— Нет. Ну, попадись она мне…
— В полицию не обращались?
— Нет.
— Паспорта у нее при себе нет, — заметил Колби. — Учтите, если они ее задержали, то вряд ли отпустят, не проверив документов. Это точно, что вам не звонили из полиции?
— В этом я уверен. Они говорили бы тогда по-английски. Не так ли?
— Вовсе не обязательно. Только в случае необходимости.
— Хотя знаете, припоминаю, какой-то чудак постоянно мне названивает.
— Что? — воскликнул Колби.
— Ничего особенного. Просто какой-то сдвинутый малый по три-четыре раза в день звонит сюда и предлагает что-то на продажу. Что именно — не пойму, говорит он по-французски, черт подери! Но при чем здесь…
— Нет, погодите, — прервал его Колби. — Ну-ка, расскажите об этом поподробнее.
— Да я о нем ничего не знаю. У меня и без его звонков забот полон рот. Не стал бы слушать, что он мелет, если бы даже и понимал по-французски. Каждый раз, когда я вешаю трубку, этот парень тут же перезванивает и начинает без умолку тараторить. Вы знаете, какой у этих французов темперамент.
— И как долго это продолжается?
— Дня три или четыре.
Колби хмуро посмотрел на Мартину. Та, застегнув лифчик, надевала платье. Просунув голову в ворот, она вопрошающе посмотрела на Колби. Он снова услыхал в телефонной трубке глухие удары в дверь и крики проклятий.
— Послушайте, — сказал Колби в трубку, — почта в последние дни приходила?
— Конечно. Как всегда, целая кипа. Письма от почитателей, просьбы о благотворительности. В общем, все как обычно.
— Нет, я имею в виду корреспонденцию на французском.
— Кажется, есть. Похоже, что-то пришло сегодня утром.
— Письмо при вас?
— Нет, скорее всего, я его выбросил. Я все равно не смог бы его прочитать.
— Посмотрите в корзине для мусора, нет ли его там.
— За каким чертом?.. А, ну ладно, посмотрю. Из трубки послышалось шуршание бумаги.
— Да, нашел, — сообщил Дадли.
— Смогли бы прочитать?
— Похоже, адресовано мне. Здесь написано «Чер монсьюр».
— Дальше.
— Дальше — два слова; «Мадам Мэннинг». Это я понял, а дальше следует «эй ит инлеввч»…
— Стойте, стойте! — прервал его Колби. — Произнесите это по буквам.
— Хорошо… «Мадам Мэннинг», а дальше идет слово из одной английской буквы «а», а потом «e-t-e» со знаками ударения над «е».
— Отлично, продолжайте.
— ..e-n-1-e-v-e-e…
— Все, этого вполне достаточно, — оборвал его Колби и, прикрыв ладонью рот, повернулся к Мартине:
— В течение четырех дней ему пытаются втолковать, что Кендал Флэнаган похищена.
— О нет! — вскрикнула Мартина.
— Правда, похитители думают, что захватили мисс Мэннинг.
Мартина сокрушенно покачала головой и снова опустилась на кровать.
— Как вы считаете, президент Джонсон по этому случаю не введет в стране чрезвычайного положения? — мрачно пошутила она.
Колби вновь приложил трубку к уху:
— Вы знаете, почему звонивший вам парень был так нетерпелив? Он просто в недоумении. Уже прошло четыре дня, как он похитил женщину, а ее исчезновения даже никто и не заметил. А она, часом, не обжора?
— Что? — не понял намека Дадли.
— Ладно, проехали.
— Если они занялись похищением американцев, почему же они не освоили английский?
— Взгляните на письмо. В нем есть какие-нибудь цифры?
— Есть. Нечто похожее на сумму в сто тысяч. По-моему, сначала стоит единица.
— Это в европейской манере. Сумма в долларах или франках?
— В долларах, — проверив еще раз, ответил Дадли и ахнул. — Выкуп в сто тысяч долларов?
Они что, с ума спятили?
— Почему? Они считают, что похитили мисс Мэннинг.
— Да пусть хоть кабаре «Лидо» со всеми его танцовщицами. У меня нет столько денег.
— Ладно, — сухо произнес Колби, — вам нужна помощь, и очень срочная. Сейчас мы отправляемся в Париж, — добавил он, посмотрев на часы. — Там решим, как поладить с репортером, а вы постарайтесь быть в конторе на случай, если этот малый вам снова позвонит. Думаю, в пять мы будем у вас. Если он выйдет на связь раньше, скажите ему: «Rappelez a cinq heures. Rappellez a cinq heures»26. Вы сможете это произнести?
— Rappley a sank ur. Я запомню.
— Отлично. Если он поймет, что ему предстоит еще с кем-то переговорить, то до пяти свою жертву не убьет.
— Вы думаете, они могут на такое решиться?
— Могут, если не будет другого выхода. Не собираются же они держать ее у себя вечно. Это все. Позвоним вам из Орли.
Колби положил трубку и посмотрел на Мартину. Ее глаза лихорадочно сверкали, в них светилось неподдельное любопытство.
— Помогите мне застегнуть «молнию» и вкратце расскажите, в чем проблема.
— Они требуют выкуп в сто тысяч, — ответил он и потянул застежку вверх.
— Ой! — вскрикнула она. — Не удивительно, что вы в разводе.
— О, простите, — извинился Лоуренс и, потянув язычок вниз, высвободил прядь черных волос, попавших в «молнию» у самого ворота. — Обе мои жены были лысыми.
— Естественно, если их замужество длилось долго. Ну а что с этими репортером и похитителями?
Стараясь быть максимально кратким, Колби изложил ей только самое главное.
— Попросите дежурную по этажу, чтобы она забронировала для нас места на ближайший авиарейс в Париж, — попросил он, кивнув в сторону двери, — а также вызвала такси, мне нужно заехать к себе в отель.
— Хорошо. Вы что-то уже придумали?
— Да, есть одна идея, — ответил он и, помахав ей рукой, вышел из номера.
В ожидании Мартины Колби прохаживался перед своим отелем. Через двадцать минут она подъехала на такси. Швырнув чемодан на переднее сиденье, он открыл заднюю дверцу и нырнул в автомобиль. Не успел он усесться рядом с Мартиной, как машина рванула с места, и они помчались в сторону аэропорта.
— Рейс в одиннадцать десять, — сказала она, взглянув на часы. — Таксист сказал, что должны успеть.
Они проехали квартал и оказались на Пикадилли. Мартина достала пачку сигарет. Колби щелкнул зажигалкой и протянул ей огонь, затем закурил сам.
— Итак, — нетерпеливо произнесла она, — каковы наши действия?
