Вильямс Чарльз. Канун дня всех святых

   Далекая и близкая бесконечности жили вместе, потому что он произнес одно из названий Города, и тут же Город оказался здесь - такой, как им хотелось.
   Он опустил руку еще чуть-чуть. Будь перед ним смертная плоть, он коснулся бы ее, но бесконечность разделяла их, как разделяла она Бетти и Лестер. Он сказал:
   - Оторви от нее Лестер и приведи сюда. Тогда ты получишь Бетти. Иди и ищи их, найди и скажи мне. Найди и скажи, тогда ты сможешь говорить с Бетти. Найди и скажи мне. Иди и разыщи ее, найди и скажи мне...
   Она хотела немедленно броситься исполнять его распоряжение, она подчинилась. Но она еще слишком недолго пробыла в мертвых, чтобы изучить возможности духа и научиться пользоваться ими. Она не могла мгновенно перемещаться в пространстве или находиться в двух местах сразу. Но он-то хотел от нее именно этого, его сила давила на нее. Ей надлежало быть одновременно с Бетти и с ним, видеть и говорить. Эвелин по-прежнему думала о себе, как о теле. Правда, за последнее время тело как-то потускнело, а тут еще эта боль в груди... Она продолжала воспринимать духовное бытие в телесных ощущениях. Но теперь ее заставляли оказаться в двух местах одновременно, и от этого кружилась голова, да так сильно, что она уже открыла рот, чтобы закричать. В легкие ворвался ветер и привел ее в чувство. Боль была ужасной. Почти в агонии она повисла в воздухе над тем же местом, где сидела, и в той же позе. По-другому представить нематериальное существование духа не получалось. Ей показалось, что она слышит собственный крик, и вместе с тем она знала, что этого не было. Так просто ее мучения не прекратить. Медленно, бессильно опустилась она опять к подножию трона, но теперь фигура ее скрючилась еще сильнее, и только глаза неотрывно следили за хозяином. А Клерк и не смотрел на нее, не обращал внимания на ее боль, он просто ждал известий о помехе, нарушившей его планы.
   Именно в этот момент Лестер увидела ее. Она уже поняла, что опять разлучается с Ричардом. Миг, доставшийся им, был дольше и ярче предыдущих, и она уже спокойнее позволила ему уйти. С тех пор как они с Бетти помирились, Лестер начала понимать, что любовь - это единство обладания и не-обладания или даже вообще что-то другое, не она и не Ричард. Скорее она сродни пути познания, познания полного и совершенного. Она начинала жить по-другому. Она заметила, как смотрит Ричард на то место, где она только что была, и поняла, что ему тоже стало полегче. Мужчины вышли из комнаты вместе с леди Уоллингфорд. Комната опустела, не считая двух девушек - живой и мертвой. Теперь они свободно могли говорить друг с другом через разделявшую их преграду.
   - Дорогая моя, что случилось? - спросила Бетти.
   - Ничего, - отозвалась Лестер. - Ну или почти ничего. По-моему, он пытался затолкать тебя куда-то, а потом.., когда у него не получилось, он попытался затолкать туда меня.
   - Он тебя не поранил? - с беспокойством спросила Бетти.
   Лестер улыбнулась и бросила иронично:
   - Здесь-то?
   Бетти благодарно улыбнулась в ответ. Она смотрела на подругу, а милосердие между ними удваивалось, учетверялось, так что они уже с трудом могли выносить друг друга, настолько стеснительной и смиренной стала каждая из них, и вместе с тем обе постепенно превращались в величественных, великолепных женщин. Бетти сказала:
   - Я не хочу терять ни минуты, просто ни минуточки этого ужасного времени, если оно означает такое.
   Лестер покачала головой и сказала почти печально:
   - А разве ты не можешь почувствовать то же самое с кем-нибудь еще? Мне хочется, чтобы ты стала счастливой, - она помолчала и добавила:
   - Я не понимаю, что тебе мешает. Ох, ну почему я такая бестолковая? И ведь это не только с тобой.
