Узкая седловина между снежными вершинами не имела названия и на языке шерпов звалась просто Ло – перевал. Наш проводник уверял, что Шембо-Ло, это всего лишь высокогорный перевал на уровне облаков, а сама манящая страна – принадлежит небесам.
Узнав, куда мы собрались, проводник показал нам отмороженную культю.
– Я оставил руку демону Каро-Бонго, – он кивнул в сторону гор. – Провода на перевале рвутся от мороза, птицы мерзнут на лету и падают замертво на землю.
Он долго объяснял, что мы напрасно идем в «страну горных духов».
– Никто из наших не бывал за вершиной Чаланги, – Маша бегло переводила слова проводника. – Совершенные Тибета поставили там капкан времени. Всякий, кто отразится в черных кристаллах, навсегда останется в этих горах. Бесконечность времени и бесконечность пространств сольются, и один день будет длиться дольше века.
Уверенный, что наш «Вергилий» просто набивает цену красочными россказнями, я удвоил плату, и тот, пряча глаза, сдался.
Проводник не врал насчет чудес. По пути мы несколько раз видели ночные шаровые молнии. Там, где при свете дня простирались недоступные склоны, по ночам вспыхивали огни, словно кто-то подавал знаки ярким фонариком. Мы проходили сквозь долины гейзеров и цветущие рощи. Но уже за следующим перевалом лицо обдирал ледяной ветер. Позади осталась долина Дакшасов, где свист и дикие крики раздавались внезапно среди безмолвия скал и так же внезапно стихали, и каждый новый шаг по безжизненному плато отдавался долгим гулом в подземных пустотах под нашими ногами. Мы уходили все дальше в ледяной, отрешенный край. Тёмно-фиолетовое небо казалось еще темнее от блеска снегов, а горы походили на морщинистых старцев в снежных мантиях, безмолвно и грозно взиравших на наши усилия.
– Симбх-Ири, – щурясь на закат, проводник показывал на горизонт.
В Тибете самый чистый воздух в мире и видно на десятки и сотни километров вокруг. В бинокль я разглядел гигантскую скульптуру льва с человеческим лицом, величавым, как у египетского Сфинкса. Каменный исполин лежал на гранитном плато. Его передние лапы были протянуты на восток, а лицо, в отличие от египетского оригинала, было обращено на запад, словно стражник охранял сразу две стороны света.
Проводник зажег в скальной нише ветки можжевельника. Так он обозначал свое почтение перед горными духами. Отвесный склон над нашими головами уходил в небеса. На нем темнело гигантское изображение кобры, выбитое в красноватом граните.
Дальше идти проводник отказался наотрез. Здесь кончались туристические тропы. В окрестных скалах не виднелось ни одной пещеры-кельи, и это было странно, зная, как буддийские монахи любят медитировать с видом на священные объекты. По каменистому дну долины когда-то, похоже, проходила автомобильная колея, но она круто обрывалась, не доходя до перевала.
Мы устроили прощальный ужин для нашего проводника. Здесь, в разреженном горном воздухе чай закипал мгновенно, и вскоре мы уже пили обжигающую жижу, согласно местному обычаю посыпав крупной серой солью.
– Летающая тарелка! – Маша смотрела в сторону Симбх-Ири. – Кажется, настоящая...
Я успел заметить мелькнувший над горами диск. Как это водится у НЛО, видение дернулось и резко пропало из виду, точно провалилось в синеву.
– Знаешь, Маша, когда-то я решил, что поверю в этот балаган, если увижу сам. И теперь я вынужден не верить самому себе.
При виде НЛО наш проводник упал на колени и долго шептал мантры, но, было заметно, что он нисколько не удивился.
– За долиной Скелетов живут Ракшасы. Они носят плащи из человеческой кожи, – объяснил шерп. – Они летают на круглых колесницах, запряженных духами.
Наш проводник говорил со знанием дела.
В тибетских монастырях считают, что сферическое летающее тело в небе – один из признаков близости Шамбалы. Возможно, именно в этих горах немцы узнали тайну энергии «Вриль». Они даже начали конструировать боевой воздушный флот на основе летающих тарелок и запустили пробный дисколет «Делонцо» на основе безинерционного двигателя Шауберга.
Я поделился своей догадкой с Машей.
– Гитлеру открыли эту тайну в Тибете?
– Не забывай о знаке на его знаменах. Свастика, это четыре пути в единый центр. Нацисты поддерживали оккультные связи с Тибетской династией. Но эта династия – еще не Шамбала.
Получив деньги, пятясь и кланяясь Сфинксу, проводник ушел в сторону заметенного перевала. Ранним утром мы двинулись в Долину Скелетов. И надо сказать, что скелеты во множестве попадались нам в узком каньоне между скалами. Кости горных коз, яков и оленей белели среди камней. В некоторых черепах темнели пулевые отверстия.
Выступ скалы, вровень с моей головой взорвался острыми ранящими осколками. Куски кремня впились в щеку. Маша рванула меня за руку, свалила навзничь и оттащила за высокий камень. Автоматная очередь взвихрила фонтанчики снега на том месте, где мы только что стояли. Пуля успела зацепить мою куртку.
– Бьют со скалы, из нижней пещеры, – прошептала Маша.
Морщась от боли, она зажимала ладонью левое предплечье.
– Ты ранена?
– Да...
Долгий переход притупил нашу интуицию, и горный стрелок, должно быть, давно держал нас на мушке. В крестовине его прицела ползли по долине два муравья, проваливались в снежные расселины и, помогая друг другу, цеплялись за твердые уступы, поднимались все выше и, как упрямые дети, карабкались на колени равнодушных гор, а он, изготовившись к стрельбе, лишь выжидал, пока мы подойдем ближе. Теперь он простреливал узкий коридор, между двумя скалами.
Пули яростно стучали над нашими головами. Сверху сыпались искры вперемешку с острой кремниевой крошкой.
Я перетянул жгутом из шарфа Машину руку:
– Обожди, я скоро приду.
– Туда нельзя. Помнишь, проводник говорил о ловушке? Там кристаллы времени. Если случайно отразишься хотя бы в одном – назад не вернешься...
– Маша, в нас бьют из реального ствола, а вовсе не из «машины времени». Не забывай, со мной перстень Бога Войны. Если что, я просто вытряхну пули из своей куртки, – бодрился я.
Прячась за обломками скал, я полз по направлению к позиции снайпера. Бурая скала была испещрена бойницами. Внизу над скальным козырьком темнел провал, похожий на грот. На гранитном склоне была выбита исполинская «ваджра», признак тропы Святогора. Я двигался в обход скалы, чтобы появиться там, где не ждал стрелок.
