Страница:
– Что случилось, Кобальт?
– Зод убит…
– Как убит… За что?
– Ты должна знать, за что…
Никто из сидящих за столом не пошевелился. На нее не смотрели.
– Кобальт, миленький, почему все молчат?
– Ты хочешь знать, что случилось, ну слушай: Зод погиб. Его вызвали на встречу от твоего имени.
– Нет! Не может быть!
– А ну-ка выйдем, поговорим.
Выворачивая руку, Кобальт выволок ее на заснеженный балкон. Она даже не сопротивлялась смятая, уничтоженная.
– Говори, как это могло случиться. Я не выпущу тебя отсюда, пока не сознаешься.
Судорожно, разрывая остатки фаты она вытащила чашу.
– Я нашла ее, нашла чашу!
– Ну-ка дай сюда. – Кобальт выдернул чашу из ее рук.
Он на просвет изучал прозрачную вязь, в маленьких, загнанных под лоб глазках метались бесовские искры.
– Все из-за этого зеленого фуфла… Зод мне рассказывал эту сказку. Когда-то она была цельным камнем, может быть, единственным во всей Вселенной сапфиром чистой воды. Это была сама небесная роса, чистая, незамутненная. Но человек не успокоится, пока не изнасилует природу. Из священного камня были выточены скрижали с заветами самого Господа Бога. Но дуракам закон не писан. Скрижали вечности не уцелели, да и как им уцелеть, если они всего лишь слепок с человеческой души, которая продолжает мельчать. Тогда из священных обломков возникла чаша Искупления. Но и этого оказалось слишком много. Разбить. Разбить вдребезги. На миллионы осколков и развеять на четырех ветрах, чтобы и пылинки не осталось. И больше никаких смертей и поисков Грааля. Все равно это никому не нужно.
Сашка взмолилась:
– Не надо, Кобальт…
Кобальт зловеще-торжественно поднял чашу: «Вдребезги так вдребезги…» Черты лица расплылись, словно расплавились от близкого жара.
Сашка повисла на нем, но он отбросил ее и снова поднял руки с чашей.
– Не смей, не надо, – цепляясь за балкон, Сашка пыталась дотянуться до Кобальта.
Вдруг Кобальт коротко вскрикнул и выронил чашу в метельную тьму… Тяжело переводя дыхание, он протянул Сашке пустые ладони. На сожженной коже проступали волдыри, местами кожа обуглилась. Он изумленно разглядывал свои руки, как будто сквозь боль обрел некое ценное доказательство.
Сашка выскочила на улицу. Под окнами лежал неглубокий, рыхлый снег, и она вскоре нашла чашу. Снег под ней расплавился, но чаша была цела.
Сашка вернулась в комнату, не смея приблизиться к поминальному столу, опустилась на ковер. Кобальт, сидел, уткнувшись лицом в обожженные ладони.
– Ты, ты во всем виновата! – Не глядя на нее, он глухо вылаивал слова. – Они пришли по твоим следам. Ты хочешь узнать все? Тогда слушай. Его схватили, привезли сюда. Его пытали на глазах у Герды.
– Что с ней? Она жива?
– Лучше бы она умерла. Она в психушке, ребенок родился мертвым.
Она выдумывала сотни запутанных ходов, ведущих от нее к Зодиаку, где-то на этих путях была расставлена ловушку, в которую попал Зод.
– Стропы, – наконец прошептала она. – Мы забыли убрать стропы на крыше… Но разве можно узнать что-либо по стропам?
– Почему бы нет?
– Тогда в мае, перед слетом, он все пометил, чтобы не увели. Ведь ты выходила на его сайт по паролю «Зод»… Они могли отследить по сети.
– Но зачем, зачем им понадобилась его смерть?
– Канал «Апломб» и «Дебора» вкупе с «Плазмой» готовят переворот в коммуникациях. Об этом журналисты вопят уже третий месяц. Там миллиарды крутятся, но им до зарезу нужна эта древняя посудина. Они искали чашу, когда отслеживали сайты, когда пытали Зодиака и Герду. Давай выкладывай начистоту, откуда она у тебя взялась?
Кто-то помог Сашке подняться с пола, чьи-то руки водрузили чашу посреди поминального стола. Сашка рассказала все, что знала о Граале, найденном в подземельях Московского Кремля, и то, о чем только догадывалась. Когда она замолчала, подал голос Отшельник.
Этот человек был еще молод, но волосы и брови Отшельника были серебристо-седыми. Просторное рубище из мешковины, перепоясанное веревкой, болталось на худых плечах. Отшельник был слеп, хотя его светлые глаза были целы, и смотрели неподвижно и твердо. Резко суженные зрачки его глаз, должно быть, отражали невидимое солнце в зените.
Отшельник взял в руки чашу, потрогал барельеф на ободе, пальцами читая выпуклую вязь, и заговорил сухо, без выражения, словно бегло читал текст, вписанный в зеленоватый камень:
– Все древнейшие города Земли стоят на семи холмах: Рим – «Человек», Иерусалим – «Царь Севера», Москва и Дамаск – «Кузнецы». Семь холмов, семь праведников – суть магические якоря, брошенные во времени.
Каждый шаг человечества на пути созидания оплачен дорогой ценой. Этот закон, «закон предначальной жертвы» пронизывает мироздание. В древности он обрел форму строительной жертвы перед закладкой стен города или храма. И это не просто магия начала, древние понимали – это их «строительные» жертвы, положенные в фундамент древних крепостей, кремлей, кромов и «детинцев» на тысячелетия вперед освящали и оберегали города.
Теперь о главном: Москва покоится на куполе древней плиты, на крышке гигантского люка. Он, как печать, замыкает собою огромной глубины море. Крышка эта похожа на слоеный пирог из осадочных пород, бывшей органики, мягких, проточенных водою известняков. Этот карстовый слой имеет толщину около 300 метров. Он испещрен тоннелями метро, бункерами, подземными руслами, историческими подземельями, провалами. Соседние плиты платформы – базальты. Стоит карстовой «крышке» дать трещину, и Москва сложится, как книга, и провалится в бездну между двумя скалами.
Кремль, Коломенское, университет, Крылатское могут оказаться в зоне первичных провалов. Москва – самая настоящая сейсмозона, но за всю историю дальше трещин в стенах дело не шло. Город покоится на четырех «китах» – опорных точках по косому кресту. Стоит разрушить или поколебать хотя бы одну, и разрушение пойдет по спирали, опоясывая город. Каждый житель Москвы хотя бы раз слышал об этой опасности, но никто не боится землетрясений: «эффект привыкания» очень силен.
