— У вас самая восхитительная грудь в мире, — сказал Арман с чарующей улыбкой. — А нежный молочный оттенок кожи так изысканно контрастирует с зеленью ожерелья. Я в высшей степени польщен тем, что вы мне позволили, просто подавлен вашей щедростью!
— В самом деле. — Ивонна все еще проявляла недовольство тем, что единственным откликом на ее обнаженные прелести были слова. — Но он, я вижу, ничуть не подавлен, — тут она впервые сжала предмет упрека всей ладонью и принялась поглаживать быстрыми, нервными движениями.
— Дорогая Ивонна, вы ставите меня в трудное положение, — пробормотал Арман, пытаясь сохранить видимость спокойствия, хотя прикосновения Ивонны вызывали в нем сладострастную дрожь. — Всего минуту назад вы утверждали, что тот член тела, который вы держите в руках, не видит различий между красавицей-аристократкой и ее толстой кухаркой, что он одинаково рад войти и к непривлекательной, и к восхитительной женщине. Если бы у меня хватило дерзости признаться, что эта часть моего тела испытывает сумасшедшее желание проникнуть в вас, вы можете подумать, что в моем теперешнем состоянии мне сгодится любая, кто бы ни согласился, пусть даже ваша кухарка. И вы смертельно оскорбитесь…
— Что вы! — воскликнула Ивонна. — Ведь я знаю, что вы пришли в это состояние-, увидев мою грудь, значит, вы хотите любви именно со мной. Не беспокойтесь: я поняла вас правильно.
Арман затруднился дать оценку ее логике, но охотно согласился, что именно прелестная грудь Ивонны вызвала в нем страсть к ней — и лишь к ней одной.
— Разумеется, я знаю, какое впечатление производит моя грудь на мужчин, — Ивонна продолжала невозмутимо гладить Армана. — Я открыла ее для вас, и вот мы видим этот член вашего тела, увенчанный пурпурной диадемой, в наилучшей форме. Вы так взволнованы тем, что я показала вам, что он достиг полной длины и толщины и стал твердым, как ручка от метелки.
— Он еще не в самой полной силе, Ивонна, но… приближается к ней, — легкая дрожь наслаждения пробежала по животу Армана — Лучше всего он бывает тогда, когда сокрушительный экстаз заставляет его сжаться и выплеснуть свою радость. Но стоит ли вашим прекрасным карим глазам видеть это — куда большее удовольствие вы можете испытать иным способом.
— Ах, вы и в самом деле настолько самонадеянны, что считаете себя достойным самой интимной дружбы со мной? — Ивонна медленно провела кончиком языка по ярким губам.
— Вы одна вправе решать, кто этого достоин. — Арман по-прежнему с огромным трудом сохранял беззаботный вид, но чувствовал, что вот-вот выйдет из роли и будет умолять Ивонну о снисхождении.
— Я еще не решила окончательно, что с вами делать, Арман… — Ему показалось, что дыхание Ивонны участилось, а щеки слегка порозовели.
Как бы то ни было, он протянул руку и принялся ласкать ее груди, перекатывая между пальцами их торчащие кончики. Ивонна не оттолкнула его и не воспротивилась, когда он, наклонившись, коснулся их языком Услышав ее вздох, он просунул ладонь меж ее бедер и стал их ласкать сквозь тонкий шифон. Вскоре она задрожала от удовольствия и рука Армана устремилась под одежду, но тут Ивонна прошептала: «Подожди минутку!»
Он выпрямился и смотрел с бешено бьющимся сердцем, как Ивонна расстегивает две пуговицы сбоку у пояса брюк. Подцепив длинными пальцами белоснежные трусики, Ивонна спустила их вместе с брюками до щиколоток безупречно гладких ног — и Арман громко вздохнул от восхищения. Вскочив с кресла, он опустился на одно колено на ковре и снял с ног Ивонны мягкие туфельки, а потом помог ей освободиться от упавшей одежды.
Колени ее по-прежнему были плотно сжаты, так что Арман мог видеть лишь завитки каштановых волос под животом, где сходились бедра. Взяв в ладони оба колена, он решительно их раздвинул, открывая главное сокровище Ивонны. Кудряшки подлинней, чем у сестры, отметил он про себя, а вид продолговатых темно-розовых лепестков заставил его судорожно вздохнуть от вожделения. Ивонна застыла на миг, позволяя созерцать себя, а затем подняла босую ступню с высоким подъемом; пальцы с ноготками, сияющими алым лаком, потерлись о лафет трепещущего орудия страсти.
— Погляди-ка, он еще окреп, как только я избавилась от трусиков. Но больше он уж, верно, не станет?
— Станет, — нетерпеливо выдохнул Арман. — Когда войдет в тебя! Тогда ты почувствуешь всю его мощь — и испытаешь блаженство!
Эти слова еще больше возбудили Ивонну. Дыхание ее участилось, рот приоткрылся, а веки томно опустились. Арман поднес к губам ее ступню, держа за щиколотку, и перецеловал все пальчики. Едва он отпустил ее, Ивонна сжала обеими босыми ступнями его истомившегося дружка и стала медленно водить вверх-вниз.
— Когда войдет в меня? — переспросила она, удивленно приподняв тонкие брови. — Но об этом я ничего не говорила. Я еще не решила насчет вас, Арман. С чего вы взяли, что вам будет позволено затолкать в меня столь заурядный на вид предмет?
— Заурядный?! Минуту назад ты сказала, что находишь его потрясающим.
Ивонна повела плечами, груди встрепенулись.
— Может быть, я что-то такое и сказала из вежливости, но вы наверняка не так наивны, чтобы верить всему, что говорится. Прошу вас уяснить, что я повидала предостаточно таких мужских игрушек и знаю, о чем говорю. Надо отдать вам должное, ваша — несколько больше средних размеров, но это еще ничего не значит.
— Ваши слова напомнили мне о моем дяде Анри, — мягко сказал Арман, вздрагивая от прикосновения босых ног Ивонны. — Думаю, вам приходилось с ним встречаться. Он большой знаток вин. Завяжите ему глаза и дайте всего один глоток из бутылки без этикетки — он безошибочно назовет местность виноградник и срок выдержки. Увы, за годы прилежного дегустирования он сделался настоящим экспертом, но утратил способность наслаждаться вином. Его внимание приковано к определению вкусовых оттенков и сравнению с другими винами, которые ему приходилось пробовать. Он пьет вино без удовольствия.
— По-моему, ваша игрушка еще подросла, — заметила Ивонна, никак не откликнувшись на эту маленькую притчу. — Вы расписали мне, какой вы превосходный любовник, и я, естественно, хочу посмотреть на то, что — как вы рассчитываете — должна буду принять в себя. Я привыкла иметь все самое лучшее, так что не рассчитывайте меня провести. Если я, паче чаяния, пойду на риск и разрешу вам продолжить, я вправе рассчитывать на подтверждение ваших обещаний.