— Первое — это газетчик, — ответил он. — Надо сделать все, чтобы его статья ни в коем случае не была опубликована.
— Как это сделать? Такой сенсационный материал он из зубов не выпустит. Учтите, Сабина Мэннинг — личность весьма известная.
— Сначала давайте посмотрим, что творится в конторе, кто в ней сейчас находится. Короче, оценим ситуацию на месте.
Мартина прежде посещала контору, и не один раз. Здание представляло собой большой двухэтажный особняк, расположенный в шестнадцатом arrondissement27, вблизи от авеню Виктора Гюго. На первом этаже располагались апартаменты Сабины Мэннинг: ее рабочий кабинет, спальня с ванной комнатой, гостиная, столовая и кухня. Офис Дадли и комнаты, в которых работали Санборн и Кендал Флэнаган, находились на втором этаже. Там же, в дальней комнате, окна которой выходили во двор, томился в заточении репортер.
Обслуга дома состояла из горничной и повара, нанятых самим Дадли. Секретарша мисс Мэннинг уволилась незадолго до исчезновения писательницы, а на ее место Дадли пока никого не взял. Гасконец-повар не понимал ни слова по-английски. Горничная-парижанка, мадам Буффе, знала несколько английских слов.
Колби понимающе кивнул, глаза его сделались задумчивыми.
— Ясно. Может быть, нам удастся что-нибудь сделать. Если повезет, конечно.
— А именно?
— Если все пойдет как по маслу, — ответил он и посвятил Мартину в свой план.
Та слушала его со все возрастающим интересом, который перешел в ликование, что было видно по ее глазам.
— Что ж, должно получиться весьма забавно, — заметила Мартина, затем ее лицо вновь стало серьезным. — А как быть со второй проблемой?
— Тут будет не так весело, возможны жертвы, — ответил Колби. — Многое зависит от действий, которые они предпримут, когда обнаружат, что похитили не того человека.
Колби расплачивался с таксистом, когда объявили их рейс. Они кинулись в здание аэропорта, чтобы успеть выкупить билеты, пройти регистрацию и паспортный контроль и в последнюю минуту поднялись на борт самолета. Когда они уже были в воздухе, Лоуренс, затянувшись сигаретой, обратился к Мартине.
— Вы живете в Женеве? — спросил он.
— Нет. В Париже. У меня там квартира неподалеку от площади Этуаль.
— Тогда мы соседи. Я живу на авеню Клебер. Как долго вы живете в Париже?
— Я там родилась, — ответила она. — Важно, не как долго, а как часто я в нем бываю.
— И как же часто?
— Отец мой был американцем, а мать — француженкой. Жизнь моя протекала, как у перелетной птицы. Ни у отца на родине, ни у матери во Франции я не чувствовала себя своей. Стала жертвой двустороннего шовинизма.
— Почему? Расскажите мне.
Она поведала историю ее семьи. Отец, сын американского предпринимателя со Среднего Запада, в 34-м году, сразу же по окончании колледжа, приехал на год во Францию учиться живописи. Выдающимся художником он не стал, но так полюбил Париж, что отказался возвращаться домой. К счастью, от деда по материнской линии ему досталось кое-какое наследство, и он преспокойно смог остаться, во Франции. Женился на французской актрисе, родом из Бордо, игравшей в театре второстепенные роли, и в 36-м у них появилась Мартина. После вторжения в страну немцев он отправил жену и дочь в Соединенные Штаты, а сам влился в ряды Сопротивления. Когда война закончилась, семья воссоединилась, и они стали жить в Париже. Только теперь этот американец стал большим французом, чем ими были сами французы, а француженка-мать, в свою очередь, вдосталь вкусив американского яблочного пирога, никак не могла приспособиться к жизни в послевоенной Франции. Боже, ей требовалась помощь!
Отец с матерью были людьми буйного темперамента — два вулкана, да и только. Они постоянно скандалили, то расходились, то снова сходились. Расставания их никогда не были долгими: мать не могла отказаться от безмятежной жизни домашней кошки из парижского предместья. Отец же, невзирая на то, какую огромную пользу он смог бы в случае возвращения принести своей собственной родине, был охвачен безумной идеей вернуть Францию в la belle epoqne28. Он считал, что спас эту страну от нацистов, и теперь его долг — спасти ее от французов.
Мартине приходилось метаться на волнах бурных событий, происходивших в семье, между Соединенными Штатами и Францией. То она посещала школу в Париже, то в Сент-Луисе, то снова в Париже, то в Фениксе, то опять возвращалась в Париж, после чего ее везли в Палм-Бич. Позже, став старше, во время очередных семейных разладов училась сначала в швейцарской, а затем в английской школе. В результате у нее выработался потрясающий инстинкт самосохранения, и она скоро поняла, что может с легкостью грека или польского еврея адаптироваться в любой среде людей, говорящих на чужом для нее языке и исповедующих незнакомую ей культуру. В любой стране через каких-нибудь несколько недель она становилась своей.
— Если бы я попала в школу, где оказалась бы в компании курдов, — сказала Мартина, — я бы через сутки научилась разжигать верблюжий навоз и стряпать на нем, через месяц — говорить на их местном диалекте, а к концу второго — имела бы солидные связи на черном рынке этого самого верблюжьего навоза.
Она обнаружила в себе задатки прирожденного биржевого маклера.
— Отец умер, — продолжила Мартина. — Мать вышла замуж за торговца недвижимостью в Сан-Фердинандо-Вэлли. Сейчас она разъезжает в «кадиллаке», который длиннее bateau-mouche29, владеет кругленькой суммой в валюте четырнадцати стран мира, является членом общества Джона Берча и собирается сделать пластическую операцию, чтобы принять участие в конкурсе красоты в провинциальном городке Беверли. Если бы отец был жив, его корявого французского вряд ли хватило бы, чтобы держать какую-нибудь аптеку на Елисейских полях. Скорее всего, он забрался бы в провинцию, поселился бы, как Доде, в заброшенной мельнице и занялся бы переводами Рембо. Так что, имея француженку-мать, которая стала американкой, и отца-американца, который стал французом, я до сих пор не пойму, кто же я. Может, просто беженка? — с юмором предположила она.
— А чем вы теперь занимаетесь? — спросил Колби.
— Снимаюсь в эпизодических ролях и от случая к случаю выполняю несколько странную работу для приятеля, который заведует конторой частного сыска.
Самолет приземлился в Орли, и в половине первого пополудни Колби и Мартина были на выходе из таможни. Они заняли первую попавшуюся свободную телефонную кабину. Пока Колби, роясь в кармане, нашел среди швейцарских, французских и английских монет телефонный жетон, Мартина достала из сумочки записную книжку и раскрыла нужную страницу. Он набрал номер.
