Виноградов Юрий. Операция 'Б'

   Особенно вызывали тревогу рулежные дорожки. Дождь превратил их буквально в месиво густой, непролазной, липкой грязи. Колеса тяжелых бомбардировщиков утонут в ней, машинам невозможно будет выбраться на поле аэродрома.
   Отменить же очередной налет на Берлин генерал не мог. О нем уже доложено наркому ВМФ.
   - Будем очищать рулежные дорожки от грязи, а наиболее болотистые места засыпать каменистым грунтом,- решил генерал.
   На работы был мобилизован весь личный состав, кроме экипажей, которым предстояло лететь на Берлин. На помощь вышли и эстонцы, не успевшие или не пожелавшие эвакуироваться в отдаленные от аэродрома хутора.
   Военком Оганезов собрал штурманов.
   - Я хотел передать вам боевой привет от ваших английских коллег,- сказал он, показывая на листок с машинописным текстом.- Штурманы английских бомбардировщиков удивляются, как это вы с первого захода определяете цели? Или летаете только в ясную погоду?!
   Штурманы засмеялись, догадываясь, что неспроста батальонный комиссар затеял этот разговор.
   - Выходит, и у них метеобоги не щедры на погоду,- пошутил лейтенант Швецов.
   - Об этом в сообщении ничего не сказано,- ответил Оганезов.
   - Что же сказано? Не терзайте наши души, товарищ батальонный комиссар,- не выдержал Хохлов.
   Оганезов улыбнулся.
   - Да просят раскрыть секрет, как точно выходить на цель при плохой погоде.
   - Секрет один: фашистов надо бить в любую погоду, пока не уйдут с нашей земли! - сказал Хохлов.
   Оганезов опять улыбнулся.
   - Так я им от вашего имени и отпишу.
   - Что у англичан-то произошло, товарищ батальонный комиссар? - нетерпеливо спросил Швецов.
   - В последнем налете на Берлин им слишком долго пришлось отыскивать цели,ответил Оганезов.- Из-за плохой видимости. Вот,- он показал на лист,официальное сообщение...
   "Лондон. 13 августа (ТАСС). Английское министерство информации опубликовало подробности вчерашнего ночного налета английских самолетов на германские города Берлин, Киль, Оснабрюк, Дуйсбург, Кельн, Ганновер и Эссен. Как указывает министерство, в связи с крайне неблагоприятной погодой - сильная облачность - самолетам над Берлином пришлось в течение долгого времени искать объекты.
   Эскадрильи английских самолетов "Веллингтон", "Манчестер", "Стирлиг" и "Галифакс" в течение двух часов бомбардировали Берлин. Возникшие пожары были видны на далеком расстоянии..."
   - У нас нет времени на отыскивание целей,- сказал Хохлов.- А то обратно не успеешь вернуться.
   - На пределе работаем, не то что англичане. Ошибаться некогда,- подтвердил лейтенант Шевченко.
   Оганезов согласно кивнул.
   - Значит, дождик вам тоже по плечу,- показал он на окно, по стеклам которого стекали извилистые струйки воды.- Никакая погода не сможет помешать балтийским летчикам выполнить боевое задание Родины!
   Военком остался доволен беседой. От штурманов он уходил в полной уверенности, что те доведут сегодня свои машины до Берлина.
   В полдень дождь прекратился. К вечеру в редеющих облаках даже появились бирюзовые окна, через которые солнечные лучи падали на мокрое поле аэродрома, зажигая огоньки в капельках воды на траве.
   К назначенному времени рулежные дорожки были очищены от грязи, а топкие места завалены каменистым грунтом. Хоть и с трудом, но "букашки" все же вырулили на аэродром. Самолеты быстро дозаправили горючим, подвесили авиабомбы. Шесть ДБ-3 взяли на внешнюю подвеску по одной пятисотке и по три ЗАБ-100 в бомболюки.
