ненавидят, потому что они вечно требуют внедрения своих работ. Новое
появляется на советских заводах только под нажимом сверху, а пока такого
прямого нажима нет -- любая инициатива снизу подавляется под всевозможными
предлогами, вплоть до личного шельмования изобретателей, до кампаний клеветы
и гонений на них.
Почти так же принимаются на предприятиях новые научные разработки. От
них, конечно, труднее отказаться, чем от выдумок изобретателя-одиночки, но и
тут у директоров предприятий есть богатый арсенал оттяжек, проволочек,
дополнительных экспертиз и так далее. Испытанный прием заключается,
например, в том, что машину, разработанную в ОКБ, завод передает на
экспертизу другому ОКБ -- даже если перед тем машина прошла государственные
испытания. Там, в другом ОКБ, чаще всего находятся "ревнивцы", которые,
независимо от объективных качеств машины, стараются бросить тень на ее
конструкцию или выгодность применения. Затевается переписка, в дело
втягиваются все новые и новые организации, а тем временем завод штампует
свою прежнюю продукцию и горя не знает.
2 сентября 1956 года "Правда" поместила мою статью, озаглавленную "Что
препятствует творчеству изобретателей". Я приводил там сногсшибательные
примеры "торможения" очень полезных работ. Статью, как водится "обсуждали",
писали в "Правду", что "меры приняты". Но лишь одна из названных мною
разработок была через год или два внедрена в практику -- да и то потому, что
к тому времени уже существовали успешные зарубежные образцы.
Вот этот неодолимый консерватизм в промышленности влияет по закону
обратной связи и на прикладные (даже не только прикладные) науки. Ну, в
самом деле, стоит ли стараться, напрягать силы и нервы, если твоя разработка
будет все равно надолго "заморожена", а может быть и совсем не пойдет в
практику? Гораздо проще и удобнее взять готовую конструкцию или принцип или
технологический процесс из иностранного журнала и просто предложить к
внедрению. Авторитет зарубежной техники -- это никогда не признается открыто
-- очень велик в СССР, и иностранное происхождение, как правило, дает
новинке более легкий путь в производство. Нет пророка в своем отечестве...
Теперь я расскажу о совершенно необычайных событиях, разыгравшихся на
протяжении нескольких лет в советской космонавтике.
Когда президент Кеннеди в 1961 году призвал американцев к высадке на
Луне "в текущем десятилетии", это произвело надлежащий эффект в СССР. Хрущев
пожелал выслушать соображения ученых по поводу советских шансов достичь
Луны. Доклад по этому поводу готовил уже упоминавшийся в предыдущих главах
академик Глушко. Он подробно описал имевшийся тогда план полета на Луну,
известный под именем "проект Вернера фон Брауна". Этот проект был выдвинут
маститым немецким ракетчиком, переселившимся в США, вскоре после полета
первых спутников. Согласно проекту фон Брауна, для полета к Луне нужно
предварительно построить большую орбитальную станцию-платформу, для чего, по
предварительным наметкам, потребовалось бы вывести на орбиту около
семидесяти мощных ракет с людьми и оборудованием. Когда станция будет
готова, на нее можно начать доставку лунной ракеты, топлива и всего прочего.
После сборки ракеты в космосе она стартует к Луне.
Этот проект Глушко тогда описал как единственно реальный, хотя в
ближайшем будущем и не осуществимый. В самом деле, для прямого полета к Луне
с возвратом понадобилась бы ракета гигантских размеров, причем львиная доля
ее мощности расходовалась бы на преодоление земной атмосферы и поля
тяготения Земли. Орбитальная станция, расположенная вне атмосферы, позволила
бы сократить размеры лунной ракеты во много раз.
После этого доклада Хрущев, говорят, несколько успокоился, посчитав
призыв Кеннеди "пропагандой". Было сомнительно, чтобы даже американцы смогли
осуществить проект фон Брауна в ближайшее десятилетие.
И вдруг грянул гром. Московский инженер Юрий Хлебцевич написал письмо в
Академию наук СССР о том, что Луны можно быстрее и легче достичь другим
способом. Он ссылался на книгу русского ученого Юрия Кондратюка "Завоевание
межпланетных пространств", опубликованную... в 1929 году. Юрий Кондратюк,
родившийся в 1897 году, погиб в 1942 году во время второй мировой войны.
Работая над своей книгой, он ничего не заимствовал у "родоначальника"
советской космонавтики Циолковского, ибо никакого Циолковского не знал (и
никто не знал, пока в начале тридцатых годов Циолковский не был поднят на
щит советской пропагандой). В своей книге Кондратюк предлагает достичь Луны
путем отправки ракеты на окололунную орбиту и спуска с этой орбиты легкой
"экскурсионной кабины". Теперь мы знаем, что в основных чертах идеи
Кондратюка совпадают с уже осуществленным проектом "Аполлон" -- очень
интересно было бы выяснить, что' знали о работе Кондратюка авторы
"Аполлона".
Глушко ответил на письмо Хлебцевича в том смысле, что много есть всяких
диких проектов, и нечего отнимать ими время у занятых людей. Но Хлебцевич
оказался крепким орешком. Сам крупный специалист по электронике, автор
многочисленных изобретений, он основательно изучил космонавтику, астрономию,
ракетное дело. Работая в "закрытом" НИИ, Юрий Хлебцевич имел доступ к
иностранным техническим журналам и потому хорошо представлял состояние
американских работ по космическим проектам. Получив два или три резких
отказа от Академии наук -- все они так или иначе исходили от Глушко, -- он
выступил с новым предложением. На сей раз Хлебцевич предлагал послать на
Луну самоходную тележку небольших размеров с научным оборудованием; он
окрестил ее "танкеткой-лабораторией" (теперь она зовется "луноходом", но
существо дела от этого не меняется). Хлебцевич взывал к здравому смыслу
уважаемых академиков: поймите, что своим отказом обратиться к идеям
Кондратюка вы обрекли себя на верный проигрыш лунной гонки американцам. Так
пошлите хоть "танкетку-лабораторию" как можно скорее -- ведь для этого уже
есть ракеты необходимой мощности. Таким способом, -- говорил Хлебцевич, --
мы утвердим свой путь изучения Луны, пока без участия людей, и сделаем хоть
что-нибудь для науки!
