Страница:
– В социалистическом.
– Вот именно. В социалистическом государстве. И у ас остались только родимые пятна преступности, унаследованные от прежнего общества, от царского режима. А так – официально то есть – у нас никакой преступности нет, ты имей это в виду.
– Чушь какая-то. Это просто как в анекдоте: жопа есть, а слова нет… Ну ладно, – неуверенно сказал Виктор. – Допустим, надо прятать. Но как же это делать? Ведь есть реальные следы, есть потерпевшие…
– Вот ты выехал вчера на место преступления. Это серьёзное заявление, от иностранцев. Тут нам надо землю носом рыть, спрятать такую кражу нельзя. Дипломаты зашлют ноту через МИД, и с нас три шкуры спустят, но не отстанут, пока результата не будет. Тут волей-неволей нужно возбуждать. Руководство смотрит на такие вещи нормально. Но вот вспомни, мы ездили насчёт «Волги». Третьего дня ушла прямо от подъезда.
– Помню.
– Вот её вряд ли надо было возбуждать. Но поскольку ерритория Сашки Владыкина, то я не знаю наверняка, ак он поступил. Думаю, заныкал он материал, не дал ему оду. Но машину-то муровцы уже обнаружили в Прибалтике, так что если он не возбудил дело до сегодняшнего ня, то теперь и подавно не возбудит. Зачем ему лишнее реступление обнародовать?
Виктор ничего не понимал.
– Что-то у меня, Пётр Алексеич, полная каша в голове…
– Утрясётся, – убеждённо сказал капитан.
– Что же получается? Если мы прячем преступление, то по нему и не работаем?
– Ну почему не работаем? Работаем, но не так, как надо. То есть имеем в виду и в случае чего принимаем меры… Но это приводит к тому, что система сыска не работает в полную силу. И это означает, к сожалению, что в случае, когда дело не возбуждается, преступник, как правило, не несёт за преступление заслуженного наказания. Получается, что неотвратимость наказания, как один из принципов советского уголовного права, нарушается. А нарушается потому, что не соблюдается законность. А нарушается она ради хороших показателей. Вот тебе и замкнутый круг.
– Ну хорошо, – Смеляков напряжённо морщил лоб, – но ведь если мой начальник требует от меня, чтобы я не возбуждал некоторых уголовных дел, то этого от него, значит, требует другой начальник?
– Да! А от другого – третий! Оценка всей работы органов внутренних дел основана на статистике. Если статистика в нашем отделении будет плохая, если мы будем регистрировать всё подряд, то завтра нашего начальника снимут с работы. Он вынужден от тебя требовать этого. А если в районе будет плохая статистика, то начальник района полетит со своего кресла. И так далее, до самой верхотуры… Но ты пойми, какое интересное дело. Никто тебе прямо не говорит: «Скрывай преступления». Даже Щёлоков[3] не говорит открыто, но он требует от наших руководителей: «Статистика должна быть хорошей!» – девяносто процентов по тяжким преступлениям, чуть, может, меньше, на уровне семидесяти пяти процентов, по преступлениям нетяжким…
– А если кто-то узнает, что я скрываю преступления? Что будет?
– Сядешь в тюрьму.
– Понятно… Моё руководство толкает меня на нарушение закона, и моё же руководство посадит меня в юрьму за то, что я нарушаю закон, по их требованию? – Виктор испытал в этот момент нечто близкое к анике.
– Твоё руководство, может, и не посадит, а прокуратура посадит. Идёт борьба между прокуратурой и милицией. Прокуратура осуществляет надзор за деятельностью милиции и когда выявляет какие-то факты, то возбуждает уголовные дела. У нас в отделении уже возбуждено уголовное дело за сокрытие преступления сотрудником уголовного розыска.
– Ёлки-палки! Что ж это получается? Как же работать-то? – Виктор растерянно посмотрел на капитана и подумал: «Ну, попал, мать твою, влип по уши…»
– Ты не отчаивайся, Витя. Если будешь умно и хитро работать, если освоишь науку ловко отказывать в возбуждении уголовного дела, всё будет нормально. А потом пойдёшь работать в район, на Петровку – там уже никто ничего не скрывает. Скрываем только мы – сыщики отделения милиции, то есть «на земле». Запомни это. Ты, сыщик, работающий «на земле», формируешь статистику.
– Пётр Алексеич, – медленно проговорил Смеляков, – но ведь этот принцип неправилен в корне. Я имею в виду принцип оценки всей нашей работы… Получается, что вся система МВД преступна. Ведь я же знаю, я всё-таки изучаю криминологию в институте, я рассуждаю, конечно, с точки зрения теории, но я рассуждаю правильно… – Смеляков заметно волновался, но говорил убеждённо. – Ведь что такое статистика? Это один из вспомогательных элементов при оценке какого-нибудь явления. В данном случае мы говорим о преступности. Оценить преступность, чтобы принять правильные меры реагирования. Вот для чего нужна статистика. Это вспомогательная вещь. Как же можно брать её за основу оценки деятельности правоохранительных органов?
– Ну, дорогой мой, – Сидоров закурил очередную папиросу, – мы ж имеем дело с идеологией. Я же тебе только что сказал, что никто у нас, – он многозначительно потыкал пальцем вверх, – не допустит, чтобы в нашей стране преступность была выше, чем в Америке. Поэтому у нас всё сделано хитро: административные правонарушения – это отдельная статистика, а уголовные преступления – другая статистика. Вот… Ты же понимаешь, Витя, идёт соревнование двух систем…
– Я понимаю. Но сколько людей, сколько судеб искалечено из-за такого подхода к делу? Когда преступления раскрываются ради статистики или скрываются ради неё же, не могут не страдать невинные люди.
– И что же ты предлагаешь? – хмыкнул Сидоров.
– Работу правоохранительной системы должны оценивать те самые люди, защитой которых занимается вся машина МВД. Это по их реакции государство должно судить о работе своего, такого важного инструмента, как правоохранительная система! – Смеляков с жаром потыкал пальцем куда-то в воздух рядом с собой, будто там и находился весь правоохранительный аппарат. Глаза Виктора сузились, взгляд сделался жёстким. – Если жалуются люди, это означает, что плохо работают министерство, ведомство, чиновники, и это означает, что надо срочно принимать меры и исправлять ошибки и недочёты!
Смеляков замолчал. Капитан выдвинул ящик стола и порылся там, ища что-то. Затем задвинул ящик, так ничего и не достав, и посмотрел на своего подопечного. Продолжать затронутую тему не имело смысла.
– Я говорил с Болдыревым о жилье для тебя, – сказал он, переводя разговор в другое русло. – Он обещал решить этот вопрос, не сразу, конечно. Выделят тебе уголок где-нибудь в коммуналке. А на ближайшее время я договорился насчёт комнаты, где ты можешь жить. Пятнадцать рублей в месяц.