Первый кристалл я принял за обыкновенный обломок горной породы и не обратил бы внимания на него, если бы не знобящее дуновение вдоль позвоночника. Я снял с руки часы и положил их за ограждение из камней: жалобно тренькнув, они остановились. Ловушка тибетских магов по-прежнему работала. Стрелок был заключен в кольцо из черных полированных кристаллов. Они были расставлены по кругу, удерживая в фокусе скалу с выступающим козырьком. Вход в пещеру скрывала кованая дверь со свастикой. Солнце садилось. Косой свет удлинял тени. Я не видел стрелка, но на скале обрисовалась его гигантская тень. Солдат в каске, галифе и высоких сапогах четко вышагивал.
Я поменял позицию и теперь я хорошо видел «часового вечности». Он был худ, высок и одет в теплую куртку с руническими молниями в петлицах. На рукавах белели нашивки – знаки дивизии «Мертвая голова». Он был одет в новехонькую, не обмятую форму, так и не выгоревшую за шестьдесят с лишним лет под лучами яростного гималайского солнца. Недоверчиво озираясь, он достал бинокль и принялся изучать складки гор. Он был совершенно один и мог бы выйти за ограждение из кристаллов, но у него был приказ охранять вход в пещеру, и он вышагивал здесь уже семьдесят лет, ожидая утренней смены. Но каждый новый день был для него днем вчерашним, а тот – давно прошедшим днем. Он не запоминал мелких событий и происшествий, не реагировал на смену погоды, но хорошо помнил приказ. Он охранял дорогу в долину между двумя перевалами – единственное место, пригодное для перехода. Пленник времени был обречен на вечное сегодня. Совершенные Шамбалы бескровно вычеркнули из хода истории этого солдата, но не изменили заложенную в него программу убивать.
Когда солдат на несколько секунд исчез за скальным козырьком, я положил на плоский камень перстень.
Он появился на козырьке справа от меня и поднес к глазам бинокль. Алый блеск на мгновение привлек его внимание. С минуту он изучал перстень при помощи оптики. Золотая свастика не могла оставить его равнодушным. Он спрыгнул с козырька и отправился за ограждение из кристаллов.
Я был в нескольких метрах от него за скальным обломком – всего секунда была дана мне, чтобы прыгнуть на него со спины и всадить ему нож между лопаток. Но он увидел мою тень и резко обернулся. Вцепившись друг в друга, мы катились вниз по покатому склону. Он оказался неожиданно силен, стиснул мое горло, опрокинул, насел сверху и принялся душить. Задыхаясь и теряя сознание, я собрал остаток сил, уперся ему подошвой в пах, перебросил через себя и, освободившись от удушающей хватки тренированных железных пальцев, что есть силы захватил его шею в замок. Шея хрустнула, и голова, легкая, как сухое осиное гнездо, отделилась от шеи, как от ветви дерева, и оказалась в моих руках – только что оскаленное ненавистью и презрением лицо с изрыгающим ругательства ртом на моих глазах превращалось в истлевшую мумию в каске Третьего рейха.
Мгновенное тление пожаром охватило его тело и все, что было на нем. Из обветшавшего кармана кителя вывалились пожелтевшие фотографии. Белокурая женщина на велосипеде обуглилась вместе с бумагой, словно в костре, и развеялась прахом. Уцелел только металл, пряжки, эмблемы и кортик, откованный на заводах Рура семьдесят лет назад. Последний солдат дивизии СС остался лежать на гранитной террасе. Это для него «дольше века длился день».
– Маша, я «снял» стрелка. Он стоял здесь с тридцать девятого года, когда в Тибет пришла экспедиция Третьего рейха. Маша...
Я осекся в ужасе: вместо Маши, прижавшись спиной к камню, сидела незнакомая мне величавая старуха. Ледяной ветер играл седыми волосами, но сквозь трещины морщин я узнал Машу! Раненная отравленной пулей из прошлого, она состарилась за несколько минут, но патина тусклой старости не стерла ее красоты.
– Знаешь, мне что-то не по себе, словно из меня вынули кости, – она улыбнулась пепельными губами.
Солнце село, посвистывал резкий ледяной ветер.
При свете костра я прокалил на огне нож, и снял с нее набухшую от крови куртку. Пуля застряла выше локтя в мякоти, не дойдя до кости, видимо, потеряв свою сокрушительную силу в пуховике. Стиснув зубы, Маша терпела мои неловкие движения.
– Эта пуля несет яд времени, – прошептала она. – От него разрушаются пирамиды и рассыпается металл.
– Но Любовь возводит мир заново. Время не властно над любовью! Она и есть та Златая Цепь, дух жизни, что соединяет атомы в гигантские миры! Мир жив любовью, Машенька...
Она вновь улыбнулась искусанными губами печально и благодарно. На ее темном лице жили только глаза.
– Маша, потерпи, Маша, – я зацепил пулю кончиком ножа. Низко опустив голову, она молча терпела боль. Наконец я вынул из раны латунную пулю со стальным жалом.
Я укрыл Машу от ветра и надел на ее ладони перчатки, чтобы она не видела своих иссохших рук.
Маша лежала у едва тлеющего костра. Она смотрела на прозрачные алые угли и сама выгорала изнутри, как свеча. Кельтский крестик на ее шее опадал все реже и ниже.
Я поднес к ее губам флягу с водой. Она пила жадно, зубы стучали о край. Я пытался согреть ее руки и лицо с ледяным заострившимся носом, чувствуя, как уходят ее силы.
– Пуля из прошлого догнала меня, – жалко улыбнулась Маша.
– Возьми на память, – прошептала она, трогая свой серебряный амулет. – Этот знак, кельтский крест, круглая ярга – не просто символ. Крест в круге вечности – это компас Севера, движение солнца от ночи к дню, от зимы к лету, вечный путь на Север, к свету изначальному... Дальше ты пойдешь один. Это приказ...
Она умолкла и отвернула лицо.
Прежде я никогда не видел ее плачущей, словно эта хрупкая девушка была выкована из стали, из самых звонких и лучезарных ее сортов.
