Страница:
– Как это откажутся?
– Дел много, а людей мало. Если серьёзное происшествие, то они, конечно, приедут, а на такую мелочёвку, – Сидоров кивнул в сторону повесившегося, – обычно никто не выезжает.
– Но ведь это их работа!
– Работа для них – это когда ножевые ранения, убийства, разбой, грабёж, на худой случай – квартирная кража, там есть чем заняться. А тут и так всё понятно.
Он дозвонился до дежурного, и Смеляков услышал, как в трубке трещал чей-то раздражённый голос:
– Какой к чёрту повешенный! Нет сейчас никого, ни медика, ни криминалиста. Все на выезде. Вызывайте труповозку и сами всё решайте!
Сидоров кивнул и положил трубку. По его лицу Виктор видел, что другого ответа капитан не ждал. «Если так во всём, – подумал Смеляков, – то не понимаю, как они умудряются работать…»
Когда прикатил автобус и санитары вынесли покойника, Сидоров похлопал себя по карманам.
– Дьявол, папиросы кончились. Надо по пути в отделение купить. – Он причмокнул и облизнулся. – Я забыл, ты куришь?
– Да, – ответил Виктор.
– Бросай, иначе на меня станешь похож, провоняешь табачищем, как пепельница. Лучше сразу отказаться от этого дела, потому как позже нервы раскачаются, будешь куревом себя успокаивать, а это только видимость одна, никакого успокоения сигареты не дают. Просто так принято думать, что сигареты помогают. У меня вон язва, так я «Беломором», думаешь, залечиваю её, что ли? Как бы не так! Ещё больше гроблю себя, а вот продолжаю дымить.
– Так вы бросьте.
– Не могу, привык коптить. Да и не хочу, пожалуй. Мне уж всё равно. Сложилось всё как-то уже, не хочется ничего менять…
В отделении им навстречу вышел дежурный:
– Можете не раздеваться.
– Что на этот раз? – спросил Сидоров.
– Угнали «Волгу».
– Где?
– Считайте, что вам не повезло. К трём высоткам едете, Ленинский проспект, дом 109/1.
Сидоров крякнул, выражая досаду.
– Что ещё за три высотки? – поинтересовался Смеляков, увидев кислые выражения лиц у своих коллег.
– Три башни возле кинотеатра «Казахстан». Дипломаты, чекисты и артисты, – пояснил дежурный. – Солидная публика, капризная, требовательная. У мидовца ГАЗ-24 увели.
Едва они вышли на улицу, посыпал снег. Небо опустилось низко, серым покрывалом непроглядных облаков легло на крыши домов. Стало по-вечернему темно, хотя ещё и полудня не было. Троллейбус громко гудел, шумно лязгал дверьми, пассажиры толкались и ворчали. На душе у Смелякова понемногу становилось тоскливо. Чтобы отогнать дурное настроение, он всё время расспрашивал капитана о работе. На некоторые вопросы Сидоров отвечал с удовольствием, о других говорил: «После растолкую, не сейчас»…
На квартире, куда они вскоре добрались, их встретил подтянутый мужчина лет пятидесяти.
– Здравствуйте, – сказал Сидоров и представился, показывая удостоверение. – Рассказывайте, что у вас.
– Понимаете, товарищ капитан, – мужчина развёл руками, – ведь я только-только приехал, всего на пять минут зашёл домой. Мне нужно было кое-какие документы забрать… И вот выхожу, а машины и нет!
– Разберёмся. – Сидоров сделал успокоительный жест. – Где машина стояла?
– Прямо перед домом, на улице. Да вот с балкона видно… – Хозяин квартиры поманил сыщиков за собой. – Вы проходите.
– У нас обувь грязная, на улице слякотно.
– Ничего страшного, проходите, я покажу вам.
Смеляков остался ждать у двери. Сидоров постоял у окна, слушая хозяина, затем вернулся к Виктору.
– Пойдём-ка, спустимся вниз, осмотрим место, – сказал капитан.
– А чего смотреть-то, Пётр Алексеич? – недоумевал Виктор, следуя за Сидоровым. – Асфальт и всё. Ни следов, ничего другого.
– Так положено. Надо зафиксировать, где она стояла, как стояла, передом к газону или задом. А ты всё записывай, так надо, всё может пригодиться. Потом вернёмся к потерпевшему, чтобы он написал объяснение и заявление.
– А он-то что должен объяснять?
– Когда оставил машину, когда обнаружил пропажу. В нашем деле лишней информации не бывает. Глядишь, подсказка какая появится.
Минут через пятнадцать они возвратились в квартиру. На столе стоял горячий чай, всевозможные сласти. Из кухни выглянула женщина в простом, но очень элегантном сером платье, вероятно хозяйка.
– Проходите в комнату, товарищи, угощайтесь. – В её руках было полотенце с каким-то ярким цветочным рисунком.
– Может, чего покрепче? – предложил, идя навстречу сыщикам, хозяин и пощёлкал пальцами, обращаясь к жене: – Люсенька, не прихватишь белого винца из холодильника? – Он перевёл взгляд на капитана. – Или вы предпочитаете коньяк? У меня есть армянский.
– Ни в коем случае, мы же при исполнении. – Сидоров покачал головой. – А телефончиком позволите воспользоваться?
– Разумеется, сюда проходите.
Пётр Алексеевич опять посмотрел на свои башмаки, оставлявшие на паркете мокрые следы.
– Не обращайте внимания, я приберу. – Женщина вежливо улыбнулась. – Идите к столу.
Квартира была чистой и уютной, здесь правили достаток и уверенность, но не было и намёка на излишества. Виктор сразу обратил внимание на стоявший в шкафу красивый катушечный магнитофон, сверкавший стальным блеском панели и элегантными переключателями. Рядом с магнитофоном красовался проигрыватель под прозрачной пластиковой крышкой.
– Обожаю музыку. – Хозяин перехватил его взгляд. – У меня огромная коллекция записей.
Он открыл створки шкафа, и глазам Виктора предстало не менее сотни пластинок, плотно заполнивших целое отделение, и несколько десятков коробок с магнитными лентами, на которых ярко-красно выделялась надпись «BASF». Такого обилия «катушек» в доме он и представить не мог. Зато книг было не много, и это удивило Смелякова.
Когда с формальностями было закончено, принялись за чай.
– Вкусно, – с удовольствием причмокнул Пётр Алексеевич, отправляя в рот конфету за конфетой.
Хозяин рассказывал о себе, о своих зарубежных поездках.
– Может, всё-таки выпьете? – спросил он через некоторое время.
– Нет, нет.
– А кока-колы хотите?
– Вот это с удовольствием, – согласился Сидоров.