   Штурман флагманского дальнего бомбардировщика капитан Хохлов к новой цели отнесся, к радости Преображенского, вполне спокойно, как к обычному делу. Его удивило лишь, что в данном районе Берлина, прилегающем к парку Тиргартен, никаких особо важных военных объектов нет. Но так было до войны. А сейчас в парке немцы, возможно, что-то и соорудили, о чем стало известно руководству "Операции Б". В общем, начальству сверху виднее. А он, штурман, дело свое сделает, постарается выполнить просьбу полковника Преображенского и с максимальной точностью вывести "букашку" на заданную цель.
   - А ключ твой нам поможет! - заулыбался Преображенский.
   Хохлов насторожился.
   - Какой ключ?!
   - Ну, ну, не притворяйся, Петр Ильич. Ключ-талисман. Знают же все...
   Хохлов растерянно оглянулся, точно боялся, что их подслушивают. Оказывается, о его гаечном ключе-талисмане всем известно? А он думал, что это лишь его строжайшая тайна. Кто же разболтал? Не иначе как техник самолета старшина Колесниченко.
   С чувством охватившей тревоги взобрался он в свою штурманскую кабину, взял полетную сумку, вытащил карты, заглянул внутрь. Гаечного ключа на месте не было. Хохлову стало нестерпимо жарко, точно его быстро опускали в кипяток. По лицу потекли струйки пота, застилая глаза. Ключ, его волшебный ключ-талисман пропал. Кто-то нарочно выбросил его из полетной сумки. А он ведь теперь считает его счастливым, приносящим успех. Почему-то убежденно верил, и с каждым разом все больше и больше, что с ключом он обязательно вернется из налета на Берлин. И вдруг талисман пропал...
   Хохлов высунул голову в астролюк, увидел техника самолета и, еле сдерживая свой гнев, закричал:
   - Старшина Колесниченко!
   - Здесь, товарищ капитан!
   - Куда вы дели мой ключ?
   - Какой ключ, товарищ капитан? - не понял вначале Колесниченко.
   - Самый обыкновенный! Гаечный. Семнадцать на девять...
   - Не до поисков ключа сейчас,- вмешался в разговор Преображенский.- На старт выруливать пора. Время! Видишь, сигналят нам? - показал он на стоящего у взлетной полосы капитана Комарова, размахивающего красными флажками.
   - Без ключа не полечу! - категорически заявил Хохлов.
   - Что-о?! - опешил Преображенский. Вначале он случай с гаечным ключом посчитал было за шутку, а штурман, оказывается, все принял всерьез.
   - Не полечу, товарищ полковник! Что хотите делайте. Хоть отстраняйте от полета,- упрямо стоял на своем Хохлов.- Старшина Колесниченко, вы лазили в мою полетную сумку?
   Колесниченко порылся в деревянном ящичке с инструментами, стоящем поодаль, достал гаечный ключ и показал штурману.
   - Этот что ли, товарищ капитан?
   Хохлов юркнул в кабину, открыл нижний люк, схватил из рук техника самолета протянутый гаечный ключ. От сердца сразу отлегло, захотелось смеяться и петь от радости. Он, он, этот ключ, его счастливый талисман!
   На старшину Колесниченко на всякий случай сердито прикрикнул:
   - Больше у меня не трогать его, старшина!
   - Добро, товарищ капитан. Я же не знал, что без него "букашка" не в состоянии подняться в воздух! - рассмеялся он.
   - Можем выруливать на старт, товарищ командир!- передал успокоившийся штурман.
   Преображенский беззвучно засмеялся. Вот бы никогда раньше не подумал, что его флагштурман, самый опытный и бывалый в полку, верит в приметы. Смешно! Хотя, пусть верит. Это не мешает выполнению боевых заданий. Наоборот даже, талисман придает уверенность штурману в работе.
   - Раз ключ теперь на месте - успех обеспечен! - улыбнулся Преображенский.
   - Полный успех не обещаю, а вот что количество посадок будет равно количеству взлетов - точно! - парировал Хохлов.
