Страница:
Сильвия судорожно сглотнула — ком стоял у нее в горле. Она чувствовала себя такой беспомощной! Если бы только... Она подавила желание швырнуть конфету наземь и закричать от отчаяния и сунула коробочку обратно в карман. Сегодня вечером она попробует провести с Джеффи усиленный сеанс оперативной терапии. Она привстала и ласково погладила золотистые кудри мальчика, которого она так любила.
Давняя мечта вновь всплыла из глубины ее сознания в виде потрясающей картины: Джеффи с распростертыми объятиями бежит к ней по тропинке, на маленьком круглом личике его сияет широкая улыбка; она подхватывает мальчика и, смеясь, кружит с ним по лужайке. А потом слышит его голос: «Сделай еще раз так, мамочка!»
Видение исчезло так же быстро, как и возникло. Впрочем, это была довольно старая мечта, уже успевшая покоробиться и пожухнуть. Лучше не возвращаться к ней больше.
Несколько минут она потратила на то, чтобы осмотреть Джеффи. Физически он выглядел превосходно: никаких признаков лихорадки с того момента, как он проснулся, ни единого намека на какие-либо проблемы. Проснувшись, он сразу побежал к холодильнику. Но Сильвия вывела его во двор, чтобы он немного погулял перед завтраком. Кроме того, она хотела немного понаблюдать за ним. Сильвия позвонила в школу и предупредила, что Джеффи сегодня не появится на занятиях.
Сильвия развернулась на каблуках и посмотрела в сторону гаража. Большая двустворчатая дверь его была открыта, но за ней никого не было видно. Но вдруг она услышала знакомый лай Фемуса с западной стороны дома и побежала посмотреть, в чем там дело.
Не успела Сильвия свернуть за угол, как сразу же увидела Ба: он тащил на плечах новое дерево. Это испугало ее. Когда два дня тому назад ей потребовалось перенести персиковое дерево высотой двадцать футов, для этого пришлось задействовать троих мужчин. Сейчас Ба, обхватив руками завернутое в джутовую ткань корневище, тащил его в одиночку.
— Ба! Ты же надорвешься!
— Нет, Миссус, — сказал он, положив ношу на землю. — Рыбацкие сети, которые я таскал в детстве, были куда тяжелей...
— Может быть. — Сильвия подумала, что если ежедневно таскать наполненную рыбой сеть, то действительно можно развить неимоверную физическую силу. — Но прошу тебя, будь осторожен!
Сильвия заметила, что Ба успел перекопать значительную часть лужайки.
— Во сколько же ты встал сегодня, что успел сделать так много?
— Очень рано.
Она снова взглянула на землю. Вскопанный участок был гораздо больших размеров, чем требовалось для посадки одного дерева.
Ба как будто читал ее мысли.
— А цветы вокруг дерева, Миссус?
— Цветочная клумба? Да, я думаю это будет красиво.
Она взглянула на стоявшее в тридцати футах к югу старое персиковое дерево. Там тоже нужно будет разбить клумбу. Может быть, в следующем году два персиковых дерева, которые будут расти здесь, опылят друг друга и станут плодоносить?
Сильвия наблюдала за тем, как Ба копал. Несмотря на то, что этот человек вырос на берегу моря, он обладал необычайным талантом выращивать растения и природным эстетическим чувством. Впервые появившись в этих местах, он не имел ни малейшего представления о работе с землей, однако обучился всему очень быстро. Он стал ее ближайшим помощником в дендрарии — подвязывал ветви, подрезал корни. А став ее шофером, он превратился также в первоклассного автомеханика. Казалось, не было такого дела, с которым не справился бы этот долговязый вьетнамец. Сильвия помогла ему подтащить дерево и установить его в яме. Когда Ба начал закапывать корни, она заметила, что у него перевязана рука.
— Когда это ты успел порезаться?
Он взглянул на руку.
— Это ничего... По неосторожности.
— Но каким образом?
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Миссус. Этого больше не случится.
— Хорошо.
Она наблюдала за тем, как он утрамбовывает землю лопатой вокруг только что посаженного дерева.
— У тебя здесь осталось слишком много грязи.
— Это потому, что я добавил торфу и специальной подкормки для корней.
— Может быть, не стоило удобрять только что посаженное дерево, Ба?
— Это особое удобрение, не портящее корни. Я узнал его рецепт еще у себя на родине...
— А что оно из себя представляет?
— Это секрет, Миссус.
— Ну ладно... Приходи в дендрарий, когда все закончишь.
Улыбаясь и покачивая головой, Сильвия отправилась на задний двор. «Особая подкормка для корней. Хм...» Однако Ба знал свое дело превосходно, и Сильвия решила не вдаваться в подробности.
Она забрала Джеффи из сада и повела его завтракать. Глэдис приготовила ему чашку бульона, и мальчик с жадностью набросился на еду. По-видимому, этим утром желудок у него был в полном порядке. Что ж, как всегда, Алан оказался прав.
Вернувшись в сад, Сильвия еще раз осмотрела исизуки. В местной галерее действительно очень не хватало этого дерева. Сильвии регулярно звонили оттуда, справляясь, когда, наконец, они смогут заполучить его.
Могла ли она предполагать лет десять тому назад, что благодаря своему хобби превратится в своего рода знаменитость, завоевав немалую популярность среди нью-йоркских поклонников изящного искусства? «Вы отстаете от жизни, милочка, если у вас в доме не найдется места хотя бы для одной скульптуры Сильвии Нэш...»
Сегодня она не могла вспоминать без смеха, как наивно все это начиналось. Искусство «бонсай» вызывало у Сильвии восхищение уже в ранней юности. Однажды ей попалась книга о карликовых деревьях, и она была буквально растрогана их хрупкостью, а также создаваемым ими ощущением застывшего времени. Сильвия решила попробовать... Оказалось, что у нее имеются способности для занятия этим искусством, и уже через несколько лет работы она стала опытным специалистом.
Однако после смерти Грега Сильвия забросила свои занятия, и одно из элитных деревьев погибло. В течение нескольких лет она обрезала ему ветви и перевязывала его проволокой, превратив поистине в произведение искусства. И вот оно стоит с пожелтевшими иглами, подгнившими корнями, и спасти его невозможно... после смерти мужа эта потеря казалась ей вдвойне трагичной.
Вдруг Сильвия вспомнила, как однажды она посетила выставку лазерной техники, используемой для лепки антиков. Она навела справки, нашла мастерскую, где практиковали данный способ, и при помощи лазера воспроизвела из дуба свое погибшее деревце. Результат превзошел все ожидания: иглы сохранили свою колючесть, рисунок коры и мох у основания ствола выглядели как настоящие.