   - Может, когда мы окажемся там, то поймем, - тихонько сказала Бетти. Но Лестер, кажется, не слушала, она пыталась свыкнуться с новым для себя образом мыслей. Это оказалось не так просто. Лицо ее посуровело, в чертах проступила некоторая торжественность, когда она продолжила:
   - Неужели мы обречены ждать веками, хотя ждать совсем незачем. Ужасно, что так много времени уходит на пустое ожидание.
   - А я не жалею, - сказала Бетти. - Да, по-моему, мы и ждали не очень долго. Просто если бы прожить все еще раз, мы сразу поняли бы, какое это счастье.
   Лестер фыркнула:
   - Ха! Если бы проживать все снова...
   Бетти улыбнулась и сказала:
   - Лестер, ты выглядишь совсем как раньше... - Лестер слегка покраснела и улыбнулась в ответ, а Бетти быстро продолжала:
   - Я ведь вот что имела в виду. Если мы проживаем сейчас другие свои времена.., ох, нет, я не знаю. Никогда у меня не хватало ума на подобные вещи. Но то озеро, или чем оно было на самом деле.., и потом Джонатан., а теперь ты... Как будто вы уже были там, даже когда вас не было, а теперь, может быть, мы сможем узнать, какие вы, даже если вас нет. Да ладно, добавила она, тряхнув светло-золотистыми кудрями так, что по всей комнате словно солнечные зайчики разлетелись, - это не так уж и важно. Знаешь, мне вдруг захотелось повидать мою няню. Вот было бы здорово!
   Только как?
   - Должна сказать тебе, - заметила Лестер, - что ты можешь сделать почти все, что захочешь, - при этих словах она подумала о Городе, через который недавно шла.
   Может, и другие дома в нем, раньше казавшиеся такими пустыми, так же полны радости, как и этот? Да, а если ее подстерегает там такая же вторая смерть, как здесь? Интересно, если вернуться туда, какими они ей покажутся? Если выйти на улицу... Ох!
   Бетти уже одевалась и чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда Лестер закричала:
   - Бетти, я забыла про Эвелин!
   Бетти застыла и только смотрела на Лестер, растерянно моргая. Потом, намного сдержаннее, чем раньше, она проговорила:
   - Ах, Эвелин!
   Лестер снова улыбнулась.
   - Да, конечно, - сказала она, - для тебя так лучше.
   Но не для меня. Я ведь использовала Эвелин.
   Бетти скорчила рожицу - ее лицо отразилось в зеркале на туалетном столике, - и сказала:
   - А ты не подумала, как она пыталась использовать меня?
   - Подумала, - отозвалась Лестер, - но это же совсем не одно и то же, ты должна понять. Бетти, ты же и так все понимаешь! Ты просто дразнишься.
   - Так приятно немножко тебя подразнить, - пробормотала Бетти. - Ты же не обидишься. Тебя вон сколько! Не то что меня. Вот я и решила поискушать тебя немножко.
   Ни одна из них не восприняла слово всерьез, да и зачем? Обе они, конечно, понимали, что никакие искушения сейчас не властны над ними. Но вот Бетти повернулась и сказала уже серьезно:
   - Ой, и правда забыли про Эвелин. Что будем делать?
   - Я пойду поищу ее, - ответила Лестер, - если она все еще бродит по улицам, то, должно быть, ужасно несчастна... Мне надо идти. - У нее возникла смутная мысль захватить для Эвелин чашку чая, или шерри, или стакан воды хоть что-нибудь из этой плотной, текучей радости. Наверное, надо дать ей поговорить немножко, может, даже послушать... Эвелин отдохнет. А может... Но сначала нужно все-таки найти ее. Вот она нашла Бетти и обрела радость, о которой и не мечтала. Может, когда она найдет Эвелин, случится то же самое? Было какое-то слово - она просто забыла, - именно то, о чем она думает. Ричард, наверное, знает - она могла бы спросить...
