Ветер Андрей. Во власти мракобесия

   – Согласна. – Вера подставила рюмку.
   – Теперь мы живём в заявленных обстоятельствах, а что к ним привело – уже не имеет значения, – сказал Алексей.
   – Имеет! – возразил Борис.
   – Хватит, Боря. – Алексей взял его за руку.
   – Давно пора прекратить этот бессмысленный разговор, – подхватила Лена.
   Чуть позже, когда Жуков и Смеляков вышли на лестничную клетку, Борис сказал с грустью:
   – Мы с ней совсем чужие стали. Ничего общего. Она пользуется жизнью вовсю, а во мне что-то сломалось. Не хочу ничего… Наверное, мы на развод подадим…
   – Вы были потрясающей парой.
   – И мы жили в потрясающей стране. Только не понимали этого… Нет, не думай, что я идеализирую СССР. Я помню обо всех его недостатках и ничуть не отказываюсь от прежней критики в его адрес… Но теперь-то ещё хуже. Только говорить и можно, даже на площадь можно выйти и покритиковать верховную власть. Всё остальное простым людям не разрешается, их лишили даже права на жизнь. Право на жизнь имеют только бандиты, члены организованных преступных группировок. Разве можно согласиться с этим?
   – Скажи, а тебя на самом деле чуть не убили в Белом доме? Кто?
   – Омоновцы. Дали по башке прикладом, загнали во двор… Они же в жопу пьяные были, озверели… Впрочем, чего от них ждать? Их натаскивают на убийство. Рефлекс вырабатывают. Команда «фас!» – и они несутся вперёд. Ничего другого они не умеют…
   – Ты сказал, что Алексей подобрал тебя…
   – Редкая удача. Мы же давно знакомы. Его отец служил вместе с моим в КГБ. Но он погиб, машиной сшибло насмерть… Когда создавалось Российское телевидение и туда стали набирать людей, Лёшка решил попробовать себя на новом поприще… Он снимал на камеру из окна жилого дома и случайно увидел меня, когда я выполз на улицу. Сделал наезд трансфокатором и на крупном плане разглядел мою рожу. Кинулся вниз, приволок в подъезд, проторчали там до утра, потом он поймал такси и отвёз меня домой… Мы с ним тогда по бутылке водки высосали, никак не могли в себя прийти…
   – А что он говорил про Лену? Почему она будет его начальником?
   – Она переманивает его с телевидения к себе в агентство. Деньги у них там крутятся шальные, а ему сейчас нужно много денег. – Борис посмотрел на Виктора и пояснил: – У Лёшки жена тяжело болеет. Он хочет её в Германию отправить на лечение…

* * *

   К начальнику отдела охраны Белого дома Смеляков пришёл в начале рабочего дня. Вениамин Хромов радушно улыбнулся и вышел навстречу.
   – Здравствуйте, Виктор Андреевич. Как служба? – Он широким жестом указал на кресло.
   Обращаясь к Хромову, Смеляков, привыкший на прежнем месте работы доверять своим товарищам по службе и рассчитывать на их помощь в случае необходимости, полагал, что начальник охраны Белого дома отнесётся с должным пониманием к нуждам коллеги. По оперативной необходимости Смелякову требовалось попасть в кабинет Пет-лина. Беспрепятственно и не вызывая ненужных вопросов провести его туда мог, конечно, начальник отдела охраны.
   – Осмотреть кабинет Петлина? – Хромов насторожился. – Обыск?
   – При чём тут обыск, Вениамин Петрович?! – Сме-ляков изобразил искреннее возмущение. – Просто посмотреть, что у него за помещение. Есть такая оперативная необходимость.
   – Обычный кабинет. Комната отдыха есть. Всё как у всех. Не понимаю, зачем вам это, Виктор Андреевич.
   – Таковы мои обязанности. Но не хочется, чтобы у кого-либо, и в первую очередь у самого Петлина, возникали ненужные подозрения. Вот мы с вами коллеги, а вы уже косо смотрите на меня, хотя понимаете, что я не ради корыстных интересов к вам пришёл.
   – Вовсе не косо. – Хромов нахмурился. – Просто можно взять схему, изучить план всех помещений на бумаге…
   Смеляков укоризненно покачал головой.
   – Вениамин Петрович!
