Страница:
* * *
Смеляков остановился перед дверью своего кабинета. В щели под дверью виднелся белый конверт.«Ещё один», – ухмыльнулся Виктор и открыл дверь.
– Здравствуйте, Виктор Андреевич, – сидевшая за столом худенькая секретарша улыбнулась Смелякову.
– Здравствуйте, Таня. Нам почта поступила, а вы и не заметили, – сказал Виктор.
– Ой, не видела. Тихонько подсунули.
Нагнувшись, Виктор подобрал конверт и осмотрел его.
На тщательно заклеенном конверте не было никакой надписи, но Смеляков твёрдо знал, что послание адресовалось ему.
Смеляков прошёл в свой кабинет.
– Таня, сделайте мне чаю…
Он сел за стол и вскрыл конверт. Быстро пробежав глазами по письму, он поцокал языком и вздохнул.
– Любопытно…
Едва отдел обустроился в Белом доме, почти сразу, как по мановению волшебной палочки, отовсюду посыпались анонимки. Вот и сегодня кто-то подсунул очередную бумажку. Анонимка – не документ, но нередко она содержит полезную информацию.
Смеляков остановился перед своим столом и услышал голос секретарши из переговорного устройства:
– Виктор Андреевич, к вам Трошин.
– Хорошо.
Дверь беззвучно отворилась, и Смеляков увидел молодого человека с бодрой улыбкой на лице. Сергей Тро-шин пришёл в СБП из Службы внешней разведки. Год назад он вернулся из пятилетней командировки во Францию. Эта была его первая долгосрочная поездка, и Тро-шин сумел в полном объёме проявить свои профессиональные качества. О разведке с ним завели речь, когда он учился на последнем курсе МВТУ им. Баумана. Сергей согласился, поэтому за одной учёбой сразу последовала другая, затем два года кабинетной работы, парочка двухнедельных командировок в Бельгию и Швейцарию, а затем пять лет в Париже. Он легко сходился с людьми, быстро обрастал связями, любил вникнуть в суть поручаемых ему вопросов.
Смеляков сел за стол. Трошин устроился напротив и начал докладывать. Речь шла о полученной на прошлой неделе информации о том, что кто-то из аппарата правительства пролоббировал квоту на нефть одной малоизвестной фирме, причём деньги, причитавшиеся государству от этой сделки, в казну не попали. Кто лоббировал и с какой целью, источник информации не знал. Указал только фирму – АО «Проминформкооперация». Трошин уточнил:
– Президентом «Проминформкооперации» является некий Родионов. Он не раз бывал в Белом доме. Пропуск ему заказывали из секретариата премьер-министра.
– Любопытно.
– Как известно, руководитель секретариата – Геннадий Петлин. Пропуск заказывала его личный секретарь, скорее всего, по указанию самого Петлина. Но это надо проверить.
– Что ещё? – спросил Смеляков.
– Мы выяснили, что «Проминформкооперация» – фирма очень маленькая и никогда прежде нефтью не занималась.
– Не занималась нефтью? А получила право на экспорт… сколько там было?
– Два с половиной миллиона тонн нефти.
– Это серьёзно. Это солидная часть российского экспорта нефти.
– Официально дело выглядело так, – начал рассказывать Трошин. – В мае этого года президент «Промин-формкооперации» Родионов обратился с письмом к премьер-министру с просьбой дать ему право на реализацию двух с половиной миллионов тонн нефти и полностью освободить от уплаты налогов. Почти сразу, в том же месяце, Комиссия по оперативным вопросам правительства постановила: поддержать просьбу и освободить фирму от уплаты таможенных пошлин, так как нефть выделяется для государственных нужд.
Трошин многозначительно замолчал.
Смеляков долго смотрел перед собой, затем проговорил:
– Значит, всё решилось в считанные дни. Никаких проволочек. И это здесь, в Белом-то доме, где размах бюрократии не поддаётся никакому описанию, а они такое дело провернули на раз… Выходит, эта сделка была кому-то очень выгода… А что у нас по Родионову?
– Родионов Александр Петрович, генерал-майор Советской армии. В 1989–1992 годах возглавлял Московский радиотехнический НИИ. Параллельно с этим принимал участие в создании коммерческого банка. На счёт этого банка он перечислил крупную сумму денег, предназначенную для осуществления научно-исследовательских проектов. В результате оборонные разработки были сорваны, а Родионов получил с этой операции кругленькую сумму. Хотя специальная комиссия Минобороны вскрыла финансовые злоупотребления, никакого наказания Родионов не понёс.
– А в прокуратуру дела ушли? – спросил Смеляков.
– Да. Военная прокуратура провела проверку, но в возбуждении уголовного дела отказала.
– Естественно. Пока им не прикажут, они палец о палец не стукнут.
– Это ещё не всё.
– Излагай дальше.