«Уютно и спокойно, – думал Виктор, искоса поглядывая в окно. – А снаружи валит мокрый снег, там холодно и гадко. Правильно говорил Пётр Алексеич насчёт того, что в самые разные места заносит во время дежурства. Час назад человека из петли вынимали, а теперь вот за шикарным столом чаи гоняем в обществе дипломата…»
Когда они вышли на улицу, кто-то окликнул Смелякова:
– Витя, ты ли это? Какими судьбами?
Он оглянулся и увидел Бориса Жукова.
– Боря?! – Виктор немало удивился. – Вот так встреча.
Они не виделись года два. Лет пять назад они оба ухаживали за чудесной девушкой Верой Шиловой, ухаживали каждый по-своему: Жуков был более изыскан и вместе с тем небрежен, Виктор же был стеснительным, старался вести себя подчёркнуто по-товарищески, боялся выглядеть влюблённым, и это нередко делало его смешным. Вера никому не отдавала предпочтения, видела в обоих молодых людях только друзей; по-настоящему душа её была поглощена исключительно юриспруденцией. Впрочем, возможно, её интересовал кто-то третий, Виктор не мог знать наверняка, чем жило молодое девичье сердце.
– Ты тут что делаешь? – спросил Жуков.
– Работаю. Я теперь в уголовном розыске. А тебя-то чего занесло сюда? Ты же в Чертанове живёшь, кажется.
– У меня в этом доме невеста. Мы сегодня заявление подаём. Ради этого с работы отпросился на пару часов. Загс тут через дорогу.
– Вот оно что…
Виктор бросил взгляд на Петра Алексеевича: тот деликатно стоял в сторонке, дымя папиросой.
– Значит, женишься, – проговорил Виктор и подумал: «Наверняка на Вере».
– Женюсь. Если хочешь, сейчас познакомлю вас.
«Познакомит? Значит, не на Вере», – пронеслось в голове у Виктора, и он обрадовался, хотя с Верой давно не виделся и вовсе не претендовал на её руку и сердце.
– Она у меня ещё молоденькая, – улыбнулся Борис, – только-только девятнадцать исполнилось. В МГИМО поступила в этом году.
– Дочка дипломатов?
– Угадал.
– Вижу, у тебя всё гладко идёт, почти по накатанной, – с некоторой долей печали произнёс Смеляков. – Вот и девушку взял такую…
– Какую «такую»? Хочешь сказать, что женюсь по расчёту? Так и говори, чего уж, – без тени обиды ответил Борис. – Только объясни мне, что это такое, когда по расчёту… В тебе, Витька, инерция мышления работает. Каждый нормальный человек строит семью по расчёту. Мало таких найдётся, кто полного идиота в мужья возьмёт или женится на последней уличной девке. Нет, любой нормальный человек выбирает себе спутника жизни. Ты же тоже заглядываешься в первую очередь на симпатичных девчонок, разве не так? Хочешь, чтобы тебе досталась какая-нибудь покрасивее. Это уж потом начинается близкое знакомство, разговор по душам, узнавание друг друга. И если тебе твоя новая подруга не подходит, ты расстаёшься с ней… Тебе, например, с Верой нравилось встречаться?
– Да. Она умная и внешне интересная.
– Значит, у тебя дружба по расчёту была? От скучных и неинтересных девушек ты отказываешься, а хорошеньких и талантливых подавай!
– Ну ты и хватил, Боря… – Смеляков стушевался.
– Странный ты парень, Витька. Всегда ты мне казался толковым, но почему-то прёт из тебя порой такой махровый советский менталитет, что мне тошно делается.
– Извини, я не так, может, выразился, – ещё больше смутился Смеляков и скосил глаза на стоявшего поодаль капитана Сидорова.
– Мы минут через пять выйдем с Леной, – Жуков бросил взгляд на наручные часы. – Я познакомлю вас. Подождёшь?
– Не могу, – Смеляков кивнул на капитана, – мне пора. Сегодня день загруженный.
– Ну что ж, тогда как-нибудь созвонимся… Телефон-то записан?
– Да.
– Звони, я пока по прежнему номеру, хотя могу и сюда переехать. А вообще-то предки обещали с квартирой нам помочь, конечно не сразу, но всё-таки… Может, встретимся как-нибудь?
– Если выкрою время.
– Ты уж постарайся. Друзьями разбрасываться нельзя. Никто не знает, как сложится жизнь! – Борис легонько ткнул Смелякова кулаком в плечо. – Вдруг я тебе понадоблюсь когда-нибудь? Или ты мне?.. Ну бывай, старик.
– Поздравляю. – Виктор пожал Жукову руку.
– Пока рано, мы только заявление подаём. Вот через месячишко-другой буду ждать от тебя красивых слов. Ты позвони мне, на свадьбу приходи, я приглашаю. Хочу, чтобы друзей было рядом много и чтобы всем было радостно…
«Друзья, – размышлял Смеляков, стоя в троллейбусе возле Сидорова, – разве мы друзья с Борисом? Встречались от случая к случаю, спорили о всяком. Нет, дружба это глубокие отношения, надёжные… Надёжные… А чем, хотелось бы знать, определяется глубина и надёжность дружбы? Вот с Дроном Сытиным, к примеру, мы знакомы с первых армейских дней. Я знаю его как облупленного, уверен в нём. Но надёжен ли Дрон? Он же из ООДП вылетел из-за своей глупости, нелепого упрямства – решил с иностранкой любовь покрутить, а это на нашей службе приравнивалось чуть ли не к государственной измене. Так надёжен ли Дрон? Я понимаю, что он баб любит и что на самом деле ничего бы плохого он не сделал – ну соблазнил бы очередную жертву финского разлива, не более того. Не о государственных делах-то речь шла, просто втюрился он по уши.
