– Такое уже бывало, – не унимался Федор Юрьевич, – обступали нас полчища половецкие в Диком поле, но ни разу не смогли поганые сокрушить силу нашу!
– Татары – не половцы, сын мой, – мрачно проговорил Юрий Игоревич. – По слухам, Батыевы полчища многие земли прошли и нигде биты не бывали. В Диком поле татары не токмо половцев, но и саксин, и мордву, и черемисов под себя подмяли. Силища у Батыги несметная! В открытом поле нам одним Батыгу не одолеть.
До поздней ночи засиделись князья, обремененные тревогой за свои родовые уделы, на которые грозился обрушиться жестокий татарский хан.
Наутро Юрий Игоревич отправился в Нузу. С ним поехали Олег Игоревич, Всеволод Михайлович и Юрий Давыдович. Поехал с князьями и боярин Бронислав, который твердо решил находиться подле Юрия Игоревича в надежде, что тот при случае поможет ему отнять Саломею у Давыда Юрьевича, если она все-таки сбежала к нему.
Все дороги засыпало снегом, поэтому до Нузы князья добрались только под вечер.
В городке все было пронизано военной тревогой. На башнях стояла стража, сменявшаяся через каждые три часа. По приказу воеводы ратники обливали водой стену и вал крепости.
– На обледенелый-то вал нехристям взобраться будет труднее, – сказал Воинег Юрию Игоревичу.
– Верно мыслишь, воевода, – заметил Юрий Игоревич.
Князь стал расспрашивать Воинега про татар: далеко ли их стан и велика ли у них сила?
– Становища татарские находятся верстах в десяти отсюда, возле Черного леса, – молвил Воинег. – Посылал я дозорных в ту сторону, так из четверых всего один назад вернулся. По его словам, конные татары вокруг становищ так и рыскают. Стан у Батыги огромный, многие тыщи дымов. И коней вокруг пасется видимо-невидимо! Кони у татар такие, что сами добывают траву из-под снега.
– Ну, показывай нам посланцев хана Батыя, – сказал Юрий Игоревич, поднимаясь по ступенькам в дом воеводы.
Князья сняли с себя шубы и шапки, уселись кто на стул, кто на скамью в просторной горнице, на бревенчатых стенах которой висели щиты, мечи и топоры, а на полу была расстелена медвежья шкура.
Со двора долетали веселые голоса и громкий хохот дружинников, прибывших вместе с князьями из Рязани. Их веселили своими прибаутками ратники-острословы из дружины Воинега. Здесь, в тихом скучном мирке маленькой пограничной крепости, такие гости были в редкость.
В ожидании появления татарских послов князья негромко переговаривались между собой.
– Коль на Варлаама столь снегу навалило, то зима будет лютая и снежная, – молвил Юрий Давыдович. – На моей памяти такая же снежная зима была в год битвы на Калке.
– В позапрошлом году зима тоже выдалась на диво холодная, – сказал Олег Игоревич, борясь с зевотой.
В теплом помещении его стало клонить в сон.
– В позапрошлом году санный путь установился токмо в начале декабря, – промолвил Всеволод Михайлович.
– Много снегу – к урожаю, – заметил Юрий Игоревич. – Значит, будущей весной озимые хорошо уродятся.
– Хорошо бы, – обронил Олег Игоревич, – а то недороды замучили! То затяжные дожди весь хлеб на корню сгноят, то суховей из степи налетит…
Бронислав помалкивал, поглаживая свою темно-русую бороду, его мысли были о Саломее. Где же она скрывается?
Наконец в горницу вступили татарские послы, сопровождаемые Воинегом и двумя его ратниками.
Князья и Бронислав удивленно уставились на посланцев Батыя.
Послов было трое. Двое мужчин и женщина, настолько безобразная, что это невольно вызывало отвращение к ней.
На послах-мужчинах были короткие овечьи полушубки и штаны из толстой грубой ткани, заправленные в кожаные сапоги с загнутыми носками. На голове у них были островерхие шапки, отороченные мехом степной лисицы. Оба татарина были низкорослые и кривоногие, их темные раскосые глаза так и впились в сидящих перед ними князей.
Не успел Юрий Игоревич и рта раскрыть, как безобразная татарка, вся обвешанная амулетами из дерева и кости, вдруг затряслась, вытаращила глаза, как помешанная, и принялась совершать непонятные круговые движения руками, притопывая при этом ногами и изгибаясь всем телом. Растопыренные пальцы шаманки делали резкие хватающие движения.
Шаманка была одета в драный стеганый халат, настолько грязный, что было непонятно, какого он цвета. Черные волосы татарки были заплетены в две короткие косы, густо смазанные бараньим жиром. Ее лицо было размалевано красной охрой. Татарка скалила кривые желтые зубы, издавая непонятные хриплые звуки.
Оба татарина взирали на шаманку с нескрываемым почтением и даже слегка посторонились, дабы не мешать ей совершать свою дикую пляску.
Зрелище пританцовывающей перед ними грязной колдуньи не понравилось князьям, это отразилось у них на лицах.
Бронислав поморщился, почувствовав неприятный запах, исходящий от татарки.
Выплясывая и изгибаясь, шаманка приближалась все ближе и ближе к знатным русичам, тыча в их сторону растопыренными пальцами и страшно завывая.
– Слышь-ка, Воинег, убери от нас эту помешанную, – потеряв терпение, обратился к воеводе Юрий Игоревич.
– А ну-ка, молодцы, швырните-ка в снег старую ведьму! – кивнул своим воинам воевода.
Молодые ратники бесцеремонно схватили татарку за руки и выволокли за дверь. Ее возмущенный визг какое-то время был слышен во дворе, но вскоре стих, заглушенный громким хохотом княжеских гридней.
– С чем пожаловали? – неприветливо заговорил Юрий Игоревич, обращаясь к двум татарским мужам. – Выкладывайте!
Послы сняли свои мохнатые шапки и пожелали узнать, с кем они сейчас будут разговаривать. Один из послов неплохо говорил по-русски, другой изъяснялся только на половецком наречии.
Воинег представил послам князей и боярина Бронислава.
Послы сразу приосанились.
Тот, что знал русский, с надменным видом заговорил:
– Мой повелитель Бату-хан, внук Потрясателя Вселенной, говорит рязанскому князю на границе его земли: покорись мне и выдай десятую часть от имения своего и своих подданных. За это великий хан Бату почтит тебя своей милостью и позволит тебе стоять у стремени его коня.
Татарин умолк, выжидательно взирая на рязанского князя.