— Алло! Алло! — гаркнул с другого конца провода Дадли.
— Это Колби. Ну как, он вам звонил?
— Да. Минут двадцать назад. Я ответил: «Rappley a sank ur», думаю, что он все понял. Но какого черта они не дают телефон ей, если сами по-английски не говорят?
— Они звонят из телефонной будки. Давайте сначала обсудим другой вопрос. Газетчик все еще у вас?
— Да. Сейчас он затих. Переломал об дверь все стулья и успокоился. Зовут его Моффатт, остановился в гостинице «Георг Пятый».
— «Георг Пятый»? Тогда он не просто газетчик, он — преуспевающий журналист.
— И закоренелый подонок. Хорошо. Что еще?
— Ступайте в ближайшую к нему комнату, чтобы он мог вас слышать, — сказал Колби. — Изобразите, будто вы звоните в «Эр-Франс» и заказываете билет на ближайший рейс в Бразилию, Монголию или какую-либо другую страну, откуда не выдают мошенников. Сделайте вид, что вы очень спешите.
— Это еще для чего? — удивился Дадли.
— Делайте, что вам сказали, и не задавайте лишних вопросов. Объясняться нет времени. Мы берем машину и сразу же едем к вам. А вы будьте у окна и поглядывайте на улицу. Как только мы подъедем к дому, дадим вам знать, махнем рукой. После этого сделайте так, чтобы журналист смог сбежать.
— Сбежать? Да вы в своем уме? Он же…
— Не прерывайте меня. Если я говорю «сбежать», значит, именно это я имею в виду. Он ухватится за любую возможность вырваться на свободу. Запустите к нему на этаж горничную, пусть она ему поможет выбраться. Самое главное, чтобы пленник не понял, что это вы помогаете ему бежать.
— Боюсь, что не смогу все это служанке втолковать, я же не знаю французского.
— Тогда, как только мы подъедем, пошлите ее открыть мне. Я ей сам все объясню.
— Хорошо. Что еще?
— Как только журналист выберется из дома, каждые пять минут звоните в гостиницу «Георг Пятый» и спрашивайте мисс Надю Лоринг. Скажите, что она там обедает в ресторане, попросите ее позвать.
— А что ей передать и от кого?
— Да что угодно и от кого угодно. Скажите, что управление пограничной службы хочет пригласить ее к себе или муниципалитет Лондона страстно желает видеть ее у себя. Напомните, чтобы она не забыла позвонить Лиз и Дику и тому подобное. Не мне вас учить. В общем, навешайте побольше лапши.
— Что еще?
— Теперь о журналисте…
— Его мать, наверное, перерезала себе глотку, потому что не получила вовремя успокоительного…
— Меня не интересует его мать, я хочу знать, как он выглядит.
— Этакий здоровенный тучный жлоб лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Густые, рыжие с проседью волосы и огромный, похожий на картошку, красный нос.
— Ну тогда все. Ждите нас. Колби повесил трубку и повернулся к Мартине:
— У вас есть при себе солнцезащитные очки?
— А разве для поездки в Лондон они необходимы? Звоните пока вашему собаководу, а я сбегаю за очками в ближайший ларек. Вот вам жетоны.
Мартина ушла, а Лоуренс раскрыл записную книжку, нашел нужную страницу и набрал номер телефона Андре Мишода, владельца небольшой книжной лавки на бульваре Распай, державшего пару русских борзых, которых он за плату периодически сдавал для киносъемок. К телефону подошла мадам Мишод. Да, подтвердила она, Саша и Дмитри свободны, и на вторую половину дня их можно забрать. Она их только причешет, и за собаками можно приезжать. Колби пообещал минут через двадцать заехать. Закончив разговор с мадам Мишод, он позвонил Биллу Элкинсу, своему старому приятелю. Прежде тот был газетным фотографом, теперь — свободным фотохудожником. Телефон в квартире, где он проживал, не отвечал. Тогда Колби позвонил в кафе, расположенное напротив дома Билла, где тот обычно подрабатывал. «Мсье Элкинса? Mais oui. Ne quittez pas…»30. К телефону подошел Билл. Особого энтузиазма в его голосе Колби не услышал. В настоящий момент он был без работы.
— У меня есть для тебя дельце, — сообщил ему Колби. — Плачу сто франков в час.
— А какой дадут срок, если схватят?
— Все будет в рамках закона.
— Хотелось бы верить. Хорошо, что нужно фотографировать?
— Ровным счетом ничего. Просто нужен человек, похожий на фотографа.
— Ну, я похож. Даже очень.
— Будь через полчаса у гостиницы «Георг Пятый» со всеми своими причиндалами: парой фотокамер, объективами, штативом, вспышкой и тому подобным. Ничего не делай, только жди. Скоро увидишь, как я вхожу в гостиницу. За мной будет следовать очень хорошенькая девушка. К гостинице она подъедет на такси. Ты войдешь вместе с ней.
— Ага. Потом в зале погаснут огни, и когда вновь вспыхнет свет, окажется, что ты танцуешь с этой красоткой, а я — с Фиделем Кастро. Это мы уже проходили.
— Нет. Ты войдешь и все время будешь рядом с ней. Понял?
— Ладно. А как я ее узнаю?
— Это будет высокая красивая брюнетка в шубе из натуральной норки, на глазах — солнцезащитные очки. Самое главное — при ней будет пара русских борзых.
— Какой масти?
— Заткнись и слушай. Времени у меня в обрез. Внутри, в баре, я надеюсь, мы встретимся. После этого узнаешь, что от тебя требуется. Много говорить тебе не придется.
— Для кого предназначен этот маскарад?
— Для газетчика по фамилии Моффатт, огромного мужика с большим красным носом. Ты его не знаешь?
— Нет, но, похоже, узнаю. Надеюсь, он умеет танцевать медленный фокстрот?
— Минут через сорок или час увидимся, — завершил разговор Колби и повесил трубку.
Мартина уже спешила к нему. Из здания аэровокзала они выбежали вместе.
Глава 5
— В полицию не обращались?
— Нет.
— Паспорта у нее при себе нет, — заметил Колби. — Учтите, если они ее задержали, то вряд ли отпустят, не проверив документов. Это точно, что вам не звонили из полиции?
— В этом я уверен. Они говорили бы тогда по-английски. Не так ли?
— Вовсе не обязательно. Только в случае необходимости.
— Хотя знаете, припоминаю, какой-то чудак постоянно мне названивает.
— Что? — воскликнул Колби.
— Ничего особенного. Просто какой-то сдвинутый малый по три-четыре раза в день звонит сюда и предлагает что-то на продажу. Что именно — не пойму, говорит он по-французски, черт подери! Но при чем здесь…
— Нет, погодите, — прервал его Колби. — Ну-ка, расскажите об этом поподробнее.
