Страница:
Над головами у них пелена красного тумана маскировала, время от времени их приоткрывая, изысканные арабески стеклянных куполов.
По улице нетвердым шагом шло несколько слегка оглушенных мужчин. Другие, улегшись прямо перед домами, дремали, накапливая свежие силы. Скрывавшийся под лимонньм мехом поребрик был из нежного на ощупь, эластичного мха, а ручейки красного пара медленно разматывались вдоль домов, неотвязно следуя за спускными трубами из толстого стекла, сквозь которые легко было контролировать деятельность ванных комнат.
Разгуливали и продавщицы перца и шпанских мушек, поголовно одетые в большие венки из живучих цветов, они носили маленькие подносики из матового металла с готовыми бутербродами.
Вольф и Ляпис уселись на тротуар. Вплотную к ним прошла высокая и стройная темноволосая продавщица, она напевала медленный вальс, и ее гладкое бедро задело щеку Вольфа. Она пахла песком тропических островов. Протянув руку, Вольф задержал ее. И стал гладить ее кожу, следуя очертаниям твердых мускулов. Она уселась между ними. Все втроем они принялись уписывать за шесть щек бутерброды с перцем.
На четвертом куске воздух начал вибрировать вокруг их голов, и Вольф растянулся в уютном ручейке. Бок о бок с ним улеглась и продавщица. Вольф лежал на спине, а она — на животе, облокотившись, то и дело запихивая ему очередной бутер в рот. Ляпис встал и поискал глазами разносчицу напитков. Она подошла, и они выпили по стаканчику кипящей ананисовой перцовки.
— Что будем делать? — сладострастнейше пробормотал Вольф.
— Здесь очень мило, — сказал Ляпис, — но еще лучше было бы в одном из этих прелестных домов.
— Вы больше не испытываете голода? — спросила продавщица перца.
— Или жажды? — дополнила ее коллега.
— Ну а с вами, — сказал Вольф, — можно пойти в эти дома?
— Нет, — сказали обе продавщицы. — Мы более или менее целомудренны.
— А потрогать можно? — сказал Вольф.
— Да, — сказали обе девушки, — потрогатеньки, поцеловатеньки, понализатьсеньки, но ничего более.
— Вот черт! — сказал Вольф. — Зачем же возбуждать в себе аппетит, если вынужден будешь остановиться в самый подходящий момент!..
— У каждого свои функции, — объяснила разносчица пития. — В нашем ремесле нужно остерегаться. А кроме того, и эти, из домов, приглядывают…
Обе они, выгибая талии, поднялись. Вольф уселся и провел нетвердой рукой по волосам. С удобством обнял ноги продавщицы бутербродов и прижал губы к отзывчивой плоти. Затем поднялся в свой черед и потянул за собой Ляписа.
— Пошли, — сказал он. — Пусть работают.
Девушки уже удалялись, сделав им на прощание ручкой.
— Отсчитываем пять домов, — сказал Ляпис, — и заходим.
— Идет, — сказал Вольф. — Почему пять?
— Нас же двое, — сказал Ляпис.
Он считал:
— …четыре… пять. Идите первым.
Перед ними была маленькая агатовая дверь в раме из сверкающей бронзы. Экран показывал, что внутри спят. Вольф толкнул дверь. В комнате был бежевый свет и три девушки, лежащие на кожаном ложе.
— Прекрасно, — сказал Вольф. — Раздеваемся аккуратно, чтобы их не разбудить. Средняя послужит нам, как Тристану и Изольде.
— Это вправит нам мозги, — зачарованно сказал Ляпис.
Одежда Вольфа упала к его ногам. Ляпис сражался со шнурком туфли и порвал его. Оба они были наги.
— А если средняя проснется? — сказал Вольф.
— Незачем об этом беспокоиться, — сказал Ляпис. — Найдется какой-нибудь выход. Они, должно быть, умеют выпутываться из подобных ситуаций.
— Я люблю их, — сказал Вольф. — От них замечательно пахнет женщиной.
Он улегся с рыжей, что была к нему поближе. Со сна она была горяча, как прогретая солнцем янтарная смола, и не открыла глаз. Ноги ее проснулись вплоть до самого живота. Верх же, пока укачиваемый Вольф вновь становился чересчур юным, продолжал спать. И никто не смотрел на Ляписа.
По улице нетвердым шагом шло несколько слегка оглушенных мужчин. Другие, улегшись прямо перед домами, дремали, накапливая свежие силы. Скрывавшийся под лимонньм мехом поребрик был из нежного на ощупь, эластичного мха, а ручейки красного пара медленно разматывались вдоль домов, неотвязно следуя за спускными трубами из толстого стекла, сквозь которые легко было контролировать деятельность ванных комнат.
Разгуливали и продавщицы перца и шпанских мушек, поголовно одетые в большие венки из живучих цветов, они носили маленькие подносики из матового металла с готовыми бутербродами.
Вольф и Ляпис уселись на тротуар. Вплотную к ним прошла высокая и стройная темноволосая продавщица, она напевала медленный вальс, и ее гладкое бедро задело щеку Вольфа. Она пахла песком тропических островов. Протянув руку, Вольф задержал ее. И стал гладить ее кожу, следуя очертаниям твердых мускулов. Она уселась между ними. Все втроем они принялись уписывать за шесть щек бутерброды с перцем.
На четвертом куске воздух начал вибрировать вокруг их голов, и Вольф растянулся в уютном ручейке. Бок о бок с ним улеглась и продавщица. Вольф лежал на спине, а она — на животе, облокотившись, то и дело запихивая ему очередной бутер в рот. Ляпис встал и поискал глазами разносчицу напитков. Она подошла, и они выпили по стаканчику кипящей ананисовой перцовки.
— Что будем делать? — сладострастнейше пробормотал Вольф.
— Здесь очень мило, — сказал Ляпис, — но еще лучше было бы в одном из этих прелестных домов.
— Вы больше не испытываете голода? — спросила продавщица перца.
— Или жажды? — дополнила ее коллега.
— Ну а с вами, — сказал Вольф, — можно пойти в эти дома?
— Нет, — сказали обе продавщицы. — Мы более или менее целомудренны.
— А потрогать можно? — сказал Вольф.
— Да, — сказали обе девушки, — потрогатеньки, поцеловатеньки, понализатьсеньки, но ничего более.
— Вот черт! — сказал Вольф. — Зачем же возбуждать в себе аппетит, если вынужден будешь остановиться в самый подходящий момент!..