— С величайшим удовольствием, — пробормотал Арман. — Вам не придется жалеть.
Он раздвинул ее щиколотки и, стоя на коленях, приблизился к Ивонне настолько, что самая нетерпеливая часть его тела дерзко уперлась в ее теплый живот. Его руки скользнули вверх, к раскинутым бедрам, и он хотел было уже вонзиться в нее, но Ивонна прикрыла рукой темно-каштановые завитки, преграждая ему путь.
— Только не так, — сказала она строго. — Это плохое начало, Арман. Я люблю наслаждаться ощущением мужского тела на мне, лежа на спине. Возможно, я покажусь старомодной в этом пристрастии — я слышала, современные девицы предпочитают распластать мужчину на постели, а самой усесться сверху. Но я не люблю таких вещей. Полнее всего я ощущаю себя женщиной, когда сильный мужчина подминает меня под себя, когда он лежит между моих ног, и я вся в его власти.
Повернувшись, Ивонна растянулась во весь рост на белом кресле. Руки она заложила за голову, словно в знак полной капитуляции, но стройные ноги по-прежнему были плотно сжаты. Арман поднялся на ноги, снял синий в полоску пиджак и галстук-бабочку — для удобства в предстоящей сладостной битве. Ивонна улыбалась ему, но не нежной улыбкой женщины, ждущей, когда любовник возьмет ее в объятия и вознесет к вершинам наслаждения. То было вежливое выражение ободрения, с каким женщина смотрит на продавца, помогающего ей примерять туфельки.
Увидев, что Арман готов к атаке и сжимает в руке свое несокрушимое орудие с побагровевшей обнажившейся головкой, Ивонна нарочито медленно развела бедра. Арман смотрел, как они расходятся в стороны на белом атласе. Постепенно все открылось его взгляду: вначале темно-каштановое руно, затем нежный пах, где волосы росли не так густо, и наконец продолговатый желобок в ее плоти. Он всхлипнул от восторга, а ноги продолжали раздвигаться, сантиметр за сантиметром…
Гибкость Ивонны в позе любви поразила его: она развела ноги шире, чем он полагал возможным для любой женщины, кроме танцовщицы канкана из Фоли-Бержер или цирковой акробатки. Когда колени Ивонны оказались на уровне краев кресла, она спустила на пол босые ступни. Арман опустился на колени между ее раздвинутых бедер, почти потеряв голову при виде удлиненных розовых губ, так широко раскрытых в этом положении, что хорошо был виден секретный бутон, влажный и набухший.
Больше Ивонна не рассуждала о том, достоин ли Арман войти в этот приют любовного томления. «Иди ко мне, — прошептала она, — ты же за этим сюда явился!» Разумеется, она ошибалась — утром, придя к ней с визитом, Арман был далек от мысли заняться с ней любовью, но Ивонна в своей самоуверенности считала, что первейшей жизненной целью любого красивого мужчины должно быть поклонение ей и стремление овладеть ею. Но сейчас Арман вовсе не собирался оспаривать ее убеждений — в мгновение ока он оказался на ней и нетерпеливой рукой направил свое оружие.
— О! — вскрикнула Ивонна, когда его натиск достиг цели, но, было ли это выражением удивления, неодобрения или удовольствия, Арман не мог понять. Только что Ивонна настаивала на том, что предпочитает, лежа на спине, принимать на себя тяжесть мужчины, чтобы отдаться ему во власть, — но в следующее мгновение произошло нечто совсем иное. Раскрывшись невероятно широко и вобрав его в себя, она подняла с пола стройные ноги и сомкнула их на спине Армана словно стальной капкан, так что в действительности именно он оказался беспомощным пленником.
Она двигалась под ним, жаркое лоно охватывало его напряженную плоть и скользило вдоль быстрыми, нервными толчками. Арман немедленно включился в действие, погружаясь и выходя обратно, но тут Ивонна плотнее стиснула ноги у него на пояснице и руки на лопатках, так что он оказался обездвижен. Ивонна удерживала его; живот Армана прижимался к ее животу, а его грудь расплющивала ее твердые соски. «Лежи тихо, Арман!» — отрывисто прикрикнула она.
Он мог разомкнуть объятие только силой, потому не оставалось ничего иного, как повиноваться, пока Ивонна, находясь внизу, делала с ним все, что хотела. Не то чтобы это было важно — результат был тот же самый, как если бы Арман был активным партнером, а она оставалась пассивной.
Чувства Армана уже вознеслись в бурном крещендо, приближаясь к апогею, когда вдруг его поразило выражение лица Ивонны. Взгляд ее темно-карих глаз остекленел, губы растянулись в неподвижной холодной усмешке; она, очевидно, не осознавала, где находится и с кем.
Оргазм Ивонны наступил легко и быстро. Лицо свела судорога, рот раскрылся так широко, что улыбка превратилась в гримасу, обнажая все зубы, руки стиснули Армана так что он едва не задохнулся. Она мостиком выгнула над креслом узкую спину, увлекая Армана в себя на предельную глубину — ощущение было столь пронзительным, что он немедленно излил в нее свою страсть.
Но наслаждение Ивонны миновало так же быстро, как пришло. Она развела руки, сжимавшие Армана, и, взяв его запястье, повернула так, чтобы взглянуть на часы. Он еще содрогался в последних волнах экстаза, когда она оттолкнула его от себя.
— Я не думала, что прошло столько времени! — Она выскользнула из-под него с проворством, выдававшим немалый опыт. Арман повернулся на спину и, нацелившись в потолок все еще напряженным, мокрым клинком, стал наблюдать, как Ивонна, стоя спиной к нему и демонстрируя упругую маленькую попку, надевает белье.
— Не пойму, к чему такая спешка?
— Потому что в час дня у меня завтрак с герцогиней де Бомарше и еще несколькими друзьями — и всего пятнадцать минут на то, чтобы восстановить разрушения, произведенные вами, наложить новый макияж и одеться, прежде чем я исчезну!
— Жаль, что мне не удалось удержать ваш интерес ко мне дольше нескольких мгновений, — ответил Арман с величайшим неудовольствием, вставая, чтобы застегнуть брюки и повязать галстук.
— Что? Не говорите глупостей, Арман, — это было очень мило.
— И только? — он был взбешен ее бесцеремонностью. — В таком случае не стану вас больше задерживать.
