Страница:
трудов и совершенно невероятных денег. В последние годы жизни Сталина в
Москве было воздвигнуто грандиозное и довольно нелепое здание университета
на Ленинских горах -- с украшениями и шпилем наверху. Это было исключительно
дорогое сооружение. Но каждая ракета того типа, какой использовался для
первых спутников, стоила дороже, чем весь 32-этажный университет. И армия не
желала отдавать эти драгоценные ракеты на запуск спутников. К тому же ничего
нового, особенно эффективного с точки зрения пропаганды, сделать было уже
нельзя.
Поэтому Королев потерял интерес к дальнейшим запускам спутников, он
хотел максимально подготовиться к будущему: к запуску в космос человека. Он
постоянно "выпрашивал" у партийного руководства -- практически у Хрущева --
всё новые предприятия, конструкторские бюро, испытательные лаборатории. И
он, умело пользуясь результатами первых успехов, сумел добиться очень
многого.
Так, например, уже в 1958 году в ведение Королева был передан старый
авиационный завод в Москве. Завод этот, расположенный недалеко от
Белорусского вокзала, давно не мог выпускать самолеты, так как был стиснут
со всех сторон городскими зданиями. И Королев использовал "подарок" поистине
революционно: на базе этого завода он организовал конструкторское бюро по...
обеспечению жизнедеятельности в космосе! Во главе бюро был поставлен инженер
Воронин. Задание Королева Воронину было простым: к тому моменту, когда можно
будет запустить спутник с человеком на борту, иметь наготове все необходимое
для поддержания жизни этого человека. Почти два года подряд люди Воронина
только и делали, что изучали американскую патентную и прочую литературу...
Первого февраля 1958 года в Соединенных Штатах Америки был запущен
спутник "Эксплорер-1". Через полтора месяца за ним последовал "Авангард",
статьи о котором натолкнули в свое время Королева на запуск "своего"
спутника раньше американцев. Еще через неделю на орбиту вышел "Эксплорер-3".
Хрущев нервничал. В одной из своих речей он раздраженно назвал американские
спутники "апельсинами", намекая на их меньшие размеры, чем были у первых
двух спутников, запущеных в СССР. И тут же Королев получил указание поскорее
запустить на орбиту что-нибудь внушительное. Это указание он сумел
выполнить: 15 мая 1958 года на орбиту была вновь выведена последняя ступень
ракеты, названная третьим спутником и несущая приборы.
Из сорока искусственных небесных тел, запущенных с Земли в первые три
года "космической эры", восемь были советского происхождения и тридцать два
-- американского. Среди американских спутников было много так называемых
"долгоживущих" -- то есть предназначенных к обращению вокруг Земли в течение
150, 300 и даже 1000 лет. Среди советских восьми ни одного такого не было --
первый долгоживуший спутник (200 лет) был выведен на орбиту в СССР лишь в
1964 году, намного позже начала полетов с людьми. Казалось бы, сравнение
ясное. И все-таки ореол "первенства" СССР в космосе продолжал существовать
как ни в чем не бывало. Достигалось это все тем же испытанным методом --
опережением каждого объявленного американского проекта.
Вот, например, в 1958 году объявляется американский проект запуска
"Пионера-4" на гелиоцентрическую орбиту. Этот проект был успешно выполнен --
"Пионер" запустили 3 марта 1959 года. Но первенства уже не было: за два
месяца до того, в январе 1959 года, на гелиоцентрическую орбиту вышла
советская "Луна-1". И неважно, что "Пионер" передал много интересной
телеметрической информации, а "Луна-1" не передала практически ничего; важен
был сам факт первого вывода объекта на гелиоцентрическую орбиту.
Между тем, американские сообщения тревожили Королева все больше и
больше. Национальная ассоциация по исследованию космического пространства в
США обсуждала различные варианты полета человека на корабле-спутнике. У
американцев уже были в распоряжении ракеты такой мощности, какая требовалась
для вывода пилотируемого спутника на орбиту; у Королева пока ничего такого
не было. Все опять-таки упиралось в двигатель.
Ракета, выводившая на орбиту первые советские спутники, имела главным
двигателем четырехкамерную "связку" РД-107. Связка эта, задуманная Королевым
в 1954 году и к 1957 году осуществленная, была очень далека от идеала.
РД-107 работал хорошо и надежно, используя бесхитростный керосин, окисляемый
жидким кислородом; но был он громоздок и слаб. В самом лучшем варианте все
четыре двигателя, связанные в один пучок под названием РД-107, развивали (в
вакууме) тягу в 102 тонны. А нужно было по крайней мере пятьсот тонн.
Друзья-ракетчики рассказывали мне, что в экспериментальном порядке в
СССР были "повторены" все известные к тому времени американские ракетные
двигатели. Если бы хоть один из них можно было довести до работоспособного
состояния, то его применили бы без малейших колебаний: во-первых, это можно
было бы держать в секрете много лет подряд, а во-вторых. Советский Союз
тогда еще не был связан международными патентными обязательствами. Но ни
один американский двигатель так и не удалось скопировать. Дело тут не в
конструкции -- Королев и Глушко располагали подробными чертежами всех
ракетных двигателей США, -- а в материалах и технологии. Двигатели,
построенные по американским чертежам в Советском Союзе, "прогорали" на
испытаниях.
И вот тогда, приблизительно к середине 1959 года, Королев выдвигает
очередную "безумную идею". Он предлагает сделать "связку из связок", собрать
в пучок пять четырехкамерных двигателей! Это означало снабдить первую
ступень будущей ракеты двадцатью двигателями и надеяться на то, что двадцать
лилипутов, как у Свифта, сумеют поднять великана.
В первый момент такой проект показался всем без исключения
действительно безумным и невыполнимым. Ведь даже один РД-107 -- счетверенная
связка -- занимал по необходимости больше места, чем любой однокамерный
двигатель той же мощности. Диаметр первой ступени ракеты получался, таким
образом, тоже больше, а с ним вырастал и стартовый вес. Именно из-за этого
порочного круга "связка" и выглядела бесперспективной. А чтобы вместить
гроздь из пяти связок, диаметр ракеты пришлось бы сделать чудовищно большим,
и никакое увеличение числа двигателей не компенсировало бы дополнительного
огромного веса.