— У каждого свои функции, — объяснила разносчица пития. — В нашем ремесле нужно остерегаться. А кроме того, и эти, из домов, приглядывают…
Обе они, выгибая талии, поднялись. Вольф уселся и провел нетвердой рукой по волосам. С удобством обнял ноги продавщицы бутербродов и прижал губы к отзывчивой плоти. Затем поднялся в свой черед и потянул за собой Ляписа.
— Пошли, — сказал он. — Пусть работают.
Девушки уже удалялись, сделав им на прощание ручкой.
— Отсчитываем пять домов, — сказал Ляпис, — и заходим.
— Идет, — сказал Вольф. — Почему пять?
— Нас же двое, — сказал Ляпис.
Он считал:
— …четыре… пять. Идите первым.
Перед ними была маленькая агатовая дверь в раме из сверкающей бронзы. Экран показывал, что внутри спят. Вольф толкнул дверь. В комнате был бежевый свет и три девушки, лежащие на кожаном ложе.
— Прекрасно, — сказал Вольф. — Раздеваемся аккуратно, чтобы их не разбудить. Средняя послужит нам, как Тристану и Изольде.
— Это вправит нам мозги, — зачарованно сказал Ляпис.
Одежда Вольфа упала к его ногам. Ляпис сражался со шнурком туфли и порвал его. Оба они были наги.
— А если средняя проснется? — сказал Вольф.
— Незачем об этом беспокоиться, — сказал Ляпис. — Найдется какой-нибудь выход. Они, должно быть, умеют выпутываться из подобных ситуаций.
— Я люблю их, — сказал Вольф. — От них замечательно пахнет женщиной.
Он улегся с рыжей, что была к нему поближе. Со сна она была горяча, как прогретая солнцем янтарная смола, и не открыла глаз. Ноги ее проснулись вплоть до самого живота. Верх же, пока укачиваемый Вольф вновь становился чересчур юным, продолжал спать. И никто не смотрел на Ляписа.
ГЛАВА XX
Очнувшись, Вольф потянулся и освободился от тела своей возлюбленной, которое спало все целиком. Он встал, поиграл мускулами и наклонился поднять девушку. Она повисла у него на шее, и Вольф отнес ее прямо в ванную, где текла непрозрачная надушенная вода. Усадив ее поудобнее, он вернулся одеться. Ляпис был уже готов и ждал его, лаская двух других девушек, которые в общем-то охотно этому подчинялись. Когда они уходили, девушки их расцеловали и отправились воссоединиться со своей подругой.
Топча желтую почву, засунув руки в карманы, они полной грудью вдыхали молочный воздух. Навстречу им попадались и другие преисполненные безмятежности люди. Время от времени кто-нибудь садился на землю, стаскивал с ног обувь и удобно устраивался на тротуаре вздремнуть, перед тем как начать по новой. Некоторые проводили в квартале влюбленных всю свою жизнь, питаясь перцем и ананисовкой. Эти были худые и жилистые, с горящими глазами, закругленными жестами и утоленным духом.
На углу какой-то улицы Вольф и Ляпис наткнулись на двух моряков, выходивших из голубого дома.
— Вы здешние? — спросил тот, что повыше.
Он был высокого роста, темноволосый, курчавый, с мускулистым телом и римским профилем.
— Да, — сказал Ляпис.
— Вы нам не подскажете, где тут можно поиграть? — спросил другой моряк, среднего роста и вида.
— Во что? — сказал Вольф.
— В кровянку или в задери-подол, — ответил первый моряк.
— Игорный квартал вон там… — сказал Ляпис, указывая перед собой. — Пошли.
— Мы за вами, — хором сказали моряки.
И они зашагали, переговариваясь.
— Давно вы сошли на берег? — спросил Ляпис.
— Два года тому назад, — ответил высокий моряк.
— Как вас зовут? — спросил Вольф.
— Меня всегда звали Сандр, — сказал высокий моряк, — а мой приятель зовется Стремглавк.
— И все эти два года вы провели в квартале? — спросил Ляпис.
— Да, — сказал Сандр. — Здесь нам хорошо. Мы очень любим игры.
— Кровянку? — уточнил Вольф, читавший в свое время морские истории.
— Кровянку и задери-подол, — лаконично высказался немногословный Стремглавк.
— Не хотите ли сыграть с нами? — предложил Сандр.
— В кровянку? — спросил Ляпис.
— Да, — сказал Сандр.
— Вы наверняка слишком сильны для нас, — сказал Вольф.
— Отличная игра, — сказал Сандр. — В ней нет проигравших. Есть только более или менее выигравшие, чужим выигрышем пользуешься точно так же, как и своим.
— Я в общем-то готов попробовать, — сказал Вольф. — Черт с ним, со временем. Нужно испробовать все.
— Еще не время, — сказал Стремглавк. — Я хочу пить.
Он окликнул разносчицу напитков, которая тут же подбежала к ним. Ананисовка кипела у нее на подносе в серебряных стопках. Она выпила вместе с ними, и все четверо крепко расцеловали ее в губы.
Они все еще топали по толстой желтой шерсти, временами их, совершенно расслабившихся, живых вплоть до кончиков пальцев ног, окутывал туман.
— А до этого, — сказал Ляпис, — вы много плавали?
— Да, да, да никогда, — сказали оба моряка.
Затем Стремглавк добавил:
— Враки.
— Да, — сказал Сандр. — На самом деле и не переставали. Сказали да, да, да никогда, поскольку, по нашему мнению, Кадароруссель бульбульбульбольшой чудомудоюдоак.
— Мы так и не поняли, куда вас занесло, — сказал Ляпис.
— Занесло на Берег Слоновой Кости, — сказал Сандр. — Мы пробыли там три дня.
Вольф и Ляпис поглядели на них с уважением.
— Ну и какой он? — сказал Вольф.
— Цвета слоновой кости, — сказал Стремглавк.
— Зашибись! — сказал Ляпис.
Он сильно побледнел.
— Нечего об этом размышлять, — сказал Сандр. — Теперь все это уже в прошлом. И кроме того, в настоящий момент, может, это вовсе и не так, а как — не определишь.
Он остановился.
— Так и есть, — сказал он. — Мы на месте. Вы были правы, это как раз тут. За два года, которые мы уже здесь, нам так и не удалось отыскать это место.
— А как вы обходитесь на море? — спросил Вольф.
