Владимир Гриньков. Король и спящий убийца

   Но меня уже нельзя было остановить. Я перегнулся через стол и, дотянувшись до лица начальника президентской охраны, ухватил его за нос пальцами правой руки. Обернулся к Светлане – вот, мол, как я с ним, – а она уже разве что сознание не теряла.
   – Пусти, больно! – сказал изменившимся голосом человек за столом.
   Он оттолкнул мою руку и принялся сдирать с лица чудо-мастику. Светлана наблюдала за происходящим остановившимся взглядом.
   – Дима! – наконец пробормотала она.
   – Похоже? – гордо спросил я.
   Дима уже освободился от своей маски.
   – Мальчишки! Вы меня чуть не угробили! – простонала Светлана.
   – Но как похоже! – гнул я свое. – Ты видела? Не отличить!
   Я не успел увернуться и получил от Светланы оплеуху. Было не больно и не обидно. Я засмеялся. И Дима засмеялся. И парень с проводом за ухом засмеялся тоже. Светлана покачала головой.
   – Мне уже давно не было так страшно, – призналась она. – Я думала, что умру.
   – Нет, ты вела себя очень мужественно, – льстиво сказал я.
   – Но как похоже!
   – Еще бы! – подтвердил я. – Лучший специалист возился с Димой два часа.
   – Ты думаешь ввести его в сюжет о президенте?
   – А какой же президент без начальника охраны? Конечно!
   – Кто же будет президентом?
   – Вот он, к примеру. – Я ткнул пальцем в парня, до сих пор изображавшего охранника. – А Дмитрий, к сожалению, ни ростом, ни комплекцией не вышел.
   – Но в общем-то я парень ничего, – оскорбился Дмитрий.
   – Это конечно. Спорить не буду.
   Светлана провела ладонью по лицу, словно отгоняя наваждение.
   – Женя, ты создаешь какой-то особый, иллюзорный мир, – сказала она. – Ты конструируешь жизнь, в которой уже не понять, где правда, а где инсценировка. Я уже путаюсь, честное слово.
   – А границы нет, – убежденно сказал я. – Всегда ли люди искренни в своих словах и поступках? Жизнь – это чудовищная мешанина из правды и неправды. И еще неизвестно, плохо ли это.
   В кабинет вошел Демин. Он как раз занимался подготовкой к съемкам сюжета с президентом, обеспечивал всю техническую сторону проекта.
   – Денег не хватает, начальник, – прямо с порога объявил он.
   – Много не хватает?
   – Еще бы тысячи три. А лучше – пять.
   – Ты сошел с ума, – сказал я.
   – Не я сошел с ума, а цены взбесились.
   Я посмотрел на Светлану.
   – Деньги еще есть, – сказала она. – Можно дать.
   – А что там Алекперов? – вспомнил Демин. – Он собирается платить за подготовленный нами материал?
   – Собирается, но только после заключения договора. Он готовит проект и должен представить его нам.
   – Может, ты говоришь вот об этом? – подал голос Дима. – Сегодня алекперовская секретарша передала с курьером.
   Он кивнул на стопку листов с отпечатанным текстом. Это действительно был проект договора. В двух экземплярах. Один взял читать я, другой – Демин. Демин читал текст очень быстро, нервными, порывистыми движениями отбрасывая листки один за другим.
   – Черт знает что! – наконец в сердцах сказал он. – Это договор двух равных сторон или ультиматум? Я что-то не пойму.
   – Что именно тебе не нравится?
   – Ты вчитайся! – хмуро посоветовал он. – Раздел третий, пункт шесть. А весь четвертый раздел! Это же издевательство! Кто является учредителем и фактическим хозяином программы? Мы или Алекперов?
   Он взял карандаш и принялся вносить правку в текст. Мы со Светланой молча наблюдали за происходящим.
   – Завтра у нас первый эфир, – шепнула мне Светлана.
   – Сюжет про ненормального англичанина?