   Когда? Да хоть через миллион лет. Вознаграждение? Восстановление? Искупление? Похоже, конечно, но все не то. Оно касается и Бетти, и Эвелин, и ее самой, и всех остальных вообще. Ладно, подумать можно и потом. Сейчас надо найти Эвелин.
   Бетти кончила одеваться.
   - Ну, я готова, - сказала она. - Мне пойти с тобой?
   - Конечно, нет, - сказала Лестер. - Спускайся-ка вниз к своему Джонатану. А если вдруг увидишь Ричарда, передай, что я люблю его.
   Тривиальная фраза, слетев с ее губ, обрела неожиданный вес. В этом воздухе слова получили новое звучание, перестали быть простым приветом, и стали конкретным действием - щедрым даром любви одного человека другому, благословенным предвкушением новой, третьей встречи.
   - Хорошо бы вместе, - мечтательно протянула Бетти. - Ты что, правда, не хочешь, чтобы я пошла с тобой? Ты не думай, я не буду больше расстраиваться из-за Эвелин, даже если она снова захочет поговорить со мной.
   - Нет, - сказала Лестер, - я об этом и не думала. А вот для Эвелин это будет удар. Лучше уж ты иди куда собиралась. И не забывай обо мне, если получится.
   Бетти широко раскрыла глаза и произнесла тем же тоном, что недавно и Лестер:
   - Здесь-то?
   - Да нет, я знаю, - сказала Лестер. - Просто не привыкла еще. И... Ох!
   Она не смогла сдержать крик. Бетти выключила свет и отдернула занавески. Лестер стояла лицом к окну, а там, непонятно, на улице или уже здесь, в комнате, стояла и смотрела на нее Эвелин - но как же она изменилась! Лестер едва узнала ее, не глазами, скорее каким-то внутренним чувством. В глазах, в упор смотревших на нее, стоял тот самый смертный свет, который недавно окутывал ноги Лестер. Эту душу искорежили, заставили подчиниться, ведь сил для сопротивления не было. Равно как не было и выбора - кому подчиняться..
   Лестер немедленно оказалась возле Эвелин: скорость ее перемещения зависела теперь главным образом от ее воли. Для Бетти она просто исчезла. Оказавшись снаружи, она схватила Эвелин за руки. Это живым и мертвым не дано коснуться друг друга, а мертвые прекрасно чувствуют мертвых. Она воскликнула:
   - Эвелин, дорогая!
   Губы Эвелин шевельнулись, но Лестер не услышала ни слова. Так и должно было быть, ведь Эвелин говорила не с ней, а с Клерком.
   - Я вижу Лестер, - говорила Эвелин, - она ухватилась за меня. А Бетти не вижу.
   - Поговори с ней, - приказал Клерк. - Спроси ее, что она делает. Попроси ее пойти с тобой.
   - Эвелин! - звала между тем Лестер. - Эвелин! Что с тобой? Пойдем со мной, - она не задумывалась над тем, что говорила, не представляла, что собирается делать, но чувствовала великую важность происходящего и доверяла великой силе Города. Только эта сила и может спасти Эвелин так же, как спасла ее.
   Эвелин ответила, как было ведено:
   - Лестер, что ты делаешь? - но эти слова, вместо того чтобы обрести особый смысл, утратили последний; фраза прозвучала глупее не придумаешь.
   - Я? - удивленно переспросила Лестер и замолчала.
   Наверно, она не смогла бы объяснить, даже если бы знала. - Я улаживала кое-какие дела с Бетти, - наконец проговорила она. - Но я уже собиралась пойти за тобой, правда собиралась. Хочешь поговорить с Бетти? - своим обострившимся зрением она увидела, что Бетти больше нет в комнате, и добавила:
   - Она скоро вернется.
   Взгляд Эвелин бесцельно блуждал по сторонам. Она выдохнула едва слышно:
   - Я не хочу ждать. Пойдем со мной.