Из-за перевала доносится рокот мотора. Он быстро крепнет в морозном воздухе. Поток света от мощных фар высвечивает долину. К нашему костру ползет большой военный джип с крытым кузовом. Покачиваясь, он лавирует, выискивая дорогу между крупных валунов. Из джипа выпрыгивают солдатики-коммандос с автоматами наперевес, совершенно киношные, нестрашные. Они стремительно занимают позиции за камнями и уступами скал. Последним из джипа вываливается знакомая фигура, затянутая в форму горного стрелка. За черными очками трудно признать Мару. Странно, но я почти рад этой встрече. Ненависть вскипает где-то у горла, слова выходят с жестким клекотом:
– Ну, здравствуй, брат мой, Каин.
– Я тебе не брат, – бросает Маркел.
– Да ты прав. У шеддим не бывает кровников. Вы размножаетесь духовной инфекцией.
– Не витийствуй, брателло. Отдай перстень, я хорошо заплачу.
– Перстень не продается.
– Сколько ты хочешь? Пять, десять, двадцать миллионов? – шепчет Мара. – Они здесь, – он распахивает кофр. Ветер ерошит пачки денежных знаков.
– Тебе не видать перстня...
– Гони перстень, ублюдок, или я сниму его с трупа, – Мара перекидывает на грудь автомат и щелкает предохранителем.
– Не трать пули, Маркел. Это перстень Бога Войны, кольцо Десятого Аватары, и кто владеет им, тот непобедим!
– Тупица, воображаешь себя Богом Войны, а сам не догадался даже выбросить мобильник. Пеленг берет объект через спутник с точностью до ста метров. Я бы давно мог поймать тебя, но мне было интересно, как ты будешь дрыгаться.
Я улыбаюсь ему в лицо. На щеке лопается обожженная горным солнцем кожа, руки дрожат. Маша становится рядом со мной и кладет руку мне на плечо.
– О, да у вас свадебное путешествие! Что-то твоя невеста неважно выглядит, пожалуй, ей осталось жить совсем недолго.
– А ты, Мара, давно мертвец. Тебя нет. Я убил тебя в себе как собственного демона зависти и жадности. С тех пор я очень изменился. Я научился воспринимать внешний мир как удар и с первого взгляда отличать шеддим от нормальных живых людей. Я нашел любовь и я... Я даже благодарен тебе... Прощай, братец Смерть.
Я подхватываю Машу и иду к черным полированным зеркалам – Короне Времени.
Я не слышу свиста пуль. Свинцовые осы рвут в клочья куртку, впиваясь, жалят спину раскаленными буравчиками. Я не чувствую боли, но алые маки пятнают снег под моими ногами.
Я прохожу сквозь кольцо из черных кристаллов, похожих на туманные зеркала. Время стремительно бежит в прошлое и обдает нас колючим ветром. Ярга в перстне вращается влево. Щеки Маши розовеют, лицо и тело наливаются юной силой, только волосы ее все еще покрыты седым инеем.
Кованые двери со свастикой не заперты. Низкие своды пещеры заставляют сгибать голову. Чрево горы изрыто штольнями, пещеры превращены в воинские склады. Латинские буквы: «СС», похожие на две сломанные восьмерки, крупно выписаны белой краской на крышках черных дощатых ящиков. И вот наконец выход. На каменной террасе, под навесом скалы стоит круглый аппарат на паучьих лапах. Он совсем новенький и блестит, как солдатский котелок. На боках в белом круге чернеет свастика. Неужели это летающая тарелка?!! Обыкновенная летающая тарелка, как их рисуют на обложках фантастических книг.
Должно быть, отсюда, из вертикального коридора времени, из 1939 года все еще стартуют летающие тарелки. Фантомы Третьего рейха появляются в небе над Гималаями, но ни один радар не может их засечь?..
– Арсений, ты ранен?
– Нет... Пули застряли в крутке.
Перстень на моей груди накаляется и обжигает кожу. Я догадываюсь, что мы должны скорее покинуть ловушку.
Внутри галереи слышен топот и гомон. Маркел и его свита пытаются нас преследовать, но шум погони быстро стихает. Ловушка времени пустовала недолго. «Коммандос» обречены на вечную ненасытную гонку в лабиринтах времени. Я прохожу скалу насквозь с Машей на руках. Мы с ней под защитой алого камня, и ловушка выпускает нас.
До Симбх-Ири мы добрались только через два дня, несмело постучали в обитые светлым металлом двери, и они беззвучно раскрылись. Смуглый человек в белоснежной одежде, свободно обернутой вокруг тела, поклонился нам с величавым достоинством. Длинные волосы покрывали плечи, по груди струилась седая волнистая борода. Он выжидающе посмотрел на меня.
– Всяк дом свят, – неуверенно назвал я пароль Златой Цепи.
Он удивленно и радостно вскинул брови.
– Всяк человек – свет, – ответил он с мягким акцентом.
Еще раз склонив в поклоне темные кудри, насельник Львиной скалы пригласил нас в теплую, светлую комнату и жестами предложил отдохнуть и переодеться.
– Покой! – сказал индус и улыбнулся этому русскому слову.
Стройные девушки в белых сари принесли кувшины горячей и холодной воды для омовения и обычную одежду паломников: белые одеяния без швов с пеньковой опояской.
На низкий столик с львиными лапами поставили поднос с чашками душистого чая, блюдо отекающих медом сот и плоские хлебцы, похожие на подсолнухи с загнутыми краями.
Мы наскоро смыли пыль, переоделись и накинулись на еду. Мы не сразу заметили, что не одни. Сложив на груди смуглые руки, за нами наблюдал седовласый красавец. Он был похож на красивого славянина со смуглой от горного солнца кожей, Его длинные волосы были разделены на пробор и стянуты берестяным обручем-оберегом. Я даже не удивился, когда он заговорил по-русски, но с едва уловимыми старинными интонациями:
– Чистые духом и телом, благочестивые вира , свободные от эгоизма и темных желаний, добро пожаловать в Симбири! Я настоятель этой обители. Отдыхайте, вы гости Великого Льва Гималаев.
Я протянул ему на ладони перстень.
– Ключ Агартхи, – задумчиво сказал настоятель. – Большой кристалл находится там, а кусочки блуждают миру, постепенно собираясь в единое целое. Но всякая капля должна вернуться к истоку – это один из законов Шамбалы. Пойдемте. Я покажу вам путь к горячему горному источнику. Омовение в нем вернет вам силы.
– Купание в кипятке и двух водах, если верить русским сказкам?
– И еще в молоке, – улыбнулся настоятель. – Но в молоке вы еще искупаетесь, если дойдете до Пояса Туманов и до Тайной земли, лежащей по ту строну от Белых Вод. Ваш путь по Златой Цепи скоро завершится.
– Вы держатель Злотой цепи? – переспросила Маша.