Он дошел уже до середины салона, надевая на ходу пиджак и дрожа от негодования, когда Ивонна догнала его и остановила, обвив руками его шею. Она успела надеть трусики и сорочку, но пижаму держала в руке; он ощутил на щеке мягкое прикосновение шифона.
— Не будьте же таким обидчивым, мой дорогой, иначе нам никогда не стать добрыми друзьями. Сожалею, что мне приходится так быстро покинуть вас, когда мы только начали узнавать друг друга, но об этом завтраке я договорилась больше недели назад, и было бы в высшей степени невежливо отказываться перед самой встречей. Вы ведь понимаете?
Она стояла так близко, что Арман чувствовал кончики ее грудей под тонкой сорочкой и вдыхал ароматное тепло ее тела, смешанное с запахом дорогих духов. Это так раздразнило его чувства, что он не смог удержаться. Он просунул руку под сорочку и захватил пригоршней теплую плоть ее живота, движимый отчасти желанием, но отчасти и гневом. Вслед за тем его рука проникла в трусики, нащупала густое руно и стала ласкать влажные лепестки.
— Нет… мне в самом деле нужно идти, — прошептала Ивонна, касаясь губами его щеки. — Я опоздаю из-за вас.
Но пальцы продолжали свое дело в скользком тепле устья, и Ивонна, выгибая тело, прильнула к нему животом.
— Вы не должны… — но босые ноги на ковре приняли позицию, словно подсказывающую Арману, что он должен.
И он продолжил: стоя на белом пушистом ковре посреди салона, поимел Ивонну (как отметил позже с большим удовлетворением) точно так же, как она имела его на шезлонге. Искусными пальцами он дразнил секретный бутончик, а она вздыхала, прислонясь к нему, с затуманенным взглядом прижималась щекой к его щеке. Потом, гораздо скорее, чем он ожидал, негромко вскрикнула и обмякла. Но лишь на мгновение — почти тут же она шагнула прочь и стала надевать брюки.
— Я приеду к вам сразу после завтрака. — Она послала Арману улыбку, которая могла означать и прохладное расположение, и вежливую отстраненность. — Ждите меня после трех.
Направляясь к Елисейским полям в поисках подходящего ресторанчика, Арман, однако, был не в восторге от того, как провел утро. Ивонна была из тех бесцеремонных женщин, которые беззастенчиво используют мужчин для удовлетворения своих потребностей, даже не скрывая этого, — и Арман значил для нее так же мало, как и сотня других, с которыми она занималась любовью. Сотня? Быть может, и тысяча — кто знает…
Арману удалось отчасти восстановить справедливость, когда он рукой довел Ивонну до экстаза и при этом наблюдал за выражением ее лица, но обида до сих пор не проходила. И дело было не только в Ивонне, хищнически овладевшей им с той же беззаботностью, с какою она выкуривала сигарету.
В конце концов он пришел к глубоко обескуражившему его выводу, что судьба его — быть жертвой злокозненных женщин. Прекрасная внешность, модный гардероб, наконец, талант в любовной игре — увы, все эти качества, похоже, меньше способствовали успеху Армана у хорошеньких женщин, чем его беззащитность. Стоило соблазнительнице бросить взгляд на него — и она уже знала, что этого мужчину можно использовать как угодно, достаточно обнажить перед ним свой бюст и разрешить целовать его.
Ивонна употребила его, чтобы поразвлечься часок перед завтраком. Ее сестра Мадлен употребила Армана для мести мужу. Арман этого долго не понимал; лишь известие, что она провела ночь с Пьером-Луи, открыло ему глаза. Сюзетта искала замену Пьеру-Луи, у которого была на содержании. И Доминика тоже использовала мужчин для своих целей… правда, с ней было так весело, что ее можно простить. А все прежние подруги, обожаемые Арманом и уверявшие, что обожают его?
Эти мысли раздосадовали Армана — как всякий мужчина, он хотел быть любимым за свои достоинства. Когда в середине дня Ивонна приехала к нему на квартиру, она была в приподнятом настроении после превосходного завтрака и беседы со своими знатными друзьями. Арман пребывал в совершенно ином расположении духа. Мрачные размышления о том, что он из-за собственных пристрастий становится легкой добычей женщин, приводили его в циничное настроение.
«Если они таковы, — сказал он себе, — что ж, тем хуже для них! Я буду поступать, как они: брать, ничего не давая!»
Преисполнившись хладнокровия, Арман с бесстрастной вежливостью поцеловал руку Ивонны, будто они не виделись давным-давно, а нынешнего утра вовсе не было, будто никогда Ивонна не раздевалась перед ним в собственной гостиной и он не наслаждался ее стройным телом. Арман помог ей снять пальто с меховым воротником и, ни слова не говоря, повел прямо в спальню.
Для завтрака с герцогиней Ивонна оделась в короткое простое платье из серовато-зеленого бархата, с узкими рукавами, украшенными кружевом, и глубоким декольте, подчеркивающим замечательную стройность ее фигуры. Неяркий тон материи оживляли плоские пуговицы из слоновой кости, тянувшиеся в ряд от выреза до кромки платья. Другим украшением служили подобранные в пару брошки в виде больших бабочек. Бриллиантовые насекомые с глазами-изумрудами присели на остриях ее сосков.
Она снисходительно наблюдала, как Арман снимает пиджак; яркие губы приоткрылись, чтобы сделать замечание о недостатке тонкости и неуместной прямолинейности. Но колкость так и осталась у нее на губах, а лицо приняло негодующее выражение — Арман, наклонившись, подхватил ее под коленки и бросил навзничь в изножье кровати.
— Что вы делаете, черт побери? — вскричала она, вмиг утратив сдержанность, когда Арман втиснулся между ее ног. Игнорируя кокетливую застежку платья, он попросту задрал подол. Белые атласные трусики Ивонна сменила на прозрачные черные.
— Дорогая, вы надели для меня самое потрясающее белье, — Арман не обращал внимания на возгласы протеста, гладя бедра Ивонны над краем черных шелковых чулок — Как шикарно оно выглядит!
Чтобы удержать Ивонну в беспомощном положении на спине, он поднял ее ноги кверху и, обхватив их одной рукой, крепко прижал к груди. Она отчаянно стремилась освободиться, выкрикивая ругательства; от усилий ее маленькая круглая шляпка слетела с волос и покатилась по постели. Не обращая внимания на крики, Арман подтянул ее ноги еще выше, приподняв ей зад, и стащил с нее хорошенькие трусики.
Держа Ивонну за щиколотки, он забавлялся с ней, медленно разводя ее ноги, так что его восхищенному взору открывались темные завитки и розовые губки, и еще медленнее сдвигая вновь. Когда он опять обнажил ее прелести, Ивонна крикнула, покраснев от злости:
— Не смейте, прекратите немедленно!