Поскольку Смеляков молчал, капитан продолжил:
– Там живёт Денис Найдёнов, семнадцатилетний парнишка. Паренёк хороший, но начинает понемногу скатываться вниз. Случилась у него беда: сиротой остался. Он с бабкой живёт, она бывший военврач. Денис сейчас в десятом классе, школу заканчивает. Отец у него был физик, умер в прошлом году от сердца. А через пару месяцев мать скончалась, должно быть от горя. Видишь, какая, оказывается, бывает любовь. Мальчишка сильно переживал, совсем раскис, начал пить понемногу. Теперь уже втянулся и даже закусывает всякими успокоительными таблетками, седуксеном или реланиумом например. А это уже плохо пахнет. Парень-то по натуре хороший, но сломался. Боюсь, не справится с ситуацией, такие обычно не выкарабкиваются…
– Какие «такие»?
– Душевные, мягкие, тонкого склада… Так что? Может, сходим? Тут близко. Поглядишь комнату?
– Вот и постоялец, – указал он на Смелякова.
– Здравствуйте, – тускло сказал Денис.
– Меня Виктором зовут. – Смеляков протянул руку и ощутил крепкое пожатие Дениса.
– Где бабушка? – спросил Сидоров и крикнул куда-то вглубь квартиры: – Анастасия Романовна, день добрый!
В ответ кто-то чихнул, послышалось шарканье тапочек, но никто так и не появился.
– Она простудилась, в кровати лежит почти всё время, в плед кутается, чаем греется, – пояснил Денис и посмотрел на Виктора. – Вы раздевайтесь, проходите. У нас две комнаты. Вы в маленькой будете. В большой я с бабкой обитаю, там шкафом перегорожено пополам, так что как в разных кабинетах получается.
Вдоль коридора тянулись книжные полки, заставленные до потолка.
– Книг-то сколько! – с восторгом выдохнул Виктор. – Шикарно!
– Читать любишь? – спросил Сидоров.
– Обожаю книги. Жаль, сейчас времени маловато. Раньше-то у меня не каждый день дежурства были, так что я и в библиотеку ходил. Только там приходилось заранее в очередь становиться на некоторые издания. А тут всё под рукой! Смотрите-ка, Пётр Алексеич, здесь и Гельвеций, и Тацит, и Шопенгауэр, а вот и Франсуаза Саган. Я о них только слышал, но никогда не читал.
– А Денис понемногу распродаёт их… Верно говорю, Денис? Спихиваешь иногда? Деньги-то на винишко тратишь?
Юноша молча отвернулся и скрылся в большой комнате.
– Не любит он, когда о вине напоминают. Он уже два привода в милицию за драку схлопотал за последние полгода.
– Вы говорили, что он хороший парнишка, – напомнил Виктор.
– Хороший-то он хороший, да вот несдержанный делается от вина. Девушку защищать бросился, а получилось чёрт знает что, руку кому-то сломал в запальчивости… Ну, оглядывай свои владения. Нравится?
Комнатка была тесная, но Виктор и не мечтал о хоромах. В углу ютился письменный стол, к нему примыкала кровать, за дверью стоял старинный бельевой шкаф тёмно-коричневого цвета, с вырезанными по периметру дверцы крупными рельефными цветами. Над кроватью на стене висела гитара.
– Отлично, просто чудесно.
– Значит, можешь переезжать…
«Вот оно! Ничто не бывает зря. Не работал бы я в ООДП, так и не знал бы, что фиксируют каждого входящего и выходящего, и в голову не пришло бы обратиться за помощью в ООДП. Но я-то знал, уверен был, и вот теперь у меня есть полезная информация».
Приехав в отделение милиции, он не мешкая направился к Сидорову.
– Товарищ капитан!
– Что ты сияешь как медный таз? Выяснил, что ли, чего?
– Пётр Алексеевич! К Забазновским приходили грузины!
– Ты без суеты давай, по порядку выкладывай. И скинь пальтишко для начала. Что там с грузинами?
– В сводках указано, что в гости к Забазновским часто приходили кавказцы, иногда приходили с сыном, иногда с дочерью Забазновского, случалось, даже вместе с его женой. Там были девушки и ребята, возраст 20–22 года. И выводы в сводке были такие: скорее всего, это сокурсники детей Забазновского.
– А они учатся в Первом медицинском, так? – вспомнил Сидоров, попыхивая папиросой. – Почему ты думаешь, что именно грузины?
– В одной сводке сказано, что дежуривший возле дома сотрудник ООДП зафиксировал данные одного из кавказцев, выходивших из квартиры Забазновского. Он выходил один. Там ведь если кто с хозяевами входит или выходит, то постовой никогда не остановит и не спросит документов. А тут парень один возвращался, вот офицер и тормознул его. И эти данные он отразил в сводке. Грузина того зовут Месхи Давид Левонович. Он студент Первого медицинского института, уроженец города Тбилиси, проживает в Москве на съёмной квартире по адресу: Профсоюзная улица, дом 10, квартира 25.
– Грузин? – Сидоров недовольно крякнул. – Это плохо.
– Почему?
– О грузинах слава громкая. В Москву приезжают учиться обычно дети богатых родителей. В студенческих общежитиях предпочитают не жить, снимают квартиры, как правило, потребляют наркоту.
– Наркотики?
– Курят анашу или сидят на медицинских наркосодержащих препаратах. В основном, конечно, распространена маковая соломка, но некоторые балуются морфином, если удаётся раздобыть его.
– Откуда же они морфин-то берут? – спросил Виктор.
– Это же студенты-медики, – засмеялся Сидоров. – Они что угодно найдут. А в аптеках свободно лежит код-терпин, кодтермопсис… Или вот омнопон, он по силе чуть ли не на втором месте после морфина… Да-с, а чтобы регулярно глотать таблетки, нужны деньги. Избалованным деткам денег всегда мало, всегда им надо больше, чем есть. Вот студентики эти, из благополучных-то семей, и взламывают квартиры.
– Пётр Алексеич, что мне дальше-то делать?
– Ну раз ты установил личность хотя бы одного из них, то считай, что полдела уже позади. – Сидоров с удовольствием пустил в потолок густую струю табачного дыма. – Теперь мы не на пустом месте плясать будем. Югославы-то, черти такие, ничего про грузин не говорили, хотя мы расспрашивали… Любопытная картинка вырисовывается.
– Почему же Забазновские отмалчивались, Пётр Алексеевич? – удивился Смеляков. – Ведь они же понимают, что от этого зависит успех, быстрота раскрытия преступления. Мы же прямо говорили, что кражу совершили те люди, которые не раз бывали у них дома. Другие туда пройти не могли…
– Скорее всего, их связывают какие-то общие дела. Например, спекулятивные. Думаю, что югославы привозили сюда какие-то вещи, а грузины продавали эти шмотки. Возможно, что канал этот очень хорошо налажен. Может, и ювелирные изделия тут по полной программе шли. Или наоборот – здесь на вырученные деньги скупали ювелирку и вывозили за границу. Одним словом, втянуты Забазновские в какое-то дело, поэтому не захотели засветить молодёжь… Смотри, как ты теперь должен работать.
