Дома все в порядке?
– А где твои вещи?
– Какие вещи? – удивился он.
– Ну, ты же ехал с вещами... – Она растерялась.
– Ах, вещи! Украли в аэропорту, – просто, без тени жалости к утраченному добру, ответил он.
– А документы?
Он полез в нагрудный карман.
– Документы здесь. Ой, Ириша, нашли, о чем говорить! Живой – и слава богу!
Она со странным вниманием рассматривала его, она его не узнавала. Что-то чужое было в Викуле. Он наконец заметил ее растерянность и улыбнулся.
– Все в порядке, в Англии дожди и туманы. Глупые аборигены и английская скука. Последней даже чрезмерно.
Он вдруг подумал, что Ира могла подумать, что он мог ей изменить. с какой-нибудь бойкой, англичанкой или еще невесть с кем.
– С женщинами у меня ничего не было, – спокойно, как бы вскользь, заметил он.
У Иры сделались круглые глаза. Именно об измене она сейчас подумала. Вообще, она давно ждала, что он ей изменит, и все думала-гадала, как ей себя в этом случае вести – сразу подавать на развод или делать вид, что простила? Поэтому сейчас она вздохнула с облегчением – кажется, на сей раз пронесло.
– Дай мне честное слово!
– Даю честное слово, Да ну их, блядей, к лешему, – это вырвалось как-то совершенно неожиданно.
И Ира, наконец, улыбнулась – она узнала прежнего Викулу.
Он разделся, зашел на кухню, сел на табурет, осмотрелся. Ирина собирала на стол. Чего-то здесь не хватало.
Викула понял, чего не хватает в этом доме. Не хватает его любви. Или страсти. Была ведь настоящая страсть, как у молодого Ромео. А ведь если бы не вражда между Монтекки и Капулетти, охладел бы юноша – долго вожделеть к четырнадцатилетней соплячке вряд ли возможно, – подался бы в Европу, на поиски приключений. Война или разгул страстей.
Ире он был удобен и мил. Она-то как раз в своих чувствах неизменна. А он и не знал, что она за человек, ему тогда хотелось сочинять ее, создавать наново, как своих персонажей. Он видел в ней лишь свою страсть. Какой она человек? Загадка. Что из нее выйдет через десять лет? Какие желания будут донимать ее, и чем она будет мучить его, какими требованиями, какими упреками опутает? Погрузится в омут мелких бабьих страстишек? Раньше откровенной бабьей дури он за ней не замечал. Вот, оказывается, ревнива. А впрочем, не все ли равно? «Что я в ней любил? Как бы это мне вспомнить?»
– Как твоя печень? – спросила Ира, накладывая ему на тарелку разогретое овощное рагу.
– У меня больше нет печени. Английские эскулапы вырезали насовсем.
Она легонько щелкнула его по носу и сказала:
– Не ври маме.
– Знаешь, чудо какое – я ее совершенно не чувствую. Может, она уже скончалась?
– Вот мы и проверим. – Ира поставила на стол бутылку красного вина. – Ты неожиданно приехал, я не успела как следует все приготовить...
– Ничего. Главное, что приехал. Живой – и слава богу. Кстати, какое сегодня число?
– Двадцать седьмое. Ты что? Выпал? Ау, дорогой!
– Марта, надеюсь? Ну, извини, старушка. Видимо, я плохо переношу дальние перелеты.
Викула посмотрел на часы. На них высвечивалась дата: двенадцатое марта.
В этот момент в дверь кто-то позвонил. На пороге стоял Роман с чемоданом Викулы.
– Что же ты, Викула Селянинович, чемоданами разбрасываешься? – осведомился он. Ире же сказал: – Твой супруг сбежал из Шереметьева так быстро, что я не смог догнать. Бросился в такси и был таков. Наверное, соскучился. А, Викула Селянинович?
– Я что же, забыл чемодан на контроле? Надеюсь, его не шибко шмонали?
– Я не смотрел. Схватил его с ленты и бегом за тобой.
– Роман Викторович, – спохватилась Ирина, – проходите, мы как раз ужинаем.
Роман слегка поклонился и отрицательно покачал головой.
– Мне надо пару слов Викуле. Впрочем, через пять минут подойдем, отужинаем.
Голос Романа совершенно успокоил Ирину. Она улыбнулась и вернулась на кухню.
– Что, граница потеряла контроль? – спросил Роман.
Викула понял, о чем идет речь.
