Виноградов Юрий. Операция 'Б'

   - Ну, пора, товарищи,- чуть дрогнувшим от волнения голосом проговорил Преображенский.
   Он простился с Барановым и Колесниченко. Оганезов обнял и расцеловал каждого члена экипажа флагманской машины. Он был взволнован больше чем когда-либо и не скрывал этого.
   - Я верю, дорогие товарищи, что вы благополучно долетите до этого проклятого Берлина. Бейте фашистов в их логове по-моряцки, по-балтийски! Пусть они почувствуют силу наших ударов возмездия. Весь мир будет знать о советских летчиках, ударивших по Берлину. Мы ждем вас. Возвращайтесь с победой!
   Преображенский, Хохлов, Кротенко и Рудаков поднялись в свои кабины. Хохлов тут же вынул из полетной сумки штурманские карты с нанесенным маршрутом до Берлина. Вместе с картами выпал двусторонний гаечный ключ 17 на 9. Как он оказался в полетной сумке? Кто его туда положил и зачем? Видимо, техник самолета старшина Колесниченко при осмотре креплений приборов машинально, по забывчивости сунул в лежащую рядом полетную сумку штурмана. Хотел выбросить через нижний люк на землю, но потом решил оставить: "Пусть летит на Берлин. Раз уж оказался в моей сумке..."
   Время на исходе. Хохлов открыл астролюк, по пояс вылез наружу и с ракетницей в руке застыл в ожидании команды.
   - Сигнал! - приказал Преображенский. Над аэродромом вспыхнула, рассыпаясь каскадами искр, зеленая ракета.
   - От винта! - послышались команды.
   Аэродром ожил. Все громче и громче ревели моторы, самолеты дрожали, будто от нетерпения. Летчики, разогревая двигатели, опробовали их на полных оборотах.
   На старте, куда поочередно стали выруливать машины, распоряжался начальник штаба авиагруппы капитан Комаров. Туда же пришел и Жаворонков. С двумя флажками в руках - белым и красным он давал разрешение на взлет.
   Высоко в небе над Кагулом уже кружили маленькие "чайки", заблаговременно поднятые в воздух. Они должны были прикрыть бомбардировщики от возможного нападения немецких истребителей.
   Первой вырулила на старт флагманская машина. Жаворонков показал белым флажком на взлетную полосу: "Взлет разрешаю". Генерал приложил руку к фуражке, прощаясь с экипажем.
   Самолет Преображенского медленно покатился по взлетной полосе. Моторы гудели натужно, убыстряя ход тяжело нагруженной машины, все ближе подходившей к кромке аэродрома. Со стороны казалось, что бомбардировщик не сумеет преодолеть темно-зеленый барьер леса, окружавшего аэродромное поле. Но самолет все же оторвался от земли, перевалил через лес и начал набирать высоту.
   Следом за ним помчались друг за другом ДБ-3 капитана Плоткина, старшего лейтенанта Трычкова и лейтенанта Дашковского.
   В воздухе самолеты построились ромбом и полетели в сторону Балтийского моря.
   Через пятнадцать минут стартовало звено капитана Гречишникова, а еще через пятнадцать взлетели экипажи звена капитана Ефремова.
   "Иду на Берлин!" - приняли радисты короткую радиограмму от Преображенского.
   Первый налет на Берлин
   Бомбардировщик медленно набирал высоту. Моторы работали на полных оборотах, от их мощного надрывного гула дрожали стекла кабин.
   Внизу, под крыльями, проплывал узкий, длинный полуостров Сырве, клином уходящий на юг, к Ирбенскому проливу. Слева синел Рижский залив, справа Балтийское море, а впереди, за проливом, угадывался приплюснутый, скрытый сизой дымкой Курляндский берег Латвии, занятый врагом.
   Мелькнула песчаная оконечность полуострова Сырве - мыс Церель с полосатым маяком, служащим для штурманов исходной точкой начала маршрута и входным ориентиром при его завершении.