Сильвия покрасила деревце и посадила его обратно в горшок на старое место, поставив среди других экземпляров «бонсай». Это растение не нуждалось ни в поливке, ни в подрезании, ни в подвязывании ветвей. Оно было гармонично и нетленно.
Но случилось так, что несколько лет спустя, под Рождество, Сильвия ломала себе голову — что бы такое подарить приглашенным гостям. Ее рассеянный взгляд случайно остановился на созданной при помощи лазера скульптуре «бонсай», и тут ее осенило: а почему бы не размножить эту скульптуру при помощи лазерной техники и не получить таким образом дюжину копий? А и в самом деле — почему? Получится уникальный подарок для каждого гостя.
С тех пор она ежегодно стала дарить людям, играющим особую роль в ее жизни, изготовленные при помощи лазера «бонсай». Возможно, на этом бы все и закончилось, если бы в голову ей не пришла идея использовать в качестве модели одно из экспериментальных деревьев.
Это был самшит, обработанный одновременно по двум методам: «бонсай» и фигурной стрижки деревьев. Сильвия дала ему вырасти довольно высоким с тем, чтобы он адаптировался к своему горшку. Его цилиндрическая форма почему-то напоминала Сильвии небоскреб, и поэтому, подрезая ветки, она старалась придать ему очертания Эмпайр-Билдинга. Сильвия сделала таким образом десять копий и все их раздарила на Рождество. В конце января в ее дверь постучал владелец Манхэттенской художественной галереи и попросил принять его. Проникнув внутрь дома, он все ходил вокруг «Эмпайр бонсай», без конца воркуя об «изумительном взаимопроникновении творчества человека и творчества природы» и «о поражающем воображение мастерстве использования последних достижений технологии, в целях сохранения древних форм искусства», и тому подобное. Он восклицал и ахал, когда Сильвия показала ему свою коллекцию, и Хоп совсем остолбенел, увидев дерево сокан с двумя идущими от корня стволами и кроной, воспроизводящей силуэт Нью-Йорка.
С тех пор Сильвия ежегодно изготавливала тиражом в сто экземпляров копии одного из своих «бонсай». Она подписывала и нумеровала каждый экземпляр, а галерея устанавливала фантастическую цену за входной билет на ее выставку. Сильвия не нуждалась в деньгах, однако высокие цены и ограниченный тираж порождали довольно большой спрос. Она получала массу чрезвычайно выгодных предложений, в том числе и о продаже живых деревьев, с которых и были сделаны копии. Естественно, Сильвия отвергала все предложения и не желала слушать никакие уговоры: только она — и никто иной — могла обладать своими деревьями или хотя бы даже просто ухаживать за ними. Культура выращивания «бонсай» — слишком сложное дело, требующее много времени, искусства, опыта и преданности. Это занятие не для дилетантов.
Вот, например, исизуки. Могла ли Сильвия допустить, чтобы это деревце попало в руки какого-нибудь дурня с толстым кошельком, считающего, что достаточно лишь время от времени поливать землю, доверяющего уход за растением своей горничной? А тем более если речь идет об исизуки. Лиственная часть этого дерева подрезана таким образом, что по форме напоминает аккуратную маленькую хижину с мыса Код. Она как бы насажена на изящно выгибающийся ствол дерева, корни которого обвиваются вокруг поддерживающей его скалы.
Это деревце заключало в себе слишком многое. Продать его было делом немыслимым. Однако Сильвия охотно продавала копии, и, чтобы их приобрести, покупателям приходилось занимать очередь. Это обстоятельство ставило Сильвию в разряд «нужных людей».
Она отлично понимала, что никогда не станет своей в том высшем обществе, члены которого покупают ее скульптуры, стремятся к встречам с ней, приглашают ее на свои вечеринки. Временами ей казалось, что она вообще чужая в этом мире. Однако несмотря на это, она охотно принимала приглашения и поддерживала контакты с богатыми и известными людьми в ожидании, что случится что-то необычное.
Иногда она приглашала их на свои вечера. Как правило, эти вечера оборачивались чрезвычайно утомительным бременем: днем ее жизнь заполняли Джеффи, деревья и финансовые проблемы, что составляло значительную нагрузку для ее хрупкого организма.
Вчерашний вечер стал исключением, и не только потому, что он оказался очень коротким. Приезд Алана вдохнул какую-то новую жизненную силу в этот старинный дом, согрев и осветив его. Сильвии казалось, что она легко сможет привыкнуть к тому, что Алан будет приходить к ней каждый вечер, что, здороваясь, она будет целоваться с ним, прикасаться к его коже...
Она с раздражением отогнала эти мысли. Нет смысла предаваться подобным фантазиям. Когда-то у нее уже был такой период — она жила тогда на окраине города, в крошечном домике с садиком.
Сильвия попыталась взять себя в руки. Уже много лет она не вспоминала о своей старой квартире, о той жизни, в которой бок о бок существовали Сильвия Нэш и мужчина. Эта жизнь кончилась навсегда: нет уже ни той Сильвии Нэш, ни того мужчины. Мужчина умер, а сегодняшняя Сильвия Нэш не нуждалась в прежней жизни. Из обломков старой она построила себе новую. И никто не вправе повернуть ее вспять.
Да и к тому же Алан Балмер был уже занят.
Маленькая, приятная, вполне респектабельная фантазия — единственное, что ей сейчас оставалось. Сильвия подумала, что неплохо бы позаботиться о своей репутации, и криво усмехнулась.
Она вернулась на кухню. Джеффи еще сидел за столом и скреб ложкой по дну тарелки. Сильвия налила ему стакан молока.
— Хорошо, малыш... — прошептала она, ласково поглаживая пальцами вьющиеся волосы мальчика, пока тот большими глотками пил молоко. — А сейчас мы умоемся и отправимся к доктору Балмеру, пока в его приемной еще не очень много людей.
Джеффи не обращал на нее никакого внимания. Он покончил с молоком и разглядывал дно стакана.
«В один прекрасный день ты будешь разговаривать со мной, Джеффи, будешь называть меня мамочкой...» Сильвия поцеловала его в лоб. Как могла она так сильно любить это существо? Существо, которое даже не ощущало ее присутствия?
«Ты будешь, черт побери. Ты будешь!»
«Все равно это тебе не подошло бы, милочка», — мысленно усмехнулась Сильвия, прижав к себе Джеффи.
