Страница:
Впереди грузового отсека обнаружился маленький пассажирский салон. Туда нас провели в очередной раз поменявшиеся конвоиры. Среднего роста, поджарые, одетые в темные комбинезоны с капюшонами, они не выглядели так внушительно, как предыдущие, но ощущалось, что и с этими шутить не надо. Их рожи разглядеть было трудно, в грузовом отсеке горело только несколько тусклых дежурных лампочек, а в пассажирском салончике и вовсе мрачно, полная темень. Окна были замазаны, свет не горел. При этом никто из сопровождающих, как уже стало традицией, ничего не говорил, ни о чем не спрашивал, ни о чем не предупреждал. Нас просто опять пристегнули к креслам и ремнями, и наручниками.
Послышался нарастающий звенящий гул, самолет порулил куда-то, потом разогнался, оторвал нос от земли, нас слегка вдавило в кресла. Взлетели!
Само собой, интересоваться насчет того, где будем садиться, мне показалось неудобным. Гораздо более существенный вопрос задала Ленка:
— Мне в туалет нужно!
Один из сопровождающих, ничего не говоря, отстегнул Ленкину руку от подлокотника и прицепил свободную браслетку к своему запястью. Затем расстегнул ремень кресла и повел Хрюшку за собой.
— Боитесь, что ли, что из самолета выпрыгну? — сердито проворчала Премудрая. — Может, над горшком на ручках подержите?
Хавронья последнюю фразу произнесла по-русски, очень надеясь, что ее не поймут.
— Надо будет — подержим, — ответил конвоир женским голосом и тоже по-русски. Хрюшка успокоилась и уже без вопросов отправилась по делам в пристегнутом состоянии. Когда она с приставленной к ней дамой вернулась, меня тоже сводили до ветру тем же образом. После этого я ощутил какое-то успокоение и усталость. Денек, который не назовешь самым легким в моей жизни, наконец-то завершился.
Я думал, что после всех этих полетов, перестрелок, морских прогулок и трахов буду спать, как труп. И вообще-то не думал, что посмотрю во сне то, о чем уже знал со слов Линды Атвуд. Но душа ее кузена вновь стала моим «я»…
Дурацкий сон N12 Дмитрия Баринова. Пропажа
Часть IV. САПОГ В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ
На финише перелета
Послышался нарастающий звенящий гул, самолет порулил куда-то, потом разогнался, оторвал нос от земли, нас слегка вдавило в кресла. Взлетели!
Само собой, интересоваться насчет того, где будем садиться, мне показалось неудобным. Гораздо более существенный вопрос задала Ленка:
— Мне в туалет нужно!
Один из сопровождающих, ничего не говоря, отстегнул Ленкину руку от подлокотника и прицепил свободную браслетку к своему запястью. Затем расстегнул ремень кресла и повел Хрюшку за собой.
— Боитесь, что ли, что из самолета выпрыгну? — сердито проворчала Премудрая. — Может, над горшком на ручках подержите?
Хавронья последнюю фразу произнесла по-русски, очень надеясь, что ее не поймут.
— Надо будет — подержим, — ответил конвоир женским голосом и тоже по-русски. Хрюшка успокоилась и уже без вопросов отправилась по делам в пристегнутом состоянии. Когда она с приставленной к ней дамой вернулась, меня тоже сводили до ветру тем же образом. После этого я ощутил какое-то успокоение и усталость. Денек, который не назовешь самым легким в моей жизни, наконец-то завершился.
Я думал, что после всех этих полетов, перестрелок, морских прогулок и трахов буду спать, как труп. И вообще-то не думал, что посмотрю во сне то, о чем уже знал со слов Линды Атвуд. Но душа ее кузена вновь стала моим «я»…
Дурацкий сон N12 Дмитрия Баринова. Пропажа
— Зря я взял тебя с собой, Майк… — задумчиво произнес отец, когда автомобиль уже отъехал почти на двадцать миль от нашего городка.
— Почему, па? — обиделся я, думая, что он скажет что-нибудь вроде: «Тебе пора спать, малыш!»
— Потому что у нас появился «хвост», — сказал отец, озабоченно вглядываясь в зеркало заднего вида. — Почти от самого города за нами идет «Шевроле», хотя давно мог бы нас обогнать. Не отстает, не сворачивает, держится в трехстах ярдах. Я прибавляю скорость — он прибавляет, я сбавляю — и он сбавляет. Не знаю, может быть, у меня мания преследования началась…
— Папа, — сказал я, — может быть, попробовать использовать ящик? Он нас в два счета донесет куда нужно.
— Черт возьми, это мысль! — отец еще раз глянул в зеркало. — Действуй!
Я перегнулся через спинку сиденья и взял в руки коробку. Вот черт, кольца опять не было! На сей раз я удивился меньше, потому что знал — или думал, что знаю! — как надо действовать. Black box был по-прежнему маленьким. Я положил руки на две противоположные длинные грани коробки и стал думать о том, чтобы появилось кольцо. Почти так же, как час назад дома. Я даже стал представлять себе, как в середине торцевой стенки ящика выпучивается непрозрачный пузырь, который раздувается, превращается в сферу, потом сплющивается и становится кольцом, продетым сквозь цапфы.
Поначалу все было так, как в прошлый раз. Ящик стал нагреваться. Но очень медленно, во всяком случае, намного медленнее, чем тогда, дома. При этом, как мне показалось, коробка начала сжиматься.
— Ну что? — нетерпеливо спросил отец, не оборачиваясь.
— Кольцо опять пропало! — пробормотал я. — Я пробую его вытащить.
— Давай быстрее! Дальше начинается неприятный участок — десять миль по горной трассе. Если бы я хотел отделаться от лейтенанта Атвуда, то устроил бы западню где-нибудь там.
Я продолжал держаться за ящик ладонями. Он чуть-чуть нагрелся, но, похоже, не собирался превышать эту температуру. А обе торцевые стенки и не думали вспучиваться.
— Не выходит? — спросил отец.
— Нет! — ответил я. — Там что-то испортилось, наверное…
— Батарейки сели? — без особого веселья усмехнулся отец. — Что же мы будем показывать губернатору, а?
— Но ты же видел, он работал. Ты даже выпил виски, которое…
— Да, я все видел. Но показать будет нечего.
— Нет, он же греется! Я положил руки на бока, и ящик нагревается! Может быть, еще что-то получится… Попробую положить руки на большие грани.
— Пробуй, пробуй… — рассеянно кивнул отец, прибавляя скорость.