   Хромов долго молчал, постукивая пальцами по зеркальной поверхности стола.
   – Ладно, – согласился он наконец и поднялся с видимой неохотой.
   Смеляков тоже встал. Он уже понял свою ошибку: Хромову доверять было нельзя.
   – У вас какие-то подозрения, Виктор Андреевич? – Хромов доверительно понизил голос и подошёл вплотную к Смелякову.
   – Вениамин Петрович, мы же с вами каждый в своём деле специалист. Вы же должны понимать, что, будь у меня подозрения, я ни в коем случае не обратился бы к вам…
   Начальник охраны Белого дома чуть заметно покивал:
   – Да, да, правильно… Вы уж поймите меня… Просто подозрителен я не в меру. Профессиональная болезнь…
   – Мне ли этого не понимать. – Смеляков дружески коснулся локтя Хромова.
   – Что ж, пойдёмте…
   Петлина они повстречали в коридоре, и Хромов шепнул Смелякову на ухо:
   – Это и есть Петлин.
   Руководитель секретариата премьер-министра поприветствовал Хромова. Петлин был приземистый, гладко причёсанный, с прозрачными глазами, безучастно взиравшими на мир из-за толстых стёкол очков. Он приятельски похлопал Хромова по плечу и перевёл взгляд на Смелякова. Хромов поспешил представить Виктора.
   – Значит, отдел «П»? – Петлин наморщил лоб и уставился на Смелякова, в уголках рта обозначились резкие складки. – Да, Черномырдин что-то говорил об этом. Только я думаю, что Коржаков перестраховывается. Ничто нам не угрожает. А если в каждом посетителе видеть шпиона, то уж я не знаю.
   Руководитель секретариата театрально развёл руками.
   – Совершенно с вами согласен, Геннадий Васильевич. Было бы непростительно глупо, даже опасно подозревать каждого, кто приезжает сюда по делам, – заверил Смеляков.
   – Может, заглянете ко мне? – предложил Петлин. – У меня есть немного свободного времени. С удовольствием поболтаю с вами за чашкой чаю.
   Виктор не мог упустить такого случая и принял приглашение. Попрощавшись с Хромовом и пообещав зайти к нему, Смеляков последовал за Петлиным. Тот уверенно шагал по коридору, непринуждённо рассказывал всякую чепуху. Во всём его облике чувствовалась хозяйская твёрдость. Про Петлина говорили, что он обладает феноменальной памятью, без труда может вспомнить содержание любого документа, который когда-либо подписывал Черномырдин. Все единодушно утверждали, что голова Петлина наполнена всякого рода ценнейшей информацией. Неудивительно, что премьер столь высоко ценил его. Главе правительства был нужен именно такой помощник – незаметный, исполнительный, расторопный, с глубокой памятью. Он был правой рукой премьера. Он знал о премьере всё. Или почти всё.
   С таким противником надо держать ухо востро.
   Войдя в приёмную, Петлин велел секретарше подать чай.
   – Или вы предпочитаете кофе, Виктор Андреевич?
   – Лучше чай, – попросил Смеляков.
   – Наташа, сделайте нам два чая… Проходите в мой кабинет, Виктор Андреевич… Погода сегодня мерзопакостная. – Он уставился на мокрый снег, залепивший огромное окно. Казалось, кишевшая за окном серая муть заворожила его на несколько секунд. Затем Петлин встрепенулся и обратил взор к Смелякову. – Располагайтесь. Обитель у меня скромная, обыкновенная чиновничья, но посидеть тут можно уютно и в спокойствии.
   Виктор кивнул, однако садиться не спешил, осмотрелся, цепким взглядом схватывая все детали помещения: где расположен стол, стулья, шкафы, картины.
   Петлин всё ещё стоял у окна.
   – Я как-то надеялся, что после Нового года наступит нормальная зима, с морозцем, хорошим скрипучим снегом, солнцем. Нет, ну вы только взгляните на это безобразие, Виктор Андреевич. Тут ведь даже не снег валит, а просто грязь!.. Кстати, вам календарь на этот год не нужен? У меня есть отменный календарик! Приходили ко мне ребята, забросили несколько упаковок. Шикарные календари.
   – Календарь? Спасибо. Красивый календарь всегда пригодится.
   – Сейчас найду.
