- Мне Москва не нравится, - говорит он, - сильная скученность населения. А скажите, почему вы лицом молодые, а волос у вас седой? Какое у вас было переживание?
Майор смеется в ответ:
- Дед, ну что ты спрашиваешь? У кого же нет переживаний? Найди мне такую жизнь.
- А как вы размышляете... Такой вопрос у меня есть. Как вы на этот счет думаете: большая вина на Берии лежит?
- О, куда метнул! Большая, конечно.
- Ну... А вот еще один вопрос... Как, к примеру, Сталин... Он как, про все эти дела знал?
- Не могу ответить, - говорит майор.
- Вот и я не могу ответить. Но я, к примеру, скажу: вот у меня сын председатель колхоза. Обязан он знать, что у него в колхозе творится? Он про каждую хату может рассказать, что в печи стоит.
- Сравнил! То колхоз! А тут целая страна!
- Товарищ майор, но вот вы - военный, вы должны знать...
- Товарищи попутчицы! - почти с отчаянием восклицает майор. Спускайтесь, смотрите, какую я черешню купил. Будьте хозяйкой которая-нибудь! Ну, что такое, две женщины в купе, и такую волю взяли: верхние полки заняли, да еще пить чай не хотят.
Саша и ее соседка Люся - большеглазая худенькая девушка - спрыгивают вниз. Пьют чай, едят черешню, а старик все донимает майора, у него своя забота:
- Крестьянство - это, может, главное сейчас, главнее - нет.
- Все про себя так говорят. Спроси у шахтеров, они тебе скажут, что без них земля не стоит. Дорогие попутчицы, а вы смотрели "У стен Малапаги"? Вот это фильм так фильм! Там девчонка играет, как настоящая артистка.
- А скажите... - говорит старик.
- Поздно, поздно. Уж давно спать пора. Москва знаете когда будет? В шесть утра. Давайте укладываться. Соседушка, может, все-таки перекочуете на нижнюю полку?
- Нет, спасибо, с детства люблю на верхней. Старик еще долго вздыхает и бормочет что-то. Майор
Лег лицом к стенке и - то ли притворился, то ли в самом деле уснул. А Саша и не пытается спать, все равно не уснуть. Смотрит в непроглядную тьму за окном и думает: "Почти год разлуки... Мало это или много?"
- Вы спите? - шепчет Люся. - Я вот что хочу спросить. Почему такое... почему такое... ухаживает один за мной... И лицом хороший, и характером тихий... А не люблю я его... Вот как получается.
Горит только синяя лампа. У Люси худенькое голубое личико. Она, как и Саша, оперлась лицом на ладони и смотрит в темноту за вагонным окном...
Почему такое, почему... Всех что-то мучает, большое ли, малое... Все спрашивают, думают, маются.
Утренний холодок, высокое, еще бледное небо. Людей много, и кто-то кидается к вагону с цветами, на весь перрон звенит счастливый женский голос: "Я здесь! Я здесь!" Но Саше кажется, что платформа пуста. Зачем она не дала знать о своем приезде? Вот сейчас она уже увидела бы их. Они были бы вместе. Скорее, скорее, метро, троллейбус, еще минута, еще... Саша стоит у своих дверей. "Поливановым - два звонка". Где же ключ, он только что был здесь... Черт с ним! Забывая, что час ранний, она нажимает кнопку: два звонка, и еще два, и опять два!
- Мама, мама, мама! Я прямо не верю, что это ты. Но почему, почему же ты не дала телеграмму? Мы бы тебя встретили! Я так люблю встречать! И Анюта не ушла бы в поход! Не огорчайся, не огорчайся, она непременно вернется сегодня, потому что сегодня выпускной бал у Жени, а она ушла в поход с Жениным классом. А потом сегодня бал и в нашей школе, и Анюте поручили говорить речь. Мама, мама, и папа тоже сегодня вернется, самое позднее завтра, он в Ярославле. Вчера вечером звонил испрашивал, нет ли от тебя писем. Давай пойдем вместе умоемся! И потом вместе позавтракаем! И все время будем вместе!
Они вместе умываются, вместе завтракают. В квартире пусто, тихо: все на даче. В Сашиной комнате появились новые книжные полки, и новое кресло глубокое, покойное. В комнате у девочек все по-прежнему, но Саше кажется, будто что-то изменилось. Нет, просто она отвыкла. Анисья Матвеевна смотрит на Сашу острым, испытующим взглядом, но голос ее звучит буднично, когда она говорит:
- А мы тебя ждем, не знаем, что делать, то ли Катерину в лагерь, то ли правда дачу снимать.