   Море освещали косые лучи опускавшегося к горизонту солнца. Ветер играл волнами, и их гребни, подсвеченные солнцем, переливались разноцветьем.
   Курляндский берег Латвии тонул в темной вечерней дымке, над ним стояла стена облаков. А справа небо было чистое, горизонт горел багрянцем, слепил глаза. Но солнце все ниже и ниже опускалось к морю, и вот уже его край коснулся воды.
   - Товарищ командир, все тринадцать самолетов в воздухе, идут курсом на цель,- доложил по самолетному переговорному устройству сержант Кротенко.
   - Добро,- ответил в микрофон Преображенский. Он слегка потянул на себя штурвал, и ДБ-3 пошел ввысь.- А погодка как нельзя лучше,- сказал он Хохлову, показывая на румяную полосу заката.- Берлин будет как на ладони. Можно производить даже прицельное бомбометание.
   - Если зенитки станут молчать,- отозвался Хохлов, сверяя курс.
   - А мы их обхитрим!
   И вдруг все пропало: небо, море, полыхающая вечерняя заря. Самолет врезался в облака. В кабине стало темно, светятся лишь циферблаты многочисленных приборов.
   "Начинается,- подумал Преображенский.- Все, как и предупреждал метеоролог,- вспомнил он о капитана Каспине.- Может быть, вверху облачность поменьше?"
   Штурвал на себя. Самолет нехотя идет в высоту.
   - Кротенко, передавай: пробивать облачность! - приказал стрелку-радисту.
   Стрелка высотомера медленно ползла по циферблату. Три тысячи пятьсот метров.... Четыре тысячи... Четыре тысячи пятьсот. В кабине заметно похолодало, за бортом - тридцать два градуса мороза. Облака сгущались, превращаясь в плотные темные тучи. Преображенский вел машину вслепую, по приборам. Надежда, что облачность скоро прекратится, таяла с каждой минутой. Ей, казалось, нет ни конца ни края. Самолет бросало с крыла на крыло, кидало вверх и вниз, временами трясло, точно на ухабах.
   - Надеть кислородные маски,- приказал Преображенский.
   Чтобы вырваться из облачного плена, надо подняться еще выше. Стрелка высотомера как бы нехотя миновала отметку пяти тысяч метров, пяти тысяч с половиной и, наконец, шести тысяч метров.
   Кабина негерметична, и в ней стало совсем холодно. Пальцы уже почти не чувствовали штурвала. Стекла очков покрылись инеем. Высота шесть с половиной тысяч метров.
   - За бортом сорок шесть градусов ниже нуля,- раздался в наушниках голос Хохлова.
   - Знатный морозец! Где мы?
   - Возле датского острова Борнхольм,- ответил Хохлов.
   Долго лететь на большой высоте мучительно трудно: дает себя знать недостаток кислорода. Подступает тошнота, дышать тяжело, холод сковывает лицо и руки, пробирается под меховой комбинезон. Нелегко приходится стрелку-радисту старшему сержанту Рудакову: в его приборе произошла утечка кислорода. У Преображенского не выдержали барабанные перепонки - из ушей потекла кровь.
   "Надо дойти! - упрямо твердил он про себя и крепче сжимал штурвал.Обязательно надо!"
   - Подходим к территории Германии,- сообщил наконец штурман.
   "Балтийское море позади. Над землей, подальше от берега, облачность должна кончиться",- размышлял Преображенский.
   Действительно, вскоре промелькнуло звездное небо. И снова мутная пелена окутала кабину. Но облака уже были другими, просветы стали появляться чаще и продолжительнее. А потом облачность осталась внизу, и взору открылась чистая звездная пустыня, над которой недвижно висела сиявшая луна.
   - Штеттин,- доложил Хохлов.