— В море, — сказал Сандр, — там все разное. Не бывает двух одинаковых волн. А здесь все всегда схоже. Дома и дома. Невозможно.
Он толкнул дверь, этот аргумент на нее подействовал.
Внутри было просторно. Изобилие моющегося кафеля. На одной половине для игроков были установлены кожаные кресла, на другой — привязаны голые люди, женщины или мужчины, по вкусу. Сандр и Стремглавк уже сжимали в руках трубки для кровянки, украшенные их инициалами, и Ляпис взял со специального подноса две такие же — себе и Вольфу — и коробку игл.
Сандр уселся, поднес трубку ко рту и выдохнул. Прямо перед ним стояла девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Игла воткнулась ей прямо в мякоть левой груди, и большая капля крови выступила, набухла и скатилась вдоль тела.
— Сандр неисправим, — сказал Стремглавк. — Всегда целит по грудям.
— А вы? — спросил Ляпис.
— Прежде всего, — сказал Стремглавк, — я дуюсь только на мужчин. Женщин я люблю.
Сандр был уже на третьей игле. Она вонзилась столь близко к двум первым, что послышалось легкое позвякивание стали о сталь.
— Ты хочешь сыграть? — спросил Вольф у Ляписа.
— Почему бы и нет? — сказал Ляпис.
— У меня, — сказал Вольф, — уже нет никакого желания.
— Может, старуху? — предложил Ляпис. — Ничего плохого от этого не будет, старуху… под глаз.
— Нет, — сказал Вольф. — Мне это не нравится. Ничего забавного.
Стремглавк выбрал мишень на свой вкус, истыканного сталью юношу, с безразличным видом разглядывавшего свои ноги. Он набрал в грудь воздуху и выдохнул изо всех сил. Игла с размаху попала в тело и исчезла в паху парнишки, который при этом подскочил на месте. Подошел распорядитель.
— Вы играете слишком сильно, — сказал он Стремглавку. — Подумайте сами, как их оттуда извлекать, если вы пуляете с такой силой!
Он нагнулся над кровоточащей точкой и, вынув из кармана пинцет из хромированной стали, деликатно покопался им в плоти. Сверкающая красная игла вывалилась на кафель. Ляпис колебался.
— Мне очень хочется попробовать самому, — сказал он Вольфу, — хотя я вовсе не уверен, что мне это понравится так же, как и им.
Сандр уже вколол все свои десять игл. Руки его тряслись, рот кротко сглатывал набежавшую слюну. На месте глаз у него виднелись одни белки. Он откинулся на спинку кресла, корежимый чем-то вроде спазма.
Ляпис покрутил ручку, при помощи которой перед ним менялась мишень. Вдруг он замер.
Перед ним стоял человек в темной паре, который разглядывал его с грустным видом. Ляпис провел рукой по векам.
— Вольф! — выдохнул он. — Вы его видите?
— Кого? — сказал Вольф.
— Человека прямо передо мной.
Вольф взглянул. Ему было скучно. Он хотел уйти.
— Ты спятил, — сказал он Ляпису.
Рядом с ними раздался шум. Это Стремглавк опять задул слишком сильно и схлопотал в отместку полсотни иголок в лицо, тут же превратившееся в красную кляксу. Он жалобно стонал, пока двое хранителей вели его прочь.
Смущенный этим зрелищем. Ляпис отвел глаза. Потом снова взглянул перед собой. Мишень отсутствовала. Он встал.
— Я с вами… — пробормотал он Вольфу.
Они вышли. Все их оживление как рукой сняло.
— И почему мы встретили этих моряков? — сказал Ляпис.
Вольф вздохнул.
— Повсюду там много воды, — сказал он. — И так мало островов.
Они размашисто шагали прочь от игорного квартала, и перед ними вырастала черная решетка города. Миновав ее, они очутились в темноте, сотканной из нитей тени; до дому им был еще час ходу.
Топча желтую почву, засунув руки в карманы, они полной грудью вдыхали молочный воздух. Навстречу им попадались и другие преисполненные безмятежности люди. Время от времени кто-нибудь садился на землю, стаскивал с ног обувь и удобно устраивался на тротуаре вздремнуть, перед тем как начать по новой. Некоторые проводили в квартале влюбленных всю свою жизнь, питаясь перцем и ананисовкой. Эти были худые и жилистые, с горящими глазами, закругленными жестами и утоленным духом.
На углу какой-то улицы Вольф и Ляпис наткнулись на двух моряков, выходивших из голубого дома.
— Вы здешние? — спросил тот, что повыше.
Он был высокого роста, темноволосый, курчавый, с мускулистым телом и римским профилем.
— Да, — сказал Ляпис.
— Вы нам не подскажете, где тут можно поиграть? — спросил другой моряк, среднего роста и вида.
— Во что? — сказал Вольф.
— В кровянку или в задери-подол, — ответил первый моряк.
— Игорный квартал вон там… — сказал Ляпис, указывая перед собой. — Пошли.
— Мы за вами, — хором сказали моряки.
И они зашагали, переговариваясь.
— Давно вы сошли на берег? — спросил Ляпис.
— Два года тому назад, — ответил высокий моряк.
— Как вас зовут? — спросил Вольф.
— Меня всегда звали Сандр, — сказал высокий моряк, — а мой приятель зовется Стремглавк.
— И все эти два года вы провели в квартале? — спросил Ляпис.
— Да, — сказал Сандр. — Здесь нам хорошо. Мы очень любим игры.
— Кровянку? — уточнил Вольф, читавший в свое время морские истории.
— Кровянку и задери-подол, — лаконично высказался немногословный Стремглавк.
— Не хотите ли сыграть с нами? — предложил Сандр.
— В кровянку? — спросил Ляпис.
— Да, — сказал Сандр.
— Вы наверняка слишком сильны для нас, — сказал Вольф.
— Отличная игра, — сказал Сандр. — В ней нет проигравших. Есть только более или менее выигравшие, чужим выигрышем пользуешься точно так же, как и своим.
— Я в общем-то готов попробовать, — сказал Вольф. — Черт с ним, со временем. Нужно испробовать все.
— Еще не время, — сказал Стремглавк. — Я хочу пить.
Он окликнул разносчицу напитков, которая тут же подбежала к ним. Ананисовка кипела у нее на подносе в серебряных стопках. Она выпила вместе с ними, и все четверо крепко расцеловали ее в губы.
Они все еще топали по толстой желтой шерсти, временами их, совершенно расслабившихся, живых вплоть до кончиков пальцев ног, окутывал туман.