- Я не люблю отдыхать коллективно, - говорит Катя, - и вообще я от мамы никуда не уеду. Мы поедем куда-нибудь вместе. Или вместе пойдем в поход. Или укатим к Леше. Мама! Но ты же не знаешь самой главной новости! У Леши родился сын Андрей! Вот телеграмма!
Наверно, такая же телеграмма полетела в Ручьевку. А Саши там уже нет... Андрей, сын Андрей... Она встает из-за стола, идет к телефону.
- Можно Дмитрия Ивановича? В больнице? Жаль... А Федя в городе?
Но трубку уже положили: частые короткие гудки.
Она стоит глубоко задумавшись, не отнимая руки от телефонной трубки. Катя тихо подходит к ней, заглядывает в глаза.
- Федя на даче. В Раздорах. Мама, а ты знаешь, что я вместе с Андреем Николаевичем встречала доктора Королева? Знаешь, я все держала Федю за руку. Он смирно так стоял и все прижимался ко мне. Дмитрий Иванович вышел из вагона без чемодана. Андрей Николаевич спрашивает: "А где вещи?" А Дмитрий Иванович говорит: "Нет, не разбогател я там". Они не обнялись, не поцеловались, я даже удивилась, только руки пожали. Я толкаю Федю, а он стоит. Дмитрий Иванович подошел к нему и так осторожно его поднял. И мы все стоим и молчим. Потом Андрей Николаевич говорит: "Это Сашина дочка". Тогда он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: "Здравствуй, Катя!" Мама, правда ведь, теперь про все можно говорить, и про то, что было с доктором Королевым, тоже?
До чего же ей хочется жить открыто, без оглядки! Саша слушает ее и все видит: и вагон, и платформу, и смирно стоящего испуганного Федю, и улыбку, с которой Дмитрий Иванович сказал: "Здравствуй, Катя!"
- Мама, - слышит она Катин голос, - а Федя по тебе очень скучает. А ты тоже скучаешь?
- Ладно, скучаешь не скучаешь, расскажи-ка лучше матери, какие у тебя отметки, - говорит Анисья Матвеевна.
- Отметки как отметки. По пению - "пять", и по математике - "пять". А остальное - неважно. Зато у Анюты - похвальная грамота. Одни пятерки, даже в глаза рябит.
- А от тебя в ушах звенит, такая грубиянка стала. Только и знаешь учителям грубить.
- Тетя Анися, ты об этом завтра расскажешь, ведь сегодня у мамы день рождения! Зато Анюте поручили говорить прощальную речь десятиклассницам.
- Ты на Анюту не кивай. Ты лучше расскажи матери, как ты двадцатку загубила на крашеного голубя.
- Ну, чего вспомнила! Мама, мы, наверно, в будущем году будем учиться с мальчишками. И мы бегали смотреть на мальчишек из Пашкиной школы.
- И как? Нравятся?
- Ну что ты! Самые ерундовые, честное слово! Саша смеется. Вот она и дома!
А потом прозвенели два звонка, и в комнату ввалилась Анюта с огромным рюкзаком на спине.
- Мама!
- Анюта!
Анюта... Вот кто изменился. И не то чтобы выросла. И не то чтобы похудела или похорошела. Просто - новая девочка...
- Где Женя? - спрашивает Катя. - Он обещал мне норвежскую марку.
- Мы поссорились, - говорит Анюта.
- Пускай сначала отдаст мне норвежскую марку!
- Я же тебе объясняю: мы поссорились и, может быть, даже навсегда.
Анюта включает утюг, она гладит свой белый передник и школьную форму. Белые ленты в волосах у нее чем-то походят на пропеллеры - вот-вот полетит.
Они говорят обо всем сразу - о совместном обучении, о походе ("там один дурак из Женькиного класса сказал, что женщины в массе своей в умственном отношении ниже мужчин"). О ссоре с Женей Анюта расскажет потом, без Катьки. Но на этот раз ссора очень серьезная.
- Мама, что же делать? - говорит Анюта. - Мне пора, а я не хочу с тобой расставаться.
- А если я пойду с тобой и послушаю твою речь? Ну что ж, тебя я не боюсь!
" И вот они снова вдвоем - Саша и Аня. Вдвоем, как девять лет назад. Тогда рядом с Сашей семенила маленькая, испуганная Анюта. Она крепко держала Сашину руку и очень боялась расстаться с ней - эта рука была для нее всем миром. Сейчас Аня вела Сашу под руку легко и свободно, и встречные улыбались и смотрели им вслед.