– Слушаю.
– Ты должен установить все связи этого Месхи: по институту, по месту жительства, с кем он общается, круг его друзей и знакомых. Потом, когда ты установишь в полном объёме его личность, нужно выставить наружное наблюдение за ним. Но наружное наблюдение просто так выставлять не имеет смысла.
– Что значит «просто так»?
– Это значит, что тебе дадут только семь дней, наружка будет работать максимум семь дней, а Месхи после кражи будет вести себя очень тихо. Вещи они уже наверняка сдали, у них есть кому продать шмотки. Раз они раньше продавали их, они и сейчас, скорее всего, продадут. Тебе необходимо как-то активизировать этих ребят или выбрать такой момент, когда наружное наблюдение даст какой-то положительный эффект. Но это в том случае, – Сидоров наставительно поднял указательный палец, – если эти люди причастны к данной краже.
– Причастны, я уверен, – напористо произнёс Виктор.
– «Уверен», – передразнил капитан, – мало быть уверенным. Причастны-то они причастны, поскольку других посещений не было. Раз Забазновские жили настолько закрыто, что даже земляки не ходили к ним, то, скорее всего, это дельце провернул Месхи с друзьями. Или же они дали наводку. Если они только наводчики, то раскрыть кражу будет гораздо сложнее…
– Пётр Алексеич, а как организовать наружное наблюдение?
– Этим занимается Управление оперативной службы, они делают оперативные установки на личности по месту жительства и по месту работы, они же проводят наружное наблюдение по заданию оперативных сотрудников уголовного розыска и ОБХСС. Поскольку кража у нас серьёзная и поставлена на контроль, то естественно, что под данное дело наружку дадут. Хотя обычно в отделении милиции пробить наружку нереально, только в крайних случаях, поэтому наблюдением занимаются сами опера и называется это оперативной слежкой. Вообще-то опер должен уметь всё. И ему приходится делать всё. Он в некотором роде воплощает собой всю систему уголовного розыска. В определённом смысле он является генетическим кодом аппарата угрозыска в целом, а то и всего аппарата МВД. Поэтому и занимается любыми делами, в том числе ведёт и оперативную слежку, хотя до этого, если честно, руки редко доходят из-за огромной загруженности.
– А когда могут дать наружку? Что считается крайним случаем?
– Убийство или что-то ещё, что ставят на контроль. Тогда подключается главк, а сотрудники МУРа решают такие вопросы проще. Приоритет отдаётся МУРу… – Сидоров порылся в столе и бросил перед Виктором лист бумаги. – Вот тебе бланк задания в Управление оперслуж-бы, заполняй.
Смеляков взял бланк и тупо уставился в него, не понимая, что надо писать. Его представления о работе в уголовном розыске строились на кинофильмах, где сыщики сами ездили в машинах, сами следили за преступниками, сами задерживали их. Ему же предстояло составить запросы, справки…
– А как заполнять-то? – Он беспомощно посмотрел на Сидорова.
– Подряд заполняй… Полностью все данные на Мес-хи, в том числе и данные по центральному адресному бюро, если есть такие. Пиши всё, что тебе известно об этом объекте. Обязательно укажи, что он часто посещал квартиру торгового атташе посольства СФРЮ Забазновского, посещал не один, а в числе других лиц кавказской внешности, что зафиксировано в сводках наружного наблюдения Отдела по охране дипломатических представительств… Написал? Теперь дальше: требуется установить связи по месту жительства, по месту учёбы, места посещения, приносит ли к себе в квартиру какие-то вещи… Ну и другие компрометирующие материалы на объект.
Когда всё было заполнено, Сидоров велел Виктору ехать в райотдел уголовного розыска.
– Зачем?
– Подпишешь там, – ответил капитан. – В нашей работе без подписи руководства мы – ноль без палочки. Плюнуть и растереть… Ты ещё не представляешь, насколько велика у нас бумажная волокита. Научиться получать подписи и визы на нужных тебе документах – большая наука. Так что дерзай. Дуй в райотдел…
– А дальше?
– Оставишь у них в канцелярии, они отправят бумагу наверх.
– И долго это тянуться будет? – упавшим голосом спросил Смеляков.
– Ну, дней через десять-пятнадцать у тебя уже будут оперативные установки.
– А мне что делать всё это время? Просто сидеть и ждать?
– Витя, у тебя на составление прочих бумажек уйдёт половина этого срока.
– Так надо ещё какие-то запросы делать?
– Во-первых, делаешь запрос на Месхи в зональный информационный центр, ЗИЦ ГУВД Москвы. Это база данных на лиц, которые когда-либо по каким-либо причинам попадали в отделение милиции, либо на них возбуждены уголовные дела, либо на них имеются оперативные разработки, либо они задерживались за какие-нибудь административные правонарушения в Москве. Во-вторых, сделаешь запрос в ИЦ ГУВД Московской области.
– Тоже информационный центр?
– Там содержится информация о судимости на жителей Москвы и Московской области. Ты не путай: ЗИЦ даёт информацию о наличии возбуждённого уголовного дела, а ИЦ – о судимости, то есть человек по приговору суда уже отбывает либо уже отбыл наказание… Наконец, ты делаешь запрос в ГИЦ, главный информационный центр МВД СССР. Тут тоже хранится информация о судимости, но уже в масштабах всей страны. То есть если Месхи был судим в Грузии, то в Московской области информации об этом нет. Понял? – Сидоров выковырял из пачки очередную папиросу. – Одновременно с этим ты должен направить запрос в отделение милиции по месту жительства. Месхи сейчас снимает квартиру на Профсоюзной улице, так? Значит, садись и пиши запрос в ЗИЦ. Ты туда направляешь официальный запрос с просьбой сообщить, есть ли агентурные подходы к этому адресу, этой квартире, этому человеку и по месту его учёбы. После получения положительного ответа свяжешься с операми других подразделений с просьбой дать задание агентуре, проживающей в этом доме, или обучающейся с ним в институте, либо просто имеющей к нему подходы, на разработку Месхи, на получение о нём всей информации. Бывают такие счастливые случаи, когда в этом подъезде и в соседней квартире проживает агент, который имеет возможность общения с интересующим нас объектом. Но это – редчайший случай, о котором даже мечтать не приходится.
– А чем отличается агент от доверенного лица, Пётр Алексеевич?