   Петлин шмыгнул в соседнюю комнату, предназначавшуюся для отдыха, и начал рыться на полке шкафчика. Смеляков неспешно проследовал за руководителем секретариата, сунув руки в карманы, и оглядел помещение. Диван, столик, шкаф, два кресла, музыкальный центр…
   Геннадий Васильевич повернулся на каблуках.
   – А, вы тут, Виктор Андреевич. Вот календарь, уверен, что вам понравится. Бумага прелестная, краски! И женщины тоже чудесные. Вы только взгляните на них! Роскошные тела, изумительные лица. А позы! Позы-то как выбраны! Восхитительная работа… Пойдёмте, теперь угощу вас чаем. Или вам чего-нибудь покрепче?
   Смеляков пролистнул огромные глянцевые страницы, на которых причудливо изогнулись обнажённые красавицы, и бросил озабоченный взгляд на часы.
   – Спешите? – спросил Петлин.
   – Да, пожалуй, мне пора идти. Время поджимает. А уж в другой раз загляну и с удовольствием посижу подольше.
   – Жаль, познакомились бы поближе.
   – Не обижайтесь… Как-нибудь в другой раз.

* * *

   На улице горели костры. Тёмные фигуры, укутанные в обтрёпанную одежду, теснились возле огня, усевшись на сложенные в несколько раз картонки. Отблески пламени падали на грязные лица, руки, сальные волосы.
   Сквозь забрызганное мокрым снегом боковое окно «жигулёнка» Трошин с тоской смотрел на скучившихся бродяг. Каждый раз, когда Сергей видел этих нищих вокруг костров, он содрогался. Он отказывался верить, что это – его страна, что на дворе – конец двадцатого века. Больше всего это было похоже на средневековье, время тяжелейшей смуты, разрухи, разбоев, отчаянья. Народ смотрел на власть как на главного врага. Может, так и было в действительности. Власть не могла навести порядок, защитить, обеспечить… Власть проворовалась…
   Он надавил на педаль, и «жигулёнок» лихо сорвался с места…
   «Нечего время терять, скорее домой, – подгонял он себя. – Надо ещё в магазин заскочить…»
   Сегодня он ждал Женю. Она обещала приехать к восьми, так что в запасе у Сергея оставался час.
   Но когда он готов был уже переступить порог своей квартиры, соседняя дверь распахнулась и оттуда ударила шумная волна голосов и музыки.
   – Ой, Серёжа! Здравствуйте!
   Он увидел соседку. Вытирая руки о фартук, та пыталась сдуть упавшую на лицо прядь седых волос. Анастасии Никитичне было лишь сорок пять лет, выглядела она очень молодо, но когда месяц назад узнала о тяжёлом ранении сына, поседела за одну ночь.
   – Добрый вечер, Анастасия Никитична.
   – Серёжа, как хорошо, что увидела вас. У меня Ни-китка вернулся! Пойдёмте к нам, пойдёмте. У нас гости собрались…
   – Спасибо, Анастасия Никитична. Я очень рад за вас, большое спасибо, только я устал очень… – Он выразительно приложил руку к груди. – Да и ко мне сейчас приедут…
   – На минуточку… Я так счастлива… Давайте, пожалуйста… Радость-то какая! Хотите, сюда рюмочку вынесу…
   – Ну что вы! Что вы! Ни к чему такое. Я зайду к вам, но только на минуточку…
   Он поставил пакет с продуктами на пол и снова запер дверь.
   – Знаете, какое это счастье… – Соседка вдруг заплакала. – Хоть он и с покалеченной ногой, зато живой…
   Официально власти России не признавали, что в Чечне велась война, но все знали, что в этой северокавказской республике горели танки, рвались авиационные бомбы, гибли люди. Телевидение, будто наслаждаясь видом настоящего горя, в подробностях показывало, как умирали солдаты, как истязали пленных, как разрушались города и сёла. Чечня, как и все другие республики, избрала своего президента, но Джохар Дудаев не смог дать чеченскому народу ничего. При Дудаеве Чечня провалилась в удушающий мрак средневековья. По всей республике рыскали вооружённые отряды бандитов, всюду похищали людей и торговали ими, открыто существовало рабство, набирал силу религиозный фанатизм. Ельцин долго заигрывал с Дудаевым, но в конце концов ввёл в Чечню войска…
   – Хоть и покалеченный, но живой, – повторила Анастасия Никитична, прижимая руки к груди.