Но Сергей Королев ухитрился обойти эти очевидные и, казалось бы,
непреодолимые трудности. Прежде всего, он не стал заключать все пять связок
в общий корпус. Центральная связка -- двигатель РД-108 с тягой в 96 тонн и
несколько меньшим диаметром, чем у РД-107, -- заняла место в главном стволе
ракеты. А к этому главному стволу особыми обручами и замками прикреплялись с
четырех сторон четыре конуса, каждый из которых заключал в себе по связке
РД-107. Таким образом лишний вес сводился к минимуму, и верхний диаметр
центральной ракетной ступени оставался тот же, какой был у ракеты,
запустившей первый спутник.
Но это еще не все. Главное заключалось в том, что вскоре после старта
ракеты все четыре боковых конуса со связками РД-107 отбрасывались -- тогда
как центральная связка РД-108 еще имела запас топлива и продолжала работать.
Другими словами, на определенной высоте, когда плотный слой атмосферы был
уже пройден, ракета превращалась точно в ту, которая в свое время несла
первый спутник. Эта обычная двухступенчатая ракета и выводила на орбиту свой
груз, который по расчетам мог достигать пяти с лишним тонн.
Это было, конечно, очень сложным, дорогим и неудобным решением. Но это
было решением! До сих пор все советские корабли-спутники с людьми, все
запуски к Венере и Марсу выполнялись с помощью именно этой чудовищной
20-двигательной связки и ее модификаций. Поистине печальная русская
поговорка "голь на выдумки хитра" оправдалась здесь с полной точностью!
Для того, чтобы лучше представить себе неудобства и недостатки
советского ракетного монстра, сравним его с американской ракетой Титан-2,
применявшейся в середине 60-х годов (с помощью Титана-2 выводились на
орбиты, например, корабли серии Джемини). Титан-2 был двухступенчатой
ракетой стартовым весом около 150 тонн. Первая ступень Титана-2 имела два
главных двигателя, развивавших тягу всего в 195 тонн. Эта тяга оказалась
достаточной, чтобы выводить на орбиту корабли "Джемини", весившие несколько
больше 3,5 тонн.
А "сверхсвязка" Королева имела, как мы уже знаем, суммарную тягу
двигателей первой ступени в 500 тонн, выводя на орбиту вес, лишь на 40-45
процентов превышающий вес "Джемини". Сравните: 195 тонн тяги у "Титана" -- и
3,5 тонны полезной нагрузки; 500 тонн тяги у советской ракеты -- и 5 тонн
полезной нагрузки.
Вы, конечно, уже поняли, в чем дело: громоздкая многодвигательная
советская ракета очень много весила сама. Я упомянул уже, что стартовый вес
"Титана" равнялся 150 тоннам. А стартовый вес "Востока", или "Восхода", или
других советских космических систем до сих пор остается строго хранимым
секретом -- вы не найдете его ни в одном справочнике, хотя теперь в них
даются многие подробности конструкции этих систем. По моим расчетам,
"монстр" Королева должен был весить на старте около 400 тонн, и львиная доля
этого гигантского веса приходилась на двадцать слабых, но тяжелых
двигателей, которые должны были поднимать самих себя.
Здесь чрезвычайно важно подчеркнуть, что запуском в небо такой
несуразной махины Королев, Воскресенский и их ближайшие сотрудники показали
себя выдающимися инженерами, способными на самые смелые и необычайные
решения. Они вели тяжелое состязание с отсталой технологией страны, и в этом
состязании конструкторской мысли против технологической отсталости
конструкторская мысль победила.
Однако ценность творческой победы Королева станет еще более очевидной,
если мы примем в расчет и другие необыкновенные трудности, которые пришлось
на этой стадии преодолевать. Главная из них -- сам космический корабль.
Из американских публикаций Королев знал, что в США создается
космический корабль "Меркурий", предназначенный для парашютной посадки на
воду. "Меркурий" изготовлялся поэтому из легких сплавов достаточной
прочности для такой посадки. Первоначально и Королев хотел пойти по этому
пути. Но первый же проект такого рода был немедленно забракован Хрущевым.
"Советский космический корабль должен сесть на советской территории" --
такое требование выдвинул "самодержец всея Руси". Это означало, что посадка
на воду исключается.
Можно себе представить, по каким причинам Хрущев не желал посадки
советского космонавта в международных водах. Ведь в этом случае доступ к
месту приводнения корабля-спутника был бы открыт для всех. Туда, конечно,
слетелись бы западные специалисты и вся международная пресса. В то же время
не было возможности запретить Королеву и его ближайшим сотрудникам
отправиться "за границу" встречать космонавта. Не было возможности без
открытого давления предотвратить "нежелательные контакты" Королева и других
с иностранцами, пришлось бы открыть имена создателей космического корабля.
Во всем этом Хрущев видел угрозу самому главному -- советской системе
секретности, а значит и всему космическому блефу. Заметим, что до сего дня
ни один советский специалист, так или иначе причастный к ракетостроению, за
границу не выезжал. Допустить выезд -- значило создать опаснейший прецедент.
"Нет" -- сказал Хрущев.
У меня есть сведения частного порядка, что прежде, чем сказать свое
"нет", Хрущев консультировался с Чаломеем, которого, как мы уже знаем, ценил
и уважал. А Чаломей, ясное дело, высказался против: ведь корабль должен был
запустить не он, а Королев. Чаломей и так помирал от зависти -- тем более,
что постановлением правительства его и Янгеля обязали помогать Королеву в
разработке отдельных узлов проекта. А тут еще сознание того, что в случае
успеха соперники, так сказать, выйдут на мировую арену. Конечно, нет!
Разумеется, свое мнение Чаломей мотивировал "патриотическими" соображениями,
а против таких соображений в Советском Союзе возражать крайне опасно. И
Королев предпочел не возражать.
Он приступил к разработке космического корабля с капсулой, возвращаемой
на сушу. И сразу же увидел главную беду -- большой вес такой конструкции. В
самом деле, прочность аппарата, парашютируемого на сушу, должна была быть
куда выше, чем приводняемой капсулы. Это само по себе увеличивало вес, но
надо учесть еще и то, что скорость приземления требовалось сделать
минимальной -- стало быть, предстояло снабдить капсулу очень мощной
парашютной системой. Это опять же увеличивало и объем и вес. Снова замкнутый
круг...