Сидоров пыхнул папиросой и откинулся на жалобно скрипнувшем под ним стуле, крякнул и, набрав воздуха, приступил к объяснению:
– Агент – это человек, который соглашается на сотрудничество с органами внутренних дел либо на платной основе, либо на добровольной. Но, как правило, этих людей вербуют на компромате. Добровольцев можно на пальцах пересчитать. Когда платишь-то, есть желающие, некоторые сами приходят, потому что денег нет, деваться некуда, в тюрьму загреметь снова неохота. Давай, думают, поработаю на милицию за деньги, пусть и за небольшие, но всё-таки… Хотя что значит «небольшие»? Платный агент получает почти столько же, сколько опер.
– А добровольно когда идут?
– Обычно мы ловим на компромате, вербуем, заставляем их дать подписку о сотрудничестве. Но есть и такие, которые сознательно идут. Им, знаешь, нравится вломить кого-нибудь, нравится вытаскивать из кого-нибудь информацию, а потом выкладывать оперу полученные сведения, нравится слышать похвалу от опера. Они чувствуют себя причастными к большому делу сыска. Да, есть такая категория лиц, но таких мало. Обычно берём на компромате. А поскольку по вербовке у нас тоже есть план, то стараются вербовать как можно больше. Гонимся не за качеством, а за количеством, выполняя и перевыполняя план, поэтому процентов на восемьдесят агентура у нас мёртвая. Завербует опер кого-нибудь ради плана, сдал бумажку и честно забыл об этом агенте, потому что он с самого начала точно знает, что от этого человека толку никогда не будет. И вот, скажем, на связи у опера есть де-сять-пятнадцать агентов, а реально действующих – всего два-три. Рабочих, настоящих, которым можно задание дать и даже внедрить куда-нибудь.
– Любопытная картина вырисовывается.
– Бывают случаи, когда вербуешь кого-то под конкретную разработку, – продолжал Сидоров. – Нужно либо найти агента в этой среде, либо внедрить туда своего агента. Внедрить агента – это дело очень трудоёмкое, исключительно сложное. А вот завербовать из той среды агента – полегче. Можно подловить кого-нибудь на компре и вербануть… А вообще-то завтра пойди к Болдыреву и возьми у него инструкцию об агентурной работе и о ведении оперативных разработок в системе органов МВД. Ты должен с этим ознакомиться, потому что пока ты не сдашь зачёты по этим документам, тебя к самостоятельной работе с агентурой и самостоятельному ведению разработок не допустят. Так что зайди и возьми… А потом мы с тобой посидим и обсудим.
– Пётр Алексеевич, в двух словах всё-таки растолкуйте, что такое доверенные лица? Чем они от агентов отличаются?
– Ладно! – Сидоров улыбнулся. Ему было приятно внимание молодого сотрудника. – Доверенные лица – люди, которые на доверительной основе сообщают информацию сотруднику милиции.
– Не понимаю, что значит на доверительной основе. По-товарищески, что ли?
– Ну уважает он этого сотрудника, доверяет ему и поэтому рассказывает ему обо всём, что происходит вокруг него, просто делится с ним. Как правило, с этих людей подписки не берутся и они не знают о том, что являются осведомителями органов внутренних дел, но опер после каждой такой встречи должен прийти и оформить это сообщение… Если на агента заводятся личное дело, где концентрируются все материалы, характеризующие его личность, и рабочее дело с его сообщениями, которые он пишет собственной рукой и где подписывается закреплённым за ним псевдонимом, то на доверенное лицо заводится упрощённое делопроизводство – там помещается его анкета и опер своей рукой пишет: «Доверенное лицо номер такой-то сообщило мне при личной встрече…» Доверенные лица работают не под псевдонимами, а под номерами. Кстати, некоторые доверенные лица бывают куда результативнее агентов, иногда раскрывают больше преступлений, чем агенты.
– И что же, они так до конца жизни и не знают, что милиция пользуется ими?
– Кое-кто знает, из некоторых вырастают хорошие агенты, по-всякому случается…
– Хитрое это дело – угрозыск, очень непростое, – задумался Смеляков.
– А что в жизни простое? В сортир не сходишь, если пуговицы не умеешь расстегнуть. Всюду имеются свои особенности.
– Да тут, как я погляжу, особенностей – от горизонта до горизонта. Жуть берёт. Одних запросов сколько!
– Ты вот ещё что сделай, – вспомнил Пётр Алексеевич. – Направь запрос в 134-е отделение милиции, чтобы они сориентировали свой спецаппарат на разработку Мес-хи. Это в дополнение к запросу в ЗИЦ.
– А откуда известно, что к Месхи могут быть агентурные подходы?
– Что-нибудь непременно найдётся. Мы же имеем дело с системой! Понимаешь? Система сыска! Когда вербуется агентура, заполняется специальная карточка, куда заносятся фамилия, имя, отчество агента. Это совершенно секретная карточка, печатается в единственном экземпляре, хранится в ЗИЦ, где конкретно указывается, что такой-то человек имеет такие-то связи. Это всё закладывается в компьютер. Таким образом, если завербованных в Москве агентов насчитывается, скажем, сто тысяч, да агент ещё собственноручно указывает свои связи: «Моими связями являются…», то там набегает столько! То есть если брать даже по минимуму, то на сто тысяч агентов приходится несколько сот тысяч человек в числе связей. И когда возникает необходимость, ну при совершении где-то в Москве преступления, где известен конкретный человек, под которого нужно получить какого-то агента, ты направляешь запрос в ЗИЦ и они делают выборку: такой-то человек является связью агента такого-то. Вот уже конкретный человек есть! – Пётр Алексеевич довольно шлёпнул рукой о ладонь, издав звонкий хлопок. – Ты узнаешь, у какого опера состоит данный агент на связи, и уже можешь спокойно направить письмо с заданием: мол, совершено такое-то преступление, подозревается такой-то и, по данным зонального центра, его связью является агент такой-то. Дальше: прошу ориентировать агента на разработку такого-то человека и в процессе разработки выяснить следующие вопросы… И когда ты просишь ЗИЦ прислать тебе информацию на агентуру, проживающую в доме, где снимает квартиру Месхи, может выясниться, что там проживает агентура, состоящая на связи в МУРе или в каком-то другом отделении Москвы. Ну ведь бывает так, что живёт человек на улице Профсоюзная, а работает на Очаковском молочном комбинате, где и попался на чём-то. Опер из 42-го отделения сцапал его за вынос пяти пакетов молока с работы, вербанул, а живёт этот агент на другом конце Москвы. И, может, даже живёт на одной лестничной клетке с нашим Месхи… Так что давай занимайся бумагами, а когда получишь ответы, мы с тобой спокойно сядем и проанализируем всё…
– Вот именно. В социалистическом государстве. И у ас остались только родимые пятна преступности, унаследованные от прежнего общества, от царского режима. А так – официально то есть – у нас никакой преступности нет, ты имей это в виду.
