Кир ответил мне красноречивым взглядом и как ни в чем не бывало продолжил:
– О, да ты это знаешь? А хоть бы и так. Никакой тайны в этом нет. Следы падших ангелов, рассеяны по всему земному шару. И даже в Москве их сколько угодно.
– Падших ангелов?
– Да нет, их следов. Да-с. Я слышал забавную историю о том, как утверждали проект монумента «Рабочий и Колхозница». На макете монумента «пролетарий», в отличие от «колхозницы», был голый. Ни штанов, ни фартука не было на теле исполина. Приемная комиссия была ошарашена, ведь монумент должен демонстрироваться на Всемирной выставке в Париже! «Наденьте мужику штаны!» – завопил Молотов. Нет, каково? «Молотов – молотобойцу!» А зря хихикали! В Библии, в шестой главе книги Бытия говорится о том, как Сыновья Божии, падшие ангелы, входили в шатры к дочерям человеческим, от них и пошло племя исполинов. На этой скульптуре изображен первый кузнец, потомок Каина. Рядом с ним – земная женщина. Они изображены в тантрической позе «вира» – героя. А тантра – это, мой друг, не фунт изюма! Не так уж и прост наш красный проект .
Скульптура Мухиной указывает на две неравные части библейского человечества: огонь и глину, детей Адама и сынов Каина. Каин познал свою сестру Аклинию, а его сын Тувалкаин – сестру Ноэму. С тех пор ритуальное кровосмешение стало печатью избранных родов.
– Где же теперь эти исполины? – игриво спросил серебристый девичий голос.
– Шалунья, исполинами интересуешься. За это по нынешним временам может и нагореть! Кстати, познакомься, Оскар, это моя сестричка Саломея, танцует в Большом, ублажает царя Ирода. Будь острожен с нею, вдруг она попросит у Ирода твою голову. Так вот, Салли, читал я тут одну трофейную книжечку, разумеется на языке оригинала. Ее автор некий Сент-Ив Альвейдер утверждает, что гиганты спят в гималайских пещерах, в священной стране Агартхи. Но туда тебя не пустят. А их потомок перед тобой. Мы – потомки титанов, в наших жилах – огонь, наши души – свет! Нам все дозволено, ибо мы потомки богов и сами боги! – расплескав вино, Кир притянул к себе Саломею и поцеловал в шею и в дрогнувшие губы.
– Красная Тантра – великое учение будущего, – продолжил он, отирая сочный рот.
Сквозь излияния Кира я ловил негромкие голоса в соседней комнате. Из залы выглянул красноглазый старик в шелковых кальсонах:
– Друзья мои, не пора ли отрешиться от прозы? Нас ожидает священная мистерия вечности, – прошепелявил он.
– Проказы Купидона? Увольте! Пролетела стрела голубого Эрота, и любовь умерла, и настала дремота . Я желаю сохранить за собой статус «заговорщика»... – и сухощавый подтянутый человек вновь углубился в карты.
Дорогой английский костюм сидел на нем так же ладно, как военная форма. Это был Лебедев.
В зал вошла Агния Львовна. Красное полотнище с серпом и молотом, наподобие индийского сари, обвивало ее хрупкое тело. Она поднялась на покрытое ковром возвышение и воздела руки, словно для благословения.
– О, Матерь-Дэви приветствует нас! – Лебедев встал и поцеловал крохотную ручку Агнии Львовны. Ее кожа блестела, словно покрытая медной чешуей.
Агния Львовна вцепилась в мою ладонь влажной цепкой лапкой и увела в залу с камином.
В полумраке залы мерцали зеркала: квадратные, круглые, черно-матовые, дымились курильницы и сладкие ароматы проникали в кровь. На полу был выложен широкий круг из черных горящих свечей. Яростно полыхал камин, по стенам метались рубиновые всполохи и тени. В жаркой тьме люди торопливо сбрасывали одежду.
Трижды ударил гонг. В круг горящих свечей вошла высокая женщина, завернутая в алую тогу. Ее лицо было скрыто жуткой тибетской маской, словно это была сама «красная дьяволица», гневное божество пантеона Черный Бон.
– О звезда Революции, сойди со своих высот, – рыбак сдернул с плеч Революции алое покрывало.
– Только женщина Шакраварти, принадлежащая хозяину Круга, полностью обнажена, – прошептал Густин и со значением пожал мою руку, – остальные сохраняют на теле подобие одежды, ибо женская нагота слишком страшная сила и не всякая женщина готова к этой ступени Тантры. Лицо этой прекраснейшей из женщин скрыто маской потому, что в Тантре женщина – безлика. Она только энергия, тетива, натягивающая лук Шивы: безумная Кали, хмельная от похоти и крови, танцующая в ожерелье из черепов на трупах поверженных мужчин. Но даже она покоряется порядку и высшей силе. Выбери из этих вещей любую, и ты узнаешь, кто твоя подруга на эту ночь.
Обнаженная «Революция» поднесла мне чашу, полную ожерелий, перстней, алых лент и женских платков. Всполохи пламени играли на золотистой коже. Это дивное тело было вызвано из адских бездн и соткано из ангельских озарений. По неповторимому силуэту я узнал Цветок Цветков. Гранаты и рубины, небрежно брошенные в чашу, казались влажными от крови, жемчужные слезы мешались с шелком одежд. Из чаши скалилась мертвая голова, вокруг нее вились и шуршали черные змеи, но это видение длилось лишь миг.
– Все в Тантре решает жребий, а вовсе не моральные запреты или физическая склонность. Ибо мы уже не мужчины и женщины, тем более – не возбужденные голодом звери. Мы – бессмертные боги, для которых нет запретов, – мягко учительствовал Густин. – В тантрическом кругу брат встречает сестру, отец – дочь, а мать – сына. Слабых Тантра отвергает. Мужчина выбирает из сброшенных женских вещей всего одну. Это и есть его Рати, его Богиня Дэви на этот круг.
Повинуясь его воле, я впотьмах ощупал груду колец, бус, шелковых платков и достал из чаши тонкий поясок из оранжевого искристого шелка... Такой цвет был у кимоно Саломеи.
– «Прими одежды смерти, войди, как свет в материю!» – прошептал Густин. От его заклятия дрогнуло пламя свечей. – Сегодня ты вступаешь в высший избранный круг. Отныне ты будешь зваться «друг и брат».
Он за руку подвел ко мне обнаженную до пояса Соломею и соединил наши ладони. Я слышал ее нетерпеливую радость, перетекающую в мои пальцы. Она стояла передо мной с женственной покорностью. Блаженная и бессмысленная улыбка цвела на ее тонком, горбоносом лице. В широко расставленных карих глазах, как дьявольское наваждение, мелькал сталинский министр. Совершенный сосуд ее тела был наполнен липкой несмываемой скверной.