На скулах у Юрия Игоревича заходили желваки. Он с трудом сдержал гнев, рвущийся наружу. Какие-то вонючие узкоглазые нехристи, невесть откуда взявшиеся, будут условия ему ставить!
Тут еще Бронислав проговорил, с презрением глядя на послов:
– Что-то посланцы великого татарского хана одеты хуже наших смердов. Смех, да и только!
Юрий Игоревич сказал послам, что по реке Оке несколько русских князей владения имеют, мол, ему нужно до каждого из этих князей донести слова хана Батыя.
– На днях в Рязани соберутся все окрестные князья, – молвил послам Юрий Игоревич. – На общем совете князья примут единое решение: покориться хану Батыю или воевать с ним. О своем решении князья рязанские известят татарского хана.
Выслушав ответ Юрия Игоревича, татарские послы покинули Нузу.
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
– Татары – не половцы, сын мой, – мрачно проговорил Юрий Игоревич. – По слухам, Батыевы полчища многие земли прошли и нигде биты не бывали. В Диком поле татары не токмо половцев, но и саксин, и мордву, и черемисов под себя подмяли. Силища у Батыги несметная! В открытом поле нам одним Батыгу не одолеть.
До поздней ночи засиделись князья, обремененные тревогой за свои родовые уделы, на которые грозился обрушиться жестокий татарский хан.
Наутро Юрий Игоревич отправился в Нузу. С ним поехали Олег Игоревич, Всеволод Михайлович и Юрий Давыдович. Поехал с князьями и боярин Бронислав, который твердо решил находиться подле Юрия Игоревича в надежде, что тот при случае поможет ему отнять Саломею у Давыда Юрьевича, если она все-таки сбежала к нему.
Все дороги засыпало снегом, поэтому до Нузы князья добрались только под вечер.
В городке все было пронизано военной тревогой. На башнях стояла стража, сменявшаяся через каждые три часа. По приказу воеводы ратники обливали водой стену и вал крепости.
– На обледенелый-то вал нехристям взобраться будет труднее, – сказал Воинег Юрию Игоревичу.
– Верно мыслишь, воевода, – заметил Юрий Игоревич.
Князь стал расспрашивать Воинега про татар: далеко ли их стан и велика ли у них сила?
– Становища татарские находятся верстах в десяти отсюда, возле Черного леса, – молвил Воинег. – Посылал я дозорных в ту сторону, так из четверых всего один назад вернулся. По его словам, конные татары вокруг становищ так и рыскают. Стан у Батыги огромный, многие тыщи дымов. И коней вокруг пасется видимо-невидимо! Кони у татар такие, что сами добывают траву из-под снега.
– Ну, показывай нам посланцев хана Батыя, – сказал Юрий Игоревич, поднимаясь по ступенькам в дом воеводы.
Князья сняли с себя шубы и шапки, уселись кто на стул, кто на скамью в просторной горнице, на бревенчатых стенах которой висели щиты, мечи и топоры, а на полу была расстелена медвежья шкура.
Со двора долетали веселые голоса и громкий хохот дружинников, прибывших вместе с князьями из Рязани. Их веселили своими прибаутками ратники-острословы из дружины Воинега. Здесь, в тихом скучном мирке маленькой пограничной крепости, такие гости были в редкость.
В ожидании появления татарских послов князья негромко переговаривались между собой.
– Коль на Варлаама столь снегу навалило, то зима будет лютая и снежная, – молвил Юрий Давыдович. – На моей памяти такая же снежная зима была в год битвы на Калке.
– В позапрошлом году зима тоже выдалась на диво холодная, – сказал Олег Игоревич, борясь с зевотой.
В теплом помещении его стало клонить в сон.
– В позапрошлом году санный путь установился токмо в начале декабря, – промолвил Всеволод Михайлович.
– Много снегу – к урожаю, – заметил Юрий Игоревич. – Значит, будущей весной озимые хорошо уродятся.
– Хорошо бы, – обронил Олег Игоревич, – а то недороды замучили! То затяжные дожди весь хлеб на корню сгноят, то суховей из степи налетит…
Бронислав помалкивал, поглаживая свою темно-русую бороду, его мысли были о Саломее. Где же она скрывается?
Наконец в горницу вступили татарские послы, сопровождаемые Воинегом и двумя его ратниками.
Князья и Бронислав удивленно уставились на посланцев Батыя.
Послов было трое. Двое мужчин и женщина, настолько безобразная, что это невольно вызывало отвращение к ней.
На послах-мужчинах были короткие овечьи полушубки и штаны из толстой грубой ткани, заправленные в кожаные сапоги с загнутыми носками. На голове у них были островерхие шапки, отороченные мехом степной лисицы. Оба татарина были низкорослые и кривоногие, их темные раскосые глаза так и впились в сидящих перед ними князей.
Не успел Юрий Игоревич и рта раскрыть, как безобразная татарка, вся обвешанная амулетами из дерева и кости, вдруг затряслась, вытаращила глаза, как помешанная, и принялась совершать непонятные круговые движения руками, притопывая при этом ногами и изгибаясь всем телом. Растопыренные пальцы шаманки делали резкие хватающие движения.
Шаманка была одета в драный стеганый халат, настолько грязный, что было непонятно, какого он цвета. Черные волосы татарки были заплетены в две короткие косы, густо смазанные бараньим жиром. Ее лицо было размалевано красной охрой. Татарка скалила кривые желтые зубы, издавая непонятные хриплые звуки.
Оба татарина взирали на шаманку с нескрываемым почтением и даже слегка посторонились, дабы не мешать ей совершать свою дикую пляску.
Зрелище пританцовывающей перед ними грязной колдуньи не понравилось князьям, это отразилось у них на лицах.
Бронислав поморщился, почувствовав неприятный запах, исходящий от татарки.
Выплясывая и изгибаясь, шаманка приближалась все ближе и ближе к знатным русичам, тыча в их сторону растопыренными пальцами и страшно завывая.
– Слышь-ка, Воинег, убери от нас эту помешанную, – потеряв терпение, обратился к воеводе Юрий Игоревич.
– А ну-ка, молодцы, швырните-ка в снег старую ведьму! – кивнул своим воинам воевода.
Молодые ратники бесцеремонно схватили татарку за руки и выволокли за дверь. Ее возмущенный визг какое-то время был слышен во дворе, но вскоре стих, заглушенный громким хохотом княжеских гридней.
– С чем пожаловали? – неприветливо заговорил Юрий Игоревич, обращаясь к двум татарским мужам. – Выкладывайте!