– Чушь какая-то. Это просто как в анекдоте: жопа есть, а слова нет… Ну ладно, – неуверенно сказал Виктор. – Допустим, надо прятать. Но как же это делать? Ведь есть реальные следы, есть потерпевшие…
– Вот ты выехал вчера на место преступления. Это серьёзное заявление, от иностранцев. Тут нам надо землю носом рыть, спрятать такую кражу нельзя. Дипломаты зашлют ноту через МИД, и с нас три шкуры спустят, но не отстанут, пока результата не будет. Тут волей-неволей нужно возбуждать. Руководство смотрит на такие вещи нормально. Но вот вспомни, мы ездили насчёт «Волги». Третьего дня ушла прямо от подъезда.
– Помню.
– Вот её вряд ли надо было возбуждать. Но поскольку ерритория Сашки Владыкина, то я не знаю наверняка, ак он поступил. Думаю, заныкал он материал, не дал ему оду. Но машину-то муровцы уже обнаружили в Прибалтике, так что если он не возбудил дело до сегодняшнего ня, то теперь и подавно не возбудит. Зачем ему лишнее реступление обнародовать?
Виктор ничего не понимал.
– Что-то у меня, Пётр Алексеич, полная каша в голове…
– Утрясётся, – убеждённо сказал капитан.
– Что же получается? Если мы прячем преступление, то по нему и не работаем?
– Ну почему не работаем? Работаем, но не так, как надо. То есть имеем в виду и в случае чего принимаем меры… Но это приводит к тому, что система сыска не работает в полную силу. И это означает, к сожалению, что в случае, когда дело не возбуждается, преступник, как правило, не несёт за преступление заслуженного наказания. Получается, что неотвратимость наказания, как один из принципов советского уголовного права, нарушается. А нарушается потому, что не соблюдается законность. А нарушается она ради хороших показателей. Вот тебе и замкнутый круг.
– Ну хорошо, – Смеляков напряжённо морщил лоб, – но ведь если мой начальник требует от меня, чтобы я не возбуждал некоторых уголовных дел, то этого от него, значит, требует другой начальник?
– Да! А от другого – третий! Оценка всей работы органов внутренних дел основана на статистике. Если статистика в нашем отделении будет плохая, если мы будем регистрировать всё подряд, то завтра нашего начальника снимут с работы. Он вынужден от тебя требовать этого. А если в районе будет плохая статистика, то начальник района полетит со своего кресла. И так далее, до самой верхотуры… Но ты пойми, какое интересное дело. Никто тебе прямо не говорит: «Скрывай преступления». Даже Щёлоков[3] не говорит открыто, но он требует от наших руководителей: «Статистика должна быть хорошей!» – девяносто процентов по тяжким преступлениям, чуть, может, меньше, на уровне семидесяти пяти процентов, по преступлениям нетяжким…
– А если кто-то узнает, что я скрываю преступления? Что будет?
– Сядешь в тюрьму.
– Понятно… Моё руководство толкает меня на нарушение закона, и моё же руководство посадит меня в юрьму за то, что я нарушаю закон, по их требованию? – Виктор испытал в этот момент нечто близкое к анике.
– Твоё руководство, может, и не посадит, а прокуратура посадит. Идёт борьба между прокуратурой и милицией. Прокуратура осуществляет надзор за деятельностью милиции и когда выявляет какие-то факты, то возбуждает уголовные дела. У нас в отделении уже возбуждено уголовное дело за сокрытие преступления сотрудником уголовного розыска.
– Ёлки-палки! Что ж это получается? Как же работать-то? – Виктор растерянно посмотрел на капитана и подумал: «Ну, попал, мать твою, влип по уши…»
– Ты не отчаивайся, Витя. Если будешь умно и хитро работать, если освоишь науку ловко отказывать в возбуждении уголовного дела, всё будет нормально. А потом пойдёшь работать в район, на Петровку – там уже никто ничего не скрывает. Скрываем только мы – сыщики отделения милиции, то есть «на земле». Запомни это. Ты, сыщик, работающий «на земле», формируешь статистику.
– Пётр Алексеич, – медленно проговорил Смеляков, – но ведь этот принцип неправилен в корне. Я имею в виду принцип оценки всей нашей работы… Получается, что вся система МВД преступна. Ведь я же знаю, я всё-таки изучаю криминологию в институте, я рассуждаю, конечно, с точки зрения теории, но я рассуждаю правильно… – Смеляков заметно волновался, но говорил убеждённо. – Ведь что такое статистика? Это один из вспомогательных элементов при оценке какого-нибудь явления. В данном случае мы говорим о преступности. Оценить преступность, чтобы принять правильные меры реагирования. Вот для чего нужна статистика. Это вспомогательная вещь. Как же можно брать её за основу оценки деятельности правоохранительных органов?
– Ну, дорогой мой, – Сидоров закурил очередную папиросу, – мы ж имеем дело с идеологией. Я же тебе только что сказал, что никто у нас, – он многозначительно потыкал пальцем вверх, – не допустит, чтобы в нашей стране преступность была выше, чем в Америке. Поэтому у нас всё сделано хитро: административные правонарушения – это отдельная статистика, а уголовные преступления – другая статистика. Вот… Ты же понимаешь, Витя, идёт соревнование двух систем…
– Я понимаю. Но сколько людей, сколько судеб искалечено из-за такого подхода к делу? Когда преступления раскрываются ради статистики или скрываются ради неё же, не могут не страдать невинные люди.
– И что же ты предлагаешь? – хмыкнул Сидоров.
– Работу правоохранительной системы должны оценивать те самые люди, защитой которых занимается вся машина МВД. Это по их реакции государство должно судить о работе своего, такого важного инструмента, как правоохранительная система! – Смеляков с жаром потыкал пальцем куда-то в воздух рядом с собой, будто там и находился весь правоохранительный аппарат. Глаза Виктора сузились, взгляд сделался жёстким. – Если жалуются люди, это означает, что плохо работают министерство, ведомство, чиновники, и это означает, что надо срочно принимать меры и исправлять ошибки и недочёты!
Смеляков замолчал. Капитан выдвинул ящик стола и порылся там, ища что-то. Затем задвинул ящик, так ничего и не достав, и посмотрел на своего подопечного. Продолжать затронутую тему не имело смысла.
– Я говорил с Болдыревым о жилье для тебя, – сказал он, переводя разговор в другое русло. – Он обещал решить этот вопрос, не сразу, конечно. Выделят тебе уголок где-нибудь в коммуналке. А на ближайшее время я договорился насчёт комнаты, где ты можешь жить. Пятнадцать рублей в месяц.
