– Можно начинать?
Чёрная щёточка усов зашевелилась над оттопыренной верхней губой, когда капитан начал медленно и скучно зачитывать по бумаге доклад о международном положении.
– Американская пропаганда активно раскручивает враждебную Советскому Союзу кампанию вокруг событий в Афганистане, безосновательно обвиняя нашу страну в военной агрессии. Но все мы знаем, что советская военная помощь, предоставленная Афганистану, не преследует никаких иных целей, кроме содействия дружественной стране в осуществлении права на индивидуальную и коллективную самооборону для отражения внешней империалистической агрессии. Все прогрессивные народы прекрасно понимают, что ограниченный контингент советских войск в Афганистане будет выведен оттуда, как только отпадёт причина, вызвавшая его посылку, а именно как только прекратится внешнее империалистическое вмешательство в дела Афганистана…[5]
Иногда лектор умолкал, встречая в тексте незнакомое слово, проговаривал его беззвучно раз-другой, после чего произносил вслух, стараясь говорить уверенно, но это получалось у него далеко не всегда. Особенно тяжело давалось ему слово «советолог», он читал его медленно, осторожно, почти боязливо и непременно ставил ударение на последний слог. При этом его голос выдавал охватывавшее капитана недоумение: что за советологи, о чём речь?
Когда доклад завершился, все вяло похлопали в ладоши, и капитан сразу уехал.
– Товарищи, – поднял руку Смеляков, – разрешите мне взять слово.
– Давай, давай, – обрадовался Горбунов.
Виктор вышел вперёд и вздохнул.
– Неужели у нас нет важных вопросов, которые мы должны решить? Мы же с вами занимаемся конкретной работой, результаты которой нужны людям каждый день, каждый час. От нас с вами зависит, насколько уверенно будут чувствовать себя рядовые граждане. А мы тратим время на всякую болтовню.
– Смеляков, ты что говоришь-то? – Горбунов растерянно оглянулся. – Ты за речью-то своей следи. Мы политинформацию слушали, а не болтовню!
– Да что ты, чёрт возьми, меня за руку хватаешь, Толя? Мы же все прекрасно понимаем, что никому эти лекции не нужны. А если для галочки, то поставь ты эту галочку просто так. И лектору будет легче, он же не понимает половины того, что ему написали…
– Ты офонарел, что ли?! – чуть ли не закричал побледневший Горбунов. – На идеологическом фронте идёт война, а ты отказываешься слушать политинформацию!
– У нас злободневных вопросов – тьма-тьмущая. Нам делом нужно заниматься. А мы только о политике и о политике. Это всё – формализм, забюрокраченность. У меня на прошлой работе, ну в ООДП, до того доходило, что нас с поста снимали из-за политзанятий. Представляете?! Посольства без надзора оставляли ради того, чтобы явку на политзанятиях обеспечить! Разве не дикость? От этого и погибнем…
– Ты куда гнёшь, Смеляков? Что значит «погибнем»? Кто погибнет? – Горбунов поднялся с места и обвёл глазами комсомольцев.
– У нас разве в отделении проблем нет? – продолжал Виктор. – Нам решать их надо.
– А мы и о наших проблемах можем говорить, – заметно тише ответил Горбунов. – Говори, поднимай вопросы. Что именно тебя беспокоит?
– Меня многое беспокоит…
И Смеляков заговорил обо всём том, что узнал за недолгое время работы в угрозыске: о сокрытии преступлений, о том, как статистика влияет на раскрываемость преступлений… Он говорил долго и с жаром, вызвав горячее обсуждение, которое, впрочем, не привело ни к какому решению. Зато на следующий день его вызвал к себе Шку-рин, заместитель начальника политотдела РУВД, и, многозначительно постукивая карандашом о стол, проговорил:
– Ты что позволяешь себе, Смеляков? О каких таких сокрытиях преступлений ты вчера завёл речь?
– А вы будто не знаете?
– Я ничего такого не знаю! – холодно улыбнулся Шкурин. – А ты, если занимаешься сокрытием, ответишь за это по всей строгости! И никаких оправданий не будет!
– Я ничего не скрываю. У меня ещё и дел-то своих нет.
– Зачем же ты, сукин сын, на других наговариваешь? Если знаешь о фактах, то доложи руководству, а просто так словами бросаться я никому не позволю! Ишь, фрукт какой выискался! Честь милицейского мундира решил замарать? Лёгкой популярности ищешь? Не выйдет! Партия доверила нам ответственнейшую работу, и мы должны оправдать доверие. А ты, Смеляков… Словом, чтобы я больше не слышал об этом. Молод ты ещё…
– При чём тут мой возраст? – Виктор пожал плечами и тут же пожалел о своём вопросе. Политрук разразился пространной речью о необходимости усиления идеологической пропаганды среди молодёжи, то и дело тыча пальцем в сторону Смелякова.
«Какая же ты дрянь, – подумал Виктор, разглядывая политрука. – Всё-то ты знаешь, но зачем-то устраиваешь этот идиотский спектакль. Хочешь выглядеть твердокаменным коммунистом. Но никто же тебя не видит сейчас, кроме меня. Ведь именно такие, как ты, разваливаете действительную работу. Именно вы, пустомели, ничего не делаете, а только языками чесать горазды. Эх, была бы моя воля…»
– Была бы моя воля, я бы поставил вопрос перед твоим начальством о вынесении тебе выговора, – политрук хищно оскалился, – а то и строгача[6] впаять…
– Во-первых, я ни в чём не провинился, чтобы мне выговор объявлять, товарищ капитан. – Виктор нахмурился. – А во-вторых, при чём тут моё начальство?
– Я сегодня по твоему вопросу с Ядыкиным беседовал. Он настаивает, что ты просто по молодости и глупости позволяешь себе иногда лишнего ляпнуть, а так ты парень нормальный. Утверждает, что из тебя получится классный опер… Ему виднее. Но я бы таких, как ты, идеологически нетвёрдых и фактически неблагонадёжных, гнал бы из органов поганой метлой!.. Ладно, на первый раз прощаю. Иди… Понабрали детей в милицию…
«Сволочь, – думал Виктор, выходя из здания РУВД, – настоящая сволочь. И фамилия Шкурин вполне соответствует его сущности… Он меня, видите ли, прощает. Ведёт себя так, словно он царь и Бог. Да это его, а не меня надо поганой метлой гнать… А Ядыкин-то сказал, что из меня классный опер получится. Значит, он обо мне хорошего мнения. Это приятно. – Смеляков чуть заметно улыбнулся, но тут же опять посмурнел. – Если бы услышать это при других обстоятельствах, а то этот политработник… Вот из-за таких всё рухнет, вся наша система. Сплошное лицемерие, демагогия! Ложь сверху донизу… Как же быть? Надо на что-то опираться, нельзя же совсем без ориентиров… Ложь, очковтирательство… и необходимость профессионально выполнять работу. Надо как-то спаять одно с другим, выплавить из этих взаимоисключающих составляющих нечто цельное, жизнеспособное. То есть нужно либо принять их правила игры и заниматься делом, которое мне нравится, либо система меня отторгнет, выдавит, как инородное тело… Вот что имел в виду Бондарчук, когда говорил про специфику работы „на земле“ и про то, что придётся из белой обложки сделать чёрную… Что ж, я сделал выбор, пришёл в угрозыск и уходить отсюда не собираюсь! Никто меня не выпрет отсюда, никакие бюрократы! Вам надо, чтобы я тупо отмалчивался на комсомольских посиделках? Чёрт с вами, я буду молчалив, как рыба. Но это не значит, что я согласен с вашими дурацкими решениями. Придёт и мой час. Я лишь в начале пути…»
– Чего вы ищете-то? – то и дело спрашивал он. – Вы тут всё верх дном перевернули.