   – Он самый. Теперь нам предстоит снимать и снимать, чтобы поддерживать ритм.
   – Справимся, – успокоил я ее. – Письма-то идут?
   – Идут, и много. Я разговаривала с девочками из отдела писем. После сюжета о презентации в пансионате пошел поток. А что будет, когда мы станем выходить регулярно?
   – Справимся, – повторил я.
   Демин закончил правку текста. От первоначального варианта договора не осталось ничего.
   – Вот! – мстительно сказал Демин.
   Сказал так, как будто видел сейчас перед собой лицо Алекперова.
   Я пробежал глазами текст.
   – Хорошо, я поговорю с Алекперовым.
   – И не отступай! – напутствовал меня Демин. – Стой на своем!
   – Уж это непременно, – пообещал я. – Я его призову к порядку.
   – Здесь все всерьез, Женя! – недовольным голосом сказал Демин. – И повода для шуток я не вижу!
   – Ну хорошо, об этом после. Вернемся к нашим баранам. Что там с подготовкой съемочной площадки?
   – Еще дня три потребуется, – буркнул Илья.
   – Как раз успеем подыскать человека на роль президента.
   Проект договора я в тот же день передал в приемную Алекперова, а через пару дней столкнулся с ним у лифта. Он вышел из лифта в сопровождении охраны, сурово-озабоченный, как все последнее время, но остановился, увидев меня. И охранники тоже остановились, стреляя по сторонам настороженными взглядами.
   – Добрый день, – сказал Алекперов. – Поздравляю с успешным дебютом.
   Первый выпуск нашей программы уже вышел в эфир.
   – Спасибо, – ответил я.
   – Я просмотрел правку в проекте договора, – сказал Алекперов, и озабоченность в его взгляде сменилась печалью. – Это не ваша рука, Евгений Иванович.
   – Ну почему же, – вяло запротестовал я.
   – Не ваш характер там просматривается. Слишком уж агрессивный получается договор. Недобрый.
   Я понимал, о чем идет речь. У каждого договора, как у живого существа, есть характер. Бывает договор добрый, полюбовный, мягкий – договор равноправных, уважающих друг друга партнеров. А бывают договоры, в которых нет ничего, кроме недоверия и скрытой агрессивности. В них больше пишется не о том, что предполагается сделать, а о том, какие кары обрушатся на голову нарушившего условия.
   Алекперов оглянулся на охранников. Я понял, что он не хочет продолжать разговор при них.
   – Вы торопитесь?
   – Если честно – да, – кивнул я. – У меня съемка.
   – Хорошо, встретимся позже.
   Он что-то хотел сказать мне, я видел. Но не сказал, развернулся и направился вдоль по коридору. Сейчас я его уже не видел – его закрывали широкие спины охранников.

12

   Иван Иванович Буряков прожил без двух лет полвека и за свою жизнь кем только не был. Он служил в армии и матросил на Дальнем Востоке. Строил Московское метро. Работал спасателем на водах в славном городе Сочи. Собирал кедровые шишки в сибирской тайге. Год отсидел в тюрьме, причем, судя по всему, не за свои, а за чужие грехи. Еще он охранял дачу известного в прошлом артиста театра Перевезенцева, по протекции которого чуть позже устроился на должность кладовщика в какой-то мелкой театральной конторе, но был с позором изгнан оттуда через пару месяцев, когда открылась его былая судимость, о которой он при приеме на работу деликатно умолчал. Но пестрая картина разнообразных событий в жизни Ивана Ивановича померкла перед тем, что сталось с ним после начала перестройки, когда кастрюлю с варевом жизни кто-то невидимый, но огромный с силой встряхнул, и все в той кастрюле перемешалось. В этом хаосе Иван Иванович за десять лет последующей жизни поменял то ли тридцать, то ли сорок мест работы – он и сам путался, а установить истину не представлялось возможным, поскольку трудовую книжку, этот паспорт каждого честного трудящегося, он потерял еще году в восемьдесят девятом, а восстановить ее так и не удосужился, перебиваясь с тех пор случайными заработками. Жизнь швыряла его из стороны в сторону, пока не бросила в нашу программу, о чем он сам, собственно, пока даже не догадывался.