— А до этого, — сказал Ляпис, — вы много плавали?
— Да, да, да никогда, — сказали оба моряка.
Затем Стремглавк добавил:
— Враки.
— Да, — сказал Сандр. — На самом деле и не переставали. Сказали да, да, да никогда, поскольку, по нашему мнению, Кадароруссель бульбульбульбольшой чудомудоюдоак.
— Мы так и не поняли, куда вас занесло, — сказал Ляпис.
— Занесло на Берег Слоновой Кости, — сказал Сандр. — Мы пробыли там три дня.
Вольф и Ляпис поглядели на них с уважением.
— Ну и какой он? — сказал Вольф.
— Цвета слоновой кости, — сказал Стремглавк.
— Зашибись! — сказал Ляпис.
Он сильно побледнел.
— Нечего об этом размышлять, — сказал Сандр. — Теперь все это уже в прошлом. И кроме того, в настоящий момент, может, это вовсе и не так, а как — не определишь.
Он остановился.
— Так и есть, — сказал он. — Мы на месте. Вы были правы, это как раз тут. За два года, которые мы уже здесь, нам так и не удалось отыскать это место.
— А как вы обходитесь на море? — спросил Вольф.
— В море, — сказал Сандр, — там все разное. Не бывает двух одинаковых волн. А здесь все всегда схоже. Дома и дома. Невозможно.
Он толкнул дверь, этот аргумент на нее подействовал.
Внутри было просторно. Изобилие моющегося кафеля. На одной половине для игроков были установлены кожаные кресла, на другой — привязаны голые люди, женщины или мужчины, по вкусу. Сандр и Стремглавк уже сжимали в руках трубки для кровянки, украшенные их инициалами, и Ляпис взял со специального подноса две такие же — себе и Вольфу — и коробку игл.
Сандр уселся, поднес трубку ко рту и выдохнул. Прямо перед ним стояла девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Игла воткнулась ей прямо в мякоть левой груди, и большая капля крови выступила, набухла и скатилась вдоль тела.
— Сандр неисправим, — сказал Стремглавк. — Всегда целит по грудям.
— А вы? — спросил Ляпис.
— Прежде всего, — сказал Стремглавк, — я дуюсь только на мужчин. Женщин я люблю.
Сандр был уже на третьей игле. Она вонзилась столь близко к двум первым, что послышалось легкое позвякивание стали о сталь.
— Ты хочешь сыграть? — спросил Вольф у Ляписа.
— Почему бы и нет? — сказал Ляпис.
— У меня, — сказал Вольф, — уже нет никакого желания.
— Может, старуху? — предложил Ляпис. — Ничего плохого от этого не будет, старуху… под глаз.
— Нет, — сказал Вольф. — Мне это не нравится. Ничего забавного.
Стремглавк выбрал мишень на свой вкус, истыканного сталью юношу, с безразличным видом разглядывавшего свои ноги. Он набрал в грудь воздуху и выдохнул изо всех сил. Игла с размаху попала в тело и исчезла в паху парнишки, который при этом подскочил на месте. Подошел распорядитель.
— Вы играете слишком сильно, — сказал он Стремглавку. — Подумайте сами, как их оттуда извлекать, если вы пуляете с такой силой!
Он нагнулся над кровоточащей точкой и, вынув из кармана пинцет из хромированной стали, деликатно покопался им в плоти. Сверкающая красная игла вывалилась на кафель. Ляпис колебался.
— Мне очень хочется попробовать самому, — сказал он Вольфу, — хотя я вовсе не уверен, что мне это понравится так же, как и им.
Сандр уже вколол все свои десять игл. Руки его тряслись, рот кротко сглатывал набежавшую слюну. На месте глаз у него виднелись одни белки. Он откинулся на спинку кресла, корежимый чем-то вроде спазма.
Ляпис покрутил ручку, при помощи которой перед ним менялась мишень. Вдруг он замер.
Перед ним стоял человек в темной паре, который разглядывал его с грустным видом. Ляпис провел рукой по векам.
— Вольф! — выдохнул он. — Вы его видите?
— Кого? — сказал Вольф.
— Человека прямо передо мной.
Вольф взглянул. Ему было скучно. Он хотел уйти.
— Ты спятил, — сказал он Ляпису.
Рядом с ними раздался шум. Это Стремглавк опять задул слишком сильно и схлопотал в отместку полсотни иголок в лицо, тут же превратившееся в красную кляксу. Он жалобно стонал, пока двое хранителей вели его прочь.
Смущенный этим зрелищем. Ляпис отвел глаза. Потом снова взглянул перед собой. Мишень отсутствовала. Он встал.
— Я с вами… — пробормотал он Вольфу.
Они вышли. Все их оживление как рукой сняло.
— И почему мы встретили этих моряков? — сказал Ляпис.
Вольф вздохнул.
— Повсюду там много воды, — сказал он. — И так мало островов.
Они размашисто шагали прочь от игорного квартала, и перед ними вырастала черная решетка города. Миновав ее, они очутились в темноте, сотканной из нитей тени; до дому им был еще час ходу.
ГЛАВА XXI
Они шли не разбирая дороги, бок о бок, ребро в ребро, словно соревнуясь за право породить Еву. Ляпис слегка подволакивал ногу, и его комбинезон из шелка-сырца недовольно морщился. Вольф шагал опустив голову, размеренно печатая шаг. Немного погодя он сказал:
— Не пройти ли нам пещерами? — и у него в голосе прозвучало что-то вроде надежды.
— Ага, — подхватил Ляпис. — Здесь слишком людно.
И в самом деле, уже в третий раз за последние десять минут они наткнулись на не первой свежести старца. Вольф выставил руку влево, чтобы показать, что собирается сворачивать, и они нырнули в первый попавшийся дом. Он только-только пробился из-под земли, что-то около этажа, поскольку они уже приближались к предместьям. По зеленой замшелой лестнице они спустились в подвал и попали в коридор общего пользования, который обслуживал всю линию. Отсюда ничего не стоило попасть в пещеры. Достаточно было оглоушить сторожа, что было весьма несложно — у него оставался всего один зуб.
Позади сторожа открывалась узкая дверь с круглой аркою над нею и новая лестница, вся сверкающая крохотными кристалликами. Вольф и Ляпис шагали от лампы к лампе, под их подошвами поскрипывали ослепительные натеки. Вместе с последним пролетом лестницы подземелье раздалось вширь, а воздух стал горячим и пульсировал, словно в артерии.