Сидоров, тяжело переваливаясь, подошёл к нему.
– Дополнительный обыск проводим, более тщательный, гражданин Месхи.
– У меня больше ничего нет.
– Давид Левонович, мы же знаем, что это вы обокрали Забазновских, наверняка знаем. Поэтому вам лучше признаться самому. Мы люди туповатые: нам велено искать, вот мы и роем носом. И рыть будем до тех пор, пока не найдём дополнительных доказательств вашей причастности к краже.
– Но ведь нет же ничего! – почти закричал Месхи, истерично хохотнув. – Вы уже обыскивали!
– Как я сказал: мы люди подневольные, – развёл руками капитан. – Перед следствием поставлена задача, и мы её выполняем.
– Не найдёте же ничего! – Губы Давида скривились.
– Найдём, гражданин Месхи. Обязательно найдём, потому что тайник должен быть. У всех, подобных вам, есть тайники. – Сидоров приблизил своё лицо к Давиду и дыхнул на него густым запахом табака. – Я бы на вашем месте, молодой человек, повинился бы. Следствие примет во внимание ваше чистосердечное признание и простит вам упорство и ваши неуважительные попытки поиграть с нами в «кошки-мышки» и «холодно-горячо».
– Да не играю я ни в какие игры. И понятия не имею ни о какой краже.
– Что ж, очень жаль…
За спиной Сидорова появился сержант с небольшим круглым прибором в руке и в наушниках на голове.
– Это что у тебя, Вадим? – Капитан с любопытством склонился к прибору.
– Последнее слово техники. – Сержант важно надулся.
– Я вижу, что слово техники. Но всё-таки? Чего ты делать собрался?
– Стены прослушивать. Этот аппарат показывает полости в стенах. Если что спрятано, то он укажет. Новейшая разработка. Через бетон видит!
Краем глаза Сидоров заметил, как лицо Давида Месхи напряглось.
«Ага, чертёнок грузинский. Заиграло очко-то, – мысленно засмеялся Пётр Алексеевич. – Сейчас мы потреплем тебе нервишки. Результат-то мне заранее известен, а вот с тебя теперь не один литр пота сойдёт». Сидоров прекрасно знал, что в руках сержанта был обыкновенный осциллограф, который не мог определить ни наличие тайника, ни трещины в стене, ни чего-либо другого, связанного с делом Месхи. Но внушительный аппарат, наушники на голове и сосредоточенное лицо милиционера, когда он направлял осциллограф на стену и «вслушивался в шумы», привели Давида в смятение.
Сидоров всюду водил Месхи за собой, и наконец они добрались до ванной комнаты.
– Совмещённый санузел – это ужасно, – проговорил Пётр Алексеевич, осматривая стены с потрескавшимся кое-где жёлтым кафелем.
– Нормально, – вяло ответил Давид, – жить можно.
– Это вам, юнцам, можно, а мне трудно. Крупный я чересчур…
Сидоров постучал кулаком по кафелю в нескольких местах, заглянул под крышку сливного бачка и остановился в задумчивости.
– Так, – пробормотал он, взобрался на унитаз, тяжело пыхтя, и постучал костяшками кулака по потолку. Унитаз жалобно заскрипел под ним.
– Эх, пора уходить на пенсию, – крякнул капитан. – С моей весовой категорией особо не попрыгаешь.
Он спустился на пол и увидел оторопевшее лицо Давида. Месхи молчал, прикусив губу, на лбу выступили капли пота.
– Душно? – спросил сочувственно Пётр Алексеевич.
– Да, – кивнул Месхи.
– Ну пошли отсюда, а то мы тут не помещаемся вдвоём. Вадим, иди сюда, поработай своим последним словом техники. Где-то же должен быть этот тайник! – ворчливо сказал Сидоров и вытолкнул Давида в коридор. – Пропустите специалиста, гражданин Месхи.
Сержант деловито протиснулся между ними в ванную комнату и стал медленно водить осциллографом вдоль стен. Месхи вытаращил глаза, следя за ним. Сидоров пошарил в кармане и достал «Беломор».
– Курить хотите, гражданин Месхи?
– Нет.
– Ах да, вы же только анашой балуетесь, – кивнул понимающе Сидоров и зажёг папиросу.
Сержант взобрался на унитаз и поднёс осциллограф к потолку. Его лицо оживилось.
– Товарищ капитан!
– Что?
– А тут, похоже, что-то есть. Приборчик зашевелился! – радостно доложил милиционер.
– Ну? – Сидоров подался вперёд, заглядывая в ванную комнату. – Ты точнее смотри, Вадим, точнее.
– Да вот же, – сержант потыкал пальцем в осциллограф, – сигнал идёт. Мать моя, да тут кривая просто заваливает! Полость тут какая-то.
– Будем вскрывать, – решил капитан. – Виктор! Принеси что-нибудь подковырнуть панели…
Смеляков порылся в груде набросанных на полу вещей и поднял большую отвёртку с деревянной рукояткой.
– Это сойдёт?
– Сойдёт. Полезай наверх, отколупни-ка вот эти панельки.
Смеляков послушно вскарабкался на унитаз и принялся разбирать потолок. Давид отвернулся.
– Э, гражданин Месхи, – потрепал его по плечу Сидоров, – вам нехорошо? Никак вы расстроились? Похоже, мы вышли на след ваших сокровищ?
– Да пошли вы… – едва слышно отозвался грузин.
Из открывшегося за вытащенными панелями пространства на Смелякова вывалился полиэтиленовый пакет с пачками денег.
– Пётр Алексеич, всё тут! – торжественно произнёс Виктор.
– Вот и чудненько… Вадим, спасибо тебе за твой агрегат! – Сидоров пожал руку сержанту. – Всё-таки научно-техническая революция даёт свои плоды.
Денег оказалось шесть тысяч рублей.
– Откуда такое богатство? – спросил капитан.
– Мама присылала, я собирал, экономил на всём, – неохотно ответил Месхи.