Однако и это было в то время неприемлемо для Глушко. Он ведь уже
доложил Хрущеву, что проект фон Брауна -- единственно возможный. Морочить
голову высшим властям опять, да еще признаваться в собственной неправоте, да
еще признавать, что какой-то там инженер Хлебцевич нашел лучший путь, чем
маститые академики -- ну, нет! В советском консервативном мире, где все
держится на служебном авторитете, доводы разума играют подчиненную роль.
Письмо с отказом, полученное Хлебцевичем на этот раз, было уже чрезвычайно
резким и даже несколько угрожающим. Инженеру прозрачно намекали, что ему
лучше заняться своим делом, чем лезть с непрошенными советами. Говорилось
также, что ракетно-космическая техника представляет собою государственную
тайну, и надо еще разобраться, по каким мотивам инженер Хлебцевич так
стремится проникнуть в эту секретную отрасль...
Невероятно, но факт: Хлебцевич не сложил оружия и после этого. Он стал
писать в газеты, в журналы, и кое-какие из его статей даже напечатали -- в
форме отвлеченных размышлений о будущем. Потом он собственноручно сделал
короткий любительский фильм о своей "танкетке-лаборатории" и стал выступать
с лекциями в клубах, демонстрируя этот фильм. Но тут уж в дело вмешался
Первый отдел Академии наук (отделение тайной полиции, существующее при
каждом крупном советском учреждении). Хлебцевича вызвали "куда следует" и
предупредили, что за показ своего фильма, "дезориентирующего население
относительно перспектив исследования космоса", его ждут серьезные
неприятности. Инженеру ничего не оставалось после этого, как махнуть рукой и
вернуться к своей работе, пока не выгнали и оттуда.
Я несколько раз встречал Юрия Сергеевича Хлебцевича после его
"космической эпопеи". Вспоминая о ней, он только беспомощно вздыхал.
Хлебцевич -- человек, абсолютно преданный своей стране и, насколько мне
известно, даже лояльный по отношению к режиму. Могу вообразить, что
чувствовал этот российский патриот, наблюдая на экране высадку на Луне Нила
Армстронга.
Итак, как видите, консерватизм и негибкость советской прикладной науки
привели к дикому парадоксу. Советский Союз продолжал теоретически
придерживаться концепции Вернера фон Брауна о полете на Луну даже после
того, как сам фон Браун отказался от этой концепции и принял нечто, весьма
близкое к... русской разработке 1929 года!
К этому добавлю, что статья "Кондратюк" в советской космической
энциклопедии 1969 года старательно обходит вопрос о разработке покойным
Кондратюком маршрута Земля -- Луна. В статье лишь туманно сказано, что в
трудах ученого рассматривались "траектории космических полетов с
минимальными затратами энергии". Сперва это крайне удивляет -- ведь
известно, как стремятся советские пропагандисты утвердить "приоритет русской
науки" где только можно. Но удивление проходит, когда выясняется, что
главный редактор энциклопедии -- профессор Г. В. Петрович. Под этим
псевдонимом скрывается не кто иной, как академик Глушко собственной
персоной!
Ну, а "танкетку-лабораторию" Хлебцевича запустить на Луну все-таки
пришлось. Через восемь лет после отклонения этой "неправильной" идеи к ней
вернулись просто потому, что надо было сделать хоть что-то на фоне
грандиозных американских достижений. Я почти уверен, однако, что автора
идеи, Хлебцевича, к этой работе никак не привлекли. Таковы обычаи,
господствующие в советской науке через семнадцать лет после смерти Сталина!
Наконец, четвертый, и самый тяжкий порок, от которого наука в СССР
страдает сильнее всего: секретность.
Каждый год в Советском Союзе издается "Перечень сведений, не подлежащих
опубликованию в открытой печати". Издается он тоже, разумеется, секретно,
экземпляры нумеруются и выдаются для пользования под расписку только
цензорам, главным редакторам крупнейших газет и журналов да начальникам
"первых отделов" секретных предприятий. Я много раз не только видел, но и
читал эти "Перечни", ибо, как руководитель отдела в научно-популярном
журнале, постоянно бывал у цензоров и вместе с ними "справлялся" с этой
книгой. Да, я не оговорился -- книгой, ибо перечень того, что секретно в
СССР, занимает около 300 страниц мелкого текста. Это солидный том в зеленом,
тисненном золотом переплете.
Гораздо легче перечислить несекретные сведения о Советском Союзе, о его
технике и науке, чем секретные. Так, например, упоминать в несекретной
переписке или в печати -- даже упоминать! -- можно лишь очень небольшое
количество "открытых" заводов и научно-исследовательских институтов. Об
остальных -- это значит о большинстве -- надлежит в прессе вообще молчать, а
в служебной переписке называть их так: "завод почтовый ящик номер такой-то",
"НИИ почтовый ящик номер такой-то". Это выражение настолько въелось в
советский обиход, что на вопрос "где вы работаете" ваш собеседник просто
отвечает "в почтовом ящике" -- после чего дальнейшие расспросы следует
немедленно прекратить.
Однако даже и об "открытых" предприятиях можно сообщать далеко не все.
Категорически запрещено, например, объявлять дневной выпуск какой бы то ни
было продукции. Я работал некоторое время в заводской ежедневной газете того
московского автозавода, который теперь носит имя Ленинского комсомола. Как
тогда, так и теперь завод занят выпуском легковых автомобилей "Москвич". Я
уже упоминал, что на заводе был "секретный" участок, но за этим исключением
предприятие было совершенно открытым и посещалось даже иностранцами. Тем не
менее, заводская газета не имела права сообщить, сколько автомобилей собрано
за день. Когда мы говорили цензорам, что годовой выпуск нашего завода
отражается в советских статистических справочниках, это на них не
действовало. Они ссылались на свою инструкцию и исполняли ее. А
статистические справочники, -- говорили они, -- выпускаются в печать по
особым указаниям; то, что в них напечатано, можно, конечно, задним числом
повторить, но называть свои цифры до того, как их публикацию сочтут
возможной, нельзя!
Поскольку в Советском Союзе имеется колоссальный объем секретной
информации, постольку существует и действует грандиозный аппарат сохранения
тайны. Вся советская цензура, например, официально называется "органами
Комитета по охране военных и государственных тайн в печати". Сей Комитет
помещается в центре Москвы, в Китайском проезде, и имеет даже вывеску.