Но может, в этом-то и проявляется ненадёжность, что не сумел остановиться вовремя? Чёрт его знает! А я?.. Если так рассуждать, то я куда менее надёжный. Ведь у меня однажды голова помутилась настолько, что я даже пост оставил… – Смеляков содрогнулся при мысли о том дежурстве. Ему живо представилось неосвещённое полуподвальное помещение, куда он завлёк горничную военного атташе Финляндии. Вспомнились и сладкая улыбка Аули, и собственное бешеное сердцебиение, и груда торопливо сброшенной одежды. – Конечно, Аули была дьявольски хороша, безумно соблазнительна, однако… Разумеется, можно валить вину на её красоту, но действительная причина-то во мне. Это я не сумел сдержаться, я клюнул на её обворожительность и мигом забыл о возложенных на меня обязанностях! Уж если кто и провинился серьёзно, то не Сытин, а я… Но мне посчастливилось, меня даже внезапно нагрянувшая проверка из отдела не застукала, а вот Сытина выперли лишь за то, что он под ручку с иностранкой прогулялся… Нет, нет, это всё не так просто, как представляется на первый взгляд. Я уверен, что Андрюха Сытин жизнь отдаст за Родину, не сомневаясь ни секунды, потому что страна наша для него состоит из всех нас, кого он знает и любит. Не станет он подлецом. Впрочем, кто поручится, что в действительности творится у каждого из нас в душе? Когда и на чём мы оступимся? Где случайная глупость перерастёт в подлость? А Борис Жуков? С ним нелегко разговаривать, он всегда травит как-то ядовито, с подтекстом, будто против всей нашей страны копает. Мне никогда не было легко с ним, он давит меня умом. Или он просто хитрый? Вот он-то кажется совсем ненадёждым, постоянно шпильки вставляет, поругивает Советский Союз. Отец у него в КГБ работает, а Бориса послушаешь – так он чуть ли не диссидентом кажется. Есть в нём какая-то необузданная жажда развенчивать идеалы…»
Смеляков часто думал о Борисе, всегда удивляясь его свободомыслию, которое нередко даже пугало. Борис не был антисоветчиком, однако в Советском Союзе времён Брежнева о некоторых вещах предпочитали молчать. За политические анекдоты никого не привлекали к ответственности, поэтому анекдоты звучали всюду, но на партийных и комсомольских собраниях никто никогда не выступал против «генеральной линии» партии. А вот о Борисе Жукове почему-то у Виктора создалось мнение, что он не побоялся бы сказать вслух на общем собрании то, что говорил в тесной компании «своих».
«Есть в Борисе что-то такое… Может, как раз он-то и не предаст, не бросит в трудную минуту? – размышлял Виктор. – Может, в таких людях и таится настоящая твёрдость духа, а не во мне и не в Андрюхе Сытине? Мы-то с Сытиным рассуждаем так, как нас приучили, а Борис копает глубоко. Может, ему какая-то истина известна? Как распознать всё это? Ах, если бы найти учебник, где всё было бы написано – что есть дружба, верность, надёжность. Но таких учебников нет…»
Кто-то постучал Виктору в спину и протянул ему через плечо проездной талон:
– Мужчина, пробейте, пожалуйста.
Смеляков вставил талон в компостер, с силой ударил по пружинистому рычагу и достал талон обратно.
– Пожалуйста.
– Спасибо.
– Здравия желаю, товарищ майор, – вытянулся Смеляков.
Ядыкин кивнул в ответ, едва удостоив Виктора взглядом, поманил Сидорова пальцем:
– Пётр Алексеевич, зайди ко мне, – и вышел.
– Похоже, распекать будет за что-то.
Капитан тяжело поднялся из-за стола и загасил папиросу в блюдце, служившем пепельницей. Выходя из комнаты, он неуклюже задел плечом дверной косяк и тихонько ругнулся.
– Ты что ж, Пётр Алексеевич! – Ядыкин ждал, откинувшись на стуле и постукивая вытянутой рукой по краешку стола. – Опытный волчара, а такую плюху допустил!
– Да что стряслось-то, Николай Алексеевич?
– Ты с висельника вчерашнего почему отпечатки пальцев не снял? Почему не дождался экспертов? – Яды-кин резко поднялся и сунул руки в карманы, было слышно, как он звякнул лежавшей там связкой ключей. – Сбагрил покойничка, думаешь, и чёрт с ним?
– Да как я мог ждать? Я же на дежурстве! Если ждать, так я до утра возле того вонючего сортира проторчал бы! Николай Алексеевич, я же дежурный, тут каждые полчаса какая-нибудь чехарда.
– Ай, ладно… Что уж теперь… Поедешь на Пироговку, в морг, сам себе придумал головную боль… Серёга Никифоров, эксперт наш, туда прямо из дома отправился, там встретитесь.
Сидоров посмотрел в пол.
– Эх… Сразу не сделаешь, потом ноги сотрёшь, ис-правляючи огрехи.
– Не бурчи, Пётр Алексеич, – хмыкнул Ядыкин, – побереги силы. Тебе потом ещё в засаду отправляться.
– В какую засаду?
– На Татаринова. Прихватишь с собой Смелякова.
– Мы же после дежурства, Николай Алексеевич. Может, кого другого направите?
– Нет у меня никого больше на сегодня. До четырёх часов двое уже есть, а позже вам заступать. Оба пойдёте. Так что чем скорее в морге управишься, тем больше времени на отдых останется, – сказал резко. – Улавливаешь?
– Улавливаю. – Сидоров недовольно покачал головой и направился к себе в кабинет. – Что ж, Витя, чай после пить будем. Айда в морг, займёмся вчерашним жмуриком, – и посмотрел вопросительно на Смелякова: – Как его фамилия, помнишь?
– Василевский, кажется.
– Верно. Память у тебя надёжная…
По дороге Смеляков спросил:
– Пётр Алексеевич, а зачем нужно у покойника снимать отпечатки пальцев, если никакого криминала не было?
– Таков порядок. Система сыска.
– Не понимаю.
– Отпечатки пальцев снимаются с трупов для того, чтобы проверять их по картотеке, где хранятся следы пальцев рук, взятые с мест нераскрытых преступлений. Есть такая картотека. Ты не знал?
– Нет.
– Там хранятся все без исключения следы пальцев с мест нераскрытых преступлений. Представь, что пальчики нашего висельника вдруг совпадут с какими-то залежавшимися отпечатками. И преступление раскрывается само собой. Пальчики «откатываются» у любого, кто по тем или иным причинам задерживается милицией. Пусть это даже административное правонарушение. Не мной это придумано. Уголовный розыск – огромная машина. Тут не от меня одного успех дела зависит, каким бы я первоклассным сыскарём ни являлся. Нет, опер – просто винтик, он может сломаться, но механизм сыска продолжит крутиться. Всё доведено до автоматизма. Угрозыск – мощная система. Зачастую она работает сама по себе, просто за счёт накопленной информации.
Возле морга они встретили дожидавшегося их эксперта. Он стоял возле дверей и курил.
– Привет, Серёга! – Пётр Алексеевич пожал ему руку и представил Смелякова: – Наш новый сыщик.
Они поздоровались.
– Ты в морге-то раньше бывал? – спросил Никифоров.
– Нет, – признался Виктор.
– Что ж, всегда приходится что-то делать в первый раз. Ты приготовься, там воняет жутко, надо к этому сразу настроиться…
Дверь в подвальное помещение отворилась, издав тугой писк, и перед милиционерами появился высокий санитар в сильно испачканном белом халате. Санитар что-то пережёвывал мощными челюстями, его желваки выразительно двигались. Из раскрытой двери ударил густой запах мертвечины.
– Вчера 15-я бригада доставила к вам труп гражданина Василевского, – сказал Сидоров, показывая своё удостоверение.
– Может быть, – невнятно произнёс санитар, продолжая жевать. – Пойдёмте глянем.
Пошли вниз. Запах становился крепче.