– Если судить по тому, на какую широкую ногу ты живёшь, – Сидоров внезапно перешёл на «ты», – то об экономии у тебя нет ни малейшего понятия.
– Кто как умеет…
– Ладно. О глупостях будем позже языками чесать. А скажи-ка мне, джигит, где твой приятель?
– Какой приятель?
– Тимур Сахокия.
– Не знаю, я давно не видел его. Дома его нет, не знаю.
– И это называется друзья? Ничего не знаете друг о друге… Или ты скрываешь что-то? Ай-ай-ай, зря стараешься, парень. Мы всё равно найдём его.
– Да пошли вы!
– Товарищи, доказательств мало, только косвенные улики, нельзя человека сажать на этом основании.
– Стало быть, постановления на арест не дадите? – насупился Виктор.
– Нет.
– Но тогда придётся отпускать Месхи, – проворчал Сидоров, обтирая платком взмокшую шею. – Нельзя этого делать. Мы же потом не найдём его, спрячется он, исчезнет. Упустим его!
– Это ваши проблемы, товарищи. Но на основании представленных вами материалов я не могу выдать санкцию на арест гражданина Месхи.
– Чёрт возьми! – выругался Виктор, нетерпеливо стукнув ладонью по столу. – Чёрт возьми! – повторил он, выйдя на улицу. – Как же так, Пётр Алексеич? Ведь улики же!
– И такое случается в нашем деле. – Сидоров размял папиросу и сунул её в рот.
– Неужто всё зря? Неужто упустим Месхи?
– У нас ещё есть Тимур Сахокия.
– А что он нам даст?
– Я перед выходом от прокурора к нам в отделение позвонил. Пришла бумага из ЗИЦа, что Бауманским РУВД на него возбуждено уголовное дело по статье 144 часть вторая УК РСФСР. Квартирная кража. Он сейчас в «Матросской тишине». Давай-ка двинем в Бауманский следственный отдел, нечего время терять. Возьмём у следователя разрешение на беседу с Сахокия…
Виктор согласился без энтузиазма. Было семь вечера, в девять часов истекал срок задержания Месхи.
– Украсть-то я всё равно ничего не украл. Ну залез, ну и что?
Пётр Алексеевич поговорил с коллегами из Бауманского РУВД и получил разрешение на беседу с Тимуром.
– Сейчас у нас с тобой, Витя, будет самый важный момент во всём деле, – сказал он Смелякову. – Дай-ка я с нашими созвонюсь насчёт Месхи… Алло, Васильев, ты, что ли? Привет, слушай, скажи Володьке, чтобы забрал Месхи из ИВС. Пусть везёт его в наше отделение и до двенадцати ночи ведёт с ним неторопливые разговоры о смысле жизни. Понял? Всё, действуй! – рявкнул Сидоров в телефонную трубку. – Вроде уже и не задержан будет, а всё у нас в руках, – пояснил он Смелякову. – А мы будем колоть Тимура.
– Ясно…
Тимур Сахокия был коренастый и круглолицый. Волосы у него сильно вились, брови почти срослись над переносицей. Он производил положительное впечатление, напоминал художника, но вспыхивавшая иногда в глазах злоба выдавала его истинную натуру.
– Значит, ты утверждаешь, что с Забазновскими не знаком?
– Не знаю таких.
– И в дипломатическом доме на Ленинском проспекте никогда не бывал?
– Именно так.
– Но ведь Милорад Забазновский учится с тобой на одном курсе.
– Мало ли кто там учится. Не обязан я со всеми знакомиться.
– Послушай, парень, за этой дверью стоят три сотрудника из охраны дипдома, они тебя видели не раз. Можем начать опознание. Но тогда дело примет другой оборот. То ты сам расскажешь, а то тебя уличат. Тебе ли не понимать этого? Так что, вызываю их? – Сидоров поднялся из-за стола.
– Ладно, не надо никакого опознания. – Тимур поёжился. – Бывал я у Забазновских, не раз бывал.
– На какой почве познакомились?
– Я с их сыном Милорадом дружил.
– Забазновские дали показания, что они иногда привозили вещи на продажу, а вы сбывали их.
– Ну и что? Бывало. Не такой уж это криминал! – огрызнулся Тимур. – Людям хочется красиво одеваться, особенно молодёжи.
– А какие отношения у вас с Месхи?
– Нормальные.
– Точнее.
– Учимся вместе. Встречаемся иногда.
– Иногда?
– Ну, часто встречаемся, очень часто! – вспылил вдруг Тимур.
– А наркотики тоже вместе употребляете?
– Какие наркотики? – встрепенулся Сахокия. – Я ничего не употребляю.
– Ладно, раз ты отпираешься, мы делаем у тебя забор крови и отправляем на анализ. Дело это нехитрое… А теперь давай вот о чём, голубчик. Парень ты молодой, а жизнь может сломаться навсегда. Преступление, которое ты совершил, жизнь твою не скрасит. Но ведь ты не первый раз квартиры ломаешь, так? Признавайся в других.
– Никаких других не было.
– Чистосердечное признание… Ты же знаешь, суд учтёт. Я же тебе не чужие кражи предлагаю на себя взять. Ты о своих расскажи, честно расскажи.
– Не понимаю, куда вы клоните.
– Клоню к краже из квартиры Забазновских. Вчера мы арестовали Месхи, дома у него изъяли шесть тысяч рублей, которые он прятал в туалете. Массу других вещей изъяли, которые мы сейчас проверяем по картотеке. Через эти шмотки мы наверняка выйдем ещё на ряд краж. У матери Давида мы изъяли кольцо. Не побрезговал он подарить краденое.
– Вот сволочь! – Тимур стукнул кулаком по столу и с отвращением сплюнул. – Я же говорил ему, чтобы не смел ничего оставлять себе! Говно дешёвое! Нельзя же, нельзя!
– И к тому же Давид не продал куртку Милорада.
– Он обещал в Тбилиси спихнуть её, но упёрся, пожадничал, оставил себе.
– Ладно, Тимур, давай уж теперь до конца.
– Что до конца? О Забазновских? Так вы всё уже знаете.
– Выкладывай о других своих похождениях. Помнишь, взяли тебя на Велозаводском рынке с ювелирными изделиями? Перстенёк ты пытался продать.
– Было дело.
– Но опера, видно, поленились, не установили, что за квартиру ты очистил. Но мы-то не такие ленивые, будем рыть до конца. У нас свой интерес. Но было бы лучше, если б ты всё-таки сам сказал…
Тимур долго молчал, затем попросил папиросу.
– Сам? – ухмыльнулся он.
Минут пять он думал, утопая в густом облаке табачного дыма.
– Ладно…
И он начал диктовать, его будто прорвало. Смелякова удивило, насколько хорошо Тимур помнил детали преступлений. Он называл точное время, где что лежало, обстановку квартир, он рисовал схемы… Всего насчиталось двадцать шесть совершённых им квартирных краж.
