Страница:
Вторая недавно развелась, но её бывший муж, Васильев, по-прежнему живёт там, хотя почти ни с кем в семье, как сказали ребята, не общается…
Квартира оказалась крохотной, двухкомнатной, в коридоре лежали стопки газет, перетянутые бечёвками. Пожилая женщина, открывшая дверь, посмотрела на сыщиков неприветливо.
– Здравствуйте, мамаша, – сказал Сидоров. Из-за двери шагнул настороженный мужчина.
– Привет, Алексеич, – буркнул он.
– Как тут у вас?
– Никак. Чайком балуемся… – Из кухни вышел другой сотрудник. Виктор узнал обоих, видел их на совещании.
– Татаринов не давал о себе знать?
– И не даст, – послышался убеждённый ответ. – Ладно, бывайте. Удачи…
Смеляков продолжал топтаться в прихожей.
– Зинаида Николаевна, – услышал он голос Сидорова, – вам уж, наверное, говорили, но я обязан повторить: все, кто войдут в квартиру, останутся здесь. Выпускать никого не будем, так что не приглашайте гостей. По телефону тоже не звоните…
Сидоров вышел в коридор.
– Витя, чего ты застрял тут? Проходи, что ли, осмотрись. Мало ли что…
Обе дочери (Марине было чуть за двадцать, Ларисе – лет тридцать) сидели в дальней комнате и вязали на спицах. Старшая кашляла и куталась в пуховый платок. Она выгодно отличалась от своей сестры правильными, почти благородными чертами лица. Младшая была симпатичнее, но проще.
– Чего ж вы все дома-то? – спросил Сидоров.
– Болеют они, – ответила за дочерей Зинаида Николаевна. – Простуда вон какая по Москве ходит. В такую погоду мудрено, что ли, схватить?
– Понятно. А ваш муж… ну, бывший муж то есть? Он всё ещё здесь обитает?
– А куда ж он денется? – хмыкнула Лариса. – Часов в шесть объявится, а то и раньше. У них в институте день не нормированный.
Виктор прошёл на кухню. От стены к стене тянулись верёвки, с них свисало только что выстиранное бельё, среди рубашек и полотенец Смеляков увидел женские панталоны и лифчики и ощутил неловкость. Служебная необходимость заставляла его вторгаться в чужую личную жизнь и пробуждала в душе противоречивые чувства. И висевшие над головой Виктора бюстгальтеры словно твердили: «Здесь протекает человеческая жизнь, настоящая, не театральная, здесь любят и ненавидят, здесь всё наполнено неведомыми тебе заботами, неразрешимыми вопросами, а ты приходишь сюда, пялишься, слушаешь, всюду суёшь свой нос…»
– Может, чаю выпьем? – спросил он Петра Алексеевича, не зная, на чём остановить взгляд и чем занять себя.
– Может. – Сидоров достал папиросы и закурил.
Они сели за стол. На стене громко тикали часы…
Когда в замочной скважине зашебаршил ключ, Лариса, заглянувшая на кухню, чтобы поставить кастрюлю на плиту, сказала:
– Это Коля, мой бывший… – Она скосила глаза на Сидорова. – Теперь скучать не будете, он вас байками своими займёт. Любит поговорить.
Николай Васильев, снимая пальто, вытянул шею:
– Здрасьте, товарищи.
Он был худой, безликий, но с хитрым взглядом. Как-то бочком он проскользнул на кухню, буркнув что-то нечленораздельное своей бывшей супруге, схватил кусок чёрного хлеба из деревянной хлебницы и прошмыгнул обратно. Сидоров поднялся из-за стола.
– Виктор, пойдём-ка, нечего мешать тут. – Он указал глазами на кастрюлю.
Они прошли в комнату, где притаился Васильев.
Тот был родом не из Москвы, женился, похоже, с единственной целью – закрепиться в столице, работал в Академии наук. Держался Васильев уверенно, забрасывал ногу на ногу, разговаривал с оттенком едва заметного превосходства, и во всём этом улавливалось что-то наносное. В комнате на стене висела фотография Брежнева в окружении множества людей, и создавалось невольное ощущение, что среди них затесался и сам Васильев; на столе стояла в простенькой латунной рамке фотография президента академии и вздымалась кипа каких-то бумаг, из которых торчали вырезанные газетные статьи, выставленные заголовками наружу, чтобы их было видно с первого взгляда. В завязавшейся беседе Васильев за несколько минут успел рассказать о себе очень много, не сказав, в сущности, ничего, но сделал туманный намёк на своё отношение к разведке, хотя однозначно этого не сказал.
– Трепло и прохвост, – буркнул Сидоров, когда Васильев выскользнул из комнаты на кухню. – Всё врёт. Посидим подольше, так он нам начнёт втирать, что с самим Брежневым в друзьях-приятелях ходит. Знаю я таких… Как пить дать кляузы пишет на сослуживцев, выводит всех «на чистую воду», а сам ведёт себя тихо-тихо, как мышка…
Из соседней комнаты слышался звук телевизора: «В обстановке монолитной сплочённости советских людей вокруг ленинской партии в стране продолжается выдвижение кандидатов в депутаты Верховных Советов союзных республик…»
Часов в семь вечера раздался телефонный звонок. Марина подошла к аппарату и, поглядев на сыщиков, подняла трубку.
– Алло? Это ты? – Она снова повернула растерянные глаза к милиционерам, и Смеляков понял, что на другом конце провода был Татаринов.
– Говорите спокойнее, – едва слышно подсказал стоявший возле неё Сидоров.
– Ты где? – продолжила девушка.
– Недалеко тут, – донеслось хрипло из трубки. – Как ты там? Как у вас? Всё в порядке?
– Да, нормально.
– Я думал нагрянуть к вам. Ты как, не против, если я загляну?
Марина прикрыла трубку ладонью и прошептала:
– Он хочет зайти… Что ответить?
– Пусть приходит! Давай, давай, отвечай, не тяни! – шептал Сидоров, хмурясь и потея.
– Я дома, приходи, – ответила девушка. – Я жду.
Она положила тяжёлую трубку на рычаг, и Смеляков отчётливо понял в то же мгновение, что Татаринов не появится.
– Не придёт, – убеждённо сказал Виктор, поглядев на Марину. – Почувствовал он опасность, заминку в вашем голосе услышал.
– Да, малость неудачно сработали, – согласился Сидоров.
– Но я же не умею! – почти испуганно воскликнула девушка. – Да и почему я должна уметь врать? Это у вас профессия такая…
– Какая?
– Хитрить – вот какая. – Марина порывисто отвернулась. – А я, может, не умею, я, может, простая, прямодушная…
Сидоров кивнул:
– Да, да, хитрить… – Он выпустил из ноздрей папиросный дым. – Всю квартиру я вам прокурил…
Смеляков выключил свет и подошёл к окну. С четвёртого этажа улица хорошо просматривалась. Виктор сразу увидел, как от телефонной будки на противоположной стороне улицы отошёл мужчина, по описанию похожий на Татаринова. Без головного убора, поднятый воротник, короткое пальто.