– Да, не знал, как ей все объяснить. Да и она как-то волком смотрит, словно не признает. Неужели это можно почувствовать?
– Все, считай, конфликт улажен. Она теперь думает только об ужине и прочих мелочах. Например, что у нее в гостях руководитель «Цитадели». Что же ты чемоданы у подъезда оставляешь? Здесь же, на Земле, воровство беспощадное.
– Разве? Он, наверное, у перса из багажника выпал. А я ворон считал, не обернулся.
– Бывает. Как тебе Земля?
Роман приподнял эдисоновский телефон, запустил руку под днище и извлек жучок.
– Вот, полюбуйся. Этот остался последним из поставленных твоим Эдуардом. Остальные я при твоем отбытии забрал. И отдай часы – это часы со шпионским браслетом. Сигнал радиомаяка достигает Америки, через спутник! Забавно? Пройдем в кабинет?
– Да, в кабинете я еще не был. Любопытно будет.
В кабинете Викула подошел к своему любимому рабочему столу. Качнул пресс-папье.
– Глупо, – вынес он приговор. – Наверное, не писать мне больше.
Он снял часы и стал отстегивать браслет.
– Наверное, мне и с Ирой не жить. Что делать, латин? – Викула вздохнул. – Чуждо мне здесь. Пусто.
– Ты только в бутылку не лезь, товарищ фантаст. Это зов Марса в тебе. Через пару дней пройдет, может, даже прежнее восстановится. Ты ведь у нас особый. Лебесной структуры, кроме ядра, еще нет. Только кристаллят. А структура у тебя самая что ни на есть астральная, брат. И душа твоя при тебе. У остальных уже давно не так. Когда лебес набирает силу, душа цепенеет, впадает в анабиоз. А когда переходишь в марсий – изгоняется прочь, как собачонка.
Роман сел на диван.
– Из нас всех один перс о своей душе тоскует. Нашел ее и не знает, что дальше с ней делать. Она для него живой укор.
– Постой, – перебил Викула, – я должен потерять душу?
– А зачем она? – спокойно, но не без провокации спросил Роман.
– Как зачем?
Викула попытался сообразить, зачем эта самая душа человеку. Вспомнились Мефистофель, Воланд и прочие. Выходило, что душа – объект чисто литературный. Впрочем, Викула раньше так и полагал, только что не отдавал себе отчета.
– Ее видно?
– Еще как.
– И что же она?
– Знаешь, как перс попал на Марс? Давай я тебе расскажу.
Викула наконец освободил часы от браслета и отдал его Роману.
– Как-то раз послал его Заратустра с поручением...
– Как Заратустра? – изумился Викула.
– Перс был его учеником. Ни больше ни меньше. Учеником из лучших. До назначенного ему города шел с караваном. И по дороге напали на караван разбойники. Перс и тогда был не робкого десятка. Тем более, что все зороастрийцы воинственны. Ему и досталось больше всех. Купцов и охрану ограбили и отпустили на все четыре стороны, а его убили. Со смертельной раной лежал он в дорожной пыли, истекал кровью. И подходит к нему странный человек, совсем без одежды, и говорит: «Я пришел за тобой». Перс понял, что это дэв, демон смерти. Тот продолжает говорить: «Теперь ты отправишься со мной в преисподнюю!» Перс искренне полагал, что он заслуживает иной участи и ответил: «Ступай прочь, дэв. Я верный Агура Мазды!» – «Ну так смотри!» – воскликнул дэв и повлек его за грань мира. И там отпустил его. «Если ты чист – то тебя понесет вверх, иначе – вниз». Перса понесло вниз и очень быстро. Он кричал, что это обман, иллюзия, наваждение Сурьи. И вдруг он опять оказался на пыльной дороге. Над ним стояло уже два существа. Прежний дэв и еще кто-то, в египетской тунике. Этот второй предложил отказаться от смерти и преисподней. Натерпевшийся страху перс тут же согласился. Вот так и попал на Марс. Да, нынешние истории приглашений куда прозаичнее. Такие дела, русс. Пошли отужинаем?
– Да я и есть не хочу.
– Думаешь, я хочу? Кристаллят в пище не нуждается. Но ради тех, кто тебе небезразличен, можно поднапрячься. Держи себя в руках, фантаст.
– Надо же было так вляпаться...