В легенде об основании Москвы упоминается семиглавый зверь. Он явился князю Долгорукому на подступах к высокому холмистому брегу Москвы-реки, где позднее на месте сожженного имения боярина Кучки был воздвигнут град Москов. Москва возникла на крови, и зверь, порождение Бездны, вышел на запах крови. Явление чудовища было грозным предупреждением волхвов. Семиглавый зверь Апокалипсиса тоже выходит из моря. Все эти грозные пророчества свидетельствуют о реальной опасности.
Герб Москвы – Егорий Змееборец, его копье поражает Тифона, Зверя Бездны, загоняя его обратно в преисподнюю. Это отражение вселенской битвы Горуса и Сета, света и тьмы, жизни и смерти. Змееобразное чудовище, Тифон, – символ катастроф, грозящих Земле. Астрономам известна мертвая звезда Тифон: раз в несколько тысячелетий она приближается к Солнцу, и всякий раз она способна оборвать жизнь нашей солнечной цивилизации. Последнее явление Тифона совпало с гибелью Атлантиды. Близится новое явление черной звезды. Древние знали: мир материален лишь на одну треть. Две другие его части тонки и духовны. Духовность землян способна далеко отбросить мертвую звезду, но для этого каждый должен победить Тифона в самом себе, в своей душе и теле.
Но от Зверя Бездны была предусмотрена и вполне материальная защита. Ее сотворили кудесники, в чьих руках была судьба народа, его талисманы и реликвии. В многоуровневых подземельях, в резона-торных камерах были установлены кристаллы кварца и драгоценные камни. Они составляли замкнутую энергетическую цепь. Наши предки знали о магических свойствах «цепи» и использовали ее в хороводах, при обходах полей и градов для оздоровления, для защиты посевов и для победы над врагом. Отголоски этого знания еще можно найти в народных танцах и религиозных церемониях. Вел хоровод человек особой силы: волхв-мудрец или женщина-берегиня. Кольцо кристаллов так же замыкалось «генератором»: реликвией, панагией, предметом недосягаемой святости. Системы были совершенны, точны и лишь на первый взгляд материальны.
«Москва – Третий Рим. И четвертому не бывать» – эта формула родилась после того, как под ударами Турецкой империи пала Византия, и Константинополь передал свой статус «котехона» – «удерживающего» – златоглавой Москве. От чего должна удерживать Москва, достаточно ясно говорит исторический пример: турецкий султан Мехмед II, сокрушивший Византию в 1453 году и превративший христианские храмы и дворцы в груду развалин, рьяно насаждал слово пророка, но при этом открыто содержал два гарема; один был полон женщинами разного возраста, а в другом содержались мальчики.
Москва – Белый град – священный оплот устоев, чести и добродетели, город, отражающий натиск Зверя Бездны, в православной традиции его именуют Антихристом. Несколько десятилетий генератором защиты, ее сердцем был Грааль. Чаша гасила разрушительный резонанс в подземельях. Священная чаша была основанием небесного храма, опорой защитного купола над Москвой. Стоит ей исчезнуть, великая империя распадется и Зверь Бездны поднимет головы. Теперь Москва – это гигантская сосущая воронка, «черная дыра», Вавилонская блудница, проклинаемая на окраинах метрополии, генератор разрушения великой империи.
Древний змей поднял головы, но есть тот, кто сможет противостоять ему. Это ангел нации, ангел Святой Руси. У каждого народа есть свой небесный защитник.
– И все это заложено в гербе Москвы, в образе Георгия Победоносца? – Сашка все еще не верила в то, что слышала в эти минуты.
– Да, этот образ древний, как человеческий род. В церковных книгах можно прочесть, что Георгий Победоносец – христианский святой. На иконах Георгий смугл и темноглаз, именно так выглядел византиец эпохи Диоклетиана после того, как необратимое смешение светловолосых и голубоглазых греков с племенами Малой Азии навсегда изменило их облик. Император язычник Диоклетиан, по преданию, казнил христолюбивого воина за отказ присягнуть кумирам. Но это лишь вершина мифа.
Имя святого воителя очень символично. Гор – египетский бог с головой сокола был сыном Осириса-Солнца. Осириса растерзал коварный Сет-Тифон, но Горус настиг Тифона и сбросил его в бездну. Русское имя Егорий, Егор означает Божественный Сокол. Образ Егория наиболее близок к мифу о Горусе-победителе.
Сказ о змееборце – самый древний миф индоариев. Он зародился в полярных областях, где наступление долгого «дня» воспринималось, как окончательная победа солнечного ратника над чудовищем.
В легендах Зороастра первый человек, герой Гима-Вара был изгнан с полюса драконом Мрака и Холода, но ему предстоит вернуться в полярный рай, когда дракон будет побежден. Арктический мир – родина культуры. Так, изначальной матрицей самых чистых и ранних мифов стали наблюдения за солнцем у арктического полюса, выше двадцать третьей параллели. Это круг Туле, родина рун и традиции высокого Норда.
«Культура пошла белыми людьми с Севера», и это очень важное для нас упоминание, ведь спонтанное зарождение культуры невозможно, она всегда передается от высокоразвитых пришельцев, как зерно, готовое взойти на новой почве. Изначальный Свет Севера, недосягаемый континент смысла растворился в образах и мифах. Яблоневая страна, Света-двипа, Авалон, Земля Кабана – эти имена не умерли, они оживают в нас, и мы ощущаем внутренний ток, зов сердца, притяжение магнита, когда выходим на путь предельной простоты и чистоты Севера.
После исхода культуры, после ее падения с изначальных полярных высот миф измельчал, но сохранил свой героический смысл. По мнению древних египтян, гигантский «крокодил» с наступлением ночи глотает Солнце и выпускает его поутру, побежденный защитником света.
Подступы к Москве охраняет древнее воинское божество, воин Света, защитник Жизни, он продолжает мистерию Норда, мистерию победы Света над Тьмой, и его белый конь – продолжение его энергий, символ неукротимой воли и очищенных желаний.
По преданиям Азии, десятым Аватарой будет космический всадник Калки на белом коне со сверкающим копьем в руке. Он явится, чтобы сокрушить силы зла. Он истребит демонов и восстановит дхарму – добродетель, он подготовит грядущее возрождение мира. Произойдет это в конце Кали-Юга, то есть в конце нашего исторического цикла. Приход десятого «белого» аватары уже близок.
Сашка потрясенно молчала: в пучинах времени, в глубинах древних мифов теплился вечный, неугасимый огонь, и едва почуяв в себе это пламя, она становилась спокойной и гордой, словно этот грядущий воин Света был ее кровным братом и защитником.
Умолк и Отшельник, но, припомнив что-то, Сашка задала новый вопрос, чтобы узнать как можно больше, пока говорит слепой мудрец.