– Ого! Кучеряво гуляем!
– Зато с пользой. – Виктор был весел. – Вы, Пётр Алексеич, меня поражаете. Как вам удаётся?
– Что?
– Ну, заставили Тимура выложить всё…
– Не заставил, а убедил.
– Я это и хотел сказать, – поправился Смеляков. – Я бы не сумел.
– Научишься… А Тимур не твёрдый. У него глаза злые, но это ничего не означает. Он как раз на злобе своей и сломался. Видать, у них с Месхи давно разногласия возникали. Вон как он вскипел из-за того колечка…
Перед дверью в отделение они потоптались, отряхивая обувь от налипшего снега.
– Теперь можно и Давида прижать до конца, – сказал Сидоров и посмотрел вверх. – Небо-то какое чистое. Звёзды видно. Люблю мороз.
Он громко выдохнул, пуская в чёрную ночную бездну облако густого пара.
В отделении было тихо. Дежурный поприветствовал их кивком.
– Успешно? Поздравить можно? – спросил он, и его голос гулко заколыхался под сводчатым потолком.
– С поздравлениями обожди. – Сидоров неторопливо направился в комнату, где коротал время Месхи. Паркет громко скрипел под его тяжёлой поступью.
Увидев вошедших, Давид устало провёл своей тонкой рукой по голове.
– Ну что? Долго вы меня будете мурыжить?
– Теперь уж совсем скоро закончим, – бодро сказал Сидоров. – Хотим тебя поздравить.
– С чем?
– Нашли мы твоего друга.
– Какого?
– Тимура. Сидит он, несчастный, в «Матросской тишине». Взяли его на краже с поличным, и он оказался вполне благоразумным. Признался во всём. Дал нам информацию по всем эпизодам. – Капитан плюхнулся на стул и привалился всем телом к столу. – Вот у нас полный список, какая из обнаруженных на твоей квартире вещей где и когда была украдена. Ну что? – Он выжидательно посмотрел на Месхи. – Мы можем отвезти тебя в любое отделение милиции, где тебя арестуют сразу по любому из этих дел. Показаний против тебя полно… Но можешь продолжить общение с нами.
– Сволочь.
– Кто? Надеюсь, ты не меня имеешь в виду?
– Тимур! Заложил гад! – Месхи безвольно бросил голову на руки, упираясь ими в стол.
– Ты успокойся. Пойми: вы друзья, ему же обидно расставаться с тобой… Так как? Говорить будешь?
– Буду…
– Вот и славненько…
– Виктор, – капитан повернулся к Смелякову, – давай собираться. Сейчас быстренько смотаемся в Черёмушкинское отделение и сдадим им гражданина Месхи, так как за ним там, исходя из показаний Тимура, числится ещё одна кража. Пусть их дежурный следователь задержит его по статье 122, ну, то есть на трое суток. А утром подтянется наш следователь и допросит по всей форме.
Сидоров чиркнул спичкой и с наслаждением закурил, глядя на Давида.
– Так-то, гражданин Месхи. Ждёт вас в ближайшие дни «Матросская тишина»…
– Давид, – Смеляков не сумел сдержать любопытства, – скажи мне, как вы вещи-то вытащили из того дома? Ведь не видел постовой, чтобы вы вещи выносили.
– Мы их из окна подъезда выбросили на задний двор, – уныло проговорил Давид. – Никто же не следит за той стороной…
Час спустя Сидоров достал из своего шкафа бутылку водки.
– Витя, это дело надо обмыть. Мы с тобой лихо управились. Кстати, если бы не ты, то мы бы вряд ли с места сдвинулись. Это я на твоего постового из ООДП намекаю.
Мне бы в голову не пришло, что он какие-то сводки составляет… Ну, налил? Давай тяпнем… Они звонко чокнулись стаканами.
– Ох, проклятая, хорошо пошла…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ФЕВРАЛЬ 1980
Чёрная щёточка усов зашевелилась над оттопыренной верхней губой, когда капитан начал медленно и скучно зачитывать по бумаге доклад о международном положении.
– Американская пропаганда активно раскручивает враждебную Советскому Союзу кампанию вокруг событий в Афганистане, безосновательно обвиняя нашу страну в военной агрессии. Но все мы знаем, что советская военная помощь, предоставленная Афганистану, не преследует никаких иных целей, кроме содействия дружественной стране в осуществлении права на индивидуальную и коллективную самооборону для отражения внешней империалистической агрессии. Все прогрессивные народы прекрасно понимают, что ограниченный контингент советских войск в Афганистане будет выведен оттуда, как только отпадёт причина, вызвавшая его посылку, а именно как только прекратится внешнее империалистическое вмешательство в дела Афганистана…[5]
Иногда лектор умолкал, встречая в тексте незнакомое слово, проговаривал его беззвучно раз-другой, после чего произносил вслух, стараясь говорить уверенно, но это получалось у него далеко не всегда. Особенно тяжело давалось ему слово «советолог», он читал его медленно, осторожно, почти боязливо и непременно ставил ударение на последний слог. При этом его голос выдавал охватывавшее капитана недоумение: что за советологи, о чём речь?
Когда доклад завершился, все вяло похлопали в ладоши, и капитан сразу уехал.
– Товарищи, – поднял руку Смеляков, – разрешите мне взять слово.
– Давай, давай, – обрадовался Горбунов.
Виктор вышел вперёд и вздохнул.
– Неужели у нас нет важных вопросов, которые мы должны решить? Мы же с вами занимаемся конкретной работой, результаты которой нужны людям каждый день, каждый час. От нас с вами зависит, насколько уверенно будут чувствовать себя рядовые граждане. А мы тратим время на всякую болтовню.
– Смеляков, ты что говоришь-то? – Горбунов растерянно оглянулся. – Ты за речью-то своей следи. Мы политинформацию слушали, а не болтовню!
– Да что ты, чёрт возьми, меня за руку хватаешь, Толя? Мы же все прекрасно понимаем, что никому эти лекции не нужны. А если для галочки, то поставь ты эту галочку просто так. И лектору будет легче, он же не понимает половины того, что ему написали…
– Ты офонарел, что ли?! – чуть ли не закричал побледневший Горбунов. – На идеологическом фронте идёт война, а ты отказываешься слушать политинформацию!
– У нас злободневных вопросов – тьма-тьмущая. Нам делом нужно заниматься. А мы только о политике и о политике. Это всё – формализм, забюрокраченность. У меня на прошлой работе, ну в ООДП, до того доходило, что нас с поста снимали из-за политзанятий. Представляете?! Посольства без надзора оставляли ради того, чтобы явку на политзанятиях обеспечить! Разве не дикость? От этого и погибнем…
– Ты куда гнёшь, Смеляков? Что значит «погибнем»? Кто погибнет? – Горбунов поднялся с места и обвёл глазами комсомольцев.
– У нас разве в отделении проблем нет? – продолжал Виктор. – Нам решать их надо.