   Письмо на телевидение написала его родная сестра. Она когда-то, год назад, увидела выпуск программы, тот самый, в котором мы отправили нашего героя в прошлое, где он, как верил в это сам, был императором Павлом Первым. Сам факт возможности смены участи настолько потряс женщину, что она предложила проделать что-нибудь подобное с ее братцем.
   Мы отобрали это письмо в числе десятка других, по которым можно было бы поработать, но когда мне в руки попала фотография Бурякова – все решилось в мгновение. Теперь он был просто обречен стать героем нашей программы. Бывают лица, плохо подходящие для телеэкрана. Буряков подходил идеально. Теперь ему предстояло: во-первых, узнать страшную государственную тайну, во-вторых, войти в круг избранных.
   Для завязки сюжета он был приглашен в театр, в котором когда-то играл Перевезенцев. Здешняя обстановка ему была знакома, к тому же место разворачивающихся событий идеально подходило для осуществления разработанного сценария.
   В театре Ивана Ивановича Бурякова принял «директор», один из наших актеров. Разговор происходил в настоящем директорском кабинете. Никогда не бывавший в этом кабинете Буряков смущался и чувствовал себя не очень уютно, но «директор» был сама любезность.
   – Я пригласил вас, Иван Иванович, поскольку мне порекомендовали сделать это люди, хорошо знавшие Перевезенцева и вас лично, – сказал «директор», ласково заглядывая в глаза гостю. – Вы где сейчас работаете?
   – Я по строительной части, – после некоторого раздумья ответил Буряков.
   Он уже два месяца нигде не работал, но не признался бы в этом собеседнику, даже будучи в подпитии.
   – Заработки хорошие?
   – Не жалуюсь.
   Буряков действительно отучился жаловаться на что бы то ни было, как бы скверно ни складывались обстоятельства его неспокойной жизни.
   – У нас появилась вакансия, – сказал «директор». – Деньги, конечно, не очень большие, мы все-таки театр, но вам еще будут доплачивать за секретность.
   Иван Иванович изумленно воззрился на своего собеседника. Удивлялся он очень недолго, поскольку дверь кабинета неожиданно распахнулась и вошел… начальник президентской охраны! Я стоял в смежной с кабинетом комнате и через прозрачное с моей стороны стекло видел, как что-то изменилось в лице Бурякова – он будто бы узнал вошедшего, но не мог поверить в реальность происходящего. Чтобы его сомнения не длились слишком долго, директор бросился навстречу начальнику охраны и с подобострастным видом пожал гостю руку. Гость, впрочем, вел себя как хозяин. Прошел через кабинет, сел в директорское кресло и воззрился на обмершего вмиг Бурякова.
   – Кто такой? – спросил отрывисто.
   Буряков, кажется, уже понял, что происходящее – не сон, и потому потерял дар речи. За него ответил «директор»:
   – Это Буряков Иван Иванович. Я вам о нем говорил.
   Известие о том, что о нем было доложено самому начальнику президентской охраны, повергло Бурякова в шок.
   – Подписку о неразглашении с него взяли?
   – Как раз сейчас этим занимались, – сказал «директор».
   Среди множества бумаг на своем столе он нашел нужную и придвинул к Ивану Ивановичу.
   – Вслух читайте! – потребовал начальник охраны.
   Буряков прочитал куцый текст срывающимся от волнения голосом. Когда он дошел до места, где было написано, что за разглашение доверенной ему тайны полагается смертная казнь, голос у него почти пропал. Мне даже показалось, что ему нестерпимо захотелось встать и уйти, но начальник охраны не позволил ему проявить малодушие, резким жестом придвинул к нему ручку:
   – Подписывайте!
   Это был важный момент. Мы разработали два варианта дальнейшего развития событий. Первый: герой не подписывает бумагу, и на него начинают оказывать давление, время от времени высказывая недвусмысленные угрозы. Вариант второй: он подписывает бумагу, и тогда на сцене появляется сам президент. Второй вариант представлялся мне более предпочтительным, и поэтому я обмер, когда Буряков на мгновение замешкался. Начальник охраны тоже, видимо, почувствовал важность момента, потому что поднялся из-за стола, будто случайно распахнув при этом полу пиджака, и всем присутствующим открылась кобура с пистолетом у него под мышкой. Буряков схватил ручку и торопливо поставил подпись. Я торжествующе вскинул руки и жестом показал стоявшему рядом со мной артисту, что ему пора выходить на сцену.
   Он и вышел, то есть появился в кабинете. Его сопровождали двое здоровяков, которые для пущего эффекта держали в руках ненашенские короткоствольные автоматы.
   – Что? Готово? – знакомым всей стране голосом сказал вошедший.
   Но вся штука была в том, что внешне он ничем не походил на президента! Разве что ростом и комплекцией. Озадаченный Буряков потрясенно наблюдал за происходящим, но ничего пока не понимал. А директор и начальник охраны уже суетились, придвигая вошедшему кресло, кого-то вызывая по телефону и справляясь, что приготовить гостю – чай или кофе. Тот опустился в кресло, и тут его взгляд упал на притихшего за столом Ивана Ивановича.
   – Кто такой?
   – Мы взяли нового человека, – доложил начальник охраны. – Для разных поручений. Вместо того…
   Он многозначительно взглянул на сидевшего в кресле человека.
   – Подписку взяли с него?
   – Так точно!
   – Смотри! – засмеялся человек в кресле и погрозил Бурякову пальцем. – Обо всем, что здесь увидишь, – молчок! Твой предшественник вот говорливым оказался, и где он теперь?
   Из своего укрытия я видел, что бледный как полотно Буряков со страхом покосился на подписанную им бумагу о неразглашении. Там было ясно сказано: в случае чего – смертная казнь. Теперь он выглядел совсем потерянным.
   – Можно приступать? – осведомился начальник охраны.
   Человек в кресле кивнул.
   – А где ядерный чемоданчик? – вдруг вскинулся он. – Почему не рядом со мной?
   Все забегали, засуетились, и через несколько секунд в кабинете появился моложавый мужчина в штатском, но с армейской выправкой. Он держал небольшой черный чемоданчик, который был прикован к его левой руке серебристой цепочкой. Моложавый щелкнул каблуками, приветствуя присутствующих, прошел через кабинет и сел рядом с Буряковым.
   – Все выйдите! – сказал человек в кресле. – Оставьте нас на пять минут.
   Все, за исключением человека с чемоданчиком, потянулись к выходу. И Буряков тоже поднялся со своего места.
   – Ты останься! – сказал ему человек в кресле.
   Теперь они были в кабинете втроем. Буряков вжался в стул и, казалось, даже не дышал.
   – Ну, давай твой чемоданчик! Будем ядерную кнопку нажимать, – сказал человек в кресле и засмеялся.
   Моложавый положил чемоданчик себе на колени. Буряков во все глаза наблюдал за происходящим. Щелкнули замки, крышка чемоданчика распахнулась. Я увидел, как поползли вверх брови изумленного Ивана Ивановича. В чемоданчике не оказалось ни пульта с многоцветьем лампочек, ни ядерной кнопки. Там, уложенные в ряд, лежали бутылки со спиртным. В специальном отсеке, отделанном алым бархатом, покоились хрустальные рюмочки. Моложавый споро достал две рюмки, но ему тут же было указано, что здесь присутствует третий и разливать надо на троих, что и было тотчас исполнено. Буряков послушно выпил предложенную ему порцию и прикрыл глаза, оценивая вкус дорогого напитка. Не закусывали.
   – Ну, теперь зови, – сказал моложавому человек в кресле, и через минуту в кабинете появились две женщины.
   Они развернули сидящего в кресле человека так, что теперь он находился спиной и к Бурякову, и к видеокамере, размещенной в соседней комнате, за зеркальным стеклом. Было видно лишь, как женщины споро и слаженно колдуют над лицом своего вельможного клиента. Это продолжалось довольно долго, и за все это время Буряков даже не шелохнулся, словно был неживой. Очень скоро ему предстояло испытать немалое потрясение.
   Женщины закончили свою работу. Кресло развернулось. И Буряков вцепился в стул, чтобы не упасть. Перед ним был президент. Самый что ни на есть настоящий. Тот, которого он тысячи раз видел по телевизору. Буряков дрогнул и привстал. Ноги плохо его слушались.
   – Да ты сядь! – добродушно засмеялся президент. – Чего вскочил?
   И обернулся к женщинам:
   – Его не предупредили, что ли?
   Те одновременно пожали плечами.
   – Ладно, идите, – отпустил их президент. – Скажите там начальнику охраны, что я не готов. Пусть не появляется. Надоел.
   Когда женщины вышли, он повернулся к моложавому:
   – Ну, давай еще кнопки нажимать.
   И уже Бурякову:
   – Ты подсаживайся. Не стесняйся. Звать-то как?
   – И-Иван, – срывающимся голосом сказал Буряков.
   – Хорошее имя, – одобрил президент. – А ты испугался, да? – И засмеялся.
   Буряков с готовностью кивнул.
   – Не бойся, я не страшный. Ну, давай выпьем.
   Выпили. И опять не закусывали. Я подумал, что здесь, возможно, мы допустили промашку – с закуской-то. Могут набраться так, что съемку сорвут. Но уже поздно было что-либо менять.
   – Ты не должен бояться, – сказал президент. – И удивляться ничему тоже не должен. Так надо!
   Он посмотрел на собеседника суровым и требовательным взглядом.
   – Это государственная тайна! Президент-то наш умер…
   Я видел, как вздрогнул при этих словах Буряков.
   – Скоропостижно скончался. Еще в прошлом году. Цирроз печени.
   Президент вздохнул.
   – А страна без руководства жить не может. Поэтому было принято такое решение. Президент должен быть живым! Всегда! Что бы там с ним ни случилось!
   В кабинет заглянул начальник президентской охраны, доложил:
   – Пакет из Госдумы!
   – Ну я же просил! – рявкнул президент, раздражаясь.
   Начальник охраны исчез.
   – Ох, как он мне надоел! – пробормотал президент и потянул вниз узел галстука, как будто ему стало трудно дышать. Вздохнул. – Ну ладно.
   Буряков сидел напротив безмолвной мумией.
   – Ты-то кто? – вернулся к действительности президент. – Кем работал прежде?
   – Много кем… – неуверенно вымолвил Иван Иванович.
   – Летун? – строго глянул президент.
   – Нет, что вы! – обмер Буряков.
   – То-то. Смотри. Не балуй.
   Моложавый тем временем в очередной раз разлил водку по рюмкам.
   – За тебя, Иван! – провозгласил президент. – За настоящего русского мужика, на каких вся страна и держится!
   Выпили, не закусывая. Президент закручинился.
   – Чего ж я его прогнал-то? – вполголоса спросил он будто у самого себя. – Он же не о себе печется, а о державе. Позови-ка, – кивнул Бурякову.
   – Кого?
   – Начальника охраны, кого же еще.
   Буряков выглянул в коридор. Там кроме начальника охраны топтались охранники в форме и в штатском, у всех были автоматы. Все выглядело очень грозно.
   – Вас! – робко сказал Буряков начальнику охраны, и тот вошел в кабинет, сжимая в руке алую папку.
   – Что там у тебя? – осведомился президент.
   – Пакет из Госдумы.
   – К черту! Потом посмотрю. Что еще?
   – Очередные указы, которые надо подписать.
   – Это давай, – со вздохом сказал президент. – От этого никуда не денешься.
   Указов было много. Целая пачка. Президент стал читать первый и вдруг сказал с досадой:
   – Ну что за чепуха? Что тут понаписано? Ничего не понимаю. Давай так. – Он обернулся к замершему за его спиной начальнику охраны. – Половину я подпишу, а половину завернем, пусть дорабатывают. Чтоб видели, что президент не дремлет.
   Не дожидаясь ответа, он принялся раскладывать указы на две стопки: вправо один указ, влево другой. Одну из образовавшихся стопок он вернул начальнику охраны, а указы из второй начал подписывать один за другим, не читая. Но стопка была слишком уж большая, и он, разделив ее пополам, половину придвинул к Бурякову:
   – Подписывай, чтоб было быстрее!
   Надо было видеть Бурякова в эту минуту! Он впервые присутствовал на политической кухне, и здешние порядки совершенно его потрясли. Поскольку он не предпринял ни малейшей попытки выполнить требуемое, президенту пришлось повторить:
   – Ты подписывай! Не видишь, люди ждут!
   – А… чьей подписью?
   – Да своей! – махнул рукой президент. – Какая разница? Как захотим, так и сделаем. – И озорно засмеялся.
   Иван Иванович стал один за другим подмахивать президентские указы. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее и в конце концов справился даже быстрее президента.
   – Готово? – спросил президент. – Вот и молодец. Поздравляю с первым трудовым днем. Давай, наливай, – обратился к моложавому. – Отметим первый рабочий день человека.
   Доверительно склонился к Бурякову:
   – Тебя ведь зачем на работу взяли? Знаешь?
   – Никак нет!
   – Ты будешь как бы представителем народа. Уловил? Меня сюда каждое утро будут привозить, Чтобы гримировать, а ты будешь докладывать, как там жизнь. Понимаешь? Чтоб я, так сказать, руку на пульсе держал, чтоб все знал. Где какой непорядок или совсем наоборот, к примеру. Задача ясна?
   – Так точно!
   – А как там вообще жизнь? – озаботился президент.
   – Да нормально… – неуверенно протянул Иван Иванович.
   – Не врать! – гаркнул президент, так что Буряков едва не упал со стула. – Я этого не люблю!
   Буряков вжал голову в плечи.
   – Так как жизнь? Как страна живет? Как мои министры? Хорошо работают?
   Иван Иванович подумал и ответил, еще сильнее вжав голову в плечи:
   – Воруют.
   – Воруют?! – изумился президент и обернулся к вытянувшемуся в струнку начальнику охраны. – А я-то ничего не знал! Почему не доложили?!
   – Мы как раз готовили доклад… – пробормотал несчастный начальник охраны, но его никто не слушал.
   – Воруют! – грохотал президент. – И хоть бы кто мне слово сказал! Я-то думал… А они… И эти тоже… И не сказали ничего… Один только ты…
   Президент потянулся к Бурякову и поцеловал его длинным пьяным поцелуем.
   – Спасибо тебе! Глаза мне раскрыл! У-у, я им покажу! – Президент погрозил кулаком своим вороватым министрам. – Значит, так! – Обернулся к начальнику охраны: – Во всем разобраться и виновных посадить! Пять человек – на пятнадцать лет, десять человек – на десять лет и еще пятерых осудить условно.
   – А с остальными как же? Министров у нас много, товарищ президент.
   – Остальных оштрафовать. В размере трех месячных окладов.
   Услышав это, несколько осмелевший от выпитого Буряков только хмыкнул. Это не укрылось от глаз президента.
   – Что-то не так? – озаботился он.
   – Три месячных оклада! – с чувством сказал Иван Иванович. – Да это им совсем нечувствительно! Они знаете сколько наворовали?
   – А и правда, – согласился президент. – Чего это я?
   Он опять обернулся к начальнику охраны:
   – Влупи-ка им не по три оклада, а по пять. Вот это будет здорово! Вот это справедливо!
   Начальник охраны, и до того стоявший по стойке «смирно», встал еще «смирнее».
   – Иди! – махнул рукой президент.
   После этого он склонился к Бурякову и приобнял его.
   – Вот такой человек мне и был нужен! – сказал он с чувством. – Чтоб правду – так прямо в глаза! Не то что эти, – махнул рукой в сторону двери. – Лизоблюды! Ну что за люди? Я им всегда говорю: будьте смелее! Я ведь не страшный, хоть и президент.
   При этом он так грохнул кулаком по столу, что стакан с карандашами опрокинулся, а телефон скорбно звякнул. Буряков едва не сполз со стула.
   – И вот начальник охраны тоже…
   Президент не закончил мысль, махнул рукой: мол, что об этом говорить, ты же и сам все видел.
   Тут опять появился начальник охраны. В руке он сжимал трубку сотового телефона.
   – Вашингтон на проводе! – доложил он. – Американский президент!
   – Ну давай, поговорю! Хэлло! – сказал президент в трубку. – Да, это я. Да, хороший день. Нет, я не заболел, просто у меня тут неприятности. Только что вот мне доложили, что министры мои воруют. Да! Ты представляешь? А я же не знал ничего. Да нет, все точно. Вот он как раз рядом со мной сидит, этот самый человек, который мне доложил обо всем.
   Буряков заметно приосанился.
   – Да я его привезу в Вашингтон, он тебе сам обо всем и расскажет.
   Президент прикрыл трубку рукой, спросил у Ивана Ивановича:
   – Ты по-английски говоришь?
   Тот отрицательно качнул головой.
   – Ладно, возьмем еще одного переводчика.
   И опять в трубку:
   – Да, а так все нормально. Как твоя жена? Ну и славно. Привет ей от меня передавай. Кстати, а что это твой самолет недавно у нас в районе Мурманска летал? Как это не летал? У меня сведения точные. – Он посмотрел на начальника охраны. Тот стоял навытяжку. – В общем, еще одна такая история, и я десять твоих дипломатов вышлю. И ты моих в ответ? – Он засмеялся. – А у меня дипломатов нет, одни шпионы в посольстве остались. Ладно, позже, при встрече, обсудим. А пока до свидания, передавай от меня привет великому американскому народу!
   Президент вернул трубку начальнику охраны, обвел присутствующих веселым взглядом.
   – Ну, как я его? Не летал, говорит! Знаю, что не летал, а припугнуть для порядка никогда не мешает.
   Буряков смотрел на президента с восторгом и обожанием. Жизнь, о которой он ничего не знал, о которой лишь догадывался, да и то смутно, теперь была рядом, он находился в самой ее гуще, и взлет наверх был столь стремителен, что невозможно было до конца осознать произошедшие вмиг перемены.
   Начальник охраны в очередной раз был удален из кабинета. Моложавый налил водки. Выпили.
   – У тебя была когда-нибудь мечта? – спросил вдруг президент, с прищуром глядя на Бурякова. – Ну, такая вот, знаешь… Настоящая!
   Иван Иванович неопределенно пожал плечами. На самом деле мечта у него была, и мы о ней знали – от его сестры. Он давно, едва ли не со школьной скамьи, хотел работать в пункте приема стеклотары. Он считал это место баснословно денежным и даже дважды пытался осуществить свою мечту, но оба раза неудачно. Там надо было дать взятку, да еще знать кому, а у Бурякова не было ни денег, ни связей. Он затих и более не повторял попыток, но мечта так и осталась жить в нем, превратившись в неосуществимую, но щемяще желанную. Уже и времена изменились, и те, кто зарабатывал деньги на завышении процента боя стекла и отправке неучтенной стеклотары на местный пивзавод, давно уже сменили род деятельности и заработали гораздо больше, чем им удавалось прежде, а для Ивана Ивановича все оставалось как и много лет назад: он по-прежнему считал приемщиков посуды членами могущественной мафии, куда доступ простым смертным закрыт.