– В том, как был найден Грааль в подземельях Кремля, есть одна неразгаданная тайна. Я так и не смогла объяснить ее для себя.
– Говори.
– Когда раскрылся тайник с чашей, в подземелье горели зажженные лампады. Неужели это возможно, чтобы лампада горела несколько десятков лет?
– Это очень важное свидетельство. Оно означает, что тайный мир продолжает посылать одобрительные знаки. «Вечные лампады», «звезды» – сокровища языческого мира, христиане называли их дьявольским изобретением, созданным для приманки доверчивых душ. Все чудеса, известные на земле, имеют абсолютную физическую природу, но более тонкую, чем явления грубо-материальные, ее свойства ускользают от нас, но в древности они были хорошо известны, и люди прошлого умели использовать их. Они были хорошо знакомы с их вполне земным происхождением. Человек способен изучить мир ровно настолько, насколько он знает самого себя. Огрубление наших знаний о мире, нашей науки, невзирая на то, что она уже проникла в некие тайны вещества, идет от полного отрицания божественной природы в человеке, от неверия в его волшебные возможности.
Феномен вечного горения без убывания топлива был хорошо известен волхвам и жрецам античности. Эти «умные ребята» знали секрет превращения вещества в свет без убывания масла в лампаде. И Вечный Двигатель, подобный генератору Николы Теслы, и Философский Камень были некогда известны человечеству, но с наступлением «Темных веков» мудрость древних была утрачена.
Есть несколько интересных историй об открытии вечно горящих ламп в различных частях света. Самая известная, пожалуй, произошла несколько веков назад, когда в гробнице, найденной вблизи Аппиевой дороги, нашли горящую лампу. Помещение было герметично закрыто более полутора тысячелетий. В хрустальном гробу, наполненном прозрачной жидкостью, лежало тело прекрасной девушки с длинными золотыми волосами. Казалось, смерть наступила несколько минут назад. Внутри гробницы были найдены горящие лампады. Побывавшие в гробнице рассказывали, что ветерком при открытии склепа задуло огоньки в нескольких лампадах, и они больше не засветились. Полагают, что это было тело Туллионы, дочери Цицерона, великого оратора Древнего Рима.
Вечно горящие лампады были открыты во всех частях света. Не только в Средиземноморье, но и в Индии, Китае и Южной Америке есть свидетельства об огнях, горящих непрерывно без топлива. Прошли столетия, но вечные огни в храмах и алтарях древности остались загадкой. Попытки новорожденного христианства объяснять существование неугасимых «светочей» кознями дьявола привело к исчезновению большинства чудес античности, а то, что все же осталось, было насильно вырвано из языческой почвы и присвоено новорожденным культом.
В раннем Средневековье была найдена лампада в Англии, которая горела с третьего века нашей эры. Монумент, в котором находилась лампада, возможно, был гробницей отца греческого императора Константина Великого.
Самая последняя горящая лампада была найдена в Англии. При ней находилось особое устройство, приводимое в действие камнем. В то время у всех на устах была тема тайных обществ, тамплиеров и розенкрейцеров, поэтому общественное мнение пришло к выводу, что найдена гробница высокого розенкрейцера. Действительно, в гробнице основателя ордена Отца Розенкрейцера под потолком горела вечная лампада. Этот орден хранил тайну вечного горения так же трепетно, как и прочие свои тайны, и даже капля из всех таинственных изобретений, способных изменить лицо нашей цивилизации, не просочилась сквозь его ладони.
Последними, кто пытался раскрыть тайну вечного огня, были алхимики. Они убедились, что фитиль волшебных ламп может быть сделан из нитей асбеста, алхимики называли его «шерстью саламандры». Масло для лампад имело таинственную природу, которую им раскрыть не удалось.
– Но если лампады были зажжены в катакомбах под Москвой в сороковые годы, значит, где-то еще есть люди, которым известен секрет «вечных ламп».
Отшельник молча кивнул.
– Кто они?
Вместо ответа Отшельник протянул руку к погасшей свече, и она вспыхнула, сначала робко, словно огонь с трудом раздвигал пепельные волокна. Отшельник поднес ладонь ближе: язычок пламени затрепетал и развернулся, как парус.
– Орден Хранителей чаши пережил тысячелетия. Именно они в апреле 1945 года перенесли тайный трофей, чашу Искупления, в подземелья Кремля. Вам предстоит вернуть чашу, но прежде надо сокрушить Тифона, Зверя Бездны.
Алексей засветло обежал на лыжах Тишкину падь, и с обхода возвращался уже в сумерках. Темнело рано. Едва разгоревшись, солнце уже клонилось к закату. Жесткий морозец кусал сквозь ватник, выцарапывал из-под свитера затаенное тепло.
Этот самый короткий день в году звался Спиридоном Солнцеворотом. Мерклые дни и долгие ночи зимнего солнцестояния были как священное безвременье, когда еще не рожденный мир дремал в своем истоке, и не существовало еще ни тьмы, ни света, ни жизни, ни смерти. И даже вечное, победоносное солнце в золотой своей ладье опускалось в страну мертвых и светило в иных полях и землях. Но за широкой, во весь горизонт, спиной Спиридона, одетого в лохматый снежный тулуп, уже готовился народиться молодой свет: Белый ягненок, ярый агнец грядущей весны.
Навстречу пахнуло березовым дымком. Алексей втянул ноздрями дух близкого очага. Зычным стрекотом сыпанули сороки: первые в лесу доносчицы. «Агриппина. Это она вернулась, топит печь, печет хлеб, ждет его, оголодавшего после лесного похода…» – и от этой догадки залилось жаром лицо и зашумело в висках.
Алексей прибавил лету лыжам и, чтобы скоротать путь, свернул в рощу. Разрезая сугробы, он шел напрямик, потом встроился в лосиный след и побежал, сняв шапку и отирая вспотевшее лицо. То, что проснулось в нем там, в хлеву, сладко пахнущем травяной прелью и сеном, не ушло, не забылось, не стихло, а разгоралось с каждым днем. «Дурак, как есть дурак!» Только дурак размахивает кулаками после драки и бежит в погоню за недостижимым журавлем желания. Ни долгие изнуряющие обходы, ни трудный лесной обиход, ни боль от расставания с Егорычем не только не унимали, но лишь сильнее распаляли это беспокойство и жар. Он с тайной радостью вспоминал каждую минуту последнего вечера с Гриней. Но в воображении все было не так, и даже черные косы Грини на миг светлели, выцветали как пшеничное поле, и агаты глаз обретали ясность и глубину летнего неба. И уже другая девушка навзничь лежала перед ним в ворохах сена, та самая долгожданная…
Велта давно исчезла впереди, она тоже рвалась к дому.