– Нет, но мы храним память о ней. Распалась Златая Цепь и больше ее не будет. Ее начало простирается в глубины Золотого Века, в память прежних царств, в глубину Атлантиды. Гималаи хранят ее следы. На здешних скалах светится огненная «ваджра», молот великанов. И в память о северной прародине письма пишут на бересте.
В царстве Агарти есть отпечатки правой стопы и правой ладони Будды и Христа. Здесь они постигали законы Златой Цепи. Это цепь духовно просветленных людей. Все беды современного человечества происходят от того, что оно утратило память истока и разбило Златую Цепь.
Настоятель замолк, глядя на алый уголь в смуглых ладонях.
– Вы сказали, нам предстоит испытание? – напомнил я.
– Всякий странник, попадающий в Симбири, получает свое испытание. Для мудреца – искушение знанием, для аскета – испытание в гордыне. Странники проверяют себя на «весах кармы». Для этого надо пройти между двух камней через очень узкую щель в скале судьбы. Многие ходоки по Златой Цепи навсегда оставались в Лапах Льва. Нет, их не удерживали насильно – мудрецы изучали древние книги, аскеты, возжелавшие полного совершенства, сжигали гордыню в земных трудах, не выдержавшие испытания голодом, ухаживали за священными коровами. Пугливые рисовали «маски гнева». Лев Гималаев несколько тысячелетий охраняет пути в Солнцево Селенье от недостойных.
По лабиринту храмовых коридоров мы вошли в округлый храм, высеченный в скале, и поднялись по ступеням к алтарю. В нише белела статуя царственной женщины со знаком солнечной ярги на лбу, у ног ее лежали тигр и корова – символы добра и зла. В четырех руках богиня держала знаки четырех стихий – меч, чашу, кольцо и цветущую ветку.
– Четыре руки богини – символ колеса счастья. Перстень останется здесь, в руках Арден Нари, пока вы не пройдете испытания. Арден Нари покровительствует Тантре. Тантра – путь преображенных страстей, самый короткий путь к герою – вира . Поэтому Арден Нари избирает особый тип человека. Ей не подходит сластолюбивый «пашу», человекоживотное, опутанное сетью лжи и низких желаний, ей нужен «вира», герой, доблестный муж, способный сделать шаг к «дивья», божественному человеку. Тантра учит побеждать в себе низшие импульсы, ведет к свободе и силе. Отрекаясь от эгоизма в любви, мы открываем новые родники духовной силы. В любви человек безгрешен и обнажен, как в раннем детстве. В своих любовных играх он подражает животным, хотя должен походить на Богов. Истинная любовь не знает границ, страха, ревности, эгоизма, она отдает себя подобно солнцу, распускается подобно тысячелепестковому лотосу. Но на земле этот вид цветка теперь встречается крайне редко.
– А если мы не пройдем испытаний? – дрогнул я.
– Ваш путь не будет иметь завершения, – пожал плечами настоятель и осветил темную статую в нише напротив богини. Женская статуя из черного камня ожила в колеблющемся свете лампады. Одетая в ожерелье из черепов черная ипостась Арден Нари исполняла зловещий танец на теле поверженного мужчины.
– Кали торжествует, когда в мужчинах, потомках богов, угасает дух героя – вира, готового завоевать мир видимый и мир духовный. Тебе, брат, предстоит испытание любовью. А твоей сестре – смирением, – сказал настоятель.
Девушки-монахини, одетые в белые сари, увели Машу.
Настоятель, должно быть, заметил мой взгляд, полный тревоги и обожания:
– Скоро праздник в честь Арден Нари, и ты узнаешь вкус истинной Тантры. Путь в Агарти открыт только для очищенных телесно и духовно, в этих стенах вы оба получите ключ к бессмертию. Это воля, поднявшая человека со дна бессознательного, это познание, продвигающее его к богу, это любовь к великому и малому, исполненная мужества и милосердия.
Несколько дней я не видел Машу. Нас поврозь готовили к испытанию со всей серьезностью древнего культа. Я готовил и растягивал мышцы, как гимнаст перед соревнованием. Собирал и копил силу в своих «родниках» и, погружаясь в океан покоя и тишины, находил и заново обретал себя. От прикосновений нежных рук монахинь Львиной Скалы я ощущал в своей крови свечение, легкость и упругий звон.
В назначенный день настоятель привел меня в подземный храм. Воздух, и без того густой от горячих благовоний, дрожал от ритмичного дыханья тантристов. Оно походило на шипенье змей. Участники обряда уже разбились на пары и были отрешенно увлечены собственным дыханьем.
– Подругу в Тантре назначает жребий. Выбери любое украшение, – настоятель подал мне широкое блюдо. На подносе в беспорядке лежали нити жемчуга, золотые серьги и браслеты, украшенные индийскими самоцветами.
А что если кто-то так же сейчас избирает Машу по ее подвеске, похожей на «кельтский крест». Нет, я не был готов отрешиться от эгоизма в любви.
– Помни, это важнейшие испытание на твоем пути, – настоятель с тревогой посмотрел на меня, словно уже прочел мои мысли.
Я, не глядя, взял с подноса тонкий золотой браслет. Из тьмы между колоннами выступила дивной красоты девушка. Тело ее было завернуто в тонкую алую кисею, длинные маслянисто-блестящие волосы распущены. Она потупила огненные зрачки. Волнение выдавали только позванивающие на руках и ногах тонкие золотые браслеты. От ее слегка влажных волос тек слабый мускусный запах, подавляя волю, вызывая чувственную дрожь.
– Это твоя Рати. Так зовут всех монахинь нашего монастыря, все они молоды и красивы, их тела подготовлены для обряда специальными упражнениями, недоступными европейкам. Она станет твоей подругой в эту ночь. Помни, проходя сквозь это испытание, ты делаешь решающий шаг, ты открываешь во всякой женщине Великую Богиню.
Я поцеловал душистое запястье моей Рати и ушел из храма. Жаркие благовония отзывались удушьем. Я нашел фонтан, окунул в него голову и принялся жадно пить.
– Арсений...
– Маша?
На краю фонтана одиноко сидела девушка в белом сари, накинутом поверх волос. Я беззвучно рыдал, комкая ее волосы и задыхаясь от их знакомого сладчайшего запаха, так пахнет приречная верба в праздник шалых вод. Ее сброшенное белое покрывало мокло в бассейне...
Утром, грустные и смущенные мы ожидали решения настоятеля. Что нам предстоит: покинуть монастырь, без надежды попасть в Агарти или навсегда остаться в его стенах трудниками, не выполнившими урока, и до конца своих дней ухаживать за священными коровами или выращивать лотосы о шести лепестках, вместо райских, тысячелистных.