   Первым, как и договорились, пошел на взлет Преображенский. Его машина, как казалось Жаворонкову, слишком долго не отрывалась от размягченной дождем грунтовой взлетной полосы, а когда наконец поднялась в воздух, то никак не набирала высоту. Так прошло несколько томительных мгновений.
   - Пошел! - радостно воскликнул стоявший рядом с генералом Комаров, не меньше его переживая взлет командира полка.
   Жаворонков вытер мокрый лоб носовым платком. Приказал:
   - Выпускать остальных.
   Все машины взлетели благополучно.
   То же самое было и на аэродроме Асте, где поднялась в воздух вся эскадрилья капитана Тихонова и два ДБ-3ф из группы майора Щелкунова.
   Преображенский передал на землю ставшую традиционной фразу:
   - Иду на Берлин!
   Три звена "чаек", прикрывавших взлет бомбардировщиков, проводили обе авиагруппы и, вернувшись, пошли на посадку. Жаворонков и Комаров со старта поехали на машине к подземному командному пункту. Их встретил дежурный.
   - Посты ВНОС докладывают о приближении двух групп вражеских бомбардировщиков к острову,- доложил он.
   Генерал окинул взглядом поле аэродрома, на который садились последние "чайки".
   - Не успеют рассредоточиться! - вырвалось у него.
   Первыми, как и раньше, над Кагулом появились "мессершмитты". Их сменили "юнкерсы".
   Минут сорок стонала и колыхалась земля под ударами бомб. На этот раз зенитки вели огонь более точно. Они сбили один "юнкерс", а второй, распустив шлейф дыма, со снижением потянул в сторону Рижского залива.
   Потери от налета оказались существенными: уничтожены не успевшие укрыться после посадки две "чайки" и одна очень сильно повреждена. Взлетно-посадочная полоса была изрешечена воронками от бомб мелкого калибра.
   Самолеты шли на Берлин. Преображенскому было не до созерцания меняющихся на глазах красок вечернего неба. Все его внимание было устремлено на приборы и работу двигателей. Почему-то слишком быстро стало греться масло, причем в обоих моторах. Может быть, при переходе в горизонтальный полет это прекратится?
   Темнота окутала кабину. Мгновенно пропали и море и небо: самолет вошел в облако. К счастью, оно оказалось небольшим, и снова над головой мерцающие хрусталики звезд, густо-синее небо, а внизу - маслянисто-черная поверхность уснувшего Балтийского моря.
   Масло грелось по-прежнему, его давление падало. Двигатели не могли работать на полную мощность, скорость заметно снизилась. Это сейчас, после первого часа полета. А что будет дальше? Если откажут оба мотора,- придется садиться на воду, забираться в надувную резиновую лодку и ждать помощи. Но не так-то легко будет их найти в море летающим лодкам Че-2!
   - Штурман, Петр Ильич, масло греется сверх всякой нормы,- сказал Преображенский.
   - На каком моторе? - спросил Хохлов.
   - На обоих. Давление близко к нулю.
   - Дальше лететь опасно, Евгений Николаевич. Откажут...
   Преображенский с минуту молчал, потом с болью в сердце произнес:
   - Не возвращаться же с грузом бомб обратно! Идем на запасную цель. Какая ближе к нам?
   - Виндава. Это почти на обратном курсе.
   - Виндава так Виндава,- горестно вздохнул Преображенский.
   Конечно, Виндава не ахти какая цель. Но подполковник Охтинский в разговоре упомянул о том, что в Виндавском порту сосредоточиваются фашистские конвои, откуда они через Ирбенский пролив прорываются в Ригу. Транспорты в охранении боевых кораблей доставляли туда оружие и технику для группы армий "Север". Если потопить пару из них или хотя бы поджечь, значит, вылет можно будет считать удачным. Правда, эти бомбы, особенно ФАБ-500, предназначены для Берлина. Но другого выбора в создавшейся обстановке не было.
   К Виндавскому порту подходили со стороны моря, высота чуть больше двух тысяч метров. Очень невыгодная высота! На ней зенитки смогут вести прицельный огонь, да и прожекторы легко достанут самолет. А плохо работающие моторы не тянут, и высоты не набрать.