– А мы и о наших проблемах можем говорить, – заметно тише ответил Горбунов. – Говори, поднимай вопросы. Что именно тебя беспокоит?
– Меня многое беспокоит…
И Смеляков заговорил обо всём том, что узнал за недолгое время работы в угрозыске: о сокрытии преступлений, о том, как статистика влияет на раскрываемость преступлений… Он говорил долго и с жаром, вызвав горячее обсуждение, которое, впрочем, не привело ни к какому решению. Зато на следующий день его вызвал к себе Шку-рин, заместитель начальника политотдела РУВД, и, многозначительно постукивая карандашом о стол, проговорил:
– Ты что позволяешь себе, Смеляков? О каких таких сокрытиях преступлений ты вчера завёл речь?
– А вы будто не знаете?
– Я ничего такого не знаю! – холодно улыбнулся Шкурин. – А ты, если занимаешься сокрытием, ответишь за это по всей строгости! И никаких оправданий не будет!
– Я ничего не скрываю. У меня ещё и дел-то своих нет.
– Зачем же ты, сукин сын, на других наговариваешь? Если знаешь о фактах, то доложи руководству, а просто так словами бросаться я никому не позволю! Ишь, фрукт какой выискался! Честь милицейского мундира решил замарать? Лёгкой популярности ищешь? Не выйдет! Партия доверила нам ответственнейшую работу, и мы должны оправдать доверие. А ты, Смеляков… Словом, чтобы я больше не слышал об этом. Молод ты ещё…
– При чём тут мой возраст? – Виктор пожал плечами и тут же пожалел о своём вопросе. Политрук разразился пространной речью о необходимости усиления идеологической пропаганды среди молодёжи, то и дело тыча пальцем в сторону Смелякова.
«Какая же ты дрянь, – подумал Виктор, разглядывая политрука. – Всё-то ты знаешь, но зачем-то устраиваешь этот идиотский спектакль. Хочешь выглядеть твердокаменным коммунистом. Но никто же тебя не видит сейчас, кроме меня. Ведь именно такие, как ты, разваливаете действительную работу. Именно вы, пустомели, ничего не делаете, а только языками чесать горазды. Эх, была бы моя воля…»
– Была бы моя воля, я бы поставил вопрос перед твоим начальством о вынесении тебе выговора, – политрук хищно оскалился, – а то и строгача[6] впаять…
– Во-первых, я ни в чём не провинился, чтобы мне выговор объявлять, товарищ капитан. – Виктор нахмурился. – А во-вторых, при чём тут моё начальство?
– Я сегодня по твоему вопросу с Ядыкиным беседовал. Он настаивает, что ты просто по молодости и глупости позволяешь себе иногда лишнего ляпнуть, а так ты парень нормальный. Утверждает, что из тебя получится классный опер… Ему виднее. Но я бы таких, как ты, идеологически нетвёрдых и фактически неблагонадёжных, гнал бы из органов поганой метлой!.. Ладно, на первый раз прощаю. Иди… Понабрали детей в милицию…
«Сволочь, – думал Виктор, выходя из здания РУВД, – настоящая сволочь. И фамилия Шкурин вполне соответствует его сущности… Он меня, видите ли, прощает. Ведёт себя так, словно он царь и Бог. Да это его, а не меня надо поганой метлой гнать… А Ядыкин-то сказал, что из меня классный опер получится. Значит, он обо мне хорошего мнения. Это приятно. – Смеляков чуть заметно улыбнулся, но тут же опять посмурнел. – Если бы услышать это при других обстоятельствах, а то этот политработник… Вот из-за таких всё рухнет, вся наша система. Сплошное лицемерие, демагогия! Ложь сверху донизу… Как же быть? Надо на что-то опираться, нельзя же совсем без ориентиров… Ложь, очковтирательство… и необходимость профессионально выполнять работу. Надо как-то спаять одно с другим, выплавить из этих взаимоисключающих составляющих нечто цельное, жизнеспособное. То есть нужно либо принять их правила игры и заниматься делом, которое мне нравится, либо система меня отторгнет, выдавит, как инородное тело… Вот что имел в виду Бондарчук, когда говорил про специфику работы „на земле“ и про то, что придётся из белой обложки сделать чёрную… Что ж, я сделал выбор, пришёл в угрозыск и уходить отсюда не собираюсь! Никто меня не выпрет отсюда, никакие бюрократы! Вам надо, чтобы я тупо отмалчивался на комсомольских посиделках? Чёрт с вами, я буду молчалив, как рыба. Но это не значит, что я согласен с вашими дурацкими решениями. Придёт и мой час. Я лишь в начале пути…»
* * *
Давид смотрел очумело на копавшихся в шкафах милиционеров.– Чего вы ищете-то? – то и дело спрашивал он. – Вы тут всё верх дном перевернули.
Сидоров, тяжело переваливаясь, подошёл к нему.
– Дополнительный обыск проводим, более тщательный, гражданин Месхи.
– У меня больше ничего нет.
– Давид Левонович, мы же знаем, что это вы обокрали Забазновских, наверняка знаем. Поэтому вам лучше признаться самому. Мы люди туповатые: нам велено искать, вот мы и роем носом. И рыть будем до тех пор, пока не найдём дополнительных доказательств вашей причастности к краже.
– Но ведь нет же ничего! – почти закричал Месхи, истерично хохотнув. – Вы уже обыскивали!
– Как я сказал: мы люди подневольные, – развёл руками капитан. – Перед следствием поставлена задача, и мы её выполняем.
– Не найдёте же ничего! – Губы Давида скривились.
– Найдём, гражданин Месхи. Обязательно найдём, потому что тайник должен быть. У всех, подобных вам, есть тайники. – Сидоров приблизил своё лицо к Давиду и дыхнул на него густым запахом табака. – Я бы на вашем месте, молодой человек, повинился бы. Следствие примет во внимание ваше чистосердечное признание и простит вам упорство и ваши неуважительные попытки поиграть с нами в «кошки-мышки» и «холодно-горячо».
– Да не играю я ни в какие игры. И понятия не имею ни о какой краже.
– Что ж, очень жаль…
За спиной Сидорова появился сержант с небольшим круглым прибором в руке и в наушниках на голове.
– Это что у тебя, Вадим? – Капитан с любопытством склонился к прибору.
– Последнее слово техники. – Сержант важно надулся.
– Я вижу, что слово техники. Но всё-таки? Чего ты делать собрался?
– Стены прослушивать. Этот аппарат показывает полости в стенах. Если что спрятано, то он укажет. Новейшая разработка. Через бетон видит!
Краем глаза Сидоров заметил, как лицо Давида Месхи напряглось.