Там ещё двое сидели, пили чай за столом. Один из них листал какой-то журнал, другой нарезал колбасу толстыми ломтями и укладывал её на хлеб. Он без интереса посмотрел на гостей и продолжил своё занятие.
Высокий санитар полистал журнал записей и ткнул пальцем:
– Есть. Номер 215. – Он повернулся к тем, что пили чай. – Вовчик, пошуруй в холодильнике, достань 215-го.
Вовчик бросил колбасу и, лениво вытирая руки о подол халата, прошёл в соседнее помещение. Сидоров со Смеляковым последовали за ним. Санитар загремел задвижкой и открыл металлическую дверь. От шибанувшего в нос трупного запаха у Виктора закружилась голова.
– Вы старайтесь ртом дышать, – посоветовал санитар. – Некоторым легче, когда ртом. Правда, от запаха всё равно не избавиться.
– А как же вы тут? – Смелкову было не по себе.
– Привычка.
Они вошли в камеру. Вдоль стен были свалены беспорядочно трупы. Голые, желтоватые, лоснящиеся. У каждого на бедре написан номер. Покойники выглядели совершенно неправдоподобно в этой куче.
– Двести пятнадцатый? – Санитар приподнялся на цыпочки и потянул к себе чью-то вывернутую ногу. Глянув на номер, пробормотал себе что-то под нос и сходил за металлической тележкой. Сбросив мёртвое тело с груды трупов на каталку, он подвинул её к Сидорову. – Пожалуйста.
Эксперт равнодушно поджидал их у двери.
Они ещё не успели отойти от холодильника, а санитар уже включил воду и направил тонкую струйку на покойников. Вода лилась слабо, и Вовчик прижал кончик шланга, чтобы вода разбрызгивалась шире и захватывала сразу несколько тел.
Сидоров шёл по коридору, едва не наступая на пятки эксперту, который за санитаром, катившим тележку. Смеляков шагал за ними, глядя перед собой сквозь почти опущенные веки, чтобы не видеть ужасного выражения лица покойника, и стараясь не дышать.
– Витя, дурно тебе, что ли? – посмотрел на него Сидоров. – Ну садись за стол, будешь записывать. Я тебе из коридора диктовать буду.
Обессиленный от переизбытка впечатлений, Виктор послушно опустился на стул. Капитан успокаивающе похлопал его по плечу.
– Ничего, ничего. Свыкнешься… Этих-то бояться не надо. Живые – вот кто бывает опасен.
Из коридора донёсся неприятный хруст.
– Это ещё что? – настороженно спросил Смеляков.
– Пальцы.
– Что пальцы?
– Эксперт ломает трупу суставы в пальцах, – объяснил Сидоров и полез в карман за «Беломором», чтобы прикурить новую папиросу.
– Зачем?
– Они же застыли, скрюченные. С них так отпечатков не откатаешь, надо распрямить.
У Виктора задрожали руки. В глазах помутнело. «Живодёрня какая-то, гестапо», – подумал он.
– Держи, – Сидоров бросил перед Смеляковым несколько бланков. – «Описание личности». Я пошёл осматривать, а ты заноси сюда всё, что я говорить буду.
Он вышел в коридор, и Виктор провёл рукой по взмокшему лбу. Ему казалось, что никогда он не чувствовал себя так отвратительно.
«Всё просто ужасно. Но ведь это часть моей работы, – успокаивал он себя. – Все проходят через это. На самом же деле нет ничего ужасного. Ну мертвецы, ну в беспорядочной куче, ну непривычно. Привыкну, раз так надо. Привыкну… И всё же гадко, просто до тошноты гадко. И почему вид покойников производит на людей такое ужасное впечатление? Нет, мы, пожалуй, не покойников боимся, а смерти. Покойников, как сказал Пётр Алексеевич, и впрямь нечего бояться, они принадлежат к категории самых безобидных существ. Смерти мы боимся, а не мертвецов. Но почему? Смерть ведь естественна. Смерть обязательна. Без неё не бывает жизни. После неё ничего нет, только пустота. Разве можно бояться пустоты? И всё же мы боимся, до головокружения боимся её…»
– Витя, читай бланк по порядку, – послышался голос Сидорова. – Что там вначале?
– Рост, – прочитал Смеляков.
– Средний! – гаркнул капитан из коридора. Виктор подчеркнул нужное слово в бланке.
– Телосложение?
– Худощавое!
– Волосы?
– Русые, пожалуй, русые с сединой.
– Лицо?
– Овальное!
– Лоб?
– Высокий!
– Брови? – прочитал Виктор очередную графу. Сидоров молчал.
– Брови! – повторил Смеляков. Капитан не отзывался.
– Пётр Алексеевич, какие брови-то у него?
– Пиши: как у Брежнева!..
Виктор жадно напился крепкого чаю, положив в него побольше сахара, и теперь молча курил, глядя сквозь дым на капитана и ожидая его указаний.
– Ну что? Готов к свершению подвигов? – Пётр Алексеевич посмотрел на наручные часы. – Три часа. Самое время двигать. Оклемался немного?
Они вышли на улицу и неторопливо направились к Ленинскому проспекту.
– Мы своим ходом? – спросил Смеляков.
– Своим. У нас с транспортом туго, приходится на своих двоих топать. Зато территорию будешь знать как свои пять пальцев. Это всегда полезно. Да ни к чему на милицейской колымаге ехать на квартиру, где засада устраивается.
– Мы только вдвоём будем?
– Вдвоём, – кивнул Сидоров, пуская из ноздрей густой табачный дым, и полез в карман за новой папиросой. – Ты представляешь, что такое засада? Это восемь часов сиднем сидеть там. Потом нас должны сменить. Но это если по правилам. На самом-то деле придётся торчать дольше.
– Почему?
– Потому что если каждые восемь часов по два новых сотрудника в засаду направлять, то это на сутки шесть человек из нормальной работы вылетают. А у нас и так народу не хватает.
– И как же быть?
– Сидим не по восемь, а по двенадцать часов. Мозги, конечно, квасятся, глаз притупляется. Только что делать-то?..
Погода окончательно испортилась, густо повалил мокрый снег, небо сделалось по-вечернему тёмным, под ногами хлюпало. По дороге они несколько раз останавливались, с Сидоровым заговаривали какие-то люди, на что-то сетовали, о чём-то просили. Одни обращались к нему по отчеству, другие говорили просто «дядя Петя». Дважды Сидоров сам окликнул кого-то и принялся расспрашивать. Когда они сели наконец в автобус, капитан кратко ввёл Виктора в курс дела:
– На той квартире, где мы будем, живут сейчас хозяйка и две её дочери. Одна из них – любовница Татаринова.
– Дел много, а людей мало. Если серьёзное происшествие, то они, конечно, приедут, а на такую мелочёвку, – Сидоров кивнул в сторону повесившегося, – обычно никто не выезжает.
– Но ведь это их работа!
– Работа для них – это когда ножевые ранения, убийства, разбой, грабёж, на худой случай – квартирная кража, там есть чем заняться. А тут и так всё понятно.
Он дозвонился до дежурного, и Смеляков услышал, как в трубке трещал чей-то раздражённый голос:
– Какой к чёрту повешенный! Нет сейчас никого, ни медика, ни криминалиста. Все на выезде. Вызывайте труповозку и сами всё решайте!
Сидоров кивнул и положил трубку. По его лицу Виктор видел, что другого ответа капитан не ждал. «Если так во всём, – подумал Смеляков, – то не понимаю, как они умудряются работать…»
Когда прикатил автобус и санитары вынесли покойника, Сидоров похлопал себя по карманам.
– Дьявол, папиросы кончились. Надо по пути в отделение купить. – Он причмокнул и облизнулся. – Я забыл, ты куришь?
– Да, – ответил Виктор.
– Бросай, иначе на меня станешь похож, провоняешь табачищем, как пепельница. Лучше сразу отказаться от этого дела, потому как позже нервы раскачаются, будешь куревом себя успокаивать, а это только видимость одна, никакого успокоения сигареты не дают. Просто так принято думать, что сигареты помогают. У меня вон язва, так я «Беломором», думаешь, залечиваю её, что ли? Как бы не так! Ещё больше гроблю себя, а вот продолжаю дымить.
– Так вы бросьте.
– Не могу, привык коптить. Да и не хочу, пожалуй. Мне уж всё равно. Сложилось всё как-то уже, не хочется ничего менять…
В отделении им навстречу вышел дежурный:
– Можете не раздеваться.
– Что на этот раз? – спросил Сидоров.
– Угнали «Волгу».
– Где?
– Считайте, что вам не повезло. К трём высоткам едете, Ленинский проспект, дом 109/1.
Сидоров крякнул, выражая досаду.
– Что ещё за три высотки? – поинтересовался Смеляков, увидев кислые выражения лиц у своих коллег.
– Три башни возле кинотеатра «Казахстан». Дипломаты, чекисты и артисты, – пояснил дежурный. – Солидная публика, капризная, требовательная. У мидовца ГАЗ-24 увели.
Едва они вышли на улицу, посыпал снег. Небо опустилось низко, серым покрывалом непроглядных облаков легло на крыши домов. Стало по-вечернему темно, хотя ещё и полудня не было. Троллейбус громко гудел, шумно лязгал дверьми, пассажиры толкались и ворчали. На душе у Смелякова понемногу становилось тоскливо. Чтобы отогнать дурное настроение, он всё время расспрашивал капитана о работе. На некоторые вопросы Сидоров отвечал с удовольствием, о других говорил: «После растолкую, не сейчас»…
На квартире, куда они вскоре добрались, их встретил подтянутый мужчина лет пятидесяти.
– Здравствуйте, – сказал Сидоров и представился, показывая удостоверение. – Рассказывайте, что у вас.
– Понимаете, товарищ капитан, – мужчина развёл руками, – ведь я только-только приехал, всего на пять минут зашёл домой. Мне нужно было кое-какие документы забрать… И вот выхожу, а машины и нет!
– Разберёмся. – Сидоров сделал успокоительный жест. – Где машина стояла?
– Прямо перед домом, на улице. Да вот с балкона видно… – Хозяин квартиры поманил сыщиков за собой. – Вы проходите.
– У нас обувь грязная, на улице слякотно.
– Ничего страшного, проходите, я покажу вам.
Смеляков остался ждать у двери. Сидоров постоял у окна, слушая хозяина, затем вернулся к Виктору.
– Пойдём-ка, спустимся вниз, осмотрим место, – сказал капитан.
– А чего смотреть-то, Пётр Алексеич? – недоумевал Виктор, следуя за Сидоровым. – Асфальт и всё. Ни следов, ничего другого.
– Так положено. Надо зафиксировать, где она стояла, как стояла, передом к газону или задом. А ты всё записывай, так надо, всё может пригодиться. Потом вернёмся к потерпевшему, чтобы он написал объяснение и заявление.
– А он-то что должен объяснять?
– Когда оставил машину, когда обнаружил пропажу. В нашем деле лишней информации не бывает. Глядишь, подсказка какая появится.
Минут через пятнадцать они возвратились в квартиру. На столе стоял горячий чай, всевозможные сласти. Из кухни выглянула женщина в простом, но очень элегантном сером платье, вероятно хозяйка.
– Проходите в комнату, товарищи, угощайтесь. – В её руках было полотенце с каким-то ярким цветочным рисунком.
– Может, чего покрепче? – предложил, идя навстречу сыщикам, хозяин и пощёлкал пальцами, обращаясь к жене: – Люсенька, не прихватишь белого винца из холодильника? – Он перевёл взгляд на капитана. – Или вы предпочитаете коньяк? У меня есть армянский.
– Ни в коем случае, мы же при исполнении. – Сидоров покачал головой. – А телефончиком позволите воспользоваться?
– Разумеется, сюда проходите.
Пётр Алексеевич опять посмотрел на свои башмаки, оставлявшие на паркете мокрые следы.
– Не обращайте внимания, я приберу. – Женщина вежливо улыбнулась. – Идите к столу.
Квартира была чистой и уютной, здесь правили достаток и уверенность, но не было и намёка на излишества. Виктор сразу обратил внимание на стоявший в шкафу красивый катушечный магнитофон, сверкавший стальным блеском панели и элегантными переключателями. Рядом с магнитофоном красовался проигрыватель под прозрачной пластиковой крышкой.
– Обожаю музыку. – Хозяин перехватил его взгляд. – У меня огромная коллекция записей.
Он открыл створки шкафа, и глазам Виктора предстало не менее сотни пластинок, плотно заполнивших целое отделение, и несколько десятков коробок с магнитными лентами, на которых ярко-красно выделялась надпись «BASF». Такого обилия «катушек» в доме он и представить не мог. Зато книг было не много, и это удивило Смелякова.
Когда с формальностями было закончено, принялись за чай.
– Вкусно, – с удовольствием причмокнул Пётр Алексеевич, отправляя в рот конфету за конфетой.
Хозяин рассказывал о себе, о своих зарубежных поездках.
– Может, всё-таки выпьете? – спросил он через некоторое время.
– Нет, нет.
– А кока-колы хотите?
– Вот это с удовольствием, – согласился Сидоров.
«Уютно и спокойно, – думал Виктор, искоса поглядывая в окно. – А снаружи валит мокрый снег, там холодно и гадко. Правильно говорил Пётр Алексеич насчёт того, что в самые разные места заносит во время дежурства. Час назад человека из петли вынимали, а теперь вот за шикарным столом чаи гоняем в обществе дипломата…»
Когда они вышли на улицу, кто-то окликнул Смелякова:
– Витя, ты ли это? Какими судьбами?