Послы сняли свои мохнатые шапки и пожелали узнать, с кем они сейчас будут разговаривать. Один из послов неплохо говорил по-русски, другой изъяснялся только на половецком наречии.
Воинег представил послам князей и боярина Бронислава.
Послы сразу приосанились.
Тот, что знал русский, с надменным видом заговорил:
– Мой повелитель Бату-хан, внук Потрясателя Вселенной, говорит рязанскому князю на границе его земли: покорись мне и выдай десятую часть от имения своего и своих подданных. За это великий хан Бату почтит тебя своей милостью и позволит тебе стоять у стремени его коня.
Татарин умолк, выжидательно взирая на рязанского князя.
На скулах у Юрия Игоревича заходили желваки. Он с трудом сдержал гнев, рвущийся наружу. Какие-то вонючие узкоглазые нехристи, невесть откуда взявшиеся, будут условия ему ставить!
Тут еще Бронислав проговорил, с презрением глядя на послов:
– Что-то посланцы великого татарского хана одеты хуже наших смердов. Смех, да и только!
Юрий Игоревич сказал послам, что по реке Оке несколько русских князей владения имеют, мол, ему нужно до каждого из этих князей донести слова хана Батыя.
– На днях в Рязани соберутся все окрестные князья, – молвил послам Юрий Игоревич. – На общем совете князья примут единое решение: покориться хану Батыю или воевать с ним. О своем решении князья рязанские известят татарского хана.
Выслушав ответ Юрия Игоревича, татарские послы покинули Нузу.
Глава тринадцатая
Прощание
Слух о том, что у Черного леса стоит несметная татарская орда, быстро распространился по Рязани.
Пребрана чистила рыбу, когда услышала, как судачат об этом в сенях соседки, пришедшие к ее матери за солью. Материнский голос показался Пребране необычайно встревоженным. Пребрана вся обратилась в слух и не заметила, как порезала себе палец.
Вернувшаяся из сеней Васса увидела, что дочь стоит у стола бледная, зажав палец в кулаке. Васса сразу сообразила, в чем дело.
– Порезалась?
Пребрана молча кивнула.
– Потерпи, дочка. Сейчас перевяжу.
Васса живо отыскала кусок чистого тонкого полотна и разорвала его на узкие ленты. Обмыв порезанный палец дочери холодной водой, Васса произнесла заговор, останавливающий кровь, потом умело сделала перевязку.
Пребрана с тревогой в голосе спросила у матери:
– Неужто мунгалы до Рязани доберутся?
Глаза Вассы стали серьезными.
– Не пугайся, милая, – сказала она и погладила дочь по волосам. – Князья наши этого не допустят. А коль и дойдут мунгалы до Рязани, то ворваться в город они все равно не смогут, ибо валы и стены рязанские им не преодолеть. Ведь и половцы в былые времена не раз подступали к Рязани, но так ни с чем и уходили в свои степи.
За обедом Мирошка, наслушавшись на торжище разговоров про татар, завел речь о том же:
– Может, конечно, и так случиться, что промешкают князья наши, войско собирая, и татары под Рязанью объявятся. Токмо страшиться этого не стоит. – Мирошка ободряюще подмигнул жене и дочери. – Рязанские стены безбожным мунгалам не одолеть! Эти валы и стены возводил незабвенный князь Ростислав Ярославич, когда вышел из-под власти Чернигова и не желал склонять голову перед сильным в ту пору Муромом. Это было еще при моем прадеде, который сам валил деревья под срубы, на коих потом, засыпав их камнями, рязанцы возвели восточный и южный валы вокруг города. Столь высоких валов нету ни в Муроме, ни в Пронске, ни в Коломне. Сказывают, что в Суздале валы и то ниже рязанских. Вот так-то!
Мирошка отхлебнул из кружки квасу и горделивым голосом продолжил:
– При ратолюбивом князе Глебе Ростиславиче рязанцы дважды обновляли стены Рязани и перестраивали воротные башни. В те времена рязанцы постоянно враждовали с суздальцами. Мой дед, который всю жизнь с топором не расставался, помогал перестраивать те воротные башни. А при князе Игоре Глебовиче, помню, рязанцы целое лето всем миром углубляли рвы перед валами. Вынутой из рвов землей укрепляли вал вокруг детинца. Я тогда был молодой и работал за троих, – похвастался Мирошка.
– Так уж и за троих? – усомнилась Васса.
– Ну, за двоих! – насупился Мирошка.
Васса молча усмехнулась, тем самым выражая сомнение, что и на такое усердие ее супруг вряд ли был способен в молодые годы.
После обеда Пребрана вышла за ворота и столкнулась нос к носу со Стояной.
– Родион увидеться с тобой желает! – с ходу выпалила Стояна. – Уезжает он сегодня по воле князя в Чернигов! Беги скорее! Родион ждет тебя у часовни, близ женского монастыря.
Эта деревянная покосившаяся часовенка возле подворья женского монастыря была обычным местом свиданий Пребраны и Родиона.
Пребрана где бегом, где торопливым шагом добралась по узким улицам Рязани до бревенчатой монастырской стены, прошла вдоль нее, обогнув угловую башню, и вышла к древней часовне, увенчанной тесовой маковкой с православным крестом.
Родион, одетый по-дорожному, сидел на ступеньках у входа в часовню. Рядом стоял его рыжий конь, потряхивая гривой.
Увидев запыхавшуюся Пребрану, Родион бросился к ней.
Пребрана и не предполагала, что ее увлечение Родионом перерастет в столь сильную привязанность к нему. Прошедшие лето и осень были наполнены для Пребраны трепетной радостью именно по причине ее частых встреч с Родионом. Они уже без стеснения целовались друг с другом. А несколько дней назад Родион признался Пребране, что хочет взять ее в жены. Он собирался поговорить о засылке сватов со своими отцом и матерью…
– Уезжаешь? Надолго? – волнуясь, промолвила Пребрана, поцеловавшись с возлюбленным в уста. – К чему такая спешка?
– Орда татарская к землям нашим подвалила, так Юрий Игоревич рассылает гонцов к соседним князьям, уповая на их помощь, – сказал Родион, поправляя шапку на голове. – Мне велено добраться до Чернигова, передать грамотку тамошнему князю и призвать домой Ингваря Игоревича, который пребывает с дружиной в Чернигове и не ведает о напасти татарской. Князь повелел мне скакать без передышки, лучшего коня мне дали. Однако при любой спешке путь до Чернигова займет дней шесть, не меньше. А обратный путь будет еще более долгим, ибо обратно я с воинством Ингваря Игоревича проследую.
– Стало быть, долго не увидимся, – с грустной улыбкой обронила Пребрана, уткнувшись лицом в широкую грудь Родиона.