Поскольку Смеляков молчал, капитан продолжил:
– Там живёт Денис Найдёнов, семнадцатилетний парнишка. Паренёк хороший, но начинает понемногу скатываться вниз. Случилась у него беда: сиротой остался. Он с бабкой живёт, она бывший военврач. Денис сейчас в десятом классе, школу заканчивает. Отец у него был физик, умер в прошлом году от сердца. А через пару месяцев мать скончалась, должно быть от горя. Видишь, какая, оказывается, бывает любовь. Мальчишка сильно переживал, совсем раскис, начал пить понемногу. Теперь уже втянулся и даже закусывает всякими успокоительными таблетками, седуксеном или реланиумом например. А это уже плохо пахнет. Парень-то по натуре хороший, но сломался. Боюсь, не справится с ситуацией, такие обычно не выкарабкиваются…
– Какие «такие»?
– Душевные, мягкие, тонкого склада… Так что? Может, сходим? Тут близко. Поглядишь комнату?
* * *
Денис был худой, высокий, длинноволосый, одетый в сильно поношенный синий тренировочный костюм, вытянутый на коленях. Увидев Сидорова, он отступил к стене и сложил руки на груди. Заполнявшая его глаза печаль сразу обратила на себя внимание Смелякова. Пётр Алексеевич поздоровался и снял пальто.– Вот и постоялец, – указал он на Смелякова.
– Здравствуйте, – тускло сказал Денис.
– Меня Виктором зовут. – Смеляков протянул руку и ощутил крепкое пожатие Дениса.
– Где бабушка? – спросил Сидоров и крикнул куда-то вглубь квартиры: – Анастасия Романовна, день добрый!
В ответ кто-то чихнул, послышалось шарканье тапочек, но никто так и не появился.
– Она простудилась, в кровати лежит почти всё время, в плед кутается, чаем греется, – пояснил Денис и посмотрел на Виктора. – Вы раздевайтесь, проходите. У нас две комнаты. Вы в маленькой будете. В большой я с бабкой обитаю, там шкафом перегорожено пополам, так что как в разных кабинетах получается.
Вдоль коридора тянулись книжные полки, заставленные до потолка.
– Книг-то сколько! – с восторгом выдохнул Виктор. – Шикарно!
– Читать любишь? – спросил Сидоров.
– Обожаю книги. Жаль, сейчас времени маловато. Раньше-то у меня не каждый день дежурства были, так что я и в библиотеку ходил. Только там приходилось заранее в очередь становиться на некоторые издания. А тут всё под рукой! Смотрите-ка, Пётр Алексеич, здесь и Гельвеций, и Тацит, и Шопенгауэр, а вот и Франсуаза Саган. Я о них только слышал, но никогда не читал.
– А Денис понемногу распродаёт их… Верно говорю, Денис? Спихиваешь иногда? Деньги-то на винишко тратишь?
Юноша молча отвернулся и скрылся в большой комнате.
– Не любит он, когда о вине напоминают. Он уже два привода в милицию за драку схлопотал за последние полгода.
– Вы говорили, что он хороший парнишка, – напомнил Виктор.
– Хороший-то он хороший, да вот несдержанный делается от вина. Девушку защищать бросился, а получилось чёрт знает что, руку кому-то сломал в запальчивости… Ну, оглядывай свои владения. Нравится?
Комнатка была тесная, но Виктор и не мечтал о хоромах. В углу ютился письменный стол, к нему примыкала кровать, за дверью стоял старинный бельевой шкаф тёмно-коричневого цвета, с вырезанными по периметру дверцы крупными рельефными цветами. Над кроватью на стене висела гитара.
– Отлично, просто чудесно.
– Значит, можешь переезжать…
* * *
Когда Смеляков получил разрешение ознакомиться с выписками из сводок ООДП, то сразу почувствовал прилив уверенности.«Вот оно! Ничто не бывает зря. Не работал бы я в ООДП, так и не знал бы, что фиксируют каждого входящего и выходящего, и в голову не пришло бы обратиться за помощью в ООДП. Но я-то знал, уверен был, и вот теперь у меня есть полезная информация».
Приехав в отделение милиции, он не мешкая направился к Сидорову.
– Товарищ капитан!
– Что ты сияешь как медный таз? Выяснил, что ли, чего?
– Пётр Алексеевич! К Забазновским приходили грузины!
– Ты без суеты давай, по порядку выкладывай. И скинь пальтишко для начала. Что там с грузинами?
– В сводках указано, что в гости к Забазновским часто приходили кавказцы, иногда приходили с сыном, иногда с дочерью Забазновского, случалось, даже вместе с его женой. Там были девушки и ребята, возраст 20–22 года. И выводы в сводке были такие: скорее всего, это сокурсники детей Забазновского.
– А они учатся в Первом медицинском, так? – вспомнил Сидоров, попыхивая папиросой. – Почему ты думаешь, что именно грузины?
– В одной сводке сказано, что дежуривший возле дома сотрудник ООДП зафиксировал данные одного из кавказцев, выходивших из квартиры Забазновского. Он выходил один. Там ведь если кто с хозяевами входит или выходит, то постовой никогда не остановит и не спросит документов. А тут парень один возвращался, вот офицер и тормознул его. И эти данные он отразил в сводке. Грузина того зовут Месхи Давид Левонович. Он студент Первого медицинского института, уроженец города Тбилиси, проживает в Москве на съёмной квартире по адресу: Профсоюзная улица, дом 10, квартира 25.
– Грузин? – Сидоров недовольно крякнул. – Это плохо.
– Почему?
– О грузинах слава громкая. В Москву приезжают учиться обычно дети богатых родителей. В студенческих общежитиях предпочитают не жить, снимают квартиры, как правило, потребляют наркоту.
– Наркотики?
– Курят анашу или сидят на медицинских наркосодержащих препаратах. В основном, конечно, распространена маковая соломка, но некоторые балуются морфином, если удаётся раздобыть его.
– Откуда же они морфин-то берут? – спросил Виктор.
– Это же студенты-медики, – засмеялся Сидоров. – Они что угодно найдут. А в аптеках свободно лежит код-терпин, кодтермопсис… Или вот омнопон, он по силе чуть ли не на втором месте после морфина… Да-с, а чтобы регулярно глотать таблетки, нужны деньги. Избалованным деткам денег всегда мало, всегда им надо больше, чем есть. Вот студентики эти, из благополучных-то семей, и взламывают квартиры.
– Пётр Алексеич, что мне дальше-то делать?
– Ну раз ты установил личность хотя бы одного из них, то считай, что полдела уже позади. – Сидоров с удовольствием пустил в потолок густую струю табачного дыма. – Теперь мы не на пустом месте плясать будем. Югославы-то, черти такие, ничего про грузин не говорили, хотя мы расспрашивали… Любопытная картинка вырисовывается.