– В материалах проверки обнаружено письмо на имя замминистра обороны Кобеца. В нём Родионов просил оказать ему содействие в поставках вооружения и боевой техники за рубеж. Прилагающийся список «искомого» просто огромен. По оперативной информации, это оружие Родионов намеревался переправить в Ливию. В начале 90-х он тайно встречался с ливийскими представителями. Помимо этого, в деле есть документы, где подробно излагаются механизмы прокачки шести миллиардов долларов США через один из коммерческих банков. 300 миллионов «зелёных» должны были достаться непосредственно лидерам Революционной ливийской джамахирии – Каддафи и Джеллуду.
Смеляков поднялся из-за стола и, сунув руки в карманы брюк, сделал несколько шагов по кабинету. Остановившись за спиной Трошина, он сказал:
– Это приобретает уже совершенно другой запах. Я могу, конечно, допустить, что Петлин не знает всех тонкостей столь богатой биографии господина Родионова, всё-таки правая рука премьер-министра не так любопытен, как мы, но выделение квоты на нефть прошло. Что ж, будем работать дальше… – Он горько ухмыльнулся и добавил: – Ну вообще, размах у них!
– Вот список фирм… Это пока предварительно. Фирмы, связанные с нефтяным бизнесом, которые особенно часто «ныряли» в Белый дом.
Смеляков взглянул на список:
– Так, так… «Балкан-Трейд». Смотри-ка, эти ребята в Белый дом, как на работу… Вот трудяги-то… Так… Хорошо… Разберёмся, со всеми разберёмся…
* * *
На заснеженной улице лежали груды мусора. Грязная газета, подгоняемая студёным дыханием зимнего ветра, лениво проползла вдоль тротуара несколько метров и зацепилась за ногу Сергея Трошина. Он не обратил внимания на истерзанный множеством башмаков лист бумаги и продолжал стоять, высматривая на витрине табачного киоска нужные ему сигареты.– Дайте «Кент», – он просунул деньги в приоткрытое окошко. – Спасибо.
Сергей достал сигарету из пачки и попытался закурить, но ветер задул пламя зажигалки. Трошин повернулся к ветру спиной и увидел перед собой молоденькую девчушку в коротенькой шубке.
– Эй, сигареткой не угостишь? – поинтересовалась она.
Трошин оглядел её. Волосы растрёпаны ветром. На стройных ногах – тонкие ажурные чулки. Очень хорошенькая. Только вокруг красивых глаз лежали тёмные круги усталости и безнадёжности – печать времени. Тро-шин протянул девушке сигареты.
– Тебя как звать?
– Лариса.
– Здоровье не загубишь, Лариса?
– Никотин – не самое страшное в жизни. – Лариса ловко прикрыла ладошками пламя зажигалки и жадно затянулась.
– Да я не про сигареты. – Трошин указал рукой на её почти голые ноги. – Окочуришься ты в такой одёжке, отморозишь много полезного. Не по сезону чулочки, работяга.
– Зато клиент лучше идёт. Сам-то не хочешь погреться со мной? У меня квартирка вот тут, за углом.
– Спасибо. Но меня греет только жена.
– Жаль. Ты видный. Приятный.
– Тебе сколько лет-то?
– А тебе на что? В моём деле годы – не главное. Я такое могу, чего тебе и не снилось.
– Тебе это нравится?
– «Нравится – не нравится, соси, моя красавица»… —
Она отвернулась. – Деньги получаю, а остальное мне по барабану. Всё труха, как говаривал Спиноза.
– Так ты философ?
Лариса выпустила сигаретный дым через ноздри и втянула голову в поднятый воротник.
– Философом я стану, когда свободным временем обзаведусь, а обзаведусь, когда деньжат вдоволь будет, – хмыкнула она.
– Вдоволь это сколько?
– Столько, чтобы жить по-человечески, трахаться только по желанию, а не по обязаловке. – Она поморщилась, словно прожевала лимон. – Что ты глупости спрашиваешь? Деньги – это удобно. Будь у меня бабки, разве я сейчас торчала бы в этих чулках на морозе? – Лариса с вызовом посмотрела Трошину в глаза. – Вот ты вроде нормальный мужик, а не идёшь со мной. Тебе трудно, что ли?
– Меняй профессию, иначе копыта отбросишь.
– Не учи, – поёживаясь, она отступила на пару шагов. – Думаешь, мало у меня учителей было? Во нажралась поучениями. – Девушка выразительно провела пальцем по горлу. – Слушай, а может, так просто деньжат подкинешь?
– Просто так – это подачка. Тебя подачка не спасёт.
– Да у меня каждый клиент – подачка. До зарезу нужна стабильная работа. И вообще…
Она обречённо махнула рукой и пошла прочь, притопывая ножками.
– Эй! Погоди!
Лариса остановилась, обернулась; на лице было написано ожидание:
– Чего?
– А если я помогу тебе пристроиться на нормальную работу?
– Чего-чего?
– Ты что делать умеешь?
– Трахаться…
– А ещё?
– Да пошёл ты…
Он пожал плечами и направился к своему подъезду.