Я действительно попробовал переложить руки на длинные грани. На какое-то время мне показалось, что дело пойдет лучше. Во всяком случае, едва я поменял положение рук, как коробка начала разогреваться, причем заметно быстрее, чем раньше. Мне показалось, что в торцевой стенке коробки вроде бы даже начала появляться выпуклость. Но…
Этот самый разогрев пошел не просто быстро, а очень быстро. Не прошло и пяти минут, как я вынужден был отпустить обе руки от ящика. Потому что иначе бы на ладонях у меня появились волдыри. Я попытался перехватить коробку так, как держал сначала, но не смог. Она накалилась со всех сторон. И продолжала греться даже после того, как я уронил ее на сиденье. От матерчатого чехла пошел запах паленого, такой, как тогда, когда забывают выключить электроутюг без терморегулятора и оставляют его на ткани…
— Папа! — закричал я. — Она разогревается! Сейчас сиденье загорится!
— Не говори ерунды! — пробормотал он. — Не работает коробка, ну и ладно. Сейчас надо о другом думать…
Дорога сворачивала влево, огибая высокий холм. Справа за мелькавшими в лучах фар столбиками ограждения просматривался довольно крутой откос, а дальше — каменистый склон с редкими кустами. Такой же склон накатывал на дорогу слева. Там, выше нас, тянулась еще одна дорога, и по ней катил тяжелый грузовик. Слишком быстро катил.
— Надо успеть! — выкрикнул отец. — Те, сзади, скорости тоже прибавили!
А чехол сиденья уже дымился! Я втянул ноги на сиденье и попытался подошвами отпихнуть ящик ближе к дверце. Жар, исходивший от него, я почувствовал даже через обувь. Когда кроссовки прикоснулись к поверхности ящика, послышалось шипение и вонь от горящей резины заполнила сарай. Но я сумел придвинуть ящик почти к самой дверце. На какое-то время я перестал смотреть по сторонам, потому что, сняв куртку, пытался захлопать ею тлеющий чехол.
— Выкидывай ее к чертовой матери! — заорал отец, глядя куда-то влево.
— Остановись! — взмолился я.
— Нельзя! — рявкнул он. — На ходу выкидывай!
Сиденье затлело и там, куда я передвинул ящик. Чтобы не обжечься, я слез с сиденья, повернулся спиной по ходу автомобиля и осторожно потянулся к рукоятке, открывающей правую заднюю дверь. Я думал, что смогу распахнуть ее, а потом подогнуть ногу и вытолкнуть ящик из автомобиля. Но этому плану не суждено было сбыться. Я успел только взяться за ручку дверцы и оглянуться на отца, всей тяжестью тела давившего на акселератор. Впереди пересекались две дороги — наша и та, верхняя, по которой мчался грузовик. Точнее, другая дорога соединялась с нашей. Я понимал, что отец стремится проскочить перекресток прежде, чем туда выкатит этот самый грузовичище. Наверно, если бы он не засомневался в исходе этой гонки, то успел бы опередить грузовик и проскочить перед его капотом примерно в семи-десяти ярдах. Но он засомневался и чуть-чуть сбавил газ. Крик ужаса вырвался у меня из груди, когда я увидел мощный бампер грузовика совсем рядом. Скрип тормозов и звон разбитых стекол были последними звуками, которые я успел услышать… (Обрыв памяти.) …Открыв глаза, наверно, минут через пять, может быть, через десять, я долго не мог увидеть ничего, кроме темного неба, немногочисленных звезд и красноватых отсветов пламени, полыхавшего где-то поблизости.
Какое-то время, наверно, я ничего не слышал. Потому что мне казалось, будто вокруг стоит абсолютная тишина. Звуки стали проникать в мою голову через пять минут. Первыми из них стали шуршащие по траве и камням шаги нескольких пар ног и слова:
— Он ехал не один, Грэг. С ним был мальчишка. Нельзя оставлять…
— Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном.
— Мы прихватили эту коробку, босс, — вмешался кто-то третий. — Не знаю, что там внутри, но думаю, есть смысл поглядеть.
— Забирай и сматывайся побыстрее. Полиция должна появиться через десять минут… (Обрыв памяти.) (Остаток «дурацкого сна» состоял из нескольких не связанных между собой обрывков, несомненно, пережитого Майклом Атвудом, но уже в другие времена и периоды жизни.) …Пятнадцатилетняя Линда Атвуд, худенькая и веселая, катила на велосипеде рядом со мной.
— Майк, расскажи, как ты видел пришельцев…
— Мне надоело рассказывать. Все думают, будто я псих.
— Но это было или не было?
— Я думаю, что было. А что другие думают, мне наплевать. Доктор сказал, что я нормальный. И на том спасибо. По крайней мере, я смогу поступить в армию и поехать во Вьетнам.
— Зачем тебе туда? Все говорят, что война скоро кончится. Столько уже убито!.. Солдаты, которые оттуда возвращаются, похожи на сумасшедших.
— Я уже почти псих, мне не повредит.
— Смотри-ка, мисс Уильяме идет со своим женихом. Аж из Техаса приехал. Его зовут Джек Мэлтворд. Его отец — фермер, а младший брат — владелец сосисочной. Представляешь? А сам он работает в NASA. Правда, это лихая карьера?
— Откуда только вы, девчонки, все это знаете? — подивился я.
— Потому что любим сплетничать! — хихикнула Линда. — Значит, у нее все-таки есть друзья в NASA?
— Наверно… Раз замуж собирается.
Я набрался наглости и притормозил. Линда тоже.
— Здравствуйте, мисс Уильямс! — сказал я.
— Здравствуйте… Это мои ученики, Джек. Майк Атвуд и его младшая сестра Линда.
— Очень приятно. Майк, вероятно, уже почти бакалавр, не так ли? — спросил Мэлтворд.
— Да, — ответила за меня будущая миссис Мэлтворд. — Я думаю, правда, что он найдет себя в литературе. Когда-нибудь из него вырастет новый Уэллс или Брэдбери.
— Он что, пишет фантастические рассказы? — улыбнулся Джек.
— Нет, он только придумывает, а записать их ему лень, — сказала Линда, стрельнув глазками в Джека.
— Да, я придумываю. Говорят, что скоро свихнусь на этой почве. Иногда приходят в голову самые идиотские имена и фамилии. Например, я придумал такого профессора Милтона Роджерса из NASA…
— Милтона? Да ведь это наш с Тиной однокурсник. Мы с ним работаем вместе… — удивился Мэлтворд.
— А мисс Уильяме утверждает, что никогда не слышала такого имени… — сказал я, прищурясъ. — И утверждает, что не знает Клару Роджерс…
— Вот уж не сказал бы, — усмехнулся Джек, — в прошлом году мы вчетвером ездили на Багамы… Может быть, ты сама когда-нибудь рассказала, Тина? А потом позабыла?