Маленькая девочка лет четырех-пяти, с голубыми глазами и светлыми прямыми волосами подошла к Джеффи. Некоторое время она рассматривала его в упор, а затем вдруг сказала:
— А я здесь с мамой, — и указала пальчиком на женщину, сидевшую в другом конце комнаты и углубившуюся в чтение журнала. — Вот это моя мама.
Джеффи посмотрел поверх ее левого плеча и ничего не ответил.
— Моя мама больна, — сказала девочка громко, — а твоя мама тоже больна?
Для Джеффи эта девочка была всего лишь предметом обстановки — он не уделил ей ни малейшего внимания, — однако ее громкий голос привлек внимание других пациентов. В комнате стало тихо — все ждали, что же все-таки ответит Джеффи, но мальчик молчал. Сильвия закусила губу и вся напряглась, стараясь найти выход из создавшегося положения. Но маленькая девочка сделала это за нее.
— У моей мамы болит животик, — выпалила она, — вот мы и пришли к доктору. Моя мама все время бегает в туалет.
В приемной раздался сдержанный смех, женщина, покраснев, отложила журнал и вывела маленькую девочку из приемной.
Джеффи не засмеялся и даже не улыбнулся.
Вскоре их вызвали в кабинет для осмотра. Сильвия посадила Джеффи на стол и раздела его до трусиков, которые, кстати, оказались сухими. Джеффи обычно ходил сам в туалет, но если он был чем-то сильно занят или находился не дома, то просто мочился в трусы. Няня измерила ему температуру, сказала, что она в норме, и велела немного подождать. Алан пришел через десять минут. Он улыбнулся Сильвии и наклонился к Джеффи.
— Значит, ночью у тебя было все в порядке, малыш? Животик больше не болел? Ну-ка, ложись и покажи мне его.
Обследуя Джеффи, он продолжал разговаривать с ним так, как если бы перед ним лежал обычный восьмилетний мальчик. Что сразу же понравилось Сильвии в манерах Алана — так это его подход к Джеффи. Большинство врачей, с которыми она имела дело, тщательно и осторожно обследовали мальчика, но никто и никогда не разговаривал с ним на равных. Они беседовали с ней, а не с Джеффи. «И в самом деле, чего с ним говорить, если он не слушает и не отвечает?» И Сильвия не замечала этого до того самого дня, когда Джеффи упал и разбил себе локоть, и им пришлось ехать к Алану. Сильвия была уверена, что у мальчика перелом, и бросилась было с ним в больницу к своему дяде Лу, но потом вспомнила, что Лу в тот момент находился в отпуске. Зато его бывший компаньон доктор Балмер был на месте. Сильвия и Балмер познакомились несколько лет тому назад в приемной дяди Лу. Тогда ей еще ничего не было известно об Алане, кроме того, что дядя как-то обмолвился о нем, будто бы он «очень толковый». И вот теперь Сильвия отважилась показать Джеффи этому «толковому доктору».
Короткий визит к нему стал для нее самым настоящим откровением. Аутизм Джеффи нисколько не смущал Алана. Он обращался с Джеффи как с нормальным человеческим существом, а не с чурбаном, лишенным слуха, зрения и речи. Когда он говорил, в его голосе чувствовалось уважение, пожалуй даже почтение к больному, ведь он обращался к иному человеческому существу. И это не было театральной позой. Сильвия чувствовала, что подобная манера общения с людьми органически присуща этому человеку. Когда Алан поднял Джеффи со стула, тот на мгновение прильнул к нему. И это решило все. С тех пор одному только доктору Алану Балмеру было дозволено лечить Джеффи.
Дядя Лу немного обиделся, узнав, что Алан обследовал Джеффи, но эта обида была сущим пустяком по сравнению с тем взрывом негодования, который последовал после того, как Сильвия передала историю болезни Джеффи в клинику Алана...
И вот теперь она вновь наблюдает, как «толковый доктор» ощупывает и простукивает животик Джеффи. С годами Алан становился все красивее. Седина коснулась его темно-каштановых волос, что, впрочем, ничуть не старило их обладателя. Напротив, он стал выглядеть еще более импозантно. Алан отвечал идеалу мужчины: высокий, стройный, с длинными ногами и проницательными темно-карими глазами...
— Ты молодчина, Джеф, — сказал Алан, усадив мальчика на стол. — Однако ты начинаешь толстеть. — Он сел рядом, нежно обнял Джеффи за плечи и повернулся к Сильвии: — У него слегка вздут животик. Он очень быстро глотает пищу?
— Втягивает, как пылесос.
— Вы не можете проследить за тем, чтобы он ел помедленнее?
— Легче сказать, чем сделать.
— Надо либо уменьшить порции, либо сделать так, чтобы он больше двигался.
— Пожалуй, я запишу его в скауты, — ответила Сильвия с едва заметным оттенком иронии.
Алан почувствовал саркастическую нотку в ее ответе и вздохнул:
— Да, я знаю — легче сказать, чем сделать.
Они понимали друг друга. В течение ряда лет Сильвия и Алан сообща заботились о Джеффи и легко находили общий язык в случае редких радостей и частых огорчений в жизни с умственно-неполноценным ребенком.
— Я попытаюсь, — сказала она. — Может быть, я буду просто больше гулять с ним.
— А он-то будет гулять?
— Конечно, если я стану водить его за руку и рядом не окажется Ба.
— Ба?
— Да. Ба ужасно портит его: все время таскает на руках. Поэтому, когда вьетнамец поблизости, ножки Джеффи не работают.
Алан рассмеялся.
— Ну что ж. Что бы вы ни заставили его делать — все пойдет на пользу.
Сильвия принялась одевать Джеффи, пока Алан возился с бумагами.
— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы заехали ко мне прошлым вечером, — сказала она, вспомнив, как была поражена, когда, открыв дверь, увидела его на пороге. — Сожалею, что вызов оказался напрасным.
— Совсем не напрасным. Нам обоим лучше спалось в ту ночь.
— Да, кстати, по поводу домашних визитов: вы часто посещаете одиноких вдов?
Сильвия любила смотреть, как Алан краснеет. И на этот раз он не разочаровал ее.
— По правде сказать, да. Здесь неподалеку живет одна маленькая старушка — она прикована к постели после нескольких инсультов. Я навещаю ее раз в месяц.
— А как насчет молодых дам?
— Все зависит от характера болезни. Вообще-то в домашней обстановке лечить очень неудобно.