Сказав Ларисе, что его греет жена, Трошин слукавил. Он не был женат. Женечка Веселова частенько задерживалась у него дома на день-другой, а однажды случилось, что прожила с ним целую неделю. Но она никак не соглашалась стать женой Трошина. Впрочем, однажды Женя на своём дне рождения, представляя его какому-то пожилому мужчине, сказала: «Это мой муж». Сердце Трошина радостно забилось.
– Значит, – с надеждой спросил он у неё, – ты наконец-то решилась?
– Нет, Серёженька. Просто для этого старого обормота я хочу быть мужней женой.
– А он кто?
– Профессор и ужасно занудный приставала…
Вспомнив эту сцену, Сергей горько вздохнул. С каждым днём он всё острее чувствовал боль разлуки с любимой женщиной.
«Милая моя Женечка…»
На ходу развязывая галстук, Сергей зашёл на кухню и воткнул в розетку чёрный шнур электрического чайника. Из кармана пиджака вынул конверт и достал из него фотографии. По большей части на них была изображена Женя. Тро-шин горько вздохнул и быстрым шагом двинулся в комнату. Плюхнувшись на диван, он поставил себе на колени старенький телефонный аппарат и покрутил диск, набирая номер.
– Алло, Женя, здравствуй… Да, это я… Где пропадал? Работы много… Собственно, я и не пропадал. Каждый день названиваю тебе, а ты всё занята и занята. Ужасно соскучился, хочу тебя увидеть. Может, приедешь? – Он метнул взгляд на настенные часы. – Или поздно уже?
Он представил, как Женя сидит в своей тесной комнатке за столом, обложенная кипами книг с торчащими из них закладками. На её рабочем столе всегда лежало много книг.
– Дело не в поздно, – отозвался женский голос из трубки. – Просто я занята, Серёж.
– Ты не одна?
– Сразу «ты не одна»! Ну разве так можно? – По голосу Жени Трошин понял, что она улыбнулась. – Я работаю! Мне за два дня нужно доклад подготовить для конференции. Понимаешь? И ещё статья висит на мне…
– Хочешь, я через часок заеду за тобой? А ты пока доделаешь свою работу, ладно?
– Серёж, я на самом деле не могу. Мне правда некогда, просто зашиваюсь. Вдобавок мама захворала, простыла. Так что я на несколько дней привязана крепко.
…Женя откинулась на спинку кресла и провела тонкими пальцами по лбу. Она хорошо знала, насколько Тро-шин привязан к ней. Никто не любил её так пылко и преданно. Ей всегда было хорошо с Сергеем, даже слишком хорошо, и это пугало. Женя любила свою работу, пожалуй, больше всего остального. Этнография была её единственной страстью. В комнате со стен взирали страшные туземные маски и деревянные куклы, висели ожерелья, погремушки и связки перьев, над дверью красовался овальный кожаный щит – о каждом из этих предметов Женя могла вдохновенно говорить целыми сутками…
– Серёжа, – нежно проворковала она в трубку. – Не обижайся. Через пару дней я освобожусь и буду вся твоя. Ты мне веришь, милый?
– Верю. Только тебе и верю, Женечка…
– Целую тебя.
– Я тоже.
Он положил трубку на рычаг. «Что ж, буду пялиться в телевизор. И водки жахну… Ну почему она так привязана к своей работе? Что она нашла в этой проклятой этнографии?»
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. 1–10 ЯНВАРЯ 1995
Смеляков посмотрел на жену и осторожно провёл тыльной стороной ладони по её щеке.
– Что-то не так? – спросила Вера.
– Всё, как всегда, прекрасно. Просто иногда на меня накатывает нестерпимая нежность и хочется расцеловать и удушить тебя в объятиях.
– Расцелуй…
Они стояли на лестничной клетке перед дверью в квартиру Жуковых. Виктор привлёк Веру к себе и прижался губами к её лицу. В тот же момент замок громко щёлкнул, дверь распахнулась.
– Ага! – воскликнул возникшая на пороге Лена. – Вот я и застукала голубков. Столько лет женаты, а всё целуетесь.
– Долго не открываешь, подруга, – улыбнулась в ответ Вера, – вот нам и приходится развлекать себя.
– Проходите.
– С Новым годом! – Виктор протянул Лене шампанское и коробку шоколадных конфет.
В коридоре появился Борис, как всегда, подтянутый, однако во взгляде его сквозила печаль, от былого боевого духа ничего не осталось.
– Привет, ребята. Сто лет не виделись, – проговорил он. – Рад, что вы заехали.
– С Новым годом, Боречка! – Вера поцеловала его в щёку.
В комнате они увидели незнакомого человека чуть старше тридцати.
– Это Алексей Нагибин, – представил его Борис.
Смеляков пожал Нагибину руку. Лицо Алексея показалось ему знакомым.
– Мы раньше не встречались?
– Не припоминаю, – признался Нагибин.
– Он на телевидении работает, – пояснил Борис. – Может, ты репортаж какой-нибудь на Петровке снимал? – подсказал Жуков. – Виктор до недавнего времени в МУРе трудился.