— Значит, такие люди существуют, мисс Уильямс? — спросил я.
— Да, они существуют, Майк, — неохотно подтвердила Тина.
— Но вы утверждали, что их не существует в природе!
— Майк, я боюсь за твой рассудок! — воскликнула она. — И за свой тоже. У меня тоже бывают моменты, когда я начинаю думать, что ты рассказываешь не просто свои фантазии, а что-то иное. Но мне не хочется, чтобы меня уволили с работы, как душевнобольную… Ведь если я решусь подтвердить хоть что-то из твоих слов, то меня сочтут психически больной.
— Тем не менее, вы что-то помните? — спросил я как следователь. — И вы врали, только чтоб вас не посчитали психованной?
— Так нельзя разговаривать с учительницей, — вежливо заметил Мэлтворд. — Может быть, можно задать этот вопрос в иной форме? Ну-ка извинись немедленно, паренек, и впредь никогда не говори так со старшими.
— Извините его, мисс Уильямс! — вступила в разговор Линда. — Вы же знаете, у Майка было сотрясение мозга… Нам пора, Майк, извинись перед мисс Уильямс! (Обрыв памяти.) …Мины прилетали из черной тропической ночи. Они рушились откуда-то сверху на бетонные плиты летного поля, с грохотом рвались, взметывая огненно-дымные веера и оглашая окрестности кошачьим воем разлетающихся осколков. Мне надо было добежать до щели и укрыться. И тут мина накрыла большой транспортный вертолет «Чинук». Она попала куда-то в левый, дальний от меня борт, под передний ротор, и завалила машину набок еще до того, как разорвалась. Этот разрыв разломил «Чинук» пополам, топливо из пробитых баков огненными потоками хлынуло на бетон, клубы черного дыма, подсвеченного огнем до бурого оттенка, повалили в залиловевшее от зарева небо. Пылающий ручей покатился поперек направления моего бега, отрезая меня от той спасительной щели, где я всегда укрывался при обстрелах. Мне пришлось бежать вправо, проскакивать через линейку, где стояли десять зачехленных «Ирокезов». Следующая мина, которую вьетконговцы послали, явно ориентируясь по зареву, угодила в крайний вертолет, находившийся ярдах в пятидесяти правее меня. Я успел упасть еще до того, как нарастающий свист приближающейся мины оборвался ударом и взрывом «Ирокеза». Этот стоял с пустыми баками, поэтому не загорелся, а лишь разлетелся на куски. Когда я вскочил, то горючее, растекшееся от пылающего «Чинука», было всего в двух шагах от моих подметок.
Бегом! Я вскочил и промчался между двумя невредимыми «Ирокезами», спрыгнул с бетонного покрытия вертолетной площадки и, пробежав еще пару шагов, соскочил в щель. Вход в нее был обложен мешками с песком, а дальше по узкому ровику я пробрался в укрытие, сооруженное из нескольких бетонных колец, на три фута прикрытых земляной обсыпкой и тремя слоями мешков с песком.
Там уже сидели несколько человек. Они сопели и молились. Многим не верилось, что это укрытие может выдержать удар мины калибром 120 мм. Разглядеть в кромешной тьме рожи было невозможно, но ощущался странный, непривычный, не солдатский запах. Хорошей сигары, дорогого одеколона и дезодоранта. Среди нас, аэродромных крыс, пропахших керосином и смазкой, был явно кто-то чужой.
Очень скоро он подал голос. Оказалось, что этот тип сидит рядом со мной. Между нами был только его чемодан или кейс — одним словом, что-то угловатое.
— Это надолго, парни? — Тот, кто говорил, не хотел, чтобы мы подумали, будто он трусит, но кое-какая дрожь в его голосе слышалась. И голос этот был мне знаком. Может быть, показалось?
— Минут на двадцать, — сказал оружейник Том Паркер. — сейчас артиллеристы начнут отвечать, и они заткнутся. Первый раз в нашей дыре, сэр?
— Нет, — ответил тот, — я уже был здесь год назад. Но под обстрел попал впервые.
— Если бы я был штатским, то на сто миль не приблизился бы к этому болоту, — заметил приборист Ури Сильверстоун. — Вы журналист или чиновник?
— Нет, у меня тут кое-какой бизнес.
Я почти точно вспомнил, где слышал этот голос. И мне было трудно, очень трудно сдерживать себя. Потому что… Нет, рано. Ошибиться могу.
Послышался близкий грохот орудийного залпа.
— Сегодня они работают быстрее, — заметил Том. — Толи им координаты выдали раньше, то ли просто быстрее прибежали к пушкам. Минут через десять заткнут глотку Вьетконгу.
Тем не менее новая порция мин прилетела. Одна из них грохнула совсем близко, и сквозь стыки бетонных колец посыпалась земля.
— Ого! — Ури поежился. — А я как раз сегодня мыл шею.
— Ничего, тебе не помешает сделать это еще разок, — хмыкнул Том, — и вообще таким, как ты, мыться надо почаще. И мыть не только шею, но и задницу.
— Что ты сказал, нигер?
— Я сказал, что ты еврейская вонючка, Ури. И если ты не попросишь прощения за «Нигера», то я выкину тебя отсюда, как котенка. Пусть «чарли» выпустят из тебя кишки.
— Ты черный ублюдок, fuck your mouth!
Через секунду началась драка, потому что Том действительно попытался выпихнуть Ури из убежища, а тот пнул его ногой по коленке. Том был сильнее и ответил крепким ударом. Ури вылетел из-под прикрытия бетонных колец в открытую часть траншеи, но при этом как клещ вцепился в рубашку Тома и утянул его за собой. Негр навалился на Ури и стал дубасить его по роже. Но тут послышался сверлящий уши невероятно громкий свист мины… (Обрыв памяти.) Очнулся я на траве, в двадцати ярдах от развороченного убежища. Стрельбы больше не слышалось. Зарево все еще стояло над базой, и клубы дыма застилали звезды. Где-то уже слышались команды, крики, ругань, стоны… На моей груди лежала черная кисть руки с запястьем и часами, которые, как ни странно, мирно тикали. Часы я узнал, как, впрочем, и руку — они принадлежали Тому. А в четырех шагах от меня валялся распахнутый чемодан. Среди каких-то тряпок чернело нечто прямоугольное… Black Box!
Я с трудом поднялся на ноги и дотянулся до чемодана, вынул из него коробку. Стоять было трудно, голова кружилась, и я сел на траву. Да, теперь я мог не сомневаться. Тот, кого я так и не разглядел, но чей голос услышал, дважды встречался на моем пути. Это он произнес несколько лет назад: «Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном…» Его подручный произнес имя Грэг, а потом назвал его «боссом». Значит, это был тот, что организовал убийство отца.