В большом зале одна только Анюта в коричневой школьной форме. А вокруг - белые платья, белые туфли, белые ленты! Все празднично. Что былые двойки, былые обиды и горести перед тем, что им предстоит. Впереди одно только счастье. Об этом им говорят сейчас и учителя, и директор школы, и представитель шефа завода, и пожилая работница с Трехгорки. Об этом говорит им и Аня. Она поднимается на трибуну, секунду молча смотрит в зал шоколадными своими глазами, находит Сашу и, переведя дыхание, говорит:
- От имени всей школы поздравляю вас всех. Я желаю вам счастья, много, много... Одного только счастья и никакого горя - никогда!
Родители теснятся у стен - мамы и папы, но больше мамы. Мамы смотрят затуманенными глазами, забыв о себе, вспоминая себя лишь для того, чтобы сравнить свою минувшую молодость с молодостью дочерей.
А в зал входят все новые и новые гости. Вот вошел еще один, и сердце у Саши ударило гулко и сильно. В дверях стоит Митя. Он идет в толпу, легко проскальзывая среди танцующих, и вот остановился у стены рядом с Сашей.
- Мне сказали, что ты здесь. Я за тобой.
Но ей нужно время, чтобы прийти в себя и собраться с силами.
- Погоди немножко, - говорит она. Потом поднимает глаза и вдруг видит его как будто впервые после многих лет .Седина незаметна в его светлых волосах, но резкие глубокие складки легли по обеим сторонам рта, и косая морщина прорезала лоб.
...Нежно-фиолетовым было ночное небо, встретившее их на улице. Эта ночь принадлежала выпускникам. Они лавиной текли к Красной площади, и пели, и смеялись. Сегодня они хозяева Москвы.
Все, что им говорили сегодня, - правда, - думает Саша, - каждый человек должен быть счастлив. Но если бы мне, а не Анюте надо было сказать всем этим девочкам напутственное слово - что бы я сказала? Я бы сказала:
Сберегайте, девчонки, силы.
Запасайте, как сухари.
Да, запасайте силы, все силы души. Запасайте силы, как сухари в долгий путь. Запасайте силы, они нужны для всего - для жизни и смерти. Для счастья. И для горя. И для любви.
Они идут вдвоем - Саша и Митя. Молча идут по опустевшим улицам. Они идут задумчиво, не говоря друг другу ни слова. И все светлеет небо, и тени деревьев ложатся на мостовую.
Майор смеется в ответ:
- Дед, ну что ты спрашиваешь? У кого же нет переживаний? Найди мне такую жизнь.
- А как вы размышляете... Такой вопрос у меня есть. Как вы на этот счет думаете: большая вина на Берии лежит?
- О, куда метнул! Большая, конечно.
- Ну... А вот еще один вопрос... Как, к примеру, Сталин... Он как, про все эти дела знал?
- Не могу ответить, - говорит майор.
- Вот и я не могу ответить. Но я, к примеру, скажу: вот у меня сын председатель колхоза. Обязан он знать, что у него в колхозе творится? Он про каждую хату может рассказать, что в печи стоит.
- Сравнил! То колхоз! А тут целая страна!
- Товарищ майор, но вот вы - военный, вы должны знать...
- Товарищи попутчицы! - почти с отчаянием восклицает майор. Спускайтесь, смотрите, какую я черешню купил. Будьте хозяйкой которая-нибудь! Ну, что такое, две женщины в купе, и такую волю взяли: верхние полки заняли, да еще пить чай не хотят.
Саша и ее соседка Люся - большеглазая худенькая девушка - спрыгивают вниз. Пьют чай, едят черешню, а старик все донимает майора, у него своя забота:
- Крестьянство - это, может, главное сейчас, главнее - нет.
- Все про себя так говорят. Спроси у шахтеров, они тебе скажут, что без них земля не стоит. Дорогие попутчицы, а вы смотрели "У стен Малапаги"? Вот это фильм так фильм! Там девчонка играет, как настоящая артистка.
- А скажите... - говорит старик.
- Поздно, поздно. Уж давно спать пора. Москва знаете когда будет? В шесть утра. Давайте укладываться. Соседушка, может, все-таки перекочуете на нижнюю полку?
- Нет, спасибо, с детства люблю на верхней. Старик еще долго вздыхает и бормочет что-то. Майор
Лег лицом к стенке и - то ли притворился, то ли в самом деле уснул. А Саша и не пытается спать, все равно не уснуть. Смотрит в непроглядную тьму за окном и думает: "Почти год разлуки... Мало это или много?"
- Вы спите? - шепчет Люся. - Я вот что хочу спросить. Почему такое... почему такое... ухаживает один за мной... И лицом хороший, и характером тихий... А не люблю я его... Вот как получается.