– Почему же Забазновские отмалчивались, Пётр Алексеевич? – удивился Смеляков. – Ведь они же понимают, что от этого зависит успех, быстрота раскрытия преступления. Мы же прямо говорили, что кражу совершили те люди, которые не раз бывали у них дома. Другие туда пройти не могли…
– Скорее всего, их связывают какие-то общие дела. Например, спекулятивные. Думаю, что югославы привозили сюда какие-то вещи, а грузины продавали эти шмотки. Возможно, что канал этот очень хорошо налажен. Может, и ювелирные изделия тут по полной программе шли. Или наоборот – здесь на вырученные деньги скупали ювелирку и вывозили за границу. Одним словом, втянуты Забазновские в какое-то дело, поэтому не захотели засветить молодёжь… Смотри, как ты теперь должен работать.
– Слушаю.
– Ты должен установить все связи этого Месхи: по институту, по месту жительства, с кем он общается, круг его друзей и знакомых. Потом, когда ты установишь в полном объёме его личность, нужно выставить наружное наблюдение за ним. Но наружное наблюдение просто так выставлять не имеет смысла.
– Что значит «просто так»?
– Это значит, что тебе дадут только семь дней, наружка будет работать максимум семь дней, а Месхи после кражи будет вести себя очень тихо. Вещи они уже наверняка сдали, у них есть кому продать шмотки. Раз они раньше продавали их, они и сейчас, скорее всего, продадут. Тебе необходимо как-то активизировать этих ребят или выбрать такой момент, когда наружное наблюдение даст какой-то положительный эффект. Но это в том случае, – Сидоров наставительно поднял указательный палец, – если эти люди причастны к данной краже.
– Причастны, я уверен, – напористо произнёс Виктор.
– «Уверен», – передразнил капитан, – мало быть уверенным. Причастны-то они причастны, поскольку других посещений не было. Раз Забазновские жили настолько закрыто, что даже земляки не ходили к ним, то, скорее всего, это дельце провернул Месхи с друзьями. Или же они дали наводку. Если они только наводчики, то раскрыть кражу будет гораздо сложнее…
– Пётр Алексеич, а как организовать наружное наблюдение?
– Этим занимается Управление оперативной службы, они делают оперативные установки на личности по месту жительства и по месту работы, они же проводят наружное наблюдение по заданию оперативных сотрудников уголовного розыска и ОБХСС. Поскольку кража у нас серьёзная и поставлена на контроль, то естественно, что под данное дело наружку дадут. Хотя обычно в отделении милиции пробить наружку нереально, только в крайних случаях, поэтому наблюдением занимаются сами опера и называется это оперативной слежкой. Вообще-то опер должен уметь всё. И ему приходится делать всё. Он в некотором роде воплощает собой всю систему уголовного розыска. В определённом смысле он является генетическим кодом аппарата угрозыска в целом, а то и всего аппарата МВД. Поэтому и занимается любыми делами, в том числе ведёт и оперативную слежку, хотя до этого, если честно, руки редко доходят из-за огромной загруженности.
– А когда могут дать наружку? Что считается крайним случаем?
– Убийство или что-то ещё, что ставят на контроль. Тогда подключается главк, а сотрудники МУРа решают такие вопросы проще. Приоритет отдаётся МУРу… – Сидоров порылся в столе и бросил перед Виктором лист бумаги. – Вот тебе бланк задания в Управление оперслуж-бы, заполняй.
Смеляков взял бланк и тупо уставился в него, не понимая, что надо писать. Его представления о работе в уголовном розыске строились на кинофильмах, где сыщики сами ездили в машинах, сами следили за преступниками, сами задерживали их. Ему же предстояло составить запросы, справки…
– А как заполнять-то? – Он беспомощно посмотрел на Сидорова.
– Подряд заполняй… Полностью все данные на Мес-хи, в том числе и данные по центральному адресному бюро, если есть такие. Пиши всё, что тебе известно об этом объекте. Обязательно укажи, что он часто посещал квартиру торгового атташе посольства СФРЮ Забазновского, посещал не один, а в числе других лиц кавказской внешности, что зафиксировано в сводках наружного наблюдения Отдела по охране дипломатических представительств… Написал? Теперь дальше: требуется установить связи по месту жительства, по месту учёбы, места посещения, приносит ли к себе в квартиру какие-то вещи… Ну и другие компрометирующие материалы на объект.
Когда всё было заполнено, Сидоров велел Виктору ехать в райотдел уголовного розыска.
– Зачем?
– Подпишешь там, – ответил капитан. – В нашей работе без подписи руководства мы – ноль без палочки. Плюнуть и растереть… Ты ещё не представляешь, насколько велика у нас бумажная волокита. Научиться получать подписи и визы на нужных тебе документах – большая наука. Так что дерзай. Дуй в райотдел…
– А дальше?
– Оставишь у них в канцелярии, они отправят бумагу наверх.
– И долго это тянуться будет? – упавшим голосом спросил Смеляков.
– Ну, дней через десять-пятнадцать у тебя уже будут оперативные установки.
– А мне что делать всё это время? Просто сидеть и ждать?
– Витя, у тебя на составление прочих бумажек уйдёт половина этого срока.
– Так надо ещё какие-то запросы делать?
– Во-первых, делаешь запрос на Месхи в зональный информационный центр, ЗИЦ ГУВД Москвы. Это база данных на лиц, которые когда-либо по каким-либо причинам попадали в отделение милиции, либо на них возбуждены уголовные дела, либо на них имеются оперативные разработки, либо они задерживались за какие-нибудь административные правонарушения в Москве. Во-вторых, сделаешь запрос в ИЦ ГУВД Московской области.
– Тоже информационный центр?
– Там содержится информация о судимости на жителей Москвы и Московской области. Ты не путай: ЗИЦ даёт информацию о наличии возбуждённого уголовного дела, а ИЦ – о судимости, то есть человек по приговору суда уже отбывает либо уже отбыл наказание… Наконец, ты делаешь запрос в ГИЦ, главный информационный центр МВД СССР. Тут тоже хранится информация о судимости, но уже в масштабах всей страны. То есть если Месхи был судим в Грузии, то в Московской области информации об этом нет. Понял? – Сидоров выковырял из пачки очередную папиросу. – Одновременно с этим ты должен направить запрос в отделение милиции по месту жительства. Месхи сейчас снимает квартиру на Профсоюзной улице, так? Значит, садись и пиши запрос в ЗИЦ. Ты туда направляешь официальный запрос с просьбой сообщить, есть ли агентурные подходы к этому адресу, этой квартире, этому человеку и по месту его учёбы. После получения положительного ответа свяжешься с операми других подразделений с просьбой дать задание агентуре, проживающей в этом доме, или обучающейся с ним в институте, либо просто имеющей к нему подходы, на разработку Месхи, на получение о нём всей информации. Бывают такие счастливые случаи, когда в этом подъезде и в соседней квартире проживает агент, который имеет возможность общения с интересующим нас объектом. Но это – редчайший случай, о котором даже мечтать не приходится.