– Я буду думать о тебе в дороге и там, в Чернигове, горлица моя, – ласково проговорил Родион, мягко обняв Пребрану за плечи. – Вот увидишь, разлука мигом пролетит!
– Ты успел поговорить с отцом-матерью о… нашей свадьбе? – Пребрана заглянула в глаза Родиону.
– Успел, но лишь с матерью, а с отцом поговорю после возвращения из Чернигова, – ответил Родион. – Матушка одобрила мой выбор.
– Я тоже буду вспоминать тебя каждый день, – с улыбкой сказала Пребрана, хотя на душе у нее было горько.
Ее рука заботливо поправляла отвороты Родионова полушубка.
Родион потянулся губами к устам Пребраны. Она с готовностью отдалась его поцелую.
Их страстные лобзания прервала стая голубей, прилетевшая из-за бревенчатой монастырской стены на крышу часовни.
Родион поднял голову и пронзительно свистнул.
Голубиная стая, хлопая крыльями и распушив хвосты, взмыла высоко вверх сизо-белым облаком. Описывая круг в небесной синеве, голуби стремительно летели над заснеженными крышами домов и куполами церквей.
– Эх, мне бы их крылья! – мечтательно произнес Родион. – Я живо слетал бы до Чернигова и обратно!
Однако боярин Твердислав выступил резко против женитьбы сына на простолюдинке.
– Ты бы еще на дворовой девке жениться надумал, сын мой! – негодовал Твердислав. – Вот к чему привели все эти хороводы и прыганья через костер по вечерам! Иль боярских дочерей вокруг мало, что ты таращишь глаза на девок безродных, у коих из приданого лишь сарафан да лента?
Мать Родиона, неплохо знавшая Пребрану, попробовала было заступиться за нее:
– Отец Пребраны не из бедных, он приданое за дочерью дать может.
– Да что он может?! – скривился Твердислав. – Иль не ведомо мне, чем он занимается! Небось игрушек настругает полный короб, вот и все приданое, прости, Господи!
– Я на Пребране не из-за приданого жениться хочу, – нахмурившись, промолвил Родион. – Люба она мне.
– Коль люба, значит, обождешь год-другой, – властно сказал сыну Твердислав. – Я в твои годы тоже быстро влюблялся, но и остывал вовремя.
Твердислав многозначительно постучал костяшками пальцев по лбу сына:
– А ты, дурень, сразу жениться!
Утешением Родиону было лишь то, что мать в этом деле была на его стороне. Пребрана ей очень нравилась. Боярыня Феофания сразу распознала своим женским оком, что красивая и статная Пребрана, с широкими бедрами и налитой грудью, может нарожать красивых и крепких деток. Да и почтения от невестки-простолюдинки к имовитой свекрови будет больше, нежели от иной избалованной боярышни.
Поэтому Феофания незаметно шепнула сыну, чтобы он не вешал нос и не порывал отношений с Пребраной. Мол, она придумает, как заставить боярина Твердислава изменить свое отношение к возлюбленной Родиона.
Пребрана чистила рыбу, когда услышала, как судачат об этом в сенях соседки, пришедшие к ее матери за солью. Материнский голос показался Пребране необычайно встревоженным. Пребрана вся обратилась в слух и не заметила, как порезала себе палец.
Вернувшаяся из сеней Васса увидела, что дочь стоит у стола бледная, зажав палец в кулаке. Васса сразу сообразила, в чем дело.
– Порезалась?
Пребрана молча кивнула.
– Потерпи, дочка. Сейчас перевяжу.
Васса живо отыскала кусок чистого тонкого полотна и разорвала его на узкие ленты. Обмыв порезанный палец дочери холодной водой, Васса произнесла заговор, останавливающий кровь, потом умело сделала перевязку.
Пребрана с тревогой в голосе спросила у матери:
– Неужто мунгалы до Рязани доберутся?
Глаза Вассы стали серьезными.
– Не пугайся, милая, – сказала она и погладила дочь по волосам. – Князья наши этого не допустят. А коль и дойдут мунгалы до Рязани, то ворваться в город они все равно не смогут, ибо валы и стены рязанские им не преодолеть. Ведь и половцы в былые времена не раз подступали к Рязани, но так ни с чем и уходили в свои степи.
За обедом Мирошка, наслушавшись на торжище разговоров про татар, завел речь о том же:
– Может, конечно, и так случиться, что промешкают князья наши, войско собирая, и татары под Рязанью объявятся. Токмо страшиться этого не стоит. – Мирошка ободряюще подмигнул жене и дочери. – Рязанские стены безбожным мунгалам не одолеть! Эти валы и стены возводил незабвенный князь Ростислав Ярославич, когда вышел из-под власти Чернигова и не желал склонять голову перед сильным в ту пору Муромом. Это было еще при моем прадеде, который сам валил деревья под срубы, на коих потом, засыпав их камнями, рязанцы возвели восточный и южный валы вокруг города. Столь высоких валов нету ни в Муроме, ни в Пронске, ни в Коломне. Сказывают, что в Суздале валы и то ниже рязанских. Вот так-то!
Мирошка отхлебнул из кружки квасу и горделивым голосом продолжил:
– При ратолюбивом князе Глебе Ростиславиче рязанцы дважды обновляли стены Рязани и перестраивали воротные башни. В те времена рязанцы постоянно враждовали с суздальцами. Мой дед, который всю жизнь с топором не расставался, помогал перестраивать те воротные башни. А при князе Игоре Глебовиче, помню, рязанцы целое лето всем миром углубляли рвы перед валами. Вынутой из рвов землей укрепляли вал вокруг детинца. Я тогда был молодой и работал за троих, – похвастался Мирошка.
– Так уж и за троих? – усомнилась Васса.
– Ну, за двоих! – насупился Мирошка.
Васса молча усмехнулась, тем самым выражая сомнение, что и на такое усердие ее супруг вряд ли был способен в молодые годы.
После обеда Пребрана вышла за ворота и столкнулась нос к носу со Стояной.
– Родион увидеться с тобой желает! – с ходу выпалила Стояна. – Уезжает он сегодня по воле князя в Чернигов! Беги скорее! Родион ждет тебя у часовни, близ женского монастыря.
Эта деревянная покосившаяся часовенка возле подворья женского монастыря была обычным местом свиданий Пребраны и Родиона.
Пребрана где бегом, где торопливым шагом добралась по узким улицам Рязани до бревенчатой монастырской стены, прошла вдоль нее, обогнув угловую башню, и вышла к древней часовне, увенчанной тесовой маковкой с православным крестом.