Горит только синяя лампа. У Люси худенькое голубое личико. Она, как и Саша, оперлась лицом на ладони и смотрит в темноту за вагонным окном...
Почему такое, почему... Всех что-то мучает, большое ли, малое... Все спрашивают, думают, маются.
Утренний холодок, высокое, еще бледное небо. Людей много, и кто-то кидается к вагону с цветами, на весь перрон звенит счастливый женский голос: "Я здесь! Я здесь!" Но Саше кажется, что платформа пуста. Зачем она не дала знать о своем приезде? Вот сейчас она уже увидела бы их. Они были бы вместе. Скорее, скорее, метро, троллейбус, еще минута, еще... Саша стоит у своих дверей. "Поливановым - два звонка". Где же ключ, он только что был здесь... Черт с ним! Забывая, что час ранний, она нажимает кнопку: два звонка, и еще два, и опять два!
- Мама, мама, мама! Я прямо не верю, что это ты. Но почему, почему же ты не дала телеграмму? Мы бы тебя встретили! Я так люблю встречать! И Анюта не ушла бы в поход! Не огорчайся, не огорчайся, она непременно вернется сегодня, потому что сегодня выпускной бал у Жени, а она ушла в поход с Жениным классом. А потом сегодня бал и в нашей школе, и Анюте поручили говорить речь. Мама, мама, и папа тоже сегодня вернется, самое позднее завтра, он в Ярославле. Вчера вечером звонил испрашивал, нет ли от тебя писем. Давай пойдем вместе умоемся! И потом вместе позавтракаем! И все время будем вместе!
Они вместе умываются, вместе завтракают. В квартире пусто, тихо: все на даче. В Сашиной комнате появились новые книжные полки, и новое кресло глубокое, покойное. В комнате у девочек все по-прежнему, но Саше кажется, будто что-то изменилось. Нет, просто она отвыкла. Анисья Матвеевна смотрит на Сашу острым, испытующим взглядом, но голос ее звучит буднично, когда она говорит:
- А мы тебя ждем, не знаем, что делать, то ли Катерину в лагерь, то ли правда дачу снимать.
- Я не люблю отдыхать коллективно, - говорит Катя, - и вообще я от мамы никуда не уеду. Мы поедем куда-нибудь вместе. Или вместе пойдем в поход. Или укатим к Леше. Мама! Но ты же не знаешь самой главной новости! У Леши родился сын Андрей! Вот телеграмма!
Наверно, такая же телеграмма полетела в Ручьевку. А Саши там уже нет... Андрей, сын Андрей... Она встает из-за стола, идет к телефону.
- Можно Дмитрия Ивановича? В больнице? Жаль... А Федя в городе?
Но трубку уже положили: частые короткие гудки.
Она стоит глубоко задумавшись, не отнимая руки от телефонной трубки. Катя тихо подходит к ней, заглядывает в глаза.
- Федя на даче. В Раздорах. Мама, а ты знаешь, что я вместе с Андреем Николаевичем встречала доктора Королева? Знаешь, я все держала Федю за руку. Он смирно так стоял и все прижимался ко мне. Дмитрий Иванович вышел из вагона без чемодана. Андрей Николаевич спрашивает: "А где вещи?" А Дмитрий Иванович говорит: "Нет, не разбогател я там". Они не обнялись, не поцеловались, я даже удивилась, только руки пожали. Я толкаю Федю, а он стоит. Дмитрий Иванович подошел к нему и так осторожно его поднял. И мы все стоим и молчим. Потом Андрей Николаевич говорит: "Это Сашина дочка". Тогда он посмотрел на меня, улыбнулся и говорит: "Здравствуй, Катя!" Мама, правда ведь, теперь про все можно говорить, и про то, что было с доктором Королевым, тоже?
До чего же ей хочется жить открыто, без оглядки! Саша слушает ее и все видит: и вагон, и платформу, и смирно стоящего испуганного Федю, и улыбку, с которой Дмитрий Иванович сказал: "Здравствуй, Катя!"
- Мама, - слышит она Катин голос, - а Федя по тебе очень скучает. А ты тоже скучаешь?
- Ладно, скучаешь не скучаешь, расскажи-ка лучше матери, какие у тебя отметки, - говорит Анисья Матвеевна.
- Отметки как отметки. По пению - "пять", и по математике - "пять". А остальное - неважно. Зато у Анюты - похвальная грамота. Одни пятерки, даже в глаза рябит.
- А от тебя в ушах звенит, такая грубиянка стала. Только и знаешь учителям грубить.