Сильвия подавила улыбку. «Бедняга, он так старается сохранять холодный и официальный вид».
— А что, если у нее чесотка, вылечить которую способны только вы?
Он улыбнулся немного лукаво:
— Я посоветовал бы ей принять ванну. Или холодный душ.
Она засмеялась. Ей так нравилось, что при всей его старомодной чопорности и неколебимой устойчивости, он все же обладал и чувством юмора.
— Да, кстати, — спросил Алан, пока Сильвия смеялась, — приглашение на вечер еще в силе?
— Так вы все-таки сможете прийти? — Ее охватило радостное чувство.
— Да, сможем. Поначалу я думал, что мы заняты, но потом выяснилось, что это не так.
— Чудесно! В девять часов, без смокинга.
— Мы будем.
— Отлично. В таком случае, я смогу затащить вас к себе наверх и показать кое-что из моих японских эротических гравюр.
Алан смотрел на нее открытым взглядом, в выражении его лица чувствовалась легкая досада.
— Знаете, в один прекрасный день я могу принять ваш вызов.
«Не осмелитесь!» — Сильвия уже готова была произнести эти слова, но в последний момент прикусила язык.
— Разве я вас пугаю? — спросила она, открыв дверь смотровой комнаты и подтолкнув в нее Джеффи. — Счастливо вам съездить в Вашингтон. Жду вас в субботу вечером.
Поднимаясь в холл, Сильвия размышляла над тем, почему она так всполошилась, когда Алан сказал ей о «вызове». Скорее всего она просто не хотела ответных действий с его стороны, понимая, что значительная доля его очарования состоит именно в недоступности. И именно это свойство выделяло его среди многих знакомых ей мужчин, таких, как некоторые друзья Грета и мужья ее подруг, норовившие «утешить» ее после кончины мужа. Но их представление об утешении всегда было связано с постелью. В то время у нее на многое раскрылись глаза. С тех пор у Сильвии были увлечения, но ни с кем из них она не имела близких отношений.
Алан делал вид, что не замечает ее авансов. А она, со своей стороны, догадывалась, что его влечет к ней, и это обстоятельство делало ее невинную игру еще более заманчивой, а Алана — еще более благородным.
Но зачем она все это устраивала?
Сама она никогда не смогла бы ответить на этот вопрос. Изо всех мужчин только одного Алана она поддразнивала таким образом, но именно его она уважала больше, чем кого бы то ни было. Но зачем же в таком случае заставлять его краснеть? Зачем искушать его? Может быть, она делала это потому, что знала: Алан безупречен? Или же она хотела сбросить его с пьедестала, доказать, что этот рыцарь без страха и упрека — всего лишь колосс на глиняных ногах?
Нет. Она совсем не хотела этого!
Тогда почему же ей доставляло такое наслаждение дразнить его?
Этот вопрос постоянно вертелся у нее в голове, но она никогда не находила на него ответа.
Может быть, что-то неладно у нее в голове — где-то произошло короткое замыкание? Однако Сильвия тут же отмахнулась от этой неприятной мысли.
«Все это только шутка, — подумала она. — Всего лишь шутка».
Глава 4
Давняя мечта вновь всплыла из глубины ее сознания в виде потрясающей картины: Джеффи с распростертыми объятиями бежит к ней по тропинке, на маленьком круглом личике его сияет широкая улыбка; она подхватывает мальчика и, смеясь, кружит с ним по лужайке. А потом слышит его голос: «Сделай еще раз так, мамочка!»
Видение исчезло так же быстро, как и возникло. Впрочем, это была довольно старая мечта, уже успевшая покоробиться и пожухнуть. Лучше не возвращаться к ней больше.
Несколько минут она потратила на то, чтобы осмотреть Джеффи. Физически он выглядел превосходно: никаких признаков лихорадки с того момента, как он проснулся, ни единого намека на какие-либо проблемы. Проснувшись, он сразу побежал к холодильнику. Но Сильвия вывела его во двор, чтобы он немного погулял перед завтраком. Кроме того, она хотела немного понаблюдать за ним. Сильвия позвонила в школу и предупредила, что Джеффи сегодня не появится на занятиях.
Сильвия развернулась на каблуках и посмотрела в сторону гаража. Большая двустворчатая дверь его была открыта, но за ней никого не было видно. Но вдруг она услышала знакомый лай Фемуса с западной стороны дома и побежала посмотреть, в чем там дело.
Не успела Сильвия свернуть за угол, как сразу же увидела Ба: он тащил на плечах новое дерево. Это испугало ее. Когда два дня тому назад ей потребовалось перенести персиковое дерево высотой двадцать футов, для этого пришлось задействовать троих мужчин. Сейчас Ба, обхватив руками завернутое в джутовую ткань корневище, тащил его в одиночку.
— Ба! Ты же надорвешься!
— Нет, Миссус, — сказал он, положив ношу на землю. — Рыбацкие сети, которые я таскал в детстве, были куда тяжелей...
— Может быть. — Сильвия подумала, что если ежедневно таскать наполненную рыбой сеть, то действительно можно развить неимоверную физическую силу. — Но прошу тебя, будь осторожен!
Сильвия заметила, что Ба успел перекопать значительную часть лужайки.
— Во сколько же ты встал сегодня, что успел сделать так много?
— Очень рано.
Она снова взглянула на землю. Вскопанный участок был гораздо больших размеров, чем требовалось для посадки одного дерева.
Ба как будто читал ее мысли.
— А цветы вокруг дерева, Миссус?
— Цветочная клумба? Да, я думаю это будет красиво.
Она взглянула на стоявшее в тридцати футах к югу старое персиковое дерево. Там тоже нужно будет разбить клумбу. Может быть, в следующем году два персиковых дерева, которые будут расти здесь, опылят друг друга и станут плодоносить?
Сильвия наблюдала за тем, как Ба копал. Несмотря на то, что этот человек вырос на берегу моря, он обладал необычайным талантом выращивать растения и природным эстетическим чувством. Впервые появившись в этих местах, он не имел ни малейшего представления о работе с землей, однако обучился всему очень быстро. Он стал ее ближайшим помощником в дендрарии — подвязывал ветви, подрезал корни. А став ее шофером, он превратился также в первоклассного автомеханика. Казалось, не было такого дела, с которым не справился бы этот долговязый вьетнамец. Сильвия помогла ему подтащить дерево и установить его в яме. Когда Ба начал закапывать корни, она заметила, что у него перевязана рука.
— Когда это ты успел порезаться?