— Ах, вам не терпится увидеть орудие вашего и моего наслаждения, — крепко обнимая одной рукой ее ноги, Арман расстегнул и спустил брюки. Его возбужденный приятель рванулся вперед с такой прытью, что мигом Уперся в нежные ляжки Ивонны.
— Нет! — задыхалась она, но Арман, придерживая ее за щиколотки, снова слегка раздвинул ей ноги, чтобы продемонстрировать свою выпирающую гордость.
— Сегодня утром, у вас на шезлонге, я был поражен великолепной грацией, с которой вы раздвигали для меня ноги. Я должен еще раз увидеть, как вы это делаете.
Медленно-медленно — разумеется, против воли Ивонны, продолжавшей сопротивляться, он разводил ее ноги, размышляя, как далеко можно зайти, чтобы не разорвать ее пополам. Руки Армана, сжимавшие ее щиколотки, уже были раскинуты до предела на уровне плеч, а Ивонна все еще не выказывала признаков страдания, хотя вид у нее был до предела возмущенный. В этой позе тонкие лепестки ее цветка широко раскрылись; Арман, согнув колени и наклонившись, приблизил к ним пурпурную головку. Медленный толчок — и он очутился внутри, а Ивонна издала пронзительный вопль протеста.
— Утром вы говорили, что обожаете лежать на спине, в беспомощном положении, — заметил Арман, проталкиваясь глубже, — ну как, Ивонна, сейчас вы чувствуете себя достаточно беспомощной?
Она попыталась согнуть ноги и прикрыть уязвимое место, но Арман силой удерживал их выпрямленными.
— У вас очень красивые ноги, — пробормотал он, медленно сводя их вместе, — длинные и восхитительной формы. А эти стройные бедра, продолговатые икры и тонкие щилотки! Нежный цвет вашей кожи, просвечивающей сквозь шелк, — ах, это само совершенство!
— Пустите же меня, — взмолилась Ивонна. Комплименты несколько умерили ее ярость. — Пустите, и тогда мы останемся друзьями.
— О, мы непременно останемся друзьями, — заверил Арман. — Разве кто-нибудь когда-нибудь так любил ваши ноги, Ивонна? Не мне ли принадлежит честь быть первым?
Вряд ли они сознавали, насколько комичное зрелище оба представляли собой в тот момент: Арман в спущенных до щиколоток брюках, с голым задом, судорожно пляшущим над ее нежным лоном, и Ивонна, обнаженная от талии до верхнего края чулок, с беззащитными ягодицами, прижатыми к животу Армана, с ногами, задранными по обе стороны его головы. Выше пояса ее тайные прелести были скромно прикрыты облегающим платьем с бриллиантовыми брошками. Широко раскрытые руки были стиснуты в кулаки: все происходило не так, как ей было угодно.
Арман объявил о своем намерении заняться любовью с ее ногами, — каким бы странным не казалось это намерение. И в самом Деле, прикосновения к скользкому шелку чулок неимоверно возбуждали его. Повернув голову, он жадно припал губами к тонкому черному шелку, и Ивонна сквозь ткань ощутила на икре его влажный язык.
— Вы с ума сошли! Пустите меня, извращенец!
Тихо застонав от наслаждения, Арман усилил свои ритмические толчки, наращивая темп и заставляя ноги Ивонны вздрагивать отзываясь на его порывы. Сняв с нее остроносую черную туфельку, он поднес к лицу ступню Ивонны и осыпал ее поцелуями сквозь легкий шелк. Возбуждение Армана грозило перейти в безумие, пылающий живот еще сильней прижался к упругим ягодицам Ивонны, движения стали неистовыми.
— О Ивонна, любовь моя! — выдохнул он в последнем усилии.
— Нет! — взвизгнула она, видя, что Арман на грани экстаза. — Не смей! Я так не хочу!
Но протест ее опоздал, даже если бы Арман пожелал внять ему. Содрогаясь и пылая, он вонзался в нежную плоть с широко раскрытыми невидящими глазами. Он уже не понимал, в чьем теле находится — Ивонны ли, Мадлен или какой-то другой женщины…
— Боже мой! — с отвращением простонала Ивонна, но не успели замереть ее слова, как глаза Армана закатились, тело забилось в конвульсиях, а горячий рот впился в ее правую ступню. — Боже!.. — повторила она, на этот раз совсем по-другому, потому что оргазм Армана немедленно поверг все ее существо в экстаз, заставив извиваться на постели.
Отдышавшись, Арман снова сжал ее щиколотки, разводя ноги на всю ширину, чтобы полюбоваться своим длинным мокрым орудием, все еще наполовину погруженным в розовое отверстие. Ивонна подняла голову, тоже разглядывая то место, где сливались их тела, но на ее хорошеньком личике читалось одно лишь неудовольствие.
— Все было, по-моему, очень мило, — небрежно бросил Арман, повторяя ее слова, сказанные утром.
— Грязное животное! — Голос Ивонны мог бы сковать льдом целую реку. Она попробовала высвободиться, но Арман не отпустил ее, и она оставила попытки.
— Я любил вашу правую ножку, и это было восхитительно. Прежде чем вас отпустить, я доставлю себе удовольствие и займусь любовью с ее сестричкой — поступить иначе было бы просто невежливо. Но до этого сделаю с вами кое-что еще.
Он выпрямился, извлекая из Ивонны свое обмякшее орудие, зажал ее колени под мышками и запустил в нее пальцы, лаская секретный бутончик.
— Нет! — вырвалось у нее. — Сегодня утром вы уже проделали это со мной…
— И это было восхитительно, — ответил он, погружая пальцы во влажную чашечку цветка. Ивонна задрожала всем телом. — И я намерен несколько раз получить ваш маленький ответ на мою заботу, прежде чем займусь левой ногой. Лежите смирно и наслаждайтесь, Ивонна. Все равно вы не в состоянии меня отвергнуть.
Прихоти рассудка
— В самом деле. — Ивонна все еще проявляла недовольство тем, что единственным откликом на ее обнаженные прелести были слова. — Но он, я вижу, ничуть не подавлен, — тут она впервые сжала предмет упрека всей ладонью и принялась поглаживать быстрыми, нервными движениями.
— Дорогая Ивонна, вы ставите меня в трудное положение, — пробормотал Арман, пытаясь сохранить видимость спокойствия, хотя прикосновения Ивонны вызывали в нем сладострастную дрожь. — Всего минуту назад вы утверждали, что тот член тела, который вы держите в руках, не видит различий между красавицей-аристократкой и ее толстой кухаркой, что он одинаково рад войти и к непривлекательной, и к восхитительной женщине. Если бы у меня хватило дерзости признаться, что эта часть моего тела испытывает сумасшедшее желание проникнуть в вас, вы можете подумать, что в моем теперешнем состоянии мне сгодится любая, кто бы ни согласился, пусть даже ваша кухарка. И вы смертельно оскорбитесь…
— Что вы! — воскликнула Ивонна. — Ведь я знаю, что вы пришли в это состояние-, увидев мою грудь, значит, вы хотите любви именно со мной. Не беспокойтесь: я поняла вас правильно.