— Да я о нем ничего не знаю. У меня и без его звонков забот полон рот. Не стал бы слушать, что он мелет, если бы даже и понимал по-французски. Каждый раз, когда я вешаю трубку, этот парень тут же перезванивает и начинает без умолку тараторить. Вы знаете, какой у этих французов темперамент.
— И как долго это продолжается?
— Дня три или четыре.
Колби хмуро посмотрел на Мартину. Та, застегнув лифчик, надевала платье. Просунув голову в ворот, она вопрошающе посмотрела на Колби. Он снова услыхал в телефонной трубке глухие удары в дверь и крики проклятий.
— Послушайте, — сказал Колби в трубку, — почта в последние дни приходила?
— Конечно. Как всегда, целая кипа. Письма от почитателей, просьбы о благотворительности. В общем, все как обычно.
— Нет, я имею в виду корреспонденцию на французском.
— Кажется, есть. Похоже, что-то пришло сегодня утром.
— Письмо при вас?
— Нет, скорее всего, я его выбросил. Я все равно не смог бы его прочитать.
— Посмотрите в корзине для мусора, нет ли его там.
— За каким чертом?.. А, ну ладно, посмотрю. Из трубки послышалось шуршание бумаги.
— Да, нашел, — сообщил Дадли.
— Смогли бы прочитать?
— Похоже, адресовано мне. Здесь написано «Чер монсьюр».
— Дальше.
— Дальше — два слова; «Мадам Мэннинг». Это я понял, а дальше следует «эй ит инлеввч»…
— Стойте, стойте! — прервал его Колби. — Произнесите это по буквам.
— Хорошо… «Мадам Мэннинг», а дальше идет слово из одной английской буквы «а», а потом «e-t-e» со знаками ударения над «е».
— Отлично, продолжайте.
— ..e-n-1-e-v-e-e…
— Все, этого вполне достаточно, — оборвал его Колби и, прикрыв ладонью рот, повернулся к Мартине:
— В течение четырех дней ему пытаются втолковать, что Кендал Флэнаган похищена.
— О нет! — вскрикнула Мартина.
— Правда, похитители думают, что захватили мисс Мэннинг.
Мартина сокрушенно покачала головой и снова опустилась на кровать.
— Как вы считаете, президент Джонсон по этому случаю не введет в стране чрезвычайного положения? — мрачно пошутила она.
Колби вновь приложил трубку к уху:
— Вы знаете, почему звонивший вам парень был так нетерпелив? Он просто в недоумении. Уже прошло четыре дня, как он похитил женщину, а ее исчезновения даже никто и не заметил. А она, часом, не обжора?
— Что? — не понял намека Дадли.
— Ладно, проехали.
— Если они занялись похищением американцев, почему же они не освоили английский?
— Взгляните на письмо. В нем есть какие-нибудь цифры?
— Есть. Нечто похожее на сумму в сто тысяч. По-моему, сначала стоит единица.
— Это в европейской манере. Сумма в долларах или франках?
— В долларах, — проверив еще раз, ответил Дадли и ахнул. — Выкуп в сто тысяч долларов?
Они что, с ума спятили?
— Почему? Они считают, что похитили мисс Мэннинг.
— Да пусть хоть кабаре «Лидо» со всеми его танцовщицами. У меня нет столько денег.
— Ладно, — сухо произнес Колби, — вам нужна помощь, и очень срочная. Сейчас мы отправляемся в Париж, — добавил он, посмотрев на часы. — Там решим, как поладить с репортером, а вы постарайтесь быть в конторе на случай, если этот малый вам снова позвонит. Думаю, в пять мы будем у вас. Если он выйдет на связь раньше, скажите ему: «Rappelez a cinq heures. Rappellez a cinq heures»26. Вы сможете это произнести?
— Rappley a sank ur. Я запомню.
— Отлично. Если он поймет, что ему предстоит еще с кем-то переговорить, то до пяти свою жертву не убьет.
— Вы думаете, они могут на такое решиться?
— Могут, если не будет другого выхода. Не собираются же они держать ее у себя вечно. Это все. Позвоним вам из Орли.
Колби положил трубку и посмотрел на Мартину. Ее глаза лихорадочно сверкали, в них светилось неподдельное любопытство.
— Помогите мне застегнуть «молнию» и вкратце расскажите, в чем проблема.
— Они требуют выкуп в сто тысяч, — ответил он и потянул застежку вверх.
— Ой! — вскрикнула она. — Не удивительно, что вы в разводе.
— О, простите, — извинился Лоуренс и, потянув язычок вниз, высвободил прядь черных волос, попавших в «молнию» у самого ворота. — Обе мои жены были лысыми.
— Естественно, если их замужество длилось долго. Ну а что с этими репортером и похитителями?
Стараясь быть максимально кратким, Колби изложил ей только самое главное.
— Попросите дежурную по этажу, чтобы она забронировала для нас места на ближайший авиарейс в Париж, — попросил он, кивнув в сторону двери, — а также вызвала такси, мне нужно заехать к себе в отель.
— Хорошо. Вы что-то уже придумали?
— Да, есть одна идея, — ответил он и, помахав ей рукой, вышел из номера.
В ожидании Мартины Колби прохаживался перед своим отелем. Через двадцать минут она подъехала на такси. Швырнув чемодан на переднее сиденье, он открыл заднюю дверцу и нырнул в автомобиль. Не успел он усесться рядом с Мартиной, как машина рванула с места, и они помчались в сторону аэропорта.
— Рейс в одиннадцать десять, — сказала она, взглянув на часы. — Таксист сказал, что должны успеть.
Они проехали квартал и оказались на Пикадилли. Мартина достала пачку сигарет. Колби щелкнул зажигалкой и протянул ей огонь, затем закурил сам.
— Итак, — нетерпеливо произнесла она, — каковы наши действия?
— Первое — это газетчик, — ответил он. — Надо сделать все, чтобы его статья ни в коем случае не была опубликована.
— Как это сделать? Такой сенсационный материал он из зубов не выпустит. Учтите, Сабина Мэннинг — личность весьма известная.
— Сначала давайте посмотрим, что творится в конторе, кто в ней сейчас находится. Короче, оценим ситуацию на месте.
Мартина прежде посещала контору, и не один раз. Здание представляло собой большой двухэтажный особняк, расположенный в шестнадцатом arrondissement27, вблизи от авеню Виктора Гюго. На первом этаже располагались апартаменты Сабины Мэннинг: ее рабочий кабинет, спальня с ванной комнатой, гостиная, столовая и кухня. Офис Дадли и комнаты, в которых работали Санборн и Кендал Флэнаган, находились на втором этаже. Там же, в дальней комнате, окна которой выходили во двор, томился в заточении репортер.