Он взглянул на руку.
— Это ничего... По неосторожности.
— Но каким образом?
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Миссус. Этого больше не случится.
— Хорошо.
Она наблюдала за тем, как он утрамбовывает землю лопатой вокруг только что посаженного дерева.
— У тебя здесь осталось слишком много грязи.
— Это потому, что я добавил торфу и специальной подкормки для корней.
— Может быть, не стоило удобрять только что посаженное дерево, Ба?
— Это особое удобрение, не портящее корни. Я узнал его рецепт еще у себя на родине...
— А что оно из себя представляет?
— Это секрет, Миссус.
— Ну ладно... Приходи в дендрарий, когда все закончишь.
Улыбаясь и покачивая головой, Сильвия отправилась на задний двор. «Особая подкормка для корней. Хм...» Однако Ба знал свое дело превосходно, и Сильвия решила не вдаваться в подробности.
Она забрала Джеффи из сада и повела его завтракать. Глэдис приготовила ему чашку бульона, и мальчик с жадностью набросился на еду. По-видимому, этим утром желудок у него был в полном порядке. Что ж, как всегда, Алан оказался прав.
Вернувшись в сад, Сильвия еще раз осмотрела исизуки. В местной галерее действительно очень не хватало этого дерева. Сильвии регулярно звонили оттуда, справляясь, когда, наконец, они смогут заполучить его.
Могла ли она предполагать лет десять тому назад, что благодаря своему хобби превратится в своего рода знаменитость, завоевав немалую популярность среди нью-йоркских поклонников изящного искусства? «Вы отстаете от жизни, милочка, если у вас в доме не найдется места хотя бы для одной скульптуры Сильвии Нэш...»
Сегодня она не могла вспоминать без смеха, как наивно все это начиналось. Искусство «бонсай» вызывало у Сильвии восхищение уже в ранней юности. Однажды ей попалась книга о карликовых деревьях, и она была буквально растрогана их хрупкостью, а также создаваемым ими ощущением застывшего времени. Сильвия решила попробовать... Оказалось, что у нее имеются способности для занятия этим искусством, и уже через несколько лет работы она стала опытным специалистом.
Однако после смерти Грега Сильвия забросила свои занятия, и одно из элитных деревьев погибло. В течение нескольких лет она обрезала ему ветви и перевязывала его проволокой, превратив поистине в произведение искусства. И вот оно стоит с пожелтевшими иглами, подгнившими корнями, и спасти его невозможно... после смерти мужа эта потеря казалась ей вдвойне трагичной.
Вдруг Сильвия вспомнила, как однажды она посетила выставку лазерной техники, используемой для лепки антиков. Она навела справки, нашла мастерскую, где практиковали данный способ, и при помощи лазера воспроизвела из дуба свое погибшее деревце. Результат превзошел все ожидания: иглы сохранили свою колючесть, рисунок коры и мох у основания ствола выглядели как настоящие.
Сильвия покрасила деревце и посадила его обратно в горшок на старое место, поставив среди других экземпляров «бонсай». Это растение не нуждалось ни в поливке, ни в подрезании, ни в подвязывании ветвей. Оно было гармонично и нетленно.
Но случилось так, что несколько лет спустя, под Рождество, Сильвия ломала себе голову — что бы такое подарить приглашенным гостям. Ее рассеянный взгляд случайно остановился на созданной при помощи лазера скульптуре «бонсай», и тут ее осенило: а почему бы не размножить эту скульптуру при помощи лазерной техники и не получить таким образом дюжину копий? А и в самом деле — почему? Получится уникальный подарок для каждого гостя.
С тех пор она ежегодно стала дарить людям, играющим особую роль в ее жизни, изготовленные при помощи лазера «бонсай». Возможно, на этом бы все и закончилось, если бы в голову ей не пришла идея использовать в качестве модели одно из экспериментальных деревьев.
Это был самшит, обработанный одновременно по двум методам: «бонсай» и фигурной стрижки деревьев. Сильвия дала ему вырасти довольно высоким с тем, чтобы он адаптировался к своему горшку. Его цилиндрическая форма почему-то напоминала Сильвии небоскреб, и поэтому, подрезая ветки, она старалась придать ему очертания Эмпайр-Билдинга. Сильвия сделала таким образом десять копий и все их раздарила на Рождество. В конце января в ее дверь постучал владелец Манхэттенской художественной галереи и попросил принять его. Проникнув внутрь дома, он все ходил вокруг «Эмпайр бонсай», без конца воркуя об «изумительном взаимопроникновении творчества человека и творчества природы» и «о поражающем воображение мастерстве использования последних достижений технологии, в целях сохранения древних форм искусства», и тому подобное. Он восклицал и ахал, когда Сильвия показала ему свою коллекцию, и Хоп совсем остолбенел, увидев дерево сокан с двумя идущими от корня стволами и кроной, воспроизводящей силуэт Нью-Йорка.
С тех пор Сильвия ежегодно изготавливала тиражом в сто экземпляров копии одного из своих «бонсай». Она подписывала и нумеровала каждый экземпляр, а галерея устанавливала фантастическую цену за входной билет на ее выставку. Сильвия не нуждалась в деньгах, однако высокие цены и ограниченный тираж порождали довольно большой спрос. Она получала массу чрезвычайно выгодных предложений, в том числе и о продаже живых деревьев, с которых и были сделаны копии. Естественно, Сильвия отвергала все предложения и не желала слушать никакие уговоры: только она — и никто иной — могла обладать своими деревьями или хотя бы даже просто ухаживать за ними. Культура выращивания «бонсай» — слишком сложное дело, требующее много времени, искусства, опыта и преданности. Это занятие не для дилетантов.
Вот, например, исизуки. Могла ли Сильвия допустить, чтобы это деревце попало в руки какого-нибудь дурня с толстым кошельком, считающего, что достаточно лишь время от времени поливать землю, доверяющего уход за растением своей горничной? А тем более если речь идет об исизуки. Лиственная часть этого дерева подрезана таким образом, что по форме напоминает аккуратную маленькую хижину с мыса Код. Она как бы насажена на изящно выгибающийся ствол дерева, корни которого обвиваются вокруг поддерживающей его скалы.
Это деревце заключало в себе слишком многое. Продать его было делом немыслимым. Однако Сильвия охотно продавала копии, и, чтобы их приобрести, покупателям приходилось занимать очередь. Это обстоятельство ставило Сильвию в разряд «нужных людей».