   За её спиной появился лохматый парень. Она смахнула слёзы и спросила:
   – Вовка, а ты чего тут один?
   – Так… постоять захотелось… Наедине с собой…
   – Хватит уединяться. Иди ко всем… Ишь хмурый какой. Никогда не улыбнётся… Сегодня у нас праздник, все должны радоваться…
   В комнате густо плавал сигаретный дым.
   Во главе стола, облепленного молодыми людьми, сидел Никита. На его совсем ещё юном лице лежала печать холодной злобы, выразительно играли желваки. Возле Никиты сидела, прильнув к его плечу, девушка, в которой Тро-шин сразу узнал Ларису, ту самую уличную проститутку, с которой разговорился на днях возле табачного киоска.
   – Наша авиация перепахала бомбами весь Грозный, – рассказывал Никита, часто моргая и подёргивая щекой, – а над Старопромысловским районом ни разу не прошла. Вот суки!.. Соображаешь?.. И нам запретили там тяжёлую технику применять. А всё потому, что там чей-то нефтеперегонный завод. И принадлежит этот заводик тому, кто может даже на министра обороны гаркнуть: «Цыц, падла! Моё, мол, добро не трогать!..»
   Трошин остановился в дверях, но Анастасия Никитична подхватила его под локоть и потянула к столу.
   – Проходите, Серёжа, проходите.
   Трошин придвинулся к её уху и шёпотом спросил, указывая глазами на Ларису:
   – А вон та барышня кто?
   – Ларисонька? Они с Никитой со школы дружат. Трудно ей, дома мать больная да отчим каждый день пьяный…
   – Мне кажется, я видел её как-то раз.
   – Так она тут за углом живёт.
   – Сволота поганая! – воскликнул чей-то пьяный голос. – И они хотят, чтобы мы там костьми легли…
   – Обычные бандитские разборки, просто покруче, – жёстко произнёс Никита. – Один пахан «кинул» другого, тот взъерепенился и послал свою «братву» разбираться, благо есть кого послать – целая армия под рукой… А тот, чеченский пахан, сразу о независимости завизжал. И понеслось… А народ как стадо… Му-му…
   Анастасия Никитична посмотрела на Трошина и сказала:
   – Целый день сидят, никак не наговорятся.
   – Они ещё долго не наговорятся. Это всю жизнь болеть будет. Потом ещё ребята вернутся, ещё… Долгое возвращение, долгая память. Новое военное поколение…
   – Господи, помилуй! – Она протиснулась к столу. – Никита, посмотри, вот Сергей зашёл поздравить тебя с возвращением.
   – Спасибо. – Молодой человек холодно взглянул на Трошина. – Выпьете с нами?
   – Мальчики, налейте, – засуетилась хозяйка.
   Дзынькнула бутылка о край стакана, булькнула водка. Лариса подняла глаза на Трошина, но не узнала его и, пьяно-ласково улыбаясь, смотрела сквозь него. За столом наступила какая-то напряжённая тишина.
   – Сволочи… – едва слышно проворчал всё тот же пьяный голос из дальнего угла.
   – Вот, Серёжа, выпейте…
   Трошин поднёс стакан ко рту и сказал:
   – Давайте за всех, кто ещё там. И пусть им посчастливится.
   Все дружно загудели. Трошин залпом влил в себя содержимое стакана и медленно выдохнул.
   «Чёрт, теперь разить от меня будет… У меня ведь Женька…»
   Кто-то подёргал его за рукав, предлагая присесть. На диване стали тесниться.
   – Спасибо, не нужно, – остановил их Сергей. – Я буквально на минутку… Анастасия Никитична, поздравляю с возвращением сына, но, вы уж извините, я всё-таки пойду.
   – Может, ещё…
   – Честное слово, я пойду. Устал сегодня. Да и у ребят тут своя компания.
   – Ну… Что ж… Спасибо, что заглянули, Серёжа. Уважили… Спасибо… – Соседка опять начала плакать. – Не обращайте внимания, Серёжа… Я теперь так рада, что никак не могу совладать с собой…
   Трошин поспешно вышел из комнаты. Позади возобновился прерванный разговор.