И еще одним подтверждением этому была черная коробка.
Размеры у нее остались прежними, но, по-моему, она стала тяжелее. Впрочем, я уже не помнил точно и мог ошибаться. Но вот материал, из которого был сделан Black Box, я прекрасно помнил на ощупь. Его нельзя было ни с чем перепутать.
Кольца не было. Я хорошо помнил, как этот ящик подвел нас с отцом. Все эти годы, прошедшие с того дня, мне не раз доводилось думать над тем, что тогда произошло. И самое правдоподобное объяснение «забастовки» ящика состояло в том, что полушутя предположил отец: «Батарейки сели…»
К тому времени, когда я кончил школу, мне было многое ясно. То, что этот ящик содержит внутри, конечно, я и не мечтал распознать. Но мне стал ясен принцип его работы. Он был способен черпать из пространства рассеянную в нем энергию, а также элементарные частицы и в невероятно короткие сроки комбинировать из них атомы и молекулы. Затем Black Box из этих атомов и молекул выстраивал материальные объекты из любых веществ и любой формы. Причем делал это, получая не только устную, но и мысленную команду. Он мог осуществить и обратный процесс, «рассыпав» на элементарные частицы любую вещь или существо. Конечно, все это я запомнил из рассуждений Милтона Роджерса. Мне почти дословно запомнились его теоретические построения:
«Иными словами, для того чтобы вернуться назад во времени, надо все те мириады процессов, которые протекли за какой-то временной отрезок, вернуть к исходной точке. Если этот прибор способен „разбивать“ материальные объекты на элементарные частицы и затем „собирать“ их вновь в другом месте, то он вполне может осуществить эту задачу».
Я прекрасно помнил и то, как испытал страх, когда, уже находясь в отчем доме, подсознательно ощутил приближение пришельцев и пожелал, чтобы эта угроза миновала. Некоторое время я думал, что Black Box просто снял у меня чувство страха. Но на самом деле могло выйти иное. Черному ящику пришлось затратить какие-нибудь жуткие гигаджоули космической энергии, чтобы каким-то путем отразить нашествие инопланетян! И от этого он даже уменьшился в размерах до 10х5х5 дюймов. Потом его энергии еще хватило на то, чтобы создать для моего отца бутылку виски. Но когда я собрался попросить ящик перенести нас с отцом на десятки миль от того места, где мы находились, да еще и вместе с автомобилем, он сказал: «Нет!» И отказался выпускать кольцо. Вероятно, у него была какая-то система «fool proof» — «защиты от дурака», которая вынудила разогреться его поверхность и заставила меня отпустить руки. Может быть, это спасло меня от гибели, а может быть — и весь мир от катастрофы…
Но как он попал сюда, во Вьетнам? То, что этот мистер Грэг, босс наркоторговцев, за которым скорее всего и охотился отец, появился в Дананге, особого удивления не вызывало. Правда, в Сайгоне или Шолоне его фигура выглядела бы более естественной. Но если у него были друзья и партнеры среди старших офицеров и генералов, то изумляться не стоило. Но вот зачем он потащил во Вьетнам этот ящик? Неужели научился им пользоваться? Нет, вряд ли. Тогда весь мир уже узнал бы о невероятном взлете нового супербогача. Или о какой-нибудь чудовищной катастрофе планетарного масштаба. Мафиози редко любят мелочитъся.
Но ничего такого не было. Война во Вьетнаме оставалась самым главным, о чем писали газеты. Никто не слышал ни о каких чудесах, кроме обычных сплетен о «летающих тарелках». Кроме того, умей Грэг обращаться с ящиком, он бы уже нашел способ прекратить и обстрел, и всю войну сразу.
И тогда мне пришла в голову мысль, что скорее всего он повез Black Box во Вьетнам именно потому, что хотел найти здесь кого-то, кто мог бы помочь ему разобраться с ящиком.
Я сидел спиной к зареву и успел увидеть две длинные тени, отброшенные фигурами, возникшими у меня за спиной. И ничего больше… (Обрыв памяти.) Мне было очень смешно. И так хорошо, как никогда не бывало раньше. Потому что мне сделали укол, от которого крысы и змеи перестали выпрыгивать из всех углов, а черные пауки больше не падали на меня с потолка. Они опутывали меня паутиной, и я задыхался. Теперь все кончилось, проклятый потолок исчез, и я смог видеть черное небо и много-много зеленых звездочек. Они не просто висели на небе, а перебегали, кружились, плясали. А иногда они выстраивались в шеренги и колонны, появлялись звезды-сержанты, звезды-офицеры, звезды-генералы и начинали командовать. И я был счастлив, потому что знал: одна из этих звездочек — мой дом. Мне хотелось петь, но я ни одной песни не помнил с самого начала, а петь с конца мне запретили под страхом военно-полевого суда. Правда, мне уже сказали, что я произведен в чин кретина, но не объяснили, насколько это выше генерала. И еще признали, что я умный, только не знаю, как меня зовут. Я знал, но забыл, потому что пропал без вести. Пока меня не найдут, всю жизнь не буду знать, как мое имя. А что такое «имя»? Правда, смешно? (Обрыв памяти.) Черный ящик! Он пришел! Я его вижу! Но почему он в белом халате? Не хочу!
Они опять сделают укол! Мне это не надо! Пустите! Не пойду! Я не хочу вспоминать, кто я. Не хочу! (Обрыв памяти.) Парашют! Почему он не раскрывается? Да его просто нет! Проклятый Суинг не дотянулся! Я падаю! Падаю! Пада-а-ю-ю Так дотянулся он или нет? Я ведь живой. Не разбился. И голова не болит. Я
— Ричард Стенали Браун, мне чуть меньше тридцати одного года. Прекрасно помню все, что было со мной, и даже знаю что… (На этом месте сон прервался. То ли я просто крепче заснул то ли, наоборот, в этот момент проснулся. Так или иначе, но ничего иного из «Дурацкого сна N 12» я не запомнил.)
— Почему, па? — обиделся я, думая, что он скажет что-нибудь вроде: «Тебе пора спать, малыш!»
— Потому что у нас появился «хвост», — сказал отец, озабоченно вглядываясь в зеркало заднего вида. — Почти от самого города за нами идет «Шевроле», хотя давно мог бы нас обогнать. Не отстает, не сворачивает, держится в трехстах ярдах. Я прибавляю скорость — он прибавляет, я сбавляю — и он сбавляет. Не знаю, может быть, у меня мания преследования началась…
— Папа, — сказал я, — может быть, попробовать использовать ящик? Он нас в два счета донесет куда нужно.
— Черт возьми, это мысль! — отец еще раз глянул в зеркало. — Действуй!