Она отлично понимала, что никогда не станет своей в том высшем обществе, члены которого покупают ее скульптуры, стремятся к встречам с ней, приглашают ее на свои вечеринки. Временами ей казалось, что она вообще чужая в этом мире. Однако несмотря на это, она охотно принимала приглашения и поддерживала контакты с богатыми и известными людьми в ожидании, что случится что-то необычное.
Иногда она приглашала их на свои вечера. Как правило, эти вечера оборачивались чрезвычайно утомительным бременем: днем ее жизнь заполняли Джеффи, деревья и финансовые проблемы, что составляло значительную нагрузку для ее хрупкого организма.
Вчерашний вечер стал исключением, и не только потому, что он оказался очень коротким. Приезд Алана вдохнул какую-то новую жизненную силу в этот старинный дом, согрев и осветив его. Сильвии казалось, что она легко сможет привыкнуть к тому, что Алан будет приходить к ней каждый вечер, что, здороваясь, она будет целоваться с ним, прикасаться к его коже...
Она с раздражением отогнала эти мысли. Нет смысла предаваться подобным фантазиям. Когда-то у нее уже был такой период — она жила тогда на окраине города, в крошечном домике с садиком.
Сильвия попыталась взять себя в руки. Уже много лет она не вспоминала о своей старой квартире, о той жизни, в которой бок о бок существовали Сильвия Нэш и мужчина. Эта жизнь кончилась навсегда: нет уже ни той Сильвии Нэш, ни того мужчины. Мужчина умер, а сегодняшняя Сильвия Нэш не нуждалась в прежней жизни. Из обломков старой она построила себе новую. И никто не вправе повернуть ее вспять.
Да и к тому же Алан Балмер был уже занят.
Маленькая, приятная, вполне респектабельная фантазия — единственное, что ей сейчас оставалось. Сильвия подумала, что неплохо бы позаботиться о своей репутации, и криво усмехнулась.
Она вернулась на кухню. Джеффи еще сидел за столом и скреб ложкой по дну тарелки. Сильвия налила ему стакан молока.
— Хорошо, малыш... — прошептала она, ласково поглаживая пальцами вьющиеся волосы мальчика, пока тот большими глотками пил молоко. — А сейчас мы умоемся и отправимся к доктору Балмеру, пока в его приемной еще не очень много людей.
Джеффи не обращал на нее никакого внимания. Он покончил с молоком и разглядывал дно стакана.
«В один прекрасный день ты будешь разговаривать со мной, Джеффи, будешь называть меня мамочкой...» Сильвия поцеловала его в лоб. Как могла она так сильно любить это существо? Существо, которое даже не ощущало ее присутствия?
«Ты будешь, черт побери. Ты будешь!»
* * *
Ярко освещенная приемная была переполнена людьми самого разного возраста, вида и роста. Регистраторша сказала Сильвии, что доктор Балмер подчеркнул имя Джеффи и их сейчас же пригласят в кабинет. Двое малышей при виде Ба подняли крик, и вьетнамец вышел, чтобы подождать в машине. Сильвия села напротив дамочки, одетой в дешевое синтетическое платье и с плохо скрываемой завистью разглядывающей ее изящную курточку от Альберта Нитока.«Все равно это тебе не подошло бы, милочка», — мысленно усмехнулась Сильвия, прижав к себе Джеффи.
Маленькая девочка лет четырех-пяти, с голубыми глазами и светлыми прямыми волосами подошла к Джеффи. Некоторое время она рассматривала его в упор, а затем вдруг сказала:
— А я здесь с мамой, — и указала пальчиком на женщину, сидевшую в другом конце комнаты и углубившуюся в чтение журнала. — Вот это моя мама.
Джеффи посмотрел поверх ее левого плеча и ничего не ответил.
— Моя мама больна, — сказала девочка громко, — а твоя мама тоже больна?
Для Джеффи эта девочка была всего лишь предметом обстановки — он не уделил ей ни малейшего внимания, — однако ее громкий голос привлек внимание других пациентов. В комнате стало тихо — все ждали, что же все-таки ответит Джеффи, но мальчик молчал. Сильвия закусила губу и вся напряглась, стараясь найти выход из создавшегося положения. Но маленькая девочка сделала это за нее.
— У моей мамы болит животик, — выпалила она, — вот мы и пришли к доктору. Моя мама все время бегает в туалет.
В приемной раздался сдержанный смех, женщина, покраснев, отложила журнал и вывела маленькую девочку из приемной.
Джеффи не засмеялся и даже не улыбнулся.
Вскоре их вызвали в кабинет для осмотра. Сильвия посадила Джеффи на стол и раздела его до трусиков, которые, кстати, оказались сухими. Джеффи обычно ходил сам в туалет, но если он был чем-то сильно занят или находился не дома, то просто мочился в трусы. Няня измерила ему температуру, сказала, что она в норме, и велела немного подождать. Алан пришел через десять минут. Он улыбнулся Сильвии и наклонился к Джеффи.
— Значит, ночью у тебя было все в порядке, малыш? Животик больше не болел? Ну-ка, ложись и покажи мне его.
Обследуя Джеффи, он продолжал разговаривать с ним так, как если бы перед ним лежал обычный восьмилетний мальчик. Что сразу же понравилось Сильвии в манерах Алана — так это его подход к Джеффи. Большинство врачей, с которыми она имела дело, тщательно и осторожно обследовали мальчика, но никто и никогда не разговаривал с ним на равных. Они беседовали с ней, а не с Джеффи. «И в самом деле, чего с ним говорить, если он не слушает и не отвечает?» И Сильвия не замечала этого до того самого дня, когда Джеффи упал и разбил себе локоть, и им пришлось ехать к Алану. Сильвия была уверена, что у мальчика перелом, и бросилась было с ним в больницу к своему дяде Лу, но потом вспомнила, что Лу в тот момент находился в отпуске. Зато его бывший компаньон доктор Балмер был на месте. Сильвия и Балмер познакомились несколько лет тому назад в приемной дяди Лу. Тогда ей еще ничего не было известно об Алане, кроме того, что дядя как-то обмолвился о нем, будто бы он «очень толковый». И вот теперь Сильвия отважилась показать Джеффи этому «толковому доктору».
Короткий визит к нему стал для нее самым настоящим откровением. Аутизм Джеффи нисколько не смущал Алана. Он обращался с Джеффи как с нормальным человеческим существом, а не с чурбаном, лишенным слуха, зрения и речи. Когда он говорил, в его голосе чувствовалось уважение, пожалуй даже почтение к больному, ведь он обращался к иному человеческому существу. И это не было театральной позой. Сильвия чувствовала, что подобная манера общения с людьми органически присуща этому человеку. Когда Алан поднял Джеффи со стула, тот на мгновение прильнул к нему. И это решило все. С тех пор одному только доктору Алану Балмеру было дозволено лечить Джеффи.