Обслуга дома состояла из горничной и повара, нанятых самим Дадли. Секретарша мисс Мэннинг уволилась незадолго до исчезновения писательницы, а на ее место Дадли пока никого не взял. Гасконец-повар не понимал ни слова по-английски. Горничная-парижанка, мадам Буффе, знала несколько английских слов.
Колби понимающе кивнул, глаза его сделались задумчивыми.
— Ясно. Может быть, нам удастся что-нибудь сделать. Если повезет, конечно.
— А именно?
— Если все пойдет как по маслу, — ответил он и посвятил Мартину в свой план.
Та слушала его со все возрастающим интересом, который перешел в ликование, что было видно по ее глазам.
— Что ж, должно получиться весьма забавно, — заметила Мартина, затем ее лицо вновь стало серьезным. — А как быть со второй проблемой?
— Тут будет не так весело, возможны жертвы, — ответил Колби. — Многое зависит от действий, которые они предпримут, когда обнаружат, что похитили не того человека.
Колби расплачивался с таксистом, когда объявили их рейс. Они кинулись в здание аэропорта, чтобы успеть выкупить билеты, пройти регистрацию и паспортный контроль и в последнюю минуту поднялись на борт самолета. Когда они уже были в воздухе, Лоуренс, затянувшись сигаретой, обратился к Мартине.
— Вы живете в Женеве? — спросил он.
— Нет. В Париже. У меня там квартира неподалеку от площади Этуаль.
— Тогда мы соседи. Я живу на авеню Клебер. Как долго вы живете в Париже?
— Я там родилась, — ответила она. — Важно, не как долго, а как часто я в нем бываю.
— И как же часто?
— Отец мой был американцем, а мать — француженкой. Жизнь моя протекала, как у перелетной птицы. Ни у отца на родине, ни у матери во Франции я не чувствовала себя своей. Стала жертвой двустороннего шовинизма.
— Почему? Расскажите мне.
Она поведала историю ее семьи. Отец, сын американского предпринимателя со Среднего Запада, в 34-м году, сразу же по окончании колледжа, приехал на год во Францию учиться живописи. Выдающимся художником он не стал, но так полюбил Париж, что отказался возвращаться домой. К счастью, от деда по материнской линии ему досталось кое-какое наследство, и он преспокойно смог остаться, во Франции. Женился на французской актрисе, родом из Бордо, игравшей в театре второстепенные роли, и в 36-м у них появилась Мартина. После вторжения в страну немцев он отправил жену и дочь в Соединенные Штаты, а сам влился в ряды Сопротивления. Когда война закончилась, семья воссоединилась, и они стали жить в Париже. Только теперь этот американец стал большим французом, чем ими были сами французы, а француженка-мать, в свою очередь, вдосталь вкусив американского яблочного пирога, никак не могла приспособиться к жизни в послевоенной Франции. Боже, ей требовалась помощь!
Отец с матерью были людьми буйного темперамента — два вулкана, да и только. Они постоянно скандалили, то расходились, то снова сходились. Расставания их никогда не были долгими: мать не могла отказаться от безмятежной жизни домашней кошки из парижского предместья. Отец же, невзирая на то, какую огромную пользу он смог бы в случае возвращения принести своей собственной родине, был охвачен безумной идеей вернуть Францию в la belle epoqne28. Он считал, что спас эту страну от нацистов, и теперь его долг — спасти ее от французов.
Мартине приходилось метаться на волнах бурных событий, происходивших в семье, между Соединенными Штатами и Францией. То она посещала школу в Париже, то в Сент-Луисе, то снова в Париже, то в Фениксе, то опять возвращалась в Париж, после чего ее везли в Палм-Бич. Позже, став старше, во время очередных семейных разладов училась сначала в швейцарской, а затем в английской школе. В результате у нее выработался потрясающий инстинкт самосохранения, и она скоро поняла, что может с легкостью грека или польского еврея адаптироваться в любой среде людей, говорящих на чужом для нее языке и исповедующих незнакомую ей культуру. В любой стране через каких-нибудь несколько недель она становилась своей.
— Если бы я попала в школу, где оказалась бы в компании курдов, — сказала Мартина, — я бы через сутки научилась разжигать верблюжий навоз и стряпать на нем, через месяц — говорить на их местном диалекте, а к концу второго — имела бы солидные связи на черном рынке этого самого верблюжьего навоза.
Она обнаружила в себе задатки прирожденного биржевого маклера.
— Отец умер, — продолжила Мартина. — Мать вышла замуж за торговца недвижимостью в Сан-Фердинандо-Вэлли. Сейчас она разъезжает в «кадиллаке», который длиннее bateau-mouche29, владеет кругленькой суммой в валюте четырнадцати стран мира, является членом общества Джона Берча и собирается сделать пластическую операцию, чтобы принять участие в конкурсе красоты в провинциальном городке Беверли. Если бы отец был жив, его корявого французского вряд ли хватило бы, чтобы держать какую-нибудь аптеку на Елисейских полях. Скорее всего, он забрался бы в провинцию, поселился бы, как Доде, в заброшенной мельнице и занялся бы переводами Рембо. Так что, имея француженку-мать, которая стала американкой, и отца-американца, который стал французом, я до сих пор не пойму, кто же я. Может, просто беженка? — с юмором предположила она.
— А чем вы теперь занимаетесь? — спросил Колби.
— Снимаюсь в эпизодических ролях и от случая к случаю выполняю несколько странную работу для приятеля, который заведует конторой частного сыска.
Самолет приземлился в Орли, и в половине первого пополудни Колби и Мартина были на выходе из таможни. Они заняли первую попавшуюся свободную телефонную кабину. Пока Колби, роясь в кармане, нашел среди швейцарских, французских и английских монет телефонный жетон, Мартина достала из сумочки записную книжку и раскрыла нужную страницу. Он набрал номер.
— Алло! Алло! — гаркнул с другого конца провода Дадли.
— Это Колби. Ну как, он вам звонил?
— Да. Минут двадцать назад. Я ответил: «Rappley a sank ur», думаю, что он все понял. Но какого черта они не дают телефон ей, если сами по-английски не говорят?
— Они звонят из телефонной будки. Давайте сначала обсудим другой вопрос. Газетчик все еще у вас?
— Да. Сейчас он затих. Переломал об дверь все стулья и успокоился. Зовут его Моффатт, остановился в гостинице «Георг Пятый».
— «Георг Пятый»? Тогда он не просто газетчик, он — преуспевающий журналист.
— И закоренелый подонок. Хорошо. Что еще?