– Э, да ты смотришь на вещи сразу с обеих позиций. Не зря перс тебя так уважает. А вообще, скажи, русс, каково оно – быть марсианским оборотнем? – и Роман улыбнулся.
Викула поднялся с дивана, хотел щелкнуть выключателем и вдруг сообразил, что свет в комнате они не включали, а видно было как при ярком освещении. Роман одобрительно кивнул.
– Вот и я об этом.
– Чер-те что творится...
На столе царил праздник. Салаты, бутерброды, нарезанный сыр двух сортов, фрукты. Овощное рагу куда-то исчезло, а к вину, напротив, добавился коньяк «Наири». Источал свой аромат кофе.
– Я не голоден, Ира, – твердо сказал Викула.
В этот момент грянул телефон.
– Вот это голос, – одобрил Роман эдисоновский звон.
– Девятнадцатый век, будь он неладен. – Викула взял трубку кухонного аппарата. – Алло? Привет, Эдик. Как дела? Нормально. Следишь, значит? Выслеживаешь? Спасибо за браслет. Да, я понимаю, что для моего блага. Съездил... Да в общем-то никак. Скучновато там. А о чем мы договаривались? Что значит, на чьей я стороне? У тебя, помнится, были две стороны – наша и американская. Англия между ними не помещается. Какая? Из которой я только что вернулся. Привет тебе от англичан. А уж это я не знаю. Это уж ты должен знать. Жучки – твоих же рук дело. Их три было? Значит, все верно. Мы их ликвидировали. А то, знаешь, неловко может получиться. Наступит ночь, а ты будешь мои ночные утехи слушать? Стыдись, Эдуард. Нет, не обижаюсь. Встретиться?
Викула прикрыл трубку рукой и сообщил:
– Желает встретиться.
Роман подмигнул, а Ирина сказала:
– Нормальные люди дают друзьям отдохнуть после дороги.
– Алло. Я поужинаю, у меня, видишь ли, гости. Приму душ. И подъеду.
– Роман, скажите ему, что так не поступают, – взмолилась Ирина. – Викула, так нельзя.
– Ирочка, – подал реплику Роман. – Муж – это малоуправляемое существо. Оно мнит себя владыкой и господином. Та женщина надежно удерживает своего господина, которая не подвергает сомнению его мужское самолюбие. Стоит разок-другой задеть, еще хуже – унизить, и пиши пропало. Так семьи и рушатся.
Вся тирада была произнесена шутливым и мягким тоном. Окаменевшее было лицо Ирины смягчилось, возникшие было на лбу грозные морщинки разгладились, а на щеках появились те самые, некогда столь любимые Викулой ямочки. Викула даже вспомнил, что он их обожал.
– Что-то здесь слишком светло. Глаза режет, – сказал он и хотел было выключить свет.
– Не пугай жену. Ужинать при звездах – это чересчур романтично.
– Да? А англичане ужинают. – Викула вернулся на свою табуретку.
Ужин еще не закончился, еще не перешли к десерту и кофе, как прибыл незваный Эдуард. Как только раздался настойчивый звонок, Роман объявил:
– Эдуард стучится.
Ирина хмыкнула, а Викула пошел открывать, и в этот момент он вовсе не походил на прежнего, умученного бытием писателя-фантаста Колокольникова.
– Здорово, – приветствовал его Эдуард и слегка встряхнул за плечи.
Взгляд Эдуарда был тверд и даже горящ. Эдуард походил на человека, у которого за спиной уже пылают все мосты.
– Войти разрешишь?
– Давай.
Эдуард энергично расстегнул куртку, но не стал снимать. В прихожую вышел Роман, Викула решил их познакомить:
– Знакомься, Эдик, это тот самый англичанин, Роман.
– Эдуард, – буркнул Эдуард.
– С чем пожаловал, Эдик? – спросил Викула. – С кем на этот раз решил бороться? Может, там у тебя в подъезде ребята с «хлопушками»? Позови, коньячка выпьем.
—На чьей ты стороне, Викула? – решительно спросил Эдуард.
– А как поживает наш полковник? – спросил Викула.
– Вышел из игры. Говорит, что если и вернешься, то другим. – Эдуард тяжело глянул на Романа.
– Они Земле ничем не угрожают. Земля их мало интересует. Только помогают добрым людям перебраться в старую добрую Англию. Желающих мало, как ни странно. Ты ведь не желаешь к Аресу?