– Марина, идите-ка сюда. Посмотрите, это он? Девушка припала к стеклу.
– Он.
– Пётр Алексеич, – обратился Смеляков к Сидорову. – Может, возьмём его? Вы же тут все проулочки знаете.
– И что? Пока мы спустимся… Нет, тяжёл я, чтобы в догонялки играть…
– Пётр Алексеич! – настойчиво воззвал Смеляков.
– Куда, говоришь, он пошёл?
– В сторону улицы Гарибальди… Капитан раскатисто откашлялся в кулак.
– Вообще-то мы не имеем права покидать помещение, находясь в засаде, – сказал он, громко дыша. – Надо позвонить дежурному, дать направление его движения, и пусть другая опергруппа выезжает и ищет его.
– Так ведь уйдёт же! – не выдержал Смеляков. – Брать его надо! Вот же он, под носом у нас!
– Не имеем права, Витя! Порядок есть порядок.
– Пётр Алексеич, ну сколько мы в отделение дозваниваться будем! Сами же знаете! Может, рискнём? Вот же он!
– Ох и азартен ты, – засмеялся наставник и пошлёпал кулаком о раскрытую ладонь. – Ладно, давай!
Виктор метнулся в коридор и быстро надел пальто.
– Не так шустро, Витя, меня потеряешь…
Когда вышли на улицу, Смеляков мысленно выругался. Пётр Алексеевич двигался еле-еле. «Этак мы нипочём не схватим его. Со всех ног бежать надо, а мы едва ковыляем», – с досадой подумал Виктор. Он заметно отрывался от Сидорова и вынужден был то и дело останавливаться, чтобы подождать своего наставника.
– Дворами давай, дворами, – просипел Сидоров, – дворами догоним.
Между домами было темно, густой кустарник щетинился голыми ветвями и хлестал по лицу. Поднявшийся ветер холодно вился вокруг, бросаясь колючими снежными брызгами и норовя проникнуть за воротник. «Упустим, уже упустили, из-под самого носа у нас ушёл», – пульсировало в голове Виктора. Но как только они подошли к улице Вавилова, он увидел Татаринова.
– Вот он! – едва не закричал Виктор.
– К магазину топает, – сделал вывод капитан.
– Что будем делать?
Впереди голубым светом горела неоновая надпись «Гастроном».
– Сможешь его на землю свалить? – спросил, тяжело дыша, Сидоров.
– Смогу, – уверенно сказал Виктор, прикинув свои возможности. – А дальше что?
– Будем действовать по обстоятельствам. Ты дуй вперёд, действуй. Главное дело, подомни его под себя, чтобы он не дёргался. – И Сидоров похлопал Виктора по спине, благословляя.
Получив напутствие капитана, Смеляков быстрым шагом направился к преступнику. У входа в магазин он заметил толпу пьянчуг, человек десять, не меньше.
«Ну, дед, – успел подумать Виктор про своего наставника, – ну рисковый старик! Тут такая кодла собралась. Они Татаринова наверняка знают. Они же меня сей момент в землю втопчут, как только я их кореша схвачу…»
Когда до Татаринова оставалось не больше пяти метров, Смеляков перешёл на бег. Татаринов повернулся на звук шагов и тут же получил мощный удар в плечо – Виктор налетел на него всей массой своего тела, не сбавляя скорости. Преступник опрокинулся навзничь, не успев издать ни звука. Смеляков рывком перевернул Татарино-ва и заломил ему руку.
– А-а-а, мать твою! – застонал пойманный.
Толпа пьянчуг отреагировала мгновенно. Сначала они дружно замолчали, затем послышался их угрюмый ропот:
– Э-э, мужик, ты чего? Ты какого хрена на Мишаню-то?
Они гурьбой медленно двинулись к Смелякову – помятые, небритые, многие с непокрытой головой. Их растрёпанные волосы дыбились на ветру.
– Мишка, это что ж такое? Что за падла? – выступил вперёд носастый мужичок в засаленной кепке.
Виктор вцепился Татаринову в волосы и высоко задрал ему голову. Мужичок в кепке двинулся решительнее, вращая пьяными глазами; его мясистые губы угрожающе сжались, большой нос наморщился.
– Братцы, а ну-ка вставим этому залупистому!
Тут из темноты выплыл на свет Сидоров.
– А ну, ребята, посторонись! – рявкнул он, громко и тяжело дыша.
– Пётр Алексеич! – возмущённо взмахнул руками мужичок в кепке. – Вы гляньте, что происходит-то!
– Спокойно, ребята, спокойно! – Капитан погрозил им пальцем, из его груди вырвался сиплый присвист. – Вашему Мише лет двенадцать светит, а то и все пятнадцать.
– Пётр Алексеич! Дядя Петя, а что случилось?
– Что случилось, про то ваш Миша на суде расскажет… – И похлопал Смелякова по плечу: – Давай его в кабинет директора.
Пьянчуги расступились, освобождая дорогу. Смеляков, не ослабляя хватки, поднял Татаринова и толкнул вперёд. Выходившая из магазина женщина испуганно шарахнулась в сторону и торопливо, почти бегом, пошла прочь, прижимая в груди сумку с хлебом.
– Эх, Мишаня, – пропел кто-то, – допрыгался…
Смеляков втащил брыкающегося Татаринова в магазин. Пару раз они, поскользнувшись, грохнулись на грязный пол, но Виктор не разжал рук. Пётр Алексеевич покрякивал рядом: «Не трепыхайся, Миша, хватит». Наконец они провели его между прилавками. Виктор распахнул ногой дверь в директорский кабинет, впихнул туда Татаринова и ввалился следом. Сидевшая за столом крупная женщина вздрогнула, увидев двух вымазанных в грязи мужчин, выпучила глаза и вскочила на ноги, мощно колыхнув тяжёлым бюстом.
– Вы что?! – Она сразу взвинтила голос до предельно высоких нот. – Пьянь вонючая! Совсем совесть потеряли! Ни днём ни ночью нет от вас покоя! А ну живо отсюда! Сейчас милицию вызову!
– Милиция уже здесь, Антонина Васильевна, – на пороге появился капитан. – Здравствуйте. Не волнуйтесь.
– Добрый вечер, Пётр Алексеевич. – Она узнала Сидорова.
Он прошёл, громко стуча мокрыми башмаками, к столу и повернул к себе телефонный аппарат.
– Вот взяли преступника, человека до смерти забил. – Он кивнул на Татаринова. – Сейчас свяжемся с отделением, вызовем машину, и всё у вас пойдёт прежним порядком, Антонина Васильевна.
Дозвониться удалось лишь с четвёртой попытки, и минут через тридцать к магазину подкатил, натужно гудя, замызганный УАЗ.