На коврах вокруг овального столика, накрытого для трапезы, бушевала оргия. Карлица с огненными волосами, похожая на едва развитую девочку с болезненным, старушечьим лицом, стоя на коленях, манила меня рукой. Я оттолкнул Саломею и пошатываясь вышел из зала.
Густин нагнал меня уже в гардеробной. Схватил за руки, удерживая, заговорил торопливо, давясь словами, боясь, что я вырвусь и уйду:
– Еще минуту, Оскар, выслушайте, умоляю... Это представление предназначено для профанов. Те, кто мало смыслит, и чьи тела и души не приспособлены для сильных чувств. Вас ожидает истинное посвящение, и вы на пути к нему. Позвольте мне проводить вас.
Густин быстро оделся, и мы вдвоем вышли на заснеженную улицу. Свежий морозец обмыл мое лицо. Я отер пушистым снегом лицо и шею, очищая от копоти черных свечей.
– Теперь о главном, – деловито напомнил Роберт Андреевич. – Скажите, вы можете гипнотически воздействовать на человека, если видите его проезжающим в машине?
– Для получения «рапорта» нужно время.
– А, скажем, вызвать кратковременную потерю сознания, дезориентировать его.
– Это возможно. Но без предварительной настройки успех гарантировать нельзя. А в чем собственно дело?
– Представьте, что вы на Арбате. Вы стоите и внимательно рассматриваете витрину магазина. Мимо вас на небольшой скорости едет сталинский «ЗиС». Вы точечным воздействием выводите из строя шофера. Машина будет продолжать движение и на выезде с Арбата врежется во встречный грузовой поток на Садовом кольце.
Ничем, не рискуя, вы будете щедро вознаграждены. Кстати, вы помните, кто ранил Ленина отравленной пулей? Слепая старушка Каплан совсем недавно умерла на Соловках. Жила долго, имела свой огородик. Никто не трогал этот божий одуванчик, а все потому, что совсем не она стреляла в вождя мирового пролетариата. Истинные исполнители никогда не бывают ни найдены, ни тем более пойманы – а у меня для вас сюрприз!
Густин достал из нагрудного кармана пиджачной пары квадратик белой бумаги. Я развернул его, перед глазами поплыли строчки, написанные рукой Насти:
«Оскар, я жива! Меня держат в запертой комнате. Каждую минуту я жду, что за мной придут. Самое страшное, когда приходит Он . Умоляю тебя, ничего не предпринимай: Он убьет нас обоих. Люблю тебя...»
Записка то ли была оборвана, то ли у пишущего не было времени поставить точку, а может, она давала понять, что пишет под контролем?..
– Видите, все в порядке. Возможно, в скором времени вы получите от нее новую весточку. Ну, что говорит вам ваша интуиция? Вы все еще не распознали слугу Велиала? – ласково улыбаясь, осведомился он.
Я покачал головой.
– Надеюсь, вы укажете его на следующем собрании. Помните: я жду!
На следующем собрании я вновь заверил Густина, что среди присутствующих нет провокатора. Было заметно, что он принял мое признание, как вызов его доверию и благодеяниям, которыми с недавнего времени я был просто осыпан.
Обо мне красочно писали в газетах, на мои представления стекалась самая изысканная публика, потеснив «пролетариев». Я купался в роскоши и славе. Мои номера становились все более зрелищными, и изощренными. Я погружал зрителей в легкий транс и внушал им исключительные способности в каком-либо виде искусств, чаще в классическом танце. И простые зрители добровольно вышедшие на арену, крутили фуэте, разметая тырсу, исполняли пируэты и батманы, поражая публику неизвестно откуда взявшимся мастерством. «Репин» в кепке рабочего встречался с «Комиссаржевской», одетой в платье из крашеной марли, и неподдельно благородно, по-дворянски разговаривал о театре и репертуаре начала века.
Но настоящую славу мне принес «конфетный дождь», которым я обычно заканчивал свои выступления. Самое удивительное, что те зрители, которые успевали запихнуть за щеки несколько «бабаевских» шоколадок, уходили с представления абсолютно довольными, точно только что сытно отобедали. Хуже было тем, кто в заботе о малютках пытался унести конфеты в карманах и редикюлях. Само собой, волшебство рассеивалось и обращалось в пустоту. Весть о чудотворце, который пятью хлебами накормил пять тысяч человек, гремела по стране.
«Красивые люди ни за что не платят», – улыбался Густин...
Глава 12 Живые мертвецы
А что если бы Сталин в свое время получил перстень Силы? Мой сон походил на бред, но был ярким и абсолютно реальным.
Черный репродуктор на стене читал голосом Левитана:
– Как рубины сверкают алые звезды на Башнях Красной Шамбалы. До утра не гаснет свет в кабинете великого Сталина. Он – там, вечно бодрствующий на благо человечества! В своем магическом перстне, как в зеркале, он видит все земные события, и могущество его мысли проникает в далекие земли. Для него не существует расстояний, он может в мгновение ока оказать помощь достойным. Его неистощимые богатства предназначены для помощи нуждающимся, тем, кто отдал себя на служение справедливости...
Сидя на троне, Вождь внимал Левитану и морщился – он не любил грубую лесть, но в последнее время с трудом отличал ее от искренних восторгов.
Внизу, у подножия трона тысячи юношей и девушек в белых одеждах, увенчанные венками и колосьями, пели гимны разуму и великому солнцу в облике вождя. Обнаженные до пояса спортсмены, похожие на бронзовые статуи, строились в затейливые пирамиды. Нимфы в венках и прозрачных туниках осыпали трон и белый китель Верховного розовыми лепестками. Из опрокинутых рогов изобилия по ступеням вниз падали персики и гроздья винограда.
Перед троном вождя проходил майский парад, и он принимал его, высоко подняв правую руку с перстнем.
Всходило солнце и разливало свой золотой блеск над мраморными храмами, колоннами, портиками, над хороводами золотых статуй с гигантскими изображениями символов плодородия.
Храмовый комплекс был спроектирован по примеру греческого Элевсина. Барельефы на его стенах были скопированы с фресок Помпеи и римских мозаик. Нет, это была сама Атлантида с ее великолепными колоннадами и храмами.
У этой магической империи был свой рай, населенный ангелами с пионерскими горнами, героями и весталками, и свой ад, где в Тартаре, скрежеща зубами и звеня кандалами, томились враги народа. Но их страдания имели великий искупительный смысл, пройдя чистилище, они могли явиться на советскую землю в более достойном облике.