Утренний звонок Романа был успешно перехвачен. Когда Викула спросил Романа, не марсианин ли тот, Эдик выругался, а полковник невозмутимо прокомментировал:
– Похоже, Эдуард.ю наши усилия пропадут втуне.
По экрану осциллографа медленно перемещалась зеленая точка – это Викула ехал в метро на встречу. Чудо-браслет работал исправно. Полковник курил одну задругой. Эдуард налегал на кофе.
Неожиданно зеленая точка сделалась большой, замигала, затрепетал как бабочка крыльями, и исчезла.
– Заглушили... – разочарованно произнес Эдуард.
Со звуковым каналом тоже было неладно. После уличного шума раздалось звонкое птичье пение – это Викула вошел в кафе «Пегас», а затем вдруг пошла трансляция радиостанции «Маяк».
Эдуард еще пытался бороться – настраивал канал, искал сигнал, потом полез в схему. Полковник, понаблюдав, лишь махнул рукой:
– Бесполезно, Эдуард. Они нас вычислили. Глушат.
Эдуард потер ладонью залысину на голове:
– Можно поехать, понаблюдать. Посмотреть на их лица.
– Не советую, майор. Роман – страшный человек.
Эдуард поднялся и сказал:
– Надо ехать.
– Я никуда не поеду. Погони не для меня. И потом, что мы можем изменить?
Эдуард припарковался за углом дома, в котором находился «Пегас». Вышел на бульвар, сел на лавку напротив кафе. Окна закрывали гирлянды растений, наверное, плюща, и сквозь них Эдуард увидел перса. Тот смотрел прямо на него. Эдуард за плющом не видел ни Викулы, ни Романа и не знал, что юноша, который смотрит сейчас на него, сидит за одним столом с Викулой. А потом на него накатила дремота. Провалился в сон.
Очнулся словно от толчка. Солнце бьет прямо в лицо, и не понять, куда и зачем его занесло. «Ви-кула» – всплыло в голове.
Эдуард бросился к дверям кафе. Стремительно ворвался внутрь. Немногочисленные посетители недоуменно смотрели в его сторону. А Викулы не было. «Вот и все. Зачем меня, холера, на лавку понесло? Сразу надо было сюда! Если бы сразу...»
Вечером в квартире Колокольниковых раздался звонок.
– Алло, можно Викулу?
– Викула в отъезде, – ответила Ириша. – Можно узнать, кто его спрашивает?
– Это его друг, Грязев Эдуард.
– Это вы его приглашали на рыбалку?
– Я.
– Тогда я должна вам выговорить. Вы же хорошо знаете, что ему пить нельзя. У него же очень больная печень. После вашей рыбалки у него был страшный приступ. Пришлось давать «ношпу». Вы же взрослый человек...
Ирина говорила с искренним возмущением. Но «вы же взрослый человек» произнесла с интонацией обиженного ребенка. Эдуард усмехнулся. Она, папина-мамина дочь, лишь недавно начав жизнь «взрослого человека», все еще делила мир на взрослых и всех остальных.
– Ради бога, Ирочка, простите уж великодушно. Знаете, как бывает в мужской компании? Больше этого не повторится...
– Во-первых, я вам не Ирочка. А во-вторых, я хочу вас предупредить...
– Считайте, уже предупредили, – перебил Эдуард. – Скажите, Ирина, а куда он уехал?
– В Англию, – с ноткой превосходства сообщила она. – На месяц в командировку.
– Он вам так сказал?
– Они заехали с Романом Викторовичем. Издательство, благодаря хлопотам Романа Викторовича, предоставило поездку в Англию.
– Ах, издательство, ну-ну.
– Представьте себе. Что вы еще хотели узнать?
– Не обижайтесь, бога ради, Ира. Я уже все узнал и даю самое честное слово не спаивать больше нашего драгоценного Викулу.
– Ладно уж, так я вам и поверила. Пейте, конечно, но ведь всему надо меру знать.
– Вы правы. До-свидания, Ирина.
Эдуард повесил трубку.
– В Англию, говорит, укатил. На месяц.
– Вот видите, – не моргнув, ответил полковник, словно именно это и ожидал услышать. – Наш план сработал.
Эдуард только усмехнулся в усы.
* * *
На Землю Викула вернулся через три недели. Что с ним было в кристалле-инкубаторе, он не помнил. Вошел в поток света – и все, растворился. Потом так же внезапно появился из света.Вышел из роддома. Посмотрел на руку – что оно такое, лебес? Рука была все та же, с теми же волосами, родинками и шрамом на тыльной стороне кисти. Даже ногти отросли.