Арман затруднился дать оценку ее логике, но охотно согласился, что именно прелестная грудь Ивонны вызвала в нем страсть к ней — и лишь к ней одной.
— Разумеется, я знаю, какое впечатление производит моя грудь на мужчин, — Ивонна продолжала невозмутимо гладить Армана. — Я открыла ее для вас, и вот мы видим этот член вашего тела, увенчанный пурпурной диадемой, в наилучшей форме. Вы так взволнованы тем, что я показала вам, что он достиг полной длины и толщины и стал твердым, как ручка от метелки.
— Он еще не в самой полной силе, Ивонна, но… приближается к ней, — легкая дрожь наслаждения пробежала по животу Армана — Лучше всего он бывает тогда, когда сокрушительный экстаз заставляет его сжаться и выплеснуть свою радость. Но стоит ли вашим прекрасным карим глазам видеть это — куда большее удовольствие вы можете испытать иным способом.
— Ах, вы и в самом деле настолько самонадеянны, что считаете себя достойным самой интимной дружбы со мной? — Ивонна медленно провела кончиком языка по ярким губам.
— Вы одна вправе решать, кто этого достоин. — Арман по-прежнему с огромным трудом сохранял беззаботный вид, но чувствовал, что вот-вот выйдет из роли и будет умолять Ивонну о снисхождении.
— Я еще не решила окончательно, что с вами делать, Арман… — Ему показалось, что дыхание Ивонны участилось, а щеки слегка порозовели.
Как бы то ни было, он протянул руку и принялся ласкать ее груди, перекатывая между пальцами их торчащие кончики. Ивонна не оттолкнула его и не воспротивилась, когда он, наклонившись, коснулся их языком Услышав ее вздох, он просунул ладонь меж ее бедер и стал их ласкать сквозь тонкий шифон. Вскоре она задрожала от удовольствия и рука Армана устремилась под одежду, но тут Ивонна прошептала: «Подожди минутку!»
Он выпрямился и смотрел с бешено бьющимся сердцем, как Ивонна расстегивает две пуговицы сбоку у пояса брюк. Подцепив длинными пальцами белоснежные трусики, Ивонна спустила их вместе с брюками до щиколоток безупречно гладких ног — и Арман громко вздохнул от восхищения. Вскочив с кресла, он опустился на одно колено на ковре и снял с ног Ивонны мягкие туфельки, а потом помог ей освободиться от упавшей одежды.
Колени ее по-прежнему были плотно сжаты, так что Арман мог видеть лишь завитки каштановых волос под животом, где сходились бедра. Взяв в ладони оба колена, он решительно их раздвинул, открывая главное сокровище Ивонны. Кудряшки подлинней, чем у сестры, отметил он про себя, а вид продолговатых темно-розовых лепестков заставил его судорожно вздохнуть от вожделения. Ивонна застыла на миг, позволяя созерцать себя, а затем подняла босую ступню с высоким подъемом; пальцы с ноготками, сияющими алым лаком, потерлись о лафет трепещущего орудия страсти.
— Погляди-ка, он еще окреп, как только я избавилась от трусиков. Но больше он уж, верно, не станет?
— Станет, — нетерпеливо выдохнул Арман. — Когда войдет в тебя! Тогда ты почувствуешь всю его мощь — и испытаешь блаженство!
Эти слова еще больше возбудили Ивонну. Дыхание ее участилось, рот приоткрылся, а веки томно опустились. Арман поднес к губам ее ступню, держа за щиколотку, и перецеловал все пальчики. Едва он отпустил ее, Ивонна сжала обеими босыми ступнями его истомившегося дружка и стала медленно водить вверх-вниз.
— Когда войдет в меня? — переспросила она, удивленно приподняв тонкие брови. — Но об этом я ничего не говорила. Я еще не решила насчет вас, Арман. С чего вы взяли, что вам будет позволено затолкать в меня столь заурядный на вид предмет?
— Заурядный?! Минуту назад ты сказала, что находишь его потрясающим.
Ивонна повела плечами, груди встрепенулись.
— Может быть, я что-то такое и сказала из вежливости, но вы наверняка не так наивны, чтобы верить всему, что говорится. Прошу вас уяснить, что я повидала предостаточно таких мужских игрушек и знаю, о чем говорю. Надо отдать вам должное, ваша — несколько больше средних размеров, но это еще ничего не значит.
— Ваши слова напомнили мне о моем дяде Анри, — мягко сказал Арман, вздрагивая от прикосновения босых ног Ивонны. — Думаю, вам приходилось с ним встречаться. Он большой знаток вин. Завяжите ему глаза и дайте всего один глоток из бутылки без этикетки — он безошибочно назовет местность виноградник и срок выдержки. Увы, за годы прилежного дегустирования он сделался настоящим экспертом, но утратил способность наслаждаться вином. Его внимание приковано к определению вкусовых оттенков и сравнению с другими винами, которые ему приходилось пробовать. Он пьет вино без удовольствия.
— По-моему, ваша игрушка еще подросла, — заметила Ивонна, никак не откликнувшись на эту маленькую притчу. — Вы расписали мне, какой вы превосходный любовник, и я, естественно, хочу посмотреть на то, что — как вы рассчитываете — должна буду принять в себя. Я привыкла иметь все самое лучшее, так что не рассчитывайте меня провести. Если я, паче чаяния, пойду на риск и разрешу вам продолжить, я вправе рассчитывать на подтверждение ваших обещаний.
— С величайшим удовольствием, — пробормотал Арман. — Вам не придется жалеть.
Он раздвинул ее щиколотки и, стоя на коленях, приблизился к Ивонне настолько, что самая нетерпеливая часть его тела дерзко уперлась в ее теплый живот. Его руки скользнули вверх, к раскинутым бедрам, и он хотел было уже вонзиться в нее, но Ивонна прикрыла рукой темно-каштановые завитки, преграждая ему путь.
— Только не так, — сказала она строго. — Это плохое начало, Арман. Я люблю наслаждаться ощущением мужского тела на мне, лежа на спине. Возможно, я покажусь старомодной в этом пристрастии — я слышала, современные девицы предпочитают распластать мужчину на постели, а самой усесться сверху. Но я не люблю таких вещей. Полнее всего я ощущаю себя женщиной, когда сильный мужчина подминает меня под себя, когда он лежит между моих ног, и я вся в его власти.