Родион, одетый по-дорожному, сидел на ступеньках у входа в часовню. Рядом стоял его рыжий конь, потряхивая гривой.
Увидев запыхавшуюся Пребрану, Родион бросился к ней.
Пребрана и не предполагала, что ее увлечение Родионом перерастет в столь сильную привязанность к нему. Прошедшие лето и осень были наполнены для Пребраны трепетной радостью именно по причине ее частых встреч с Родионом. Они уже без стеснения целовались друг с другом. А несколько дней назад Родион признался Пребране, что хочет взять ее в жены. Он собирался поговорить о засылке сватов со своими отцом и матерью…
– Уезжаешь? Надолго? – волнуясь, промолвила Пребрана, поцеловавшись с возлюбленным в уста. – К чему такая спешка?
– Орда татарская к землям нашим подвалила, так Юрий Игоревич рассылает гонцов к соседним князьям, уповая на их помощь, – сказал Родион, поправляя шапку на голове. – Мне велено добраться до Чернигова, передать грамотку тамошнему князю и призвать домой Ингваря Игоревича, который пребывает с дружиной в Чернигове и не ведает о напасти татарской. Князь повелел мне скакать без передышки, лучшего коня мне дали. Однако при любой спешке путь до Чернигова займет дней шесть, не меньше. А обратный путь будет еще более долгим, ибо обратно я с воинством Ингваря Игоревича проследую.
– Стало быть, долго не увидимся, – с грустной улыбкой обронила Пребрана, уткнувшись лицом в широкую грудь Родиона.
– Я буду думать о тебе в дороге и там, в Чернигове, горлица моя, – ласково проговорил Родион, мягко обняв Пребрану за плечи. – Вот увидишь, разлука мигом пролетит!
– Ты успел поговорить с отцом-матерью о… нашей свадьбе? – Пребрана заглянула в глаза Родиону.
– Успел, но лишь с матерью, а с отцом поговорю после возвращения из Чернигова, – ответил Родион. – Матушка одобрила мой выбор.
– Я тоже буду вспоминать тебя каждый день, – с улыбкой сказала Пребрана, хотя на душе у нее было горько.
Ее рука заботливо поправляла отвороты Родионова полушубка.
Родион потянулся губами к устам Пребраны. Она с готовностью отдалась его поцелую.
Их страстные лобзания прервала стая голубей, прилетевшая из-за бревенчатой монастырской стены на крышу часовни.
Родион поднял голову и пронзительно свистнул.
Голубиная стая, хлопая крыльями и распушив хвосты, взмыла высоко вверх сизо-белым облаком. Описывая круг в небесной синеве, голуби стремительно летели над заснеженными крышами домов и куполами церквей.
– Эх, мне бы их крылья! – мечтательно произнес Родион. – Я живо слетал бы до Чернигова и обратно!
* * *
Родион не сказал всей правды Пребране, не желая расстраивать ее в миг разлуки. У него накануне состоялся разговор с отцом о засылке сватов в дом отца Пребраны.Однако боярин Твердислав выступил резко против женитьбы сына на простолюдинке.
– Ты бы еще на дворовой девке жениться надумал, сын мой! – негодовал Твердислав. – Вот к чему привели все эти хороводы и прыганья через костер по вечерам! Иль боярских дочерей вокруг мало, что ты таращишь глаза на девок безродных, у коих из приданого лишь сарафан да лента?
Мать Родиона, неплохо знавшая Пребрану, попробовала было заступиться за нее:
– Отец Пребраны не из бедных, он приданое за дочерью дать может.
– Да что он может?! – скривился Твердислав. – Иль не ведомо мне, чем он занимается! Небось игрушек настругает полный короб, вот и все приданое, прости, Господи!
– Я на Пребране не из-за приданого жениться хочу, – нахмурившись, промолвил Родион. – Люба она мне.
– Коль люба, значит, обождешь год-другой, – властно сказал сыну Твердислав. – Я в твои годы тоже быстро влюблялся, но и остывал вовремя.
Твердислав многозначительно постучал костяшками пальцев по лбу сына:
– А ты, дурень, сразу жениться!
Утешением Родиону было лишь то, что мать в этом деле была на его стороне. Пребрана ей очень нравилась. Боярыня Феофания сразу распознала своим женским оком, что красивая и статная Пребрана, с широкими бедрами и налитой грудью, может нарожать красивых и крепких деток. Да и почтения от невестки-простолюдинки к имовитой свекрови будет больше, нежели от иной избалованной боярышни.
Поэтому Феофания незаметно шепнула сыну, чтобы он не вешал нос и не порывал отношений с Пребраной. Мол, она придумает, как заставить боярина Твердислава изменить свое отношение к возлюбленной Родиона.
Глава четырнадцатая
Замысел Юрия Игоревича
По возвращении из Нузы Юрий Игоревич вновь собрал всех князей на совет. На этот раз княжеское собрание было более многочисленное, поскольку в Рязань прибыли из дальних приокских городов сыновья Ингваря Игоревича. Из Коломны приехал Роман Ингваревич, а из Ростиславля и Перевитска – Глеб и Олег Ингваревичи. Из Михайловска прибыл Кир Михайлович, младший брат пронского князя. Из Ольгова приехал Давыд Юрьевич.
Поначалу князья, обсуждая условия Батыя, подбадривали друг друга смелыми речами. Мол, татары такие же степняки, как и половцы, чего их страшиться? Против объединенных русских ратей половцы даже в большом числе никогда выстоять не могли, не устоят и татары.
Однако воинственный пыл рязанских князей разом поостыл, когда рязанский гонец привез ответ от суздальского князя.
Послание князя Георгия было устным.
– Князь Георгий велит рязанским князьям крепко стоять против татар, – сказал гонец. – Подмога от него не замедлит подойти, как только суздальская рать возвратится из Киева.
В гриднице повисла долгая, гнетущая пауза.
– В зимнюю-то пору суздальская рать из Киева до Владимира два месяца добираться будет, – проворчал Всеволод Михайлович, нарушив тягостное молчание собравшихся князей.
– Что делать будем, други? – обратился к собравшимся Юрий Игоревич, жестом руки повелев гонцу удалиться.
– Надо первыми напасть на татар! – пылко воскликнул Федор Юрьевич. – Помощи нам ждать неоткуда, поэтому нужно действовать самим!
Федора Юрьевича поддержал Роман Ингваревич, такой же горячий и бесстрашный:
– Чем сиднем сидеть, братья, лучше попытать счастья в битве.