Я перегнулся через спинку сиденья и взял в руки коробку. Вот черт, кольца опять не было! На сей раз я удивился меньше, потому что знал — или думал, что знаю! — как надо действовать. Black box был по-прежнему маленьким. Я положил руки на две противоположные длинные грани коробки и стал думать о том, чтобы появилось кольцо. Почти так же, как час назад дома. Я даже стал представлять себе, как в середине торцевой стенки ящика выпучивается непрозрачный пузырь, который раздувается, превращается в сферу, потом сплющивается и становится кольцом, продетым сквозь цапфы.
Поначалу все было так, как в прошлый раз. Ящик стал нагреваться. Но очень медленно, во всяком случае, намного медленнее, чем тогда, дома. При этом, как мне показалось, коробка начала сжиматься.
— Ну что? — нетерпеливо спросил отец, не оборачиваясь.
— Кольцо опять пропало! — пробормотал я. — Я пробую его вытащить.
— Давай быстрее! Дальше начинается неприятный участок — десять миль по горной трассе. Если бы я хотел отделаться от лейтенанта Атвуда, то устроил бы западню где-нибудь там.
Я продолжал держаться за ящик ладонями. Он чуть-чуть нагрелся, но, похоже, не собирался превышать эту температуру. А обе торцевые стенки и не думали вспучиваться.
— Не выходит? — спросил отец.
— Нет! — ответил я. — Там что-то испортилось, наверное…
— Батарейки сели? — без особого веселья усмехнулся отец. — Что же мы будем показывать губернатору, а?
— Но ты же видел, он работал. Ты даже выпил виски, которое…
— Да, я все видел. Но показать будет нечего.
— Нет, он же греется! Я положил руки на бока, и ящик нагревается! Может быть, еще что-то получится… Попробую положить руки на большие грани.
— Пробуй, пробуй… — рассеянно кивнул отец, прибавляя скорость.
Я действительно попробовал переложить руки на длинные грани. На какое-то время мне показалось, что дело пойдет лучше. Во всяком случае, едва я поменял положение рук, как коробка начала разогреваться, причем заметно быстрее, чем раньше. Мне показалось, что в торцевой стенке коробки вроде бы даже начала появляться выпуклость. Но…
Этот самый разогрев пошел не просто быстро, а очень быстро. Не прошло и пяти минут, как я вынужден был отпустить обе руки от ящика. Потому что иначе бы на ладонях у меня появились волдыри. Я попытался перехватить коробку так, как держал сначала, но не смог. Она накалилась со всех сторон. И продолжала греться даже после того, как я уронил ее на сиденье. От матерчатого чехла пошел запах паленого, такой, как тогда, когда забывают выключить электроутюг без терморегулятора и оставляют его на ткани…
— Папа! — закричал я. — Она разогревается! Сейчас сиденье загорится!
— Не говори ерунды! — пробормотал он. — Не работает коробка, ну и ладно. Сейчас надо о другом думать…
Дорога сворачивала влево, огибая высокий холм. Справа за мелькавшими в лучах фар столбиками ограждения просматривался довольно крутой откос, а дальше — каменистый склон с редкими кустами. Такой же склон накатывал на дорогу слева. Там, выше нас, тянулась еще одна дорога, и по ней катил тяжелый грузовик. Слишком быстро катил.
— Надо успеть! — выкрикнул отец. — Те, сзади, скорости тоже прибавили!
А чехол сиденья уже дымился! Я втянул ноги на сиденье и попытался подошвами отпихнуть ящик ближе к дверце. Жар, исходивший от него, я почувствовал даже через обувь. Когда кроссовки прикоснулись к поверхности ящика, послышалось шипение и вонь от горящей резины заполнила сарай. Но я сумел придвинуть ящик почти к самой дверце. На какое-то время я перестал смотреть по сторонам, потому что, сняв куртку, пытался захлопать ею тлеющий чехол.
— Выкидывай ее к чертовой матери! — заорал отец, глядя куда-то влево.
— Остановись! — взмолился я.
— Нельзя! — рявкнул он. — На ходу выкидывай!
Сиденье затлело и там, куда я передвинул ящик. Чтобы не обжечься, я слез с сиденья, повернулся спиной по ходу автомобиля и осторожно потянулся к рукоятке, открывающей правую заднюю дверь. Я думал, что смогу распахнуть ее, а потом подогнуть ногу и вытолкнуть ящик из автомобиля. Но этому плану не суждено было сбыться. Я успел только взяться за ручку дверцы и оглянуться на отца, всей тяжестью тела давившего на акселератор. Впереди пересекались две дороги — наша и та, верхняя, по которой мчался грузовик. Точнее, другая дорога соединялась с нашей. Я понимал, что отец стремится проскочить перекресток прежде, чем туда выкатит этот самый грузовичище. Наверно, если бы он не засомневался в исходе этой гонки, то успел бы опередить грузовик и проскочить перед его капотом примерно в семи-десяти ярдах. Но он засомневался и чуть-чуть сбавил газ. Крик ужаса вырвался у меня из груди, когда я увидел мощный бампер грузовика совсем рядом. Скрип тормозов и звон разбитых стекол были последними звуками, которые я успел услышать… (Обрыв памяти.) …Открыв глаза, наверно, минут через пять, может быть, через десять, я долго не мог увидеть ничего, кроме темного неба, немногочисленных звезд и красноватых отсветов пламени, полыхавшего где-то поблизости.
Какое-то время, наверно, я ничего не слышал. Потому что мне казалось, будто вокруг стоит абсолютная тишина. Звуки стали проникать в мою голову через пять минут. Первыми из них стали шуршащие по траве и камням шаги нескольких пар ног и слова:
— Он ехал не один, Грэг. С ним был мальчишка. Нельзя оставлять…
— Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном.
— Мы прихватили эту коробку, босс, — вмешался кто-то третий. — Не знаю, что там внутри, но думаю, есть смысл поглядеть.
— Забирай и сматывайся побыстрее. Полиция должна появиться через десять минут… (Обрыв памяти.) (Остаток «дурацкого сна» состоял из нескольких не связанных между собой обрывков, несомненно, пережитого Майклом Атвудом, но уже в другие времена и периоды жизни.) …Пятнадцатилетняя Линда Атвуд, худенькая и веселая, катила на велосипеде рядом со мной.
— Майк, расскажи, как ты видел пришельцев…
— Мне надоело рассказывать. Все думают, будто я псих.
— Но это было или не было?
— Я думаю, что было. А что другие думают, мне наплевать. Доктор сказал, что я нормальный. И на том спасибо. По крайней мере, я смогу поступить в армию и поехать во Вьетнам.