– Я там не раз бывал, – сказал Нагибин. – Могли и пересечься где-то…
– Да, где-то я вас видел.
Нагибин был знаком с семьёй Жуковых давно. Его отец служил в КГБ с Николаем Константиновичем, отцом Бориса, но нелепо погиб, когда Алексей ещё учился в школе. Николай Константинович считал своим долгом оказать Алексею протекцию и помог при поступлении на факультет журналистики МГУ, затем пристроил его в газету «Московский комсомолец». Там Нагибин мог бы просидеть до конца жизни, пописывая незатейливые статейки, но после августовского путча 1991 года произошли такие крутые перемены в жизни страны, что они затронули всех от мала до велика. Президент России объявил о создании нового телевизионного канала «Россия», и Алексея пригласили в объединение «Республика» в программу Александра Радова «Nota Bene», он стал много ездить по стране. Программа рассказывала обо всём: язычниках, политиках, экстрасенсах, наркоманах, ночных клубах, однако, несмотря на почти полную вседозволенность, «Nota Bene» потихоньку загнулась. Впрочем, Алексей не удивился произошедшему: он видел, что на Российский канал отовсюду хлынули не профессиональные журналисты и режиссёры, а все, кому по той или иной причине хотелось сменить обстановку и сделать карьеру на новом месте, пробившись на телевизионный экран. И если Алексею нравилось осваивать премудрости новой специальности, проводить ночи напролёт за монтажным столом, учиться операторскому искусству, чтобы стать настоящим мастером своего дела, то иные его коллеги чувствовали себя вполне удовлетворёнными, стряпая скороспелые «жареные» сюжеты. Алексея направили на новый проект, называвшийся «Будни». Нагибин рассказывал о повседневном труде рабочих, художников, милиционеров, крестьян, побывал и в кабинетах Лубянки, и на подмостках эротических театров. Всюду ему было интересно. Не вдохновляли только одни люди – политики. Алексею выпало брать интервью почти у всех молодых политиков, но ни Григорий Явлинский, постоянно оглядывавшийся на своего советника, ни Анатолий Чубайс, говоривший с вдохновенной убеждённостью о сказочных перспективах приватизации, ни Борис Немцов, взахлёб рассуждавший об открывшихся перед ним политических горизонтах, ни все остальные не внушили Алексею доверия. Наоборот, от них разило нестерпимо знакомым комсомольским пустословием, правда, их речи звучали в основном энергичнее, чем выступления партийных вождей советских времён, но обещания были столь же сладкими и огромными. И это отталкивало.
– Где-то я вас определённо видел, – убеждённо повторил Смеляков, глядя на Алексея. – Но никаких интервью я вам не давал…
Нагибин пожал плечами.
– Давайте-ка все за стол, – позвала Лена. – Я всего накупила… До чего ж удобно стало: всё в магазине есть. В любом киоске можно и ветчину купить, и вино, и торт.
– Да, – согласилась Вера, – пять лет назад о таком красивом столе можно было только мечтать…
– За встречу, – предложил Борис, когда все собрались за столом.
– И после этой рюмки перейдём на «ты», – добавил Нагибин, обращаясь к Виктору и Вере.
– Интересно было бы знать: чем дышит телевизионный мир? – спросил Виктор. – Мне эта область совершенно незнакома.
– Телевидение? Купается в страстях, – сказал Нагибин. – Жаждет денег. Но знаете, наше объединение «Республика» на сегодняшний день единственное, где нет рекламы.
– Скоро и вам впихнут её, – мрачно хмыкнул Борис.
– Пока держимся.
– Реклама приносит бешеные деньги. А сейчас деньги – единственная цель для подавляющего большинства. Мир сошёл с ума…
– Согласен, – кивнул Алексей. – Сейчас очень много мелких частных фирм появилось, которые делают рекламные клипы и всякую прочую заказную продукцию. А так как телевизионная аппаратура стоит очень дорого, то бандиты просто начали охоту за телевизионщиками.
– То есть?
– Нападают на съёмочные группы, отнимают телекамеры, – сообщил Алексей. – Знаете, сколько стоит «бетакам»?[9] Примерно двадцать пять тысяч долларов. Четыре удачных нападения – вот тебе и сэкономленные сто тысяч «зелёных». Как нам защитить себя? Моего приятеля исколотили так сильно, что он в больницу попал… Многие отказываются выезжать на съёмку без охраны. Но ведь мы не инкассаторы. Кто нас охранять будет?
– Вот вам и законы капитализма, – произнёс Борис.
– Не сваливай, пожалуйста, в одну кучу капитализм и бандитизм, – сказала Лена.
Борис проигнорировал слова жены и посмотрел на Виктора.
– Знаешь, раньше были хоть какие-то нормы морали. Люди спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо. Сейчас такого вопроса в нашей стране просто не существует. Вопрос ставится иначе: выгодно или невыгодно. Этим определяется каждый шаг. Разговоры о нравственности – чушь. Если безнравственность приносит выгоду, то все без колебания ведут себя безнравственно.