«Мое – не мое. Главное, чтобы тело по-прежнему служило мне, – подумал он, – а лебес, вещество – не один ли черт?»
Его и в самом деле не очень волновала замена тела. «Не волнует, ты смотри, – снова подумал он. – Наверное, это и есть полная задница. Интересно, что еще теперь меня не волнует?»
Его встречали пятеро марсианцев. Не успел он рассмотреть их лица, как пейзаж долины сменился странным видом. Этот мир, или эта его новая грань, оказывается, был многослойным. По-земному голубое небо, прямо в нем струились светящиеся облака, проструивались друг через друга. Водили хороводы деревья, а рядом с ними полыхали языки зеленого пламени – другая материальность деревьев. Были и здания, странной, попирающей закон тяготения архитектуры. Белые и розовые, выбрасывающие далеко вверх стрелы башен; где-то очень высоко они вдруг распускались веером арок, дуг, волнообразных лепестков. Реки здесь текли-вились снизу вверх и наоборот, сверху вниз, вовсе не ведая ни верха, ни низа, окутанные легким туманом, то серебристым, то сиреневым. Из тумана выныривали стаи птиц, а может быть, это брызги воды становились птицами. И повсюду возникали разноцветные сполохи – так марсианцы обозначали свое присутствие в этом мире или в этой его грани.
На месте пятерых встречающих передавалась пятью цветами небольшая радуга. Викула увидел себя каким-то ее новым оттенком и шагнул – слился с радугой.
Он в этот момент многое знал и многое чувствовал. Тончайшие оттенки удовольствия. Это удовольствие имело объем, пространственное звучание, что ли. А то, что сейчас знал Викула, человеческим языком выразить невозможно.
Но словно зазвенела крепкая упорная струна, и Викула вновь оказался в долине Города Солнца. Рядом с ним стоял перс, и больше никого не было.
– Как обещал, – улыбнулся юноша.
Викула вспомнил, что перс обещал вернуть его на Землю. Возвращаться не хотелось.
– Передумал, русс?
– Не знаю. Может, то был не я?
– Не валяй ваньку, русс. Потом труднее будет вернуться. Или ты все дела свои на Земле уже сделал? По всем счетам заплачено? Ты ведь знаешь, что возвратиться сюда можешь в любой момент. Твоя родина теперь Марс.
И что-то прокрутилось в голове Викулы. «Две родины – как-то слишком. Надо бы посетить первую. Если она все еще родина, то второй быть не может».
– Правильно, русс. Настоящая родина не отпустит. Вот и узнаешь – кто ты теперь.
Викуле вспомнилось, как тяжела, груба и абсурдна земная жизнь. Возвращаться было просто страшно.
– Что со мной, перс? Я боюсь Земли. Мне страшно. А ведь там было и хорошее...
– Я тебя отвезу, и ты решишь – было или все еще есть:'
Викула кивнул.
Когда они в давешнем джипе приземлились у подъезда Викулиного дома, был вечер. Перс сказал:
– Ты ведь ничем не рискуешь.
– Все равно страшно.
– У людей один лишь риск – утрата жизни. К тебе это уже не относится. Чего еще бояться? Ты им не принадлежишь. Можешь не бояться больше того, что они о тебе думают, чем ты кажешься в их глазах. Радуйся, русс.
– Я чего-то другого боюсь.
– О! Ты мне сразу понравился. У благородных людей – страх тоже благороден. Если бы в свое время я тоже этого боялся! Но об этих материях мы потом поговорим. А сейчас пользуйся своей удачей. Ведь ты счастливчик, русс. Я такой возможности, как ты, не имел. Ты можешь человеческими глазами посмотреть на людей со стороны, пребывая вне стихии человечества. Ни мне, ни другим это было не дано... Иди, иди. Когда надумаешь вернуться – просто подумай обо мне. Я ведь всегда здесь. Где-то здесь. – Перс рассмеялся и исчез вместе с джипом – так что выходить из машины не пришлось.
«Да, ароматы Земли, вы на месте», – вечерний ветерок принес ароматы мусоропровода, бензина и уставшей весны.
«Перс знает, чего я боюсь, а я – нет. Интересно, чего еще я не знаю?»
Ира ,была удивлена чрезвычайно: во-первых, внезапное возвращение, во-вторых, возвращение без чемодана.