   Преображенский посмотрел вниз. Город был незаметен, На аэродромном поле скользили узкие лучики прожекторов, освещая длинную посадочную полосу: шли, по-видимому, ночные полеты.
   - Может, сядем? - улыбнулся Преображенский.- Для нас тут и световое "Т" выложили. Ишь какие гостеприимные.
   - Принимают нас за своих,- сказал Хохлов.- Прямо руки чешутся - вот бы долбануть.
   - Да, хороша цель,- согласился командир.
   Самолет опять нырнул в непроглядную тьму. Хохлов в который раз принялся производить расчеты на случай, если придется бомбить Берлин вслепую. Но облачность вскоре пропала. В лунном свете хорошо была видна автострада Штеттин - Берлин. Минут через десять впереди по курсу показались пятна света.
   - Подходим к Берлину! - произнес штурман.
   - И здесь нас явно не ждали,- кивнул полковник на незатемненный город.Что ж, тем лучше. Прикинь поточнее, Петр Ильич!
   Вспыхнули и тут же погасли аэронавигационные огни флагманского ДБ-3. Вспышки повторились еще два раза. Преображенский подавал своим ведомым условный сигнал: выходить на цели самостоятельно. Он толкнул штурвал вперед бомбардировщик послушно пошел на снижение.
   Под крыльями проплывали освещенные улицы, прямоугольники кварталов. Самонадеянность фашистов была видна во всем.
   - Ах, сволочи, обнаглели дальше некуда. Ну подождите, сейчас мы вам всыплем!
   - Цель через пять минут,- сообщил Хохлов.
   Россыпи огней все ближе и ближе. Видна узкая лента реки. Блеснуло озеро.
   Преображенский чувствовал, как сильными толчками билось сердце, руки крепко сжимали штурвал. Как долго ждал он этого мгновения и вот наконец дождался - фашистская столица под крыльями его самолета!
   А внизу все тихо, спокойно. Не видно прожекторов, молчат зенитки.
   - Ну, раз долетели до Берлина по воздуху, то по земле тем паче дойдем! крикнул полковник в микрофон.
   Неожиданно прямо по курсу возникло громадное черное пятно. Преображенский инстинктивно потянул штурвал на себя. И вовремя. Под бомбардировщиком проскользнул аэростат заграждения. Значит, ниже спускаться нельзя, над городом висят аэростаты.
   - Подходим к цели,- доложил Хохлов. Он напряженно всматривался в огни на земле.
   - Цель под нами! - наконец произнес штурман.
   - Начать работу,- приказал Преображенский. И, не выдержав, крикнул: Давай, Петр Ильич!
   Его охватил боевой азарт. Там, внизу, объект. Сейчас фашисты узнают, что такое война. Они думали, что могут спать спокойно, пока горят чужие города и села. Нет, не выйдет: что посеешь, то и пожнешь!
   Хохлов с яростью нажал на кнопки электросбрасывателя. Бомбы устремились вниз. Самолет, освободившись от тяжелой ноши, вздрогнул, как бы подпрыгнул.
   - Как, пошли? - спросил Преображенский.
   - Пошли! - ответил штурман. Сердце его ликовало, прыгало от радости: "Это вам за Москву! Это вам за Ленинград!"
   Кротенко заметил внизу желтовато-красные взрывы. Тут же сообщил о попадании:
   - Есть! В точку!
   Он открыл нижний люк и ногой вытолкнул пачку листовок.
   - Почитайте на досуге!
   Вспышки все новых и новых взрывов появлялись повсюду. Это бомбили военные объекты ведомые командира капитан Плоткин, старший лейтенант Трычков и лейтенант Дашковский. Гигантским пламенем охвачено бензохранилище. Ослепительным фейерверком взлетел на воздух склад боеприпасов. Горят вокзалы. Огненные столбы взметнулись над промышленными районами.
   - Хорошо! Хорошо! - кричал Преображенский, а у самого горло пересохло от волнения.