Узнав, куда мы собрались, проводник показал нам отмороженную культю.
– Я оставил руку демону Каро-Бонго, – он кивнул в сторону гор. – Провода на перевале рвутся от мороза, птицы мерзнут на лету и падают замертво на землю.
Он долго объяснял, что мы напрасно идем в «страну горных духов».
– Никто из наших не бывал за вершиной Чаланги, – Маша бегло переводила слова проводника. – Совершенные Тибета поставили там капкан времени. Всякий, кто отразится в черных кристаллах, навсегда останется в этих горах. Бесконечность времени и бесконечность пространств сольются, и один день будет длиться дольше века.
Уверенный, что наш «Вергилий» просто набивает цену красочными россказнями, я удвоил плату, и тот, пряча глаза, сдался.
Проводник не врал насчет чудес. По пути мы несколько раз видели ночные шаровые молнии. Там, где при свете дня простирались недоступные склоны, по ночам вспыхивали огни, словно кто-то подавал знаки ярким фонариком. Мы проходили сквозь долины гейзеров и цветущие рощи. Но уже за следующим перевалом лицо обдирал ледяной ветер. Позади осталась долина Дакшасов, где свист и дикие крики раздавались внезапно среди безмолвия скал и так же внезапно стихали, и каждый новый шаг по безжизненному плато отдавался долгим гулом в подземных пустотах под нашими ногами. Мы уходили все дальше в ледяной, отрешенный край. Тёмно-фиолетовое небо казалось еще темнее от блеска снегов, а горы походили на морщинистых старцев в снежных мантиях, безмолвно и грозно взиравших на наши усилия.
– Симбх-Ири, – щурясь на закат, проводник показывал на горизонт.
В Тибете самый чистый воздух в мире и видно на десятки и сотни километров вокруг. В бинокль я разглядел гигантскую скульптуру льва с человеческим лицом, величавым, как у египетского Сфинкса. Каменный исполин лежал на гранитном плато. Его передние лапы были протянуты на восток, а лицо, в отличие от египетского оригинала, было обращено на запад, словно стражник охранял сразу две стороны света.
Проводник зажег в скальной нише ветки можжевельника. Так он обозначал свое почтение перед горными духами. Отвесный склон над нашими головами уходил в небеса. На нем темнело гигантское изображение кобры, выбитое в красноватом граните.
Дальше идти проводник отказался наотрез. Здесь кончались туристические тропы. В окрестных скалах не виднелось ни одной пещеры-кельи, и это было странно, зная, как буддийские монахи любят медитировать с видом на священные объекты. По каменистому дну долины когда-то, похоже, проходила автомобильная колея, но она круто обрывалась, не доходя до перевала.
Мы устроили прощальный ужин для нашего проводника. Здесь, в разреженном горном воздухе чай закипал мгновенно, и вскоре мы уже пили обжигающую жижу, согласно местному обычаю посыпав крупной серой солью.
– Летающая тарелка! – Маша смотрела в сторону Симбх-Ири. – Кажется, настоящая...
Я успел заметить мелькнувший над горами диск. Как это водится у НЛО, видение дернулось и резко пропало из виду, точно провалилось в синеву.
– Знаешь, Маша, когда-то я решил, что поверю в этот балаган, если увижу сам. И теперь я вынужден не верить самому себе.
При виде НЛО наш проводник упал на колени и долго шептал мантры, но, было заметно, что он нисколько не удивился.
– За долиной Скелетов живут Ракшасы. Они носят плащи из человеческой кожи, – объяснил шерп. – Они летают на круглых колесницах, запряженных духами.
Наш проводник говорил со знанием дела.
В тибетских монастырях считают, что сферическое летающее тело в небе – один из признаков близости Шамбалы. Возможно, именно в этих горах немцы узнали тайну энергии «Вриль». Они даже начали конструировать боевой воздушный флот на основе летающих тарелок и запустили пробный дисколет «Делонцо» на основе безинерционного двигателя Шауберга.
Я поделился своей догадкой с Машей.
– Гитлеру открыли эту тайну в Тибете?
– Не забывай о знаке на его знаменах. Свастика, это четыре пути в единый центр. Нацисты поддерживали оккультные связи с Тибетской династией. Но эта династия – еще не Шамбала.
Получив деньги, пятясь и кланяясь Сфинксу, проводник ушел в сторону заметенного перевала. Ранним утром мы двинулись в Долину Скелетов. И надо сказать, что скелеты во множестве попадались нам в узком каньоне между скалами. Кости горных коз, яков и оленей белели среди камней. В некоторых черепах темнели пулевые отверстия.
Выступ скалы, вровень с моей головой взорвался острыми ранящими осколками. Куски кремня впились в щеку. Маша рванула меня за руку, свалила навзничь и оттащила за высокий камень. Автоматная очередь взвихрила фонтанчики снега на том месте, где мы только что стояли. Пуля успела зацепить мою куртку.
– Бьют со скалы, из нижней пещеры, – прошептала Маша.
Морщась от боли, она зажимала ладонью левое предплечье.
– Ты ранена?
– Да...
Долгий переход притупил нашу интуицию, и горный стрелок, должно быть, давно держал нас на мушке. В крестовине его прицела ползли по долине два муравья, проваливались в снежные расселины и, помогая друг другу, цеплялись за твердые уступы, поднимались все выше и, как упрямые дети, карабкались на колени равнодушных гор, а он, изготовившись к стрельбе, лишь выжидал, пока мы подойдем ближе. Теперь он простреливал узкий коридор, между двумя скалами.
Пули яростно стучали над нашими головами. Сверху сыпались искры вперемешку с острой кремниевой крошкой.
Я перетянул жгутом из шарфа Машину руку:
– Обожди, я скоро приду.
– Туда нельзя. Помнишь, проводник говорил о ловушке? Там кристаллы времени. Если случайно отразишься хотя бы в одном – назад не вернешься...
– Маша, в нас бьют из реального ствола, а вовсе не из «машины времени». Не забывай, со мной перстень Бога Войны. Если что, я просто вытряхну пули из своей куртки, – бодрился я.
Прячась за обломками скал, я полз по направлению к позиции снайпера. Бурая скала была испещрена бойницами. Внизу над скальным козырьком темнел провал, похожий на грот. На гранитном склоне была выбита исполинская «ваджра», признак тропы Святогора. Я двигался в обход скалы, чтобы появиться там, где не ждал стрелок.