   Лестер заколебалась. Она была готова сделать все, что захочет эта несчастная, но она и на земле никогда не доверяла Эвелин, не склонна была доверять ей и здесь, особенно с тех пор, как увидела лицо подруги у подножия холма и услышала голос Эвелин у входа в дом. Интересно, в какие глухие закоулки Города может завести их извращенная тяга Эвелин. Лестер знала, что на этих улицах можно встретить тени, подобные божествам, но излучающие тот самый мертвенный свет, который едва не затопил ее недавно, а теперь горел в глазах Эвелин.
   Она не боялась, но ей не хотелось без крайней необходимости лезть в грязь. Природная гордость больше не мучила ее, но взамен пришла некоторая небесная брезгливость. Даже в раю одно добро было для нее предпочтительнее другого. Но вид этого смятого лица в конце концов заставил ее забыть обо всем. А что, если ей удастся стать для Эвелин тем же, чем стала для нее самой Бетти?..
   - Я нужна тебе? - спросила она.
   - О да, да! - захлебываясь, забормотала Эвелин. - Только ты. Пойдем же.
   Лестер опустила руки, но в тот же миг к ней протянулись две скрюченные лапы, похожие на птичьи, и сомкнулись на ее запястьях. Лестер ощутила слабый толчок. Раньше ей не хотелось заходить в этот дом, теперь ей так же не хотелось отсюда уходить. Здесь оставалась единственная ее подруга в новой жизни. Однако благородство этого Лондона требовало, чтобы она помогла своей знакомой по Лондону прежнему. Едва заметно вздохнув, Лестер расслабилась и позволила себе двинуться вперед.
   Легкое волевое усилие перенесло ее туда, куда хотела Эвелин. Если пространство, в котором она перемещалась, еще говорило что-то ее чувствам, то время не ощущалось никак. Она была на месте раньше, чем Эвелин, сидя у подножия трона Клерка, успела повернуть голову. , И все-таки, пока Лестер была в пути, она видела сияющий Город, это розовеющее чудо, раскинувшееся вокруг.
   Его улицы жили обычной городской жизнью - магазины, транспорт, люди... Теперь она видела, что не только в оставленном ей доме бьет ключом искрящаяся человеческая жизнь. Пока Лестер не участвовала в ней, но это не беда, это - временно. Главное, что больше не было той ужасной тишины, с которой она столкнулась в первые дни своего посмертия. Теперь она слышала приглушенный гул уличного движения, такой привычный и вместе с тем новый. Этот новый Лондон приходилось постигать каждый раз заново. Потом сквозь сеть ставших уже привычными улиц начали проступать другие. Наверное, они принадлежали какому-то другому Лондону - или другим Лондонам. Знакомый ей город смешивался с другими, растворялся в них, а может быть, наоборот, проявлялся четче. Однако эти странные превращения не вызвали у Лестер ни малейшего беспокойства. Все было в полном порядке, и когда в конце широкой улицы она замечала позади сегодняшних автобусов плавное движение портшезов и старинные платья, а за ними, вдали и вместе с тем совсем близко, вспыхивали солнечные блики на рыцарских доспехах и шпилях крепостных башен, она и это воспринимала как самую настоящую действительность.
   Лестер смотрела сквозь время (хотя сама она не смогла подыскать именно такую форму для своих немного сбивчивых мыслей). Раз или два ей показалось, что она видит совсем уж странные улицы, совершенно неузнаваемые, мужчин и женщин в невероятных одеждах. Но они появлялись не более чем проблесками, словно будущее Города приоткрывалось ей лишь случайно. Иногда улицы на миг выцветали, их словно вытеснял могучий лес. Тогда среди деревьев поблескивала лента реки или зеленоватое зеркало болота. А однажды она увидела грубый каменный мост, а за ним - скопление примитивных хижин и людей в шкурах. Приближаясь к месту, которое в ее времени занимал центр Города, Лестер уже не удивилась, когда дома и улицы вдруг исчезли, и ей пришлось пробираться по тропе между деревьями - таким было это место до того, как здесь возник Лондон, а может, таким оно стало, когда завершилась долгая и славная история Города, и лишь несколько отставших племен бродили по старым, полустертым дорогам. Огромный Город доверчиво демонстрировал ей все фрагменты своей духовной истории во времени, и в пространстве.