Света в окнах не было. Не сбросив полушубка, Алексей влетел в избу. В лицо пахнуло запахом распаренных трав, грибами, мехом, духом лесного зимовья и тонким ароматом дорогих духов. В избе было пусто, но печь весело потрескивала. На столе стоял горячий самовар.
Цепочка следов тянулась за огород в баньку. Следочки вились ровной стежкой: так ходят сторожкие лисы-огневки и молодые, стройные женщины. На подгибающихся ногах Алексей добрался до бани. Окошко изнутри заволокло густой изморосью. Внутри ничего нельзя было разглядеть. Вода опадала с шелковым шелестом и раздавались тугие удары веника.
Он отворил дверь и ввалился в баню. Внутри испуганно стихло. Он толкнул дверь парной и вошел под низкую притолоку: Александра! Оранжевый лепесток свернулся и едва не угас под ветром. Светлая, в дрожащей чешуе золотых капель Сашка смотрела на него, прикрыв живот березовым веником. И в следующий миг, раскрывшись, шагнула к нему. Быстрые горячие руки обшарили его лицо, шею, скользнули под свитер, заметались по выстывшей на морозе груди, следом жаркими влажными розами расцветали поцелуи. Он дернулся, хотел уйти, не веря ей. Боль резанула по изуродованному лицу и обрубку руки, он отодвинул ее и выскочил из баньки, но она метнулась за ним блестящая, розовая, упала на снег, вымаливая прощение, и он запоздало поразился чуду, происшедшему с ней. От ее увечий не осталось и следа, она, словно заново рожденная, светилась изнутри, и он, не верящий словам и клятвам, поверил этому свечению. Он слышал, как в выстуженном их недолгой борьбой предбаннике она расстегивает и стаскивает с него рубаху и, вжимаясь горячим распаренным телом, увлекает за собой в темную воронку.
Они не сказали друг другу ни одного слова. Беспокойная Велта подрывала лапами крыльцо баньки, а они лежали на теплом полке, не в силах разомкнуть руки.
– Прости, прости меня за все… – шептала Сашка.
– Молчи… Молчи… Сашенька… Я только теперь понял, что любовь – в молчании… Все вокруг нас любит и молчит…
Он все еще боялся вспугнуть миг близости и тихого нереального счастья.
– Что это? – на рассвете спросил Алексей.
Банька все еще берегла живое тепло, но по полу уже крался мороз, и на стеклах наросли морозные лилии: отпечаток рая на влажной пленке земного бытия. В этом льдистом свете Сашкино лицо казалось тонким, прозрачным. Она сжимала в ладонях зеленоватую чашу. Чаша роняла изумрудные отблески на Сашкину грудь и колени.
– Это чаша Мира, она запомнила нашу любовь.
– А без этой ночи чаша Мира была бы неполна? – улыбнулся Алексей.
– Помоги мне… – Сашка раскалила на углях кочергу и протянула Алексею. – Там на шее, под волосами есть метка: маленькая коронка. Это коготь зверя, выжги его!
Когда все было кончено, Сашка протянула ему два блестящих кольца на ладони.
– Давай обменяемся кольцами. Это не просто подарок, это – благословение. Человек, который подарил их мне, сказал, что я обязательно найду Грааль и встречу любовь.
Затаив дыхание, Сашка надела на его руку стальное кольцо, на гладкой поверхности заиграл золотистый рассветный блик.
– Не обещаю тебе, Саша, золотой судьбы. Все мое богатство – лес да Дели. Но сталь крепче золота. – Он надел на ее палец узкий стальной поясок. Сашка всмотрелась в отполированное до блеска стальное колечко, подышала на него, и поцеловала Алексея в губы.
Сквозь лапы елей розовело рассветное небо. Даже в самый ярый полдень солнце не поднималось выше лесного гребня. Алексей вдохнул чистоту леса и утра. Пришел его солнцеворот, возвращение его солнца, его любви и сил. Исцеленный, вычищенный, святой, он пил этот синий воздух, и благодать снегов, и свет тающей в небе звезды. Убеленный снегами мир сиял новизной. Огромное алое солнце проливалось в зеленую хвойную чашу. Он обтерся хрустящим снегом, чтобы хоть немного пригасить в себе кипение и сжигающий изнутри огонь, прихватил увесистый снежок, и вновь нырнул в баньку.
Сморенные счастьем, они проспали до первых ясных звезд.
– Звезды-то какие! Не наглядеться! – шептала Сашка. – Помнишь, нас в школе учили, что жизнь есть способ существования белковых тел, и никакой тайны. Посмотри, они ведь тоже живые. Но если жизнь – одна из фаз остывания материи, что-то вроде плесени, тогда этой плесени все позволено.
– А знаешь, вон та звезда спасла мне жизнь.
– Полярная?
– Да… Мы четыре ночи по ней из окружения выходили, и только молили, чтобы за тучами не скрылась. Когда война, мир сужается, уже мало что чувствуешь, хотя и видишь больше. А тут смотришь в небо, на вечный свет, и страх куда-то уходит, и понимаешь, что жизнь твоя не может просто так оборваться. Ну, тело, конечно, может миной разорвать, или снайпер насквозь продырявить, и даже память может отшибить, но есть что-то тайное, глубокое. Оно останется…
Румяной снегириной стайкой мелькнули новогодние праздники. Ни Алексей, ни Сашка не знали, когда наступил Новый год, Рождество, но каждый день добавлял света. Только на Крещение они опамятовали. Сашка хозяйничала в избушке, превратившись в очаровательную барышню-крестьянку. И Алексей вдруг расцвел, словно кто-то плеснул в него живой водой и веселой силой. Глаза, прежде глубокие, тихие, с затаенной горечью, теперь смотрели с игривой и грозной лаской, едва он задевал взглядом Сашку. За эту зиму он стал крепче и шире в кости, словно добрал недоданную силу, и если появлялся в Ярыни на своих лесничьих розвальнях, то, как и положено деревенскому ухарю, стоя правил белой невысокой, но откормленной кобылкой. Да так лихо, что на перестук копыт и гиканье сбегалось все свободное на этот час женское население, завистливо провожая глазами молодого лесничего.
На Крещение Сашка затеяла купание в проруби. Солнце уже спряталось за лес, и ясный закат разлился в половину неба. В проруби дробился ранний месяц, тонкой паутинкой плавал лед. Сашка мялась, не решаясь раздеться на морозе.
– Знаешь, я слышала, что в крещенскую ночь небеса раскрываются и ангелы слышат наши желания. – Она посмотрела в ясную вечернюю синеву.