Сотню-другую метров они молчали. Местами стену центрального прохода прорывали жерла боковых ответвлений, и каждый раз цвет кристаллов менялся. Они были то лиловыми, то вечнозелеными, иногда опаловыми с молочно-голубыми и одновременно оранжевыми подпалинами; некоторые коридоры были испещрены чем-то вроде кошачьих глаз. В других свет нежно подрагивал, и центры кристаллов бились, как крохотные минеральные сердечки. Заблудиться шансов не было: чтобы выбраться за город, достаточно было придерживаться главного прохода. Иногда они останавливались полюбоваться игрой света в том или ином ответвлении. На стыках коридоров для посиделок стояли белокаменные скамьи.
Вольф думал о том, что машина по-прежнему ждет его среди мрака, и спрашивал себя, когда же он к ней вернется.
— Из стояков клети сочится какая-то жидкость, — сказал Вольф.
— Та, что была у вас на лице, когда вы спустились? — спросил Ляпис. — Такая черная и липкая штука?
— Она стала черной, лишь когда я спустился, — сказал Вольф. — Внутри она была красной. Красной и липкой, как густая кровь.
— Это не кровь, — сказал Ляпис, — это, вероятно, конденсат.
— Ты подменяешь тайну словом, — сказал Вольф. — Получается другая тайна — и не более того. Начинаешь с терминов, а кончаешь магией.
— Ну и что? — сказал Ляпис. — Разве вся эта история с клетью не отдает магией? Просто-напросто пережиток древнего галльского суеверия.
— Которого? — сказал Вольф.
— Вы ничем не отличаетесь от остальных галлов, — сказал Ляпис. — Боитесь, как бы небо не рухнуло вам на голову, вот вы и забегаете вперед. Отгораживаетесь.
— О Господи, — сказал Вольф, — как раз наоборот. Я хочу увидеть, что там, позади.
— Ну и как же быть с этой красной течкой, — сказал Ляпис, — коли жидкость ниоткуда не вытекает? Ничем другим, кроме конденсата, это быть не может. Ну да вам это без разницы. Так что же вы там увидели? Вы даже не потрудились мне об этом рассказать, — негодовал Ляпис, — а ведь я работаю с вами с самого начала. Вы же отлично знаете, что вам на все наплевать…
Вольф не отвечал. Ляпис колебался. И наконец решился.
— В водопаде, — сказал он, — важно падение, а не вода.
Вольф поднял голову.
— Оттуда видишь вещи, — сказал он, — какими они были. Вот и все.
— И это внушает вам желание туда вернуться? — произнес Ляпис, саркастически посмеиваясь.
— Это не желание, а нечто другое, — сказал Вольф. — Это неотвратимо.
— Фу!.. — хмыкнул Ляпис. — Вы меня смешите.
— Почему у тебя, когда ты с Хмельмаей, такой идиотский вид? — перешел в наступление Вольф. — Может, ты мне объяснишь?
— Отнюдь, — сказал Ляпис. — Мне нечего вам об этом сказать, ничего ненормального не происходит.
— Ты оправился, да? — сказал Вольф. — Потому что сделал это только что с возлюбленной из квартала? И ты считаешь, что с Хмельмаей теперь тоже все пойдет на лад? На ладан, можешь спать спокойно. Стоит тебе снова оказаться с ней, как этот тип опять примется донимать тебя.
— Нет, — сказал Ляпис. — Нет, после того, что я сделал.
— А только что, в кровянке, ты разве его не видел? — сказал Вольф.
— Нет, — сказал Ляпис.
Он нагло лгал.
— Ты лжешь, — сказал Вольф.
И добавил:
— Нагло.
— Скоро ли доберемся? — сказал Ляпис, стремясь переменить тему, поскольку продолжать эту становилось невмоготу.
— Нет, — сказал Вольф, — еще добрых полчаса.
— Я хочу поглядеть на пляшущего негра, — сказал Ляпис.
— Это у ближайшей развилки, — сказал Вольф. — Через пару минут. Ты, пожалуй, прав, это будет неплохо. Кровянка — дурацкая игра.
— В следующий раз, — сказал Ляпис, — будем играть только в задери-подол.
— Не пройти ли нам пещерами? — и у него в голосе прозвучало что-то вроде надежды.
— Ага, — подхватил Ляпис. — Здесь слишком людно.
И в самом деле, уже в третий раз за последние десять минут они наткнулись на не первой свежести старца. Вольф выставил руку влево, чтобы показать, что собирается сворачивать, и они нырнули в первый попавшийся дом. Он только-только пробился из-под земли, что-то около этажа, поскольку они уже приближались к предместьям. По зеленой замшелой лестнице они спустились в подвал и попали в коридор общего пользования, который обслуживал всю линию. Отсюда ничего не стоило попасть в пещеры. Достаточно было оглоушить сторожа, что было весьма несложно — у него оставался всего один зуб.
Позади сторожа открывалась узкая дверь с круглой аркою над нею и новая лестница, вся сверкающая крохотными кристалликами. Вольф и Ляпис шагали от лампы к лампе, под их подошвами поскрипывали ослепительные натеки. Вместе с последним пролетом лестницы подземелье раздалось вширь, а воздух стал горячим и пульсировал, словно в артерии.
Сотню-другую метров они молчали. Местами стену центрального прохода прорывали жерла боковых ответвлений, и каждый раз цвет кристаллов менялся. Они были то лиловыми, то вечнозелеными, иногда опаловыми с молочно-голубыми и одновременно оранжевыми подпалинами; некоторые коридоры были испещрены чем-то вроде кошачьих глаз. В других свет нежно подрагивал, и центры кристаллов бились, как крохотные минеральные сердечки. Заблудиться шансов не было: чтобы выбраться за город, достаточно было придерживаться главного прохода. Иногда они останавливались полюбоваться игрой света в том или ином ответвлении. На стыках коридоров для посиделок стояли белокаменные скамьи.
Вольф думал о том, что машина по-прежнему ждет его среди мрака, и спрашивал себя, когда же он к ней вернется.
— Из стояков клети сочится какая-то жидкость, — сказал Вольф.
— Та, что была у вас на лице, когда вы спустились? — спросил Ляпис. — Такая черная и липкая штука?
— Она стала черной, лишь когда я спустился, — сказал Вольф. — Внутри она была красной. Красной и липкой, как густая кровь.