– Тут ты перегибаешь, – не согласился Виктор. – Есть ещё нормальные люди.
– Назови…
– Совесть и честь для меня многое значат.
– Ты же понимаешь, о чём я… Один или два человека во всей стране или даже в одной Москве – не в счёт. Ну пусть даже десяток или даже несколько сотен… Нет, мораль умерла.
– К сожалению, у нас сейчас ненормальная экономика, – вставил Алексей. – Отсюда проистекает большинство проблем. Сейчас выгодно воровать и быть жуликом. Иначе не выжить.
– Да при чём тут экономика! Экономика вторична! – Борис вдруг взвился и громыхнул кулаком по столу. – У нас нет гражданского общества! Сейчас каждый живёт и борется только за себя. А в Советском Союзе было гражданское общество!
– Что-то раньше я от тебя такого не слышал, – удивился Виктор. – Не ты ли клеймил позором нашу социалистическую державу?
– Критиковать недостатки и хотеть изменить жизнь к лучшему – вовсе не жажда революции. Нет, Витя, я никогда не был революционером, потому что всякая революция несёт разруху. Но когда случился путч, этот проклятый ГКЧП… Я пошёл к Белому дому и стоял там всю ночь… Я дал себя обмануть. Поверил, что Ельцин сможет трепотню Горбачёва превратить в настоящее дело. Я ждал, что «свободный рынок» принесёт нам процветание… Святая наивность! Прав был отец, когда говорил, что частная собственность приведёт страну только к бешеному обогащению одних и к абсолютному обнищанию других. Ты ведь помнишь, Витя, с какой убеждённостью я стоял на своём. И вот мы получили «процветание». Сплошное узаконенное воровство. Ельцин развалил всё, что можно было развалить… Когда в октябре девяносто третьего я снова пошёл к Белому дому, опять на что-то надеялся… И уж никак не ожидал, что Ельцин посмеет стрелять в людей. Из автоматов, из пулемётов, из танков!
– А я рада, что Ельцин тогда разогнал депутатов, – жёстко сказала Лена. – Мне было страшно смотреть на озверевшую толпу под красными флагами… Прекрасно помню перекошенное от злости лицо Хасбулатова, когда он кричал с трибуны и весь сотрясался от ненависти к Ельцину. А Руцкой? Тоже мне герой! И ведь как рвался к власти! При законном президенте не постеснялся провозгласить себя президентом. За народ они, видите ли, радели, за спокойствие в стране… А чего ж тогда Руцкой орал в рацию, чтобы лётчики всюду поднимали самолёты и летели бомбить Кремль, а это значит бомбить Москву? Нет, они получили по заслугам. Ещё не известно, что бы они со всеми нами сделали, случись им стать победителями. Один Макашов чего стоит! И Баркашов тоже! А мой дорогой муженёк вдруг полез защищать этих ублюдков…
– Я не Хасбулатова и не Руцкого пришёл защищать, – погасшим голосом отозвался Борис. – Я выступал против Ельцина и его шайки!
– Но ведь поначалу ты был на его стороне… Собрались там, цирк устроили… Вот теперь и пожинаете плоды своего коллективного «демократического» творчества.
– Замолчи! – Борис подался вперёд, словно намеревался дотянуться до жены через стол.
– Лена, – проговорил Смеляков, – но ведь там невинные люди погибли. Много людей.
– Нечего было на стороне сволочей выступать.
– Мы лишь требовали соблюдать законность! Ельцин всех нас в грязь втоптал! – воскликнул Жуков.
– Милый мой… – На лице Лены появилась злая улыбка. – Ты этому Ельцину сам власть в руки вложил. Сам за него голосовал.
– И обманулся…
– Что ж, такое бывает, – закончила Лена и с агрессивной иронией добавила: – Только не надо было людей к оружию призывать.
– Я никого не призывал! – возмутился Жуков.
– Но ведь началась стрельба!
– Это потому, что в Белый дом понаехал всякий сброд! – Борис потупился. – Какие-то боевики из Приднестровья, баркашовцы всякие и прочие…
– А что же вы не погнали их в шею? Да разве только они имели оружие? Личная охрана Хасбулатова была вооружена до зубов! Да вы там ещё какие-то ополчения сколотили! Вот и получили своё!
– Лена, остынь, – сказала Вера. – Борис-то ни в кого не стрелял. Что ты набрасываешься на него?
– Я набрасываюсь? Да мне вообще плевать на всю эту дребедень!
– Дребедень? – Жуков резко поднялся и опрокинул стул. – Там людей расстреливали! Во дворе соседнего дома! В подвале! На стадионе! По-твоему, это дребедень? Моего отца в спину застрелили! В упор!
Смеляков вздрогнул при этих словах. Он не был близко знаком с Николаем Константиновичем, всего лишь несколько раз беседовал с этим умным человеком. Но отец Бориса успел завоевать уважение Смелякова. И вот, оказывается, его убили, расстреляли в упор, как утверждал Борис…
– Никого там не расстреливали, – убеждённо ответила Лена. – Это всё враки. Не верю!