— Ступайте в ближайшую к нему комнату, чтобы он мог вас слышать, — сказал Колби. — Изобразите, будто вы звоните в «Эр-Франс» и заказываете билет на ближайший рейс в Бразилию, Монголию или какую-либо другую страну, откуда не выдают мошенников. Сделайте вид, что вы очень спешите.
— Это еще для чего? — удивился Дадли.
— Делайте, что вам сказали, и не задавайте лишних вопросов. Объясняться нет времени. Мы берем машину и сразу же едем к вам. А вы будьте у окна и поглядывайте на улицу. Как только мы подъедем к дому, дадим вам знать, махнем рукой. После этого сделайте так, чтобы журналист смог сбежать.
— Сбежать? Да вы в своем уме? Он же…
— Не прерывайте меня. Если я говорю «сбежать», значит, именно это я имею в виду. Он ухватится за любую возможность вырваться на свободу. Запустите к нему на этаж горничную, пусть она ему поможет выбраться. Самое главное, чтобы пленник не понял, что это вы помогаете ему бежать.
— Боюсь, что не смогу все это служанке втолковать, я же не знаю французского.
— Тогда, как только мы подъедем, пошлите ее открыть мне. Я ей сам все объясню.
— Хорошо. Что еще?
— Как только журналист выберется из дома, каждые пять минут звоните в гостиницу «Георг Пятый» и спрашивайте мисс Надю Лоринг. Скажите, что она там обедает в ресторане, попросите ее позвать.
— А что ей передать и от кого?
— Да что угодно и от кого угодно. Скажите, что управление пограничной службы хочет пригласить ее к себе или муниципалитет Лондона страстно желает видеть ее у себя. Напомните, чтобы она не забыла позвонить Лиз и Дику и тому подобное. Не мне вас учить. В общем, навешайте побольше лапши.
— Что еще?
— Теперь о журналисте…
— Его мать, наверное, перерезала себе глотку, потому что не получила вовремя успокоительного…
— Меня не интересует его мать, я хочу знать, как он выглядит.
— Этакий здоровенный тучный жлоб лет пятидесяти — пятидесяти пяти. Густые, рыжие с проседью волосы и огромный, похожий на картошку, красный нос.
— Ну тогда все. Ждите нас. Колби повесил трубку и повернулся к Мартине:
— У вас есть при себе солнцезащитные очки?
— А разве для поездки в Лондон они необходимы? Звоните пока вашему собаководу, а я сбегаю за очками в ближайший ларек. Вот вам жетоны.
Мартина ушла, а Лоуренс раскрыл записную книжку, нашел нужную страницу и набрал номер телефона Андре Мишода, владельца небольшой книжной лавки на бульваре Распай, державшего пару русских борзых, которых он за плату периодически сдавал для киносъемок. К телефону подошла мадам Мишод. Да, подтвердила она, Саша и Дмитри свободны, и на вторую половину дня их можно забрать. Она их только причешет, и за собаками можно приезжать. Колби пообещал минут через двадцать заехать. Закончив разговор с мадам Мишод, он позвонил Биллу Элкинсу, своему старому приятелю. Прежде тот был газетным фотографом, теперь — свободным фотохудожником. Телефон в квартире, где он проживал, не отвечал. Тогда Колби позвонил в кафе, расположенное напротив дома Билла, где тот обычно подрабатывал. «Мсье Элкинса? Mais oui. Ne quittez pas…»30. К телефону подошел Билл. Особого энтузиазма в его голосе Колби не услышал. В настоящий момент он был без работы.
— У меня есть для тебя дельце, — сообщил ему Колби. — Плачу сто франков в час.
— А какой дадут срок, если схватят?
— Все будет в рамках закона.
— Хотелось бы верить. Хорошо, что нужно фотографировать?
— Ровным счетом ничего. Просто нужен человек, похожий на фотографа.
— Ну, я похож. Даже очень.
— Будь через полчаса у гостиницы «Георг Пятый» со всеми своими причиндалами: парой фотокамер, объективами, штативом, вспышкой и тому подобным. Ничего не делай, только жди. Скоро увидишь, как я вхожу в гостиницу. За мной будет следовать очень хорошенькая девушка. К гостинице она подъедет на такси. Ты войдешь вместе с ней.
— Ага. Потом в зале погаснут огни, и когда вновь вспыхнет свет, окажется, что ты танцуешь с этой красоткой, а я — с Фиделем Кастро. Это мы уже проходили.
— Нет. Ты войдешь и все время будешь рядом с ней. Понял?
— Ладно. А как я ее узнаю?
— Это будет высокая красивая брюнетка в шубе из натуральной норки, на глазах — солнцезащитные очки. Самое главное — при ней будет пара русских борзых.
— Какой масти?
— Заткнись и слушай. Времени у меня в обрез. Внутри, в баре, я надеюсь, мы встретимся. После этого узнаешь, что от тебя требуется. Много говорить тебе не придется.
— Для кого предназначен этот маскарад?
— Для газетчика по фамилии Моффатт, огромного мужика с большим красным носом. Ты его не знаешь?
— Нет, но, похоже, узнаю. Надеюсь, он умеет танцевать медленный фокстрот?
— Минут через сорок или час увидимся, — завершил разговор Колби и повесил трубку.
Мартина уже спешила к нему. Из здания аэровокзала они выбежали вместе.
Глава 5
В Париже стоял один из тех редких погожих октябрьских дней, которые так любил Колби. Дождя не было, а автомобильное шоу уже закрылось. Все вокруг, окрасившись в золотистые тона осени, словно на картинах импрессионистов, приобрело размытые формы и очертания. С каштанов начинала опадать листва.
Дом номер 7 по улице Фей-Морт находился в полутора кварталах от авеню Виктора Гюго, сразу же за улицей Сьель-Бле. Это было большое, крытое шифером здание из серого камня. Такси с сидящим на заднем сиденье Колби прижалось к обочине тротуара и остановилось. Лоуренс посмотрел через заднее ветровое стекло. Второе такси, взятое ими на бульваре Распай, только что показалось из-за угла. Когда машина проезжала мимо, Колби успел разглядеть на заднем сиденье Мартину в компании двух собак, Саши и Дмитри, которые, величаво подняв головы, с горделивым спокойствием жителей столицы поглядывали в окна автомобиля. Такси с Мартиной у первого же угла свернуло направо и скрылось из виду.
Колби взял две сумки, попросил таксиста подождать, поднялся по ступенькам дома и позвонил. Почти тотчас резная массивная дверь резко распахнулась, и он оказался лицом к лицу с трепетной дамой, которая с трудом удержалась на пороге, чем напомнила зависшую в полете колибри. Было видно, что отворить тяжелую дверь особого труда для нее не составило, она даже не выпустила изо рта сигарету. На вид ей можно было дать от тридцати до пятидесяти. С особой, свойственной только парижанам смесью теплоты и легкой усмешки, застывшей в карих глазах, она оценивающе смотрела на Колби, всем своим видом давая понять, что никаких иллюзий на его счет не питает.