   В городе выключили освещение, Берлин погрузился во тьму. Сотни прожекторных лучей начали полосовать небо, Как только на земле взорвались первые бомбы, открыли огонь зенитные пушки, крупнокалиберные пулеметы. Сначала стрельба велась беспорядочно, но с каждой минутой огонь становился организованнее. Вспышки орудийных выстрелов отчетливо были видны с самолетов. В небе бушевал ураган стальных осколков.
   Преображенский решил развернуть машину на обратный курс.
   - Передавай, Кротенко, на аэродром,- приказал полковник.- Мое место Берлин. Работу выполнил. Возвращаюсь.
   Кольцо огненных разрывов вокруг советских машин все сжималось. Идя на высоте шесть с половиной тысяч метров, они почти полчаса выполняли противозенитные маневры. Самолеты вздрагивали, резко кренясь от взрывных волн, и то меняли направление полета и высоту, то шли на приглушенных моторах.
   Опасность быть сбитыми над вражеской территорией увеличилась. В воздухе появились ночные истребители фашистов. Освещая фарами пространство перед собой, они пытались перехватить бомбардировщики, но те, ловко уклоняясь от встречи, проскочили сквозь этот заслон невредимыми.
   Преображенский с тревогой подумал, хватит ли им горючего. Однако беспокойство его оказалось напрасным. Бензина оставалось достаточно, все пока соответствовало расчетам, сделанным до вылета.
   Вот уже и побережье. Слева пылал Штеттин. "Значит, кто-то из наших все же не пробился к Берлину, бомбил запасную цель",- определил Преображенский.
   Зенитный огонь прекратился. Бомбардировщики, обойдя прибрежные аэродромы, вырвались на просторы Балтики. Наконец можно снизиться. Все сняли кислородные маски, с наслаждением дышали полной грудью. Теперь, когда нервное напряжение спало, Преображенский поудобнее уселся в кресле, слегка разжал пальцы рук, расслабил онемевшее тело.
   Хохлов в изнеможении откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Так бы и лежал без движения, не думая ни о чем. Но через минуту снова склонился над картой, стал уточнять маршрут полета. Курс надо выдерживать точно, чтобы долететь на свою базу без отклонений.
   Дальний бомбардировщик капитана Есина подходил к Берлину одним из последних. Штурман лейтенант Нечепоренко проверил расчеты.
   - Товарищ капитан, до цели двадцать пять минут полета,- передал он по самолетному переговорному устройству капитану Есину.
   И как бы в подтверждение его слов прямо по курсу тут же засветилось яркое пятнышко, растекаясь по горизонту. Неужели Берлин освещен? До чего же самоуверенны немцы, не опасаются налетов авиации союзников на свою столицу!
   Пятнышко, на глазах превращающееся в зарево. Вдруг небо начали полосовать тоненькие лучики света. Стало ясно, первые советские дальние бомбардировщики наконец-то засечены немецкой противовоздушной обороной, правда, уже после того, когда бомбы были сброшены на город.
   Нечепоренко освободил ручку и ножные педали от креплений и перевел их в рабочее положение. Ему, штурману, в случае выхода из строя летчика, надлежало брать управление самолетом на себя.
   Если полковник Преображенский и идущие следом за ним экипажи свободно, без помех дошли до Берлина и сбросили бомбы на запланированные цели, то последним советским дальним бомбардировщикам приходилось испытывать на себе всю мощь ударов опомнившейся столичной противовоздушной обороны. Десятки, сотни прожекторных лучей полосовали ночную высь, отыскивая в небе неизвестные вражеские самолеты; зенитная артиллерия, захлебываясь, вела беспрестанный огонь в надежде поразить хотя бы один бомбардировщик или просто сбить прицельное бомбометание. Справа и слева от ДБ-3, внизу под фюзеляжем Нечепоренко видел в свете луны белесые шапки разрывов зенитных снарядов. Но они пока появлялись еще далеко, не угрожая "букашке". Однако с подходом к границе Берлина шапки разрывов все плотнее и плотнее окружали бомбардировщик. Невольно закрадывалось сомнение: дойдем ли? Зенитный огонь очень интенсивен, а до цели еще несколько томительных минут полета. Есин в противозенитном маневре бросил ДБ-3 в сторону, стараясь уйти от огня, но снаряды рвались повсюду. Лучше идти напрямую, машина перегружена, маневр затруднен, можно самому напороться на шальной зенитный снаряд.