– Поздравляю с первой удачей, – пыхтя папиросой, сказал Пётр Алексеевич Смелякову, когда всё закончилось. – Сейчас можно будет чайку выпить. У меня пачка индийского припасена. Хотя по этому поводу можно, пожалуй, и чего покрепче махнуть, по пятьдесят граммов.
Как ты на это, а?..
ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕКАБРЬ 1979
Квартира оказалась крохотной, двухкомнатной, в коридоре лежали стопки газет, перетянутые бечёвками. Пожилая женщина, открывшая дверь, посмотрела на сыщиков неприветливо.
– Здравствуйте, мамаша, – сказал Сидоров. Из-за двери шагнул настороженный мужчина.
– Привет, Алексеич, – буркнул он.
– Как тут у вас?
– Никак. Чайком балуемся… – Из кухни вышел другой сотрудник. Виктор узнал обоих, видел их на совещании.
– Татаринов не давал о себе знать?
– И не даст, – послышался убеждённый ответ. – Ладно, бывайте. Удачи…
Смеляков продолжал топтаться в прихожей.
– Зинаида Николаевна, – услышал он голос Сидорова, – вам уж, наверное, говорили, но я обязан повторить: все, кто войдут в квартиру, останутся здесь. Выпускать никого не будем, так что не приглашайте гостей. По телефону тоже не звоните…
Сидоров вышел в коридор.
– Витя, чего ты застрял тут? Проходи, что ли, осмотрись. Мало ли что…
Обе дочери (Марине было чуть за двадцать, Ларисе – лет тридцать) сидели в дальней комнате и вязали на спицах. Старшая кашляла и куталась в пуховый платок. Она выгодно отличалась от своей сестры правильными, почти благородными чертами лица. Младшая была симпатичнее, но проще.
– Чего ж вы все дома-то? – спросил Сидоров.
– Болеют они, – ответила за дочерей Зинаида Николаевна. – Простуда вон какая по Москве ходит. В такую погоду мудрено, что ли, схватить?
– Понятно. А ваш муж… ну, бывший муж то есть? Он всё ещё здесь обитает?
– А куда ж он денется? – хмыкнула Лариса. – Часов в шесть объявится, а то и раньше. У них в институте день не нормированный.
Виктор прошёл на кухню. От стены к стене тянулись верёвки, с них свисало только что выстиранное бельё, среди рубашек и полотенец Смеляков увидел женские панталоны и лифчики и ощутил неловкость. Служебная необходимость заставляла его вторгаться в чужую личную жизнь и пробуждала в душе противоречивые чувства. И висевшие над головой Виктора бюстгальтеры словно твердили: «Здесь протекает человеческая жизнь, настоящая, не театральная, здесь любят и ненавидят, здесь всё наполнено неведомыми тебе заботами, неразрешимыми вопросами, а ты приходишь сюда, пялишься, слушаешь, всюду суёшь свой нос…»
– Может, чаю выпьем? – спросил он Петра Алексеевича, не зная, на чём остановить взгляд и чем занять себя.
– Может. – Сидоров достал папиросы и закурил.
Они сели за стол. На стене громко тикали часы…
Когда в замочной скважине зашебаршил ключ, Лариса, заглянувшая на кухню, чтобы поставить кастрюлю на плиту, сказала:
– Это Коля, мой бывший… – Она скосила глаза на Сидорова. – Теперь скучать не будете, он вас байками своими займёт. Любит поговорить.
Николай Васильев, снимая пальто, вытянул шею:
– Здрасьте, товарищи.
Он был худой, безликий, но с хитрым взглядом. Как-то бочком он проскользнул на кухню, буркнув что-то нечленораздельное своей бывшей супруге, схватил кусок чёрного хлеба из деревянной хлебницы и прошмыгнул обратно. Сидоров поднялся из-за стола.
– Виктор, пойдём-ка, нечего мешать тут. – Он указал глазами на кастрюлю.
Они прошли в комнату, где притаился Васильев.
Тот был родом не из Москвы, женился, похоже, с единственной целью – закрепиться в столице, работал в Академии наук. Держался Васильев уверенно, забрасывал ногу на ногу, разговаривал с оттенком едва заметного превосходства, и во всём этом улавливалось что-то наносное. В комнате на стене висела фотография Брежнева в окружении множества людей, и создавалось невольное ощущение, что среди них затесался и сам Васильев; на столе стояла в простенькой латунной рамке фотография президента академии и вздымалась кипа каких-то бумаг, из которых торчали вырезанные газетные статьи, выставленные заголовками наружу, чтобы их было видно с первого взгляда. В завязавшейся беседе Васильев за несколько минут успел рассказать о себе очень много, не сказав, в сущности, ничего, но сделал туманный намёк на своё отношение к разведке, хотя однозначно этого не сказал.
– Трепло и прохвост, – буркнул Сидоров, когда Васильев выскользнул из комнаты на кухню. – Всё врёт. Посидим подольше, так он нам начнёт втирать, что с самим Брежневым в друзьях-приятелях ходит. Знаю я таких… Как пить дать кляузы пишет на сослуживцев, выводит всех «на чистую воду», а сам ведёт себя тихо-тихо, как мышка…
Из соседней комнаты слышался звук телевизора: «В обстановке монолитной сплочённости советских людей вокруг ленинской партии в стране продолжается выдвижение кандидатов в депутаты Верховных Советов союзных республик…»
Часов в семь вечера раздался телефонный звонок. Марина подошла к аппарату и, поглядев на сыщиков, подняла трубку.
– Алло? Это ты? – Она снова повернула растерянные глаза к милиционерам, и Смеляков понял, что на другом конце провода был Татаринов.
– Говорите спокойнее, – едва слышно подсказал стоявший возле неё Сидоров.
– Ты где? – продолжила девушка.
– Недалеко тут, – донеслось хрипло из трубки. – Как ты там? Как у вас? Всё в порядке?
– Да, нормально.
– Я думал нагрянуть к вам. Ты как, не против, если я загляну?
Марина прикрыла трубку ладонью и прошептала:
– Он хочет зайти… Что ответить?
– Пусть приходит! Давай, давай, отвечай, не тяни! – шептал Сидоров, хмурясь и потея.
– Я дома, приходи, – ответила девушка. – Я жду.
Она положила тяжёлую трубку на рычаг, и Смеляков отчётливо понял в то же мгновение, что Татаринов не появится.
– Не придёт, – убеждённо сказал Виктор, поглядев на Марину. – Почувствовал он опасность, заминку в вашем голосе услышал.
– Да, малость неудачно сработали, – согласился Сидоров.
– Но я же не умею! – почти испуганно воскликнула девушка. – Да и почему я должна уметь врать? Это у вас профессия такая…
– Какая?