Колонны «перекованных» вытекали буквально из-под земли, из «ракушек» метро. Залы метрополитена сияли, как преображенная преисподняя. Подземный храм украшала жизнеутверждающая и воинственная символика Митры, солнечного божества. Митра настолько велик, что стоит по ту строну добра, лишь наблюдая за битвой Ормузда и Аримана. По преданию, Митра рожден в дни зимнего солнцестояния. В эти же дни население всего земного шара отмечает день рождения великого Сталина.
Перед троном Верховного уверенной поступью маршировала Армия Матерей-одиночек. Полнотелые кормилицы держали у груди щекастых сосунков, беременные подставляли солнцу вздутые ситцевые паруса. Отдельно, чуть в стороне маршировала колонна собакоголовых опричников.
– Гордо несут свои головы черные киноцефалы: провожатые в царство мертвых, – вещало радио. – Стройно движутся колонны заключенных, своим трудом заслуживших посмертное участие в праздничном параде.
Заключенные попали на парад в том, в чем их застал крик петуха: в истлевших робах, в лагерных самошвейках, с кустиками северной клюквы на черепах.
Даже духи стихий пришли почтить великое божество Всевидящее Око. Кобальты тащили мешки с алмазной рудой, углем и золотом, чешуйчатые ундины и осклизлые тритоны катили бочки с любимой вождем налимьей печенью, отдельно на золотой платформе, запряженной морскими конями, везли Печень Океана. Духи огня, живущие в жерлах «катюш» и пороховых зарядах, приветствовали Верховного оглушительными залпами. Духи воздуха держали на своих спинах армады экранолетов и дирижаблей. Коренастые гномы дарили Отцу Урожая огромные караваи хлеба и катили тучные тыквы...
Закричал петух, выскочив как чумной из окошка ходиков, подавился часовым колесиком, забился и рассыпался горкой перьев, в которых обнаружилось золотое яйцо. Оно с грохотом упало и рассыпалось осколками и я проснулся от внезапного грохота, выпутываясь из ночного кошмара.
Спал я не раздеваясь – в нетопленом доме было довольно прохладно. Под щекой вместо подушки – горячие страницы рукописи. В ногах, свернувшись калачиком, дремал Флинт. Внезапно в каминной трубе что-то завозилось, заухало, заныло и с протяжным человеческим стоном вышло через дымоход. Сквозняк колыхнул тяжелые портьеры. На нижнем этаже скрипнула дверь. Тяжелые грузные шаги сотрясли деревянную лестницу. Может быть, грозовыми ночами бесприютный призрак Маркела покидает преисподнюю и до рассвета бродит по залам покинутого имения? Ох уж эти мне страшные истории, где мертвец обречен вечно охотиться за своей украденной или потерянной головой!
Отбросив одеяло, я заставил себя встать и выйти навстречу привидению. Если это мой собственный бред, то чего бояться детских пугал, а если Мара выходец с того света, то тем более интересно с ним поговорить. Кажется у русских гусар, уже достаточно развращенных европейским Просвещением, был такой обычай. «Дружище, если там что-нибудь есть, подай знак!» – просил верный секундант умирающего дуэлянта. И что вы думаете? Подавали!
Я встал и для начала включил мониторы слежения, раскиданные по всему дому, полагая, что монитор выведет любого призрака на чистую воду. Привидение деловито рылось в кладовке. Подвал был сделан в виде гигантского сейфа-холодильника стратегического назначения.
Отбросив всякую робость перед привидением, я покинул свой мезонин. Впереди, радостно виляя обрубком хвоста, семенил Флинт. Следом за призраком я спустился в подвал-холодильник и распахнул дверь.
На меня широко открытыми глазами смотрел Маркел. Флинт радостным лаем приветствовал воскресшего хозяина.
– Маркел! Ты жив? Какого черта?
Мара смотрит на меня тяжелым взглядом трансильванского изгоя. С тех пор как мы не виделись, он раздобрел и налился нездоровым румянцем.
В руках у него плоский чемоданчик-кофр. Прижимая к груди кофр, он слепо движется к выходу, явно намереваясь пройти не только сквозь меня, но и сквозь стены.
Я хватаю его за грудки и, «обнявшись крепче двух друзей», мы завершаем официальную часть нашей неожиданной встречи. У призрака явное преимущество в весе, но Мара не борец. Мне удается свалить его и, заломив его руку за спину, наконец-то задать вопрос:
– Лежать, мертвец... Ты не выйдешь отсюда, пока все не объяснишь.
– Отпусти, – хрипит Маркел, – больно!!!
Я немного отпускаю его запястье, и Мара сейчас же тянется к выпавшему из рук чемоданчику.
– «...Где богатство ваше, там будет и сердце ваше». Что у тебя тут? Деньги? С каких это пор мертвым деньги нужны?
Мара наливается воистину нечеловеческой злобой:
– Ты что, это заработал? Это все мое! Мое! Жив я или умер!
– Ладно забирай... Мальчиш-Плохиш... Кстати, похоже кто-то уже искал здесь этот чемоданчик. Но этот кто-то не удосужился заглянуть в твою «банку с вареньем».
Мара садится на пол, сплевывает кровь с разбитых губ и крепче прижимает к груди чемодан.
– Ну, а теперь сознайся, зачем тебе понадобился весь этот розыгрыш с татуированным трупом? Это уже не фокус – это убийство!
Мара молчит.
– Тебе нужно было исчезнуть? – подсказываю я, как сердобольный экзаменатор двоечнику.
Мара закипает злостью. По его пухлой роже ползут малиновые пятна, словно ему по-прежнему десять лет.
– Ты что, знал о наследстве фокусника?
– О каком наследстве? – наконец подает голос Маркел.
– О наследстве Оскара Тайбеле. Твое исчезновение совпало по времени со вскрытием его завещания. Ты знал, что за перстнем начнется охота, и решил подставить меня?
– Ну-ка, ну-ка. Что за перстень?
– Рубин, оправленный в золото.
– Маша говорила о какой-то цацке. Кажется, эта штуковина зовется «кольцом силы» и тибетские ламы могут отвалить за него немалые деньги. Она даже в Крым летала, встречалась с безумным старикашкой. Но он, помнится, сказал, что перстень найдется только после его смерти. Так, значит, эта штука у тебя?
– Его у меня нет.
– То есть как это нет?
– Было, да сплыло...
– Не шути, маленький братец. Мне наконец-то стало интересно. Я даже заинтригован. Где перстень?