   - Подходим к цели,- сообщил Хохлов.
   Преображенский посмотрел вниз. Ни огонька. Порт хорошо замаскирован. И все же его контуры угадывались при свете луны, периодически появлявшейся в разрывах облаков.
   И вдруг в глаза ему ударил яркий пучок света. Преображенский невольно зажмурился, отвернулся. Еще с десяток пронизывающих лучей уперлись в самолет. По нему тотчас открыли огонь береговые и корабельные зенитные установки. Преображенскому было видно, как из темноты со всех сторон, точно к магниту, к ним тянулись быстро летящие светлячки - трассирующие снаряды.
   - Скорей, Петр Ильич!
   Хохлов нажал кнопки электросбрасывателя, бомбы пошли вниз, на причалы порта. Особенно силен был взрыв ФАБ-500, тут же вспыхнуло огромное пламя, загорелись транспорты или портовые сооружения - разобраться было трудно.
   Преображенский тотчас развернул облегченный самолет на север. И сразу услышал треск в правом крыле: рядом взорвался зенитный снаряд. Попытался уйти в спасительную высоту, но моторы не тянули, их мощность упала. Снова треск, теперь уже в хвостовой части. Глаза слезились от яркого света преследовавших самолет прожекторов, ничего не видно. Пропало ощущение скорости, кажется, будто не летишь, а застрял на этих чертовых лучах. Слева, около крыла, послышался раздирающий скрежет: видимо, угодил снаряд.
   "Только бы осколки не попали в моторы и не прошили баки с бензином",молил Преображенский.
   Дробный треск, металлический скрежет доносились все чаще и чаще. Гитлеровские зенитчики пристрелялись и теперь вели точный огонь на поражение.
   "Вот тебе и маленький порт Виндава! А какую противовоздушную оборону имеет! Выходит, прав Алексей Иванович Охтинский, драгоценный тут для гитлеровцев груз, на этих транспортах".
   Преображенский заметил, что прожекторные лучи вроде поблекли, из яркого свет стал матовым. Потом и совсем пропал. Бомбардировщик вошел в спасительное облако. Но как оно велико? Если выскочишь на чистое небо, прожекторы опять вцепятся, надо уйти влево, мористее.
   - Штурман, Петр Ильич, жив?
   - Пронесло.
   - Кротенко, Рудаков, как у вас?
   - Полный порядок, товарищ командир. Но дырочек фрицы понаделали много.
   Самолет вышел из облака. Преображенский скосил глаза: справа метались узкие лучи, отыскивая ускользнувший советский бомбардировщик. Он приказал Кротенко передать в Кагул, что вынужден вернуться из-за неисправности материальной части.
   При подходе штурман выпустил красную и зеленую ракеты. Зажглись посадочные огни, и ДБ-3 с ходу пошел на посадку.
   Первым встретил флагманскую машину старший инженер Баранов. При виде изрешеченного самолета он схватился за голову.
   - Да на машине живого места нет! Попали вы в переплет... Как добрались,ума не приложу.
   Баранов принялся подсчитывать пробоины, продолжая удивляться счастливому возвращению флагманского экипажа. В его практике подобного еще не было.
   Подъехал на эмке взволнованный Жаворонков.
   - Что случилось, Евгений Николаевич?
   Преображенский доложил о неудачном полете.
   - В общем, не повезло нам на этот раз, товарищ генерал,- заключил он короткий доклад.
   - А по-моему, очень даже повезло, товарищ полковник,- сказал Баранов.Прилететь на разбитой машине... Только больших пробоин я насчитал шестьдесят четыре!
   Жаворонков обнял вконец расстроенного полковника. Сказал:
   - Старший инженер прав. Вы сделали больше, чем могли, Евгений Николаевич. Ведь главное для нас - сохранить жизнь людей. Так что примите мое поздравление с успешным завершением полета!