«Ага, чертёнок грузинский. Заиграло очко-то, – мысленно засмеялся Пётр Алексеевич. – Сейчас мы потреплем тебе нервишки. Результат-то мне заранее известен, а вот с тебя теперь не один литр пота сойдёт». Сидоров прекрасно знал, что в руках сержанта был обыкновенный осциллограф, который не мог определить ни наличие тайника, ни трещины в стене, ни чего-либо другого, связанного с делом Месхи. Но внушительный аппарат, наушники на голове и сосредоточенное лицо милиционера, когда он направлял осциллограф на стену и «вслушивался в шумы», привели Давида в смятение.
Сидоров всюду водил Месхи за собой, и наконец они добрались до ванной комнаты.
– Совмещённый санузел – это ужасно, – проговорил Пётр Алексеевич, осматривая стены с потрескавшимся кое-где жёлтым кафелем.
– Нормально, – вяло ответил Давид, – жить можно.
– Это вам, юнцам, можно, а мне трудно. Крупный я чересчур…
Сидоров постучал кулаком по кафелю в нескольких местах, заглянул под крышку сливного бачка и остановился в задумчивости.
– Так, – пробормотал он, взобрался на унитаз, тяжело пыхтя, и постучал костяшками кулака по потолку. Унитаз жалобно заскрипел под ним.
– Эх, пора уходить на пенсию, – крякнул капитан. – С моей весовой категорией особо не попрыгаешь.
Он спустился на пол и увидел оторопевшее лицо Давида. Месхи молчал, прикусив губу, на лбу выступили капли пота.
– Душно? – спросил сочувственно Пётр Алексеевич.
– Да, – кивнул Месхи.
– Ну пошли отсюда, а то мы тут не помещаемся вдвоём. Вадим, иди сюда, поработай своим последним словом техники. Где-то же должен быть этот тайник! – ворчливо сказал Сидоров и вытолкнул Давида в коридор. – Пропустите специалиста, гражданин Месхи.
Сержант деловито протиснулся между ними в ванную комнату и стал медленно водить осциллографом вдоль стен. Месхи вытаращил глаза, следя за ним. Сидоров пошарил в кармане и достал «Беломор».
– Курить хотите, гражданин Месхи?
– Нет.
– Ах да, вы же только анашой балуетесь, – кивнул понимающе Сидоров и зажёг папиросу.
Сержант взобрался на унитаз и поднёс осциллограф к потолку. Его лицо оживилось.
– Товарищ капитан!
– Что?
– А тут, похоже, что-то есть. Приборчик зашевелился! – радостно доложил милиционер.
– Ну? – Сидоров подался вперёд, заглядывая в ванную комнату. – Ты точнее смотри, Вадим, точнее.
– Да вот же, – сержант потыкал пальцем в осциллограф, – сигнал идёт. Мать моя, да тут кривая просто заваливает! Полость тут какая-то.
– Будем вскрывать, – решил капитан. – Виктор! Принеси что-нибудь подковырнуть панели…
Смеляков порылся в груде набросанных на полу вещей и поднял большую отвёртку с деревянной рукояткой.
– Это сойдёт?
– Сойдёт. Полезай наверх, отколупни-ка вот эти панельки.
Смеляков послушно вскарабкался на унитаз и принялся разбирать потолок. Давид отвернулся.
– Э, гражданин Месхи, – потрепал его по плечу Сидоров, – вам нехорошо? Никак вы расстроились? Похоже, мы вышли на след ваших сокровищ?
– Да пошли вы… – едва слышно отозвался грузин.
Из открывшегося за вытащенными панелями пространства на Смелякова вывалился полиэтиленовый пакет с пачками денег.
– Пётр Алексеич, всё тут! – торжественно произнёс Виктор.
– Вот и чудненько… Вадим, спасибо тебе за твой агрегат! – Сидоров пожал руку сержанту. – Всё-таки научно-техническая революция даёт свои плоды.
Денег оказалось шесть тысяч рублей.
– Откуда такое богатство? – спросил капитан.
– Мама присылала, я собирал, экономил на всём, – неохотно ответил Месхи.
– Если судить по тому, на какую широкую ногу ты живёшь, – Сидоров внезапно перешёл на «ты», – то об экономии у тебя нет ни малейшего понятия.
– Кто как умеет…
– Ладно. О глупостях будем позже языками чесать. А скажи-ка мне, джигит, где твой приятель?
– Какой приятель?
– Тимур Сахокия.
– Не знаю, я давно не видел его. Дома его нет, не знаю.
– И это называется друзья? Ничего не знаете друг о друге… Или ты скрываешь что-то? Ай-ай-ай, зря стараешься, парень. Мы всё равно найдём его.
– Да пошли вы!
* * *
После обыска Сидоров со Смеляковым и следователем отправились к прокурору за санкцией на арест, однако, к безграничному удивлению Виктора, прокурор отказал им.– Товарищи, доказательств мало, только косвенные улики, нельзя человека сажать на этом основании.
– Стало быть, постановления на арест не дадите? – насупился Виктор.
– Нет.
– Но тогда придётся отпускать Месхи, – проворчал Сидоров, обтирая платком взмокшую шею. – Нельзя этого делать. Мы же потом не найдём его, спрячется он, исчезнет. Упустим его!
– Это ваши проблемы, товарищи. Но на основании представленных вами материалов я не могу выдать санкцию на арест гражданина Месхи.
– Чёрт возьми! – выругался Виктор, нетерпеливо стукнув ладонью по столу. – Чёрт возьми! – повторил он, выйдя на улицу. – Как же так, Пётр Алексеич? Ведь улики же!
– И такое случается в нашем деле. – Сидоров размял папиросу и сунул её в рот.
– Неужто всё зря? Неужто упустим Месхи?
– У нас ещё есть Тимур Сахокия.
– А что он нам даст?
– Я перед выходом от прокурора к нам в отделение позвонил. Пришла бумага из ЗИЦа, что Бауманским РУВД на него возбуждено уголовное дело по статье 144 часть вторая УК РСФСР. Квартирная кража. Он сейчас в «Матросской тишине». Давай-ка двинем в Бауманский следственный отдел, нечего время терять. Возьмём у следователя разрешение на беседу с Сахокия…
Виктор согласился без энтузиазма. Было семь вечера, в девять часов истекал срок задержания Месхи.
* * *
Тимур Сахокия попался с поличным: квартира, куда он забрался, стояла на сигнализации. Он не оказал сопротивления, признал свою вину, но сказал:– Украсть-то я всё равно ничего не украл. Ну залез, ну и что?
Пётр Алексеевич поговорил с коллегами из Бауманского РУВД и получил разрешение на беседу с Тимуром.
– Сейчас у нас с тобой, Витя, будет самый важный момент во всём деле, – сказал он Смелякову. – Дай-ка я с нашими созвонюсь насчёт Месхи… Алло, Васильев, ты, что ли? Привет, слушай, скажи Володьке, чтобы забрал Месхи из ИВС. Пусть везёт его в наше отделение и до двенадцати ночи ведёт с ним неторопливые разговоры о смысле жизни. Понял? Всё, действуй! – рявкнул Сидоров в телефонную трубку. – Вроде уже и не задержан будет, а всё у нас в руках, – пояснил он Смелякову. – А мы будем колоть Тимура.