Силой своего инженерного гения Королев разорвал и этот круг! Он
придумал, что космонавт должен перед приземлением катапультироваться из
кабины и приземляться на своем парашюте. Тогда скорость снижения пустого
корабля может быть гораздо выше, и его парашютная система -- меньше и легче.
Кроме того, Королев перенес все приборы и системы, не участвующие в
возвращении капсулы на землю, за пределы самой капсулы. По мысли Королева,
на орбиту должна была выходить вся выгоревшая верхняя ступень ракеты -- мы
можем называть эту ступень и второй и третьей, памятуя, что первая ступень
состояла как бы из двух. В верхней части этой ступени, примыкавшей к
капсуле, размещались и приборный отсек, и вся система ориентации по Солнцу,
от которой зависел обратный вход в атмосферу, и пневматические устройства, и
ряд антенн. В результате, хотя на орбиту приходилось выводить вес в 4725
килограммов, возвращаемая капсула весила всего 2400 килограммов и, таким
образом, размеры парашютной системы могли быть дополнительно уменьшены. Этим
уменьшением Королев, однако, не злоупотреблял. Он хотел дать кораблю
парашюты такого размера, чтобы в случае отказа катапульты космонавт мог бы
приземлиться и вместе с кораблем, оставшись при этом в живых. По поручению
Королева "главный конструктор по обеспечению жизнедеятельности в космосе"
Воронин провел срочные испытания по парашютированию собак в контейнерах,
напоминающих проектируемый корабль. Собаки сбрасывались с парашютами разных
размеров, и, в конце концов, определился тот минимальный размер площади
парашютного купола, который давал космонавту возможность пережить спуск в
капсуле.
Эта человечная предусмотрительность Сергея Королева оправдалась самым
драматическим образом осенью 1964 года, о чем будет рассказано дальше.
К маю 1960 года была готова первая 20-двигательная ракета. Собственно,
главных двигателей у нее было не 20, а 21, потому что один двигатель с тягой
в 11 тонн принадлежал верхней ступени. Когда при осмотре этой ракеты один из
сотрудников Королева, мой знакомый, обратил внимание Главного конструктора,
что общее число двигателей составляет 21, Королев, по его словам, невесело
усмехнулся и ответил в чисто русской манере:
-- Ну, хорошо, что не двадцать два, а то перебор был бы!
Ракета вывела на орбиту макет космического корабля, но на землю этот
макет не вернулся. Что-то не сработало в тормозной ракетной системе, и
корабль остался на орбите. По команде с Земли удалось потом отделить капсулу
от последней ракетной ступени, но большего достичь не сумели. (Макет
находился на орбите спутника Земли до октября 1965 года, когда стал
тормозиться верхними слоями атмосферы и, обгорев, упал в океан.)
Это очень обеспокоило Королева, и он сейчас же посадил группу
конструкторов за разработку независимой бортовой системы включения ТДУ --
тормозной двигательной установки. Будущие космонавты получали возможность в
случае необходимости включать ТДУ сами. И опять-таки будущее подтвердило
дальновидность этой меры, как мы увидим из следующей главы.
Второй космический корабль был запущен как только подоспел следующий
экземпляр ракеты -- 19 августа 1960 года. В нем находились два "космонавта"
-- собачки Белка и Стрелка. Я присутствовал на пресс-конференции в Академии
наук СССР, когда академик Василий Парин и биолог Олег Газенко "представляли"
этих животных корреспондентам после успешного полета. Помню, как две
симпатичные дворняжки смирно стояли на полированном столе в своих элегантных
попонках, а вокруг сверкали "блицы" фотографов, стрекотали кинокамеры.
Возможно, конечно, что Белка и Стрелка получили перед пресс-конференцией
дозу чего-нибудь успокаивающего, но все равно было видно, как хорошо
"воспитаны" были четвероногие космонавты.
И действительно, им уделялось громадное внимание. Дело в том, что
людям, которых должны были отправить в космос на точно таких же
кораблях-спутниках, предстояли исключительно тяжелые испытания. Начать с
того, что две первых ступени ракеты -- проще сказать, все ее двадцать
двигателей -- включались на старте одновременно. Таким образом, перегрузки
на нижней ветви активного участка траектории были больше, чем у ракет
обычной конструкции -- например, у американских. Кроме того, в конце полета
предстояло принудительное катапультирование -- операция, мягко говоря, не
очень комфортабельная, особенно для космонавта, только что пережившего
невероятное физическое и нервное напряжение в опасном полете. Я сам много
лет занимался парашютным спортом, сделал в общей сложности 207 прыжков. Но
те два прыжка, которые я начинал катапультированием, останутся неприятным
воспоминанием на всю мою жизнь. А ведь я катапультировался не с космического
корабля, несущегося с огромной скоростью и занимающего в момент
катапультирования произвольное положение, а со сравнительно безопасного
самолета-тренажера; и не после тяжелой физической и моральной нагрузки, а
после хорошего отдыха.
Как видите, значение собак в полетах космических кораблей было огромно.
Группа космической медицины Академии медицинских наук СССР -- позже
превращенная в Институт космической медицины -- и главный конструктор по
обеспечению жизнедеятельности в космосе Воронин составили объединенную
программу экспериментов над животными. По этой программе предстояло
выполнить исследования и наблюдения над собаками, побывавшими в пяти-шести
полетах. Вслед за собаками было рекомендовано отправить в полет
человекообразную обезьяну -- и в Сухумском обезьяньем питомнике уже были
отобраны кандидаты в "космонавты". Но эту программу -- кстати говоря, первую
сколько-нибудь научную программу, разработанную в СССР для выполнения в
космосе, -- осуществить было не суждено.
Как всегда, тревога пришла из Америки. Там было объявлено, что
суборбитальные полеты с человеком на борту состоятся весной 1961 года. И
моментально начался переполох. Пересмотреть все программы! Ускорить! Нажать!
Отменить все эксперименты, не связанные прямо с полетом человека! И
обеспечить первенство советского человека в космосе!