Повернувшись, Ивонна растянулась во весь рост на белом кресле. Руки она заложила за голову, словно в знак полной капитуляции, но стройные ноги по-прежнему были плотно сжаты. Арман поднялся на ноги, снял синий в полоску пиджак и галстук-бабочку — для удобства в предстоящей сладостной битве. Ивонна улыбалась ему, но не нежной улыбкой женщины, ждущей, когда любовник возьмет ее в объятия и вознесет к вершинам наслаждения. То было вежливое выражение ободрения, с каким женщина смотрит на продавца, помогающего ей примерять туфельки.
Увидев, что Арман готов к атаке и сжимает в руке свое несокрушимое орудие с побагровевшей обнажившейся головкой, Ивонна нарочито медленно развела бедра. Арман смотрел, как они расходятся в стороны на белом атласе. Постепенно все открылось его взгляду: вначале темно-каштановое руно, затем нежный пах, где волосы росли не так густо, и наконец продолговатый желобок в ее плоти. Он всхлипнул от восторга, а ноги продолжали раздвигаться, сантиметр за сантиметром…
Гибкость Ивонны в позе любви поразила его: она развела ноги шире, чем он полагал возможным для любой женщины, кроме танцовщицы канкана из Фоли-Бержер или цирковой акробатки. Когда колени Ивонны оказались на уровне краев кресла, она спустила на пол босые ступни. Арман опустился на колени между ее раздвинутых бедер, почти потеряв голову при виде удлиненных розовых губ, так широко раскрытых в этом положении, что хорошо был виден секретный бутон, влажный и набухший.
Больше Ивонна не рассуждала о том, достоин ли Арман войти в этот приют любовного томления. «Иди ко мне, — прошептала она, — ты же за этим сюда явился!» Разумеется, она ошибалась — утром, придя к ней с визитом, Арман был далек от мысли заняться с ней любовью, но Ивонна в своей самоуверенности считала, что первейшей жизненной целью любого красивого мужчины должно быть поклонение ей и стремление овладеть ею. Но сейчас Арман вовсе не собирался оспаривать ее убеждений — в мгновение ока он оказался на ней и нетерпеливой рукой направил свое оружие.
— О! — вскрикнула Ивонна, когда его натиск достиг цели, но, было ли это выражением удивления, неодобрения или удовольствия, Арман не мог понять. Только что Ивонна настаивала на том, что предпочитает, лежа на спине, принимать на себя тяжесть мужчины, чтобы отдаться ему во власть, — но в следующее мгновение произошло нечто совсем иное. Раскрывшись невероятно широко и вобрав его в себя, она подняла с пола стройные ноги и сомкнула их на спине Армана словно стальной капкан, так что в действительности именно он оказался беспомощным пленником.
Она двигалась под ним, жаркое лоно охватывало его напряженную плоть и скользило вдоль быстрыми, нервными толчками. Арман немедленно включился в действие, погружаясь и выходя обратно, но тут Ивонна плотнее стиснула ноги у него на пояснице и руки на лопатках, так что он оказался обездвижен. Ивонна удерживала его; живот Армана прижимался к ее животу, а его грудь расплющивала ее твердые соски. «Лежи тихо, Арман!» — отрывисто прикрикнула она.
Он мог разомкнуть объятие только силой, потому не оставалось ничего иного, как повиноваться, пока Ивонна, находясь внизу, делала с ним все, что хотела. Не то чтобы это было важно — результат был тот же самый, как если бы Арман был активным партнером, а она оставалась пассивной.
Чувства Армана уже вознеслись в бурном крещендо, приближаясь к апогею, когда вдруг его поразило выражение лица Ивонны. Взгляд ее темно-карих глаз остекленел, губы растянулись в неподвижной холодной усмешке; она, очевидно, не осознавала, где находится и с кем.
Оргазм Ивонны наступил легко и быстро. Лицо свела судорога, рот раскрылся так широко, что улыбка превратилась в гримасу, обнажая все зубы, руки стиснули Армана так что он едва не задохнулся. Она мостиком выгнула над креслом узкую спину, увлекая Армана в себя на предельную глубину — ощущение было столь пронзительным, что он немедленно излил в нее свою страсть.
Но наслаждение Ивонны миновало так же быстро, как пришло. Она развела руки, сжимавшие Армана, и, взяв его запястье, повернула так, чтобы взглянуть на часы. Он еще содрогался в последних волнах экстаза, когда она оттолкнула его от себя.
— Я не думала, что прошло столько времени! — Она выскользнула из-под него с проворством, выдававшим немалый опыт. Арман повернулся на спину и, нацелившись в потолок все еще напряженным, мокрым клинком, стал наблюдать, как Ивонна, стоя спиной к нему и демонстрируя упругую маленькую попку, надевает белье.
— Не пойму, к чему такая спешка?
— Потому что в час дня у меня завтрак с герцогиней де Бомарше и еще несколькими друзьями — и всего пятнадцать минут на то, чтобы восстановить разрушения, произведенные вами, наложить новый макияж и одеться, прежде чем я исчезну!
— Жаль, что мне не удалось удержать ваш интерес ко мне дольше нескольких мгновений, — ответил Арман с величайшим неудовольствием, вставая, чтобы застегнуть брюки и повязать галстук.
— Что? Не говорите глупостей, Арман, — это было очень мило.
— И только? — он был взбешен ее бесцеремонностью. — В таком случае не стану вас больше задерживать.
Он дошел уже до середины салона, надевая на ходу пиджак и дрожа от негодования, когда Ивонна догнала его и остановила, обвив руками его шею. Она успела надеть трусики и сорочку, но пижаму держала в руке; он ощутил на щеке мягкое прикосновение шифона.
— Не будьте же таким обидчивым, мой дорогой, иначе нам никогда не стать добрыми друзьями. Сожалею, что мне приходится так быстро покинуть вас, когда мы только начали узнавать друг друга, но об этом завтраке я договорилась больше недели назад, и было бы в высшей степени невежливо отказываться перед самой встречей. Вы ведь понимаете?
Она стояла так близко, что Арман чувствовал кончики ее грудей под тонкой сорочкой и вдыхал ароматное тепло ее тела, смешанное с запахом дорогих духов. Это так раздразнило его чувства, что он не смог удержаться. Он просунул руку под сорочку и захватил пригоршней теплую плоть ее живота, движимый отчасти желанием, но отчасти и гневом. Вслед за тем его рука проникла в трусики, нащупала густое руно и стала ласкать влажные лепестки.
— Нет… мне в самом деле нужно идти, — прошептала Ивонна, касаясь губами его щеки. — Я опоздаю из-за вас.