Начались бурные споры: князья помоложе рвались в битву, князья постарше предлагали пересидеть беду за стенами городов, так как без суздальцев рязанское войско вряд ли сможет потягаться с татарами в открытом поле.
– Ясно, что не все города наши смогут выдержать долгую осаду, но какие-то все едино выстоят и сберегут в своих стенах наших ратников и множество прочего люда, – молвил Всеволод Михайлович. – А ежели ударим на татар, то зараз все наше воинство погубим и сами поляжем бесславно, оставив Рязань и прочие грады без защиты.
С пронским князем согласился его брат Глеб Михайлович, а также муромский князь.
Князья ждали, что скажет Юрий Игоревич, за которым было старшинство родовое и вотчинное.
– Отбиваться от нехристей каждому в одиночку глупо, – сказал Юрий Игоревич. – Нам нужно полки купно держать, ибо это какая-никакая, но сила. Время нам надо выгадать, братья. В Чернигов к брату Ингварю я послал уже гонца. Ингварь медлить не будет, сразу двинет к нам на помощь. Может, и черниговцев с собой приведет. Сегодня же отправлю во Владимир другого гонца, познатнее и посмелее в речах. Нужно любой ценой выпросить хоть какую-то подмогу у князя Георгия! – Сжав кулак, Юрий Игоревич пристукнул им по подлокотнику своего княжеского трона.
– Батый вряд ли станет долго ждать нашего ответа на свои условия, – заметил Олег Игоревич. – Не забывай, брат, татарам до Рязани всего-то день пути!
– А мы придержим Батыя у нашего порубежья, – с хитрым прищуром промолвил Юрий Игоревич. – Тем временем гонцы наши успеют добраться до Чернигова и Владимира.
– Как это придержим? – не понял Олег Игоревич.
У прочих князей в глазах был тот же вопрос.
– Отправим к Батыю посольство с дарами, – после короткой паузы заговорил Юрий Игоревич. – Послы наши станут бить поклоны Батыге и лить льстивую патоку в его поганые уши. Пусть Батый уверится в том, что князья рязанские готовы признать его власть. Надо такой пыли напустить в глаза Батыге, чтобы он поверил в то, будто русичей одними угрозами одолеть можно.
– Без толку все это! – проворчал Роман Ингваревич. – Не верю я, что Батыгу слащавыми речами умаслить можно. Батыга прошел со своей ордой многие страны, наверняка сталкивался уже и с хитростями, и с коварством.
– Да и кого послать на такое дело? – озадаченно проговорил Олег Игоревич. – Я вот за это не возьмусь. Не могу я перед нехристями спину гнуть.
– И я не могу, – вставил Глеб Михайлович.
– Я тоже на это не гожусь, – отозвался Всеволод Михайлович.
– И я не гожусь! – решительно заявил Кир Михайлович.
– К Батыю поедет мой старший сын, – заявил Юрий Игоревич.
Федор Юрьевич аж вздрогнул от услышанного!
– За что мне такая немилость, отец? – возмутился он. – Не гожусь я для этого! Не говаривал я угодливых речей и не собираюсь!
– Придется, сын мой! – строго и непреклонно произнес Юрий Игоревич. – Для спасения Рязани ныне одной храбрости мало, надо еще разум и хитрость употребить.
– Брат, не посылал бы ты Федора с посольством, – сказал Олег Игоревич. – Испортит он все дело! Езжай сам к Батыю.
– В том-то и задумка, что сначала с Батыем должен мой сын встретиться, – промолвил Юрий Игоревич. – Батый, конечно же, спросит у Федора, почто сам князь рязанский не приехал к нему на поклон. Федор на это скажет, мол, князь рязанский собирает дань, дабы не с пустыми руками прибыть в стан татарский. Как вернется Федор от Батыя, тогда и я к татарскому хану поеду. Нам ведь важнее время выиграть.
– А коль Батыга оставит Федора у себя в заложниках, что тогда? – спросил Всеволод Михайлович.
– Что ж, посидит мой сын в заложниках, покуда я с Батыем договариваться буду, – ответил Юрий Игоревич.
– Гордыню свою, Федор, запрячь в себя поглубже, не к месту она теперь. В стане татарском длинных речей не молви. За тебя все скажут мои думные бояре Патрикей Федосеич и Любомир Захарич, они вместе с тобой поедут. Пусть Батыга увидит в тебе тихоню непутевого, заранее на все согласного. Ну, не хмурь брови-то! Слушай, что говорю! Нам ныне не до взбрыкиваний, помни об этом.
– Ладно, – хмуро произнес Федор, – уразумел я.
– Теперь главное, сынок, – добавил Юрий Игоревич, – по сторонам поглядывай. Велик ли стан у Батыя, где шатры стоят, где возы. Как одеты мунгалы, как вооружены. В каком состоянии их кони – все примечай. Для нас это сгодится, когда на Батыгу в лоб пойдем. Смекаешь?
Федор молча кивнул.
– Толмачом с тобой поедет мой сокольничий половчин Сентяк, – сказал сыну Юрий Игоревич. – Сентяк и степи знает, и на многих степных наречиях изъясняться умеет.
– Можно, я возьму с собой Апоницу? – промолвил Федор. – Он будет мне вместо оберега.
– Возьми, – кивнул Юрий Игоревич. – Пестун твой воин бывалый. И мне спокойнее будет.
Дружинник Апоница находился при Федоре с малых лет, обучая его ратному умению. За годы отрочества Федор так свыкся с Апоницей, что, возмужав, оставил его при себе на правах друга и телохранителя.
На другой день ранним утром с княжеского подворья выехало трое саней-розвальней, запряженных тройками крепких лошадей. Этот маленький обоз сопровождали пятнадцать всадников. Впереди на буланом коне ехал Федор Юрьевич в коротком меховом полушубке и собольей шапке. Рядом с Федором, чуть приотстав, уверенно правил вороным жеребцом плечистый одноглазый бородач в шапке с лисьей опушкой, надвинутой на самые брови. На нем поверх кольчуги был надет полушубок, сшитый из медвежьей шкуры. Это был Апоница.
Небольшой отряд промчался по заснеженным сонным улицам Рязани, лишь скрип полозьев и глухой топот копыт нарушали чуткую предрассветную тишину.
Было свежо и безветренно.
Из лошадиных ноздрей валил густой пар.
За городскими воротами тянулся санный путь мимо дремлющих деревенек и темных перелесков, теряясь в заснеженной дали. Это была дорога в Дикое поле.