– Хитрить – вот какая. – Марина порывисто отвернулась. – А я, может, не умею, я, может, простая, прямодушная…
Сидоров кивнул:
– Да, да, хитрить… – Он выпустил из ноздрей папиросный дым. – Всю квартиру я вам прокурил…
Смеляков выключил свет и подошёл к окну. С четвёртого этажа улица хорошо просматривалась. Виктор сразу увидел, как от телефонной будки на противоположной стороне улицы отошёл мужчина, по описанию похожий на Татаринова. Без головного убора, поднятый воротник, короткое пальто.
– Марина, идите-ка сюда. Посмотрите, это он? Девушка припала к стеклу.
– Он.
– Пётр Алексеич, – обратился Смеляков к Сидорову. – Может, возьмём его? Вы же тут все проулочки знаете.
– И что? Пока мы спустимся… Нет, тяжёл я, чтобы в догонялки играть…
– Пётр Алексеич! – настойчиво воззвал Смеляков.
– Куда, говоришь, он пошёл?
– В сторону улицы Гарибальди… Капитан раскатисто откашлялся в кулак.
– Вообще-то мы не имеем права покидать помещение, находясь в засаде, – сказал он, громко дыша. – Надо позвонить дежурному, дать направление его движения, и пусть другая опергруппа выезжает и ищет его.
– Так ведь уйдёт же! – не выдержал Смеляков. – Брать его надо! Вот же он, под носом у нас!
– Не имеем права, Витя! Порядок есть порядок.
– Пётр Алексеич, ну сколько мы в отделение дозваниваться будем! Сами же знаете! Может, рискнём? Вот же он!
– Ох и азартен ты, – засмеялся наставник и пошлёпал кулаком о раскрытую ладонь. – Ладно, давай!
Виктор метнулся в коридор и быстро надел пальто.
– Не так шустро, Витя, меня потеряешь…
Когда вышли на улицу, Смеляков мысленно выругался. Пётр Алексеевич двигался еле-еле. «Этак мы нипочём не схватим его. Со всех ног бежать надо, а мы едва ковыляем», – с досадой подумал Виктор. Он заметно отрывался от Сидорова и вынужден был то и дело останавливаться, чтобы подождать своего наставника.
– Дворами давай, дворами, – просипел Сидоров, – дворами догоним.
Между домами было темно, густой кустарник щетинился голыми ветвями и хлестал по лицу. Поднявшийся ветер холодно вился вокруг, бросаясь колючими снежными брызгами и норовя проникнуть за воротник. «Упустим, уже упустили, из-под самого носа у нас ушёл», – пульсировало в голове Виктора. Но как только они подошли к улице Вавилова, он увидел Татаринова.
– Вот он! – едва не закричал Виктор.
– К магазину топает, – сделал вывод капитан.
– Что будем делать?
Впереди голубым светом горела неоновая надпись «Гастроном».
– Сможешь его на землю свалить? – спросил, тяжело дыша, Сидоров.
– Смогу, – уверенно сказал Виктор, прикинув свои возможности. – А дальше что?
– Будем действовать по обстоятельствам. Ты дуй вперёд, действуй. Главное дело, подомни его под себя, чтобы он не дёргался. – И Сидоров похлопал Виктора по спине, благословляя.
Получив напутствие капитана, Смеляков быстрым шагом направился к преступнику. У входа в магазин он заметил толпу пьянчуг, человек десять, не меньше.
«Ну, дед, – успел подумать Виктор про своего наставника, – ну рисковый старик! Тут такая кодла собралась. Они Татаринова наверняка знают. Они же меня сей момент в землю втопчут, как только я их кореша схвачу…»
Когда до Татаринова оставалось не больше пяти метров, Смеляков перешёл на бег. Татаринов повернулся на звук шагов и тут же получил мощный удар в плечо – Виктор налетел на него всей массой своего тела, не сбавляя скорости. Преступник опрокинулся навзничь, не успев издать ни звука. Смеляков рывком перевернул Татарино-ва и заломил ему руку.
– А-а-а, мать твою! – застонал пойманный.
Толпа пьянчуг отреагировала мгновенно. Сначала они дружно замолчали, затем послышался их угрюмый ропот:
– Э-э, мужик, ты чего? Ты какого хрена на Мишаню-то?
Они гурьбой медленно двинулись к Смелякову – помятые, небритые, многие с непокрытой головой. Их растрёпанные волосы дыбились на ветру.
– Мишка, это что ж такое? Что за падла? – выступил вперёд носастый мужичок в засаленной кепке.
Виктор вцепился Татаринову в волосы и высоко задрал ему голову. Мужичок в кепке двинулся решительнее, вращая пьяными глазами; его мясистые губы угрожающе сжались, большой нос наморщился.
– Братцы, а ну-ка вставим этому залупистому!
Тут из темноты выплыл на свет Сидоров.
– А ну, ребята, посторонись! – рявкнул он, громко и тяжело дыша.
– Пётр Алексеич! – возмущённо взмахнул руками мужичок в кепке. – Вы гляньте, что происходит-то!
– Спокойно, ребята, спокойно! – Капитан погрозил им пальцем, из его груди вырвался сиплый присвист. – Вашему Мише лет двенадцать светит, а то и все пятнадцать.
– Пётр Алексеич! Дядя Петя, а что случилось?
– Что случилось, про то ваш Миша на суде расскажет… – И похлопал Смелякова по плечу: – Давай его в кабинет директора.
Пьянчуги расступились, освобождая дорогу. Смеляков, не ослабляя хватки, поднял Татаринова и толкнул вперёд. Выходившая из магазина женщина испуганно шарахнулась в сторону и торопливо, почти бегом, пошла прочь, прижимая в груди сумку с хлебом.
– Эх, Мишаня, – пропел кто-то, – допрыгался…
Смеляков втащил брыкающегося Татаринова в магазин. Пару раз они, поскользнувшись, грохнулись на грязный пол, но Виктор не разжал рук. Пётр Алексеевич покрякивал рядом: «Не трепыхайся, Миша, хватит». Наконец они провели его между прилавками. Виктор распахнул ногой дверь в директорский кабинет, впихнул туда Татаринова и ввалился следом. Сидевшая за столом крупная женщина вздрогнула, увидев двух вымазанных в грязи мужчин, выпучила глаза и вскочила на ноги, мощно колыхнув тяжёлым бюстом.
– Вы что?! – Она сразу взвинтила голос до предельно высоких нот. – Пьянь вонючая! Совсем совесть потеряли! Ни днём ни ночью нет от вас покоя! А ну живо отсюда! Сейчас милицию вызову!
– Милиция уже здесь, Антонина Васильевна, – на пороге появился капитан. – Здравствуйте. Не волнуйтесь.
– Добрый вечер, Пётр Алексеевич. – Она узнала Сидорова.
Он прошёл, громко стуча мокрыми башмаками, к столу и повернул к себе телефонный аппарат.
– Вот взяли преступника, человека до смерти забил. – Он кивнул на Татаринова. – Сейчас свяжемся с отделением, вызовем машину, и всё у вас пойдёт прежним порядком, Антонина Васильевна.