– Ясно…
Тимур Сахокия был коренастый и круглолицый. Волосы у него сильно вились, брови почти срослись над переносицей. Он производил положительное впечатление, напоминал художника, но вспыхивавшая иногда в глазах злоба выдавала его истинную натуру.
– Значит, ты утверждаешь, что с Забазновскими не знаком?
– Не знаю таких.
– И в дипломатическом доме на Ленинском проспекте никогда не бывал?
– Именно так.
– Но ведь Милорад Забазновский учится с тобой на одном курсе.
– Мало ли кто там учится. Не обязан я со всеми знакомиться.
– Послушай, парень, за этой дверью стоят три сотрудника из охраны дипдома, они тебя видели не раз. Можем начать опознание. Но тогда дело примет другой оборот. То ты сам расскажешь, а то тебя уличат. Тебе ли не понимать этого? Так что, вызываю их? – Сидоров поднялся из-за стола.
– Ладно, не надо никакого опознания. – Тимур поёжился. – Бывал я у Забазновских, не раз бывал.
– На какой почве познакомились?
– Я с их сыном Милорадом дружил.
– Забазновские дали показания, что они иногда привозили вещи на продажу, а вы сбывали их.
– Ну и что? Бывало. Не такой уж это криминал! – огрызнулся Тимур. – Людям хочется красиво одеваться, особенно молодёжи.
– А какие отношения у вас с Месхи?
– Нормальные.
– Точнее.
– Учимся вместе. Встречаемся иногда.
– Иногда?
– Ну, часто встречаемся, очень часто! – вспылил вдруг Тимур.
– А наркотики тоже вместе употребляете?
– Какие наркотики? – встрепенулся Сахокия. – Я ничего не употребляю.
– Ладно, раз ты отпираешься, мы делаем у тебя забор крови и отправляем на анализ. Дело это нехитрое… А теперь давай вот о чём, голубчик. Парень ты молодой, а жизнь может сломаться навсегда. Преступление, которое ты совершил, жизнь твою не скрасит. Но ведь ты не первый раз квартиры ломаешь, так? Признавайся в других.
– Никаких других не было.
– Чистосердечное признание… Ты же знаешь, суд учтёт. Я же тебе не чужие кражи предлагаю на себя взять. Ты о своих расскажи, честно расскажи.
– Не понимаю, куда вы клоните.
– Клоню к краже из квартиры Забазновских. Вчера мы арестовали Месхи, дома у него изъяли шесть тысяч рублей, которые он прятал в туалете. Массу других вещей изъяли, которые мы сейчас проверяем по картотеке. Через эти шмотки мы наверняка выйдем ещё на ряд краж. У матери Давида мы изъяли кольцо. Не побрезговал он подарить краденое.
– Вот сволочь! – Тимур стукнул кулаком по столу и с отвращением сплюнул. – Я же говорил ему, чтобы не смел ничего оставлять себе! Говно дешёвое! Нельзя же, нельзя!
– И к тому же Давид не продал куртку Милорада.
– Он обещал в Тбилиси спихнуть её, но упёрся, пожадничал, оставил себе.
– Ладно, Тимур, давай уж теперь до конца.
– Что до конца? О Забазновских? Так вы всё уже знаете.
– Выкладывай о других своих похождениях. Помнишь, взяли тебя на Велозаводском рынке с ювелирными изделиями? Перстенёк ты пытался продать.
– Было дело.
– Но опера, видно, поленились, не установили, что за квартиру ты очистил. Но мы-то не такие ленивые, будем рыть до конца. У нас свой интерес. Но было бы лучше, если б ты всё-таки сам сказал…
Тимур долго молчал, затем попросил папиросу.
– Сам? – ухмыльнулся он.
Минут пять он думал, утопая в густом облаке табачного дыма.
– Ладно…
И он начал диктовать, его будто прорвало. Смелякова удивило, насколько хорошо Тимур помнил детали преступлений. Он называл точное время, где что лежало, обстановку квартир, он рисовал схемы… Всего насчиталось двадцать шесть совершённых им квартирных краж.
* * *
Подходя к своему отделению милиции, Сидоров глянул на часы и присвистнул:– Ого! Кучеряво гуляем!
– Зато с пользой. – Виктор был весел. – Вы, Пётр Алексеич, меня поражаете. Как вам удаётся?
– Что?
– Ну, заставили Тимура выложить всё…
– Не заставил, а убедил.
– Я это и хотел сказать, – поправился Смеляков. – Я бы не сумел.
– Научишься… А Тимур не твёрдый. У него глаза злые, но это ничего не означает. Он как раз на злобе своей и сломался. Видать, у них с Месхи давно разногласия возникали. Вон как он вскипел из-за того колечка…
Перед дверью в отделение они потоптались, отряхивая обувь от налипшего снега.
– Теперь можно и Давида прижать до конца, – сказал Сидоров и посмотрел вверх. – Небо-то какое чистое. Звёзды видно. Люблю мороз.
Он громко выдохнул, пуская в чёрную ночную бездну облако густого пара.
В отделении было тихо. Дежурный поприветствовал их кивком.
– Успешно? Поздравить можно? – спросил он, и его голос гулко заколыхался под сводчатым потолком.
– С поздравлениями обожди. – Сидоров неторопливо направился в комнату, где коротал время Месхи. Паркет громко скрипел под его тяжёлой поступью.
Увидев вошедших, Давид устало провёл своей тонкой рукой по голове.
– Ну что? Долго вы меня будете мурыжить?
– Теперь уж совсем скоро закончим, – бодро сказал Сидоров. – Хотим тебя поздравить.
– С чем?
– Нашли мы твоего друга.
– Какого?
– Тимура. Сидит он, несчастный, в «Матросской тишине». Взяли его на краже с поличным, и он оказался вполне благоразумным. Признался во всём. Дал нам информацию по всем эпизодам. – Капитан плюхнулся на стул и привалился всем телом к столу. – Вот у нас полный список, какая из обнаруженных на твоей квартире вещей где и когда была украдена. Ну что? – Он выжидательно посмотрел на Месхи. – Мы можем отвезти тебя в любое отделение милиции, где тебя арестуют сразу по любому из этих дел. Показаний против тебя полно… Но можешь продолжить общение с нами.
– Сволочь.
– Кто? Надеюсь, ты не меня имеешь в виду?
– Тимур! Заложил гад! – Месхи безвольно бросил голову на руки, упираясь ими в стол.
– Ты успокойся. Пойми: вы друзья, ему же обидно расставаться с тобой… Так как? Говорить будешь?