Он оглянулся и увидел Бориса Жукова.
– Боря?! – Виктор немало удивился. – Вот так встреча.
Они не виделись года два. Лет пять назад они оба ухаживали за чудесной девушкой Верой Шиловой, ухаживали каждый по-своему: Жуков был более изыскан и вместе с тем небрежен, Виктор же был стеснительным, старался вести себя подчёркнуто по-товарищески, боялся выглядеть влюблённым, и это нередко делало его смешным. Вера никому не отдавала предпочтения, видела в обоих молодых людях только друзей; по-настоящему душа её была поглощена исключительно юриспруденцией. Впрочем, возможно, её интересовал кто-то третий, Виктор не мог знать наверняка, чем жило молодое девичье сердце.
– Ты тут что делаешь? – спросил Жуков.
– Работаю. Я теперь в уголовном розыске. А тебя-то чего занесло сюда? Ты же в Чертанове живёшь, кажется.
– У меня в этом доме невеста. Мы сегодня заявление подаём. Ради этого с работы отпросился на пару часов. Загс тут через дорогу.
– Вот оно что…
Виктор бросил взгляд на Петра Алексеевича: тот деликатно стоял в сторонке, дымя папиросой.
– Значит, женишься, – проговорил Виктор и подумал: «Наверняка на Вере».
– Женюсь. Если хочешь, сейчас познакомлю вас.
«Познакомит? Значит, не на Вере», – пронеслось в голове у Виктора, и он обрадовался, хотя с Верой давно не виделся и вовсе не претендовал на её руку и сердце.
– Она у меня ещё молоденькая, – улыбнулся Борис, – только-только девятнадцать исполнилось. В МГИМО поступила в этом году.
– Дочка дипломатов?
– Угадал.
– Вижу, у тебя всё гладко идёт, почти по накатанной, – с некоторой долей печали произнёс Смеляков. – Вот и девушку взял такую…
– Какую «такую»? Хочешь сказать, что женюсь по расчёту? Так и говори, чего уж, – без тени обиды ответил Борис. – Только объясни мне, что это такое, когда по расчёту… В тебе, Витька, инерция мышления работает. Каждый нормальный человек строит семью по расчёту. Мало таких найдётся, кто полного идиота в мужья возьмёт или женится на последней уличной девке. Нет, любой нормальный человек выбирает себе спутника жизни. Ты же тоже заглядываешься в первую очередь на симпатичных девчонок, разве не так? Хочешь, чтобы тебе досталась какая-нибудь покрасивее. Это уж потом начинается близкое знакомство, разговор по душам, узнавание друг друга. И если тебе твоя новая подруга не подходит, ты расстаёшься с ней… Тебе, например, с Верой нравилось встречаться?
– Да. Она умная и внешне интересная.
– Значит, у тебя дружба по расчёту была? От скучных и неинтересных девушек ты отказываешься, а хорошеньких и талантливых подавай!
– Ну ты и хватил, Боря… – Смеляков стушевался.
– Странный ты парень, Витька. Всегда ты мне казался толковым, но почему-то прёт из тебя порой такой махровый советский менталитет, что мне тошно делается.
– Извини, я не так, может, выразился, – ещё больше смутился Смеляков и скосил глаза на стоявшего поодаль капитана Сидорова.
– Мы минут через пять выйдем с Леной, – Жуков бросил взгляд на наручные часы. – Я познакомлю вас. Подождёшь?
– Не могу, – Смеляков кивнул на капитана, – мне пора. Сегодня день загруженный.
– Ну что ж, тогда как-нибудь созвонимся… Телефон-то записан?
– Да.
– Звони, я пока по прежнему номеру, хотя могу и сюда переехать. А вообще-то предки обещали с квартирой нам помочь, конечно не сразу, но всё-таки… Может, встретимся как-нибудь?
– Если выкрою время.
– Ты уж постарайся. Друзьями разбрасываться нельзя. Никто не знает, как сложится жизнь! – Борис легонько ткнул Смелякова кулаком в плечо. – Вдруг я тебе понадоблюсь когда-нибудь? Или ты мне?.. Ну бывай, старик.
– Поздравляю. – Виктор пожал Жукову руку.
– Пока рано, мы только заявление подаём. Вот через месячишко-другой буду ждать от тебя красивых слов. Ты позвони мне, на свадьбу приходи, я приглашаю. Хочу, чтобы друзей было рядом много и чтобы всем было радостно…
«Друзья, – размышлял Смеляков, стоя в троллейбусе возле Сидорова, – разве мы друзья с Борисом? Встречались от случая к случаю, спорили о всяком. Нет, дружба это глубокие отношения, надёжные… Надёжные… А чем, хотелось бы знать, определяется глубина и надёжность дружбы? Вот с Дроном Сытиным, к примеру, мы знакомы с первых армейских дней. Я знаю его как облупленного, уверен в нём. Но надёжен ли Дрон? Он же из ООДП вылетел из-за своей глупости, нелепого упрямства – решил с иностранкой любовь покрутить, а это на нашей службе приравнивалось чуть ли не к государственной измене. Так надёжен ли Дрон? Я понимаю, что он баб любит и что на самом деле ничего бы плохого он не сделал – ну соблазнил бы очередную жертву финского разлива, не более того. Не о государственных делах-то речь шла, просто втюрился он по уши.
Но может, в этом-то и проявляется ненадёжность, что не сумел остановиться вовремя? Чёрт его знает! А я?.. Если так рассуждать, то я куда менее надёжный. Ведь у меня однажды голова помутилась настолько, что я даже пост оставил… – Смеляков содрогнулся при мысли о том дежурстве. Ему живо представилось неосвещённое полуподвальное помещение, куда он завлёк горничную военного атташе Финляндии. Вспомнились и сладкая улыбка Аули, и собственное бешеное сердцебиение, и груда торопливо сброшенной одежды. – Конечно, Аули была дьявольски хороша, безумно соблазнительна, однако… Разумеется, можно валить вину на её красоту, но действительная причина-то во мне. Это я не сумел сдержаться, я клюнул на её обворожительность и мигом забыл о возложенных на меня обязанностях! Уж если кто и провинился серьёзно, то не Сытин, а я… Но мне посчастливилось, меня даже внезапно нагрянувшая проверка из отдела не застукала, а вот Сытина выперли лишь за то, что он под ручку с иностранкой прогулялся… Нет, нет, это всё не так просто, как представляется на первый взгляд. Я уверен, что Андрюха Сытин жизнь отдаст за Родину, не сомневаясь ни секунды, потому что страна наша для него состоит из всех нас, кого он знает и любит. Не станет он подлецом. Впрочем, кто поручится, что в действительности творится у каждого из нас в душе? Когда и на чём мы оступимся? Где случайная глупость перерастёт в подлость? А Борис Жуков? С ним нелегко разговаривать, он всегда травит как-то ядовито, с подтекстом, будто против всей нашей страны копает. Мне никогда не было легко с ним, он давит меня умом. Или он просто хитрый? Вот он-то кажется совсем ненадёждым, постоянно шпильки вставляет, поругивает Советский Союз. Отец у него в КГБ работает, а Бориса послушаешь – так он чуть ли не диссидентом кажется. Есть в нём какая-то необузданная жажда развенчивать идеалы…»
Смеляков часто думал о Борисе, всегда удивляясь его свободомыслию, которое нередко даже пугало. Борис не был антисоветчиком, однако в Советском Союзе времён Брежнева о некоторых вещах предпочитали молчать. За политические анекдоты никого не привлекали к ответственности, поэтому анекдоты звучали всюду, но на партийных и комсомольских собраниях никто никогда не выступал против «генеральной линии» партии. А вот о Борисе Жукове почему-то у Виктора создалось мнение, что он не побоялся бы сказать вслух на общем собрании то, что говорил в тесной компании «своих».