– Ты уже приехал? – задала она дурацкий вопрос, едва Викула переступил порог.
– Здравствуй. Дома все в порядке?
– А где твои вещи?
– Какие вещи? – удивился он.
– Ну, ты же ехал с вещами... – Она растерялась.
– Ах, вещи! Украли в аэропорту, – просто, без тени жалости к утраченному добру, ответил он.
– А документы?
Он полез в нагрудный карман.
– Документы здесь. Ой, Ириша, нашли, о чем говорить! Живой – и слава богу!
Она со странным вниманием рассматривала его, она его не узнавала. Что-то чужое было в Викуле. Он наконец заметил ее растерянность и улыбнулся.
– Все в порядке, в Англии дожди и туманы. Глупые аборигены и английская скука. Последней даже чрезмерно.
Он вдруг подумал, что Ира могла подумать, что он мог ей изменить. с какой-нибудь бойкой, англичанкой или еще невесть с кем.
– С женщинами у меня ничего не было, – спокойно, как бы вскользь, заметил он.
У Иры сделались круглые глаза. Именно об измене она сейчас подумала. Вообще, она давно ждала, что он ей изменит, и все думала-гадала, как ей себя в этом случае вести – сразу подавать на развод или делать вид, что простила? Поэтому сейчас она вздохнула с облегчением – кажется, на сей раз пронесло.
– Дай мне честное слово!
– Даю честное слово, Да ну их, блядей, к лешему, – это вырвалось как-то совершенно неожиданно.
И Ира, наконец, улыбнулась – она узнала прежнего Викулу.
Он разделся, зашел на кухню, сел на табурет, осмотрелся. Ирина собирала на стол. Чего-то здесь не хватало.
Викула понял, чего не хватает в этом доме. Не хватает его любви. Или страсти. Была ведь настоящая страсть, как у молодого Ромео. А ведь если бы не вражда между Монтекки и Капулетти, охладел бы юноша – долго вожделеть к четырнадцатилетней соплячке вряд ли возможно, – подался бы в Европу, на поиски приключений. Война или разгул страстей.
Ире он был удобен и мил. Она-то как раз в своих чувствах неизменна. А он и не знал, что она за человек, ему тогда хотелось сочинять ее, создавать наново, как своих персонажей. Он видел в ней лишь свою страсть. Какой она человек? Загадка. Что из нее выйдет через десять лет? Какие желания будут донимать ее, и чем она будет мучить его, какими требованиями, какими упреками опутает? Погрузится в омут мелких бабьих страстишек? Раньше откровенной бабьей дури он за ней не замечал. Вот, оказывается, ревнива. А впрочем, не все ли равно? «Что я в ней любил? Как бы это мне вспомнить?»
– Как твоя печень? – спросила Ира, накладывая ему на тарелку разогретое овощное рагу.
– У меня больше нет печени. Английские эскулапы вырезали насовсем.
Она легонько щелкнула его по носу и сказала:
– Не ври маме.
– Знаешь, чудо какое – я ее совершенно не чувствую. Может, она уже скончалась?
– Вот мы и проверим. – Ира поставила на стол бутылку красного вина. – Ты неожиданно приехал, я не успела как следует все приготовить...
– Ничего. Главное, что приехал. Живой – и слава богу. Кстати, какое сегодня число?
– Двадцать седьмое. Ты что? Выпал? Ау, дорогой!
– Марта, надеюсь? Ну, извини, старушка. Видимо, я плохо переношу дальние перелеты.
Викула посмотрел на часы. На них высвечивалась дата: двенадцатое марта.
В этот момент в дверь кто-то позвонил. На пороге стоял Роман с чемоданом Викулы.
– Что же ты, Викула Селянинович, чемоданами разбрасываешься? – осведомился он. Ире же сказал: – Твой супруг сбежал из Шереметьева так быстро, что я не смог догнать. Бросился в такси и был таков. Наверное, соскучился. А, Викула Селянинович?
– Я что же, забыл чемодан на контроле? Надеюсь, его не шибко шмонали?
– Я не смотрел. Схватил его с ленты и бегом за тобой.
– Роман Викторович, – спохватилась Ирина, – проходите, мы как раз ужинаем.
Роман слегка поклонился и отрицательно покачал головой.
– Мне надо пару слов Викуле. Впрочем, через пять минут подойдем, отужинаем.
Голос Романа совершенно успокоил Ирину. Она улыбнулась и вернулась на кухню.