— Зачем тебе туда? Все говорят, что война скоро кончится. Столько уже убито!.. Солдаты, которые оттуда возвращаются, похожи на сумасшедших.
— Я уже почти псих, мне не повредит.
— Смотри-ка, мисс Уильяме идет со своим женихом. Аж из Техаса приехал. Его зовут Джек Мэлтворд. Его отец — фермер, а младший брат — владелец сосисочной. Представляешь? А сам он работает в NASA. Правда, это лихая карьера?
— Откуда только вы, девчонки, все это знаете? — подивился я.
— Потому что любим сплетничать! — хихикнула Линда. — Значит, у нее все-таки есть друзья в NASA?
— Наверно… Раз замуж собирается.
Я набрался наглости и притормозил. Линда тоже.
— Здравствуйте, мисс Уильямс! — сказал я.
— Здравствуйте… Это мои ученики, Джек. Майк Атвуд и его младшая сестра Линда.
— Очень приятно. Майк, вероятно, уже почти бакалавр, не так ли? — спросил Мэлтворд.
— Да, — ответила за меня будущая миссис Мэлтворд. — Я думаю, правда, что он найдет себя в литературе. Когда-нибудь из него вырастет новый Уэллс или Брэдбери.
— Он что, пишет фантастические рассказы? — улыбнулся Джек.
— Нет, он только придумывает, а записать их ему лень, — сказала Линда, стрельнув глазками в Джека.
— Да, я придумываю. Говорят, что скоро свихнусь на этой почве. Иногда приходят в голову самые идиотские имена и фамилии. Например, я придумал такого профессора Милтона Роджерса из NASA…
— Милтона? Да ведь это наш с Тиной однокурсник. Мы с ним работаем вместе… — удивился Мэлтворд.
— А мисс Уильяме утверждает, что никогда не слышала такого имени… — сказал я, прищурясъ. — И утверждает, что не знает Клару Роджерс…
— Вот уж не сказал бы, — усмехнулся Джек, — в прошлом году мы вчетвером ездили на Багамы… Может быть, ты сама когда-нибудь рассказала, Тина? А потом позабыла?
— Значит, такие люди существуют, мисс Уильямс? — спросил я.
— Да, они существуют, Майк, — неохотно подтвердила Тина.
— Но вы утверждали, что их не существует в природе!
— Майк, я боюсь за твой рассудок! — воскликнула она. — И за свой тоже. У меня тоже бывают моменты, когда я начинаю думать, что ты рассказываешь не просто свои фантазии, а что-то иное. Но мне не хочется, чтобы меня уволили с работы, как душевнобольную… Ведь если я решусь подтвердить хоть что-то из твоих слов, то меня сочтут психически больной.
— Тем не менее, вы что-то помните? — спросил я как следователь. — И вы врали, только чтоб вас не посчитали психованной?
— Так нельзя разговаривать с учительницей, — вежливо заметил Мэлтворд. — Может быть, можно задать этот вопрос в иной форме? Ну-ка извинись немедленно, паренек, и впредь никогда не говори так со старшими.
— Извините его, мисс Уильямс! — вступила в разговор Линда. — Вы же знаете, у Майка было сотрясение мозга… Нам пора, Майк, извинись перед мисс Уильямс! (Обрыв памяти.) …Мины прилетали из черной тропической ночи. Они рушились откуда-то сверху на бетонные плиты летного поля, с грохотом рвались, взметывая огненно-дымные веера и оглашая окрестности кошачьим воем разлетающихся осколков. Мне надо было добежать до щели и укрыться. И тут мина накрыла большой транспортный вертолет «Чинук». Она попала куда-то в левый, дальний от меня борт, под передний ротор, и завалила машину набок еще до того, как разорвалась. Этот разрыв разломил «Чинук» пополам, топливо из пробитых баков огненными потоками хлынуло на бетон, клубы черного дыма, подсвеченного огнем до бурого оттенка, повалили в залиловевшее от зарева небо. Пылающий ручей покатился поперек направления моего бега, отрезая меня от той спасительной щели, где я всегда укрывался при обстрелах. Мне пришлось бежать вправо, проскакивать через линейку, где стояли десять зачехленных «Ирокезов». Следующая мина, которую вьетконговцы послали, явно ориентируясь по зареву, угодила в крайний вертолет, находившийся ярдах в пятидесяти правее меня. Я успел упасть еще до того, как нарастающий свист приближающейся мины оборвался ударом и взрывом «Ирокеза». Этот стоял с пустыми баками, поэтому не загорелся, а лишь разлетелся на куски. Когда я вскочил, то горючее, растекшееся от пылающего «Чинука», было всего в двух шагах от моих подметок.
Бегом! Я вскочил и промчался между двумя невредимыми «Ирокезами», спрыгнул с бетонного покрытия вертолетной площадки и, пробежав еще пару шагов, соскочил в щель. Вход в нее был обложен мешками с песком, а дальше по узкому ровику я пробрался в укрытие, сооруженное из нескольких бетонных колец, на три фута прикрытых земляной обсыпкой и тремя слоями мешков с песком.
Там уже сидели несколько человек. Они сопели и молились. Многим не верилось, что это укрытие может выдержать удар мины калибром 120 мм. Разглядеть в кромешной тьме рожи было невозможно, но ощущался странный, непривычный, не солдатский запах. Хорошей сигары, дорогого одеколона и дезодоранта. Среди нас, аэродромных крыс, пропахших керосином и смазкой, был явно кто-то чужой.
Очень скоро он подал голос. Оказалось, что этот тип сидит рядом со мной. Между нами был только его чемодан или кейс — одним словом, что-то угловатое.
— Это надолго, парни? — Тот, кто говорил, не хотел, чтобы мы подумали, будто он трусит, но кое-какая дрожь в его голосе слышалась. И голос этот был мне знаком. Может быть, показалось?
— Минут на двадцать, — сказал оружейник Том Паркер. — сейчас артиллеристы начнут отвечать, и они заткнутся. Первый раз в нашей дыре, сэр?
— Нет, — ответил тот, — я уже был здесь год назад. Но под обстрел попал впервые.
— Если бы я был штатским, то на сто миль не приблизился бы к этому болоту, — заметил приборист Ури Сильверстоун. — Вы журналист или чиновник?
— Нет, у меня тут кое-какой бизнес.
Я почти точно вспомнил, где слышал этот голос. И мне было трудно, очень трудно сдерживать себя. Потому что… Нет, рано. Ошибиться могу.
Послышался близкий грохот орудийного залпа.
— Сегодня они работают быстрее, — заметил Том. — Толи им координаты выдали раньше, то ли просто быстрее прибежали к пушкам. Минут через десять заткнут глотку Вьетконгу.
Тем не менее новая порция мин прилетела. Одна из них грохнула совсем близко, и сквозь стыки бетонных колец посыпалась земля.
— Ого! — Ури поежился. — А я как раз сегодня мыл шею.
— Ничего, тебе не помешает сделать это еще разок, — хмыкнул Том, — и вообще таким, как ты, мыться надо почаще. И мыть не только шею, но и задницу.
— Что ты сказал, нигер?
— Я сказал, что ты еврейская вонючка, Ури. И если ты не попросишь прощения за «Нигера», то я выкину тебя отсюда, как котенка. Пусть «чарли» выпустят из тебя кишки.
— Ты черный ублюдок, fuck your mouth!
Через секунду началась драка, потому что Том действительно попытался выпихнуть Ури из убежища, а тот пнул его ногой по коленке. Том был сильнее и ответил крепким ударом. Ури вылетел из-под прикрытия бетонных колец в открытую часть траншеи, но при этом как клещ вцепился в рубашку Тома и утянул его за собой. Негр навалился на Ури и стал дубасить его по роже. Но тут послышался сверлящий уши невероятно громкий свист мины… (Обрыв памяти.) Очнулся я на траве, в двадцати ярдах от развороченного убежища. Стрельбы больше не слышалось. Зарево все еще стояло над базой, и клубы дыма застилали звезды. Где-то уже слышались команды, крики, ругань, стоны… На моей груди лежала черная кисть руки с запястьем и часами, которые, как ни странно, мирно тикали. Часы я узнал, как, впрочем, и руку — они принадлежали Тому. А в четырех шагах от меня валялся распахнутый чемодан. Среди каких-то тряпок чернело нечто прямоугольное… Black Box!
Я с трудом поднялся на ноги и дотянулся до чемодана, вынул из него коробку. Стоять было трудно, голова кружилась, и я сел на траву. Да, теперь я мог не сомневаться. Тот, кого я так и не разглядел, но чей голос услышал, дважды встречался на моем пути. Это он произнес несколько лет назад: «Не надо быть слишком жестоким. Мы работали с папой, а не с сыном…» Его подручный произнес имя Грэг, а потом назвал его «боссом». Значит, это был тот, что организовал убийство отца.
И еще одним подтверждением этому была черная коробка.
Размеры у нее остались прежними, но, по-моему, она стала тяжелее. Впрочем, я уже не помнил точно и мог ошибаться. Но вот материал, из которого был сделан Black Box, я прекрасно помнил на ощупь. Его нельзя было ни с чем перепутать.
Кольца не было. Я хорошо помнил, как этот ящик подвел нас с отцом. Все эти годы, прошедшие с того дня, мне не раз доводилось думать над тем, что тогда произошло. И самое правдоподобное объяснение «забастовки» ящика состояло в том, что полушутя предположил отец: «Батарейки сели…»
К тому времени, когда я кончил школу, мне было многое ясно. То, что этот ящик содержит внутри, конечно, я и не мечтал распознать. Но мне стал ясен принцип его работы. Он был способен черпать из пространства рассеянную в нем энергию, а также элементарные частицы и в невероятно короткие сроки комбинировать из них атомы и молекулы. Затем Black Box из этих атомов и молекул выстраивал материальные объекты из любых веществ и любой формы. Причем делал это, получая не только устную, но и мысленную команду. Он мог осуществить и обратный процесс, «рассыпав» на элементарные частицы любую вещь или существо. Конечно, все это я запомнил из рассуждений Милтона Роджерса. Мне почти дословно запомнились его теоретические построения:
«Иными словами, для того чтобы вернуться назад во времени, надо все те мириады процессов, которые протекли за какой-то временной отрезок, вернуть к исходной точке. Если этот прибор способен „разбивать“ материальные объекты на элементарные частицы и затем „собирать“ их вновь в другом месте, то он вполне может осуществить эту задачу».
Я прекрасно помнил и то, как испытал страх, когда, уже находясь в отчем доме, подсознательно ощутил приближение пришельцев и пожелал, чтобы эта угроза миновала. Некоторое время я думал, что Black Box просто снял у меня чувство страха. Но на самом деле могло выйти иное. Черному ящику пришлось затратить какие-нибудь жуткие гигаджоули космической энергии, чтобы каким-то путем отразить нашествие инопланетян! И от этого он даже уменьшился в размерах до 10х5х5 дюймов. Потом его энергии еще хватило на то, чтобы создать для моего отца бутылку виски. Но когда я собрался попросить ящик перенести нас с отцом на десятки миль от того места, где мы находились, да еще и вместе с автомобилем, он сказал: «Нет!» И отказался выпускать кольцо. Вероятно, у него была какая-то система «fool proof» — «защиты от дурака», которая вынудила разогреться его поверхность и заставила меня отпустить руки. Может быть, это спасло меня от гибели, а может быть — и весь мир от катастрофы…
Но как он попал сюда, во Вьетнам? То, что этот мистер Грэг, босс наркоторговцев, за которым скорее всего и охотился отец, появился в Дананге, особого удивления не вызывало. Правда, в Сайгоне или Шолоне его фигура выглядела бы более естественной. Но если у него были друзья и партнеры среди старших офицеров и генералов, то изумляться не стоило. Но вот зачем он потащил во Вьетнам этот ящик? Неужели научился им пользоваться? Нет, вряд ли. Тогда весь мир уже узнал бы о невероятном взлете нового супербогача. Или о какой-нибудь чудовищной катастрофе планетарного масштаба. Мафиози редко любят мелочитъся.
Но ничего такого не было. Война во Вьетнаме оставалась самым главным, о чем писали газеты. Никто не слышал ни о каких чудесах, кроме обычных сплетен о «летающих тарелках». Кроме того, умей Грэг обращаться с ящиком, он бы уже нашел способ прекратить и обстрел, и всю войну сразу.
И тогда мне пришла в голову мысль, что скорее всего он повез Black Box во Вьетнам именно потому, что хотел найти здесь кого-то, кто мог бы помочь ему разобраться с ящиком.