Дама сообщила, что ждет мсье Колби. Естественно, произнесла она эту фразу хрипловатым голосом курильщицы. Это была мадам Буффе. Колби улыбнулся и сказал, что весьма польщен. Она небрежно забросила обе его сумки в дом, а он сразу же решил приступить к делу и начал объяснять горничной, что от той требуется.
О да, она конечно же слыхала за дверью недовольные крики. А кто, собственно, оказавшись запертым, останется довольным? Мадам Буффе пожала плечами. Где вы видели счастливых заключенных? Колби решил не посвящать служанку в разборки между американцами. Но надо было сделать так, чтобы все происходящее в этом доме не очень удивляло ее. Когда Колби объяснил мадам Буффе, что необходимо дать возможность журналисту улизнуть, она оживилась. Да, тот, кого заперли, уже просил ее об этом и даже предлагал ей сто франков. Она это поняла, хотя предложение поступило на английском. Затем ей было предложено двести. Кто знает, посиди он там подольше, может, предложит и все пятьсот.
Нет, возразил Колби, важно выпустить его как можно скорее, а выкуп — дело вторичное. Тут важно не очень-то с ним разговаривать, не то он, чего доброго, передумает и обратно вернется к стам франкам. Поэтому пусть мадам ограничит переговоры минутами тремя, не больше. Она согласилась, хотя и неохотно. Как будем делить выкуп? Колби заверил служанку, что все будет принадлежать ей, и тут же понял, что допустил тактическую ошибку.
Мадам мгновенно прищурила глаза и насторожилась. Почему же эти американцы, навлекая на свою голову такие неприятности, сначала заманили этого голубка в клетку, а теперь отказываются от выкупа? Колби пришлось срочно все объяснить мадам. Голубок, оказавшись на свободе, поможет им провернуть более стоящее дельце. А-а-а! Тогда все понятно. Вы его сначала выпускаете, а потом, вероятно, снова заманиваете в свои сети. Точно, подтвердил Колби.
Да, Америка не Франция, решила, должно быть, мадам Буффе, там сочинительство книг — очень увлекательное занятие. Это тебе не просто испытывай муки творчества да стучи на машинке. Теперь понятно, почему «черная серия» выходит такими огромными тиражами. Так что же, если мсье Колби готов, то она будет рада выпустить этого голубка.
Поблагодарив мадам Буффе, Колби вернулся к таксисту. Он попросил водителя проехать еще квартал и свернуть направо. Там, почти на самом перекрестке с улицей Мон-Кер, прижавшись к левой обочине так, чтобы не было видно из окон дома Сабины Мэннинг, стояло такси, в котором сидела Мартина с собаками. Свернув на Мон-Кер, водитель сделал разворот и остановился за машиной с Мартиной. Колби вылез из такси и направился к девушке.
— Судя по тому, как описал его Дадди, журналист после освобождения сразу же направится в бар. Человеку с таким носом потребуется основательная подпитка, — сказал он, подойдя к ней.
Мартина в ответ кивнула. Колби дошел до угла и осмотрел улицу Фей-Морт, вернее, ту ее часть, которая выходила на авеню Виктора Гюго. На противоположной стороне авеню виднелась стоянка такси, где стояли две свободные машины. Все было спокойно. Колби закурил.
Через несколько минут дверь дома номер 7 широко распахнулась, и из нее выскочил огромный помятый бугай, который, сбежав по ступенькам, вразвалку, словно медведь, кинулся в сторону авеню. Оглянулся он всего лишь раз, и Колби успел, отпрянув назад, спрятаться за угол дома. Он за спиной жестом, соединив кончики большого и среднего пальцев, показал Мартине, что все о'кей, и снова выглянул на улицу. Моффатт пересек авеню и сел в стоявший на стоянке «ситроен». Колби махнул своему таксисту, и когда тот подогнал машину, быстро забрался в нее. «Ситроен» тем временем успел скрыться из виду.
Выехав на авеню, Колби увидел, что машина с журналистом находится от него в нескольких десятках метров. Он показал таксисту на «ситроен» и попросил следовать за ним. Водитель все понял, он, прибавив скорость, пристроился за «ситроеном», соблюдая, однако, при этом дистанцию. Колби оглянулся. Такси с Мартиной следовало за ними.
На Этуаль они попали в водоворот машин, расстояние между такси немного сократилось. Теперь на площади было с полдюжины «ситроенов», и Колби, не отрывая глаз, смотрел на тот, в котором сидел Моффатт. Его «ситроен» свернул на Елисейские поля и занял правый ряд. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что Моффатт направляется прямиком в гостиницу, на что как раз и рассчитывал Колби. Когда они в конце концов свернули на авеню Георга Пятого, Мартину от Колби отделял всего лишь один автомобиль.
«Ситроен» остановился перед входом в гостиницу. Моффатт выскочил из него прежде, чем швейцар успел коснуться дверцы машины. Колби рассчитался со своим водителем, вышел из такси и направился к гостинице. Тем временем журналист уже скрылся в ее дверях. Увешанный фотоаппаратурой Билл Элкинс, огромный молодой мужчина, с переломанным носом и отмеченным печатью разочарования лицом, уныло наблюдал за проносящимися мимо него автомобилями. При появлении Колби лицо его не сменило выражения и осталось таким же бесстрастным.
Лоуренс стремительно вошел в гостиницу и у стойки консьержа увидел Моффатта, державшего в руках телеграфные бланки. Куда он теперь направится, к лифтам или в бар, подумал Колби и оглянулся. Мартина с собаками в сопровождении швейцара и ливрейного лакея подходила к дверям гостиницы. Билл успел подсуетиться и оказался рядом с Мартиной. Они появились как раз вовремя. Моффатт отошел от стойки консьержа и зашагал в сторону бара. Из зала послышался голос ливрейного лакея, вызывавшего мадемуазель Лоринг.
Дом номер 7 по улице Фей-Морт находился в полутора кварталах от авеню Виктора Гюго, сразу же за улицей Сьель-Бле. Это было большое, крытое шифером здание из серого камня. Такси с сидящим на заднем сиденье Колби прижалось к обочине тротуара и остановилось. Лоуренс посмотрел через заднее ветровое стекло. Второе такси, взятое ими на бульваре Распай, только что показалось из-за угла. Когда машина проезжала мимо, Колби успел разглядеть на заднем сиденье Мартину в компании двух собак, Саши и Дмитри, которые, величаво подняв головы, с горделивым спокойствием жителей столицы поглядывали в окна автомобиля. Такси с Мартиной у первого же угла свернуло направо и скрылось из виду.