– Зод убит…
– Как убит… За что?
– Ты должна знать, за что…
Никто из сидящих за столом не пошевелился. На нее не смотрели.
– Кобальт, миленький, почему все молчат?
– Ты хочешь знать, что случилось, ну слушай: Зод погиб. Его вызвали на встречу от твоего имени.
– Нет! Не может быть!
– А ну-ка выйдем, поговорим.
Выворачивая руку, Кобальт выволок ее на заснеженный балкон. Она даже не сопротивлялась смятая, уничтоженная.
– Говори, как это могло случиться. Я не выпущу тебя отсюда, пока не сознаешься.
Судорожно, разрывая остатки фаты она вытащила чашу.
– Я нашла ее, нашла чашу!
– Ну-ка дай сюда. – Кобальт выдернул чашу из ее рук.
Он на просвет изучал прозрачную вязь, в маленьких, загнанных под лоб глазках метались бесовские искры.
– Все из-за этого зеленого фуфла… Зод мне рассказывал эту сказку. Когда-то она была цельным камнем, может быть, единственным во всей Вселенной сапфиром чистой воды. Это была сама небесная роса, чистая, незамутненная. Но человек не успокоится, пока не изнасилует природу. Из священного камня были выточены скрижали с заветами самого Господа Бога. Но дуракам закон не писан. Скрижали вечности не уцелели, да и как им уцелеть, если они всего лишь слепок с человеческой души, которая продолжает мельчать. Тогда из священных обломков возникла чаша Искупления. Но и этого оказалось слишком много. Разбить. Разбить вдребезги. На миллионы осколков и развеять на четырех ветрах, чтобы и пылинки не осталось. И больше никаких смертей и поисков Грааля. Все равно это никому не нужно.
Сашка взмолилась:
– Не надо, Кобальт…
Кобальт зловеще-торжественно поднял чашу: «Вдребезги так вдребезги…» Черты лица расплылись, словно расплавились от близкого жара.
Сашка повисла на нем, но он отбросил ее и снова поднял руки с чашей.
– Не смей, не надо, – цепляясь за балкон, Сашка пыталась дотянуться до Кобальта.
Вдруг Кобальт коротко вскрикнул и выронил чашу в метельную тьму… Тяжело переводя дыхание, он протянул Сашке пустые ладони. На сожженной коже проступали волдыри, местами кожа обуглилась. Он изумленно разглядывал свои руки, как будто сквозь боль обрел некое ценное доказательство.
Сашка выскочила на улицу. Под окнами лежал неглубокий, рыхлый снег, и она вскоре нашла чашу. Снег под ней расплавился, но чаша была цела.
Сашка вернулась в комнату, не смея приблизиться к поминальному столу, опустилась на ковер. Кобальт, сидел, уткнувшись лицом в обожженные ладони.
– Ты, ты во всем виновата! – Не глядя на нее, он глухо вылаивал слова. – Они пришли по твоим следам. Ты хочешь узнать все? Тогда слушай. Его схватили, привезли сюда. Его пытали на глазах у Герды.
– Что с ней? Она жива?
– Лучше бы она умерла. Она в психушке, ребенок родился мертвым.
Она выдумывала сотни запутанных ходов, ведущих от нее к Зодиаку, где-то на этих путях была расставлена ловушку, в которую попал Зод.
– Стропы, – наконец прошептала она. – Мы забыли убрать стропы на крыше… Но разве можно узнать что-либо по стропам?
– Почему бы нет?
– Тогда в мае, перед слетом, он все пометил, чтобы не увели. Ведь ты выходила на его сайт по паролю «Зод»… Они могли отследить по сети.
– Но зачем, зачем им понадобилась его смерть?
– Канал «Апломб» и «Дебора» вкупе с «Плазмой» готовят переворот в коммуникациях. Об этом журналисты вопят уже третий месяц. Там миллиарды крутятся, но им до зарезу нужна эта древняя посудина. Они искали чашу, когда отслеживали сайты, когда пытали Зодиака и Герду. Давай выкладывай начистоту, откуда она у тебя взялась?
Кто-то помог Сашке подняться с пола, чьи-то руки водрузили чашу посреди поминального стола. Сашка рассказала все, что знала о Граале, найденном в подземельях Московского Кремля, и то, о чем только догадывалась. Когда она замолчала, подал голос Отшельник.
Этот человек был еще молод, но волосы и брови Отшельника были серебристо-седыми. Просторное рубище из мешковины, перепоясанное веревкой, болталось на худых плечах. Отшельник был слеп, хотя его светлые глаза были целы, и смотрели неподвижно и твердо. Резко суженные зрачки его глаз, должно быть, отражали невидимое солнце в зените.
Отшельник взял в руки чашу, потрогал барельеф на ободе, пальцами читая выпуклую вязь, и заговорил сухо, без выражения, словно бегло читал текст, вписанный в зеленоватый камень:
– Все древнейшие города Земли стоят на семи холмах: Рим – «Человек», Иерусалим – «Царь Севера», Москва и Дамаск – «Кузнецы». Семь холмов, семь праведников – суть магические якоря, брошенные во времени.
Каждый шаг человечества на пути созидания оплачен дорогой ценой. Этот закон, «закон предначальной жертвы» пронизывает мироздание. В древности он обрел форму строительной жертвы перед закладкой стен города или храма. И это не просто магия начала, древние понимали – это их «строительные» жертвы, положенные в фундамент древних крепостей, кремлей, кромов и «детинцев» на тысячелетия вперед освящали и оберегали города.
Теперь о главном: Москва покоится на куполе древней плиты, на крышке гигантского люка. Он, как печать, замыкает собою огромной глубины море. Крышка эта похожа на слоеный пирог из осадочных пород, бывшей органики, мягких, проточенных водою известняков. Этот карстовый слой имеет толщину около 300 метров. Он испещрен тоннелями метро, бункерами, подземными руслами, историческими подземельями, провалами. Соседние плиты платформы – базальты. Стоит карстовой «крышке» дать трещину, и Москва сложится, как книга, и провалится в бездну между двумя скалами.
Кремль, Коломенское, университет, Крылатское могут оказаться в зоне первичных провалов. Москва – самая настоящая сейсмозона, но за всю историю дальше трещин в стенах дело не шло. Город покоится на четырех «китах» – опорных точках по косому кресту. Стоит разрушить или поколебать хотя бы одну, и разрушение пойдет по спирали, опоясывая город. Каждый житель Москвы хотя бы раз слышал об этой опасности, но никто не боится землетрясений: «эффект привыкания» очень силен.