- Тетя Анися, ты об этом завтра расскажешь, ведь сегодня у мамы день рождения! Зато Анюте поручили говорить прощальную речь десятиклассницам.
- Ты на Анюту не кивай. Ты лучше расскажи матери, как ты двадцатку загубила на крашеного голубя.
- Ну, чего вспомнила! Мама, мы, наверно, в будущем году будем учиться с мальчишками. И мы бегали смотреть на мальчишек из Пашкиной школы.
- И как? Нравятся?
- Ну что ты! Самые ерундовые, честное слово! Саша смеется. Вот она и дома!
А потом прозвенели два звонка, и в комнату ввалилась Анюта с огромным рюкзаком на спине.
- Мама!
- Анюта!
Анюта... Вот кто изменился. И не то чтобы выросла. И не то чтобы похудела или похорошела. Просто - новая девочка...
- Где Женя? - спрашивает Катя. - Он обещал мне норвежскую марку.
- Мы поссорились, - говорит Анюта.
- Пускай сначала отдаст мне норвежскую марку!
- Я же тебе объясняю: мы поссорились и, может быть, даже навсегда.
Анюта включает утюг, она гладит свой белый передник и школьную форму. Белые ленты в волосах у нее чем-то походят на пропеллеры - вот-вот полетит.
Они говорят обо всем сразу - о совместном обучении, о походе ("там один дурак из Женькиного класса сказал, что женщины в массе своей в умственном отношении ниже мужчин"). О ссоре с Женей Анюта расскажет потом, без Катьки. Но на этот раз ссора очень серьезная.
- Мама, что же делать? - говорит Анюта. - Мне пора, а я не хочу с тобой расставаться.
- А если я пойду с тобой и послушаю твою речь? Ну что ж, тебя я не боюсь!
" И вот они снова вдвоем - Саша и Аня. Вдвоем, как девять лет назад. Тогда рядом с Сашей семенила маленькая, испуганная Анюта. Она крепко держала Сашину руку и очень боялась расстаться с ней - эта рука была для нее всем миром. Сейчас Аня вела Сашу под руку легко и свободно, и встречные улыбались и смотрели им вслед.
В большом зале одна только Анюта в коричневой школьной форме. А вокруг - белые платья, белые туфли, белые ленты! Все празднично. Что былые двойки, былые обиды и горести перед тем, что им предстоит. Впереди одно только счастье. Об этом им говорят сейчас и учителя, и директор школы, и представитель шефа завода, и пожилая работница с Трехгорки. Об этом говорит им и Аня. Она поднимается на трибуну, секунду молча смотрит в зал шоколадными своими глазами, находит Сашу и, переведя дыхание, говорит:
- От имени всей школы поздравляю вас всех. Я желаю вам счастья, много, много... Одного только счастья и никакого горя - никогда!
Родители теснятся у стен - мамы и папы, но больше мамы. Мамы смотрят затуманенными глазами, забыв о себе, вспоминая себя лишь для того, чтобы сравнить свою минувшую молодость с молодостью дочерей.
А в зал входят все новые и новые гости. Вот вошел еще один, и сердце у Саши ударило гулко и сильно. В дверях стоит Митя. Он идет в толпу, легко проскальзывая среди танцующих, и вот остановился у стены рядом с Сашей.
- Мне сказали, что ты здесь. Я за тобой.
Но ей нужно время, чтобы прийти в себя и собраться с силами.
- Погоди немножко, - говорит она. Потом поднимает глаза и вдруг видит его как будто впервые после многих лет .Седина незаметна в его светлых волосах, но резкие глубокие складки легли по обеим сторонам рта, и косая морщина прорезала лоб.
...Нежно-фиолетовым было ночное небо, встретившее их на улице. Эта ночь принадлежала выпускникам. Они лавиной текли к Красной площади, и пели, и смеялись. Сегодня они хозяева Москвы.
Все, что им говорили сегодня, - правда, - думает Саша, - каждый человек должен быть счастлив. Но если бы мне, а не Анюте надо было сказать всем этим девочкам напутственное слово - что бы я сказала? Я бы сказала:
Сберегайте, девчонки, силы.
Запасайте, как сухари.
Да, запасайте силы, все силы души. Запасайте силы, как сухари в долгий путь. Запасайте силы, они нужны для всего - для жизни и смерти. Для счастья. И для горя. И для любви.
Они идут вдвоем - Саша и Митя. Молча идут по опустевшим улицам. Они идут задумчиво, не говоря друг другу ни слова. И все светлеет небо, и тени деревьев ложатся на мостовую.