Первый кристалл я принял за обыкновенный обломок горной породы и не обратил бы внимания на него, если бы не знобящее дуновение вдоль позвоночника. Я снял с руки часы и положил их за ограждение из камней: жалобно тренькнув, они остановились. Ловушка тибетских магов по-прежнему работала. Стрелок был заключен в кольцо из черных полированных кристаллов. Они были расставлены по кругу, удерживая в фокусе скалу с выступающим козырьком. Вход в пещеру скрывала кованая дверь со свастикой. Солнце садилось. Косой свет удлинял тени. Я не видел стрелка, но на скале обрисовалась его гигантская тень. Солдат в каске, галифе и высоких сапогах четко вышагивал.
Я поменял позицию и теперь я хорошо видел «часового вечности». Он был худ, высок и одет в теплую куртку с руническими молниями в петлицах. На рукавах белели нашивки – знаки дивизии «Мертвая голова». Он был одет в новехонькую, не обмятую форму, так и не выгоревшую за шестьдесят с лишним лет под лучами яростного гималайского солнца. Недоверчиво озираясь, он достал бинокль и принялся изучать складки гор. Он был совершенно один и мог бы выйти за ограждение из кристаллов, но у него был приказ охранять вход в пещеру, и он вышагивал здесь уже семьдесят лет, ожидая утренней смены. Но каждый новый день был для него днем вчерашним, а тот – давно прошедшим днем. Он не запоминал мелких событий и происшествий, не реагировал на смену погоды, но хорошо помнил приказ. Он охранял дорогу в долину между двумя перевалами – единственное место, пригодное для перехода. Пленник времени был обречен на вечное сегодня. Совершенные Шамбалы бескровно вычеркнули из хода истории этого солдата, но не изменили заложенную в него программу убивать.
Когда солдат на несколько секунд исчез за скальным козырьком, я положил на плоский камень перстень.
Он появился на козырьке справа от меня и поднес к глазам бинокль. Алый блеск на мгновение привлек его внимание. С минуту он изучал перстень при помощи оптики. Золотая свастика не могла оставить его равнодушным. Он спрыгнул с козырька и отправился за ограждение из кристаллов.
Я был в нескольких метрах от него за скальным обломком – всего секунда была дана мне, чтобы прыгнуть на него со спины и всадить ему нож между лопаток. Но он увидел мою тень и резко обернулся. Вцепившись друг в друга, мы катились вниз по покатому склону. Он оказался неожиданно силен, стиснул мое горло, опрокинул, насел сверху и принялся душить. Задыхаясь и теряя сознание, я собрал остаток сил, уперся ему подошвой в пах, перебросил через себя и, освободившись от удушающей хватки тренированных железных пальцев, что есть силы захватил его шею в замок. Шея хрустнула, и голова, легкая, как сухое осиное гнездо, отделилась от шеи, как от ветви дерева, и оказалась в моих руках – только что оскаленное ненавистью и презрением лицо с изрыгающим ругательства ртом на моих глазах превращалось в истлевшую мумию в каске Третьего рейха.
Мгновенное тление пожаром охватило его тело и все, что было на нем. Из обветшавшего кармана кителя вывалились пожелтевшие фотографии. Белокурая женщина на велосипеде обуглилась вместе с бумагой, словно в костре, и развеялась прахом. Уцелел только металл, пряжки, эмблемы и кортик, откованный на заводах Рура семьдесят лет назад. Последний солдат дивизии СС остался лежать на гранитной террасе. Это для него «дольше века длился день».
– Маша, я «снял» стрелка. Он стоял здесь с тридцать девятого года, когда в Тибет пришла экспедиция Третьего рейха. Маша...
Я осекся в ужасе: вместо Маши, прижавшись спиной к камню, сидела незнакомая мне величавая старуха. Ледяной ветер играл седыми волосами, но сквозь трещины морщин я узнал Машу! Раненная отравленной пулей из прошлого, она состарилась за несколько минут, но патина тусклой старости не стерла ее красоты.
– Знаешь, мне что-то не по себе, словно из меня вынули кости, – она улыбнулась пепельными губами.
Солнце село, посвистывал резкий ледяной ветер.
При свете костра я прокалил на огне нож, и снял с нее набухшую от крови куртку. Пуля застряла выше локтя в мякоти, не дойдя до кости, видимо, потеряв свою сокрушительную силу в пуховике. Стиснув зубы, Маша терпела мои неловкие движения.
– Эта пуля несет яд времени, – прошептала она. – От него разрушаются пирамиды и рассыпается металл.
– Но Любовь возводит мир заново. Время не властно над любовью! Она и есть та Златая Цепь, дух жизни, что соединяет атомы в гигантские миры! Мир жив любовью, Машенька...
Она вновь улыбнулась искусанными губами печально и благодарно. На ее темном лице жили только глаза.
– Маша, потерпи, Маша, – я зацепил пулю кончиком ножа. Низко опустив голову, она молча терпела боль. Наконец я вынул из раны латунную пулю со стальным жалом.
Я укрыл Машу от ветра и надел на ее ладони перчатки, чтобы она не видела своих иссохших рук.
Маша лежала у едва тлеющего костра. Она смотрела на прозрачные алые угли и сама выгорала изнутри, как свеча. Кельтский крестик на ее шее опадал все реже и ниже.
Я поднес к ее губам флягу с водой. Она пила жадно, зубы стучали о край. Я пытался согреть ее руки и лицо с ледяным заострившимся носом, чувствуя, как уходят ее силы.
– Пуля из прошлого догнала меня, – жалко улыбнулась Маша.
– Возьми на память, – прошептала она, трогая свой серебряный амулет. – Этот знак, кельтский крест, круглая ярга – не просто символ. Крест в круге вечности – это компас Севера, движение солнца от ночи к дню, от зимы к лету, вечный путь на Север, к свету изначальному... Дальше ты пойдешь один. Это приказ...
Она умолкла и отвернула лицо.
Прежде я никогда не видел ее плачущей, словно эта хрупкая девушка была выкована из стали, из самых звонких и лучезарных ее сортов.
Из-за перевала доносится рокот мотора. Он быстро крепнет в морозном воздухе. Поток света от мощных фар высвечивает долину. К нашему костру ползет большой военный джип с крытым кузовом. Покачиваясь, он лавирует, выискивая дорогу между крупных валунов. Из джипа выпрыгивают солдатики-коммандос с автоматами наперевес, совершенно киношные, нестрашные. Они стремительно занимают позиции за камнями и уступами скал. Последним из джипа вываливается знакомая фигура, затянутая в форму горного стрелка. За черными очками трудно признать Мару. Странно, но я почти рад этой встрече. Ненависть вскипает где-то у горла, слова выходят с жестким клекотом:
– Ну, здравствуй, брат мой, Каин.