В легенде об основании Москвы упоминается семиглавый зверь. Он явился князю Долгорукому на подступах к высокому холмистому брегу Москвы-реки, где позднее на месте сожженного имения боярина Кучки был воздвигнут град Москов. Москва возникла на крови, и зверь, порождение Бездны, вышел на запах крови. Явление чудовища было грозным предупреждением волхвов. Семиглавый зверь Апокалипсиса тоже выходит из моря. Все эти грозные пророчества свидетельствуют о реальной опасности.
Герб Москвы – Егорий Змееборец, его копье поражает Тифона, Зверя Бездны, загоняя его обратно в преисподнюю. Это отражение вселенской битвы Горуса и Сета, света и тьмы, жизни и смерти. Змееобразное чудовище, Тифон, – символ катастроф, грозящих Земле. Астрономам известна мертвая звезда Тифон: раз в несколько тысячелетий она приближается к Солнцу, и всякий раз она способна оборвать жизнь нашей солнечной цивилизации. Последнее явление Тифона совпало с гибелью Атлантиды. Близится новое явление черной звезды. Древние знали: мир материален лишь на одну треть. Две другие его части тонки и духовны. Духовность землян способна далеко отбросить мертвую звезду, но для этого каждый должен победить Тифона в самом себе, в своей душе и теле.
Но от Зверя Бездны была предусмотрена и вполне материальная защита. Ее сотворили кудесники, в чьих руках была судьба народа, его талисманы и реликвии. В многоуровневых подземельях, в резона-торных камерах были установлены кристаллы кварца и драгоценные камни. Они составляли замкнутую энергетическую цепь. Наши предки знали о магических свойствах «цепи» и использовали ее в хороводах, при обходах полей и градов для оздоровления, для защиты посевов и для победы над врагом. Отголоски этого знания еще можно найти в народных танцах и религиозных церемониях. Вел хоровод человек особой силы: волхв-мудрец или женщина-берегиня. Кольцо кристаллов так же замыкалось «генератором»: реликвией, панагией, предметом недосягаемой святости. Системы были совершенны, точны и лишь на первый взгляд материальны.
«Москва – Третий Рим. И четвертому не бывать» – эта формула родилась после того, как под ударами Турецкой империи пала Византия, и Константинополь передал свой статус «котехона» – «удерживающего» – златоглавой Москве. От чего должна удерживать Москва, достаточно ясно говорит исторический пример: турецкий султан Мехмед II, сокрушивший Византию в 1453 году и превративший христианские храмы и дворцы в груду развалин, рьяно насаждал слово пророка, но при этом открыто содержал два гарема; один был полон женщинами разного возраста, а в другом содержались мальчики.
Москва – Белый град – священный оплот устоев, чести и добродетели, город, отражающий натиск Зверя Бездны, в православной традиции его именуют Антихристом. Несколько десятилетий генератором защиты, ее сердцем был Грааль. Чаша гасила разрушительный резонанс в подземельях. Священная чаша была основанием небесного храма, опорой защитного купола над Москвой. Стоит ей исчезнуть, великая империя распадется и Зверь Бездны поднимет головы. Теперь Москва – это гигантская сосущая воронка, «черная дыра», Вавилонская блудница, проклинаемая на окраинах метрополии, генератор разрушения великой империи.
Древний змей поднял головы, но есть тот, кто сможет противостоять ему. Это ангел нации, ангел Святой Руси. У каждого народа есть свой небесный защитник.
– И все это заложено в гербе Москвы, в образе Георгия Победоносца? – Сашка все еще не верила в то, что слышала в эти минуты.
– Да, этот образ древний, как человеческий род. В церковных книгах можно прочесть, что Георгий Победоносец – христианский святой. На иконах Георгий смугл и темноглаз, именно так выглядел византиец эпохи Диоклетиана после того, как необратимое смешение светловолосых и голубоглазых греков с племенами Малой Азии навсегда изменило их облик. Император язычник Диоклетиан, по преданию, казнил христолюбивого воина за отказ присягнуть кумирам. Но это лишь вершина мифа.
Имя святого воителя очень символично. Гор – египетский бог с головой сокола был сыном Осириса-Солнца. Осириса растерзал коварный Сет-Тифон, но Горус настиг Тифона и сбросил его в бездну. Русское имя Егорий, Егор означает Божественный Сокол. Образ Егория наиболее близок к мифу о Горусе-победителе.
Сказ о змееборце – самый древний миф индоариев. Он зародился в полярных областях, где наступление долгого «дня» воспринималось, как окончательная победа солнечного ратника над чудовищем.
В легендах Зороастра первый человек, герой Гима-Вара был изгнан с полюса драконом Мрака и Холода, но ему предстоит вернуться в полярный рай, когда дракон будет побежден. Арктический мир – родина культуры. Так, изначальной матрицей самых чистых и ранних мифов стали наблюдения за солнцем у арктического полюса, выше двадцать третьей параллели. Это круг Туле, родина рун и традиции высокого Норда.
«Культура пошла белыми людьми с Севера», и это очень важное для нас упоминание, ведь спонтанное зарождение культуры невозможно, она всегда передается от высокоразвитых пришельцев, как зерно, готовое взойти на новой почве. Изначальный Свет Севера, недосягаемый континент смысла растворился в образах и мифах. Яблоневая страна, Света-двипа, Авалон, Земля Кабана – эти имена не умерли, они оживают в нас, и мы ощущаем внутренний ток, зов сердца, притяжение магнита, когда выходим на путь предельной простоты и чистоты Севера.
После исхода культуры, после ее падения с изначальных полярных высот миф измельчал, но сохранил свой героический смысл. По мнению древних египтян, гигантский «крокодил» с наступлением ночи глотает Солнце и выпускает его поутру, побежденный защитником света.
Подступы к Москве охраняет древнее воинское божество, воин Света, защитник Жизни, он продолжает мистерию Норда, мистерию победы Света над Тьмой, и его белый конь – продолжение его энергий, символ неукротимой воли и очищенных желаний.
По преданиям Азии, десятым Аватарой будет космический всадник Калки на белом коне со сверкающим копьем в руке. Он явится, чтобы сокрушить силы зла. Он истребит демонов и восстановит дхарму – добродетель, он подготовит грядущее возрождение мира. Произойдет это в конце Кали-Юга, то есть в конце нашего исторического цикла. Приход десятого «белого» аватары уже близок.
Сашка потрясенно молчала: в пучинах времени, в глубинах древних мифов теплился вечный, неугасимый огонь, и едва почуяв в себе это пламя, она становилась спокойной и гордой, словно этот грядущий воин Света был ее кровным братом и защитником.
Умолк и Отшельник, но, припомнив что-то, Сашка задала новый вопрос, чтобы узнать как можно больше, пока говорит слепой мудрец.