– Что, граница потеряла контроль? – спросил Роман.
Викула понял, о чем идет речь.
– Да, не знал, как ей все объяснить. Да и она как-то волком смотрит, словно не признает. Неужели это можно почувствовать?
– Все, считай, конфликт улажен. Она теперь думает только об ужине и прочих мелочах. Например, что у нее в гостях руководитель «Цитадели». Что же ты чемоданы у подъезда оставляешь? Здесь же, на Земле, воровство беспощадное.
– Разве? Он, наверное, у перса из багажника выпал. А я ворон считал, не обернулся.
– Бывает. Как тебе Земля?
Роман приподнял эдисоновский телефон, запустил руку под днище и извлек жучок.
– Вот, полюбуйся. Этот остался последним из поставленных твоим Эдуардом. Остальные я при твоем отбытии забрал. И отдай часы – это часы со шпионским браслетом. Сигнал радиомаяка достигает Америки, через спутник! Забавно? Пройдем в кабинет?
– Да, в кабинете я еще не был. Любопытно будет.
В кабинете Викула подошел к своему любимому рабочему столу. Качнул пресс-папье.
– Глупо, – вынес он приговор. – Наверное, не писать мне больше.
Он снял часы и стал отстегивать браслет.
– Наверное, мне и с Ирой не жить. Что делать, латин? – Викула вздохнул. – Чуждо мне здесь. Пусто.
– Ты только в бутылку не лезь, товарищ фантаст. Это зов Марса в тебе. Через пару дней пройдет, может, даже прежнее восстановится. Ты ведь у нас особый. Лебесной структуры, кроме ядра, еще нет. Только кристаллят. А структура у тебя самая что ни на есть астральная, брат. И душа твоя при тебе. У остальных уже давно не так. Когда лебес набирает силу, душа цепенеет, впадает в анабиоз. А когда переходишь в марсий – изгоняется прочь, как собачонка.
Роман сел на диван.
– Из нас всех один перс о своей душе тоскует. Нашел ее и не знает, что дальше с ней делать. Она для него живой укор.
– Постой, – перебил Викула, – я должен потерять душу?
– А зачем она? – спокойно, но не без провокации спросил Роман.
– Как зачем?
Викула попытался сообразить, зачем эта самая душа человеку. Вспомнились Мефистофель, Воланд и прочие. Выходило, что душа – объект чисто литературный. Впрочем, Викула раньше так и полагал, только что не отдавал себе отчета.
– Ее видно?
– Еще как.
– И что же она?
– Знаешь, как перс попал на Марс? Давай я тебе расскажу.
Викула наконец освободил часы от браслета и отдал его Роману.
– Как-то раз послал его Заратустра с поручением...
– Как Заратустра? – изумился Викула.
– Перс был его учеником. Ни больше ни меньше. Учеником из лучших. До назначенного ему города шел с караваном. И по дороге напали на караван разбойники. Перс и тогда был не робкого десятка. Тем более, что все зороастрийцы воинственны. Ему и досталось больше всех. Купцов и охрану ограбили и отпустили на все четыре стороны, а его убили. Со смертельной раной лежал он в дорожной пыли, истекал кровью. И подходит к нему странный человек, совсем без одежды, и говорит: «Я пришел за тобой». Перс понял, что это дэв, демон смерти. Тот продолжает говорить: «Теперь ты отправишься со мной в преисподнюю!» Перс искренне полагал, что он заслуживает иной участи и ответил: «Ступай прочь, дэв. Я верный Агура Мазды!» – «Ну так смотри!» – воскликнул дэв и повлек его за грань мира. И там отпустил его. «Если ты чист – то тебя понесет вверх, иначе – вниз». Перса понесло вниз и очень быстро. Он кричал, что это обман, иллюзия, наваждение Сурьи. И вдруг он опять оказался на пыльной дороге. Над ним стояло уже два существа. Прежний дэв и еще кто-то, в египетской тунике. Этот второй предложил отказаться от смерти и преисподней. Натерпевшийся страху перс тут же согласился. Вот так и попал на Марс. Да, нынешние истории приглашений куда прозаичнее. Такие дела, русс. Пошли отужинаем?
– Да я и есть не хочу.
– Думаешь, я хочу? Кристаллят в пище не нуждается. Но ради тех, кто тебе небезразличен, можно поднапрячься. Держи себя в руках, фантаст.
– Надо же было так вляпаться...