– Я тебе не брат, – бросает Маркел.
– Да ты прав. У шеддим не бывает кровников. Вы размножаетесь духовной инфекцией.
– Не витийствуй, брателло. Отдай перстень, я хорошо заплачу.
– Перстень не продается.
– Сколько ты хочешь? Пять, десять, двадцать миллионов? – шепчет Мара. – Они здесь, – он распахивает кофр. Ветер ерошит пачки денежных знаков.
– Тебе не видать перстня...
– Гони перстень, ублюдок, или я сниму его с трупа, – Мара перекидывает на грудь автомат и щелкает предохранителем.
– Не трать пули, Маркел. Это перстень Бога Войны, кольцо Десятого Аватары, и кто владеет им, тот непобедим!
– Тупица, воображаешь себя Богом Войны, а сам не догадался даже выбросить мобильник. Пеленг берет объект через спутник с точностью до ста метров. Я бы давно мог поймать тебя, но мне было интересно, как ты будешь дрыгаться.
Я улыбаюсь ему в лицо. На щеке лопается обожженная горным солнцем кожа, руки дрожат. Маша становится рядом со мной и кладет руку мне на плечо.
– О, да у вас свадебное путешествие! Что-то твоя невеста неважно выглядит, пожалуй, ей осталось жить совсем недолго.
– А ты, Мара, давно мертвец. Тебя нет. Я убил тебя в себе как собственного демона зависти и жадности. С тех пор я очень изменился. Я научился воспринимать внешний мир как удар и с первого взгляда отличать шеддим от нормальных живых людей. Я нашел любовь и я... Я даже благодарен тебе... Прощай, братец Смерть.
Я подхватываю Машу и иду к черным полированным зеркалам – Короне Времени.
Я не слышу свиста пуль. Свинцовые осы рвут в клочья куртку, впиваясь, жалят спину раскаленными буравчиками. Я не чувствую боли, но алые маки пятнают снег под моими ногами.
Я прохожу сквозь кольцо из черных кристаллов, похожих на туманные зеркала. Время стремительно бежит в прошлое и обдает нас колючим ветром. Ярга в перстне вращается влево. Щеки Маши розовеют, лицо и тело наливаются юной силой, только волосы ее все еще покрыты седым инеем.
Кованые двери со свастикой не заперты. Низкие своды пещеры заставляют сгибать голову. Чрево горы изрыто штольнями, пещеры превращены в воинские склады. Латинские буквы: «СС», похожие на две сломанные восьмерки, крупно выписаны белой краской на крышках черных дощатых ящиков. И вот наконец выход. На каменной террасе, под навесом скалы стоит круглый аппарат на паучьих лапах. Он совсем новенький и блестит, как солдатский котелок. На боках в белом круге чернеет свастика. Неужели это летающая тарелка?!! Обыкновенная летающая тарелка, как их рисуют на обложках фантастических книг.
Должно быть, отсюда, из вертикального коридора времени, из 1939 года все еще стартуют летающие тарелки. Фантомы Третьего рейха появляются в небе над Гималаями, но ни один радар не может их засечь?..
– Арсений, ты ранен?
– Нет... Пули застряли в крутке.
Перстень на моей груди накаляется и обжигает кожу. Я догадываюсь, что мы должны скорее покинуть ловушку.
Внутри галереи слышен топот и гомон. Маркел и его свита пытаются нас преследовать, но шум погони быстро стихает. Ловушка времени пустовала недолго. «Коммандос» обречены на вечную ненасытную гонку в лабиринтах времени. Я прохожу скалу насквозь с Машей на руках. Мы с ней под защитой алого камня, и ловушка выпускает нас.
До Симбх-Ири мы добрались только через два дня, несмело постучали в обитые светлым металлом двери, и они беззвучно раскрылись. Смуглый человек в белоснежной одежде, свободно обернутой вокруг тела, поклонился нам с величавым достоинством. Длинные волосы покрывали плечи, по груди струилась седая волнистая борода. Он выжидающе посмотрел на меня.
– Всяк дом свят, – неуверенно назвал я пароль Златой Цепи.
Он удивленно и радостно вскинул брови.
– Всяк человек – свет, – ответил он с мягким акцентом.
Еще раз склонив в поклоне темные кудри, насельник Львиной скалы пригласил нас в теплую, светлую комнату и жестами предложил отдохнуть и переодеться.
– Покой! – сказал индус и улыбнулся этому русскому слову.
Стройные девушки в белых сари принесли кувшины горячей и холодной воды для омовения и обычную одежду паломников: белые одеяния без швов с пеньковой опояской.
На низкий столик с львиными лапами поставили поднос с чашками душистого чая, блюдо отекающих медом сот и плоские хлебцы, похожие на подсолнухи с загнутыми краями.
Мы наскоро смыли пыль, переоделись и накинулись на еду. Мы не сразу заметили, что не одни. Сложив на груди смуглые руки, за нами наблюдал седовласый красавец. Он был похож на красивого славянина со смуглой от горного солнца кожей, Его длинные волосы были разделены на пробор и стянуты берестяным обручем-оберегом. Я даже не удивился, когда он заговорил по-русски, но с едва уловимыми старинными интонациями:
– Чистые духом и телом, благочестивые вира , свободные от эгоизма и темных желаний, добро пожаловать в Симбири! Я настоятель этой обители. Отдыхайте, вы гости Великого Льва Гималаев.
Я протянул ему на ладони перстень.
– Ключ Агартхи, – задумчиво сказал настоятель. – Большой кристалл находится там, а кусочки блуждают миру, постепенно собираясь в единое целое. Но всякая капля должна вернуться к истоку – это один из законов Шамбалы. Пойдемте. Я покажу вам путь к горячему горному источнику. Омовение в нем вернет вам силы.
– Купание в кипятке и двух водах, если верить русским сказкам?
– И еще в молоке, – улыбнулся настоятель. – Но в молоке вы еще искупаетесь, если дойдете до Пояса Туманов и до Тайной земли, лежащей по ту строну от Белых Вод. Ваш путь по Златой Цепи скоро завершится.
– Вы держатель Злотой цепи? – переспросила Маша.
– Нет, но мы храним память о ней. Распалась Златая Цепь и больше ее не будет. Ее начало простирается в глубины Золотого Века, в память прежних царств, в глубину Атлантиды. Гималаи хранят ее следы. На здешних скалах светится огненная «ваджра», молот великанов. И в память о северной прародине письма пишут на бересте.