– Да я собственными глазами видел! Меня самого к стенке поставили!
– Тебя отлупили хорошенько, вот ты и присочинил для красивого словца о расстрелах, чтобы стыдно не было с синяками возвращаться.
– Ты просто дура! – крикнул Борис.
– Хватит вам! – не выдержал Смеляков и посмотрел на молчавшего Нагибина. Тот поднял на Виктора глаза.
– Да, хватит. – Алексей покачал головой. – Криком ничего не добьётесь, только глотки сорвёте.
– А тебя не спрашивают, – сурово отозвалась Лена и грозно свела брови.
«Какая она стала властная, – подумал Смеляков. – Раньше казалась ласковым котёнком, а теперь, похоже, готова голову отгрызть».
– Лен, возможно, ты в ближайшем будущем станешь моей хозяйкой… – заговорил Нагибин после напряжённой паузы.
– Не хозяйкой, а начальником, – строго поправила она.
– Как тебе больше нравится, – кивнул Алексей. – Ты станешь моей начальницей, только это не означает, что я не имею права на собственное мнение. И уж тем более это не означает, что я должен вычеркнуть из памяти то, что я видел собственными глазами… Я снимал из окна пятого этажа, как в соседнем дворе расстреливали людей. Били прикладами по голове, били в лицо, по рукам и ногам колотили, а потом стреляли в них…
– Это он меня подобрал на улице, – сказал Борис, кивнув на Алексея. – Иначе мы тут не сидели бы сейчас.
– Я думаю, что надо эту тему закрыть. – Нагибин взял бутылку.
– Что-то не так? – спросила Вера.
– Всё, как всегда, прекрасно. Просто иногда на меня накатывает нестерпимая нежность и хочется расцеловать и удушить тебя в объятиях.
– Расцелуй…
Они стояли на лестничной клетке перед дверью в квартиру Жуковых. Виктор привлёк Веру к себе и прижался губами к её лицу. В тот же момент замок громко щёлкнул, дверь распахнулась.
– Ага! – воскликнул возникшая на пороге Лена. – Вот я и застукала голубков. Столько лет женаты, а всё целуетесь.
– Долго не открываешь, подруга, – улыбнулась в ответ Вера, – вот нам и приходится развлекать себя.
– Проходите.
– С Новым годом! – Виктор протянул Лене шампанское и коробку шоколадных конфет.
В коридоре появился Борис, как всегда, подтянутый, однако во взгляде его сквозила печаль, от былого боевого духа ничего не осталось.
– Привет, ребята. Сто лет не виделись, – проговорил он. – Рад, что вы заехали.
– С Новым годом, Боречка! – Вера поцеловала его в щёку.
В комнате они увидели незнакомого человека чуть старше тридцати.
– Это Алексей Нагибин, – представил его Борис.
Смеляков пожал Нагибину руку. Лицо Алексея показалось ему знакомым.
– Мы раньше не встречались?
– Не припоминаю, – признался Нагибин.
– Он на телевидении работает, – пояснил Борис. – Может, ты репортаж какой-нибудь на Петровке снимал? – подсказал Жуков. – Виктор до недавнего времени в МУРе трудился.
– Я там не раз бывал, – сказал Нагибин. – Могли и пересечься где-то…
– Да, где-то я вас видел.
Нагибин был знаком с семьёй Жуковых давно. Его отец служил в КГБ с Николаем Константиновичем, отцом Бориса, но нелепо погиб, когда Алексей ещё учился в школе. Николай Константинович считал своим долгом оказать Алексею протекцию и помог при поступлении на факультет журналистики МГУ, затем пристроил его в газету «Московский комсомолец». Там Нагибин мог бы просидеть до конца жизни, пописывая незатейливые статейки, но после августовского путча 1991 года произошли такие крутые перемены в жизни страны, что они затронули всех от мала до велика. Президент России объявил о создании нового телевизионного канала «Россия», и Алексея пригласили в объединение «Республика» в программу Александра Радова «Nota Bene», он стал много ездить по стране. Программа рассказывала обо всём: язычниках, политиках, экстрасенсах, наркоманах, ночных клубах, однако, несмотря на почти полную вседозволенность, «Nota Bene» потихоньку загнулась. Впрочем, Алексей не удивился произошедшему: он видел, что на Российский канал отовсюду хлынули не профессиональные журналисты и режиссёры, а все, кому по той или иной причине хотелось сменить обстановку и сделать карьеру на новом месте, пробившись на телевизионный экран. И если Алексею нравилось осваивать премудрости новой специальности, проводить ночи напролёт за монтажным столом, учиться операторскому искусству, чтобы стать настоящим мастером своего дела, то иные его коллеги чувствовали себя вполне удовлетворёнными, стряпая скороспелые «жареные» сюжеты. Алексея направили на новый проект, называвшийся «Будни». Нагибин рассказывал о повседневном труде рабочих, художников, милиционеров, крестьян, побывал и в кабинетах Лубянки, и на подмостках эротических театров. Всюду ему было интересно. Не вдохновляли только одни люди – политики. Алексею выпало брать интервью почти у всех молодых политиков, но ни Григорий Явлинский, постоянно оглядывавшийся на своего советника, ни Анатолий Чубайс, говоривший с вдохновенной убеждённостью о сказочных перспективах приватизации, ни Борис Немцов, взахлёб рассуждавший об открывшихся перед ним политических горизонтах, ни все остальные не внушили Алексею доверия. Наоборот, от них разило нестерпимо знакомым комсомольским пустословием, правда, их речи звучали в основном энергичнее, чем выступления партийных вождей советских времён, но обещания были столь же сладкими и огромными. И это отталкивало.