Что ж, Королев пересмотрел, ускорил и нажал. Он решил провести еще
всего два "собачьих" полета и потом сразу "человеческий". Возражать никто не
смел: и медики, и тренеры будущих космонавтов знали, что не своей властью
торопится Королев. Они тоже заторопились -- и, как всегда в спешке, начались
аварии и жертвы.
Первого декабря 1960 года очередная ракета унесла в космос корабль с
собаками Пчелкой и Мушкой на борту. Но на следующий день произошла
катастрофа: тормозная двигательная установка опять сработала неверно,
капсула слишком круто вошла в плотные слои атмосферы и в них сгорела.
Это был тяжелый удар, но беда, как говорится, в одиночку не ходит. На
следующий день после катастрофы Сергея Королева увезли в больницу с первым в
его жизни сердечным приступом. А уже в больнице врачи определили, что он
страдает и серьезным расстройством деятельности почек -- заболеванием, очень
часто приобретаемым в советских тюрьмах и лагерях.
Королева предупредили, что прежний темп работы после выписки из
больницы равносилен для него смертному приговору. Вместе с тем врачи
сказали, что не видят у него смертельных заболеваний, и длительный отдых
после лечения может практически полностью вернуть здоровье.
Но длительный отдых в то время означал для Королева нечто вполне
определенное: провал попытки обогнать американцев с выводом человека на
орбиту. Сама по себе перспектива быть вторым в этой гонке нисколько не
огорчала Королева -- он всегда понимал невозможность долго оставаться
первым. Но он понимал и то, как отреагирует на потерю космического
"лидерства" Хрущев. Капризный владыка перестанет отдавать Королеву
драгоценные военные материалы, срежет дальнейшие фонды, и после этого он,
Королев, мало что сумеет сделать в оставшиеся ему, быть может, недолгие годы
жизни.
Я здесь не пытался "реконструировать" думы Королева на основании его
последующих действий, хотя эти действия были достаточно красноречивыми; я
основываюсь на нескольких замечаниях конструктора, вошедших позже в его
официальную посмертную биографию. Особенно горек лаконичный ответ Королева
на вопрос некоего (не названного в биографии) кинооператора о ТОМ, чего не
хватает Главному конструктору. Очень многого, -- сказал Королев, -- времени
и здоровья".
Так или иначе, но Королев пошел ва-банк. Выйдя из больницы через три
недели, он начал работать еще яростнее, чем раньше. До того он состязался со
временем и с косной технологией; теперь вступил в поединок с самой смертью.
Но в первые месяцы 1961 года судьба, дотоле благосклонная, прямо-таки
обрушилась на советских ракетчиков каскадом несчастий. В феврале были готовы
для запуска две ракеты; одну выставили на старт с космическим кораблем, куда
поместили радиофицированный манекен космонавта м собаку. При заполнении
топливом потекла одна из мембран, и пришлось дать команду "всем в укрытие",
так как несколько минут взрыв казался неизбежным. По счастью, ракета не
взорвалась. Когда давление было снято и топливо нейтрализовано, Королев
принял решение не откладывать старта, а заменить ракету второй за оставшиеся
несколько часов. Он хотел победить судьбу. Однако не удалось и это. Ракета
взяла старт, но одна из связок тут же отказала, и на орбиту корабль не
вышел.
В советской печати и в биографии Королева нет и следов этого
драматического запуска, но эпизод с заменой ракеты перед самым стартом нашел
отражение в повести Ярослава Голованова "Кузнецы грома", опубликованной в
журнале "Юность". Полагаю, что именно этот эпизод, как-то просочившийся в
круги иностранных журналистов в Москве, дал пищу для упорных слухов на
Западе о том, что какие-то советские космонавты погибли до полета Гагарина.
Мне, во всяком случае, ничего не известно о такой трагедии.
Зато мне многое известно о гибели моего товарища по парашютному спорту
-- испытателя катапультной системы Петра Долгова. Он погиб, испытывая
систему приземления будущих космонавтов.
Испытания проходили таким образом, чтобы имитировать реальную
обстановку. На высоте 10 тысяч метров с тяжелого самолета сбрасывали
герметическую шарообразную капсулу, в которой сидел парашютист, одетый точно
так же, как будущий космонавт. Свободно падая на протяжении 3 тысяч метров,
капсула набирала примерно такую же вертикальную скорость, какую должна была
по расчетам иметь реальная кабина возвращающегося космического корабля. На
высоте 7 тысяч метров автоматически взрывались болты выходного люка -- этот
люк, по выражению ракетчиков, "отстреливался" от капсулы. Через секунду
срабатывала катапульта, выбрасывая парашютиста вместе с креслом. Открывался
маленький вытяжной парашютик, затем несколько больший -- стабилизирующий, --
а на высоте около 4 километров наполнялся воздухом купол главного парашюта и
одновременно кресло отделялось от парашютиста, который приземлялся обычным
образом.
Перед тем, как Долгов занял место будущего космонавта и пошел на
испытание катапультной системы, капсула дважды сбрасывалась с манекеном на
борту. Оба раза все выглядело нормально, а сроки все поджимали и поджимали.
Первоначально предполагалось закончить парашютные испытания к маю 1961 года,
но американские сообщения заставили приблизить срок, и Воронин, в ведении
которого была эта часть работы, получил приказ завершить программу к 1
марта. С небольшим опозданием, обычным для всей советской системы, он
рассчитывал сбросить человека и "отчитаться". Может быть, поэтому испытание
доверили сразу самому опытному из всех -- Петру Долгову.
Этот веселый и храбрый человек имел на своем счету около 500
испытательных прыжков, в том числе немало скоростных, с катапультированием.
Он катапультировался несколько раз с новых моделей самолетов, проверяя
безопасность их аварийного покидания. Что случилось с Долговым на этот раз
-- для меня тайна. Но я знаю, что он приземлился мертвым в разорванном
скафандре. Вероятнее всего, зацепился за что-то при выбрасывании из люка.
Дело в том, что между сбрасыванием манекена и человека в одних и тех же
условиях есть большая разница. Это я говорю с полным основанием, ибо сам
совершал испытательные прыжки. Манекен, например, совершенно неподвижен и
стабильно остается в том положении, в котором был закреплен. Человек -- нет.
Даже если он великолепно тренирован и принимает четкую позу (а для
катапультирования поза в кресле исключительно важна), он все равно не всегда
"вписывается" в очертания манекена. Кроме того, никакой манекен не
Москве было воздвигнуто грандиозное и довольно нелепое здание университета
на Ленинских горах -- с украшениями и шпилем наверху. Это было исключительно
дорогое сооружение. Но каждая ракета того типа, какой использовался для
первых спутников, стоила дороже, чем весь 32-этажный университет. И армия не
желала отдавать эти драгоценные ракеты на запуск спутников. К тому же ничего
нового, особенно эффективного с точки зрения пропаганды, сделать было уже
нельзя.
Поэтому Королев потерял интерес к дальнейшим запускам спутников, он
хотел максимально подготовиться к будущему: к запуску в космос человека. Он
постоянно "выпрашивал" у партийного руководства -- практически у Хрущева --
всё новые предприятия, конструкторские бюро, испытательные лаборатории. И
он, умело пользуясь результатами первых успехов, сумел добиться очень
многого.
Так, например, уже в 1958 году в ведение Королева был передан старый
авиационный завод в Москве. Завод этот, расположенный недалеко от
Белорусского вокзала, давно не мог выпускать самолеты, так как был стиснут
со всех сторон городскими зданиями. И Королев использовал "подарок" поистине
революционно: на базе этого завода он организовал конструкторское бюро по...
обеспечению жизнедеятельности в космосе! Во главе бюро был поставлен инженер
Воронин. Задание Королева Воронину было простым: к тому моменту, когда можно
будет запустить спутник с человеком на борту, иметь наготове все необходимое
для поддержания жизни этого человека. Почти два года подряд люди Воронина
только и делали, что изучали американскую патентную и прочую литературу...
Первого февраля 1958 года в Соединенных Штатах Америки был запущен
спутник "Эксплорер-1". Через полтора месяца за ним последовал "Авангард",
статьи о котором натолкнули в свое время Королева на запуск "своего"
спутника раньше американцев. Еще через неделю на орбиту вышел "Эксплорер-3".
Хрущев нервничал. В одной из своих речей он раздраженно назвал американские
спутники "апельсинами", намекая на их меньшие размеры, чем были у первых
двух спутников, запущеных в СССР. И тут же Королев получил указание поскорее
запустить на орбиту что-нибудь внушительное. Это указание он сумел
выполнить: 15 мая 1958 года на орбиту была вновь выведена последняя ступень
ракеты, названная третьим спутником и несущая приборы.
Из сорока искусственных небесных тел, запущенных с Земли в первые три
года "космической эры", восемь были советского происхождения и тридцать два
-- американского. Среди американских спутников было много так называемых
"долгоживущих" -- то есть предназначенных к обращению вокруг Земли в течение
150, 300 и даже 1000 лет. Среди советских восьми ни одного такого не было --
первый долгоживуший спутник (200 лет) был выведен на орбиту в СССР лишь в
1964 году, намного позже начала полетов с людьми. Казалось бы, сравнение
ясное. И все-таки ореол "первенства" СССР в космосе продолжал существовать
как ни в чем не бывало. Достигалось это все тем же испытанным методом --
опережением каждого объявленного американского проекта.
Вот, например, в 1958 году объявляется американский проект запуска
"Пионера-4" на гелиоцентрическую орбиту. Этот проект был успешно выполнен --
"Пионер" запустили 3 марта 1959 года. Но первенства уже не было: за два
месяца до того, в январе 1959 года, на гелиоцентрическую орбиту вышла
советская "Луна-1". И неважно, что "Пионер" передал много интересной
телеметрической информации, а "Луна-1" не передала практически ничего; важен
был сам факт первого вывода объекта на гелиоцентрическую орбиту.
Между тем, американские сообщения тревожили Королева все больше и
больше. Национальная ассоциация по исследованию космического пространства в
США обсуждала различные варианты полета человека на корабле-спутнике. У
американцев уже были в распоряжении ракеты такой мощности, какая требовалась
для вывода пилотируемого спутника на орбиту; у Королева пока ничего такого
не было. Все опять-таки упиралось в двигатель.
Ракета, выводившая на орбиту первые советские спутники, имела главным
двигателем четырехкамерную "связку" РД-107. Связка эта, задуманная Королевым
в 1954 году и к 1957 году осуществленная, была очень далека от идеала.
РД-107 работал хорошо и надежно, используя бесхитростный керосин, окисляемый
жидким кислородом; но был он громоздок и слаб. В самом лучшем варианте все
четыре двигателя, связанные в один пучок под названием РД-107, развивали (в
вакууме) тягу в 102 тонны. А нужно было по крайней мере пятьсот тонн.
Друзья-ракетчики рассказывали мне, что в экспериментальном порядке в
СССР были "повторены" все известные к тому времени американские ракетные
двигатели. Если бы хоть один из них можно было довести до работоспособного
состояния, то его применили бы без малейших колебаний: во-первых, это можно
было бы держать в секрете много лет подряд, а во-вторых. Советский Союз
тогда еще не был связан международными патентными обязательствами. Но ни
один американский двигатель так и не удалось скопировать. Дело тут не в
конструкции -- Королев и Глушко располагали подробными чертежами всех
ракетных двигателей США, -- а в материалах и технологии. Двигатели,
построенные по американским чертежам в Советском Союзе, "прогорали" на
испытаниях.
И вот тогда, приблизительно к середине 1959 года, Королев выдвигает
очередную "безумную идею". Он предлагает сделать "связку из связок", собрать
в пучок пять четырехкамерных двигателей! Это означало снабдить первую
ступень будущей ракеты двадцатью двигателями и надеяться на то, что двадцать
лилипутов, как у Свифта, сумеют поднять великана.
В первый момент такой проект показался всем без исключения
действительно безумным и невыполнимым. Ведь даже один РД-107 -- счетверенная
связка -- занимал по необходимости больше места, чем любой однокамерный
двигатель той же мощности. Диаметр первой ступени ракеты получался, таким
образом, тоже больше, а с ним вырастал и стартовый вес. Именно из-за этого
порочного круга "связка" и выглядела бесперспективной. А чтобы вместить
гроздь из пяти связок, диаметр ракеты пришлось бы сделать чудовищно большим,
и никакое увеличение числа двигателей не компенсировало бы дополнительного
огромного веса.