Дозвониться удалось лишь с четвёртой попытки, и минут через тридцать к магазину подкатил, натужно гудя, замызганный УАЗ.
– Поздравляю с первой удачей, – пыхтя папиросой, сказал Пётр Алексеевич Смелякову, когда всё закончилось. – Сейчас можно будет чайку выпить. У меня пачка индийского припасена. Хотя по этому поводу можно, пожалуй, и чего покрепче махнуть, по пятьдесят граммов.
Как ты на это, а?..
ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕКАБРЬ 1979
– Смеляков! – позвал Болдырев, увидев Виктора в коридоре. – Загляни ко мне на минутку.
Виктор вошёл в кабинет заместителя начальника.
– Ты закреплён за участком на улице Обручева. Там дипломатические дома, три корпуса. Сотрудники посольств, дипломаты, атташе всякие. Тебе всё это знакомо. Вступай в свои права и прямо сейчас езжай туда. Улица Обручева, дом 4.
– Зачем?
– Кража! Так что начинай свою трудовую деятельность «на земле»!
Виктор растерянно вышел. Он уже не раз выезжал с группой криминалистов на место происшествия, но всегда присутствовал там только в качестве наблюдателя. Теперь же вдруг стало страшно, захотелось отказаться: «Я не готов, ничего ещё не умею!»
– Пётр Алексеевич, – он распахнул дверь в кабинет Сидорова, – там кража случилась, Болдырев велел на место происшествия выезжать, сказал, что пора начинать «на земле» работать…
– Пора, конечно, пора. Выезжай.
– Один? – ещё более растерянно сказал Смеляков. – Самостоятельно?
– Э-э, брат, до самостоятельного дела тебе ещё далеко. Со мной поедешь. Ну и группа будет, как положено. Я с Болдыревым уже разговаривал. Формально это дело твоё, документировать всё будешь уже сам, думать будешь сам, но я буду подсказывать, то есть пока ты ещё не за штурвалом… – Сидоров что-то записывал в свой блокнот. – Ты иди в машину, я сейчас, мигом…
Смеляков надел пальто вышел на улицу. Морозный воздух обжигал лёгкие.
Минут через пять появился Сидоров.
– Ну что? Поехали? – Он откашлялся.
– Пётр Алексеич, а что там?
– Фамилия пострадавшего Забазновский, он югослав, работает в торговом представительстве СФРЮ[2] … – Сидоров вынул клочок бумаги из кармана и прочитал: – Квартиру у него тряхнули чуть ли не на двадцать пять тысяч рублей!
– Вот это да! – Виктор даже присвистнул, услышав сумму. Это были огромные деньги, умопомрачительные. На эти деньги можно было купить пять автомобилей «жигули» или четыре кооперативные квартиры.
Смеляков забрался в УАЗ и громко захлопнул дверцу.
– Все, что ли? – спросил через плечо водитель.
– Все, поехали, – хрипло отозвался Сидоров и закурил папиросу.
Машина загудела, дёрнулась несколько раз и выехала со двора. Виктор подышал на оконное стекло и сильно потёр его, очищая от обледенелости. По Ленинскому проспекту катили автобусы и троллейбусы, мчались автомобили, клубился густой белый пар. Смеляков молча смотрел на улицу и думал о чём-то своём.
– Ты что такой невесёлый? О чём задумался? – спросил Сидоров.
– Да так…
– Чего «так»? Рассказывай, Витя, не стесняйся. Может, помогу.
– С жильём у меня проблемы. Комендант общежития замучил. «Уволился из отдела, – говорит, – будь любезен освободить комнату». Я понимаю, что так положено. Но куда мне деваться?
– Ах вот оно что… Не тужи. Я поговорю с Болдыревым, сообразим что-нибудь. А на первых порах можно комнатку снять. У меня, кстати, есть один мальчонка на примете, у которого можно поселиться на время.
– Какой мальчонка?
– Денис Найдёнов. Отец и мать у него умерли, только бабка осталась. У него было бы удобно, он живет совсем близко от нашего отделения…
Подъезжая к дому, где произошла квартирная кража, Виктор внимательно оглядел прилегавшую территорию. Никаких заборов вокруг не было, но у входа стоял сотрудник ООДП.
«Охрана-то плохонькая, не то что у посольства, – подумал Смеляков. – Тут ведь с задней стороны запросто можно проникнуть». Но вслух ничего не произнёс.
Группа, приехавшая со Смеляковым, оторопела, увидев обстановку в квартире.
– Ё-моё! – прошептал кто-то за спиной Виктора. —
Это ж дворец! Мать честная!
Повсюду висели картины в массивных золочёных багетах, на стенах красовались бронзовые канделябры в виде обнажённых женских фигур, мебель в стиле рококо приковывала взгляды своими изящными изгибами и голубой шёлковой обивкой.
– Мать честная, неужто и в странах социализма можно шикарно жить?
– Я читал, что югославы давно уже не социалисты, – буркнул кто-то.
– Тише, товарищи, тише, – внушительно сказал Сидоров, но по его глазам чувствовалось, что он сам поражён окружавшей его роскошью. – Давайте займёмся делом…
Проработав почти пять лет возле финского посольства и ежедневно соприкасаясь с дипломатами, Виктор быстро свыкся с мыслью, что иностранцы живут шикарно, но ни разу не бывал внутри и не видел собственными глазами, каково это «шикарно». Судить приходилось лишь по их одежде, автомобилям и по тем подаркам, которые они подносили от случая к случаю. Теперь представилась возможность взглянуть на жильё дипломата изнутри. Приехавшие со Смеляковым милиционеры не имели ни малейшего понятия о жизни иностранцев и были просто ошеломлены представшей картиной. Особенно поразили их изящная золотистая тележка в два яруса, уставленная разнообразными спиртными напитками, большой цветной телевизор и музыкальный центр – кассетный магнитофон, проигрыватель и радиоприёмник стояли друг на друге и создавали ощущение невероятного технического оснащения.
– Как в космическом корабле, да? – проговорил кто-то из милиционеров. – Кнопки, индикаторы, переключатели… Лихо!
По всему полу лежали разбросанные вещи.
– Товарищи, не отвлекайтесь, – напомнил Сидоров и, поманив за собой Виктора, направился к хозяину. – Господин Забазновский, мы должны составить список пропавших вещей. Кто нам поможет?
– Я сам продиктую, – несколько растерянно ответил дипломат. С его лица не сходило выражение потрясения. Он то и дело проводил рукой по лбу, поправляя волосы.
Рука непременно застывала где-нибудь возле щеки, и тогда Забазновский становился похож на изваяние. – Невероятно, как это могло случиться. Невероятно…
«Легко понять его», – сочувственно подумал Смеляков.
Послышались щелчки фотоаппарата, полыхнул свет лампы-вспышки.
Забазновский позвал жену, и они вдвоём сели на диванчик.
– С чего начнём? – спросил Сидоров.
– С ювелирных изделий. – Забазновский прекрасно говорил по-русски.