   Одно желание - дойти скорее до цели, освободиться от груза бомб, а там безразлично, что будет.
   Нечепоренко больше не обращал внимания на устрашающие шапки разрывов снарядов, сейчас надо сосредоточиться на боевом курсе: Берлин под крыльями.
   - Подходим к цели,- предупредил он Есина.
   Как можно точнее в эти последние минуты следует подобрать боевой угол разворота прицела. Ведь от этого зависит точность бомбометания. Кажется, родная "букашка" наконец легла в заданном направлении. Теперь открыть бомболюки, снять предохранитель с электросбрасывателя.
   - Боевой!
   Полминуты боевого курса - выхода самолета на расчетный угол сбрасывания бомб, самый ответственный момент для всего экипажа, особенно для летчика, который обязан строго выдержать направление, скорость и высоту полета.
   - Так держать!
   Наступает долгожданный миг, ради которого с огромным риском появились над столицей фашистской Германии-Берлином! Нечепоренко с силой надавил пальцем на кнопку электросбрасывателя. Десять ФАБ-100 посыпались из бомболюков на встревоженный город. Облегченный самолет точно попытался подпрыгнуть, его моторы заработали ровнее, без надрывной натуги.
   С высоты семи километров бомбы упадут на землю лишь через сорок секунд. Штурман обязан убедиться, с какой точностью они легли на цель. Затаив дыхание, Нечепоренко через прицел всматривался в темную землю. Вот они красноватые точки - взрывы фугасных авиационных бомб! Одна, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая... Все десять легли по огненной цепочке!
   - Есть цель! - передал он капитану Есину.- На курс отхода!
   Есин тотчас развернул ДБ-3 на обратный курс. Дело сделано и неплохо, если судить по радостному, возбужденному голосу штурмана. Теперь осталось преодолеть наиболее опасный маршрут полета до Балтийского моря, а там станет легче. Всего лишь полчаса!
   Нечепоренко начал уточнять курс возвращения, склонившись над штурманской картой, как кабину осветило ярким, режущим глаза светом. Обернулся на источник света: прямо на него надвигались два луча фар-прожекторов немецкого ночного истребителя. Кажется, лучи насквозь прожгут бомбардировщик, но в следующее мгновение они взметнулись ввысь: Есин резко развернул самолет с уходом вниз и ловко вышел из освещенной полосы. Но не надолго. Цепкие лучи немецкого истребителя снова захватили советский бомбардировщик, на него понеслась огненная трасса снарядов и пуль. Они прошили темноту в полсотне метров над кабиной штурмана; за трассой промелькнула и черная тень самого ночного истребителя.
   - Стрелок, Нянкин, ты чего спишь? - закричал по самолетному переговорному устройству на стрелка-радиста рассерженный Есин.- Врежь ему, наглецу! Сбей спесь!
   - Не видел я ночника, товарищ капитан! - оправдывался Нянкин.- Сразу как-то он... Гляжу, одни лучи. Ослепил...
   Можно было понять растерянность стрелка-радиста, впервые встретившего в воздухе немецкого ночного истребителя с мощными фарами-прожекторами. К тому же для скрытности воздушный стрелок не имел права самостоятельно, без команды летчика открывать огонь по самолетам противника.
   - Ладно, увернулись... Впредь, Нянкин, не зевать! - предупредил Есин.
   - Есть, товарищ капитан! Понял! Проучу фашистского ночника...