   Она пока не могла постигнуть глубокий смысл этой мистерии. Позже, когда она освоится здесь, когда станет мудрее и милосерднее, он откроется ей. То, что замечали ее новые глаза, на самом деле было лишь малой частью грандиозного целого. Вокруг нее раскинулся не только Лондон, здесь были все города - слитые воедино и все же сохраняющие свой неповторимый облик. Они то наслаивались друг на друга, то простирались, как районы одного Города. Будь у нее возможность, она могла бы побывать в любом из них, отправиться в любое время и в любое место, которое люди занимали когда-нибудь или могли бы занять. В этой единовременной бесконечности неуловимо слились и огромный мегаполис, в котором ничего не стоило затеряться человеку, и крохотная деревушка, которой впору было затеряться самой... В этом Городе сошлись Нью-Йорк и Афины, Чикаго и Париж, Рим и Иерусалим; здесь находилось то, к чему они вели своих жителей при жизни. Когда придет срок, Лестер узнает, зачем ей нужно было тосковать среди этих фасадов.
   Впрочем, она догадывалась об этом уже сейчас. Не познав милости прошлого, искупленного любовью, она не вынесла бы даже слабейшего отблеска настоящей жизни этого Города. Жить в Городе - значит сродниться с самой жизнью. Те, кто живет здесь, по своей воле проживают новые или старые жизни. На Земле такое состояние возникает в редчайшие счастливейшие моменты дружбы или любви, здесь оно - обычное дело. Новая дружба Лестер и Бетти была лишь слабеньким отголоском подобного состояния, но именно на этом отголоске стремительно неслась теперь ее душа.
   Перемещение закончилось. Лестер, возбужденная скоростью и впечатлениями своего путешествия, стояла во дворе дома в Холборне. Эвелин, по-прежнему скорчившаяся возле кресла, наконец почувствовала, как отпустил ее смертный озноб. Судороги, трепавшие ее несчастный дух, стали слабее. Она распрямилась и под пристальным взглядом своего хозяина рванулась туда, куда посылала ее повелительно вытянутая длань. Мгновение - и она оказалась рядом с Лестер. Захваченная своим путешествием, Лестер, признаться, забыла о ее существовании, но теперь сразу вспомнила. Лицо Эвелин выглядело все еще немного застывшим, но тяжелое грубое страдание исчезло с него. Эвелин улыбалась, по крайней мере, ее лицо искривилось. Как и прочие обитатели этого дома, она уже несла на себе отметину Клерка. Лестер деликатно отвернулась: лучше уж было не замечать эту уродливую гримасу. Правда, за последнее время представления Лестер об улыбках стали существенно шире.
   Коротко взглянув через окно, ласково и вместе с тем непреклонно она спросила Эвелин:
   - И что же ты хочешь, чтобы я тут делала? Если, конечно, - все так же мягко добавила она, - ты действительно хочешь, чтобы я что-то делала.
   - ОН хочет, - сказала Эвелин. - Пойдем.
   Голос ее стал сильнее и настойчивее, она снова попыталась тащить Лестер за собой. Всех ее сил не хватило бы, чтобы сдвинуть Лестер с места хоть на дюйм, она могла только обозначить свое желание. Но Лестер зашла слишком далеко, чтобы поворачивать назад, и поэтому подчинилась. Вместе с Эвелин она спокойно двинулась прямо через стену, увидела Саймона и тут же узнала его.