– Спроси об этом рыжую кобылицу, ту самую, что позировала тебе в алмазах от «Де Брис».
– Врешь...
– С детства говорю только правду.
– Ну-ну, праведник, перстень-то скоммуниздил.
– Оно не упоминалось в завещании.
– Ах, даже так, законник ты мой. Значит, у тебя его нет? Ну и ладушки...
Маркел неуклюже переваливается на колени, встает на четвереньки, и прежде чем я успеваю опомниться, с низкого старта бросается к выходу из подвала. Я почти нагоняю его у лестницы, Флинт тоже пытается преследовать бывшего хозяина с гирляндой сосисок в зубах. Пес путается у меня в ногах, я теряю скорость, и электронный замок щелкает перед моим носом. Я ощупываю сейфовую дверь – бронированный щит выдержит затяжной штурм.
Тем временем Мара продолжает допрос.
– Скажи, где перстень или я тебя зажарю, – едва слышно доносится снаружи.
– Иди ты...
Слышен сухой треск, словно ломают сухие спички и странное бульканье. Благородный рев пламени нарастает, как шквал. Мое положение между огнем и льдом незавидно. В подвал не просачивается и капли гари, но недостаток кислорода ощущается все сильнее, его последнюю каплю мне надлежит разделить с Флинтом. Я карабкаюсь по полкам со снедью и дотягиваюсь до вытяжки. Ее жерло где-то перекрыто, и сам проход слишком узок, чтобы я мог выбраться из подвала. Внизу мечется Флинт, с его языка сбегает слюна. Тонкий собачий вой, как последний вопль о пощаде, наполняет подвал. У Флинта, в отличие от меня, есть шанс к спасению. Я поднимаю собаку и засовываю в короб. Пес трусит по трубе. На полпути он останавливается и деловито мочится на опутанный проводами блок. Летят искры, сеть коротит, еще секунда – и Флинта уже не спасти. В подвале резко гаснет свет. Я опрометью бросаюсь по ступеням наверх. Электронный стражник отключен, дверь распахивается, и в мое лицо пышет пламя.
Нижний этаж, отделанный палисандровым деревом и дубом, почти выгорел. По горящей лестнице я поднимаюсь наверх, чтобы успеть эвакуироваться через чердак. Прячу за пазуху папку с воспоминаниями и покидаю негостеприимный кров снаружи, по балконам. Внутри бушует очистительное пламя. Оседлав мотоцикл, я мчусь на маяк.
Глава 13 Эликсир атлантов
– Трубка дает умному человеку шанс подумать, а дурак может вовремя заткнуть себе рот, – попыхивал трубкой и философствовал Штихель. – От тебя разит костром, как от лесного партизана. Ты где-то прятался?
Я рассказал обо всех своих приключениях с того момента, как покинул старый маяк.
– Все, что ты мне рассказал, очень странно, словно я заснул и забыл выключить радио, – констатировал немец. – Может быть, ты бредишь? По-моему, у тебя жар.
– Генрих, это и вправду похоже на сон. Я встретил девушку. Она улыбалась мне и доверчиво клала свои руки мне на плечи...
– Ты ничего не перепутал? – проворчал Штихель.
– Я нашел драгоценный перстень, Кольцо Чингисхана...
– Оно, должно быть, дорого стоило?
– Эта штука не имеет цены. Но его у меня выкрали, подло увели, пока я спал, и дело тут вовсе не в деньгах...
– Не говори длинно, парень – жизнь коротка. Истина всегда в одном слове. Я хорошо знаю русских. Я видел, как они живут и как умирают, для вашего народа главное – правда.
– Верно! Справедливость — главное для нас: справедливое воздаяние за труд, за подвиг, за грехи, наконец.
Я глотнул обжигающий чай.
– Вот кочан капусты, предмет такой же большой и мудрый, как человеческая голова, – Генрих перебросил с руки на руку кочан капусты. – Однако есть и разница. Человеческая голова всегда в пути, в то время как кочан мирно спит на грядке. Даже овощи могут многому научить человека. Возьмем луковицу. Если ее раздеть, не остается ничего, понимаешь. Ничего! А в капусте есть кочерыжка. Тебе повезло: кочерыжка у тебя крепкая. Кочерыжка – это истина, которую мы проверяем своей жизнью. Когда-то Христос сказал: познайте истину, и истина сделает вас свободными.
– Что есть истина?
– Истина в том, что ты ищешь вовсе не золотой перстень и не ради него рискуешь. Ты никогда не смиришься с несправедливостью, и тихий голос, что звучит в тебе, не умолкнет, пока ты жив. Это и есть голос Бога, голос истины.
– А что этот голос говорит тебе?
Генрих молча смотрел в мои глаза, словно отдавал себя на суд, потом заговорил:
– Этот голос говорит, что мир был сотворен любовью и брат не должен поднимать руку на брата. Кровь – не вода. Это завет!
– Это слишком просто.
– Истина всегда проста.
– Но наш мир – это испорченный телефон, он состоит из искажений и в нем уже нельзя найти программу без вирусов.
Генрих усмехнулся:
– Если ты встретишь девственницу с голубыми глазами, если у нее будет высокий лоб, тонкий красивый нос, золотистый пушок внизу живота и длинные стройные ноги, будь уверен – это «программа без вирусов». За все остальное ручаться нельзя.
– Генрих, давай о другом!
– Научись слушать, парень. Я кое-что видел в доках в ту ночь, когда утонул хозяин новой яхты. Когда ты окрепнешь, мы обследуем это гнездо дьявола, если ты не разучился работать веслами.
Несколько дней я провел под бдительным присмотром немца. Я маленькими глотками пил чай и взахлеб глотал мемуары, полагая, что приобщаюсь к горькому лекарству истины.
Реквизит был доставлен в особняк заранее. Как всегда, отправляясь на выездное выступление, я взял с собой перстень. С недавнего времени я убедился, что если перстень висел на цепочке под рубашкой, то некоторые мои фокусы вроде «конфетного дождя» заканчивались стойкой материализацией предметов. Я не знал объяснения этому явлению и принимал его как дар перстня.
Люди видят только то, что хотят видеть, и верят лишь в то, во что хотят верить. Если зрители считали конфеты фокусом, то сладкие фантомы исчезали вскоре после представления, но случись кому-нибудь из зрителей перепутать их с настоящим «Бабаевским» шоколадом, и мои конфеты уже нельзя было отличить от обычных.
– О, да ты это знаешь? А хоть бы и так. Никакой тайны в этом нет. Следы падших ангелов, рассеяны по всему земному шару. И даже в Москве их сколько угодно.