Отделения Комитета действуют во всех областных центрах и более или менее
значительных городах СССР, а в районных центрах Комитет представляют
"уполномоченные". Ни одно печатное издание -- даже бутылочная этикетка -- не
может быть издано в Советском Союзе без предварительной проверки Комитетом
или его органами; за публикацию любого материала, на котором нет
разрешительного штампа цензора, директор советской типографии получает
восемь лет заключения в лагере.
Цензура Комитета распространяется также на театральные постановки,
телевизионные программы, кинофильмы и публичные выставки. Недавно видный
советский ученый-биолог Жорес Медведев написал книгу "Тайна переписки
охраняется законом", где документально доказал наличие почтовой цензуры в
СССР, вскрывающей частные письма. Понятно, что его книга не издана в СССР --
она выпущена в Англии издательством "Макмиллан", а в Советском Союзе
распространяется лишь в рукописном виде.
Однако при всем том Комитет занимается лишь информацией, издаваемой
публично, плюс почтовыми отправлениями. В служебной же переписке, в
официальном обмене информацией между заинтересованными учреждениями и в
личных разговорах тайну охраняют другие органы -- органы Комитета
Государственной безопасности СССР, пресловутого КГБ.
При каждом "почтовом ящике", как уже отмечено, имеется "первый отдел",
комплектуемый из сотрудников КГБ. У этого отдела несколько функций: проверка
"надежности" всех работников данного предприятия или учреждения, допуск их к
секретной информации, хранение секретной переписки, отправка и получение
секретной почты. Помимо штатных сотрудников, "первые отделы" всегда имеют
сеть "информаторов" среди сотрудников учреждения. С помощью этих
"информаторов" КГБ узнает, кто из сотрудников сильно выпивает, кто имеет
привычку "болтать" и так далее. Самая мягкая мера наказания по отношению к
таким людям -- немедленное лишение их секретного допуска, что практически
означает увольнение с предприятия. Чаще, однако, "болтуны" отправляются в
тюрьму.
Оформление допуска человека к секретной информации -- дело долгое и
громоздкое. Проверяемый должен, прежде всего, заполнить гигантскую анкету с
десятками вопросов, касающихся не только лично его, но и всех его
родственников -- жены (мужа), братьев, сестер, родителей и родителей жены.
Помимо заполнения анкеты, нужно еще написать автобиографию, где изложить
весь жизненный путь в хронологическом порядке. Затем необходимо представить
характеристики с предыдущего места работы или учебы, справку с места
жительства, паспорт, справку о здоровье и множество фотографий. Этот ворох
бумаг сдается в "первый отдел", который, в свою очередь. отсылает бумаги
куда-то на дальнейшую проверку вместе со своим заключением. Через месяц, а
то и больше, приходит ответ: может быть допущен к секретной работе по форме
1 или по форме 2 или вообще не может быть допущен. Никакому обжалованию
это решение не подлежит -- ведь неизвестно даже, кто вынес решение. В
"первом отделе" вам просто говорят: принято решение. Принято -- и все.
Что касается номера формы -- 1 или 2, -- то тут нужно дополнительное
объяснение. Дело в том, что секретная информация в Советском Союзе
классифицирована по нескольким категориям. Самая "легкая" из них называется
ДСП -- для служебного пользования. Документ, носящий пометку ДСП, не может
быть опубликован в печати и не должен выноситься за пределы учреждения или
предприятия. Особенно часто гриф ДСП получают материалы, отражающие "не
совсем правильную" идеологию -- например, некоторые иностраные журналы, --
но не сообщающие никаких данных о советских разработках. Иногда, скрепя
сердце, приходится издавать для ознакомления советских научных кругов те или
иные работы иностранных специалистов, даже если мировоззрение автора не
устраивает партийных идеологов в СССР. Тогда на книге или брошюре печатается
более благопристойный вариант того же грифа -- ДНБ, то есть "для научных
библиотек".
Следующая, наиболее распространенная категория секретности выражается
грифом "Секретно". Доступ к материалам, носящим этот гриф, разрешается
только лицам, имеющим на руках "форму 2" -- разрешение КГБ на работу с
секретными документами. Все документы с надписью "секретно" хранятся в
сейфах "первого отдела", на каждый документ немедленно при его появлении
заводится карточка. В эту карточку записывают "первичные" сведения о
документе -- название, дата выпуска, автор или исполнитель, количество
отпечатанных копий, на скольких листах документ, есть ли приложения. Потом в
карточку вносится все движение документа, фамилии всех лиц, которые им
пользовались, даты пользования. И так до уничтожения или сдачи в секретный
архив или -- в очень редких случаях -- до снятия секретности.
Еще более важные бумаги помечаются грифом "Совершенно секретно" -- СС.
К ним допускаются только люди, обладающие "формой 1". Обращение с
документами СС, понятно, еще более строгое и канительное.
Я слышал от нескольких ученых, что существует некая особая, самая
высшая категория секретности, но ничего определенного об этой категории
сказать не могу и даже не знаю, как она помечается.
Вынос секретной бумаги из учреждения, утеря ее или показ без санкции
"первого отдела" кому-либо постороннему, не имеющему на руках
соответствующей "формы", -- уголовное преступление. Расследование по таким
делам ведут органы КГБ, а суды рассматривают обвинения при закрытых дверях.
При этом даже судью не знакомят с содержанием документа, который был потерян
или кому-либо показан обвиняемым. Вынося приговор, суд должен
довольствоваться заключением "экспертизы" о том, что документ,
действительно, носил гриф "секретно" и содержал сведения, составляющие
военную или государственную тайну. Как уже упоминалось, приговоры по таким
делам всегда суровы: до восьми лет лишения свободы, если было только
нарушение секретности, и подозрение в шпионаже не возникало. В последнем
случае наиболее вероятный приговор -- расстрел.
Пересылка секретных бумаг и ознакомление с ними "посторонних" -- то
есть сотрудников других учреждений, заводов или НИИ, даже допущенных к
секретной работе, -- дело чрезвычайно сложное. В СССР действует, например,
особая секретная почта, ничего общего не имеющая с почтой обычной. Доставку
секретной корреспонденции адресатам ведут вооруженные люди, именуемые в
Советском Союзе фельдъегерями. Они разъезжают на специальных автомашинах и
носят свою почту в бронированных портфелях. Нечего и говорить, что
"спецпочта", как она именуется в обиходе -- чрезвычайно медленное средство
связи. Без особой нужды, просто для ознакомления коллег со своей работой, ни
один советский ученый не станет посылать секретного документа. А ведь на
авиационных, радио-электронных, многих химических заводах -- не говоря уж о
ракетных, атомных и так далее -- абсолютно все документы, до самого
незначительного чертежа, носят гриф "секретно" или "СС".