   – Они, наверное, думают, что народ не понимает, что происходит? Подонки… Все эти Чубайсы, Грачёвы, Березовские… Стрелять таких надо…
   – А Ельцин твой, что ли, лучше? Продался с потрохами. Срать он на нас хотел с кремлёвской стены…
   Одинокий парень всё еще стоял на лестничной клетке, погружённый в свои мысли, и задумчиво смотрел в потолок. Трошин звякнул связкой ключей и отпер дверь. Подобрав оставленный на полу пакет с продуктами, он поспешил на кухню, на ходу сбрасывая куртку и поглядывая на часы.
   «Ничего приготовить не успею. И шампанское не охладится…»

ГЛАВА ПЯТАЯ. 16–31 ЯНВАРЯ 1995

   Утро выдалось ясное.
   Сергей, обернув бёдра махровым полотенцем, выбежал из ванной.
   – Женечка?
   Из кухни вышла стройная девушка, одетая только в вязаную шерстяную кофту, и отхлебнула кофе из кружки.
   – Я здесь.
   Женя повернула голову, демонстрируя Трошину вдетые в уши длинные серьги, сделанные из мелких ракушек. Её густые золотистые волосы соскользнули, открыв мягкий изгиб шеи.
   – Что это у тебя? – Сергей коснулся ракушек.
   – Каури. Речные раковинки.
   – Что-то туземное.
   – Угадал. Это индейские подвески. Сюзан Блэктэйл подарила. Этнолог из Оклахомского университета. Она к нам в институт с лекциями приехала.
   – И что – ты вот с такими штуковинами на улицу выйдешь?
   Женя повернулась к нему и коснулась губами его рта.
   – К сожалению, не выйду – одежды у меня соответствующей нет. А так бы продефилировала с большим удовольствием.
   – Никогда не видел, чтобы ты носила серьги.
   – Ну, это не серьги, это совсем другое. Ты же знаешь, я к золоту равнодушна, к бриллиантам и вообще к драгоценностям… А вот ракушки, костяшки – это по мне… Ты уж извини, что я у тебя такая… – Она нежно погладила его по обнажённому плечу.
   – Какая?
   – Этнограф я, и этим сказано всё… – Она отстранилась от него, повернулась спиной и пошла в комнату, демонстративно покачивая бёдрами. – Люблю первозданность… и первобытность… От этого, так сказать, не отмыться. Это образ жизни, образ мыслей… Придётся тебе мириться с моими странностями. Люблю дым костра и шитьё бисером, а не рестораны с золотыми канделябрами…
   – Это хорошо. На канделябры у меня денег нет…
   Женя снова повернулась к нему и игриво приподняла подол кофты.
   – Я дикая сердцем и необузданная в желаниях. – Она театрально вздохнула и развела руками. – Меня навек околдовала культура древних племён…
   – Слушай, дикарка, ты оденься, не то у меня всё… бр-р-р…
   – Что у тебя «бр-р-р»? – невинно улыбнулась девушка и потрясла подолом кофты.
   – Женька, я завожусь от одного взгляда на твои ноги. Не маячь, пожалуйста, передо мной.
   – А может, нам, дикарям, нравится маячить, – улыбнулась она. – Туда помаячу, сюда помаячу… Я профессиональная маячница…
   – Женечка, я на работу опаздываю.
   – Лично у меня сегодня библиотечный день. А завтра я уезжаю на конференцию, на целых три дня, между прочим. – Она подошла к нему, пристально глядя ему в глаза, и поцеловала в плечо. – Мне, конечно, там будет очень интересно, однако кое-чего будет недоставать.
   – Женька, я обожаю тебя. Выходи за меня замуж.
   – Зачем? Ты ревновать меня станешь.
   – Не стану.
   – Так-таки не станешь? Ты же правильный, почти зануда. А если тебе скажут, что я провожу время в объятиях другого мужчины?
   – Почему это?
   – Ну вдруг… – проговорила она тоном избалованной девочки. – Мало ли что у меня в голове. – Она нежно провела ладонью по его щеке. – И «доброжелателей» вокруг полно. У красивых людей всегда много «доброжелателей». Я ведь красивая?
   – Давай поженимся.