– А чем отличается агент от доверенного лица, Пётр Алексеевич?
Сидоров пыхнул папиросой и откинулся на жалобно скрипнувшем под ним стуле, крякнул и, набрав воздуха, приступил к объяснению:
– Агент – это человек, который соглашается на сотрудничество с органами внутренних дел либо на платной основе, либо на добровольной. Но, как правило, этих людей вербуют на компромате. Добровольцев можно на пальцах пересчитать. Когда платишь-то, есть желающие, некоторые сами приходят, потому что денег нет, деваться некуда, в тюрьму загреметь снова неохота. Давай, думают, поработаю на милицию за деньги, пусть и за небольшие, но всё-таки… Хотя что значит «небольшие»? Платный агент получает почти столько же, сколько опер.
– А добровольно когда идут?
– Обычно мы ловим на компромате, вербуем, заставляем их дать подписку о сотрудничестве. Но есть и такие, которые сознательно идут. Им, знаешь, нравится вломить кого-нибудь, нравится вытаскивать из кого-нибудь информацию, а потом выкладывать оперу полученные сведения, нравится слышать похвалу от опера. Они чувствуют себя причастными к большому делу сыска. Да, есть такая категория лиц, но таких мало. Обычно берём на компромате. А поскольку по вербовке у нас тоже есть план, то стараются вербовать как можно больше. Гонимся не за качеством, а за количеством, выполняя и перевыполняя план, поэтому процентов на восемьдесят агентура у нас мёртвая. Завербует опер кого-нибудь ради плана, сдал бумажку и честно забыл об этом агенте, потому что он с самого начала точно знает, что от этого человека толку никогда не будет. И вот, скажем, на связи у опера есть де-сять-пятнадцать агентов, а реально действующих – всего два-три. Рабочих, настоящих, которым можно задание дать и даже внедрить куда-нибудь.
– Любопытная картина вырисовывается.
– Бывают случаи, когда вербуешь кого-то под конкретную разработку, – продолжал Сидоров. – Нужно либо найти агента в этой среде, либо внедрить туда своего агента. Внедрить агента – это дело очень трудоёмкое, исключительно сложное. А вот завербовать из той среды агента – полегче. Можно подловить кого-нибудь на компре и вербануть… А вообще-то завтра пойди к Болдыреву и возьми у него инструкцию об агентурной работе и о ведении оперативных разработок в системе органов МВД. Ты должен с этим ознакомиться, потому что пока ты не сдашь зачёты по этим документам, тебя к самостоятельной работе с агентурой и самостоятельному ведению разработок не допустят. Так что зайди и возьми… А потом мы с тобой посидим и обсудим.
– Пётр Алексеевич, в двух словах всё-таки растолкуйте, что такое доверенные лица? Чем они от агентов отличаются?
– Ладно! – Сидоров улыбнулся. Ему было приятно внимание молодого сотрудника. – Доверенные лица – люди, которые на доверительной основе сообщают информацию сотруднику милиции.
– Не понимаю, что значит на доверительной основе. По-товарищески, что ли?
– Ну уважает он этого сотрудника, доверяет ему и поэтому рассказывает ему обо всём, что происходит вокруг него, просто делится с ним. Как правило, с этих людей подписки не берутся и они не знают о том, что являются осведомителями органов внутренних дел, но опер после каждой такой встречи должен прийти и оформить это сообщение… Если на агента заводятся личное дело, где концентрируются все материалы, характеризующие его личность, и рабочее дело с его сообщениями, которые он пишет собственной рукой и где подписывается закреплённым за ним псевдонимом, то на доверенное лицо заводится упрощённое делопроизводство – там помещается его анкета и опер своей рукой пишет: «Доверенное лицо номер такой-то сообщило мне при личной встрече…» Доверенные лица работают не под псевдонимами, а под номерами. Кстати, некоторые доверенные лица бывают куда результативнее агентов, иногда раскрывают больше преступлений, чем агенты.
– И что же, они так до конца жизни и не знают, что милиция пользуется ими?
– Кое-кто знает, из некоторых вырастают хорошие агенты, по-всякому случается…
– Хитрое это дело – угрозыск, очень непростое, – задумался Смеляков.
– А что в жизни простое? В сортир не сходишь, если пуговицы не умеешь расстегнуть. Всюду имеются свои особенности.
– Да тут, как я погляжу, особенностей – от горизонта до горизонта. Жуть берёт. Одних запросов сколько!
– Ты вот ещё что сделай, – вспомнил Пётр Алексеевич. – Направь запрос в 134-е отделение милиции, чтобы они сориентировали свой спецаппарат на разработку Мес-хи. Это в дополнение к запросу в ЗИЦ.
– А откуда известно, что к Месхи могут быть агентурные подходы?
– Что-нибудь непременно найдётся. Мы же имеем дело с системой! Понимаешь? Система сыска! Когда вербуется агентура, заполняется специальная карточка, куда заносятся фамилия, имя, отчество агента. Это совершенно секретная карточка, печатается в единственном экземпляре, хранится в ЗИЦ, где конкретно указывается, что такой-то человек имеет такие-то связи. Это всё закладывается в компьютер. Таким образом, если завербованных в Москве агентов насчитывается, скажем, сто тысяч, да агент ещё собственноручно указывает свои связи: «Моими связями являются…», то там набегает столько! То есть если брать даже по минимуму, то на сто тысяч агентов приходится несколько сот тысяч человек в числе связей. И когда возникает необходимость, ну при совершении где-то в Москве преступления, где известен конкретный человек, под которого нужно получить какого-то агента, ты направляешь запрос в ЗИЦ и они делают выборку: такой-то человек является связью агента такого-то. Вот уже конкретный человек есть! – Пётр Алексеевич довольно шлёпнул рукой о ладонь, издав звонкий хлопок. – Ты узнаешь, у какого опера состоит данный агент на связи, и уже можешь спокойно направить письмо с заданием: мол, совершено такое-то преступление, подозревается такой-то и, по данным зонального центра, его связью является агент такой-то. Дальше: прошу ориентировать агента на разработку такого-то человека и в процессе разработки выяснить следующие вопросы… И когда ты просишь ЗИЦ прислать тебе информацию на агентуру, проживающую в доме, где снимает квартиру Месхи, может выясниться, что там проживает агентура, состоящая на связи в МУРе или в каком-то другом отделении Москвы. Ну ведь бывает так, что живёт человек на улице Профсоюзная, а работает на Очаковском молочном комбинате, где и попался на чём-то. Опер из 42-го отделения сцапал его за вынос пяти пакетов молока с работы, вербанул, а живёт этот агент на другом конце Москвы. И, может, даже живёт на одной лестничной клетке с нашим Месхи… Так что давай занимайся бумагами, а когда получишь ответы, мы с тобой спокойно сядем и проанализируем всё…