– В том, как был найден Грааль в подземельях Кремля, есть одна неразгаданная тайна. Я так и не смогла объяснить ее для себя.
– Говори.
– Когда раскрылся тайник с чашей, в подземелье горели зажженные лампады. Неужели это возможно, чтобы лампада горела несколько десятков лет?
– Это очень важное свидетельство. Оно означает, что тайный мир продолжает посылать одобрительные знаки. «Вечные лампады», «звезды» – сокровища языческого мира, христиане называли их дьявольским изобретением, созданным для приманки доверчивых душ. Все чудеса, известные на земле, имеют абсолютную физическую природу, но более тонкую, чем явления грубо-материальные, ее свойства ускользают от нас, но в древности они были хорошо известны, и люди прошлого умели использовать их. Они были хорошо знакомы с их вполне земным происхождением. Человек способен изучить мир ровно настолько, насколько он знает самого себя. Огрубление наших знаний о мире, нашей науки, невзирая на то, что она уже проникла в некие тайны вещества, идет от полного отрицания божественной природы в человеке, от неверия в его волшебные возможности.
Феномен вечного горения без убывания топлива был хорошо известен волхвам и жрецам античности. Эти «умные ребята» знали секрет превращения вещества в свет без убывания масла в лампаде. И Вечный Двигатель, подобный генератору Николы Теслы, и Философский Камень были некогда известны человечеству, но с наступлением «Темных веков» мудрость древних была утрачена.
Есть несколько интересных историй об открытии вечно горящих ламп в различных частях света. Самая известная, пожалуй, произошла несколько веков назад, когда в гробнице, найденной вблизи Аппиевой дороги, нашли горящую лампу. Помещение было герметично закрыто более полутора тысячелетий. В хрустальном гробу, наполненном прозрачной жидкостью, лежало тело прекрасной девушки с длинными золотыми волосами. Казалось, смерть наступила несколько минут назад. Внутри гробницы были найдены горящие лампады. Побывавшие в гробнице рассказывали, что ветерком при открытии склепа задуло огоньки в нескольких лампадах, и они больше не засветились. Полагают, что это было тело Туллионы, дочери Цицерона, великого оратора Древнего Рима.
Вечно горящие лампады были открыты во всех частях света. Не только в Средиземноморье, но и в Индии, Китае и Южной Америке есть свидетельства об огнях, горящих непрерывно без топлива. Прошли столетия, но вечные огни в храмах и алтарях древности остались загадкой. Попытки новорожденного христианства объяснять существование неугасимых «светочей» кознями дьявола привело к исчезновению большинства чудес античности, а то, что все же осталось, было насильно вырвано из языческой почвы и присвоено новорожденным культом.
В раннем Средневековье была найдена лампада в Англии, которая горела с третьего века нашей эры. Монумент, в котором находилась лампада, возможно, был гробницей отца греческого императора Константина Великого.
Самая последняя горящая лампада была найдена в Англии. При ней находилось особое устройство, приводимое в действие камнем. В то время у всех на устах была тема тайных обществ, тамплиеров и розенкрейцеров, поэтому общественное мнение пришло к выводу, что найдена гробница высокого розенкрейцера. Действительно, в гробнице основателя ордена Отца Розенкрейцера под потолком горела вечная лампада. Этот орден хранил тайну вечного горения так же трепетно, как и прочие свои тайны, и даже капля из всех таинственных изобретений, способных изменить лицо нашей цивилизации, не просочилась сквозь его ладони.
Последними, кто пытался раскрыть тайну вечного огня, были алхимики. Они убедились, что фитиль волшебных ламп может быть сделан из нитей асбеста, алхимики называли его «шерстью саламандры». Масло для лампад имело таинственную природу, которую им раскрыть не удалось.
– Но если лампады были зажжены в катакомбах под Москвой в сороковые годы, значит, где-то еще есть люди, которым известен секрет «вечных ламп».
Отшельник молча кивнул.
– Кто они?
Вместо ответа Отшельник протянул руку к погасшей свече, и она вспыхнула, сначала робко, словно огонь с трудом раздвигал пепельные волокна. Отшельник поднес ладонь ближе: язычок пламени затрепетал и развернулся, как парус.
– Орден Хранителей чаши пережил тысячелетия. Именно они в апреле 1945 года перенесли тайный трофей, чашу Искупления, в подземелья Кремля. Вам предстоит вернуть чашу, но прежде надо сокрушить Тифона, Зверя Бездны.
Алексей засветло обежал на лыжах Тишкину падь, и с обхода возвращался уже в сумерках. Темнело рано. Едва разгоревшись, солнце уже клонилось к закату. Жесткий морозец кусал сквозь ватник, выцарапывал из-под свитера затаенное тепло.
Этот самый короткий день в году звался Спиридоном Солнцеворотом. Мерклые дни и долгие ночи зимнего солнцестояния были как священное безвременье, когда еще не рожденный мир дремал в своем истоке, и не существовало еще ни тьмы, ни света, ни жизни, ни смерти. И даже вечное, победоносное солнце в золотой своей ладье опускалось в страну мертвых и светило в иных полях и землях. Но за широкой, во весь горизонт, спиной Спиридона, одетого в лохматый снежный тулуп, уже готовился народиться молодой свет: Белый ягненок, ярый агнец грядущей весны.
Навстречу пахнуло березовым дымком. Алексей втянул ноздрями дух близкого очага. Зычным стрекотом сыпанули сороки: первые в лесу доносчицы. «Агриппина. Это она вернулась, топит печь, печет хлеб, ждет его, оголодавшего после лесного похода…» – и от этой догадки залилось жаром лицо и зашумело в висках.
Алексей прибавил лету лыжам и, чтобы скоротать путь, свернул в рощу. Разрезая сугробы, он шел напрямик, потом встроился в лосиный след и побежал, сняв шапку и отирая вспотевшее лицо. То, что проснулось в нем там, в хлеву, сладко пахнущем травяной прелью и сеном, не ушло, не забылось, не стихло, а разгоралось с каждым днем. «Дурак, как есть дурак!» Только дурак размахивает кулаками после драки и бежит в погоню за недостижимым журавлем желания. Ни долгие изнуряющие обходы, ни трудный лесной обиход, ни боль от расставания с Егорычем не только не унимали, но лишь сильнее распаляли это беспокойство и жар. Он с тайной радостью вспоминал каждую минуту последнего вечера с Гриней. Но в воображении все было не так, и даже черные косы Грини на миг светлели, выцветали как пшеничное поле, и агаты глаз обретали ясность и глубину летнего неба. И уже другая девушка навзничь лежала перед ним в ворохах сена, та самая долгожданная…
Велта давно исчезла впереди, она тоже рвалась к дому.