   Дважды освещенного ночным истребителем советского бомбардировщика заметили с земли, и тотчас несколько прожекторов попытались захватить его в перекрестия лучей. Однако расстояние оказалось слишком большим, свет рассеивался, очень сильно ослабевал, и увидеть с земли точку-цель было невозможно. Отчаявшись, немецкие зенитчики открыли огонь из орудий среднего калибра. Десятки шапок-разрывов окружили ДБ-3, постепенно сжимая кольцо. Особенно их много вырастало впереди, по курсу; немецкие зенитчики отрезали путь отхода советского самолета к спасительному Балтийскому морю. Бомбардировщик от близких ударов взрывных волн сильно трясло, отбрасывая в стороны. Есин то и дело менял курс: уклонялся вправо или влево, бросал послушную "букашку" вверх и вниз. Перегрузки иногда достигали предела, и в такие критические моменты невольно закрадывалось сомнение: не развалился бы корпус самолета.
   Из всего экипажа штурман Нечепоренко был наиболее спокоен и, главное, уверен в благополучном завершении первого налета на Берлин. И не потому, что пилот капитан Есин, мастер своего дела, выведет "букашку" из любых передряг. Просто ему, лейтенанту Нечепоренко, больше не суждено падать с воздуха на землю. За последние неполных полтора года он уже дважды попадал в катастрофы и оба раза чудом оставался в живых. "Вы, Тихон Иванович, свой лимит по падениям уже выбрали полностью,- сказал командир полка полковник Преображенский.Теперь всю войну провоюете и останетесь целым и невредимым"...
   ...В первую катастрофу лейтенант Нечепоренко попал 26 февраля 1940 года. Тогда после очередной бомбардировки линии Маннергейма самолет был подбит зенитным снарядом, однако летчик на одном моторе все же дотянул изрешеченную машину до своего аэродрома. Бомбардировщику предстоял длительный ремонт, и лейтенанта временно определили штурманом на самолет Р-6, используемый в качестве воздушного танкера по перевозке горюче-смазочных материалов.
   С неудовольствием воспринял Нечепоренко новое назначение, пусть и временное. Успешно провоевал почти всю зимнюю войну с Финляндией, а теперь его в извозчики, доставлять горючее на аэродром острова Лавенсари.
   Первый рейс на Лавенсари был совершен успешно, хотя погода и не благоприятствовала полету. Перед вторым рейсом техник самолета дополнительно загрузил хвостовую часть фюзеляжа ящиками с запчастями. При взлете центровка Р-6 была нарушена, и с высоты ста метров он свалился в штопор и врезался в землю. Штурман получил тяжелое ранение, а летчик и техник самолета отделались сравнительно легкими ушибами.
   Очнулся Нечепоренко в полевом госпитале уже после операции. Глаза ничего не видели, лицо сплошь забинтовано, нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой. Казалось, конец всему, налетался, быть теперь вечным калекой. Уж тогда бы разбиться насмерть...
   Настроение больного несколько улучшилось после снятия повязок, Он боязливо открыл глаза и, к неожиданной радости, увидел свет. "Я же не слепой, я зрячий! Значит, надо жить!"
   Лечение затянулось более чем на полгода, Нечепоренко уже дважды съездил в санаторий на Черноморское побережье Крыма, чувствовал себя вполне нормально. Однако военно-врачебная комиссия к полетам его категорически не допускала. Он понял, что в морской авиации ему больше не служить и попросил командование перевести его на должность командира торпедного катера. Четыре года срочной он прослужил на торпедных катерах, был главным старшиной мотористов, потом захотел стать морским летчиком и поступил в Ейское военно-морское авиационное училище.
   В переводе на торпедные катера Нечепоренко категорически отказали. И вскоре он был, наконец, назначен штурманом звена в экипаж лейтенанта Селиверстова...