Но Сергей Королев ухитрился обойти эти очевидные и, казалось бы,
непреодолимые трудности. Прежде всего, он не стал заключать все пять связок
в общий корпус. Центральная связка -- двигатель РД-108 с тягой в 96 тонн и
несколько меньшим диаметром, чем у РД-107, -- заняла место в главном стволе
ракеты. А к этому главному стволу особыми обручами и замками прикреплялись с
четырех сторон четыре конуса, каждый из которых заключал в себе по связке
РД-107. Таким образом лишний вес сводился к минимуму, и верхний диаметр
центральной ракетной ступени оставался тот же, какой был у ракеты,
запустившей первый спутник.
Но это еще не все. Главное заключалось в том, что вскоре после старта
ракеты все четыре боковых конуса со связками РД-107 отбрасывались -- тогда
как центральная связка РД-108 еще имела запас топлива и продолжала работать.
Другими словами, на определенной высоте, когда плотный слой атмосферы был
уже пройден, ракета превращалась точно в ту, которая в свое время несла
первый спутник. Эта обычная двухступенчатая ракета и выводила на орбиту свой
груз, который по расчетам мог достигать пяти с лишним тонн.
Это было, конечно, очень сложным, дорогим и неудобным решением. Но это
было решением! До сих пор все советские корабли-спутники с людьми, все
запуски к Венере и Марсу выполнялись с помощью именно этой чудовищной
20-двигательной связки и ее модификаций. Поистине печальная русская
поговорка "голь на выдумки хитра" оправдалась здесь с полной точностью!
Для того, чтобы лучше представить себе неудобства и недостатки
советского ракетного монстра, сравним его с американской ракетой Титан-2,
применявшейся в середине 60-х годов (с помощью Титана-2 выводились на
орбиты, например, корабли серии Джемини). Титан-2 был двухступенчатой
ракетой стартовым весом около 150 тонн. Первая ступень Титана-2 имела два
главных двигателя, развивавших тягу всего в 195 тонн. Эта тяга оказалась
достаточной, чтобы выводить на орбиту корабли "Джемини", весившие несколько
больше 3,5 тонн.
А "сверхсвязка" Королева имела, как мы уже знаем, суммарную тягу
двигателей первой ступени в 500 тонн, выводя на орбиту вес, лишь на 40-45
процентов превышающий вес "Джемини". Сравните: 195 тонн тяги у "Титана" -- и
3,5 тонны полезной нагрузки; 500 тонн тяги у советской ракеты -- и 5 тонн
полезной нагрузки.
Вы, конечно, уже поняли, в чем дело: громоздкая многодвигательная
советская ракета очень много весила сама. Я упомянул уже, что стартовый вес
"Титана" равнялся 150 тоннам. А стартовый вес "Востока", или "Восхода", или
других советских космических систем до сих пор остается строго хранимым
секретом -- вы не найдете его ни в одном справочнике, хотя теперь в них
даются многие подробности конструкции этих систем. По моим расчетам,
"монстр" Королева должен был весить на старте около 400 тонн, и львиная доля
этого гигантского веса приходилась на двадцать слабых, но тяжелых
двигателей, которые должны были поднимать самих себя.
Здесь чрезвычайно важно подчеркнуть, что запуском в небо такой
несуразной махины Королев, Воскресенский и их ближайшие сотрудники показали
себя выдающимися инженерами, способными на самые смелые и необычайные
решения. Они вели тяжелое состязание с отсталой технологией страны, и в этом
состязании конструкторской мысли против технологической отсталости
конструкторская мысль победила.
Однако ценность творческой победы Королева станет еще более очевидной,
если мы примем в расчет и другие необыкновенные трудности, которые пришлось
на этой стадии преодолевать. Главная из них -- сам космический корабль.
Из американских публикаций Королев знал, что в США создается
космический корабль "Меркурий", предназначенный для парашютной посадки на
воду. "Меркурий" изготовлялся поэтому из легких сплавов достаточной
прочности для такой посадки. Первоначально и Королев хотел пойти по этому
пути. Но первый же проект такого рода был немедленно забракован Хрущевым.
"Советский космический корабль должен сесть на советской территории" --
такое требование выдвинул "самодержец всея Руси". Это означало, что посадка
на воду исключается.
Можно себе представить, по каким причинам Хрущев не желал посадки
советского космонавта в международных водах. Ведь в этом случае доступ к
месту приводнения корабля-спутника был бы открыт для всех. Туда, конечно,
слетелись бы западные специалисты и вся международная пресса. В то же время
не было возможности запретить Королеву и его ближайшим сотрудникам
отправиться "за границу" встречать космонавта. Не было возможности без
открытого давления предотвратить "нежелательные контакты" Королева и других
с иностранцами, пришлось бы открыть имена создателей космического корабля.
Во всем этом Хрущев видел угрозу самому главному -- советской системе
секретности, а значит и всему космическому блефу. Заметим, что до сего дня
ни один советский специалист, так или иначе причастный к ракетостроению, за
границу не выезжал. Допустить выезд -- значило создать опаснейший прецедент.
"Нет" -- сказал Хрущев.
У меня есть сведения частного порядка, что прежде, чем сказать свое
"нет", Хрущев консультировался с Чаломеем, которого, как мы уже знаем, ценил
и уважал. А Чаломей, ясное дело, высказался против: ведь корабль должен был
запустить не он, а Королев. Чаломей и так помирал от зависти -- тем более,
что постановлением правительства его и Янгеля обязали помогать Королеву в
разработке отдельных узлов проекта. А тут еще сознание того, что в случае
успеха соперники, так сказать, выйдут на мировую арену. Конечно, нет!
Разумеется, свое мнение Чаломей мотивировал "патриотическими" соображениями,
а против таких соображений в Советском Союзе возражать крайне опасно. И
Королев предпочел не возражать.
Он приступил к разработке космического корабля с капсулой, возвращаемой
на сушу. И сразу же увидел главную беду -- большой вес такой конструкции. В
самом деле, прочность аппарата, парашютируемого на сушу, должна была быть
куда выше, чем приводняемой капсулы. Это само по себе увеличивало вес, но
надо учесть еще и то, что скорость приземления требовалось сделать
минимальной -- стало быть, предстояло снабдить капсулу очень мощной
парашютной системой. Это опять же увеличивало и объем и вес. Снова замкнутый
круг...