   – Зачем? – Её голос сделался серьёзным. – Какой ты занудный. Разве тебя не устраивает так?
   – Не устраивает. Я хочу, чтобы ты всегда была здесь.
   Она мягко отступила от него.
   – Как собачка на поводочке? Дёрнул – и я тут как тут. По твоему хотению, так? А если я хочу тоже дёргать за поводок? Если я хочу сейчас потянуть? – Она пятилась к кровати. – Я хочу сейчас! Иди ко мне!
   Трошин улыбнулся и отрицательно покачал головой.
   – Женька, ты так не должна. Меня время поджимает…
   – Имею право. Сегодня первый день весны.
   Трошин шагнул к ней, и она сдёрнула обёрнутое вокруг него банное полотенце.
   – Женя, мне пора на службу…
   – Глупый… Ты даже не догадываешься, от чего отказываешься. Я сегодня в необычном настроении…
   – И всё же…
   Она легонько оттолкнула Сергея.
   – Ладно. Одевайся. – И добавила великодушно: – Не стану тебя насиловать.

* * *

   Остановив машину, Трошин чмокнул Женю в щёку.
   – Жень, я сегодня допоздна на службе. Не смогу подхватить тебя.
   – А я к тебе сегодня и не собиралась. Костя Синицын пригласил меня и Риту на фортепьянный концерт. А потом я домой, к маме. – Девушка распахнула дверцу, и в салон ворвался холодный воздух.
   – Жень…
   – Ой, только не надо говорить, что ты в следующий раз тоже в консерваторию пойдёшь. Я же знаю, что это не так. Всё, я помчалась.
   – Женя! – Трошин нахмурился. – Ты специально про Синицына мне говоришь? Чтобы я ревновал?
   – Ты же не умеешь, ты не ревнивый. А я так тебе поверила, милый! – Она театрально всплеснула руками.
   – Разве ты всё ещё встречаешься с Костей?
   – Кажется, ты всё-таки ревнуешь… – Девушка погрустнела, теперь уже по-настоящему. – Не понимаю, почему. Не забывай, что с Костей мы работаем в одном институте, видимся каждый день и, кстати сказать, очень дружим. А то, что между ним и мной было когда-то… куда же от этого деться? Или ты считаешь, что женщина не имеет права встречаться по-дружески с мужчиной, который однажды делил с ней постель?
   – Я не имел в виду ничего такого…
   – Костя пригласил меня на концерт. Ты меня не приглашаешь никогда. Почему же я должна отказываться, когда хочу послушать Шопена? Серёжа, ты умный человек. Не позволяй себе обижаться, и у нас всё будет прекрасно. Всё, я побежала…
   – Когда увидимся?
   – Теперь уж только после конференции… Я тебе от туда позвоню. Обещаю.

* * *

   Александр Иванович Сонин, начальник личной охраны премьер-министра, заглянул к Смелякову утром. Виктор обсуждал со своим заместителем Волошиным планы на день.
   – Привет! – громко сказал Сонин. – Не отрываю?
   – Нет, нет, присаживайся, – отозвался Смеляков. – Мы как раз собирались чайком побаловаться. – Он нажал кнопку селектора: – Таня, ещё чашечку чая… Или тебе кофе?
   – Давай кофе. – Сонин уселся поудобней. Как всегда, он вёл себя очень непринуждённо. – Я слышал, ты с Хромовым к Петлину заходил, – начал он. – Познакомился? Давно пора, да, давно пора.
   – Пора или не пора, только всего сразу не успеешь.
   – А чего ж ты обидел его?
   – Я? – удивился Виктор.
   – Даже чаю не попил. Смеляков пожал плечами:
   – Дела поджимали. Да ведь и Геннадий Васильевич тоже занят. К тому же кто я ему? Не кум и не сват, просто познакомился. У них там, в верхних эшелонах, своя компания.
   – Да, у них там… своё… Все знакомы с давних времён, свой круг интересов. Все, кстати, дорожат друг другом. Очень дорожат… Я, конечно, тоже знаю кой-кого, не без этого… Но с Петлиным не накоротке, хотя он с Виктором Степановичем тесно общается и вижу я его постоянно. Виктор Степанович о нём прекрасного мнения, очень дорожит им. – Сонин для выразительности выставил руку вперёд и покачал ею так, будто у него на ладони лежало что-то очень тяжёлое. – Отнять у него Петлина – всё равно что отрезать руку.