Это ведет к тому, что советские специалисты работают в ужасающей
изоляции не только от внешнего мира, но и от других предприятий и НИИ. Они
просто не знают, что делается у соседей, несмотря на то, что некоторые
отрасли науки имеют секретные ведомственные журналы, которые можно читать
только в рабочее время, получив под расписку в "первом отделе".
Опасение "разгласить" что-то секретное запечатывает рты даже и тех
ученых, которые работают над "открытыми" темами. "Меньше болтаешь -- дольше
живешь" -- говорят умудренные опытом советские граждане. Так жупел
секретности тормозит и несекретную науку. Никогда не забуду, как в конце
1965 года я присутствовал на Всесоюзном симпозиуме по кибернетике в Тбилиси
-- симпозиуме, разумеется, несекретном, где темы всех докладов и тексты их
были тщательно отобраны. Несколько докладов меня заинтересовало и я взял их
тексты с собой, направляясь в Академгородок под Новосибирском. Приехав туда,
я в беседе с сотрудниками Института математики Сибирского отделения Академии
наук обмолвился, что был на симпозиуме в Тбилиси и там прослушал доклад о
моделировании человеческой памяти. Мои собеседники так и загорелись: нельзя
ли получить текст? Я сказал, что, конечно, можно -- доклад не секретный,
напишите в Институт кибернетики Грузинской ССР, они вышлют. Мои собеседники
сразу увяли, замахали руками. Пока получишь доклад, -- сказали они, --
полгода пройдет. Кончилось тем, что они выпросили у меня текст доклада на
одну ночь и наутро возвратили, скопировав от руки (в академическом институте
математики нет простейшего копировального аппарата -- эти машины считаются в
Советском Союзе "политически опасными" и содержатся под особым надзором
только в секретных учреждениях).
Какова же цель всей этой фантастической секретности? Ученые в СССР
твердо убеждены, что цели таковы: скрыть от заграницы истинный уровень
развития науки и техники в Советском Союзе, скрыть свое отставание и иметь
возможность беспрепятственно копировать научно-технические новинки Запада,
не покупая их за валюту. Кроме того, как ясно из предшествующих страниц этой
книги, секретность помогает шантажировать западные страны, создавая
видимость военно-технической мощи, в том числе мощи космической. Наконец,
традиционная секретность, к которой в СССР так привыкли, позволяет избегать
или смягчать фиаско в случае провала того или иного эксперимента.
Взять хотя бы три запуска автоматов на Луну -- 15, 16 и 17. "Луна-15",
как мы теперь знаем, предназначалась для взятия пробы грунта одновременно с
"Аполлоном-11", но разбилась при посадке. Советские граждане были
информированы об этом запуске несколько по-иному. Сперва было выпущено
коммюнике ("сообщение ТАСС") о том, что "в соответствии с программой
исследования Луны в Советском Союзе запущена станция 'Луна-15', с которой
поддерживается связь". Затем было сообщено, что станция вышла на орбиту
вокруг Луны. И наконец опубликовано сообщение, что станция "Луна-15"
"завершила работу". Ни слова о том, каково было назначение станции, ни звука
насчет ее жесткой посадки. Вроде как все в порядке.
Совершенно так же информировалось советское население (да и внешний
мир) о полете станции "Луна-16". Сперва целью запуска было лишь "дальнейшее
исследование Луны". Потом оказалось, что станция благополучно прилунилась и
ведет бурение лунного грунта, посылая данные на Землю. И, наконец,
выяснилось, что отсек станции с лунной пробой стартовал к Земле. Тут газеты
взорвались официальным ликованием: "Новый триумф советской науки" и т. п. О
количестве лунного грунта, доставленного станцией, о ее размерах не было
тогда сказано ни слова. Лишь много позже, на международном конгрессе в
Ленинграде, было сообщено количество грунта-- около 100 г, после чего
станция "Луна-16" была выставлена для обозрения. Теперь хранится в секрете
вес "лунохода" -- и, вероятно, будет храниться еще долгое время. Секретность
позволяет все.
И все-таки вред от секретности намного превышает ее "полезность".
Помимо разобщения ученых, торможения обмена информацией, секретность еще
невероятно удорожает все работы. С одной стороны, приходится вести множество
параллельных и смежных разработок, которые в любой другой стране
заимствуются готовыми у других фирм. С другой стороны, огромных денег стоит
сам аппарат сохранения тайны.
Перед началом программы "Джемини" в США были опубликованы цифры затрат
на космические исследования. В числе других цифр была и стоимость каждого
фунта веса, выводимого на околоземную орбиту. Сейчас точно не помню эту
цифру, но наверняка это было сто долларов с небольшим. Мои советские
друзья-ученые читали эти цифры с огромным интересом. Сами они понятия не
имели, сколько стоит Советскому Союзу вывести на орбиту фунт или килограмм
веса, утверждали, что не знал этого и Королев. Но сказали так: если
американцы тратят на фунт сто с чем-то долларов, то мы, как минимум, в пять
раз больше.
Я уверен, что это еще осторожная оценка. Хотя заработки людей в СССР
примерно в пять раз меньше, чем в США, стоимость космических программ
несравненно выше. Виной тому не только секретность, но и общий низкий
уровень технологии, требующий "штучного" изготовления всякой мелочи, и
процветающая в стране бесхозяйственность, и повальное воровство (даже с
секретных предприятий), и исключительно низкая -- самая низкая в Европе --
производительность труда.
Поэтому не нужно удивляться, что советских граждан пока нет на Луне.
Удивляться можно как раз обратному: как в описанных выше условиях
блистательный Королев и другие талантливые люди сумели сделать отсталый и
консервативный Советский Союз космической державой.
Независимо ни от каких политических соображений эти люди достойны
восхищенного поклона человечества.
--------
Предисловие ........... 5
Глава 1. Спутник ......... 13
Глава 2. Восток .......... 73
Глава 3. Восход .......... 131
Глава 4. Закат .......... 161
появляется на советских заводах только под нажимом сверху, а пока такого
прямого нажима нет -- любая инициатива снизу подавляется под всевозможными
предлогами, вплоть до личного шельмования изобретателей, до кампаний клеветы
и гонений на них.
Почти так же принимаются на предприятиях новые научные разработки. От
них, конечно, труднее отказаться, чем от выдумок изобретателя-одиночки, но и
тут у директоров предприятий есть богатый арсенал оттяжек, проволочек,
дополнительных экспертиз и так далее. Испытанный прием заключается,
например, в том, что машину, разработанную в ОКБ, завод передает на
экспертизу другому ОКБ -- даже если перед тем машина прошла государственные
испытания. Там, в другом ОКБ, чаще всего находятся "ревнивцы", которые,
независимо от объективных качеств машины, стараются бросить тень на ее
конструкцию или выгодность применения. Затевается переписка, в дело
втягиваются все новые и новые организации, а тем временем завод штампует
свою прежнюю продукцию и горя не знает.
2 сентября 1956 года "Правда" поместила мою статью, озаглавленную "Что
препятствует творчеству изобретателей". Я приводил там сногсшибательные
примеры "торможения" очень полезных работ. Статью, как водится "обсуждали",
писали в "Правду", что "меры приняты". Но лишь одна из названных мною
разработок была через год или два внедрена в практику -- да и то потому, что
к тому времени уже существовали успешные зарубежные образцы.
Вот этот неодолимый консерватизм в промышленности влияет по закону
обратной связи и на прикладные (даже не только прикладные) науки. Ну, в
самом деле, стоит ли стараться, напрягать силы и нервы, если твоя разработка
будет все равно надолго "заморожена", а может быть и совсем не пойдет в
практику? Гораздо проще и удобнее взять готовую конструкцию или принцип или
технологический процесс из иностранного журнала и просто предложить к
внедрению. Авторитет зарубежной техники -- это никогда не признается открыто
-- очень велик в СССР, и иностранное происхождение, как правило, дает
новинке более легкий путь в производство. Нет пророка в своем отечестве...
Теперь я расскажу о совершенно необычайных событиях, разыгравшихся на
протяжении нескольких лет в советской космонавтике.
Когда президент Кеннеди в 1961 году призвал американцев к высадке на
Луне "в текущем десятилетии", это произвело надлежащий эффект в СССР. Хрущев
пожелал выслушать соображения ученых по поводу советских шансов достичь
Луны. Доклад по этому поводу готовил уже упоминавшийся в предыдущих главах
академик Глушко. Он подробно описал имевшийся тогда план полета на Луну,
известный под именем "проект Вернера фон Брауна". Этот проект был выдвинут
маститым немецким ракетчиком, переселившимся в США, вскоре после полета
первых спутников. Согласно проекту фон Брауна, для полета к Луне нужно
предварительно построить большую орбитальную станцию-платформу, для чего, по
предварительным наметкам, потребовалось бы вывести на орбиту около
семидесяти мощных ракет с людьми и оборудованием. Когда станция будет
готова, на нее можно начать доставку лунной ракеты, топлива и всего прочего.
После сборки ракеты в космосе она стартует к Луне.
Этот проект Глушко тогда описал как единственно реальный, хотя в
ближайшем будущем и не осуществимый. В самом деле, для прямого полета к Луне
с возвратом понадобилась бы ракета гигантских размеров, причем львиная доля
ее мощности расходовалась бы на преодоление земной атмосферы и поля
тяготения Земли. Орбитальная станция, расположенная вне атмосферы, позволила
бы сократить размеры лунной ракеты во много раз.
После этого доклада Хрущев, говорят, несколько успокоился, посчитав
призыв Кеннеди "пропагандой". Было сомнительно, чтобы даже американцы смогли
осуществить проект фон Брауна в ближайшее десятилетие.
И вдруг грянул гром. Московский инженер Юрий Хлебцевич написал письмо в
Академию наук СССР о том, что Луны можно быстрее и легче достичь другим
способом. Он ссылался на книгу русского ученого Юрия Кондратюка "Завоевание
межпланетных пространств", опубликованную... в 1929 году. Юрий Кондратюк,
родившийся в 1897 году, погиб в 1942 году во время второй мировой войны.
Работая над своей книгой, он ничего не заимствовал у "родоначальника"
советской космонавтики Циолковского, ибо никакого Циолковского не знал (и
никто не знал, пока в начале тридцатых годов Циолковский не был поднят на
щит советской пропагандой). В своей книге Кондратюк предлагает достичь Луны
путем отправки ракеты на окололунную орбиту и спуска с этой орбиты легкой
"экскурсионной кабины". Теперь мы знаем, что в основных чертах идеи
Кондратюка совпадают с уже осуществленным проектом "Аполлон" -- очень
интересно было бы выяснить, что' знали о работе Кондратюка авторы
"Аполлона".
Глушко ответил на письмо Хлебцевича в том смысле, что много есть всяких
диких проектов, и нечего отнимать ими время у занятых людей. Но Хлебцевич
оказался крепким орешком. Сам крупный специалист по электронике, автор
многочисленных изобретений, он основательно изучил космонавтику, астрономию,
ракетное дело. Работая в "закрытом" НИИ, Юрий Хлебцевич имел доступ к
иностранным техническим журналам и потому хорошо представлял состояние
американских работ по космическим проектам. Получив два или три резких
отказа от Академии наук -- все они так или иначе исходили от Глушко, -- он
выступил с новым предложением. На сей раз Хлебцевич предлагал послать на
Луну самоходную тележку небольших размеров с научным оборудованием; он
окрестил ее "танкеткой-лабораторией" (теперь она зовется "луноходом", но
существо дела от этого не меняется). Хлебцевич взывал к здравому смыслу
уважаемых академиков: поймите, что своим отказом обратиться к идеям
Кондратюка вы обрекли себя на верный проигрыш лунной гонки американцам. Так
пошлите хоть "танкетку-лабораторию" как можно скорее -- ведь для этого уже
есть ракеты необходимой мощности. Таким способом, -- говорил Хлебцевич, --
мы утвердим свой путь изучения Луны, пока без участия людей, и сделаем хоть
что-нибудь для науки!
Однако и это было в то время неприемлемо для Глушко. Он ведь уже
доложил Хрущеву, что проект фон Брауна -- единственно возможный. Морочить
голову высшим властям опять, да еще признаваться в собственной неправоте, да
еще признавать, что какой-то там инженер Хлебцевич нашел лучший путь, чем
маститые академики -- ну, нет! В советском консервативном мире, где все
держится на служебном авторитете, доводы разума играют подчиненную роль.
Письмо с отказом, полученное Хлебцевичем на этот раз, было уже чрезвычайно
резким и даже несколько угрожающим. Инженеру прозрачно намекали, что ему
лучше заняться своим делом, чем лезть с непрошенными советами. Говорилось
также, что ракетно-космическая техника представляет собою государственную
тайну, и надо еще разобраться, по каким мотивам инженер Хлебцевич так
стремится проникнуть в эту секретную отрасль...
Невероятно, но факт: Хлебцевич не сложил оружия и после этого. Он стал
писать в газеты, в журналы, и кое-какие из его статей даже напечатали -- в
форме отвлеченных размышлений о будущем. Потом он собственноручно сделал
короткий любительский фильм о своей "танкетке-лаборатории" и стал выступать
с лекциями в клубах, демонстрируя этот фильм. Но тут уж в дело вмешался
Первый отдел Академии наук (отделение тайной полиции, существующее при
каждом крупном советском учреждении). Хлебцевича вызвали "куда следует" и
предупредили, что за показ своего фильма, "дезориентирующего население
относительно перспектив исследования космоса", его ждут серьезные
неприятности. Инженеру ничего не оставалось после этого, как махнуть рукой и
вернуться к своей работе, пока не выгнали и оттуда.
Я несколько раз встречал Юрия Сергеевича Хлебцевича после его
"космической эпопеи". Вспоминая о ней, он только беспомощно вздыхал.
Хлебцевич -- человек, абсолютно преданный своей стране и, насколько мне
известно, даже лояльный по отношению к режиму. Могу вообразить, что
чувствовал этот российский патриот, наблюдая на экране высадку на Луне Нила
Армстронга.
Итак, как видите, консерватизм и негибкость советской прикладной науки
привели к дикому парадоксу. Советский Союз продолжал теоретически
придерживаться концепции Вернера фон Брауна о полете на Луну даже после
того, как сам фон Браун отказался от этой концепции и принял нечто, весьма
близкое к... русской разработке 1929 года!
К этому добавлю, что статья "Кондратюк" в советской космической
энциклопедии 1969 года старательно обходит вопрос о разработке покойным
Кондратюком маршрута Земля -- Луна. В статье лишь туманно сказано, что в
трудах ученого рассматривались "траектории космических полетов с
минимальными затратами энергии". Сперва это крайне удивляет -- ведь
известно, как стремятся советские пропагандисты утвердить "приоритет русской
науки" где только можно. Но удивление проходит, когда выясняется, что
главный редактор энциклопедии -- профессор Г. В. Петрович. Под этим
псевдонимом скрывается не кто иной, как академик Глушко собственной
персоной!
Ну, а "танкетку-лабораторию" Хлебцевича запустить на Луну все-таки
пришлось. Через восемь лет после отклонения этой "неправильной" идеи к ней
вернулись просто потому, что надо было сделать хоть что-то на фоне
грандиозных американских достижений. Я почти уверен, однако, что автора
идеи, Хлебцевича, к этой работе никак не привлекли. Таковы обычаи,
господствующие в советской науке через семнадцать лет после смерти Сталина!
Наконец, четвертый, и самый тяжкий порок, от которого наука в СССР
страдает сильнее всего: секретность.
Каждый год в Советском Союзе издается "Перечень сведений, не подлежащих
опубликованию в открытой печати". Издается он тоже, разумеется, секретно,
экземпляры нумеруются и выдаются для пользования под расписку только
цензорам, главным редакторам крупнейших газет и журналов да начальникам
"первых отделов" секретных предприятий. Я много раз не только видел, но и
читал эти "Перечни", ибо, как руководитель отдела в научно-популярном
журнале, постоянно бывал у цензоров и вместе с ними "справлялся" с этой
книгой. Да, я не оговорился -- книгой, ибо перечень того, что секретно в
СССР, занимает около 300 страниц мелкого текста. Это солидный том в зеленом,
тисненном золотом переплете.
Гораздо легче перечислить несекретные сведения о Советском Союзе, о его
технике и науке, чем секретные. Так, например, упоминать в несекретной
переписке или в печати -- даже упоминать! -- можно лишь очень небольшое
количество "открытых" заводов и научно-исследовательских институтов. Об
остальных -- это значит о большинстве -- надлежит в прессе вообще молчать, а
в служебной переписке называть их так: "завод почтовый ящик номер такой-то",
"НИИ почтовый ящик номер такой-то". Это выражение настолько въелось в
советский обиход, что на вопрос "где вы работаете" ваш собеседник просто
отвечает "в почтовом ящике" -- после чего дальнейшие расспросы следует
немедленно прекратить.
Однако даже и об "открытых" предприятиях можно сообщать далеко не все.
Категорически запрещено, например, объявлять дневной выпуск какой бы то ни
было продукции. Я работал некоторое время в заводской ежедневной газете того
московского автозавода, который теперь носит имя Ленинского комсомола. Как
тогда, так и теперь завод занят выпуском легковых автомобилей "Москвич". Я
уже упоминал, что на заводе был "секретный" участок, но за этим исключением
предприятие было совершенно открытым и посещалось даже иностранцами. Тем не
менее, заводская газета не имела права сообщить, сколько автомобилей собрано
за день. Когда мы говорили цензорам, что годовой выпуск нашего завода
отражается в советских статистических справочниках, это на них не
действовало. Они ссылались на свою инструкцию и исполняли ее. А
статистические справочники, -- говорили они, -- выпускаются в печать по
особым указаниям; то, что в них напечатано, можно, конечно, задним числом
повторить, но называть свои цифры до того, как их публикацию сочтут
возможной, нельзя!
Поскольку в Советском Союзе имеется колоссальный объем секретной
информации, постольку существует и действует грандиозный аппарат сохранения
тайны. Вся советская цензура, например, официально называется "органами
Комитета по охране военных и государственных тайн в печати". Сей Комитет
помещается в центре Москвы, в Китайском проезде, и имеет даже вывеску.
Отделения Комитета действуют во всех областных центрах и более или менее
значительных городах СССР, а в районных центрах Комитет представляют
"уполномоченные". Ни одно печатное издание -- даже бутылочная этикетка -- не
может быть издано в Советском Союзе без предварительной проверки Комитетом
или его органами; за публикацию любого материала, на котором нет
разрешительного штампа цензора, директор советской типографии получает
восемь лет заключения в лагере.
Цензура Комитета распространяется также на театральные постановки,
телевизионные программы, кинофильмы и публичные выставки. Недавно видный
советский ученый-биолог Жорес Медведев написал книгу "Тайна переписки
охраняется законом", где документально доказал наличие почтовой цензуры в
СССР, вскрывающей частные письма. Понятно, что его книга не издана в СССР --
она выпущена в Англии издательством "Макмиллан", а в Советском Союзе
распространяется лишь в рукописном виде.
Однако при всем том Комитет занимается лишь информацией, издаваемой
публично, плюс почтовыми отправлениями. В служебной же переписке, в
официальном обмене информацией между заинтересованными учреждениями и в
личных разговорах тайну охраняют другие органы -- органы Комитета
Государственной безопасности СССР, пресловутого КГБ.
При каждом "почтовом ящике", как уже отмечено, имеется "первый отдел",
комплектуемый из сотрудников КГБ. У этого отдела несколько функций: проверка
"надежности" всех работников данного предприятия или учреждения, допуск их к
секретной информации, хранение секретной переписки, отправка и получение
секретной почты. Помимо штатных сотрудников, "первые отделы" всегда имеют
сеть "информаторов" среди сотрудников учреждения. С помощью этих
"информаторов" КГБ узнает, кто из сотрудников сильно выпивает, кто имеет
привычку "болтать" и так далее. Самая мягкая мера наказания по отношению к
таким людям -- немедленное лишение их секретного допуска, что практически
означает увольнение с предприятия. Чаще, однако, "болтуны" отправляются в
тюрьму.
Оформление допуска человека к секретной информации -- дело долгое и
громоздкое. Проверяемый должен, прежде всего, заполнить гигантскую анкету с
десятками вопросов, касающихся не только лично его, но и всех его
родственников -- жены (мужа), братьев, сестер, родителей и родителей жены.
Помимо заполнения анкеты, нужно еще написать автобиографию, где изложить
весь жизненный путь в хронологическом порядке. Затем необходимо представить
характеристики с предыдущего места работы или учебы, справку с места
жительства, паспорт, справку о здоровье и множество фотографий. Этот ворох
бумаг сдается в "первый отдел", который, в свою очередь. отсылает бумаги
куда-то на дальнейшую проверку вместе со своим заключением. Через месяц, а
то и больше, приходит ответ: может быть допущен к секретной работе по форме
1 или по форме 2 или вообще не может быть допущен. Никакому обжалованию
это решение не подлежит -- ведь неизвестно даже, кто вынес решение. В
"первом отделе" вам просто говорят: принято решение. Принято -- и все.
Что касается номера формы -- 1 или 2, -- то тут нужно дополнительное
объяснение. Дело в том, что секретная информация в Советском Союзе
классифицирована по нескольким категориям. Самая "легкая" из них называется
ДСП -- для служебного пользования. Документ, носящий пометку ДСП, не может
быть опубликован в печати и не должен выноситься за пределы учреждения или
предприятия. Особенно часто гриф ДСП получают материалы, отражающие "не
совсем правильную" идеологию -- например, некоторые иностраные журналы, --
но не сообщающие никаких данных о советских разработках. Иногда, скрепя
сердце, приходится издавать для ознакомления советских научных кругов те или
иные работы иностранных специалистов, даже если мировоззрение автора не
устраивает партийных идеологов в СССР. Тогда на книге или брошюре печатается
более благопристойный вариант того же грифа -- ДНБ, то есть "для научных
библиотек".
Следующая, наиболее распространенная категория секретности выражается
грифом "Секретно". Доступ к материалам, носящим этот гриф, разрешается
только лицам, имеющим на руках "форму 2" -- разрешение КГБ на работу с
секретными документами. Все документы с надписью "секретно" хранятся в
сейфах "первого отдела", на каждый документ немедленно при его появлении
заводится карточка. В эту карточку записывают "первичные" сведения о
документе -- название, дата выпуска, автор или исполнитель, количество
отпечатанных копий, на скольких листах документ, есть ли приложения. Потом в
карточку вносится все движение документа, фамилии всех лиц, которые им
пользовались, даты пользования. И так до уничтожения или сдачи в секретный
архив или -- в очень редких случаях -- до снятия секретности.
Еще более важные бумаги помечаются грифом "Совершенно секретно" -- СС.
К ним допускаются только люди, обладающие "формой 1". Обращение с
документами СС, понятно, еще более строгое и канительное.
Я слышал от нескольких ученых, что существует некая особая, самая
высшая категория секретности, но ничего определенного об этой категории
сказать не могу и даже не знаю, как она помечается.
Вынос секретной бумаги из учреждения, утеря ее или показ без санкции
"первого отдела" кому-либо постороннему, не имеющему на руках
соответствующей "формы", -- уголовное преступление. Расследование по таким
делам ведут органы КГБ, а суды рассматривают обвинения при закрытых дверях.
При этом даже судью не знакомят с содержанием документа, который был потерян
или кому-либо показан обвиняемым. Вынося приговор, суд должен
довольствоваться заключением "экспертизы" о том, что документ,
действительно, носил гриф "секретно" и содержал сведения, составляющие
военную или государственную тайну. Как уже упоминалось, приговоры по таким
делам всегда суровы: до восьми лет лишения свободы, если было только
нарушение секретности, и подозрение в шпионаже не возникало. В последнем
случае наиболее вероятный приговор -- расстрел.
Пересылка секретных бумаг и ознакомление с ними "посторонних" -- то
есть сотрудников других учреждений, заводов или НИИ, даже допущенных к
секретной работе, -- дело чрезвычайно сложное. В СССР действует, например,
особая секретная почта, ничего общего не имеющая с почтой обычной. Доставку
секретной корреспонденции адресатам ведут вооруженные люди, именуемые в
Советском Союзе фельдъегерями. Они разъезжают на специальных автомашинах и
носят свою почту в бронированных портфелях. Нечего и говорить, что
"спецпочта", как она именуется в обиходе -- чрезвычайно медленное средство
связи. Без особой нужды, просто для ознакомления коллег со своей работой, ни
один советский ученый не станет посылать секретного документа. А ведь на
авиационных, радио-электронных, многих химических заводах -- не говоря уж о
ракетных, атомных и так далее -- абсолютно все документы, до самого
незначительного чертежа, носят гриф "секретно" или "СС".