«Есть в Борисе что-то такое… Может, как раз он-то и не предаст, не бросит в трудную минуту? – размышлял Виктор. – Может, в таких людях и таится настоящая твёрдость духа, а не во мне и не в Андрюхе Сытине? Мы-то с Сытиным рассуждаем так, как нас приучили, а Борис копает глубоко. Может, ему какая-то истина известна? Как распознать всё это? Ах, если бы найти учебник, где всё было бы написано – что есть дружба, верность, надёжность. Но таких учебников нет…»
Кто-то постучал Виктору в спину и протянул ему через плечо проездной талон:
– Мужчина, пробейте, пожалуйста.
Смеляков вставил талон в компостер, с силой ударил по пружинистому рычагу и достал талон обратно.
– Пожалуйста.
– Спасибо.
* * *
Утром, едва Виктор успел войти в кабинет Сидорова, следом за ним появился начальник отделения Ядыкин, маленький, крепенький, лысоватый мужичок с цепким взглядом.– Здравия желаю, товарищ майор, – вытянулся Смеляков.
Ядыкин кивнул в ответ, едва удостоив Виктора взглядом, поманил Сидорова пальцем:
– Пётр Алексеевич, зайди ко мне, – и вышел.
– Похоже, распекать будет за что-то.
Капитан тяжело поднялся из-за стола и загасил папиросу в блюдце, служившем пепельницей. Выходя из комнаты, он неуклюже задел плечом дверной косяк и тихонько ругнулся.
– Ты что ж, Пётр Алексеевич! – Ядыкин ждал, откинувшись на стуле и постукивая вытянутой рукой по краешку стола. – Опытный волчара, а такую плюху допустил!
– Да что стряслось-то, Николай Алексеевич?
– Ты с висельника вчерашнего почему отпечатки пальцев не снял? Почему не дождался экспертов? – Яды-кин резко поднялся и сунул руки в карманы, было слышно, как он звякнул лежавшей там связкой ключей. – Сбагрил покойничка, думаешь, и чёрт с ним?
– Да как я мог ждать? Я же на дежурстве! Если ждать, так я до утра возле того вонючего сортира проторчал бы! Николай Алексеевич, я же дежурный, тут каждые полчаса какая-нибудь чехарда.
– Ай, ладно… Что уж теперь… Поедешь на Пироговку, в морг, сам себе придумал головную боль… Серёга Никифоров, эксперт наш, туда прямо из дома отправился, там встретитесь.
Сидоров посмотрел в пол.
– Эх… Сразу не сделаешь, потом ноги сотрёшь, ис-правляючи огрехи.
– Не бурчи, Пётр Алексеич, – хмыкнул Ядыкин, – побереги силы. Тебе потом ещё в засаду отправляться.
– В какую засаду?
– На Татаринова. Прихватишь с собой Смелякова.
– Мы же после дежурства, Николай Алексеевич. Может, кого другого направите?
– Нет у меня никого больше на сегодня. До четырёх часов двое уже есть, а позже вам заступать. Оба пойдёте. Так что чем скорее в морге управишься, тем больше времени на отдых останется, – сказал резко. – Улавливаешь?
– Улавливаю. – Сидоров недовольно покачал головой и направился к себе в кабинет. – Что ж, Витя, чай после пить будем. Айда в морг, займёмся вчерашним жмуриком, – и посмотрел вопросительно на Смелякова: – Как его фамилия, помнишь?
– Василевский, кажется.
– Верно. Память у тебя надёжная…
По дороге Смеляков спросил:
– Пётр Алексеевич, а зачем нужно у покойника снимать отпечатки пальцев, если никакого криминала не было?
– Таков порядок. Система сыска.
– Не понимаю.
– Отпечатки пальцев снимаются с трупов для того, чтобы проверять их по картотеке, где хранятся следы пальцев рук, взятые с мест нераскрытых преступлений. Есть такая картотека. Ты не знал?
– Нет.
– Там хранятся все без исключения следы пальцев с мест нераскрытых преступлений. Представь, что пальчики нашего висельника вдруг совпадут с какими-то залежавшимися отпечатками. И преступление раскрывается само собой. Пальчики «откатываются» у любого, кто по тем или иным причинам задерживается милицией. Пусть это даже административное правонарушение. Не мной это придумано. Уголовный розыск – огромная машина. Тут не от меня одного успех дела зависит, каким бы я первоклассным сыскарём ни являлся. Нет, опер – просто винтик, он может сломаться, но механизм сыска продолжит крутиться. Всё доведено до автоматизма. Угрозыск – мощная система. Зачастую она работает сама по себе, просто за счёт накопленной информации.
Возле морга они встретили дожидавшегося их эксперта. Он стоял возле дверей и курил.
– Привет, Серёга! – Пётр Алексеевич пожал ему руку и представил Смелякова: – Наш новый сыщик.
Они поздоровались.
– Ты в морге-то раньше бывал? – спросил Никифоров.
– Нет, – признался Виктор.
– Что ж, всегда приходится что-то делать в первый раз. Ты приготовься, там воняет жутко, надо к этому сразу настроиться…
Дверь в подвальное помещение отворилась, издав тугой писк, и перед милиционерами появился высокий санитар в сильно испачканном белом халате. Санитар что-то пережёвывал мощными челюстями, его желваки выразительно двигались. Из раскрытой двери ударил густой запах мертвечины.
– Вчера 15-я бригада доставила к вам труп гражданина Василевского, – сказал Сидоров, показывая своё удостоверение.
– Может быть, – невнятно произнёс санитар, продолжая жевать. – Пойдёмте глянем.
Пошли вниз. Запах становился крепче.
Там ещё двое сидели, пили чай за столом. Один из них листал какой-то журнал, другой нарезал колбасу толстыми ломтями и укладывал её на хлеб. Он без интереса посмотрел на гостей и продолжил своё занятие.