В царстве Агарти есть отпечатки правой стопы и правой ладони Будды и Христа. Здесь они постигали законы Златой Цепи. Это цепь духовно просветленных людей. Все беды современного человечества происходят от того, что оно утратило память истока и разбило Златую Цепь.
Настоятель замолк, глядя на алый уголь в смуглых ладонях.
– Вы сказали, нам предстоит испытание? – напомнил я.
– Всякий странник, попадающий в Симбири, получает свое испытание. Для мудреца – искушение знанием, для аскета – испытание в гордыне. Странники проверяют себя на «весах кармы». Для этого надо пройти между двух камней через очень узкую щель в скале судьбы. Многие ходоки по Златой Цепи навсегда оставались в Лапах Льва. Нет, их не удерживали насильно – мудрецы изучали древние книги, аскеты, возжелавшие полного совершенства, сжигали гордыню в земных трудах, не выдержавшие испытания голодом, ухаживали за священными коровами. Пугливые рисовали «маски гнева». Лев Гималаев несколько тысячелетий охраняет пути в Солнцево Селенье от недостойных.
По лабиринту храмовых коридоров мы вошли в округлый храм, высеченный в скале, и поднялись по ступеням к алтарю. В нише белела статуя царственной женщины со знаком солнечной ярги на лбу, у ног ее лежали тигр и корова – символы добра и зла. В четырех руках богиня держала знаки четырех стихий – меч, чашу, кольцо и цветущую ветку.
– Четыре руки богини – символ колеса счастья. Перстень останется здесь, в руках Арден Нари, пока вы не пройдете испытания. Арден Нари покровительствует Тантре. Тантра – путь преображенных страстей, самый короткий путь к герою – вира . Поэтому Арден Нари избирает особый тип человека. Ей не подходит сластолюбивый «пашу», человекоживотное, опутанное сетью лжи и низких желаний, ей нужен «вира», герой, доблестный муж, способный сделать шаг к «дивья», божественному человеку. Тантра учит побеждать в себе низшие импульсы, ведет к свободе и силе. Отрекаясь от эгоизма в любви, мы открываем новые родники духовной силы. В любви человек безгрешен и обнажен, как в раннем детстве. В своих любовных играх он подражает животным, хотя должен походить на Богов. Истинная любовь не знает границ, страха, ревности, эгоизма, она отдает себя подобно солнцу, распускается подобно тысячелепестковому лотосу. Но на земле этот вид цветка теперь встречается крайне редко.
– А если мы не пройдем испытаний? – дрогнул я.
– Ваш путь не будет иметь завершения, – пожал плечами настоятель и осветил темную статую в нише напротив богини. Женская статуя из черного камня ожила в колеблющемся свете лампады. Одетая в ожерелье из черепов черная ипостась Арден Нари исполняла зловещий танец на теле поверженного мужчины.
– Кали торжествует, когда в мужчинах, потомках богов, угасает дух героя – вира, готового завоевать мир видимый и мир духовный. Тебе, брат, предстоит испытание любовью. А твоей сестре – смирением, – сказал настоятель.
Девушки-монахини, одетые в белые сари, увели Машу.
Настоятель, должно быть, заметил мой взгляд, полный тревоги и обожания:
– Скоро праздник в честь Арден Нари, и ты узнаешь вкус истинной Тантры. Путь в Агарти открыт только для очищенных телесно и духовно, в этих стенах вы оба получите ключ к бессмертию. Это воля, поднявшая человека со дна бессознательного, это познание, продвигающее его к богу, это любовь к великому и малому, исполненная мужества и милосердия.
Несколько дней я не видел Машу. Нас поврозь готовили к испытанию со всей серьезностью древнего культа. Я готовил и растягивал мышцы, как гимнаст перед соревнованием. Собирал и копил силу в своих «родниках» и, погружаясь в океан покоя и тишины, находил и заново обретал себя. От прикосновений нежных рук монахинь Львиной Скалы я ощущал в своей крови свечение, легкость и упругий звон.
В назначенный день настоятель привел меня в подземный храм. Воздух, и без того густой от горячих благовоний, дрожал от ритмичного дыханья тантристов. Оно походило на шипенье змей. Участники обряда уже разбились на пары и были отрешенно увлечены собственным дыханьем.
– Подругу в Тантре назначает жребий. Выбери любое украшение, – настоятель подал мне широкое блюдо. На подносе в беспорядке лежали нити жемчуга, золотые серьги и браслеты, украшенные индийскими самоцветами.
А что если кто-то так же сейчас избирает Машу по ее подвеске, похожей на «кельтский крест». Нет, я не был готов отрешиться от эгоизма в любви.
– Помни, это важнейшие испытание на твоем пути, – настоятель с тревогой посмотрел на меня, словно уже прочел мои мысли.
Я, не глядя, взял с подноса тонкий золотой браслет. Из тьмы между колоннами выступила дивной красоты девушка. Тело ее было завернуто в тонкую алую кисею, длинные маслянисто-блестящие волосы распущены. Она потупила огненные зрачки. Волнение выдавали только позванивающие на руках и ногах тонкие золотые браслеты. От ее слегка влажных волос тек слабый мускусный запах, подавляя волю, вызывая чувственную дрожь.
– Это твоя Рати. Так зовут всех монахинь нашего монастыря, все они молоды и красивы, их тела подготовлены для обряда специальными упражнениями, недоступными европейкам. Она станет твоей подругой в эту ночь. Помни, проходя сквозь это испытание, ты делаешь решающий шаг, ты открываешь во всякой женщине Великую Богиню.
Я поцеловал душистое запястье моей Рати и ушел из храма. Жаркие благовония отзывались удушьем. Я нашел фонтан, окунул в него голову и принялся жадно пить.
– Арсений...
– Маша?
На краю фонтана одиноко сидела девушка в белом сари, накинутом поверх волос. Я беззвучно рыдал, комкая ее волосы и задыхаясь от их знакомого сладчайшего запаха, так пахнет приречная верба в праздник шалых вод. Ее сброшенное белое покрывало мокло в бассейне...
Утром, грустные и смущенные мы ожидали решения настоятеля. Что нам предстоит: покинуть монастырь, без надежды попасть в Агарти или навсегда остаться в его стенах трудниками, не выполнившими урока, и до конца своих дней ухаживать за священными коровами или выращивать лотосы о шести лепестках, вместо райских, тысячелистных.