Жена кивнула. Она была бледна и взволнованна.
– Вы расслабьтесь, – успокаивал Сидоров, – теперь уж не переживать из-за случившегося надо, а всё хорошенько вспомнить. Сейчас мы будем составлять список, но следует также зарисовать каждое пропавшее изделие, указать характерные особенности. Вы сможете помочь нам?
Женщина кивнула:
– Я принесу бумагу и карандаш.
Виктору показалось, что на составление описи пропавших вещей ушла целая вечность. Когда опись была готова, Сидоров позвонил по телефону в картотеку похищенных вещей и принялся диктовать весь список, с подробным описанием пропавших изделий. Когда он повесил трубку, Виктор не удержался и спросил негромко:
– Пётр Алексеевич, а зачем вы туда звонили?
– Теперь их поставят на временный учёт. Я тебе позже объясню. Давай займёмся хозяевами, а то они уже совсем измаялись. Нам надо взять объяснение у Забазновского и у всех членов семьи. Затем пойдём по квартирам прашивать соседей…
Опрос соседей ничего не дал – никто ничего не слышал.
– Надо поговорить с постовым, – сказал Смеляков, когда они спускались в лифте.
– Да о чём с ним говорить? Он же чучело, торчит тут для виду.
– Это вы зря, Пётр Алексеич, – обиделся Смеляков. – В ООДП ребята толковые, глазастые.
– Глазастые? – переспросил Сидоров и полез в карман за «Беломором». – Курить страсть хочу. Извёлся там, у Забазновских-то.
Он вцепился в папиросу зубами, как хищник в жертву, и торопливо чиркнул спичкой. Они вышли на улицу, и капитан похлопал Смелякова по плечу:
– Дерзай, Витя, расспрашивай своего коллегу. А я подымлю пока в своё удовольствие.
Виктор представился постовому, разговорился с ним, сразу сказал, что до недавнего времени сам работал в ООДП, у финского посольства. Но когда спросил, не приходил ли к Забазновским кто-нибудь из советских граждан, постовой развёл руками:
– Э-э, парень, ты не по адресу. Я ничего сказать не могу. Сам же знаешь, как с этим строго. Если тебе что надо, то иди к Бондарчуку или Ушкинцеву. Ты уж извини.
– Ну что? – заговорил Сидоров, раскуривая очередную папиросу. – Тухлое дело? Ноль информации?
Виктор пожал плечами.
– А я тебе про то и толковал. Да и что этот липовый сторож мог видеть? – махнул рукой капитан. – Понаставили их, а проку для нас никакого. Он же нам ровным счётом ничего не сказал. А ты – «глазастые»! Ничего они не видят.
– Пётр Алексеич, вот тут вы торопитесь, – надулся Смеляков. – Готов поспорить, что мы через несколько дней точно установим, кто тут был и когда. У нас будет полный список людей, которые могли это сделать. Я вам ручаюсь.
– Да брось ты! Будто я в угрозыске первый день!
На том разговор закончился.
На следующий день Смеляков поехал в ООДП. Шагая о знакомому коридору, он вдруг ощутил некую грусть и даже лёгкий укол досады из-за того, что он тут теперь чужой. Остановившись перед кабинетом заместителя начальника ООДП по оперативной работе, Виктор машинально взглянул на часы и постучал в дверь.
– Разрешите, Константин Александрович? – Смеляков заглянул внутрь.
– А, здравствуй, входи. Какими судьбами? – Ушкинцев, как всегда, был подтянут и бодр.
– По делу, Константин Александрович.
– Неужели к нам вернуться хочешь? – засмеялся полковник. – Как там у тебя, на новом месте-то? Втянулся? Работа нравится?
– Притираюсь помаленьку. Получил первое дело.
– Так скоро? Поздравляю. – Полковник одобрительно кивнул.
– Собственно, я по моему делу и пришёл. Мне нужна помощь.
– Ну, выкладывай. – Полковник согнал улыбку с лица и сделался серьёзным. – Ты присаживайся, в ногах правды нет.
Виктор подробно изложил суть дела и сказал в заключение:
– Константин Александрович, мне без вашей помощи не сдвинуться с места. Постовые у того дома – единственные свидетели. Больше нет ни одной ниточки, за которую можно зацепиться.
– Понимаю. – Ушкинцев сделал пометку авторучкой на листке перекидного календаря. – Ладно, я дам команду, чтобы выбрали интересующую тебя информацию. Дня через три позвони.
– Спасибо. – Виктор встал из-за стола.
– Видишь, как интересно жизнь устроена: не работал бы ты у нас, сейчас бы даже не знал, с чего дело своё раскручивать.
– Да, – согласился Смеляков.
– Всё вокруг как-то увязано одно с другим, ничего случайного не бывает, во всём есть какая-то невидимая простым глазом логика, причинно-следственная связь, – задумчиво проговорил Ушкинцев. – Ну а в целом-то как тебе «на земле»?
Виктор пожал плечами:
– Работаю…
– Не вижу оптимизма в твоих глазах, – улыбнулся полковник.
– Вот освоюсь, тогда и появится оптимизм, – неуверенно ответил Смеляков.
– Да, путь ты выбрал не из простых. – Ушкинцев подмигнул. – Но делать нечего. Назвался груздем – полезай в кузов…
– Вот есть у тебя участок, – объяснял Сидоров. – И случилось у тебя происшествие. Ну если конкретно, то будем рассматривать кражу из квартиры Забазновских. Ты, как опер, должен это заявление рассмотреть в течение десяти дней и принять решение, возбуждать ли уголовное дело или же вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. По закону, имеется ещё третий вариант. Если ты установишь, что преступление имело место на другой территории, то материал направляется туда. Но к краже у Забазновского это не относится.
– Пётр Алексеевич, я не понимаю, как можно отказать в возбуждении дела, если преступление совершено? – не понимал Виктор.
– Наши опера, как правило, вынуждены работать на одно – на раскрываемость. От нас требуют, чтобы раскрываемость была девяносто процентов, а то и сто! Вот если есть у тебя стопроцентная раскрываемость, значит, ты великолепный опер.
– Ну а что нужно, чтобы была стопроцентная раскрываемость?
– Прятать надо уметь!
– Что значит прятать?
– Не регистрировать, – ответил Сидоров, пожимая лечами так, будто то, что он сказал, было самым исчерпывающим объяснением. – Регистрировать нужно только то, что нельзя спрятать.
– Что же это такое получается? – оторопел Виктор.
– Что получается? – хмыкнул капитан, прикуривая дну папиросу от другой. – Такая у нас служба, так мы аём раскрываемость… Советский Союз служит примером ля социалистического лагеря и всего блока дружественных и сочувствующих нам стран. Мы просто обязаны в деологическом смысле быть выше Запада. Это касается преступности. У нас же не может раскрываемость быть иже, чем в Америке! Раскрываемость у нас должна быть ыше, чем в Америке. У нас всё должно быть лучше, чем в мерике. Ты же знаешь, что такое борьба двух систем? Мы тобой где живём, в каком государстве? – с наигранным афосом выпалил на одном дыхании Сидоров.