– Где-то я вас определённо видел, – убеждённо повторил Смеляков, глядя на Алексея. – Но никаких интервью я вам не давал…
Нагибин пожал плечами.
– Давайте-ка все за стол, – позвала Лена. – Я всего накупила… До чего ж удобно стало: всё в магазине есть. В любом киоске можно и ветчину купить, и вино, и торт.
– Да, – согласилась Вера, – пять лет назад о таком красивом столе можно было только мечтать…
– За встречу, – предложил Борис, когда все собрались за столом.
– И после этой рюмки перейдём на «ты», – добавил Нагибин, обращаясь к Виктору и Вере.
– Интересно было бы знать: чем дышит телевизионный мир? – спросил Виктор. – Мне эта область совершенно незнакома.
– Телевидение? Купается в страстях, – сказал Нагибин. – Жаждет денег. Но знаете, наше объединение «Республика» на сегодняшний день единственное, где нет рекламы.
– Скоро и вам впихнут её, – мрачно хмыкнул Борис.
– Пока держимся.
– Реклама приносит бешеные деньги. А сейчас деньги – единственная цель для подавляющего большинства. Мир сошёл с ума…
– Согласен, – кивнул Алексей. – Сейчас очень много мелких частных фирм появилось, которые делают рекламные клипы и всякую прочую заказную продукцию. А так как телевизионная аппаратура стоит очень дорого, то бандиты просто начали охоту за телевизионщиками.
– То есть?
– Нападают на съёмочные группы, отнимают телекамеры, – сообщил Алексей. – Знаете, сколько стоит «бетакам»?[9] Примерно двадцать пять тысяч долларов. Четыре удачных нападения – вот тебе и сэкономленные сто тысяч «зелёных». Как нам защитить себя? Моего приятеля исколотили так сильно, что он в больницу попал… Многие отказываются выезжать на съёмку без охраны. Но ведь мы не инкассаторы. Кто нас охранять будет?
– Вот вам и законы капитализма, – произнёс Борис.
– Не сваливай, пожалуйста, в одну кучу капитализм и бандитизм, – сказала Лена.
Борис проигнорировал слова жены и посмотрел на Виктора.
– Знаешь, раньше были хоть какие-то нормы морали. Люди спорили о том, что такое хорошо и что такое плохо. Сейчас такого вопроса в нашей стране просто не существует. Вопрос ставится иначе: выгодно или невыгодно. Этим определяется каждый шаг. Разговоры о нравственности – чушь. Если безнравственность приносит выгоду, то все без колебания ведут себя безнравственно.
– Тут ты перегибаешь, – не согласился Виктор. – Есть ещё нормальные люди.
– Назови…
– Совесть и честь для меня многое значат.
– Ты же понимаешь, о чём я… Один или два человека во всей стране или даже в одной Москве – не в счёт. Ну пусть даже десяток или даже несколько сотен… Нет, мораль умерла.
– К сожалению, у нас сейчас ненормальная экономика, – вставил Алексей. – Отсюда проистекает большинство проблем. Сейчас выгодно воровать и быть жуликом. Иначе не выжить.
– Да при чём тут экономика! Экономика вторична! – Борис вдруг взвился и громыхнул кулаком по столу. – У нас нет гражданского общества! Сейчас каждый живёт и борется только за себя. А в Советском Союзе было гражданское общество!
– Что-то раньше я от тебя такого не слышал, – удивился Виктор. – Не ты ли клеймил позором нашу социалистическую державу?
– Критиковать недостатки и хотеть изменить жизнь к лучшему – вовсе не жажда революции. Нет, Витя, я никогда не был революционером, потому что всякая революция несёт разруху. Но когда случился путч, этот проклятый ГКЧП… Я пошёл к Белому дому и стоял там всю ночь… Я дал себя обмануть. Поверил, что Ельцин сможет трепотню Горбачёва превратить в настоящее дело. Я ждал, что «свободный рынок» принесёт нам процветание… Святая наивность! Прав был отец, когда говорил, что частная собственность приведёт страну только к бешеному обогащению одних и к абсолютному обнищанию других. Ты ведь помнишь, Витя, с какой убеждённостью я стоял на своём. И вот мы получили «процветание». Сплошное узаконенное воровство. Ельцин развалил всё, что можно было развалить… Когда в октябре девяносто третьего я снова пошёл к Белому дому, опять на что-то надеялся… И уж никак не ожидал, что Ельцин посмеет стрелять в людей. Из автоматов, из пулемётов, из танков!