   Второй полет по маршруту для майора Щелкунова протекал необычайно буднично и спокойно. Только штурман майор Малыгин иногда вносил незначительные изменения в боевой курс, ориентируясь по островам Готланд и Борнхольм, темными размытыми пятнами проплывающими под крыльями.
   - Тезка, подходим к береговой черте,- услышал Щелкунов в шлемофоне голос штурмана.- Сейчас начнется...
   - Ничего, проскочим,- ответил Щелкунов и взглянул на высотомер: стрелка стояла на отметке 6200 метров. Дышалось легко, хотя кислородная маска и стесняла движения.
   Летчик и штурман были тезки по имени и отчеству - и тот и другой Василий Иванович, и друзья в шутку называли их дважды тезками. Щелкунов и Малыгин такому обстоятельству даже были рады, это подчеркивало их дружескую близость.
   А стрелок-радист старший сержант Масленников, гордясь своими майорами, добавлял, что их экипаж состоит из одних Иванычей, потому что сам он был Александром Ивановичем.
   - Тезка, справа по курсу Штеттин! - доложил Малыгин.
   Щелкунов скосил глаза. Город был затемнен, но кое-где все же огоньки виднелись. "Тоже мне, маскировка..."
   Все повторилось, как и в первом полете: нервно задергались прожекторные лучи, захлопали разрывы зенитных снарядов. Так будет продолжаться целых полчаса, разве что зенитки замолкнут, потому что в небе начнут рыскать скоростные ночные истребители, просверливая темноту своими острыми лучами-кинжалами. Если попадешься в этот луч, трудно будет уйти из него; истребитель выплеснет на тебя весь свой смертоносный огонь. Но спасение дальних бомбардировщиков в том, что вероятность попасть в свет истребителя не очень велика.
   - До цели десять минут,- услышал в шлемофоне Щелкунов голос штурмана.
   Впереди по курсу уже вырисовывались контуры большого города. И тут правый мотор словно поперхнулся. Не угодил ли в него осколок от зенитного снаряда? Снова чихнул двигатель. Щелкунов прибавил газ. Мотор загудел нормально, но потом опять остановился. "Этого только еще не хватало!" Щелкунов выжал газ до отказа, а двигателю как будто недоставало воздуха, он работал с перебоями. "Может быть, перегрев?" Перебои стали все чаще и дольше, наконец мотор заглох совсем.
   - Что будем делать, тезка? - с тревогой спросил летчика Малыгин.
   Самое разумное - это немедленно освободиться от бомбовой нагрузки, затем развернуться на обратный курс и попытаться на одном моторе дотянуть до Сааремаа. Но цель так близка,- всего в трех-четырех минутах лета. Дотянуть до нее можно, правда, придется идти со снижением. Бомбы предназначены для заводов Мессершмитта, и они обязаны сбросить их туда.
   - Идем на цель! - сказал Щелкунов. Штурман и стрелок-радист понимали, на какой риск пошел командир, и молчаливо одобрили его решение.
   Не затем же они столько пролетели, чтобы сбросить бомбы на предместье Берлина!
   Последние минуты Щелкунову казались вечностью. ДБ-3ф летел со снижением. Но ниже 4500 метров спускаться нельзя: наткнешься на аэростаты заграждения. "Скорее, скорее, скорее",- торопил он время.
   - Тезка, цель под нами! - крикнул Малыгин.
   - Сброс!
   Бомбы пошли вниз. Машина облегчена. Немедленно разворот на обратный курс. За эти минуты самолет снизился до 5000 метров. И все еще медленно снижается, хотя бомб уже нет. Щелкунов потянул штурвал на себя, но напрасно: бомбардировщик не слушается. Справа, слева, внизу, вверху - хлопающие темно-дымчатые шапки от зенитных снарядов, отчетливо видимые на фоне лучей прожекторов. Но Щелкунов их не видел, его глаза были устремлены на приборную доску, и в первую очередь на стрелку высотомера, которая медленно сползала влево. Высота уже 4500 метров. Летчик сбросил кислородную маску. Лицо мокрое от пота, ресницы слипаются, пот застилает глаза.