   Вторая катастрофа произошла 11 июля 1941 года. После нанесения бомбового удара в составе звена по скоплению танков и механизированных частей немцев под городом Порховом ДБ-3 лейтенанта Селиверстова на обратном курсе был обстрелян зенитной артиллерией. Один из снарядов угодил в левую плоскость, пробил баки с бензином и маслом, поджег мотор, ранил летчика. Ценой невероятных усилий лейтенант Селиверстов дотянул подбитый бомбардировщик до линии фронта, пересек ее на высоте всего лишь около ста метров. И тут от перегрева рассыпался правый мотор, самолет быстро терял скорость и готов был завалиться в штопор. Последним усилием летчик направил бомбардировщик на вершины соснового леса, это было единственно правильное решение, ибо ветви деревьев смягчили удар. Нечепоренко потерял сознание, а когда очнулся - с трудом вылез из смятой штурманской кабины. Его глазам предстала страшная картина: сплющенный самолет придавлен вывороченными с корнями соснами, от места правого мотора поднимался пар, к нему по плоскости текли струйки бензина из пробитого бака. Вот-вот вспыхнет пожар, и бак с бензином взорвется.
   Первая мысль о командире. Что с ним? Если он не пытается выбраться из кабины, значит, нет сил. Тяжело ранен.
   Нечепоренко отстегнул лямки и быстро сбросил с себя мешающий свободному движению парашют. По левой плоскости добрался до кабины летчика. Так и есть, Селиверстов тяжело ранен, над правым виском видна кровь. Начал что было сил бить кулаком по целлулоиду фонаря, изранил пальцы в кровь, с трудом проделав отверстие. Дальше стал обеими руками вырывать куски прочного целлулоида. В нос ударил едкий запах дыма: струйки бензина дотекли до раскаленного металла от остатков мотора и вспыхнули. Нечепоренко с силой потянул на себя безжизненное тело командира, по плечи он уже был вытащен из кабины. И тут взметнулся в высь огненный столб: взорвался правый бак с бензином. Взрывной волной Нечепоренко сбросило на землю. Он тут же поднялся на ноги и стремглав вновь забрался на плоскость. Потянул что было сил Селиверстова из охваченной пламенем кабины, но мешал на летчике парашют, а снять его через пробитое отверстие в фонаре кабины не представлялось возможным.
   Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Нечепоренко каким-то чудом удалось все-таки вытащить из кабины лейтенанта Селиверстова и вместе с ним рухнуть на центроплан. Одежда на летчике и штурмане горела, языки пламени охватывали уже и левую плоскость.
   К счастью, на помощь пришли стрелок-радист и воздушный стрелок, наконец-то выбравшиеся из-под обломков бомбардировщика; все вместе они свалились на землю и отнесли Селиверстова в сторону от горящего ДБ-3.
   Вскоре над местом катастрофы закружил санитарный самолет У-2; один из штурманов ведомого бомбардировщика засек место падения самолета командира звена лейтенанта Селиверстова и вот теперь прилетел на помощь. У-2 сел рядом, на полянке, из него вышли командир эскадрильи капитан Ефремов, военврач и штурман, запомнивший место катастрофы.
   Лейтенанта Селиверстова доставили в полевой госпиталь на У-2, остальные члены экипажа добрались до аэродрома по железной дороге с эшелоном, эвакуирующим семьи железнодорожников из Пскова в Ленинград...
   "Вы, Тихон Иванович, свой лимит по падениям уже выбрали полностью. Теперь всю войну провоюете и останетесь целым и невредимым,- Нечепоренко снова повторил про себя слова командира полка полковника Преображенского.- Да, но ведь я падал на землю, а тут море, вода?" - насторожился он. Огляделся по сторонам. Шапок от разрывов снарядов становится все меньше и меньше. Вскоре они пропали вовсе. Бомбардировщик благополучно пробил все заградительные огни и вышел на просторы Балтийского моря. Теперь они вне опасности!