   Однако с тех пор, как смертный свет отхлынул от нее, изменилось многое. Фигура Саймона утратила ореол величия. Больше того, Лестер заметила, что он чем-то сильно недоволен и стоит с обиженным, даже немножко жалким выражением на лице. Сам он больше не видел ее, не видел даже глаз, как при первой встрече в прихожей. Только поведение Эвелин подсказало ему, что Лестер здесь. Эвелин была их связующим звеном. От нее зависело преодоление помехи.
   Существовал лишь один способ действия. Если бы Клерк сам мог войти в мир другой мерности, быстрых законов и милосердных решений, он, наверное, смог бы воспользоваться другими средствами. Но он никогда не бывал там. Все, что он мог, это создать магическую связь земного и небесного и поставить ее под свой жесткий контроль. Он думал только в этих терминах, поэтому появление Лестер вместе с Эвелин означало для него только одно: Эвелин каким-то образом способна удерживать Лестер. Ему и в голову не приходило, что Лестер могла просто прийти сама. Он, столько болтавший о любви, не знал о ней ровным счетом ничего. Вот почему он даже не догадывался о Бетти, вынырнувшей из вод мудрого озера, лежавшего прямо посреди великого Города, как тень от собора - в центре картины Джонатана.
   Таинственный и незаметный источник, бивший из самого сердца Лондона, питал его. Множество источников многих миров, Темза и все остальные реки рождались и несли свои воды в море, море разливалось все шире, по нему ходили корабли; континенты, составлявшие его берега, тихонько двигались, намекая на еще большие, скрытые континенты. Здесь царил сам принцип движения, поскольку оно первое было даровано некогда творению. И Саймон собрался обратить это движение вспять?
   Перевернуть речь, которая есть то же движение, но в другой форме? Ну что же, только пусть сначала попробует зачаровать трех девушек и подчинить их своей воле.
   Он услышал, как Эвелин вошла в зал и прошелестела:
   - Вот она.
   Он знал, что надо делать, и принялся за дело без промедления. Ему предстояло построить ловушку и установить магическую связь между собой и одной из умерших девушек, чтобы она могла утянуть за собой и другую.
   Пусть попадутся обе! Гибельный анти-Тетраграмматон для этого не годился, но ему должно хватить и других заклятий, способных отклонить первичные потоки. Он выпрямился. Он устремил на Эвелин горящий взор и принялся почти неслышно гудеть. Невидимые пылинки, рассеянные в воздухе, и еще меньшие частички материи отозвались ему. Немного погодя он перестал гудеть и сплюнул. Плевок упал на пол у ног призрачной Эвелин, немедленно покрылся пленкой почти незримой пыли и начал притягивать пылинки. У самого пола постепенно конденсировалось слабое, но вполне различимое облачко.
   Он глубоко вздохнул. Он втянул воздух, наклонился к облачку, которое поднималось теперь подобно крошечной пирамиде, и выдохнул воздух в ее сторону. Он простер вниз, к облачку, обе руки и снова плюнул. Когда плевок коснулся пыли, пирамида стала гуще и плотнее. Испустив тихий посвист, кучка пыли начала расти на глазах. Над ней повис в воздухе другой звук, тихий, не громче шелеста, не голос, а эхо страждущего голоса.
   - Ox! Ox! Это для меня место? - Лестер, услышавшая слабый стон нарождающейся нежити, различила и голос Клерка. Он звучал не громче потока лунного света, когда его пересекает легкое облачко:
   - Для тебя, для тебя.
   Сама она говорить не могла или не хотела; пожалуй, сердце ее чуть встревожилось. Еще не постигшая всей стройной гармонии любви, она тем не менее всегда знала, что любовь - это только любовь. Не понимая происходящего, она прекрасно видела: в этом обмене словами есть что-то неестественное. Клерк снова протянул вниз руки, словно защищая первый, слабенький язычок пламени, и пламя тут же занялось.