Дядя Лу немного обиделся, узнав, что Алан обследовал Джеффи, но эта обида была сущим пустяком по сравнению с тем взрывом негодования, который последовал после того, как Сильвия передала историю болезни Джеффи в клинику Алана...
И вот теперь она вновь наблюдает, как «толковый доктор» ощупывает и простукивает животик Джеффи. С годами Алан становился все красивее. Седина коснулась его темно-каштановых волос, что, впрочем, ничуть не старило их обладателя. Напротив, он стал выглядеть еще более импозантно. Алан отвечал идеалу мужчины: высокий, стройный, с длинными ногами и проницательными темно-карими глазами...
— Ты молодчина, Джеф, — сказал Алан, усадив мальчика на стол. — Однако ты начинаешь толстеть. — Он сел рядом, нежно обнял Джеффи за плечи и повернулся к Сильвии: — У него слегка вздут животик. Он очень быстро глотает пищу?
— Втягивает, как пылесос.
— Вы не можете проследить за тем, чтобы он ел помедленнее?
— Легче сказать, чем сделать.
— Надо либо уменьшить порции, либо сделать так, чтобы он больше двигался.
— Пожалуй, я запишу его в скауты, — ответила Сильвия с едва заметным оттенком иронии.
Алан почувствовал саркастическую нотку в ее ответе и вздохнул:
— Да, я знаю — легче сказать, чем сделать.
Они понимали друг друга. В течение ряда лет Сильвия и Алан сообща заботились о Джеффи и легко находили общий язык в случае редких радостей и частых огорчений в жизни с умственно-неполноценным ребенком.
— Я попытаюсь, — сказала она. — Может быть, я буду просто больше гулять с ним.
— А он-то будет гулять?
— Конечно, если я стану водить его за руку и рядом не окажется Ба.
— Ба?
— Да. Ба ужасно портит его: все время таскает на руках. Поэтому, когда вьетнамец поблизости, ножки Джеффи не работают.
Алан рассмеялся.
— Ну что ж. Что бы вы ни заставили его делать — все пойдет на пользу.
Сильвия принялась одевать Джеффи, пока Алан возился с бумагами.
— Я хочу поблагодарить вас за то, что вы заехали ко мне прошлым вечером, — сказала она, вспомнив, как была поражена, когда, открыв дверь, увидела его на пороге. — Сожалею, что вызов оказался напрасным.
— Совсем не напрасным. Нам обоим лучше спалось в ту ночь.
— Да, кстати, по поводу домашних визитов: вы часто посещаете одиноких вдов?
Сильвия любила смотреть, как Алан краснеет. И на этот раз он не разочаровал ее.
— По правде сказать, да. Здесь неподалеку живет одна маленькая старушка — она прикована к постели после нескольких инсультов. Я навещаю ее раз в месяц.
— А как насчет молодых дам?
— Все зависит от характера болезни. Вообще-то в домашней обстановке лечить очень неудобно.
Сильвия подавила улыбку. «Бедняга, он так старается сохранять холодный и официальный вид».
— А что, если у нее чесотка, вылечить которую способны только вы?
Он улыбнулся немного лукаво:
— Я посоветовал бы ей принять ванну. Или холодный душ.
Она засмеялась. Ей так нравилось, что при всей его старомодной чопорности и неколебимой устойчивости, он все же обладал и чувством юмора.
— Да, кстати, — спросил Алан, пока Сильвия смеялась, — приглашение на вечер еще в силе?
— Так вы все-таки сможете прийти? — Ее охватило радостное чувство.
— Да, сможем. Поначалу я думал, что мы заняты, но потом выяснилось, что это не так.
— Чудесно! В девять часов, без смокинга.
— Мы будем.
— Отлично. В таком случае, я смогу затащить вас к себе наверх и показать кое-что из моих японских эротических гравюр.
Алан смотрел на нее открытым взглядом, в выражении его лица чувствовалась легкая досада.
— Знаете, в один прекрасный день я могу принять ваш вызов.
«Не осмелитесь!» — Сильвия уже готова была произнести эти слова, но в последний момент прикусила язык.
— Разве я вас пугаю? — спросила она, открыв дверь смотровой комнаты и подтолкнув в нее Джеффи. — Счастливо вам съездить в Вашингтон. Жду вас в субботу вечером.
Поднимаясь в холл, Сильвия размышляла над тем, почему она так всполошилась, когда Алан сказал ей о «вызове». Скорее всего она просто не хотела ответных действий с его стороны, понимая, что значительная доля его очарования состоит именно в недоступности. И именно это свойство выделяло его среди многих знакомых ей мужчин, таких, как некоторые друзья Грета и мужья ее подруг, норовившие «утешить» ее после кончины мужа. Но их представление об утешении всегда было связано с постелью. В то время у нее на многое раскрылись глаза. С тех пор у Сильвии были увлечения, но ни с кем из них она не имела близких отношений.
Алан делал вид, что не замечает ее авансов. А она, со своей стороны, догадывалась, что его влечет к ней, и это обстоятельство делало ее невинную игру еще более заманчивой, а Алана — еще более благородным.
Но зачем она все это устраивала?
Сама она никогда не смогла бы ответить на этот вопрос. Изо всех мужчин только одного Алана она поддразнивала таким образом, но именно его она уважала больше, чем кого бы то ни было. Но зачем же в таком случае заставлять его краснеть? Зачем искушать его? Может быть, она делала это потому, что знала: Алан безупречен? Или же она хотела сбросить его с пьедестала, доказать, что этот рыцарь без страха и упрека — всего лишь колосс на глиняных ногах?
Нет. Она совсем не хотела этого!
Тогда почему же ей доставляло такое наслаждение дразнить его?
Этот вопрос постоянно вертелся у нее в голове, но она никогда не находила на него ответа.
Может быть, что-то неладно у нее в голове — где-то произошло короткое замыкание? Однако Сильвия тут же отмахнулась от этой неприятной мысли.
«Все это только шутка, — подумала она. — Всего лишь шутка».
Глава 4
Алан
— Ты решительно не хочешь ехать со мной?
Джинни посмотрела на него сквозь свои зеленые контактные линзы и улыбнулась.