– А я рада, что Ельцин тогда разогнал депутатов, – жёстко сказала Лена. – Мне было страшно смотреть на озверевшую толпу под красными флагами… Прекрасно помню перекошенное от злости лицо Хасбулатова, когда он кричал с трибуны и весь сотрясался от ненависти к Ельцину. А Руцкой? Тоже мне герой! И ведь как рвался к власти! При законном президенте не постеснялся провозгласить себя президентом. За народ они, видите ли, радели, за спокойствие в стране… А чего ж тогда Руцкой орал в рацию, чтобы лётчики всюду поднимали самолёты и летели бомбить Кремль, а это значит бомбить Москву? Нет, они получили по заслугам. Ещё не известно, что бы они со всеми нами сделали, случись им стать победителями. Один Макашов чего стоит! И Баркашов тоже! А мой дорогой муженёк вдруг полез защищать этих ублюдков…
– Я не Хасбулатова и не Руцкого пришёл защищать, – погасшим голосом отозвался Борис. – Я выступал против Ельцина и его шайки!
– Но ведь поначалу ты был на его стороне… Собрались там, цирк устроили… Вот теперь и пожинаете плоды своего коллективного «демократического» творчества.
– Замолчи! – Борис подался вперёд, словно намеревался дотянуться до жены через стол.
– Лена, – проговорил Смеляков, – но ведь там невинные люди погибли. Много людей.
– Нечего было на стороне сволочей выступать.
– Мы лишь требовали соблюдать законность! Ельцин всех нас в грязь втоптал! – воскликнул Жуков.
– Милый мой… – На лице Лены появилась злая улыбка. – Ты этому Ельцину сам власть в руки вложил. Сам за него голосовал.
– И обманулся…
– Что ж, такое бывает, – закончила Лена и с агрессивной иронией добавила: – Только не надо было людей к оружию призывать.
– Я никого не призывал! – возмутился Жуков.
– Но ведь началась стрельба!
– Это потому, что в Белый дом понаехал всякий сброд! – Борис потупился. – Какие-то боевики из Приднестровья, баркашовцы всякие и прочие…
– А что же вы не погнали их в шею? Да разве только они имели оружие? Личная охрана Хасбулатова была вооружена до зубов! Да вы там ещё какие-то ополчения сколотили! Вот и получили своё!
– Лена, остынь, – сказала Вера. – Борис-то ни в кого не стрелял. Что ты набрасываешься на него?
– Я набрасываюсь? Да мне вообще плевать на всю эту дребедень!
– Дребедень? – Жуков резко поднялся и опрокинул стул. – Там людей расстреливали! Во дворе соседнего дома! В подвале! На стадионе! По-твоему, это дребедень? Моего отца в спину застрелили! В упор!
Смеляков вздрогнул при этих словах. Он не был близко знаком с Николаем Константиновичем, всего лишь несколько раз беседовал с этим умным человеком. Но отец Бориса успел завоевать уважение Смелякова. И вот, оказывается, его убили, расстреляли в упор, как утверждал Борис…
– Никого там не расстреливали, – убеждённо ответила Лена. – Это всё враки. Не верю!
– Да я собственными глазами видел! Меня самого к стенке поставили!
– Тебя отлупили хорошенько, вот ты и присочинил для красивого словца о расстрелах, чтобы стыдно не было с синяками возвращаться.
– Ты просто дура! – крикнул Борис.
– Хватит вам! – не выдержал Смеляков и посмотрел на молчавшего Нагибина. Тот поднял на Виктора глаза.
– Да, хватит. – Алексей покачал головой. – Криком ничего не добьётесь, только глотки сорвёте.
– А тебя не спрашивают, – сурово отозвалась Лена и грозно свела брови.
«Какая она стала властная, – подумал Смеляков. – Раньше казалась ласковым котёнком, а теперь, похоже, готова голову отгрызть».
– Лен, возможно, ты в ближайшем будущем станешь моей хозяйкой… – заговорил Нагибин после напряжённой паузы.
– Не хозяйкой, а начальником, – строго поправила она.
– Как тебе больше нравится, – кивнул Алексей. – Ты станешь моей начальницей, только это не означает, что я не имею права на собственное мнение. И уж тем более это не означает, что я должен вычеркнуть из памяти то, что я видел собственными глазами… Я снимал из окна пятого этажа, как в соседнем дворе расстреливали людей. Били прикладами по голове, били в лицо, по рукам и ногам колотили, а потом стреляли в них…
– Это он меня подобрал на улице, – сказал Борис, кивнув на Алексея. – Иначе мы тут не сидели бы сейчас.
– Я думаю, что надо эту тему закрыть. – Нагибин взял бутылку.