Но пальцы продолжали свое дело в скользком тепле устья, и Ивонна, выгибая тело, прильнула к нему животом.
— Вы не должны… — но босые ноги на ковре приняли позицию, словно подсказывающую Арману, что он должен.
И он продолжил: стоя на белом пушистом ковре посреди салона, поимел Ивонну (как отметил позже с большим удовлетворением) точно так же, как она имела его на шезлонге. Искусными пальцами он дразнил секретный бутончик, а она вздыхала, прислонясь к нему, с затуманенным взглядом прижималась щекой к его щеке. Потом, гораздо скорее, чем он ожидал, негромко вскрикнула и обмякла. Но лишь на мгновение — почти тут же она шагнула прочь и стала надевать брюки.
— Я приеду к вам сразу после завтрака. — Она послала Арману улыбку, которая могла означать и прохладное расположение, и вежливую отстраненность. — Ждите меня после трех.
Направляясь к Елисейским полям в поисках подходящего ресторанчика, Арман, однако, был не в восторге от того, как провел утро. Ивонна была из тех бесцеремонных женщин, которые беззастенчиво используют мужчин для удовлетворения своих потребностей, даже не скрывая этого, — и Арман значил для нее так же мало, как и сотня других, с которыми она занималась любовью. Сотня? Быть может, и тысяча — кто знает…
Арману удалось отчасти восстановить справедливость, когда он рукой довел Ивонну до экстаза и при этом наблюдал за выражением ее лица, но обида до сих пор не проходила. И дело было не только в Ивонне, хищнически овладевшей им с той же беззаботностью, с какою она выкуривала сигарету.
В конце концов он пришел к глубоко обескуражившему его выводу, что судьба его — быть жертвой злокозненных женщин. Прекрасная внешность, модный гардероб, наконец, талант в любовной игре — увы, все эти качества, похоже, меньше способствовали успеху Армана у хорошеньких женщин, чем его беззащитность. Стоило соблазнительнице бросить взгляд на него — и она уже знала, что этого мужчину можно использовать как угодно, достаточно обнажить перед ним свой бюст и разрешить целовать его.
Ивонна употребила его, чтобы поразвлечься часок перед завтраком. Ее сестра Мадлен употребила Армана для мести мужу. Арман этого долго не понимал; лишь известие, что она провела ночь с Пьером-Луи, открыло ему глаза. Сюзетта искала замену Пьеру-Луи, у которого была на содержании. И Доминика тоже использовала мужчин для своих целей… правда, с ней было так весело, что ее можно простить. А все прежние подруги, обожаемые Арманом и уверявшие, что обожают его?
Эти мысли раздосадовали Армана — как всякий мужчина, он хотел быть любимым за свои достоинства. Когда в середине дня Ивонна приехала к нему на квартиру, она была в приподнятом настроении после превосходного завтрака и беседы со своими знатными друзьями. Арман пребывал в совершенно ином расположении духа. Мрачные размышления о том, что он из-за собственных пристрастий становится легкой добычей женщин, приводили его в циничное настроение.
«Если они таковы, — сказал он себе, — что ж, тем хуже для них! Я буду поступать, как они: брать, ничего не давая!»
Преисполнившись хладнокровия, Арман с бесстрастной вежливостью поцеловал руку Ивонны, будто они не виделись давным-давно, а нынешнего утра вовсе не было, будто никогда Ивонна не раздевалась перед ним в собственной гостиной и он не наслаждался ее стройным телом. Арман помог ей снять пальто с меховым воротником и, ни слова не говоря, повел прямо в спальню.
Для завтрака с герцогиней Ивонна оделась в короткое простое платье из серовато-зеленого бархата, с узкими рукавами, украшенными кружевом, и глубоким декольте, подчеркивающим замечательную стройность ее фигуры. Неяркий тон материи оживляли плоские пуговицы из слоновой кости, тянувшиеся в ряд от выреза до кромки платья. Другим украшением служили подобранные в пару брошки в виде больших бабочек. Бриллиантовые насекомые с глазами-изумрудами присели на остриях ее сосков.
Она снисходительно наблюдала, как Арман снимает пиджак; яркие губы приоткрылись, чтобы сделать замечание о недостатке тонкости и неуместной прямолинейности. Но колкость так и осталась у нее на губах, а лицо приняло негодующее выражение — Арман, наклонившись, подхватил ее под коленки и бросил навзничь в изножье кровати.
— Что вы делаете, черт побери? — вскричала она, вмиг утратив сдержанность, когда Арман втиснулся между ее ног. Игнорируя кокетливую застежку платья, он попросту задрал подол. Белые атласные трусики Ивонна сменила на прозрачные черные.
— Дорогая, вы надели для меня самое потрясающее белье, — Арман не обращал внимания на возгласы протеста, гладя бедра Ивонны над краем черных шелковых чулок — Как шикарно оно выглядит!
Чтобы удержать Ивонну в беспомощном положении на спине, он поднял ее ноги кверху и, обхватив их одной рукой, крепко прижал к груди. Она отчаянно стремилась освободиться, выкрикивая ругательства; от усилий ее маленькая круглая шляпка слетела с волос и покатилась по постели. Не обращая внимания на крики, Арман подтянул ее ноги еще выше, приподняв ей зад, и стащил с нее хорошенькие трусики.
Держа Ивонну за щиколотки, он забавлялся с ней, медленно разводя ее ноги, так что его восхищенному взору открывались темные завитки и розовые губки, и еще медленнее сдвигая вновь. Когда он опять обнажил ее прелести, Ивонна крикнула, покраснев от злости:
— Не смейте, прекратите немедленно!
— Ах, вам не терпится увидеть орудие вашего и моего наслаждения, — крепко обнимая одной рукой ее ноги, Арман расстегнул и спустил брюки. Его возбужденный приятель рванулся вперед с такой прытью, что мигом Уперся в нежные ляжки Ивонны.
— Нет! — задыхалась она, но Арман, придерживая ее за щиколотки, снова слегка раздвинул ей ноги, чтобы продемонстрировать свою выпирающую гордость.
— Сегодня утром, у вас на шезлонге, я был поражен великолепной грацией, с которой вы раздвигали для меня ноги. Я должен еще раз увидеть, как вы это делаете.
Медленно-медленно — разумеется, против воли Ивонны, продолжавшей сопротивляться, он разводил ее ноги, размышляя, как далеко можно зайти, чтобы не разорвать ее пополам. Руки Армана, сжимавшие ее щиколотки, уже были раскинуты до предела на уровне плеч, а Ивонна все еще не выказывала признаков страдания, хотя вид у нее был до предела возмущенный. В этой позе тонкие лепестки ее цветка широко раскрылись; Арман, согнув колени и наклонившись, приблизил к ним пурпурную головку. Медленный толчок — и он очутился внутри, а Ивонна издала пронзительный вопль протеста.