– Падших ангелов?
– Да нет, их следов. Да-с. Я слышал забавную историю о том, как утверждали проект монумента «Рабочий и Колхозница». На макете монумента «пролетарий», в отличие от «колхозницы», был голый. Ни штанов, ни фартука не было на теле исполина. Приемная комиссия была ошарашена, ведь монумент должен демонстрироваться на Всемирной выставке в Париже! «Наденьте мужику штаны!» – завопил Молотов. Нет, каково? «Молотов – молотобойцу!» А зря хихикали! В Библии, в шестой главе книги Бытия говорится о том, как Сыновья Божии, падшие ангелы, входили в шатры к дочерям человеческим, от них и пошло племя исполинов. На этой скульптуре изображен первый кузнец, потомок Каина. Рядом с ним – земная женщина. Они изображены в тантрической позе «вира» – героя. А тантра – это, мой друг, не фунт изюма! Не так уж и прост наш красный проект .
Скульптура Мухиной указывает на две неравные части библейского человечества: огонь и глину, детей Адама и сынов Каина. Каин познал свою сестру Аклинию, а его сын Тувалкаин – сестру Ноэму. С тех пор ритуальное кровосмешение стало печатью избранных родов.
– Где же теперь эти исполины? – игриво спросил серебристый девичий голос.
– Шалунья, исполинами интересуешься. За это по нынешним временам может и нагореть! Кстати, познакомься, Оскар, это моя сестричка Саломея, танцует в Большом, ублажает царя Ирода. Будь острожен с нею, вдруг она попросит у Ирода твою голову. Так вот, Салли, читал я тут одну трофейную книжечку, разумеется на языке оригинала. Ее автор некий Сент-Ив Альвейдер утверждает, что гиганты спят в гималайских пещерах, в священной стране Агартхи. Но туда тебя не пустят. А их потомок перед тобой. Мы – потомки титанов, в наших жилах – огонь, наши души – свет! Нам все дозволено, ибо мы потомки богов и сами боги! – расплескав вино, Кир притянул к себе Саломею и поцеловал в шею и в дрогнувшие губы.
– Красная Тантра – великое учение будущего, – продолжил он, отирая сочный рот.
Сквозь излияния Кира я ловил негромкие голоса в соседней комнате. Из залы выглянул красноглазый старик в шелковых кальсонах:
– Друзья мои, не пора ли отрешиться от прозы? Нас ожидает священная мистерия вечности, – прошепелявил он.
– Проказы Купидона? Увольте! Пролетела стрела голубого Эрота, и любовь умерла, и настала дремота . Я желаю сохранить за собой статус «заговорщика»... – и сухощавый подтянутый человек вновь углубился в карты.
Дорогой английский костюм сидел на нем так же ладно, как военная форма. Это был Лебедев.
В зал вошла Агния Львовна. Красное полотнище с серпом и молотом, наподобие индийского сари, обвивало ее хрупкое тело. Она поднялась на покрытое ковром возвышение и воздела руки, словно для благословения.
– О, Матерь-Дэви приветствует нас! – Лебедев встал и поцеловал крохотную ручку Агнии Львовны. Ее кожа блестела, словно покрытая медной чешуей.
Агния Львовна вцепилась в мою ладонь влажной цепкой лапкой и увела в залу с камином.
В полумраке залы мерцали зеркала: квадратные, круглые, черно-матовые, дымились курильницы и сладкие ароматы проникали в кровь. На полу был выложен широкий круг из черных горящих свечей. Яростно полыхал камин, по стенам метались рубиновые всполохи и тени. В жаркой тьме люди торопливо сбрасывали одежду.
Трижды ударил гонг. В круг горящих свечей вошла высокая женщина, завернутая в алую тогу. Ее лицо было скрыто жуткой тибетской маской, словно это была сама «красная дьяволица», гневное божество пантеона Черный Бон.
– О звезда Революции, сойди со своих высот, – рыбак сдернул с плеч Революции алое покрывало.
– Только женщина Шакраварти, принадлежащая хозяину Круга, полностью обнажена, – прошептал Густин и со значением пожал мою руку, – остальные сохраняют на теле подобие одежды, ибо женская нагота слишком страшная сила и не всякая женщина готова к этой ступени Тантры. Лицо этой прекраснейшей из женщин скрыто маской потому, что в Тантре женщина – безлика. Она только энергия, тетива, натягивающая лук Шивы: безумная Кали, хмельная от похоти и крови, танцующая в ожерелье из черепов на трупах поверженных мужчин. Но даже она покоряется порядку и высшей силе. Выбери из этих вещей любую, и ты узнаешь, кто твоя подруга на эту ночь.
Обнаженная «Революция» поднесла мне чашу, полную ожерелий, перстней, алых лент и женских платков. Всполохи пламени играли на золотистой коже. Это дивное тело было вызвано из адских бездн и соткано из ангельских озарений. По неповторимому силуэту я узнал Цветок Цветков. Гранаты и рубины, небрежно брошенные в чашу, казались влажными от крови, жемчужные слезы мешались с шелком одежд. Из чаши скалилась мертвая голова, вокруг нее вились и шуршали черные змеи, но это видение длилось лишь миг.
– Все в Тантре решает жребий, а вовсе не моральные запреты или физическая склонность. Ибо мы уже не мужчины и женщины, тем более – не возбужденные голодом звери. Мы – бессмертные боги, для которых нет запретов, – мягко учительствовал Густин. – В тантрическом кругу брат встречает сестру, отец – дочь, а мать – сына. Слабых Тантра отвергает. Мужчина выбирает из сброшенных женских вещей всего одну. Это и есть его Рати, его Богиня Дэви на этот круг.
Повинуясь его воле, я впотьмах ощупал груду колец, бус, шелковых платков и достал из чаши тонкий поясок из оранжевого искристого шелка... Такой цвет был у кимоно Саломеи.
– «Прими одежды смерти, войди, как свет в материю!» – прошептал Густин. От его заклятия дрогнуло пламя свечей. – Сегодня ты вступаешь в высший избранный круг. Отныне ты будешь зваться «друг и брат».
Он за руку подвел ко мне обнаженную до пояса Соломею и соединил наши ладони. Я слышал ее нетерпеливую радость, перетекающую в мои пальцы. Она стояла передо мной с женственной покорностью. Блаженная и бессмысленная улыбка цвела на ее тонком, горбоносом лице. В широко расставленных карих глазах, как дьявольское наваждение, мелькал сталинский министр. Совершенный сосуд ее тела был наполнен липкой несмываемой скверной.