   Высота 4000 метров. Усилия Щелкунова напрасны, машина не подчинялась ему, шла на снижение. И скорость на одном моторе невелика. Кажется, из зоны зенитного огня никогда не выберешься.
   Стрелка сползла на цифру 3000. А до береговой черты еще далеко, Молчит штурман Малыгин, молчит стрелок-радист Масленников. Они понимают, что попали в очень тяжелое положение. Вся надежда на командира. Только от него зависит спасение.
   2500 метров. Снижение продолжалось. В какой уже раз пытался Щелкунов вывести самолет в горизонтальный полет. Но не слушается ранее послушная машина!
   - Под нами береговая черта! - прервав тягостное молчание, доложил Малыгин.
   Щелкунов это почувствовал сам: прекратили огонь вражеские зенитные батареи, остались сзади мечущиеся в злобном вихре лучи прожекторов. Посмотрел на высотомер: стрелка сползла к цифре 2000.
   Летчик сильно потянул штурвал на себя, прижав к груди. Что это? Стрелка больше не падает влево! Значит, машина перешла наконец в горизонтальный полет. Отпустил штурвал, и стрелка вновь угрожающе поползла вниз. Снова прижал его к себе - стрелка остановилась.
   Только в таком положении самолет и будет лететь горизонтально, без снижения. Но хватит ли сил несколько часов вот так удерживать машину? Ведь скорость упала, и до Асте придется добираться дольше обычного.
   Щелкунов потерял счет времени. Заныли от напряжения руки, мускулы взбугрились от чрезмерной натуги, будто налились тяжелым свинцом. Но пальцы цепко держали штурвал, разожмешь их,- и машина опять пойдет на снижение. Мысленно он прикидывал расстояние до аэродрома и в душе ругал штурмана, что так долго не называет точку нахождения ДБ-3ф в воздухе.
   - Находимся на траверзе Пиллау... Вышли на траверз Мемеля,- монотонно тянул Малыгин. Он нарочно не переговаривался с командиром, понимая, что ему невыносимо тяжело и любое невпопад сказанное слово окончательно выведет его из себя. А в создавшихся условиях он один лишь сможет дотянуть самолет до острова.
   - Находимся на траверзе Либавы... Выходим на траверз Виндавы...
   Уже давно светло. Справа огненная полоса раскаляла небо. Вот уж и солнечные лучи, вырвавшись из плена ночи, пошли гулять-играть по горизонту. Они ощупывали каждое облачко, обдавая его розовой краской, и устремлялись дальше, ввысь, к темному еще зениту.
   От однообразного напряженного положения у Щелкунова онемели руки, они были как чужие. Кружилась голова, все тело стало непослушным, тяжелым, точно на плечи взвален непосильный груз. Но менять положение нельзя. Только так еще и можно продолжать горизонтальный полет.
   "Немного уже осталось",- успокаивал себя Щелкунов. Но что это, левый мотор вроде поперхнулся? Показалось... Нет, двигатель действительно захлебывается. Все повторялось, как и с правым мотором. Перегрев! "Тяни, тяни, милый. Остались уже пустяки. Что тебе стоит? Тяни. Не подводи нас",- мысленно умолял он левый мотор. Даже бросило в жар, точно лицо обдало кипятком. Взглянул вниз - море. Но вдали уже вырисовывалась кромка берега.
   Левый мотор в последний раз глотнул бензина и заглох. Скорость начала падать. В кабинах наступила гнетущая тишина.
   - Черт возьми! - выругался Щелкунов.- Неужели все?!
   Вспомнил о штурмане и стрелке-радисте, болезненно усмехнулся.
   - Масленников, Саша, ты не знаком с Нептуном?
   Масленников понял невеселую шутку командира.
   - Только разве по кино...
   - Тебе может предоставиться свидание с ним.
   - В другой бы раз, товарищ майор. Я бы и речь приветственную подготовил. Все же царь! Хоть и морской.