— Это не кровь, — сказал Ляпис, — это, вероятно, конденсат.
— Ты подменяешь тайну словом, — сказал Вольф. — Получается другая тайна — и не более того. Начинаешь с терминов, а кончаешь магией.
— Ну и что? — сказал Ляпис. — Разве вся эта история с клетью не отдает магией? Просто-напросто пережиток древнего галльского суеверия.
— Которого? — сказал Вольф.
— Вы ничем не отличаетесь от остальных галлов, — сказал Ляпис. — Боитесь, как бы небо не рухнуло вам на голову, вот вы и забегаете вперед. Отгораживаетесь.
— О Господи, — сказал Вольф, — как раз наоборот. Я хочу увидеть, что там, позади.
— Ну и как же быть с этой красной течкой, — сказал Ляпис, — коли жидкость ниоткуда не вытекает? Ничем другим, кроме конденсата, это быть не может. Ну да вам это без разницы. Так что же вы там увидели? Вы даже не потрудились мне об этом рассказать, — негодовал Ляпис, — а ведь я работаю с вами с самого начала. Вы же отлично знаете, что вам на все наплевать…
Вольф не отвечал. Ляпис колебался. И наконец решился.
— В водопаде, — сказал он, — важно падение, а не вода.
Вольф поднял голову.
— Оттуда видишь вещи, — сказал он, — какими они были. Вот и все.
— И это внушает вам желание туда вернуться? — произнес Ляпис, саркастически посмеиваясь.
— Это не желание, а нечто другое, — сказал Вольф. — Это неотвратимо.
— Фу!.. — хмыкнул Ляпис. — Вы меня смешите.
— Почему у тебя, когда ты с Хмельмаей, такой идиотский вид? — перешел в наступление Вольф. — Может, ты мне объяснишь?
— Отнюдь, — сказал Ляпис. — Мне нечего вам об этом сказать, ничего ненормального не происходит.
— Ты оправился, да? — сказал Вольф. — Потому что сделал это только что с возлюбленной из квартала? И ты считаешь, что с Хмельмаей теперь тоже все пойдет на лад? На ладан, можешь спать спокойно. Стоит тебе снова оказаться с ней, как этот тип опять примется донимать тебя.
— Нет, — сказал Ляпис. — Нет, после того, что я сделал.
— А только что, в кровянке, ты разве его не видел? — сказал Вольф.
— Нет, — сказал Ляпис.
Он нагло лгал.
— Ты лжешь, — сказал Вольф.
И добавил:
— Нагло.
— Скоро ли доберемся? — сказал Ляпис, стремясь переменить тему, поскольку продолжать эту становилось невмоготу.
— Нет, — сказал Вольф, — еще добрых полчаса.
— Я хочу поглядеть на пляшущего негра, — сказал Ляпис.
— Это у ближайшей развилки, — сказал Вольф. — Через пару минут. Ты, пожалуй, прав, это будет неплохо. Кровянка — дурацкая игра.
— В следующий раз, — сказал Ляпис, — будем играть только в задери-подол.
ГЛАВА XXII
И тут они очутились в том самом месте, откуда можно было увидеть, как пляшет негр. Снаружи негры уже не пляшут. Всегда найдется прорва готовых на них поглазеть придурков, и негры считают, что их тем самым выставляют на посмешище. Ибо негры очень обидчивы — и у них есть на то основания. В конце концов, белая кожа — это в общем-то просто отсутствие пигмента, а не особое качество, и не ясно, почему те, кто выдумал порох, претендуют на превосходство над всеми остальными и им должно дозволяться бесцеремонно вмешиваться в куда более интересную и совершенно иную сферу музыки и танца. Вот почему негр не нашел ничего покойней, чем этот уголок: пещеру стерег охранник, от которого, чтобы увидеть негра, необходимо было избавиться, и поступок этот служил в глазах танцующего своего рода пропуском: если твоего желания увидеть танец хватает на то, чтобы изничтожить охранника, то право свое на его лицезрение ты завоевал, проявив при этом далеко заводящее отсутствие предубеждений.
Впрочем, обосновался негр в пещере почти со всеми удобствами: специальный трубопровод поставлял ему снаружи свежий воздух и солнце. Он выбрал себе довольно просторный, с высоким потолком отнорок, украшенный красивыми кристаллами оранжевого хрома; там он развел тропические травы и колибри, сдобрив их необходимыми специями. Музыку негр извлекал из усовершенствованной системы, которая играла дольше долгоиграющей. По утрам он по частям разрабатывал те танцы, которые полностью, со всеми деталями исполнял вечером.
При появлении Вольфа и Ляписа он как раз собирался начать танец змеи, в танце этом задействован лишь участок тела от бедер до кончиков пальцев ног. Негр вежливо подождал, пока они подойдут поближе, и начал. В качестве аккомпанемента воспроизводилась чарующая мелодия, расцвеченная низким тембром пароходной сирены, которую при записи пластинки на скорую руку заменил оркестровый баритон-саксофон.
Вольф и Ляпис, примолкнув, следили за танцем. Негр был очень ушлый: он знал не менее полутора десятков способов двигать коленными чашечками, что было неплохо даже для негра. Мало-помалу танец заставил позабыть все неприятности, машину, Муниципальный совет, Хмельмаю и кровянку.
— Я не жалею, что мы пошли через пещеру, — сказал Ляпис.
— Еще бы, — ответил Вольф. — Тем более что в этот час снаружи темно. А у него еще есть солнце.
— Стоило бы остаться жить вместе с ним, — подсказал Ляпис.
— А работа? — усомнился Вольф.
— О да, работа! Еще бы! — сказал Ляпис. — Да нет, вы просто хотите вернуться в проклятый застенок вашей клети. Работа — удачный предлог. Ну а я хочу удостовериться, вернется тот человек или нет.
— К черту! — сказал Вольф. — Гляди на негра и оставь меня в покое. Когда смотришь на него, думать не тянет.
— Естественно, — сказал Ляпис, — но мне еще не совсем чужда профессиональная этика.
— Да провались ты со своей профессиональной этикой, — сказал Вольф.
Негр широко им улыбнулся и замер. Танец змеи окончился. Лицо негра было усеяно крупными каплями пота, и он утерся обширным носовым платком в крупную клетку. Затем он без проволочки приступил к танцу страуса. Он ни разу не ошибся, ежесекундно изобретая и выстукивая ногами все новые и новые ритмы.