На коврах вокруг овального столика, накрытого для трапезы, бушевала оргия. Карлица с огненными волосами, похожая на едва развитую девочку с болезненным, старушечьим лицом, стоя на коленях, манила меня рукой. Я оттолкнул Саломею и пошатываясь вышел из зала.
Густин нагнал меня уже в гардеробной. Схватил за руки, удерживая, заговорил торопливо, давясь словами, боясь, что я вырвусь и уйду:
– Еще минуту, Оскар, выслушайте, умоляю... Это представление предназначено для профанов. Те, кто мало смыслит, и чьи тела и души не приспособлены для сильных чувств. Вас ожидает истинное посвящение, и вы на пути к нему. Позвольте мне проводить вас.
Густин быстро оделся, и мы вдвоем вышли на заснеженную улицу. Свежий морозец обмыл мое лицо. Я отер пушистым снегом лицо и шею, очищая от копоти черных свечей.
– Теперь о главном, – деловито напомнил Роберт Андреевич. – Скажите, вы можете гипнотически воздействовать на человека, если видите его проезжающим в машине?
– Для получения «рапорта» нужно время.
– А, скажем, вызвать кратковременную потерю сознания, дезориентировать его.
– Это возможно. Но без предварительной настройки успех гарантировать нельзя. А в чем собственно дело?
– Представьте, что вы на Арбате. Вы стоите и внимательно рассматриваете витрину магазина. Мимо вас на небольшой скорости едет сталинский «ЗиС». Вы точечным воздействием выводите из строя шофера. Машина будет продолжать движение и на выезде с Арбата врежется во встречный грузовой поток на Садовом кольце.
Ничем, не рискуя, вы будете щедро вознаграждены. Кстати, вы помните, кто ранил Ленина отравленной пулей? Слепая старушка Каплан совсем недавно умерла на Соловках. Жила долго, имела свой огородик. Никто не трогал этот божий одуванчик, а все потому, что совсем не она стреляла в вождя мирового пролетариата. Истинные исполнители никогда не бывают ни найдены, ни тем более пойманы – а у меня для вас сюрприз!
Густин достал из нагрудного кармана пиджачной пары квадратик белой бумаги. Я развернул его, перед глазами поплыли строчки, написанные рукой Насти:
«Оскар, я жива! Меня держат в запертой комнате. Каждую минуту я жду, что за мной придут. Самое страшное, когда приходит Он . Умоляю тебя, ничего не предпринимай: Он убьет нас обоих. Люблю тебя...»
Записка то ли была оборвана, то ли у пишущего не было времени поставить точку, а может, она давала понять, что пишет под контролем?..
– Видите, все в порядке. Возможно, в скором времени вы получите от нее новую весточку. Ну, что говорит вам ваша интуиция? Вы все еще не распознали слугу Велиала? – ласково улыбаясь, осведомился он.
Я покачал головой.
– Надеюсь, вы укажете его на следующем собрании. Помните: я жду!
На следующем собрании я вновь заверил Густина, что среди присутствующих нет провокатора. Было заметно, что он принял мое признание, как вызов его доверию и благодеяниям, которыми с недавнего времени я был просто осыпан.
Обо мне красочно писали в газетах, на мои представления стекалась самая изысканная публика, потеснив «пролетариев». Я купался в роскоши и славе. Мои номера становились все более зрелищными, и изощренными. Я погружал зрителей в легкий транс и внушал им исключительные способности в каком-либо виде искусств, чаще в классическом танце. И простые зрители добровольно вышедшие на арену, крутили фуэте, разметая тырсу, исполняли пируэты и батманы, поражая публику неизвестно откуда взявшимся мастерством. «Репин» в кепке рабочего встречался с «Комиссаржевской», одетой в платье из крашеной марли, и неподдельно благородно, по-дворянски разговаривал о театре и репертуаре начала века.
Но настоящую славу мне принес «конфетный дождь», которым я обычно заканчивал свои выступления. Самое удивительное, что те зрители, которые успевали запихнуть за щеки несколько «бабаевских» шоколадок, уходили с представления абсолютно довольными, точно только что сытно отобедали. Хуже было тем, кто в заботе о малютках пытался унести конфеты в карманах и редикюлях. Само собой, волшебство рассеивалось и обращалось в пустоту. Весть о чудотворце, который пятью хлебами накормил пять тысяч человек, гремела по стране.
«Красивые люди ни за что не платят», – улыбался Густин...
Глава 12 Живые мертвецы
...Они одеты в смрад
и саваны из серы...Н. Клюев
А что если бы Сталин в свое время получил перстень Силы? Мой сон походил на бред, но был ярким и абсолютно реальным.
Черный репродуктор на стене читал голосом Левитана:
– Как рубины сверкают алые звезды на Башнях Красной Шамбалы. До утра не гаснет свет в кабинете великого Сталина. Он – там, вечно бодрствующий на благо человечества! В своем магическом перстне, как в зеркале, он видит все земные события, и могущество его мысли проникает в далекие земли. Для него не существует расстояний, он может в мгновение ока оказать помощь достойным. Его неистощимые богатства предназначены для помощи нуждающимся, тем, кто отдал себя на служение справедливости...
Сидя на троне, Вождь внимал Левитану и морщился – он не любил грубую лесть, но в последнее время с трудом отличал ее от искренних восторгов.
Внизу, у подножия трона тысячи юношей и девушек в белых одеждах, увенчанные венками и колосьями, пели гимны разуму и великому солнцу в облике вождя. Обнаженные до пояса спортсмены, похожие на бронзовые статуи, строились в затейливые пирамиды. Нимфы в венках и прозрачных туниках осыпали трон и белый китель Верховного розовыми лепестками. Из опрокинутых рогов изобилия по ступеням вниз падали персики и гроздья винограда.
Перед троном вождя проходил майский парад, и он принимал его, высоко подняв правую руку с перстнем.
Всходило солнце и разливало свой золотой блеск над мраморными храмами, колоннами, портиками, над хороводами золотых статуй с гигантскими изображениями символов плодородия.
Храмовый комплекс был спроектирован по примеру греческого Элевсина. Барельефы на его стенах были скопированы с фресок Помпеи и римских мозаик. Нет, это была сама Атлантида с ее великолепными колоннадами и храмами.
У этой магической империи был свой рай, населенный ангелами с пионерскими горнами, героями и весталками, и свой ад, где в Тартаре, скрежеща зубами и звеня кандалами, томились враги народа. Но их страдания имели великий искупительный смысл, пройдя чистилище, они могли явиться на советскую землю в более достойном облике.