Силой своего инженерного гения Королев разорвал и этот круг! Он
придумал, что космонавт должен перед приземлением катапультироваться из
кабины и приземляться на своем парашюте. Тогда скорость снижения пустого
корабля может быть гораздо выше, и его парашютная система -- меньше и легче.
Кроме того, Королев перенес все приборы и системы, не участвующие в
возвращении капсулы на землю, за пределы самой капсулы. По мысли Королева,
на орбиту должна была выходить вся выгоревшая верхняя ступень ракеты -- мы
можем называть эту ступень и второй и третьей, памятуя, что первая ступень
состояла как бы из двух. В верхней части этой ступени, примыкавшей к
капсуле, размещались и приборный отсек, и вся система ориентации по Солнцу,
от которой зависел обратный вход в атмосферу, и пневматические устройства, и
ряд антенн. В результате, хотя на орбиту приходилось выводить вес в 4725
килограммов, возвращаемая капсула весила всего 2400 килограммов и, таким
образом, размеры парашютной системы могли быть дополнительно уменьшены. Этим
уменьшением Королев, однако, не злоупотреблял. Он хотел дать кораблю
парашюты такого размера, чтобы в случае отказа катапульты космонавт мог бы
приземлиться и вместе с кораблем, оставшись при этом в живых. По поручению
Королева "главный конструктор по обеспечению жизнедеятельности в космосе"
Воронин провел срочные испытания по парашютированию собак в контейнерах,
напоминающих проектируемый корабль. Собаки сбрасывались с парашютами разных
размеров, и, в конце концов, определился тот минимальный размер площади
парашютного купола, который давал космонавту возможность пережить спуск в
капсуле.
Эта человечная предусмотрительность Сергея Королева оправдалась самым
драматическим образом осенью 1964 года, о чем будет рассказано дальше.
К маю 1960 года была готова первая 20-двигательная ракета. Собственно,
главных двигателей у нее было не 20, а 21, потому что один двигатель с тягой
в 11 тонн принадлежал верхней ступени. Когда при осмотре этой ракеты один из
сотрудников Королева, мой знакомый, обратил внимание Главного конструктора,
что общее число двигателей составляет 21, Королев, по его словам, невесело
усмехнулся и ответил в чисто русской манере:
-- Ну, хорошо, что не двадцать два, а то перебор был бы!
Ракета вывела на орбиту макет космического корабля, но на землю этот
макет не вернулся. Что-то не сработало в тормозной ракетной системе, и
корабль остался на орбите. По команде с Земли удалось потом отделить капсулу
от последней ракетной ступени, но большего достичь не сумели. (Макет
находился на орбите спутника Земли до октября 1965 года, когда стал
тормозиться верхними слоями атмосферы и, обгорев, упал в океан.)
Это очень обеспокоило Королева, и он сейчас же посадил группу
конструкторов за разработку независимой бортовой системы включения ТДУ --
тормозной двигательной установки. Будущие космонавты получали возможность в
случае необходимости включать ТДУ сами. И опять-таки будущее подтвердило
дальновидность этой меры, как мы увидим из следующей главы.
Второй космический корабль был запущен как только подоспел следующий
экземпляр ракеты -- 19 августа 1960 года. В нем находились два "космонавта"
-- собачки Белка и Стрелка. Я присутствовал на пресс-конференции в Академии
наук СССР, когда академик Василий Парин и биолог Олег Газенко "представляли"
этих животных корреспондентам после успешного полета. Помню, как две
симпатичные дворняжки смирно стояли на полированном столе в своих элегантных
попонках, а вокруг сверкали "блицы" фотографов, стрекотали кинокамеры.
Возможно, конечно, что Белка и Стрелка получили перед пресс-конференцией
дозу чего-нибудь успокаивающего, но все равно было видно, как хорошо
"воспитаны" были четвероногие космонавты.
И действительно, им уделялось громадное внимание. Дело в том, что
людям, которых должны были отправить в космос на точно таких же
кораблях-спутниках, предстояли исключительно тяжелые испытания. Начать с
того, что две первых ступени ракеты -- проще сказать, все ее двадцать
двигателей -- включались на старте одновременно. Таким образом, перегрузки
на нижней ветви активного участка траектории были больше, чем у ракет
обычной конструкции -- например, у американских. Кроме того, в конце полета
предстояло принудительное катапультирование -- операция, мягко говоря, не
очень комфортабельная, особенно для космонавта, только что пережившего
невероятное физическое и нервное напряжение в опасном полете. Я сам много
лет занимался парашютным спортом, сделал в общей сложности 207 прыжков. Но
те два прыжка, которые я начинал катапультированием, останутся неприятным
воспоминанием на всю мою жизнь. А ведь я катапультировался не с космического
корабля, несущегося с огромной скоростью и занимающего в момент
катапультирования произвольное положение, а со сравнительно безопасного
самолета-тренажера; и не после тяжелой физической и моральной нагрузки, а
после хорошего отдыха.
Как видите, значение собак в полетах космических кораблей было огромно.
Группа космической медицины Академии медицинских наук СССР -- позже
превращенная в Институт космической медицины -- и главный конструктор по
обеспечению жизнедеятельности в космосе Воронин составили объединенную
программу экспериментов над животными. По этой программе предстояло
выполнить исследования и наблюдения над собаками, побывавшими в пяти-шести
полетах. Вслед за собаками было рекомендовано отправить в полет
человекообразную обезьяну -- и в Сухумском обезьяньем питомнике уже были
отобраны кандидаты в "космонавты". Но эту программу -- кстати говоря, первую
сколько-нибудь научную программу, разработанную в СССР для выполнения в
космосе, -- осуществить было не суждено.
Как всегда, тревога пришла из Америки. Там было объявлено, что
суборбитальные полеты с человеком на борту состоятся весной 1961 года. И
моментально начался переполох. Пересмотреть все программы! Ускорить! Нажать!
Отменить все эксперименты, не связанные прямо с полетом человека! И
обеспечить первенство советского человека в космосе!
Что ж, Королев пересмотрел, ускорил и нажал. Он решил провести еще
всего два "собачьих" полета и потом сразу "человеческий". Возражать никто не
смел: и медики, и тренеры будущих космонавтов знали, что не своей властью
торопится Королев. Они тоже заторопились -- и, как всегда в спешке, начались
аварии и жертвы.