Виктор вошёл в кабинет заместителя начальника.
– Ты закреплён за участком на улице Обручева. Там дипломатические дома, три корпуса. Сотрудники посольств, дипломаты, атташе всякие. Тебе всё это знакомо. Вступай в свои права и прямо сейчас езжай туда. Улица Обручева, дом 4.
– Зачем?
– Кража! Так что начинай свою трудовую деятельность «на земле»!
Виктор растерянно вышел. Он уже не раз выезжал с группой криминалистов на место происшествия, но всегда присутствовал там только в качестве наблюдателя. Теперь же вдруг стало страшно, захотелось отказаться: «Я не готов, ничего ещё не умею!»
– Пётр Алексеевич, – он распахнул дверь в кабинет Сидорова, – там кража случилась, Болдырев велел на место происшествия выезжать, сказал, что пора начинать «на земле» работать…
– Пора, конечно, пора. Выезжай.
– Один? – ещё более растерянно сказал Смеляков. – Самостоятельно?
– Э-э, брат, до самостоятельного дела тебе ещё далеко. Со мной поедешь. Ну и группа будет, как положено. Я с Болдыревым уже разговаривал. Формально это дело твоё, документировать всё будешь уже сам, думать будешь сам, но я буду подсказывать, то есть пока ты ещё не за штурвалом… – Сидоров что-то записывал в свой блокнот. – Ты иди в машину, я сейчас, мигом…
Смеляков надел пальто вышел на улицу. Морозный воздух обжигал лёгкие.
Минут через пять появился Сидоров.
– Ну что? Поехали? – Он откашлялся.
– Пётр Алексеич, а что там?
– Фамилия пострадавшего Забазновский, он югослав, работает в торговом представительстве СФРЮ[2] … – Сидоров вынул клочок бумаги из кармана и прочитал: – Квартиру у него тряхнули чуть ли не на двадцать пять тысяч рублей!
– Вот это да! – Виктор даже присвистнул, услышав сумму. Это были огромные деньги, умопомрачительные. На эти деньги можно было купить пять автомобилей «жигули» или четыре кооперативные квартиры.
Смеляков забрался в УАЗ и громко захлопнул дверцу.
– Все, что ли? – спросил через плечо водитель.
– Все, поехали, – хрипло отозвался Сидоров и закурил папиросу.
Машина загудела, дёрнулась несколько раз и выехала со двора. Виктор подышал на оконное стекло и сильно потёр его, очищая от обледенелости. По Ленинскому проспекту катили автобусы и троллейбусы, мчались автомобили, клубился густой белый пар. Смеляков молча смотрел на улицу и думал о чём-то своём.
– Ты что такой невесёлый? О чём задумался? – спросил Сидоров.
– Да так…
– Чего «так»? Рассказывай, Витя, не стесняйся. Может, помогу.
– С жильём у меня проблемы. Комендант общежития замучил. «Уволился из отдела, – говорит, – будь любезен освободить комнату». Я понимаю, что так положено. Но куда мне деваться?
– Ах вот оно что… Не тужи. Я поговорю с Болдыревым, сообразим что-нибудь. А на первых порах можно комнатку снять. У меня, кстати, есть один мальчонка на примете, у которого можно поселиться на время.
– Какой мальчонка?
– Денис Найдёнов. Отец и мать у него умерли, только бабка осталась. У него было бы удобно, он живет совсем близко от нашего отделения…
Подъезжая к дому, где произошла квартирная кража, Виктор внимательно оглядел прилегавшую территорию. Никаких заборов вокруг не было, но у входа стоял сотрудник ООДП.
«Охрана-то плохонькая, не то что у посольства, – подумал Смеляков. – Тут ведь с задней стороны запросто можно проникнуть». Но вслух ничего не произнёс.
Группа, приехавшая со Смеляковым, оторопела, увидев обстановку в квартире.
– Ё-моё! – прошептал кто-то за спиной Виктора. —
Это ж дворец! Мать честная!
Повсюду висели картины в массивных золочёных багетах, на стенах красовались бронзовые канделябры в виде обнажённых женских фигур, мебель в стиле рококо приковывала взгляды своими изящными изгибами и голубой шёлковой обивкой.
– Мать честная, неужто и в странах социализма можно шикарно жить?
– Я читал, что югославы давно уже не социалисты, – буркнул кто-то.
– Тише, товарищи, тише, – внушительно сказал Сидоров, но по его глазам чувствовалось, что он сам поражён окружавшей его роскошью. – Давайте займёмся делом…
Проработав почти пять лет возле финского посольства и ежедневно соприкасаясь с дипломатами, Виктор быстро свыкся с мыслью, что иностранцы живут шикарно, но ни разу не бывал внутри и не видел собственными глазами, каково это «шикарно». Судить приходилось лишь по их одежде, автомобилям и по тем подаркам, которые они подносили от случая к случаю. Теперь представилась возможность взглянуть на жильё дипломата изнутри. Приехавшие со Смеляковым милиционеры не имели ни малейшего понятия о жизни иностранцев и были просто ошеломлены представшей картиной. Особенно поразили их изящная золотистая тележка в два яруса, уставленная разнообразными спиртными напитками, большой цветной телевизор и музыкальный центр – кассетный магнитофон, проигрыватель и радиоприёмник стояли друг на друге и создавали ощущение невероятного технического оснащения.
– Как в космическом корабле, да? – проговорил кто-то из милиционеров. – Кнопки, индикаторы, переключатели… Лихо!
По всему полу лежали разбросанные вещи.
– Товарищи, не отвлекайтесь, – напомнил Сидоров и, поманив за собой Виктора, направился к хозяину. – Господин Забазновский, мы должны составить список пропавших вещей. Кто нам поможет?
– Я сам продиктую, – несколько растерянно ответил дипломат. С его лица не сходило выражение потрясения. Он то и дело проводил рукой по лбу, поправляя волосы.
Рука непременно застывала где-нибудь возле щеки, и тогда Забазновский становился похож на изваяние. – Невероятно, как это могло случиться. Невероятно…
«Легко понять его», – сочувственно подумал Смеляков.
Послышались щелчки фотоаппарата, полыхнул свет лампы-вспышки.
Забазновский позвал жену, и они вдвоём сели на диванчик.
– С чего начнём? – спросил Сидоров.
– С ювелирных изделий. – Забазновский прекрасно говорил по-русски.
Жена кивнула. Она была бледна и взволнованна.
– Вы расслабьтесь, – успокаивал Сидоров, – теперь уж не переживать из-за случившегося надо, а всё хорошенько вспомнить. Сейчас мы будем составлять список, но следует также зарисовать каждое пропавшее изделие, указать характерные особенности. Вы сможете помочь нам?
Женщина кивнула:
– Я принесу бумагу и карандаш.