   – Разве кто-то покушается на Петлина? По-моему, он сидит достаточно крепко, – ответил Смеляков, – и вполне успешно справляется с возложенными на него обязанностями. Черномырдин ведь доволен им?
   – Очень доволен. Виктор Степанович серьёзно относится к кадрам, – продолжил Сонин. – Эта практика выработана годами. Он считает: пусть лучше человек украдёт на десять процентов, но на девяносто сделает как надо.
   Вошла Таня и поставила перед Сониным кофе.
   – Украдёт? – негромко переспросил Смеляков, переглянувшись со своим заместителем.
   – Это я так… фигурально… Жизнь-то у нас непростая, очень уж всё переплетено, в этакий клубок стянуто, – подвёл итог начальник охраны Черномырдина и в два глотка опорожнил чашку. Крякнув, он сказал: – Хороший кофе, но у Петлина кофе и чай вкуснее. Ты бы зашёл к нему как-нибудь ещё. Тут всем надо на короткой ноге быть. – Сонин поелозил ладонями по подлокотникам и поднялся. – Ну, спасибо, я пошёл.
   Пожав всем руки, он скрылся за дверью.
   – Видал фокусника? – усмехнулся Смеляков и посмотрел на Волошина. – Твоё мнение?
   – Может, Сонин и неплохой охранник, но опер он никудышный. Грубо работает, примитивно. Пришёл, слил что ему велели и умотал… Я считаю, что Хромов нас сдал, наверняка настучал Сонину, что мы интересуемся Петли-ным. Убеждён в этом.
   – Да, – кивнул Виктор, – нам ясно дали понять, что Петлин живёт под крылом премьера и что трогать его не следует.
   – Может, оно и к лучшему. Они почуяли, что мы копаем под них, начнут нервничать. Значит, будут суетиться, делать ошибки.
   – Так или иначе, но это урок мне. В следующий раз буду умнее. Никому из этих доверять нельзя, – с нескрываемой досадой проговорил Смеляков. – Они друг за друга горой стоят.
   – Сонин из охранника давно превратился в члена семьи Черномырдина. Какие уж тут государственные интересы! Тут натуральное шкурничество. Кстати, Черномырдин ему сделал госдачу на Рублёвке, хотя, по закону, Со-нину она не полагается. Надо ли после этого напоминать ему, кому он обязан служить?
   Из селектора послышался голос секретарши:
   – Виктор Андреевич, к вам Игнатьев.
   – Пусть войдёт.
   Вадиму Игнатьеву только что исполнилось двадцать семь. Он был симпатичный, атлетического сложения, почти красавчик с обложки глянцевого журнала. Окончив в двадцать два года Институт стран Азии и Африки, Игнатьев попал по распределению в Министерство внешней торговли, а через год его пригласили в отдел кадров КГБ СССР, в один из неприметных московских особнячков, затерявшихся в многочисленных замусоренных двориках столицы. «Мы к вам давно приглядываемся, Вадим Петрович, – сказал ему строгий мужчина, многозначительно улыбнувшись из-под седеющих усов. – Хотим предложить вам работать у нас, во Втором главке Комитета государственной безопасности». Так Вадим Игнатьев попал в контрразведку. Через полтора года случился августовский путч, после которого на чекистов обрушился такой вал критики, что многие офицеры уволились. У каждого были свои причины, каждый делал свой личный выбор. Вадим не захотел уходить из контрразведки, ему нравилась работа, хотя на сердце лежал горький осадок обиды за проявленную страной неблагодарность к тем, кто честно служил Родине, защищая её от посягательств извне. В декабре 1994 года его вызвали к руководству, начальник управления объяснил, что к ним обратились из отдела кадров СБП с просьбой представить несколько кандидатур. «Зачем?» – спросил Вадим. Вопрос был нелепый. «Им нужны толковые люди, – последовал ответ. – Мы предложили десяток офицеров нашего управления. Они остановили свой выбор на вас. Теперь решение за вами, Вадим Петрович. Я настаивать не имею права… Заниматься там, думаю, придётся тем же, чем и теперь. Так что нового для вас особенно ничего не будет, та же контрразведка. Просто другой участок…»