Первого декабря 1960 года очередная ракета унесла в космос корабль с
собаками Пчелкой и Мушкой на борту. Но на следующий день произошла
катастрофа: тормозная двигательная установка опять сработала неверно,
капсула слишком круто вошла в плотные слои атмосферы и в них сгорела.
Это был тяжелый удар, но беда, как говорится, в одиночку не ходит. На
следующий день после катастрофы Сергея Королева увезли в больницу с первым в
его жизни сердечным приступом. А уже в больнице врачи определили, что он
страдает и серьезным расстройством деятельности почек -- заболеванием, очень
часто приобретаемым в советских тюрьмах и лагерях.
Королева предупредили, что прежний темп работы после выписки из
больницы равносилен для него смертному приговору. Вместе с тем врачи
сказали, что не видят у него смертельных заболеваний, и длительный отдых
после лечения может практически полностью вернуть здоровье.
Но длительный отдых в то время означал для Королева нечто вполне
определенное: провал попытки обогнать американцев с выводом человека на
орбиту. Сама по себе перспектива быть вторым в этой гонке нисколько не
огорчала Королева -- он всегда понимал невозможность долго оставаться
первым. Но он понимал и то, как отреагирует на потерю космического
"лидерства" Хрущев. Капризный владыка перестанет отдавать Королеву
драгоценные военные материалы, срежет дальнейшие фонды, и после этого он,
Королев, мало что сумеет сделать в оставшиеся ему, быть может, недолгие годы
жизни.
Я здесь не пытался "реконструировать" думы Королева на основании его
последующих действий, хотя эти действия были достаточно красноречивыми; я
основываюсь на нескольких замечаниях конструктора, вошедших позже в его
официальную посмертную биографию. Особенно горек лаконичный ответ Королева
на вопрос некоего (не названного в биографии) кинооператора о ТОМ, чего не
хватает Главному конструктору. Очень многого, -- сказал Королев, -- времени
и здоровья".
Так или иначе, но Королев пошел ва-банк. Выйдя из больницы через три
недели, он начал работать еще яростнее, чем раньше. До того он состязался со
временем и с косной технологией; теперь вступил в поединок с самой смертью.
Но в первые месяцы 1961 года судьба, дотоле благосклонная, прямо-таки
обрушилась на советских ракетчиков каскадом несчастий. В феврале были готовы
для запуска две ракеты; одну выставили на старт с космическим кораблем, куда
поместили радиофицированный манекен космонавта м собаку. При заполнении
топливом потекла одна из мембран, и пришлось дать команду "всем в укрытие",
так как несколько минут взрыв казался неизбежным. По счастью, ракета не
взорвалась. Когда давление было снято и топливо нейтрализовано, Королев
принял решение не откладывать старта, а заменить ракету второй за оставшиеся
несколько часов. Он хотел победить судьбу. Однако не удалось и это. Ракета
взяла старт, но одна из связок тут же отказала, и на орбиту корабль не
вышел.
В советской печати и в биографии Королева нет и следов этого
драматического запуска, но эпизод с заменой ракеты перед самым стартом нашел
отражение в повести Ярослава Голованова "Кузнецы грома", опубликованной в
журнале "Юность". Полагаю, что именно этот эпизод, как-то просочившийся в
круги иностранных журналистов в Москве, дал пищу для упорных слухов на
Западе о том, что какие-то советские космонавты погибли до полета Гагарина.
Мне, во всяком случае, ничего не известно о такой трагедии.
Зато мне многое известно о гибели моего товарища по парашютному спорту
-- испытателя катапультной системы Петра Долгова. Он погиб, испытывая
систему приземления будущих космонавтов.
Испытания проходили таким образом, чтобы имитировать реальную
обстановку. На высоте 10 тысяч метров с тяжелого самолета сбрасывали
герметическую шарообразную капсулу, в которой сидел парашютист, одетый точно
так же, как будущий космонавт. Свободно падая на протяжении 3 тысяч метров,
капсула набирала примерно такую же вертикальную скорость, какую должна была
по расчетам иметь реальная кабина возвращающегося космического корабля. На
высоте 7 тысяч метров автоматически взрывались болты выходного люка -- этот
люк, по выражению ракетчиков, "отстреливался" от капсулы. Через секунду
срабатывала катапульта, выбрасывая парашютиста вместе с креслом. Открывался
маленький вытяжной парашютик, затем несколько больший -- стабилизирующий, --
а на высоте около 4 километров наполнялся воздухом купол главного парашюта и
одновременно кресло отделялось от парашютиста, который приземлялся обычным
образом.
Перед тем, как Долгов занял место будущего космонавта и пошел на
испытание катапультной системы, капсула дважды сбрасывалась с манекеном на
борту. Оба раза все выглядело нормально, а сроки все поджимали и поджимали.
Первоначально предполагалось закончить парашютные испытания к маю 1961 года,
но американские сообщения заставили приблизить срок, и Воронин, в ведении
которого была эта часть работы, получил приказ завершить программу к 1
марта. С небольшим опозданием, обычным для всей советской системы, он
рассчитывал сбросить человека и "отчитаться". Может быть, поэтому испытание
доверили сразу самому опытному из всех -- Петру Долгову.
Этот веселый и храбрый человек имел на своем счету около 500
испытательных прыжков, в том числе немало скоростных, с катапультированием.
Он катапультировался несколько раз с новых моделей самолетов, проверяя
безопасность их аварийного покидания. Что случилось с Долговым на этот раз
-- для меня тайна. Но я знаю, что он приземлился мертвым в разорванном
скафандре. Вероятнее всего, зацепился за что-то при выбрасывании из люка.
Дело в том, что между сбрасыванием манекена и человека в одних и тех же
условиях есть большая разница. Это я говорю с полным основанием, ибо сам
совершал испытательные прыжки. Манекен, например, совершенно неподвижен и
стабильно остается в том положении, в котором был закреплен. Человек -- нет.
Даже если он великолепно тренирован и принимает четкую позу (а для
катапультирования поза в кресле исключительно важна), он все равно не всегда
"вписывается" в очертания манекена. Кроме того, никакой манекен не