Высокий санитар полистал журнал записей и ткнул пальцем:
– Есть. Номер 215. – Он повернулся к тем, что пили чай. – Вовчик, пошуруй в холодильнике, достань 215-го.
Вовчик бросил колбасу и, лениво вытирая руки о подол халата, прошёл в соседнее помещение. Сидоров со Смеляковым последовали за ним. Санитар загремел задвижкой и открыл металлическую дверь. От шибанувшего в нос трупного запаха у Виктора закружилась голова.
– Вы старайтесь ртом дышать, – посоветовал санитар. – Некоторым легче, когда ртом. Правда, от запаха всё равно не избавиться.
– А как же вы тут? – Смелкову было не по себе.
– Привычка.
Они вошли в камеру. Вдоль стен были свалены беспорядочно трупы. Голые, желтоватые, лоснящиеся. У каждого на бедре написан номер. Покойники выглядели совершенно неправдоподобно в этой куче.
– Двести пятнадцатый? – Санитар приподнялся на цыпочки и потянул к себе чью-то вывернутую ногу. Глянув на номер, пробормотал себе что-то под нос и сходил за металлической тележкой. Сбросив мёртвое тело с груды трупов на каталку, он подвинул её к Сидорову. – Пожалуйста.
Эксперт равнодушно поджидал их у двери.
Они ещё не успели отойти от холодильника, а санитар уже включил воду и направил тонкую струйку на покойников. Вода лилась слабо, и Вовчик прижал кончик шланга, чтобы вода разбрызгивалась шире и захватывала сразу несколько тел.
Сидоров шёл по коридору, едва не наступая на пятки эксперту, который за санитаром, катившим тележку. Смеляков шагал за ними, глядя перед собой сквозь почти опущенные веки, чтобы не видеть ужасного выражения лица покойника, и стараясь не дышать.
– Витя, дурно тебе, что ли? – посмотрел на него Сидоров. – Ну садись за стол, будешь записывать. Я тебе из коридора диктовать буду.
Обессиленный от переизбытка впечатлений, Виктор послушно опустился на стул. Капитан успокаивающе похлопал его по плечу.
– Ничего, ничего. Свыкнешься… Этих-то бояться не надо. Живые – вот кто бывает опасен.
Из коридора донёсся неприятный хруст.
– Это ещё что? – настороженно спросил Смеляков.
– Пальцы.
– Что пальцы?
– Эксперт ломает трупу суставы в пальцах, – объяснил Сидоров и полез в карман за «Беломором», чтобы прикурить новую папиросу.
– Зачем?
– Они же застыли, скрюченные. С них так отпечатков не откатаешь, надо распрямить.
У Виктора задрожали руки. В глазах помутнело. «Живодёрня какая-то, гестапо», – подумал он.
– Держи, – Сидоров бросил перед Смеляковым несколько бланков. – «Описание личности». Я пошёл осматривать, а ты заноси сюда всё, что я говорить буду.
Он вышел в коридор, и Виктор провёл рукой по взмокшему лбу. Ему казалось, что никогда он не чувствовал себя так отвратительно.
«Всё просто ужасно. Но ведь это часть моей работы, – успокаивал он себя. – Все проходят через это. На самом же деле нет ничего ужасного. Ну мертвецы, ну в беспорядочной куче, ну непривычно. Привыкну, раз так надо. Привыкну… И всё же гадко, просто до тошноты гадко. И почему вид покойников производит на людей такое ужасное впечатление? Нет, мы, пожалуй, не покойников боимся, а смерти. Покойников, как сказал Пётр Алексеевич, и впрямь нечего бояться, они принадлежат к категории самых безобидных существ. Смерти мы боимся, а не мертвецов. Но почему? Смерть ведь естественна. Смерть обязательна. Без неё не бывает жизни. После неё ничего нет, только пустота. Разве можно бояться пустоты? И всё же мы боимся, до головокружения боимся её…»
– Витя, читай бланк по порядку, – послышался голос Сидорова. – Что там вначале?
– Рост, – прочитал Смеляков.
– Средний! – гаркнул капитан из коридора. Виктор подчеркнул нужное слово в бланке.
– Телосложение?
– Худощавое!
– Волосы?
– Русые, пожалуй, русые с сединой.
– Лицо?
– Овальное!
– Лоб?
– Высокий!
– Брови? – прочитал Виктор очередную графу. Сидоров молчал.
– Брови! – повторил Смеляков. Капитан не отзывался.
– Пётр Алексеевич, какие брови-то у него?
– Пиши: как у Брежнева!..
* * *
После морга отделение милиции показалось Смеляко-ву настоящим райским уголком. Всё здесь было настоящее, подвижное, земное, дышало суетливой озабоченностью. Тесные помещения, обшарпанные стены, пыль на подоконнике, стекающая с обуви на пол грязь, неулыбчивые лица посетителей – всё это было проявлением жизни.Виктор жадно напился крепкого чаю, положив в него побольше сахара, и теперь молча курил, глядя сквозь дым на капитана и ожидая его указаний.
– Ну что? Готов к свершению подвигов? – Пётр Алексеевич посмотрел на наручные часы. – Три часа. Самое время двигать. Оклемался немного?
Они вышли на улицу и неторопливо направились к Ленинскому проспекту.
– Мы своим ходом? – спросил Смеляков.
– Своим. У нас с транспортом туго, приходится на своих двоих топать. Зато территорию будешь знать как свои пять пальцев. Это всегда полезно. Да ни к чему на милицейской колымаге ехать на квартиру, где засада устраивается.
– Мы только вдвоём будем?
– Вдвоём, – кивнул Сидоров, пуская из ноздрей густой табачный дым, и полез в карман за новой папиросой. – Ты представляешь, что такое засада? Это восемь часов сиднем сидеть там. Потом нас должны сменить. Но это если по правилам. На самом-то деле придётся торчать дольше.
– Почему?
– Потому что если каждые восемь часов по два новых сотрудника в засаду направлять, то это на сутки шесть человек из нормальной работы вылетают. А у нас и так народу не хватает.
– И как же быть?
– Сидим не по восемь, а по двенадцать часов. Мозги, конечно, квасятся, глаз притупляется. Только что делать-то?..
Погода окончательно испортилась, густо повалил мокрый снег, небо сделалось по-вечернему тёмным, под ногами хлюпало. По дороге они несколько раз останавливались, с Сидоровым заговаривали какие-то люди, на что-то сетовали, о чём-то просили. Одни обращались к нему по отчеству, другие говорили просто «дядя Петя». Дважды Сидоров сам окликнул кого-то и принялся расспрашивать. Когда они сели наконец в автобус, капитан кратко ввёл Виктора в курс дела:
– На той квартире, где мы будем, живут сейчас хозяйка и две её дочери. Одна из них – любовница Татаринова.