Отъехав с полверсты, Федор остановил коня и бросил прощальный взгляд на Рязань. Он сдернул с головы шапку и перекрестился на блестящие купола Спасо-Преображенского собора, возвышавшиеся над бревенчатыми крепостными стенами и возносившие золоченые кресты к низкому хмурому небу, в котором уже занимался бледный зимний день.
«Пособи, Господь-Вседержитель, вынести все предначертанное мне судьбой!» – подумал Федор.
Апоница, тоже осадивший коня, широко зевнул, перекрестив при этом свой рот.
Поначалу князья, обсуждая условия Батыя, подбадривали друг друга смелыми речами. Мол, татары такие же степняки, как и половцы, чего их страшиться? Против объединенных русских ратей половцы даже в большом числе никогда выстоять не могли, не устоят и татары.
Однако воинственный пыл рязанских князей разом поостыл, когда рязанский гонец привез ответ от суздальского князя.
Послание князя Георгия было устным.
– Князь Георгий велит рязанским князьям крепко стоять против татар, – сказал гонец. – Подмога от него не замедлит подойти, как только суздальская рать возвратится из Киева.
В гриднице повисла долгая, гнетущая пауза.
– В зимнюю-то пору суздальская рать из Киева до Владимира два месяца добираться будет, – проворчал Всеволод Михайлович, нарушив тягостное молчание собравшихся князей.
– Что делать будем, други? – обратился к собравшимся Юрий Игоревич, жестом руки повелев гонцу удалиться.
– Надо первыми напасть на татар! – пылко воскликнул Федор Юрьевич. – Помощи нам ждать неоткуда, поэтому нужно действовать самим!
Федора Юрьевича поддержал Роман Ингваревич, такой же горячий и бесстрашный:
– Чем сиднем сидеть, братья, лучше попытать счастья в битве.
Начались бурные споры: князья помоложе рвались в битву, князья постарше предлагали пересидеть беду за стенами городов, так как без суздальцев рязанское войско вряд ли сможет потягаться с татарами в открытом поле.
– Ясно, что не все города наши смогут выдержать долгую осаду, но какие-то все едино выстоят и сберегут в своих стенах наших ратников и множество прочего люда, – молвил Всеволод Михайлович. – А ежели ударим на татар, то зараз все наше воинство погубим и сами поляжем бесславно, оставив Рязань и прочие грады без защиты.
С пронским князем согласился его брат Глеб Михайлович, а также муромский князь.
Князья ждали, что скажет Юрий Игоревич, за которым было старшинство родовое и вотчинное.
– Отбиваться от нехристей каждому в одиночку глупо, – сказал Юрий Игоревич. – Нам нужно полки купно держать, ибо это какая-никакая, но сила. Время нам надо выгадать, братья. В Чернигов к брату Ингварю я послал уже гонца. Ингварь медлить не будет, сразу двинет к нам на помощь. Может, и черниговцев с собой приведет. Сегодня же отправлю во Владимир другого гонца, познатнее и посмелее в речах. Нужно любой ценой выпросить хоть какую-то подмогу у князя Георгия! – Сжав кулак, Юрий Игоревич пристукнул им по подлокотнику своего княжеского трона.
– Батый вряд ли станет долго ждать нашего ответа на свои условия, – заметил Олег Игоревич. – Не забывай, брат, татарам до Рязани всего-то день пути!
– А мы придержим Батыя у нашего порубежья, – с хитрым прищуром промолвил Юрий Игоревич. – Тем временем гонцы наши успеют добраться до Чернигова и Владимира.
– Как это придержим? – не понял Олег Игоревич.
У прочих князей в глазах был тот же вопрос.
– Отправим к Батыю посольство с дарами, – после короткой паузы заговорил Юрий Игоревич. – Послы наши станут бить поклоны Батыге и лить льстивую патоку в его поганые уши. Пусть Батый уверится в том, что князья рязанские готовы признать его власть. Надо такой пыли напустить в глаза Батыге, чтобы он поверил в то, будто русичей одними угрозами одолеть можно.
– Без толку все это! – проворчал Роман Ингваревич. – Не верю я, что Батыгу слащавыми речами умаслить можно. Батыга прошел со своей ордой многие страны, наверняка сталкивался уже и с хитростями, и с коварством.
– Да и кого послать на такое дело? – озадаченно проговорил Олег Игоревич. – Я вот за это не возьмусь. Не могу я перед нехристями спину гнуть.
– И я не могу, – вставил Глеб Михайлович.
– Я тоже на это не гожусь, – отозвался Всеволод Михайлович.
– И я не гожусь! – решительно заявил Кир Михайлович.
– К Батыю поедет мой старший сын, – заявил Юрий Игоревич.
Федор Юрьевич аж вздрогнул от услышанного!
– За что мне такая немилость, отец? – возмутился он. – Не гожусь я для этого! Не говаривал я угодливых речей и не собираюсь!
– Придется, сын мой! – строго и непреклонно произнес Юрий Игоревич. – Для спасения Рязани ныне одной храбрости мало, надо еще разум и хитрость употребить.
– Брат, не посылал бы ты Федора с посольством, – сказал Олег Игоревич. – Испортит он все дело! Езжай сам к Батыю.
– В том-то и задумка, что сначала с Батыем должен мой сын встретиться, – промолвил Юрий Игоревич. – Батый, конечно же, спросит у Федора, почто сам князь рязанский не приехал к нему на поклон. Федор на это скажет, мол, князь рязанский собирает дань, дабы не с пустыми руками прибыть в стан татарский. Как вернется Федор от Батыя, тогда и я к татарскому хану поеду. Нам ведь важнее время выиграть.
– А коль Батыга оставит Федора у себя в заложниках, что тогда? – спросил Всеволод Михайлович.
– Что ж, посидит мой сын в заложниках, покуда я с Батыем договариваться буду, – ответил Юрий Игоревич.
* * *
Юрий Игоревич такими словами напутствовал сына перед трудным и опасным делом:– Гордыню свою, Федор, запрячь в себя поглубже, не к месту она теперь. В стане татарском длинных речей не молви. За тебя все скажут мои думные бояре Патрикей Федосеич и Любомир Захарич, они вместе с тобой поедут. Пусть Батыга увидит в тебе тихоню непутевого, заранее на все согласного. Ну, не хмурь брови-то! Слушай, что говорю! Нам ныне не до взбрыкиваний, помни об этом.
– Ладно, – хмуро произнес Федор, – уразумел я.
– Теперь главное, сынок, – добавил Юрий Игоревич, – по сторонам поглядывай. Велик ли стан у Батыя, где шатры стоят, где возы. Как одеты мунгалы, как вооружены. В каком состоянии их кони – все примечай. Для нас это сгодится, когда на Батыгу в лоб пойдем. Смекаешь?