– Э, да ты смотришь на вещи сразу с обеих позиций. Не зря перс тебя так уважает. А вообще, скажи, русс, каково оно – быть марсианским оборотнем? – и Роман улыбнулся.
Викула поднялся с дивана, хотел щелкнуть выключателем и вдруг сообразил, что свет в комнате они не включали, а видно было как при ярком освещении. Роман одобрительно кивнул.
– Вот и я об этом.
– Чер-те что творится...
На столе царил праздник. Салаты, бутерброды, нарезанный сыр двух сортов, фрукты. Овощное рагу куда-то исчезло, а к вину, напротив, добавился коньяк «Наири». Источал свой аромат кофе.
– Я не голоден, Ира, – твердо сказал Викула.
В этот момент грянул телефон.
– Вот это голос, – одобрил Роман эдисоновский звон.
– Девятнадцатый век, будь он неладен. – Викула взял трубку кухонного аппарата. – Алло? Привет, Эдик. Как дела? Нормально. Следишь, значит? Выслеживаешь? Спасибо за браслет. Да, я понимаю, что для моего блага. Съездил... Да в общем-то никак. Скучновато там. А о чем мы договаривались? Что значит, на чьей я стороне? У тебя, помнится, были две стороны – наша и американская. Англия между ними не помещается. Какая? Из которой я только что вернулся. Привет тебе от англичан. А уж это я не знаю. Это уж ты должен знать. Жучки – твоих же рук дело. Их три было? Значит, все верно. Мы их ликвидировали. А то, знаешь, неловко может получиться. Наступит ночь, а ты будешь мои ночные утехи слушать? Стыдись, Эдуард. Нет, не обижаюсь. Встретиться?
Викула прикрыл трубку рукой и сообщил:
– Желает встретиться.
Роман подмигнул, а Ирина сказала:
– Нормальные люди дают друзьям отдохнуть после дороги.
– Алло. Я поужинаю, у меня, видишь ли, гости. Приму душ. И подъеду.
– Роман, скажите ему, что так не поступают, – взмолилась Ирина. – Викула, так нельзя.
– Ирочка, – подал реплику Роман. – Муж – это малоуправляемое существо. Оно мнит себя владыкой и господином. Та женщина надежно удерживает своего господина, которая не подвергает сомнению его мужское самолюбие. Стоит разок-другой задеть, еще хуже – унизить, и пиши пропало. Так семьи и рушатся.
Вся тирада была произнесена шутливым и мягким тоном. Окаменевшее было лицо Ирины смягчилось, возникшие было на лбу грозные морщинки разгладились, а на щеках появились те самые, некогда столь любимые Викулой ямочки. Викула даже вспомнил, что он их обожал.
– Что-то здесь слишком светло. Глаза режет, – сказал он и хотел было выключить свет.
– Не пугай жену. Ужинать при звездах – это чересчур романтично.
– Да? А англичане ужинают. – Викула вернулся на свою табуретку.
Ужин еще не закончился, еще не перешли к десерту и кофе, как прибыл незваный Эдуард. Как только раздался настойчивый звонок, Роман объявил:
– Эдуард стучится.
Ирина хмыкнула, а Викула пошел открывать, и в этот момент он вовсе не походил на прежнего, умученного бытием писателя-фантаста Колокольникова.
– Здорово, – приветствовал его Эдуард и слегка встряхнул за плечи.
Взгляд Эдуарда был тверд и даже горящ. Эдуард походил на человека, у которого за спиной уже пылают все мосты.
– Войти разрешишь?
– Давай.
Эдуард энергично расстегнул куртку, но не стал снимать. В прихожую вышел Роман, Викула решил их познакомить:
– Знакомься, Эдик, это тот самый англичанин, Роман.
– Эдуард, – буркнул Эдуард.
– С чем пожаловал, Эдик? – спросил Викула. – С кем на этот раз решил бороться? Может, там у тебя в подъезде ребята с «хлопушками»? Позови, коньячка выпьем.
—На чьей ты стороне, Викула? – решительно спросил Эдуард.
– А как поживает наш полковник? – спросил Викула.
– Вышел из игры. Говорит, что если и вернешься, то другим. – Эдуард тяжело глянул на Романа.
– Они Земле ничем не угрожают. Земля их мало интересует. Только помогают добрым людям перебраться в старую добрую Англию. Желающих мало, как ни странно. Ты ведь не желаешь к Аресу?