Света в окнах не было. Не сбросив полушубка, Алексей влетел в избу. В лицо пахнуло запахом распаренных трав, грибами, мехом, духом лесного зимовья и тонким ароматом дорогих духов. В избе было пусто, но печь весело потрескивала. На столе стоял горячий самовар.
Цепочка следов тянулась за огород в баньку. Следочки вились ровной стежкой: так ходят сторожкие лисы-огневки и молодые, стройные женщины. На подгибающихся ногах Алексей добрался до бани. Окошко изнутри заволокло густой изморосью. Внутри ничего нельзя было разглядеть. Вода опадала с шелковым шелестом и раздавались тугие удары веника.
Он отворил дверь и ввалился в баню. Внутри испуганно стихло. Он толкнул дверь парной и вошел под низкую притолоку: Александра! Оранжевый лепесток свернулся и едва не угас под ветром. Светлая, в дрожащей чешуе золотых капель Сашка смотрела на него, прикрыв живот березовым веником. И в следующий миг, раскрывшись, шагнула к нему. Быстрые горячие руки обшарили его лицо, шею, скользнули под свитер, заметались по выстывшей на морозе груди, следом жаркими влажными розами расцветали поцелуи. Он дернулся, хотел уйти, не веря ей. Боль резанула по изуродованному лицу и обрубку руки, он отодвинул ее и выскочил из баньки, но она метнулась за ним блестящая, розовая, упала на снег, вымаливая прощение, и он запоздало поразился чуду, происшедшему с ней. От ее увечий не осталось и следа, она, словно заново рожденная, светилась изнутри, и он, не верящий словам и клятвам, поверил этому свечению. Он слышал, как в выстуженном их недолгой борьбой предбаннике она расстегивает и стаскивает с него рубаху и, вжимаясь горячим распаренным телом, увлекает за собой в темную воронку.
Они не сказали друг другу ни одного слова. Беспокойная Велта подрывала лапами крыльцо баньки, а они лежали на теплом полке, не в силах разомкнуть руки.
– Прости, прости меня за все… – шептала Сашка.
– Молчи… Молчи… Сашенька… Я только теперь понял, что любовь – в молчании… Все вокруг нас любит и молчит…
Он все еще боялся вспугнуть миг близости и тихого нереального счастья.
– Что это? – на рассвете спросил Алексей.
Банька все еще берегла живое тепло, но по полу уже крался мороз, и на стеклах наросли морозные лилии: отпечаток рая на влажной пленке земного бытия. В этом льдистом свете Сашкино лицо казалось тонким, прозрачным. Она сжимала в ладонях зеленоватую чашу. Чаша роняла изумрудные отблески на Сашкину грудь и колени.
– Это чаша Мира, она запомнила нашу любовь.
– А без этой ночи чаша Мира была бы неполна? – улыбнулся Алексей.
– Помоги мне… – Сашка раскалила на углях кочергу и протянула Алексею. – Там на шее, под волосами есть метка: маленькая коронка. Это коготь зверя, выжги его!
Когда все было кончено, Сашка протянула ему два блестящих кольца на ладони.
– Давай обменяемся кольцами. Это не просто подарок, это – благословение. Человек, который подарил их мне, сказал, что я обязательно найду Грааль и встречу любовь.
Затаив дыхание, Сашка надела на его руку стальное кольцо, на гладкой поверхности заиграл золотистый рассветный блик.
– Не обещаю тебе, Саша, золотой судьбы. Все мое богатство – лес да Дели. Но сталь крепче золота. – Он надел на ее палец узкий стальной поясок. Сашка всмотрелась в отполированное до блеска стальное колечко, подышала на него, и поцеловала Алексея в губы.
Сквозь лапы елей розовело рассветное небо. Даже в самый ярый полдень солнце не поднималось выше лесного гребня. Алексей вдохнул чистоту леса и утра. Пришел его солнцеворот, возвращение его солнца, его любви и сил. Исцеленный, вычищенный, святой, он пил этот синий воздух, и благодать снегов, и свет тающей в небе звезды. Убеленный снегами мир сиял новизной. Огромное алое солнце проливалось в зеленую хвойную чашу. Он обтерся хрустящим снегом, чтобы хоть немного пригасить в себе кипение и сжигающий изнутри огонь, прихватил увесистый снежок, и вновь нырнул в баньку.
Сморенные счастьем, они проспали до первых ясных звезд.
– Звезды-то какие! Не наглядеться! – шептала Сашка. – Помнишь, нас в школе учили, что жизнь есть способ существования белковых тел, и никакой тайны. Посмотри, они ведь тоже живые. Но если жизнь – одна из фаз остывания материи, что-то вроде плесени, тогда этой плесени все позволено.
– А знаешь, вон та звезда спасла мне жизнь.
– Полярная?
– Да… Мы четыре ночи по ней из окружения выходили, и только молили, чтобы за тучами не скрылась. Когда война, мир сужается, уже мало что чувствуешь, хотя и видишь больше. А тут смотришь в небо, на вечный свет, и страх куда-то уходит, и понимаешь, что жизнь твоя не может просто так оборваться. Ну, тело, конечно, может миной разорвать, или снайпер насквозь продырявить, и даже память может отшибить, но есть что-то тайное, глубокое. Оно останется…
Румяной снегириной стайкой мелькнули новогодние праздники. Ни Алексей, ни Сашка не знали, когда наступил Новый год, Рождество, но каждый день добавлял света. Только на Крещение они опамятовали. Сашка хозяйничала в избушке, превратившись в очаровательную барышню-крестьянку. И Алексей вдруг расцвел, словно кто-то плеснул в него живой водой и веселой силой. Глаза, прежде глубокие, тихие, с затаенной горечью, теперь смотрели с игривой и грозной лаской, едва он задевал взглядом Сашку. За эту зиму он стал крепче и шире в кости, словно добрал недоданную силу, и если появлялся в Ярыни на своих лесничьих розвальнях, то, как и положено деревенскому ухарю, стоя правил белой невысокой, но откормленной кобылкой. Да так лихо, что на перестук копыт и гиканье сбегалось все свободное на этот час женское население, завистливо провожая глазами молодого лесничего.
На Крещение Сашка затеяла купание в проруби. Солнце уже спряталось за лес, и ясный закат разлился в половину неба. В проруби дробился ранний месяц, тонкой паутинкой плавал лед. Сашка мялась, не решаясь раздеться на морозе.
– Знаешь, я слышала, что в крещенскую ночь небеса раскрываются и ангелы слышат наши желания. – Она посмотрела в ясную вечернюю синеву.