Колонны «перекованных» вытекали буквально из-под земли, из «ракушек» метро. Залы метрополитена сияли, как преображенная преисподняя. Подземный храм украшала жизнеутверждающая и воинственная символика Митры, солнечного божества. Митра настолько велик, что стоит по ту строну добра, лишь наблюдая за битвой Ормузда и Аримана. По преданию, Митра рожден в дни зимнего солнцестояния. В эти же дни население всего земного шара отмечает день рождения великого Сталина.
Перед троном Верховного уверенной поступью маршировала Армия Матерей-одиночек. Полнотелые кормилицы держали у груди щекастых сосунков, беременные подставляли солнцу вздутые ситцевые паруса. Отдельно, чуть в стороне маршировала колонна собакоголовых опричников.
– Гордо несут свои головы черные киноцефалы: провожатые в царство мертвых, – вещало радио. – Стройно движутся колонны заключенных, своим трудом заслуживших посмертное участие в праздничном параде.
Заключенные попали на парад в том, в чем их застал крик петуха: в истлевших робах, в лагерных самошвейках, с кустиками северной клюквы на черепах.
Даже духи стихий пришли почтить великое божество Всевидящее Око. Кобальты тащили мешки с алмазной рудой, углем и золотом, чешуйчатые ундины и осклизлые тритоны катили бочки с любимой вождем налимьей печенью, отдельно на золотой платформе, запряженной морскими конями, везли Печень Океана. Духи огня, живущие в жерлах «катюш» и пороховых зарядах, приветствовали Верховного оглушительными залпами. Духи воздуха держали на своих спинах армады экранолетов и дирижаблей. Коренастые гномы дарили Отцу Урожая огромные караваи хлеба и катили тучные тыквы...
Закричал петух, выскочив как чумной из окошка ходиков, подавился часовым колесиком, забился и рассыпался горкой перьев, в которых обнаружилось золотое яйцо. Оно с грохотом упало и рассыпалось осколками и я проснулся от внезапного грохота, выпутываясь из ночного кошмара.
Спал я не раздеваясь – в нетопленом доме было довольно прохладно. Под щекой вместо подушки – горячие страницы рукописи. В ногах, свернувшись калачиком, дремал Флинт. Внезапно в каминной трубе что-то завозилось, заухало, заныло и с протяжным человеческим стоном вышло через дымоход. Сквозняк колыхнул тяжелые портьеры. На нижнем этаже скрипнула дверь. Тяжелые грузные шаги сотрясли деревянную лестницу. Может быть, грозовыми ночами бесприютный призрак Маркела покидает преисподнюю и до рассвета бродит по залам покинутого имения? Ох уж эти мне страшные истории, где мертвец обречен вечно охотиться за своей украденной или потерянной головой!
Отбросив одеяло, я заставил себя встать и выйти навстречу привидению. Если это мой собственный бред, то чего бояться детских пугал, а если Мара выходец с того света, то тем более интересно с ним поговорить. Кажется у русских гусар, уже достаточно развращенных европейским Просвещением, был такой обычай. «Дружище, если там что-нибудь есть, подай знак!» – просил верный секундант умирающего дуэлянта. И что вы думаете? Подавали!
Я встал и для начала включил мониторы слежения, раскиданные по всему дому, полагая, что монитор выведет любого призрака на чистую воду. Привидение деловито рылось в кладовке. Подвал был сделан в виде гигантского сейфа-холодильника стратегического назначения.
Отбросив всякую робость перед привидением, я покинул свой мезонин. Впереди, радостно виляя обрубком хвоста, семенил Флинт. Следом за призраком я спустился в подвал-холодильник и распахнул дверь.
На меня широко открытыми глазами смотрел Маркел. Флинт радостным лаем приветствовал воскресшего хозяина.
– Маркел! Ты жив? Какого черта?
Мара смотрит на меня тяжелым взглядом трансильванского изгоя. С тех пор как мы не виделись, он раздобрел и налился нездоровым румянцем.
В руках у него плоский чемоданчик-кофр. Прижимая к груди кофр, он слепо движется к выходу, явно намереваясь пройти не только сквозь меня, но и сквозь стены.
Я хватаю его за грудки и, «обнявшись крепче двух друзей», мы завершаем официальную часть нашей неожиданной встречи. У призрака явное преимущество в весе, но Мара не борец. Мне удается свалить его и, заломив его руку за спину, наконец-то задать вопрос:
– Лежать, мертвец... Ты не выйдешь отсюда, пока все не объяснишь.
– Отпусти, – хрипит Маркел, – больно!!!
Я немного отпускаю его запястье, и Мара сейчас же тянется к выпавшему из рук чемоданчику.
– «...Где богатство ваше, там будет и сердце ваше». Что у тебя тут? Деньги? С каких это пор мертвым деньги нужны?
Мара наливается воистину нечеловеческой злобой:
– Ты что, это заработал? Это все мое! Мое! Жив я или умер!
– Ладно забирай... Мальчиш-Плохиш... Кстати, похоже кто-то уже искал здесь этот чемоданчик. Но этот кто-то не удосужился заглянуть в твою «банку с вареньем».
Мара садится на пол, сплевывает кровь с разбитых губ и крепче прижимает к груди чемодан.
– Ну, а теперь сознайся, зачем тебе понадобился весь этот розыгрыш с татуированным трупом? Это уже не фокус – это убийство!
Мара молчит.
– Тебе нужно было исчезнуть? – подсказываю я, как сердобольный экзаменатор двоечнику.
Мара закипает злостью. По его пухлой роже ползут малиновые пятна, словно ему по-прежнему десять лет.
– Ты что, знал о наследстве фокусника?
– О каком наследстве? – наконец подает голос Маркел.
– О наследстве Оскара Тайбеле. Твое исчезновение совпало по времени со вскрытием его завещания. Ты знал, что за перстнем начнется охота, и решил подставить меня?
– Ну-ка, ну-ка. Что за перстень?
– Рубин, оправленный в золото.
– Маша говорила о какой-то цацке. Кажется, эта штуковина зовется «кольцом силы» и тибетские ламы могут отвалить за него немалые деньги. Она даже в Крым летала, встречалась с безумным старикашкой. Но он, помнится, сказал, что перстень найдется только после его смерти. Так, значит, эта штука у тебя?
– Его у меня нет.
– То есть как это нет?
– Было, да сплыло...
– Не шути, маленький братец. Мне наконец-то стало интересно. Я даже заинтригован. Где перстень?
– Спроси об этом рыжую кобылицу, ту самую, что позировала тебе в алмазах от «Де Брис».
– Врешь...
– С детства говорю только правду.