   - Тезка, твое отношение к владыке морей и океанов?
   - Сто бочек чертей под фюзеляж! Не дождется нас его величество Нептун,-ответил Малыгин.- Дотянем! У нас же мировой летчик, сам майор Щелкунов!
   - Брось подхалимничать. Не терплю! Сядем в Асте - поговорим.
   - Сначала надо дотянуть туда...
   - И дотяну!
   Свое знакомство с авиацией Щелкунов начал в аэроклубе Осоавиахима полетами на планере. Он мог тогда часами пилотировать, устремляя планер в воздушные потоки.
   Дальний бомбардировщик совсем не походит на планер, слишком велик и тяжел. И все же, пользуясь высотой и скоростью, надо заставить его как можно дольше планировать. Пусть и с постоянным снижением.
   Действовала на нервы гнетущая тишина, машина словно висела в воздухе. Под крыльями - стальная вода. Она все ближе и ближе, различались уже белесые барашки на гребнях волн. И берег рядом - полуостров Сырве. Как точно штурман вывел на входной ориентир! Молодец, что и говорить.
   А вода все ближе, все отчетливее вырисовывались белогривые шеренги солнечных волн. Вот и полосатый столбик маяка. Можно сесть на Сырве, у старой русской Церельской береговой батареи большая поляна. Но где она? Земля словно залита молоком. Туман! Надо тянуть дальше, возможно, в центре острова тумана нет...
   Жаворонков, Преображенский и Комаров находились в штабной землянке в ожидании возвращения экипажей с боевого задания, когда вместе с Оганезовым туда вошел капитан Каспин. По его удрученному лицу можно было понять, что случилось неладное.
   - Ожидается туман на аэродроме, товарищ генерал...
   - О чем вы думали раньше, капитан? - вспыхнул Жаворонков.- Почему не предупредили? Да за такое дело...
   - Синоптики не виноваты, товарищ генерал,- вмешался в разговор Оганезоз.Туман характерен лишь для местных островных условий. Он может появиться только в отдельных местах. Ведь так, товарищ капитан? - повернулся он к Каспину.
   - Так,- кивнул Каспин.
   - Опять циклон с Атлантики виноват? - усмехнулся генерал.
   - Понижение температуры виновато,- пояснил Каспин.- Земля теплая, воздух холодный, вот и туман...
   Жаворонков и Преображенский вышли из землянки. Лицо обдал свежий, влажный воздух. Чувствовалось незначительное похолодание. Выходит, снижение температуры и создает возможность появления тумана. Но на аэродроме почти чисто. Может быть, Каспин преувеличивает?
   Вернувшись в штабную землянку, Жаворонков позвонил в Асте. Там признаков тумана пока не наблюдалось. Приказал запросить посты ВНОС, оттуда последовало сообщение, что туман уже появился на полянах и в лощинах. Значит, следует ожидать его и на аэродромах.
   Жаворонков дал приказание быть готовыми к приему ДБ-3 на аэродромы в условиях плохой видимости и одновременно позвонил в Таллинн и Палдиски, чтобы там в случае необходимости смогли принять дальние бомбардировщики.
   К утру Кагул стало заволакивать туманом. Жаворонков, Преображенский и Оганезов не уходили с аэродрома, внимательно наблюдая за взлетно-посадочной полосой. Туман медленно сгущался, образуя вокруг летного поля - возле самого леса - молочно-серую стенку.
   - Едем на старт,- предложил Жаворонков. Он надеялся, что центр аэродрома будет чистым. Так оно и оказалось. Эмка буквально через минуту выскочила из тумана. Впереди просматривалась взлетно-посадочная полоса. А с восходом солнца ее черная лента будет еще яснее. Садиться в таких условиях можно, хотя и очень трудно. Такая же примерно картина, по докладу Комарова, наблюдалась и в Асте.
   - Посадка возможна,- окончательно решил Жаворонков.- Передайте на самолеты: на аэродромах туман. Быть особенно внимательными,- приказал он дежурному.