   Оно выпорхнуло из его ладоней. Не огонь, а имитация огня. Даже не согрев рук Клерка, пламя теперь пылало, оставаясь, правда, мертвенно-бледным. В нем не было силы, языки призрачного огня опадали вниз и обволакивали пыльную пирамидку. Они цеплялись за нее, а он подбадривал их движениями рук, заставлял впитываться, проникать вглубь. Когда движения рук и пламени обрели общий ритм, пыль начала вздыматься внезапными фонтанами и опадать, но каждый раз кучка оказывалась выше, чем прежде. Она достигала уже шести дюймов высоты и больше напоминала столбик, чем пирамиду. Она раскачивалась, как качается под ветром одинокая былинка, и дышала с тихим присвистом, словно умирающий. Может, это и было растение. Оно извивалось и покачивалось само по себе, словно искало чего-то и не могло найти, бледное пламя шевелилось теперь внутри его ствола. Над ним раздавались тяжкие вздохи Саймона, ладони продолжали прикрывать его, хотя, на взгляд Лестер, между странным образованием и этими ладонями оставалось огромное, почти бесконечное расстояние. Кажется, она обладала совершенно иным углом зрения, и вся картина представала перед ней иначе, чем перед глазами Клерка. Внезапно Клерк сплюнул в третий раз, и оно разом подросло еще на шесть дюймов. Движения бледного выкормыша приобрели уверенность. Теперь оно явно пыталось ощущать окружающее своей верхушкой - наверное, это должно было заменять ему голову. Пламя полностью вобралось в него и исчезло. Тварь все больше становилась похожей морскую губку. Она с трудом удерживала равновесие, елозила по полу, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, чтобы не упасть. Тонкое посвистывание стало прерывистым, продолжая напоминать дыхание больного с забитой носоглоткой, и вдруг прекратилось. Тут же стихли и тяжелые вздохи Клерка. Он с трудом распрямил спину. Словно подражая ему, распрямилась и вытянулась губчатая поросль на полу.
   Теперь она стояла куда тверже, а следующие один-два рывка придали ей карикатурное подобие человеческого тела. Не было пока ни головы, ни ног, но что-то уже торчало по бокам, уже наметилась линия, разделяющая бедра, и две маленькие выпуклости обозначали груди.
   Быстро выросли руки и тут же безвольно упали; туловище ниже центра разделилось пополам и начало беззвучно притопывать бесформенными обрубками. Верхушка принялась отчаянно тянуться вверх, словно пытаясь освободиться от собственной тяжести, но не справилась с этим и начала трястись. От этой дрожи рыхлая плоть быстро уплотнялась, сменяясь гладким бледно-желтым веществом, и скоро только кое-где на теле остались рыхлые пятна. На полу стояло грубое подобие женщины чуть ниже двух футов ростом, с едва сформированной головой. Проступающие черты лица не выражали ровным счетом ничего. Создание напоминало гуттаперчевую куклу, но оно жило, дышало и двигалось, на голове торчал выступ, видимо, долженствующий обозначать волосы. Оно подняло руки, словно хотело на них посмотреть, но глаза еще не прорезались, пришлось снова опустить их. Оно попыталось прислушаться, но хотя уши и были на месте, они не работали. Только едва слышные вздохи Саймона, по-видимому, достигали восприятия гомункула.
   Лестер удивилась - живая кукла не вызывала у нее омерзения. Да, у нее отталкивающий вид, как у любой противной куклы. Ей не нравились рыхлые пятна и мертвенный оттенок искусственной кожи, но чувство было не очень сильным. Джонатан, например, ненавидел бездарные картины куда сильнее. У Лестер возникло желание исправить это неуклюжее творение как надо - кое-что подтянуть, пригладить, но пришлось бы трогать куклу, а этого ей совсем не хотелось. Однако Лестер все равно не понимала, зачем здесь кукла, и почему Эвелин смотрит на нее с таким напряжением, что даже повизгивает от удовольствия, наблюдая, как та растет. Эвелин даже подалась вперед, но ее остановил голос Клерка.