– Ну-ну, праведник, перстень-то скоммуниздил.
– Оно не упоминалось в завещании.
– Ах, даже так, законник ты мой. Значит, у тебя его нет? Ну и ладушки...
Маркел неуклюже переваливается на колени, встает на четвереньки, и прежде чем я успеваю опомниться, с низкого старта бросается к выходу из подвала. Я почти нагоняю его у лестницы, Флинт тоже пытается преследовать бывшего хозяина с гирляндой сосисок в зубах. Пес путается у меня в ногах, я теряю скорость, и электронный замок щелкает перед моим носом. Я ощупываю сейфовую дверь – бронированный щит выдержит затяжной штурм.
Тем временем Мара продолжает допрос.
– Скажи, где перстень или я тебя зажарю, – едва слышно доносится снаружи.
– Иди ты...
Слышен сухой треск, словно ломают сухие спички и странное бульканье. Благородный рев пламени нарастает, как шквал. Мое положение между огнем и льдом незавидно. В подвал не просачивается и капли гари, но недостаток кислорода ощущается все сильнее, его последнюю каплю мне надлежит разделить с Флинтом. Я карабкаюсь по полкам со снедью и дотягиваюсь до вытяжки. Ее жерло где-то перекрыто, и сам проход слишком узок, чтобы я мог выбраться из подвала. Внизу мечется Флинт, с его языка сбегает слюна. Тонкий собачий вой, как последний вопль о пощаде, наполняет подвал. У Флинта, в отличие от меня, есть шанс к спасению. Я поднимаю собаку и засовываю в короб. Пес трусит по трубе. На полпути он останавливается и деловито мочится на опутанный проводами блок. Летят искры, сеть коротит, еще секунда – и Флинта уже не спасти. В подвале резко гаснет свет. Я опрометью бросаюсь по ступеням наверх. Электронный стражник отключен, дверь распахивается, и в мое лицо пышет пламя.
Нижний этаж, отделанный палисандровым деревом и дубом, почти выгорел. По горящей лестнице я поднимаюсь наверх, чтобы успеть эвакуироваться через чердак. Прячу за пазуху папку с воспоминаниями и покидаю негостеприимный кров снаружи, по балконам. Внутри бушует очистительное пламя. Оседлав мотоцикл, я мчусь на маяк.
Глава 13 Эликсир атлантов
Возврати мне мой перстень, колодец.
В нем алый цейлонский рубин.Н. Гумилев
– Трубка дает умному человеку шанс подумать, а дурак может вовремя заткнуть себе рот, – попыхивал трубкой и философствовал Штихель. – От тебя разит костром, как от лесного партизана. Ты где-то прятался?
Я рассказал обо всех своих приключениях с того момента, как покинул старый маяк.
– Все, что ты мне рассказал, очень странно, словно я заснул и забыл выключить радио, – констатировал немец. – Может быть, ты бредишь? По-моему, у тебя жар.
– Генрих, это и вправду похоже на сон. Я встретил девушку. Она улыбалась мне и доверчиво клала свои руки мне на плечи...
– Ты ничего не перепутал? – проворчал Штихель.
– Я нашел драгоценный перстень, Кольцо Чингисхана...
– Оно, должно быть, дорого стоило?
– Эта штука не имеет цены. Но его у меня выкрали, подло увели, пока я спал, и дело тут вовсе не в деньгах...
– Не говори длинно, парень – жизнь коротка. Истина всегда в одном слове. Я хорошо знаю русских. Я видел, как они живут и как умирают, для вашего народа главное – правда.
– Верно! Справедливость — главное для нас: справедливое воздаяние за труд, за подвиг, за грехи, наконец.
Я глотнул обжигающий чай.
– Вот кочан капусты, предмет такой же большой и мудрый, как человеческая голова, – Генрих перебросил с руки на руку кочан капусты. – Однако есть и разница. Человеческая голова всегда в пути, в то время как кочан мирно спит на грядке. Даже овощи могут многому научить человека. Возьмем луковицу. Если ее раздеть, не остается ничего, понимаешь. Ничего! А в капусте есть кочерыжка. Тебе повезло: кочерыжка у тебя крепкая. Кочерыжка – это истина, которую мы проверяем своей жизнью. Когда-то Христос сказал: познайте истину, и истина сделает вас свободными.
– Что есть истина?
– Истина в том, что ты ищешь вовсе не золотой перстень и не ради него рискуешь. Ты никогда не смиришься с несправедливостью, и тихий голос, что звучит в тебе, не умолкнет, пока ты жив. Это и есть голос Бога, голос истины.
– А что этот голос говорит тебе?
Генрих молча смотрел в мои глаза, словно отдавал себя на суд, потом заговорил:
– Этот голос говорит, что мир был сотворен любовью и брат не должен поднимать руку на брата. Кровь – не вода. Это завет!
– Это слишком просто.
– Истина всегда проста.
– Но наш мир – это испорченный телефон, он состоит из искажений и в нем уже нельзя найти программу без вирусов.
Генрих усмехнулся:
– Если ты встретишь девственницу с голубыми глазами, если у нее будет высокий лоб, тонкий красивый нос, золотистый пушок внизу живота и длинные стройные ноги, будь уверен – это «программа без вирусов». За все остальное ручаться нельзя.
– Генрих, давай о другом!
– Научись слушать, парень. Я кое-что видел в доках в ту ночь, когда утонул хозяин новой яхты. Когда ты окрепнешь, мы обследуем это гнездо дьявола, если ты не разучился работать веслами.
Несколько дней я провел под бдительным присмотром немца. Я маленькими глотками пил чай и взахлеб глотал мемуары, полагая, что приобщаюсь к горькому лекарству истины.
* * *
«Накануне Нового года Лебедев организовал мое выступление в особняке на Никитской. Из всей сталинской элиты только Берия жил в старинном особняке, другие члены правительства „ютились“ в старинном доме в переулке Грановского.Реквизит был доставлен в особняк заранее. Как всегда, отправляясь на выездное выступление, я взял с собой перстень. С недавнего времени я убедился, что если перстень висел на цепочке под рубашкой, то некоторые мои фокусы вроде «конфетного дождя» заканчивались стойкой материализацией предметов. Я не знал объяснения этому явлению и принимал его как дар перстня.
Люди видят только то, что хотят видеть, и верят лишь в то, во что хотят верить. Если зрители считали конфеты фокусом, то сладкие фантомы исчезали вскоре после представления, но случись кому-нибудь из зрителей перепутать их с настоящим «Бабаевским» шоколадом, и мои конфеты уже нельзя было отличить от обычных.