Это ведет к тому, что советские специалисты работают в ужасающей
изоляции не только от внешнего мира, но и от других предприятий и НИИ. Они
просто не знают, что делается у соседей, несмотря на то, что некоторые
отрасли науки имеют секретные ведомственные журналы, которые можно читать
только в рабочее время, получив под расписку в "первом отделе".
Опасение "разгласить" что-то секретное запечатывает рты даже и тех
ученых, которые работают над "открытыми" темами. "Меньше болтаешь -- дольше
живешь" -- говорят умудренные опытом советские граждане. Так жупел
секретности тормозит и несекретную науку. Никогда не забуду, как в конце
1965 года я присутствовал на Всесоюзном симпозиуме по кибернетике в Тбилиси
-- симпозиуме, разумеется, несекретном, где темы всех докладов и тексты их
были тщательно отобраны. Несколько докладов меня заинтересовало и я взял их
тексты с собой, направляясь в Академгородок под Новосибирском. Приехав туда,
я в беседе с сотрудниками Института математики Сибирского отделения Академии
наук обмолвился, что был на симпозиуме в Тбилиси и там прослушал доклад о
моделировании человеческой памяти. Мои собеседники так и загорелись: нельзя
ли получить текст? Я сказал, что, конечно, можно -- доклад не секретный,
напишите в Институт кибернетики Грузинской ССР, они вышлют. Мои собеседники
сразу увяли, замахали руками. Пока получишь доклад, -- сказали они, --
полгода пройдет. Кончилось тем, что они выпросили у меня текст доклада на
одну ночь и наутро возвратили, скопировав от руки (в академическом институте
математики нет простейшего копировального аппарата -- эти машины считаются в
Советском Союзе "политически опасными" и содержатся под особым надзором
только в секретных учреждениях).
Какова же цель всей этой фантастической секретности? Ученые в СССР
твердо убеждены, что цели таковы: скрыть от заграницы истинный уровень
развития науки и техники в Советском Союзе, скрыть свое отставание и иметь
возможность беспрепятственно копировать научно-технические новинки Запада,
не покупая их за валюту. Кроме того, как ясно из предшествующих страниц этой
книги, секретность помогает шантажировать западные страны, создавая
видимость военно-технической мощи, в том числе мощи космической. Наконец,
традиционная секретность, к которой в СССР так привыкли, позволяет избегать
или смягчать фиаско в случае провала того или иного эксперимента.
Взять хотя бы три запуска автоматов на Луну -- 15, 16 и 17. "Луна-15",
как мы теперь знаем, предназначалась для взятия пробы грунта одновременно с
"Аполлоном-11", но разбилась при посадке. Советские граждане были
информированы об этом запуске несколько по-иному. Сперва было выпущено
коммюнике ("сообщение ТАСС") о том, что "в соответствии с программой
исследования Луны в Советском Союзе запущена станция 'Луна-15', с которой
поддерживается связь". Затем было сообщено, что станция вышла на орбиту
вокруг Луны. И наконец опубликовано сообщение, что станция "Луна-15"
"завершила работу". Ни слова о том, каково было назначение станции, ни звука
насчет ее жесткой посадки. Вроде как все в порядке.
Совершенно так же информировалось советское население (да и внешний
мир) о полете станции "Луна-16". Сперва целью запуска было лишь "дальнейшее
исследование Луны". Потом оказалось, что станция благополучно прилунилась и
ведет бурение лунного грунта, посылая данные на Землю. И, наконец,
выяснилось, что отсек станции с лунной пробой стартовал к Земле. Тут газеты
взорвались официальным ликованием: "Новый триумф советской науки" и т. п. О
количестве лунного грунта, доставленного станцией, о ее размерах не было
тогда сказано ни слова. Лишь много позже, на международном конгрессе в
Ленинграде, было сообщено количество грунта-- около 100 г, после чего
станция "Луна-16" была выставлена для обозрения. Теперь хранится в секрете
вес "лунохода" -- и, вероятно, будет храниться еще долгое время. Секретность
позволяет все.
И все-таки вред от секретности намного превышает ее "полезность".
Помимо разобщения ученых, торможения обмена информацией, секретность еще
невероятно удорожает все работы. С одной стороны, приходится вести множество
параллельных и смежных разработок, которые в любой другой стране
заимствуются готовыми у других фирм. С другой стороны, огромных денег стоит
сам аппарат сохранения тайны.
Перед началом программы "Джемини" в США были опубликованы цифры затрат
на космические исследования. В числе других цифр была и стоимость каждого
фунта веса, выводимого на околоземную орбиту. Сейчас точно не помню эту
цифру, но наверняка это было сто долларов с небольшим. Мои советские
друзья-ученые читали эти цифры с огромным интересом. Сами они понятия не
имели, сколько стоит Советскому Союзу вывести на орбиту фунт или килограмм
веса, утверждали, что не знал этого и Королев. Но сказали так: если
американцы тратят на фунт сто с чем-то долларов, то мы, как минимум, в пять
раз больше.
Я уверен, что это еще осторожная оценка. Хотя заработки людей в СССР
примерно в пять раз меньше, чем в США, стоимость космических программ
несравненно выше. Виной тому не только секретность, но и общий низкий
уровень технологии, требующий "штучного" изготовления всякой мелочи, и
процветающая в стране бесхозяйственность, и повальное воровство (даже с
секретных предприятий), и исключительно низкая -- самая низкая в Европе --
производительность труда.
Поэтому не нужно удивляться, что советских граждан пока нет на Луне.
Удивляться можно как раз обратному: как в описанных выше условиях
блистательный Королев и другие талантливые люди сумели сделать отсталый и
консервативный Советский Союз космической державой.
Независимо ни от каких политических соображений эти люди достойны
восхищенного поклона человечества.
--------
Предисловие ........... 5
Глава 1. Спутник ......... 13
Глава 2. Восток .......... 73
Глава 3. Восход .......... 131
Глава 4. Закат .......... 161