Федор молча кивнул.
– Толмачом с тобой поедет мой сокольничий половчин Сентяк, – сказал сыну Юрий Игоревич. – Сентяк и степи знает, и на многих степных наречиях изъясняться умеет.
– Можно, я возьму с собой Апоницу? – промолвил Федор. – Он будет мне вместо оберега.
– Возьми, – кивнул Юрий Игоревич. – Пестун твой воин бывалый. И мне спокойнее будет.
Дружинник Апоница находился при Федоре с малых лет, обучая его ратному умению. За годы отрочества Федор так свыкся с Апоницей, что, возмужав, оставил его при себе на правах друга и телохранителя.
На другой день ранним утром с княжеского подворья выехало трое саней-розвальней, запряженных тройками крепких лошадей. Этот маленький обоз сопровождали пятнадцать всадников. Впереди на буланом коне ехал Федор Юрьевич в коротком меховом полушубке и собольей шапке. Рядом с Федором, чуть приотстав, уверенно правил вороным жеребцом плечистый одноглазый бородач в шапке с лисьей опушкой, надвинутой на самые брови. На нем поверх кольчуги был надет полушубок, сшитый из медвежьей шкуры. Это был Апоница.
Небольшой отряд промчался по заснеженным сонным улицам Рязани, лишь скрип полозьев и глухой топот копыт нарушали чуткую предрассветную тишину.
Было свежо и безветренно.
Из лошадиных ноздрей валил густой пар.
За городскими воротами тянулся санный путь мимо дремлющих деревенек и темных перелесков, теряясь в заснеженной дали. Это была дорога в Дикое поле.
Отъехав с полверсты, Федор остановил коня и бросил прощальный взгляд на Рязань. Он сдернул с головы шапку и перекрестился на блестящие купола Спасо-Преображенского собора, возвышавшиеся над бревенчатыми крепостными стенами и возносившие золоченые кресты к низкому хмурому небу, в котором уже занимался бледный зимний день.
«Пособи, Господь-Вседержитель, вынести все предначертанное мне судьбой!» – подумал Федор.
Апоница, тоже осадивший коня, широко зевнул, перекрестив при этом свой рот.
Глава пятнадцатая
Послы рязанские
Моисей не знал, радоваться ему или печалиться, узнав от рыжеволосого толмача, что отныне он и Яков будут служить славному хану Кюлькану. Моисея и Якова перевезли из ставки хана Бури в другой татарский стан, расположенный в двух верстах к югу.
– Повезло нам, младень, – сказал Яков Моисею. – Хан Кюлькан молод и горяч. Он непременно вперед рваться будет. Его тумен в татарском войске головной, как и тумен хана Бури. Хан Кюлькан наперед Батыя в русские земли вступит, а нам это на руку. – Яков подмигнул Моисею: – Как увидим наши леса, так и удерем от нехристей узкоглазых! В лесу-то мунгалы не столь прытки, как в степи.
Оказалось, что хан Кюлькан знает половецкий язык. Юный чингизид часто приглашал Моисея в свой шатер и расспрашивал его про обычаи русичей, про их вооружение и военную тактику. Моисей проникся невольной симпатией к хану Кюлькану, который держался с ним как с равным. Кюлькан угощал Моисея пловом и арзой – водкой из овечьего молока. Однажды хан Кюлькан позволил даже Моисею заночевать в своей юрте, желая побеседовать с ним еще и перед сном.
Каждый день конные разведчики мунгалов отправлялись в сторону приокских лесов.
По вечерам хан Кюлькан с помощью Моисея сверял данные своих лазутчиков с картой, нарисованной на желтом пергаменте. Это была карта окраинных русских земель. На пергаменте яркими китайскими красками были нанесены извилистые прожилки рек, широкие массивы лесов и непроходимые болота. Были отмечены все города и многие деревни Рязанского княжества.
Иногда для уточнения составляемой карты хан Кюлькан приглашал и Якова, но проку от него было мало. Яков лишь однажды в своей жизни побывал на Оке и то добрался только до Мурома, который стоит в окском низовье. Зато Яков прекрасно знал волжский речной путь и дороги, ведущие от Волги к главным городам Владимиро-Суздальского княжества.
Хан Кюлькан держал при себе Якова с расчетом, что тот может пригодиться ему, когда татарская конница через рязанские земли выйдет в Залесскую Русь.
Как-то поутру Яков растолкал спящего Моисея и взволнованным голосом сообщил ему, что в татарский стан прибыли послы от рязанского князя.
– Повезло нам, младень, – сказал Яков Моисею. – Хан Кюлькан молод и горяч. Он непременно вперед рваться будет. Его тумен в татарском войске головной, как и тумен хана Бури. Хан Кюлькан наперед Батыя в русские земли вступит, а нам это на руку. – Яков подмигнул Моисею: – Как увидим наши леса, так и удерем от нехристей узкоглазых! В лесу-то мунгалы не столь прытки, как в степи.
Оказалось, что хан Кюлькан знает половецкий язык. Юный чингизид часто приглашал Моисея в свой шатер и расспрашивал его про обычаи русичей, про их вооружение и военную тактику. Моисей проникся невольной симпатией к хану Кюлькану, который держался с ним как с равным. Кюлькан угощал Моисея пловом и арзой – водкой из овечьего молока. Однажды хан Кюлькан позволил даже Моисею заночевать в своей юрте, желая побеседовать с ним еще и перед сном.
Каждый день конные разведчики мунгалов отправлялись в сторону приокских лесов.
По вечерам хан Кюлькан с помощью Моисея сверял данные своих лазутчиков с картой, нарисованной на желтом пергаменте. Это была карта окраинных русских земель. На пергаменте яркими китайскими красками были нанесены извилистые прожилки рек, широкие массивы лесов и непроходимые болота. Были отмечены все города и многие деревни Рязанского княжества.
Иногда для уточнения составляемой карты хан Кюлькан приглашал и Якова, но проку от него было мало. Яков лишь однажды в своей жизни побывал на Оке и то добрался только до Мурома, который стоит в окском низовье. Зато Яков прекрасно знал волжский речной путь и дороги, ведущие от Волги к главным городам Владимиро-Суздальского княжества.
Хан Кюлькан держал при себе Якова с расчетом, что тот может пригодиться ему, когда татарская конница через рязанские земли выйдет в Залесскую Русь.
Как-то поутру Яков растолкал спящего Моисея и взволнованным голосом сообщил ему, что в татарский стан прибыли послы от рязанского князя.