И в конце этого танца он улыбнулся им во весь рот.
— Уже два часа, как вы здесь, — очень объективно заметил он.
Вольф посмотрел на часы. Так оно и было.
— Не надо нас в этом упрекать, — сказал он. — Мы были просто зачарованы.
— Это для того и того-этого, — констатировал негр.
Но Вольф непонятно почему вдруг почувствовал — всегда сразу же чувствуешь, когда негр начинает обижаться, — что они уже пробыли здесь слишком долго. Пробормотав слова сожаления, он простился.
— До свидания, — сказал негр.
И вновь переключился, теперь — на шаг хромого льва. Перед тем как вернуться в главное подземелье, Вольф и Ляпис оглянулись в последний раз — в тот самый миг, когда негр делал вид, что нападает на ангорского онагра. Потом они свернули, и негр исчез из виду.
— Черт! — сказал Вольф. — Как обидно, что нельзя остаться здесь подольше!
— И так уже здорово опаздываем, — сказал Ляпис, ничуть не убыстряя при этом шага.
— Сплошные разочарования, — сказал Вольф. — Ведь от этого ничего не остается.
— Чувствуешь, что тебя обделили, — сказал Ляпис.
— А если бы и оставалось, — сказал Вольф, — все равно итог тот же самый.
— Но никогда не остается, — сказал Ляпис.
— Нет, — сказал Вольф.
— Да, — сказал Ляпис.
Трудно было все это распутать, и Вольф решил сменить тему разговора.
— У нас впереди целый день работы, — сказал он.
Подумал и добавил:
— Она-то остается.
— Нет, — сказал Ляпис.
— Да, — сказал Вольф.
На сей раз им пришлось замолчать. Они шагали быстро, земля у них под ногами начала повышаться и вдруг обернулась лестницей. Справа в караулке на карауле стоял старый караульный.
— Чего это вы тут шныряете? — спросил он у них. — Собрата-то моего замочили на том конце?
— Не очень сильно, — заверил Ляпис. — Завтра он просохнет и опять будет на ногах.
— Тем хуже, — сказал старый охранник. — Сознаюсь, что я-то не прочь повидать людей. Успехов, ребятки.
— Если мы вернемся, — спросил Ляпис, — вы позволите нам спуститься?
— Само собой, — сказал старый охранник. — Прямо по инструкции — достаточно будет пройти через мое тело, а не труп.
— Договорились, — пообещал Ляпис. — До скорого.
Снаружи все было в серых, мертвенно-бледных разводах. Было ветрено. Собиралось светать. Проходя мимо машины, Вольф остановился.
— Ступай один, — сказал он Ляпису. — Я туда не вернусь.
Ляпис молча удалился. Вольф открыл шкафчик и стал надевать обмундирование. Губы его слегка шевелились. Он потянул рычаг, открывавший дверь, и проник в клеть. Серая дверь захлопнулась за ним, отрывисто щелкнув.
Впрочем, обосновался негр в пещере почти со всеми удобствами: специальный трубопровод поставлял ему снаружи свежий воздух и солнце. Он выбрал себе довольно просторный, с высоким потолком отнорок, украшенный красивыми кристаллами оранжевого хрома; там он развел тропические травы и колибри, сдобрив их необходимыми специями. Музыку негр извлекал из усовершенствованной системы, которая играла дольше долгоиграющей. По утрам он по частям разрабатывал те танцы, которые полностью, со всеми деталями исполнял вечером.
При появлении Вольфа и Ляписа он как раз собирался начать танец змеи, в танце этом задействован лишь участок тела от бедер до кончиков пальцев ног. Негр вежливо подождал, пока они подойдут поближе, и начал. В качестве аккомпанемента воспроизводилась чарующая мелодия, расцвеченная низким тембром пароходной сирены, которую при записи пластинки на скорую руку заменил оркестровый баритон-саксофон.
Вольф и Ляпис, примолкнув, следили за танцем. Негр был очень ушлый: он знал не менее полутора десятков способов двигать коленными чашечками, что было неплохо даже для негра. Мало-помалу танец заставил позабыть все неприятности, машину, Муниципальный совет, Хмельмаю и кровянку.
— Я не жалею, что мы пошли через пещеру, — сказал Ляпис.
— Еще бы, — ответил Вольф. — Тем более что в этот час снаружи темно. А у него еще есть солнце.
— Стоило бы остаться жить вместе с ним, — подсказал Ляпис.
— А работа? — усомнился Вольф.
— О да, работа! Еще бы! — сказал Ляпис. — Да нет, вы просто хотите вернуться в проклятый застенок вашей клети. Работа — удачный предлог. Ну а я хочу удостовериться, вернется тот человек или нет.
— К черту! — сказал Вольф. — Гляди на негра и оставь меня в покое. Когда смотришь на него, думать не тянет.
— Естественно, — сказал Ляпис, — но мне еще не совсем чужда профессиональная этика.
— Да провались ты со своей профессиональной этикой, — сказал Вольф.
Негр широко им улыбнулся и замер. Танец змеи окончился. Лицо негра было усеяно крупными каплями пота, и он утерся обширным носовым платком в крупную клетку. Затем он без проволочки приступил к танцу страуса. Он ни разу не ошибся, ежесекундно изобретая и выстукивая ногами все новые и новые ритмы.
И в конце этого танца он улыбнулся им во весь рот.
— Уже два часа, как вы здесь, — очень объективно заметил он.
Вольф посмотрел на часы. Так оно и было.
— Не надо нас в этом упрекать, — сказал он. — Мы были просто зачарованы.
— Это для того и того-этого, — констатировал негр.
Но Вольф непонятно почему вдруг почувствовал — всегда сразу же чувствуешь, когда негр начинает обижаться, — что они уже пробыли здесь слишком долго. Пробормотав слова сожаления, он простился.
— До свидания, — сказал негр.
И вновь переключился, теперь — на шаг хромого льва. Перед тем как вернуться в главное подземелье, Вольф и Ляпис оглянулись в последний раз — в тот самый миг, когда негр делал вид, что нападает на ангорского онагра. Потом они свернули, и негр исчез из виду.
— Черт! — сказал Вольф. — Как обидно, что нельзя остаться здесь подольше!
— И так уже здорово опаздываем, — сказал Ляпис, ничуть не убыстряя при этом шага.
— Сплошные разочарования, — сказал Вольф. — Ведь от этого ничего не остается.
— Чувствуешь, что тебя обделили, — сказал Ляпис.