Я сидел спиной к зареву и успел увидеть две длинные тени, отброшенные фигурами, возникшими у меня за спиной. И ничего больше… (Обрыв памяти.) Мне было очень смешно. И так хорошо, как никогда не бывало раньше. Потому что мне сделали укол, от которого крысы и змеи перестали выпрыгивать из всех углов, а черные пауки больше не падали на меня с потолка. Они опутывали меня паутиной, и я задыхался. Теперь все кончилось, проклятый потолок исчез, и я смог видеть черное небо и много-много зеленых звездочек. Они не просто висели на небе, а перебегали, кружились, плясали. А иногда они выстраивались в шеренги и колонны, появлялись звезды-сержанты, звезды-офицеры, звезды-генералы и начинали командовать. И я был счастлив, потому что знал: одна из этих звездочек — мой дом. Мне хотелось петь, но я ни одной песни не помнил с самого начала, а петь с конца мне запретили под страхом военно-полевого суда. Правда, мне уже сказали, что я произведен в чин кретина, но не объяснили, насколько это выше генерала. И еще признали, что я умный, только не знаю, как меня зовут. Я знал, но забыл, потому что пропал без вести. Пока меня не найдут, всю жизнь не буду знать, как мое имя. А что такое «имя»? Правда, смешно? (Обрыв памяти.) Черный ящик! Он пришел! Я его вижу! Но почему он в белом халате? Не хочу!
Они опять сделают укол! Мне это не надо! Пустите! Не пойду! Я не хочу вспоминать, кто я. Не хочу! (Обрыв памяти.) Парашют! Почему он не раскрывается? Да его просто нет! Проклятый Суинг не дотянулся! Я падаю! Падаю! Пада-а-ю-ю Так дотянулся он или нет? Я ведь живой. Не разбился. И голова не болит. Я
— Ричард Стенали Браун, мне чуть меньше тридцати одного года. Прекрасно помню все, что было со мной, и даже знаю что… (На этом месте сон прервался. То ли я просто крепче заснул то ли, наоборот, в этот момент проснулся. Так или иначе, но ничего иного из «Дурацкого сна N 12» я не запомнил.)
Часть IV. САПОГ В ИНДИЙСКОМ ОКЕАНЕ
На финише перелета
Проснулся я в дурном настроении. Слишком похож был минувший дурацкий сон (особенно его последние фрагменты) на ту бредятину, которой была забита моя башка во время выхода из комы. Воспоминание об этом совсем недавнем моем состоянии и привело к тому, что, очнувшись, я ощутил какую-то похмельную Тяжесть во всем организме. Может, дело усугублялось еще и тем, что проснулся я не сам, а меня разбудили, бесцеремонно тряхнув за плечо. Хорошо, хоть по мордам не нахлопали.
Ленку, должно быть, разбудили раньше меня, потому что, когда я продрал глаза, она тут же сообщила:
— Прилетели! На земле стоим.
Больше ни ей, ни мне ничего сказать не дали. Приемы были известные и очень хорошо знакомые: пластырь на рот, мешок на голову, стяжку мешка слегка затянули, только чуть-чуть свободнее, чем требовалось для удушения, и потащили. Судя по всему, запихнули в тот же автофургончик, на котором привезли в самолет. Зажужжали моторчики, открывающие аппарель. Кто-то, хлопнув дверцей, уселся на водительское место и задом подал машину на бетон. Потом, резко вывернув баранку, дал полный газ. Все это я ощущал только по звукам да еще по мотаниям из стороны в сторону при поворотах и торможениях.
Мотались так минут пятнадцать, пока не услышали знакомый клекот вертолетного движка. Лязгнула, открываясь, задняя дверь фургона, пахнуло бензином, меня сцапали сразу двое, ухватив под мышки и за ноги, после чего перетащили из фургона в вертолет и толкнули на сиденье. Где-то сбоку плюхнулась и Ленка — я услышал ее мычание.
Вертолет затарахтел интенсивнее, потянул вверх и довольно круто. Это я понял по тому, что желудок словно бы опустился вниз. Куда еще потащат? Или, может быть, на этот раз все-таки сбросят? Эта веселая мыслишка вопреки логике как-то проскальзывала в сознании, хотя мне казалось, что такой романтик, который, имея возможность прихлопнуть двух мелких людишек еще вчера, повез их хрен знает куда, не характерен для нашего столетия.
На сей раз полет длился не больше десяти минут. После этого тарахтелка плавно пошла на посадку. Когда заметно снизились — это я тоже по внутренним органам определил, — звук двигателя изменился. Появилось что-то вроде эха, рокот отражался не то от гор, не то от каменных стен.
Особо не церемонились и здесь. Не снимая мешков, взяли под руки и выволокли из вертолета на свежий воздух. Потом даже не повели, а потащили куда-то сперва по твердому и шероховатому бетону, потом — по твердому и гладкому мрамору, наконец, — по мягкому ковру. Послышалось гудение, щелчки — нас подтолкнули вперед. Я сразу понял, что нас привели в лифт, ощутив характерное покачивание пола.
Ленку, должно быть, разбудили раньше меня, потому что, когда я продрал глаза, она тут же сообщила:
— Прилетели! На земле стоим.
Больше ни ей, ни мне ничего сказать не дали. Приемы были известные и очень хорошо знакомые: пластырь на рот, мешок на голову, стяжку мешка слегка затянули, только чуть-чуть свободнее, чем требовалось для удушения, и потащили. Судя по всему, запихнули в тот же автофургончик, на котором привезли в самолет. Зажужжали моторчики, открывающие аппарель. Кто-то, хлопнув дверцей, уселся на водительское место и задом подал машину на бетон. Потом, резко вывернув баранку, дал полный газ. Все это я ощущал только по звукам да еще по мотаниям из стороны в сторону при поворотах и торможениях.
Мотались так минут пятнадцать, пока не услышали знакомый клекот вертолетного движка. Лязгнула, открываясь, задняя дверь фургона, пахнуло бензином, меня сцапали сразу двое, ухватив под мышки и за ноги, после чего перетащили из фургона в вертолет и толкнули на сиденье. Где-то сбоку плюхнулась и Ленка — я услышал ее мычание.
Вертолет затарахтел интенсивнее, потянул вверх и довольно круто. Это я понял по тому, что желудок словно бы опустился вниз. Куда еще потащат? Или, может быть, на этот раз все-таки сбросят? Эта веселая мыслишка вопреки логике как-то проскальзывала в сознании, хотя мне казалось, что такой романтик, который, имея возможность прихлопнуть двух мелких людишек еще вчера, повез их хрен знает куда, не характерен для нашего столетия.
На сей раз полет длился не больше десяти минут. После этого тарахтелка плавно пошла на посадку. Когда заметно снизились — это я тоже по внутренним органам определил, — звук двигателя изменился. Появилось что-то вроде эха, рокот отражался не то от гор, не то от каменных стен.
Особо не церемонились и здесь. Не снимая мешков, взяли под руки и выволокли из вертолета на свежий воздух. Потом даже не повели, а потащили куда-то сперва по твердому и шероховатому бетону, потом — по твердому и гладкому мрамору, наконец, — по мягкому ковру. Послышалось гудение, щелчки — нас подтолкнули вперед. Я сразу понял, что нас привели в лифт, ощутив характерное покачивание пола.