— Ты знаешь, я бы с удовольствием поехала, Алан, однако не могу бросить Джози. Мы собираемся...
Он знал: соревнования по теннису в клубе. Джинни и Джози вышли в четвертьфинал парной игры для женщин.
— Разве я так часто участвую в показательных выступлениях перед сенатским подкомитетом? Ты бы оказывала мне моральную поддержку.
— Знаю, дорогой, — сказала Джинни, обнимая его. — Я никогда не стала бы участвовать в соревнованиях, если бы думала, что у нас есть хоть малейший шанс продвинуться так далеко. Но сейчас Джози рассчитывает на меня, и я не могу ее подвести.
Алан был уже готов сделать язвительное замечание, но в последний момент удержался. Ему не хотелось напоследок поссориться с женой.
— Зато я могу подвезти тебя в аэропорт, — сказала Джинни.
— Нет, лучше не надо. Я не знаю точно, в какое время я буду завтра возвращаться. Пусть лучше машина постоит на парковочной площадке.
Он обнял и поцеловал ее, затем резко направился к двери с сумкой в руке.
— Счастливо! — крикнула Джинни и махнула рукой, когда Алан садился в машину.
Он улыбнулся ей в ответ, надеясь, что улыбка выглядела искренней. Он был задет гораздо больше, чем ему хотелось бы в этом признаться.
Майк Свитцер сказал ему, что всем врачам, выступавшим в поддержку законопроекта о «Своде норм», комитет оплачивал все расходы, включая даже лимузины, встречавшие их в аэропорту. Те же, кто выступал против, должны были добираться к месту назначения собственными средствами.
Итак, Алан добрался «собственными средствами» из национального аэропорта и остановился в отеле «Кристал-Сити» что в Арлингтоне, где получил номер с видом на Потомак. Вечер был холодный и ясный; из окна Алан наблюдал за облитыми светом реклам силуэтами небоскребов на дальнем берегу реки, отражающихся в покрытой рябью воде.
Он терпеть не мог путешествовать — у него возникало чувство изолированности, оторванности от работы и от дома, как будто вдруг в его организме выключили рубильник и он переставал существовать. Алан встряхнулся — он не переносил этого ощущения.
Открыв свою дорожную сумку, он вытащил бутылку виски и, откинувшись на кровати со стаканом в руке, уставился в телевизор, ничего не видя перед собой.
Нет смысла обманывать себя: он нервничал, боясь завтрашнего дня. Ему еще никогда не приходилось давать показания перед каким бы то ни было комитетом, тем более перед таким, где председательствует свирепый сенатор Джеймс Мак-Криди. Какого черта, спрашивается, он согласился участвовать в этом? Чтобы его поджаривала на своем вертеле шайка политиканов? Очевидно, он сошел с ума. А во всем виноват этот Майк — о, пардон, член Конгресса Свитцер. Если бы он не втянул Алана в эту авантюру, Алан бы сейчас спокойно лежал дома, в собственной постели, и смотрел телевизор.
Но нет, это все чушь собачья. Алан отлично понимал, что на самом деле ему некого винить за то, что он оказался здесь, кроме как самого себя. Он искал возможность выступить против «Свода норм медицинского обслуживания», и вот Майк дал ему такую возможность.
Джинни посмотрела на него сквозь свои зеленые контактные линзы и улыбнулась.
— Ты знаешь, я бы с удовольствием поехала, Алан, однако не могу бросить Джози. Мы собираемся...
Он знал: соревнования по теннису в клубе. Джинни и Джози вышли в четвертьфинал парной игры для женщин.
— Разве я так часто участвую в показательных выступлениях перед сенатским подкомитетом? Ты бы оказывала мне моральную поддержку.
— Знаю, дорогой, — сказала Джинни, обнимая его. — Я никогда не стала бы участвовать в соревнованиях, если бы думала, что у нас есть хоть малейший шанс продвинуться так далеко. Но сейчас Джози рассчитывает на меня, и я не могу ее подвести.
Алан был уже готов сделать язвительное замечание, но в последний момент удержался. Ему не хотелось напоследок поссориться с женой.
— Зато я могу подвезти тебя в аэропорт, — сказала Джинни.
— Нет, лучше не надо. Я не знаю точно, в какое время я буду завтра возвращаться. Пусть лучше машина постоит на парковочной площадке.
Он обнял и поцеловал ее, затем резко направился к двери с сумкой в руке.
— Счастливо! — крикнула Джинни и махнула рукой, когда Алан садился в машину.
Он улыбнулся ей в ответ, надеясь, что улыбка выглядела искренней. Он был задет гораздо больше, чем ему хотелось бы в этом признаться.
Майк Свитцер сказал ему, что всем врачам, выступавшим в поддержку законопроекта о «Своде норм», комитет оплачивал все расходы, включая даже лимузины, встречавшие их в аэропорту. Те же, кто выступал против, должны были добираться к месту назначения собственными средствами.
Итак, Алан добрался «собственными средствами» из национального аэропорта и остановился в отеле «Кристал-Сити» что в Арлингтоне, где получил номер с видом на Потомак. Вечер был холодный и ясный; из окна Алан наблюдал за облитыми светом реклам силуэтами небоскребов на дальнем берегу реки, отражающихся в покрытой рябью воде.
Он терпеть не мог путешествовать — у него возникало чувство изолированности, оторванности от работы и от дома, как будто вдруг в его организме выключили рубильник и он переставал существовать. Алан встряхнулся — он не переносил этого ощущения.
Открыв свою дорожную сумку, он вытащил бутылку виски и, откинувшись на кровати со стаканом в руке, уставился в телевизор, ничего не видя перед собой.
Нет смысла обманывать себя: он нервничал, боясь завтрашнего дня. Ему еще никогда не приходилось давать показания перед каким бы то ни было комитетом, тем более перед таким, где председательствует свирепый сенатор Джеймс Мак-Криди. Какого черта, спрашивается, он согласился участвовать в этом? Чтобы его поджаривала на своем вертеле шайка политиканов? Очевидно, он сошел с ума. А во всем виноват этот Майк — о, пардон, член Конгресса Свитцер. Если бы он не втянул Алана в эту авантюру, Алан бы сейчас спокойно лежал дома, в собственной постели, и смотрел телевизор.
Но нет, это все чушь собачья. Алан отлично понимал, что на самом деле ему некого винить за то, что он оказался здесь, кроме как самого себя. Он искал возможность выступить против «Свода норм медицинского обслуживания», и вот Майк дал ему такую возможность.