— А если бы и оставалось, — сказал Вольф, — все равно итог тот же самый.
— Но никогда не остается, — сказал Ляпис.
— Нет, — сказал Вольф.
— Да, — сказал Ляпис.
Трудно было все это распутать, и Вольф решил сменить тему разговора.
— У нас впереди целый день работы, — сказал он.
Подумал и добавил:
— Она-то остается.
— Нет, — сказал Ляпис.
— Да, — сказал Вольф.
На сей раз им пришлось замолчать. Они шагали быстро, земля у них под ногами начала повышаться и вдруг обернулась лестницей. Справа в караулке на карауле стоял старый караульный.
— Чего это вы тут шныряете? — спросил он у них. — Собрата-то моего замочили на том конце?
— Не очень сильно, — заверил Ляпис. — Завтра он просохнет и опять будет на ногах.
— Тем хуже, — сказал старый охранник. — Сознаюсь, что я-то не прочь повидать людей. Успехов, ребятки.
— Если мы вернемся, — спросил Ляпис, — вы позволите нам спуститься?
— Само собой, — сказал старый охранник. — Прямо по инструкции — достаточно будет пройти через мое тело, а не труп.
— Договорились, — пообещал Ляпис. — До скорого.
Снаружи все было в серых, мертвенно-бледных разводах. Было ветрено. Собиралось светать. Проходя мимо машины, Вольф остановился.
— Ступай один, — сказал он Ляпису. — Я туда не вернусь.
Ляпис молча удалился. Вольф открыл шкафчик и стал надевать обмундирование. Губы его слегка шевелились. Он потянул рычаг, открывавший дверь, и проник в клеть. Серая дверь захлопнулась за ним, отрывисто щелкнув.
ГЛАВА XXIII
На сей раз он сразу включил максимальную скорость и не почувствовал, как протекло время. Когда сознание его прояснилось, оказалось, что он опять очутился в конце большой аллеи, как раз в том месте, где покинул месье Перля.
Опять та же желтая почва с каштанами, мертвыми листьями и газонами. Но развалины и заросли колючего кустарника были пустынны. Он заметил нужный ему поворот аллеи и без колебаний отправился туда.
Почти сразу же он осознал резкую перемену обстановки, хотя у него и не возникло ощущения обрыва, нарушения какой бы то ни было непрерывности. Теперь перед ним стелилась мощеная дорога, довольно круто шедшая в гору, тоскливая, отгороженная справа круглыми фигурами лип от обширного серого строения, слева — окаймленная суровой, увенчанной осколками битого стекла стеной. Кругом царила полная тишина. Вольф медленно брел вдоль стены. Пройдя несколько десятков метров, он очутился перед приотворенной дверью с окошечком. Без колебаний он толкнул ее и вошел. Звякнул и тут же замолк звонок. Он очутился в просторном квадратном дворе, напоминавшем двор лицея. Планировка показалась ему знакомой. День шел на убыль. В окне того, что когда-то было кабинетом старшего воспитателя, сверкал желтый огонек. Почва была чистая, довольно ухоженная. На высокой шиферной крыше поскрипывал флюгер.
Вольф пошел на огонек. Подойдя поближе, он увидел сквозь застекленную дверь сидевшего за маленьким столиком человека, который, казалось, чего-то ждал. Он постучал и вошел.
Человек поглядел на круглые стальные часы, которые вытащил из кармана серого жилета.
— Вы опоздали на пять минут, — сказал он.
— Извините, — сказал Вольф.
Кабинет был классически тосклив и пропах чернилами и дезинфекцией. Рядом с человеком стояла маленькая прямоугольная табличка, на которой можно было прочесть выдавленное и зачерненное имя: «Месье Брюль».
— Садитесь, — сказал человек.
Вольф присел и уставился на него. Перед месье Брюлем лежала открытая картонная папка цвета старых пожелтевших газет или крем-брюле, начиненная какими-то бумагами. Ему было лет сорок пять, он был худ, костяк его челюстей выпирал сквозь желтые щеки, а острый нос внушал уныние. Из-под траченных молью бровей подозрительно поблескивали глаза, а на серых волосах обозначился круг еще более чахлой растительности, прочерченный слишком часто носимой шляпой.
Опять та же желтая почва с каштанами, мертвыми листьями и газонами. Но развалины и заросли колючего кустарника были пустынны. Он заметил нужный ему поворот аллеи и без колебаний отправился туда.
Почти сразу же он осознал резкую перемену обстановки, хотя у него и не возникло ощущения обрыва, нарушения какой бы то ни было непрерывности. Теперь перед ним стелилась мощеная дорога, довольно круто шедшая в гору, тоскливая, отгороженная справа круглыми фигурами лип от обширного серого строения, слева — окаймленная суровой, увенчанной осколками битого стекла стеной. Кругом царила полная тишина. Вольф медленно брел вдоль стены. Пройдя несколько десятков метров, он очутился перед приотворенной дверью с окошечком. Без колебаний он толкнул ее и вошел. Звякнул и тут же замолк звонок. Он очутился в просторном квадратном дворе, напоминавшем двор лицея. Планировка показалась ему знакомой. День шел на убыль. В окне того, что когда-то было кабинетом старшего воспитателя, сверкал желтый огонек. Почва была чистая, довольно ухоженная. На высокой шиферной крыше поскрипывал флюгер.
Вольф пошел на огонек. Подойдя поближе, он увидел сквозь застекленную дверь сидевшего за маленьким столиком человека, который, казалось, чего-то ждал. Он постучал и вошел.
Человек поглядел на круглые стальные часы, которые вытащил из кармана серого жилета.
— Вы опоздали на пять минут, — сказал он.
— Извините, — сказал Вольф.
Кабинет был классически тосклив и пропах чернилами и дезинфекцией. Рядом с человеком стояла маленькая прямоугольная табличка, на которой можно было прочесть выдавленное и зачерненное имя: «Месье Брюль».
— Садитесь, — сказал человек.
Вольф присел и уставился на него. Перед месье Брюлем лежала открытая картонная папка цвета старых пожелтевших газет или крем-брюле, начиненная какими-то бумагами. Ему было лет сорок пять, он был худ, костяк его челюстей выпирал сквозь желтые щеки, а острый нос внушал уныние. Из-под траченных молью бровей подозрительно поблескивали глаза, а на серых волосах обозначился круг еще более чахлой растительности, прочерченный слишком часто носимой шляпой.