— Утром вы говорили, что обожаете лежать на спине, в беспомощном положении, — заметил Арман, проталкиваясь глубже, — ну как, Ивонна, сейчас вы чувствуете себя достаточно беспомощной?
Она попыталась согнуть ноги и прикрыть уязвимое место, но Арман силой удерживал их выпрямленными.
— У вас очень красивые ноги, — пробормотал он, медленно сводя их вместе, — длинные и восхитительной формы. А эти стройные бедра, продолговатые икры и тонкие щилотки! Нежный цвет вашей кожи, просвечивающей сквозь шелк, — ах, это само совершенство!
— Пустите же меня, — взмолилась Ивонна. Комплименты несколько умерили ее ярость. — Пустите, и тогда мы останемся друзьями.
— О, мы непременно останемся друзьями, — заверил Арман. — Разве кто-нибудь когда-нибудь так любил ваши ноги, Ивонна? Не мне ли принадлежит честь быть первым?
Вряд ли они сознавали, насколько комичное зрелище оба представляли собой в тот момент: Арман в спущенных до щиколоток брюках, с голым задом, судорожно пляшущим над ее нежным лоном, и Ивонна, обнаженная от талии до верхнего края чулок, с беззащитными ягодицами, прижатыми к животу Армана, с ногами, задранными по обе стороны его головы. Выше пояса ее тайные прелести были скромно прикрыты облегающим платьем с бриллиантовыми брошками. Широко раскрытые руки были стиснуты в кулаки: все происходило не так, как ей было угодно.
Арман объявил о своем намерении заняться любовью с ее ногами, — каким бы странным не казалось это намерение. И в самом Деле, прикосновения к скользкому шелку чулок неимоверно возбуждали его. Повернув голову, он жадно припал губами к тонкому черному шелку, и Ивонна сквозь ткань ощутила на икре его влажный язык.
— Вы с ума сошли! Пустите меня, извращенец!
Тихо застонав от наслаждения, Арман усилил свои ритмические толчки, наращивая темп и заставляя ноги Ивонны вздрагивать отзываясь на его порывы. Сняв с нее остроносую черную туфельку, он поднес к лицу ступню Ивонны и осыпал ее поцелуями сквозь легкий шелк. Возбуждение Армана грозило перейти в безумие, пылающий живот еще сильней прижался к упругим ягодицам Ивонны, движения стали неистовыми.
— О Ивонна, любовь моя! — выдохнул он в последнем усилии.
— Нет! — взвизгнула она, видя, что Арман на грани экстаза. — Не смей! Я так не хочу!
Но протест ее опоздал, даже если бы Арман пожелал внять ему. Содрогаясь и пылая, он вонзался в нежную плоть с широко раскрытыми невидящими глазами. Он уже не понимал, в чьем теле находится — Ивонны ли, Мадлен или какой-то другой женщины…
— Боже мой! — с отвращением простонала Ивонна, но не успели замереть ее слова, как глаза Армана закатились, тело забилось в конвульсиях, а горячий рот впился в ее правую ступню. — Боже!.. — повторила она, на этот раз совсем по-другому, потому что оргазм Армана немедленно поверг все ее существо в экстаз, заставив извиваться на постели.
Отдышавшись, Арман снова сжал ее щиколотки, разводя ноги на всю ширину, чтобы полюбоваться своим длинным мокрым орудием, все еще наполовину погруженным в розовое отверстие. Ивонна подняла голову, тоже разглядывая то место, где сливались их тела, но на ее хорошеньком личике читалось одно лишь неудовольствие.
— Все было, по-моему, очень мило, — небрежно бросил Арман, повторяя ее слова, сказанные утром.
— Грязное животное! — Голос Ивонны мог бы сковать льдом целую реку. Она попробовала высвободиться, но Арман не отпустил ее, и она оставила попытки.
— Я любил вашу правую ножку, и это было восхитительно. Прежде чем вас отпустить, я доставлю себе удовольствие и займусь любовью с ее сестричкой — поступить иначе было бы просто невежливо. Но до этого сделаю с вами кое-что еще.
Он выпрямился, извлекая из Ивонны свое обмякшее орудие, зажал ее колени под мышками и запустил в нее пальцы, лаская секретный бутончик.
— Нет! — вырвалось у нее. — Сегодня утром вы уже проделали это со мной…
— И это было восхитительно, — ответил он, погружая пальцы во влажную чашечку цветка. Ивонна задрожала всем телом. — И я намерен несколько раз получить ваш маленький ответ на мою заботу, прежде чем займусь левой ногой. Лежите смирно и наслаждайтесь, Ивонна. Все равно вы не в состоянии меня отвергнуть.
Прихоти рассудка
Около десяти часов утра, когда бледное осеннее солнце едва заглядывало в окно спальни, Арман проснулся с чудесным ощущением радости бытия. Предмет его гордости проснулся еще раньше и теперь выпирал из-под розовато-лиловой шелковой пижамы, но не одно это рождало в нем упоение. Повернувшись на спину, подложив руки под голову, Арман погрузился в размышления, в памяти всплыли планы на сегодняшний вечер, сулившие блаженство. В половине восьмого он будет обедать со своей новой подругой — белокурой Сюзеттой Шене. Восемнадцати лет от роду, она вся состояла из нежных округлостей.
После изысканного обеда они поедут в клуб потанцевать часок-другой, а потом… ах, потом, потом! — думал Арман, а предмет мужской гордости меж тем стремился превратить его простыню в тент — он привезет ее сюда, к себе на квартиру, а потом… Что говорить, близость с Сюзеттои была непохожа на близость с любой другой женщиной. Девическая пухлость ее тела пробуждала в Армане страсть такой силы, какую ему редко приходилось испытывать, а его пылкость порождала в Сюзетте столь же пламенный отклик, так что они прекрасно подходили друг другу. Их любовный акт напоминал брачные игры пары бенгальских тигров.
После изысканного обеда они поедут в клуб потанцевать часок-другой, а потом… ах, потом, потом! — думал Арман, а предмет мужской гордости меж тем стремился превратить его простыню в тент — он привезет ее сюда, к себе на квартиру, а потом… Что говорить, близость с Сюзеттои была непохожа на близость с любой другой женщиной. Девическая пухлость ее тела пробуждала в Армане страсть такой силы, какую ему редко приходилось испытывать, а его пылкость порождала в Сюзетте столь же пламенный отклик, так что они прекрасно подходили друг другу. Их любовный акт напоминал брачные игры пары бенгальских тигров.