Колби взял две сумки, попросил таксиста подождать, поднялся по ступенькам дома и позвонил. Почти тотчас резная массивная дверь резко распахнулась, и он оказался лицом к лицу с трепетной дамой, которая с трудом удержалась на пороге, чем напомнила зависшую в полете колибри. Было видно, что отворить тяжелую дверь особого труда для нее не составило, она даже не выпустила изо рта сигарету. На вид ей можно было дать от тридцати до пятидесяти. С особой, свойственной только парижанам смесью теплоты и легкой усмешки, застывшей в карих глазах, она оценивающе смотрела на Колби, всем своим видом давая понять, что никаких иллюзий на его счет не питает.
Дама сообщила, что ждет мсье Колби. Естественно, произнесла она эту фразу хрипловатым голосом курильщицы. Это была мадам Буффе. Колби улыбнулся и сказал, что весьма польщен. Она небрежно забросила обе его сумки в дом, а он сразу же решил приступить к делу и начал объяснять горничной, что от той требуется.
О да, она конечно же слыхала за дверью недовольные крики. А кто, собственно, оказавшись запертым, останется довольным? Мадам Буффе пожала плечами. Где вы видели счастливых заключенных? Колби решил не посвящать служанку в разборки между американцами. Но надо было сделать так, чтобы все происходящее в этом доме не очень удивляло ее. Когда Колби объяснил мадам Буффе, что необходимо дать возможность журналисту улизнуть, она оживилась. Да, тот, кого заперли, уже просил ее об этом и даже предлагал ей сто франков. Она это поняла, хотя предложение поступило на английском. Затем ей было предложено двести. Кто знает, посиди он там подольше, может, предложит и все пятьсот.
Нет, возразил Колби, важно выпустить его как можно скорее, а выкуп — дело вторичное. Тут важно не очень-то с ним разговаривать, не то он, чего доброго, передумает и обратно вернется к стам франкам. Поэтому пусть мадам ограничит переговоры минутами тремя, не больше. Она согласилась, хотя и неохотно. Как будем делить выкуп? Колби заверил служанку, что все будет принадлежать ей, и тут же понял, что допустил тактическую ошибку.
Мадам мгновенно прищурила глаза и насторожилась. Почему же эти американцы, навлекая на свою голову такие неприятности, сначала заманили этого голубка в клетку, а теперь отказываются от выкупа? Колби пришлось срочно все объяснить мадам. Голубок, оказавшись на свободе, поможет им провернуть более стоящее дельце. А-а-а! Тогда все понятно. Вы его сначала выпускаете, а потом, вероятно, снова заманиваете в свои сети. Точно, подтвердил Колби.
Да, Америка не Франция, решила, должно быть, мадам Буффе, там сочинительство книг — очень увлекательное занятие. Это тебе не просто испытывай муки творчества да стучи на машинке. Теперь понятно, почему «черная серия» выходит такими огромными тиражами. Так что же, если мсье Колби готов, то она будет рада выпустить этого голубка.
Поблагодарив мадам Буффе, Колби вернулся к таксисту. Он попросил водителя проехать еще квартал и свернуть направо. Там, почти на самом перекрестке с улицей Мон-Кер, прижавшись к левой обочине так, чтобы не было видно из окон дома Сабины Мэннинг, стояло такси, в котором сидела Мартина с собаками. Свернув на Мон-Кер, водитель сделал разворот и остановился за машиной с Мартиной. Колби вылез из такси и направился к девушке.
— Судя по тому, как описал его Дадди, журналист после освобождения сразу же направится в бар. Человеку с таким носом потребуется основательная подпитка, — сказал он, подойдя к ней.
Мартина в ответ кивнула. Колби дошел до угла и осмотрел улицу Фей-Морт, вернее, ту ее часть, которая выходила на авеню Виктора Гюго. На противоположной стороне авеню виднелась стоянка такси, где стояли две свободные машины. Все было спокойно. Колби закурил.
Через несколько минут дверь дома номер 7 широко распахнулась, и из нее выскочил огромный помятый бугай, который, сбежав по ступенькам, вразвалку, словно медведь, кинулся в сторону авеню. Оглянулся он всего лишь раз, и Колби успел, отпрянув назад, спрятаться за угол дома. Он за спиной жестом, соединив кончики большого и среднего пальцев, показал Мартине, что все о'кей, и снова выглянул на улицу. Моффатт пересек авеню и сел в стоявший на стоянке «ситроен». Колби махнул своему таксисту, и когда тот подогнал машину, быстро забрался в нее. «Ситроен» тем временем успел скрыться из виду.
Выехав на авеню, Колби увидел, что машина с журналистом находится от него в нескольких десятках метров. Он показал таксисту на «ситроен» и попросил следовать за ним. Водитель все понял, он, прибавив скорость, пристроился за «ситроеном», соблюдая, однако, при этом дистанцию. Колби оглянулся. Такси с Мартиной следовало за ними.
На Этуаль они попали в водоворот машин, расстояние между такси немного сократилось. Теперь на площади было с полдюжины «ситроенов», и Колби, не отрывая глаз, смотрел на тот, в котором сидел Моффатт. Его «ситроен» свернул на Елисейские поля и занял правый ряд. Теперь уже не оставалось сомнений в том, что Моффатт направляется прямиком в гостиницу, на что как раз и рассчитывал Колби. Когда они в конце концов свернули на авеню Георга Пятого, Мартину от Колби отделял всего лишь один автомобиль.
«Ситроен» остановился перед входом в гостиницу. Моффатт выскочил из него прежде, чем швейцар успел коснуться дверцы машины. Колби рассчитался со своим водителем, вышел из такси и направился к гостинице. Тем временем журналист уже скрылся в ее дверях. Увешанный фотоаппаратурой Билл Элкинс, огромный молодой мужчина, с переломанным носом и отмеченным печатью разочарования лицом, уныло наблюдал за проносящимися мимо него автомобилями. При появлении Колби лицо его не сменило выражения и осталось таким же бесстрастным.
Лоуренс стремительно вошел в гостиницу и у стойки консьержа увидел Моффатта, державшего в руках телеграфные бланки. Куда он теперь направится, к лифтам или в бар, подумал Колби и оглянулся. Мартина с собаками в сопровождении швейцара и ливрейного лакея подходила к дверям гостиницы. Билл успел подсуетиться и оказался рядом с Мартиной. Они появились как раз вовремя. Моффатт отошел от стойки консьержа и зашагал в сторону бара. Из зала послышался голос ливрейного лакея, вызывавшего мадемуазель Лоринг.