Виктору показалось, что на составление описи пропавших вещей ушла целая вечность. Когда опись была готова, Сидоров позвонил по телефону в картотеку похищенных вещей и принялся диктовать весь список, с подробным описанием пропавших изделий. Когда он повесил трубку, Виктор не удержался и спросил негромко:
– Пётр Алексеевич, а зачем вы туда звонили?
– Теперь их поставят на временный учёт. Я тебе позже объясню. Давай займёмся хозяевами, а то они уже совсем измаялись. Нам надо взять объяснение у Забазновского и у всех членов семьи. Затем пойдём по квартирам прашивать соседей…
Опрос соседей ничего не дал – никто ничего не слышал.
– Надо поговорить с постовым, – сказал Смеляков, когда они спускались в лифте.
– Да о чём с ним говорить? Он же чучело, торчит тут для виду.
– Это вы зря, Пётр Алексеич, – обиделся Смеляков. – В ООДП ребята толковые, глазастые.
– Глазастые? – переспросил Сидоров и полез в карман за «Беломором». – Курить страсть хочу. Извёлся там, у Забазновских-то.
Он вцепился в папиросу зубами, как хищник в жертву, и торопливо чиркнул спичкой. Они вышли на улицу, и капитан похлопал Смелякова по плечу:
– Дерзай, Витя, расспрашивай своего коллегу. А я подымлю пока в своё удовольствие.
Виктор представился постовому, разговорился с ним, сразу сказал, что до недавнего времени сам работал в ООДП, у финского посольства. Но когда спросил, не приходил ли к Забазновским кто-нибудь из советских граждан, постовой развёл руками:
– Э-э, парень, ты не по адресу. Я ничего сказать не могу. Сам же знаешь, как с этим строго. Если тебе что надо, то иди к Бондарчуку или Ушкинцеву. Ты уж извини.
– Ну что? – заговорил Сидоров, раскуривая очередную папиросу. – Тухлое дело? Ноль информации?
Виктор пожал плечами.
– А я тебе про то и толковал. Да и что этот липовый сторож мог видеть? – махнул рукой капитан. – Понаставили их, а проку для нас никакого. Он же нам ровным счётом ничего не сказал. А ты – «глазастые»! Ничего они не видят.
– Пётр Алексеич, вот тут вы торопитесь, – надулся Смеляков. – Готов поспорить, что мы через несколько дней точно установим, кто тут был и когда. У нас будет полный список людей, которые могли это сделать. Я вам ручаюсь.
– Да брось ты! Будто я в угрозыске первый день!
На том разговор закончился.
На следующий день Смеляков поехал в ООДП. Шагая о знакомому коридору, он вдруг ощутил некую грусть и даже лёгкий укол досады из-за того, что он тут теперь чужой. Остановившись перед кабинетом заместителя начальника ООДП по оперативной работе, Виктор машинально взглянул на часы и постучал в дверь.
– Разрешите, Константин Александрович? – Смеляков заглянул внутрь.
– А, здравствуй, входи. Какими судьбами? – Ушкинцев, как всегда, был подтянут и бодр.
– По делу, Константин Александрович.
– Неужели к нам вернуться хочешь? – засмеялся полковник. – Как там у тебя, на новом месте-то? Втянулся? Работа нравится?
– Притираюсь помаленьку. Получил первое дело.
– Так скоро? Поздравляю. – Полковник одобрительно кивнул.
– Собственно, я по моему делу и пришёл. Мне нужна помощь.
– Ну, выкладывай. – Полковник согнал улыбку с лица и сделался серьёзным. – Ты присаживайся, в ногах правды нет.
Виктор подробно изложил суть дела и сказал в заключение:
– Константин Александрович, мне без вашей помощи не сдвинуться с места. Постовые у того дома – единственные свидетели. Больше нет ни одной ниточки, за которую можно зацепиться.
– Понимаю. – Ушкинцев сделал пометку авторучкой на листке перекидного календаря. – Ладно, я дам команду, чтобы выбрали интересующую тебя информацию. Дня через три позвони.
– Спасибо. – Виктор встал из-за стола.
– Видишь, как интересно жизнь устроена: не работал бы ты у нас, сейчас бы даже не знал, с чего дело своё раскручивать.
– Да, – согласился Смеляков.
– Всё вокруг как-то увязано одно с другим, ничего случайного не бывает, во всём есть какая-то невидимая простым глазом логика, причинно-следственная связь, – задумчиво проговорил Ушкинцев. – Ну а в целом-то как тебе «на земле»?
Виктор пожал плечами:
– Работаю…
– Не вижу оптимизма в твоих глазах, – улыбнулся полковник.
– Вот освоюсь, тогда и появится оптимизм, – неуверенно ответил Смеляков.
– Да, путь ты выбрал не из простых. – Ушкинцев подмигнул. – Но делать нечего. Назвался груздем – полезай в кузов…
* * *
Они сидели в кабинете Сидорова, и капитан, как всегда, курил. Он только что закрыл форточку, пытаясь проветрить помещение, но воздух по-прежнему оставался тяжёлым и мутным.– Вот есть у тебя участок, – объяснял Сидоров. – И случилось у тебя происшествие. Ну если конкретно, то будем рассматривать кражу из квартиры Забазновских. Ты, как опер, должен это заявление рассмотреть в течение десяти дней и принять решение, возбуждать ли уголовное дело или же вынести постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. По закону, имеется ещё третий вариант. Если ты установишь, что преступление имело место на другой территории, то материал направляется туда. Но к краже у Забазновского это не относится.
– Пётр Алексеевич, я не понимаю, как можно отказать в возбуждении дела, если преступление совершено? – не понимал Виктор.
– Наши опера, как правило, вынуждены работать на одно – на раскрываемость. От нас требуют, чтобы раскрываемость была девяносто процентов, а то и сто! Вот если есть у тебя стопроцентная раскрываемость, значит, ты великолепный опер.
– Ну а что нужно, чтобы была стопроцентная раскрываемость?
– Прятать надо уметь!
– Что значит прятать?
– Не регистрировать, – ответил Сидоров, пожимая лечами так, будто то, что он сказал, было самым исчерпывающим объяснением. – Регистрировать нужно только то, что нельзя спрятать.
– Что же это такое получается? – оторопел Виктор.
– Что получается? – хмыкнул капитан, прикуривая дну папиросу от другой. – Такая у нас служба, так мы аём раскрываемость… Советский Союз служит примером ля социалистического лагеря и всего блока дружественных и сочувствующих нам стран. Мы просто обязаны в деологическом смысле быть выше Запада. Это касается преступности. У нас же не может раскрываемость быть иже, чем в Америке! Раскрываемость у нас должна быть ыше, чем в Америке. У нас всё должно быть лучше, чем в мерике. Ты же знаешь, что такое борьба двух систем? Мы тобой где живём, в каком государстве? – с наигранным афосом выпалил на одном дыхании Сидоров.