– Буду…
– Вот и славненько…
– Виктор, – капитан повернулся к Смелякову, – давай собираться. Сейчас быстренько смотаемся в Черёмушкинское отделение и сдадим им гражданина Месхи, так как за ним там, исходя из показаний Тимура, числится ещё одна кража. Пусть их дежурный следователь задержит его по статье 122, ну, то есть на трое суток. А утром подтянется наш следователь и допросит по всей форме.
Сидоров чиркнул спичкой и с наслаждением закурил, глядя на Давида.
– Так-то, гражданин Месхи. Ждёт вас в ближайшие дни «Матросская тишина»…
– Давид, – Смеляков не сумел сдержать любопытства, – скажи мне, как вы вещи-то вытащили из того дома? Ведь не видел постовой, чтобы вы вещи выносили.
– Мы их из окна подъезда выбросили на задний двор, – уныло проговорил Давид. – Никто же не следит за той стороной…
Час спустя Сидоров достал из своего шкафа бутылку водки.
– Витя, это дело надо обмыть. Мы с тобой лихо управились. Кстати, если бы не ты, то мы бы вряд ли с места сдвинулись. Это я на твоего постового из ООДП намекаю.
Мне бы в голову не пришло, что он какие-то сводки составляет… Ну, налил? Давай тяпнем… Они звонко чокнулись стаканами.
– Ох, проклятая, хорошо пошла…
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ФЕВРАЛЬ 1980
– Ну что? – спросил Сергей Никифоров. – Повезло нам с тобой?
– Да, – кивнул Смеляков.
Они тряслись в милицейском УАЗе, возвращаясь с вызова на квартирную кражу. Собственно, кражи-то не было, имела место лишь попытка взломать замок.
– Фомку этот чудак бросил прямо у двери, – рассуждал Виктор. – Видно, спугнули его.
– Похоже, первый раз пошёл на это. Дилетант. Но искать-то всё равно его придётся. Пальцев он оставил уйму! – Никифоров задумался. – Но это не тот Клоун, который в декабре наляпал отпечатков…
– Ты о ком? – Виктор с интересом посмотрел на эксперта.
– Понимаешь, несколько краж было, где я находил одни и те же отпечатки. Взять никого и не взяли. Но если воры так неаккуратно работают, то почему они никак не попадутся? Почему на них до сих пор не вышли? Ведь одна и та же группа орудует. То есть один и тот же человек. И ведь на территории только вашего отделения шуровал.
– Много квартир взломал?
– С теми отпечатками, которые мне не дают покоя, краж семь, пожалуй, наберётся.
– И везде пальцы? – не поверил Виктор. – Без перчаток работал?
– А я тебе про что толкую! Просто чушь какая-то! Не бывает такого… Я по этому вопросу даже к Носову ходил, ну, к начальнику уголовного розыска РУВД. Так и так, говорю, Владимир Сергеевич, либо мы с полным кретином имеем дело, либо кто-то над нами очень жестоко издевается. Носов-то чего только не видывал на своём веку, но такого не припомнит. Это с его лёгкой руки мы прозвали владельца этих отпечатков Клоуном.
– Клоун?
– Очень подходящая кликуха. Только полный кретин способен оставлять на месте преступления столько отпечатков и продолжать бомбить квартиры в том же районе. Клоун, да и только!
– И какие версии?
– Мы уж голову ломали, думали, может, случайность какая-то… Ну, схватился кто-то из нашей группы за шкаф или стакан отодвинул и оставил свои пальцы. Бредовая, конечно, мысль, но надо любые версии отработать… Ан нет, всех перебрали (все же внесены в протокол), но тех отпечатков не выявили.
Виктор недоумённо покачал головой и поглядел в заледеневшее окно.
Машина проезжала мимо Черёмушкинского рынка.
– Володя, а ну-ка притормози! – Смеляков вдруг хлопнул водителя по плечу.
– Ты чего? – Никифоров без интереса тоже посмотрел в окно.
УАЗ резко затормозил, въехав передним колесом в груду почерневшего от грязи снега.
– Заметил чего? – снова спросил Никифоров, дыша на замёрзшие руки.
– Давай-ка вон тех проверим, вон ту компанию! – Смеляков указал глазами на высокого азербайджанца в огромной лисьей шапке и стоявших возле него юношу и девушку.
– Да, – кивнул Смеляков.
Они тряслись в милицейском УАЗе, возвращаясь с вызова на квартирную кражу. Собственно, кражи-то не было, имела место лишь попытка взломать замок.
– Фомку этот чудак бросил прямо у двери, – рассуждал Виктор. – Видно, спугнули его.
– Похоже, первый раз пошёл на это. Дилетант. Но искать-то всё равно его придётся. Пальцев он оставил уйму! – Никифоров задумался. – Но это не тот Клоун, который в декабре наляпал отпечатков…
– Ты о ком? – Виктор с интересом посмотрел на эксперта.
– Понимаешь, несколько краж было, где я находил одни и те же отпечатки. Взять никого и не взяли. Но если воры так неаккуратно работают, то почему они никак не попадутся? Почему на них до сих пор не вышли? Ведь одна и та же группа орудует. То есть один и тот же человек. И ведь на территории только вашего отделения шуровал.
– Много квартир взломал?
– С теми отпечатками, которые мне не дают покоя, краж семь, пожалуй, наберётся.
– И везде пальцы? – не поверил Виктор. – Без перчаток работал?
– А я тебе про что толкую! Просто чушь какая-то! Не бывает такого… Я по этому вопросу даже к Носову ходил, ну, к начальнику уголовного розыска РУВД. Так и так, говорю, Владимир Сергеевич, либо мы с полным кретином имеем дело, либо кто-то над нами очень жестоко издевается. Носов-то чего только не видывал на своём веку, но такого не припомнит. Это с его лёгкой руки мы прозвали владельца этих отпечатков Клоуном.
– Клоун?
– Очень подходящая кликуха. Только полный кретин способен оставлять на месте преступления столько отпечатков и продолжать бомбить квартиры в том же районе. Клоун, да и только!
– И какие версии?
– Мы уж голову ломали, думали, может, случайность какая-то… Ну, схватился кто-то из нашей группы за шкаф или стакан отодвинул и оставил свои пальцы. Бредовая, конечно, мысль, но надо любые версии отработать… Ан нет, всех перебрали (все же внесены в протокол), но тех отпечатков не выявили.
Виктор недоумённо покачал головой и поглядел в заледеневшее окно.
Машина проезжала мимо Черёмушкинского рынка.
– Володя, а ну-ка притормози! – Смеляков вдруг хлопнул водителя по плечу.
– Ты чего? – Никифоров без интереса тоже посмотрел в окно.
УАЗ резко затормозил, въехав передним колесом в груду почерневшего от грязи снега.
– Заметил чего? – снова спросил Никифоров, дыша на замёрзшие руки.
– Давай-ка вон тех проверим, вон ту компанию! – Смеляков указал глазами на высокого азербайджанца в огромной лисьей шапке и стоявших возле него юношу и девушку.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента