Влодавец Леонид. Выход на бис

   Сразу за дверью обнаружился небольшой тамбур, где было четыре двери. Направо была ванная, должно быть, та самая, где Тина меня отогревала, налево
   — туалет. Прямо находился выход в холл, который я тоже успел запомнить. В холл я не выходил, а только высунул нос, потому что там могли быть люди, которым я не хотел бы показаться в голом виде. Но там никого не было.
   Сделав нужное дело в туалете, я зашел в ванную, где обнаружил свою одежду, висевшую на трубе, по которой текла теплая вода. Но одеваться мне почему-то не захотелось. Я только надел трусы и вернулся в комнату, где быстренько юркнул обратно под одеяло. Там было тепло, уютно, и, хотя спать мне уже почти не хотелось, я опять укрылся с головой, но оставил малюсенькую щелочку. Так, на всякий случай, вдруг Тина опять вылезет из-под одеяла? Я чуточку стыдился своего поведения, понимал, что так поступать неприлично, но уж очень это было интересно…
   Конечно, я лежал тихо и старался ровно дышать, изображая спящего.
   А вот мисс Уильяме не прикидывалась спящей. Что-то ей мешало. Она то и дело ворочалась, перекладываясь с одного бока на другой, со спины — на живот. Изредка она тяжело вздыхала, будто у нее что-то болело.
   В комнате было не холодно, но вовсе и не жарко. Поэтому я очень удивился, когда Тина отбросила одеяло с груди, будто ощущала какую-то тропическую духоту.
   — Майк! — позвала она шепотом. — Ты спишь, Майк?
   Я испугался и не ответил. Конечно, если ее сиськи, озаренные красноватым ночником, так и бросаются в глаза, то лучше не отвечать. Если она поймет, что я подсматриваю, то наверняка заругается. Да еще и по роже нахлестать может.
   Она опять тяжело вздохнула и подложила ладони под груди. С какой-то странной полуулыбкой, зажмурившись и откинув голову назад. Тина плавно провела ладонями по своим мячикам снизу вверх, потом сверху вниз, приподняла их сосками вверх, подтянула к лицу и нагнув голову, лизнула языком сперва один, потом другой… Я даже забыл, что надо ровно дышать, и попросту затаил дыхание. А мисс Уильямс в это время уже елозила губами по соскам. И дыхание у нее стало шумным и частым.
   — М-м-м! — зло промычала она, отпуская груди и отшвырнула одеяло с ног, отпихнув его пятками. Теперь она мне была видна вся, совершенно вся. Ее
   ладони снова поползли по грудям, перебрались на живот, Тина несколько раз погладила его, покружила вокруг пупка, а потом, перелегла набок, подогнула колени и просунув руки между ляжек, стала потирать их подушечками пальцев. Должно быть, ей и это надоело, потому что она разъяренно тряхнула головой, отбрасывая волосы, наползшие на лицо.
   Вновь улегшись на спину и подложив под себя подушки, она развела подогнутые колени в стороны. Лицо ее приобрело безумное, странное выражение не то тяжкой муки, не то отчаянного азарта. Обе ее руки спустились вниз, туда, где были курчавые волосики, и стали там не то почесывать, не то шевелить что-то… А потом я увидел, как она засовывает себе туда, в эту мохнатую щелку, аж сразу два указательных пальца и начинает жадно тереть ими нечто спрятанное там, внутри…
   И тут какая-то шерстинка с одеяла попала мне в нос. У меня отчаянно защекотало в ноздре… А-апчхи!
   Тина инстинктивно отдернула руки и свела вместе колени, но закрываться одеялом не стала.
   — Майк… Ты не спишь? Я знаю, что ты не спишь… Ты все видел, да?
   — Н-нет… — пробормотал я, ощущая, как начинают гореть уши.
   — Значит, видел… Ну и пусть…
   — Вам плохо? — конечно, я понимал кое-что, но мне было стыдно произнести что-то другое.
   — Да, — тяжело дыша, прошептала Тина и облизнула губы языком, — мне очень плохо… Но ты можешь мне помочь… Иди ко мне…
   — Мне стыдно… — пролепетал я еле слышно, потому что ощущал жуткий стыд, страх и не верил своим ушам. — Вы совсем без всего…
   — Иди, иди… — еще раз настойчиво позвала мисс Уильямс. — Это ничего. Тут нет никого, кроме нас, тут можно делать все, что хочешь… Ну, скорее!
   Я осторожно вылез и неуверенно сделал несколько шагов от своей кровати к ее. Трусы спереди топорщились, и мне пришлось сложить ладони «лодочкой», чтобы это не было слишком заметно.
   — Ну, ближе, ближе дурачок… — жарко прошелестели ее губы, а у меня аж в висках застучало, и жар пошел по всему телу. Но шаг, который надо было сделать, я все-таки сделал.
   Тина села на край постели, взяла меня за запястья, отвела их в стороны, а потом отпустив одну руку, быстро сдернула с меня трусы и хихикнула каким-то нервным смешком:
   — Не прячься… Ты, оказывается, совсем большой парень! Слова «большой парень» относились, конечно, не ко мне в целом, а только к тому, что было спереди. Этот «парень» едва ли не лопался от возбуждения. Я кое-что о нем уже знал. Например, о том, что может быть, если взять его в хорошие руки. Однако обо всем остальном у меня были только смутные представления.
   — Ну! Что же ты? — нетерпеливо прошипела Тина. — Не знаешь, что делать дальше?
   — Знаю, но плохо… — промямлил я.
   Тина звонко расхохоталась. Я никогда не слышал, чтоб она так смеялась. От этого мне как-то сразу стало ясно, что она не такая уж и взрослая. Просто очень большая девчонка. К тому же озорная и довольно бесстыжая.
   — Ничего, — шепнула Тина, протягивая ко мне свои длинные и ласковые руки,
   — я же твоя учительница. Научу!
   Мне стало невыразимо хорошо и стыдно одновременно, когда Тина плавно провела ладонями по моей спине и притянула меня к себе. При этом ее большущие, гладкие и горячие ноги широко распахнулись. Теперь я стоял между мягкими, возбуждающе-греющими и чуть-чуть дрожащими от нетерпения ляжками. Ночник очень хорошо высвечивал то таинственное, мохнатое, немного влажное, состоящее из каких-то алых и розовых складочек с заметной черной щелочкой посередине… Ничего такого я еще не видел ни на каких картинках.
   Но посмотреть как следует мне не удалось, потому что Тина меня не на просмотр приглашала. Она охватила меня руками и рывком втащила на кровать, одновременно укладываясь вдоль нее.
   — Иди ко мне, рыбка… Поплавай… — по два пальца с обеих сторон уцепились за мою любимую игрушку и спихнули с нее шкурку, которой у меня уже не было бы, родись я не Майклом, а Мухаммедом или, допустим, Моше. А потом -
   этот момент я запомнил на всю жизнь! — к нежной и гладкой кожице пухлого «грибочка» (сразу вспомнилась пещера с таким сталагмитом!) колюче прикоснулись волосики… Тина, наверно, балуясь, легонько потерла «грибок» о липкие, маслянистые складочки, а потом всунула его в мокрое, жаркое, скользкое… Сразу после этого она крепко надавила мне на попу, и от этого «грибочек» въехал совсем глубоко, на всю длину.
   — Как тебе там? — прошептала Тина. — Нравится?
   — Очень… — это было все, что я мог сказать. Потому что ничего более приятного в жизни еще не испытывал. Прежде всего — от того, что пипка попала в то самое место, о котором я только мечтал, тайком рассматривая его устройство в анатомических атласах и на картинках, которые приносили в школу Дэн Мурильо и Дуг Бэрон. Ну, может быть, немного размышлял о том, как это место выглядит, скажем, у Салли Мур или каких-нибудь других девчонок. Правда, когда-то, в самом раннем детстве, я видел, что девочки писают не так, как мальчики. Но с тех пор прошло очень много времени, и то, что я увидел у Тины, было совсем другим.
   Но было и еще одно, очень интересное и просто замечательное место — груди. Впервые я видел их так близко, буквально перед самым носом. И никто не требовал, чтоб я не смотрел на них, на эти большущие коричневые соски, на липкую и поблескивавшую от выступившего пота кожу… Никто не шлепнул меня по рукам и не отвесил оплеуху, когда я, совершенно неожиданно для самого себя, с легким страхом в душе притронулся сперва к одному зыбкому и теплому шарику, а потом к другому. После этого, осмелев, просунул ладони под них и погладил ими нос…
   — Хорошо! Очень хорошо! — поощрила Тина. — Так, как надо, baby!
   Вообще-то мне уже не нравилось, когда меня так называли. Но у Тины это слово прозвучало так, что я понял: будь на моем месте настоящий, здоровенный мужик, она его бы тоже назвала baby.
   Но услышав это слово, я отчего-то решил подыграть. Раз я бэби, то могу пососать титечку. Поскольку я не очень помнил, как это у меня получалось во младенчестве, а молочные зубы у меня уже поменялись, то, наверно, сделал Тине больно. Она легонько дернулась, отчего сидевшая у нее внутри «игрушка» испытала восхитительное, жгучее и нежное трение.
   — Толкайся, толкайся, baby! — жадно прошипела Тина. — Fuck те! Push me! Better! Stronger! Deeply!
   Не знаю, все ли у меня получалось правильно, но, по-моему, Тине было лучше со мной, чем с собственными пальцами. Я очень быстро понял, что надо делать и как надо толкаться, чтобы не выскочить из норки.
   — So! So, baby! Stronger! Так! Сильнее! — взвизгивала Тина уже не тихим шепотом, а во весь голос. То, что слово «fuck» у нее вырывалось чуть ли не через каждую секунду, будоражило меня и приводило в бесстыдный восторг.
   Упершись пятками в простыню, она стала упруго отталкиваться от кровати. Руки ее крепко обвили меня и прижали к влажной и липкой коже. Ляжки время от времени судорожно стискивали мне бока; живот, бедра, попа — все у нее билось и ходило ходуном.
   — Oh, God! — завизжала она, сдавив меня так, что у меня хрустнули бедренные суставы. — А-а-а-а!
   Там, у нее внутри, где все еще бесилась моя пипка, продолжая свое сладкое трение, произошло что-то, о чем я вообще понятия не имел. Нечто горячее, не кипяток, конечно, но очень теплое, плеснуло прямо на шляпку «грибка», и от этого он стал ездить совсем легко, как по маслу.
   Тина чуточку расслабилась, и в то время, как я продолжал ее трахать, какое-то время лежала неподвижно, только гладила меня по спине и ниже да еще по голове и щекам. У меня уже не было никакого страха перед ней. То, что это большое и созревшее тело предоставлено мне в полное распоряжение, заставляло меня испытывать дикий восторг. Да, ради этого стоило переживать все страхи в пещере! Пусть теперь Дэн Мурильо врет с три короба — я в два счета поймаю его на вранье. Потому что у меня все было на самом деле! На самом деле! Да! Да! Да!
   Я разошелся вовсю. Собрав все силы, стал толкаться так бешено, как будто хотел продолбить Тину насквозь. И пипка стала чуять, как в ней загорается огонек, словно в бикфордовом шнуре. Сильнее, сильнее, еще сильнее! И вспыхнуло!
   — Прелестно! — пробормотала Тина, расслабленно целуя меня в щеки, лоб, глаза, потирая груди о мое лицо. — Ты маленький монстр! Я люблю тебя!
   По-моему, мы так и заснули, не расцепившись. Тина только сумела дотянуться до одеяла, лежавшего у задней спинки кровати, и укрыть им наши вспотевшие тела… (Обрыв памяти.) Очнулся я уже на своей кровати, куда меня, наверно, перенесла Тина. Сама она умиротворенно посапывала. Должно быть, тоже утомилась. Но я никакой усталости не чувствовал. Только очень есть хотелось. Поэтому я решил прежде всего поискать здесь, в подземном доме, какую-нибудь еду. Или, если сюда уже пришли здешние служащие, спросить, как выбраться наверх.
   Но для начала я отправился в ванную, где сушилась одежда.
   Одежда просохла, и я не долго думая напялил ее на себя, хотя, конечно, ее, может быть, надо было сперва погладить. Кроссовки тоже высохли, и я втиснул в них ноги.
   Возвращаться в комнату я не стал, мне было интересно осмотреть место, где мы находились. Для этого я вышел в холл. Входную застекленную дверь я узнал сразу. Была еще одна дверь, за которой оказалась маленькая кухня с электроплитой. Я здорово хотел есть и решил, что здешние хозяева не убьют меня, если я стащу из шкафа три крекера. Потом я решил спуститься по лестнице и поглядеть, что делается в туннеле.
   А там ничего не делалось. Свет горел все так же, вполнакала, дверь в воротах склада была заперта, а ключи от нее висели на связке, которую Тина забыла в замочной скважине двери, выводящей в туннель. Я понимал: неизвестно, сколько мы проспали, может, и не так долго, но все-таки мне показалось странным, что к нам сюда никто не заявился. Конечно, не думаю, чтобы кто-то мог подумать, будто мы сюда забредем.
   Когда я вернулся обратно, то из двери жилой комнаты вышла уже одетая Тина. Мне казалось, будто она начнет ругаться из-за того, что я куда-то пошел без спроса, но она улыбнулась и очень заботливо поинтересовалась:
   — Как ты себя чувствуешь?
   — Хорошо, мэм, — ответил я, — только есть хочется.
   — Это прекрасно. Я вчера очень боялась, что ты простудишься, Мне тоже хочется есть. Но мы с тобой находимся в чужом доме, не спросясь хозяев. Поэтому, может быть, не стоит слишком тут распоряжаться.
   — Тут же есть телефон, — сказал я. — Может быть, вы позвоните и скажете, что мы здесь?
   — Телефон не работает. Я пыталась позвонить еще вчера, когда уложила тебя спать. И сегодня пыталась, но ничего не получилось.
   — Интересно, — пробормотал я, — телефон не работает, и никто не приходит его чинить…
   — Ну, я думаю, что нам просто следует подождать. Я ведь не знаю, когда мы пришли сюда и когда легли спать. Может быть, еще слишком рано.
   — Интересно, как там наш класс? — спросил я.
   — Не напоминай мне об этом! — раздраженно отмахнулась мисс Уильяме. — Меня наверняка уволят. Господи, я вела себя как дура! Следила за порядком и сама потерялась… Срам!
   — Да что вы! — В принципе я был с ней согласен, но почему-то не хотел огорчать. — Вы вели себя так храбро, что просто ужас.
   — Если б я тебя послушалась, — призналась Тина, — то мы бы не попали бы сюда вовсе, а мирно провели бы ночь каждый у себя дома. Точнее, наверно, еще спали бы, потому что сейчас по моим часам пять утра. Они водонепроницаемые и не остановились.
   — А вы уверены, что это пять утра, а не пять вечера? — спросил я.
   — Не думаю, — неуверенно произнесла Тина. — В пять вечера тут, наверно, кто-нибудь был бы…
   — Ну, тогда надо подождать еще часа три, не меньше. Это не страшно. Можно считать, что все хорошо кончилось.
   — Я буду считать, что все хорошо кончилось, только тогда, когда передам тебя родителям… Господи! Ведь все произошло из-за какой-то дурацкой сумочки! Когда все кончится, я повешу ее на видном месте, чтоб она напоминала мне, куда ведет упрямство.
   — Да, — сказал я, — это будет классный сувенир!
   — У меня там лежали водительские права, — пояснила Тина. — Жалко было бы их потерять. Восстановить их стоило бы большой волокиты. Слава Богу, что я догадалась запаять их в полиэтилен, а то их размочило бы водой.
   Мы спустились вниз, открыли дверь и вышли в туннель. В ангаре тоже ничего не изменилось — в глубине стоял ящик.
   Мы осмотрели его. Ни гвоздей, ни винтов, ни петель, ни замков на нем не было. Только кольцо на торце, прицепленное к небольшому выступу с дыркой. Мы подняли ящик, ничего внутри не забрякало и даже не зашуршало. Но он был явно не пустой, в нем было верных семьдесят фунтов веса. Кроме того, было непонятно, из чего он сделан. На эбонит этот материал походил только с виду. Но был явно более прочный. Однако это был и не металл, покрашенный черной эмалью, потому что не было металлического звука, когда я пощелкал по нему ногтем.
   Мы донесли ящик до холла.
   — По-моему, — сказала Тина, — оттуда пахнет бензином. Может быть, это гараж? А вот этот ключ на связке, похоже, от зажигания, — прикинула Тина. — Давай сядем на машину. Ведь эта дорога, скорее всего, ведет на свежий воздух. Я думаю, мы сумеем объяснить охранникам на выезде из туннеля, в какую историю влипли.
   Мы опять вернулись в ангар. На связке нашелся и ключ от ворот, и ключ от машины. В боксе стоял «Форд-эскорт» 1967 года. В баке было пять галлонов бензина, и этого, наверно, с избытком хватило бы, чтоб доехать до выезда из этой чертовой горы.
   Мисс Уильямс села за руль, ловко выехала из бокса. Мы сумели отпереть внешние ворота ангара и затем покатили по асфальтированному туннелю.
   Впрочем, проехали мы не более мили. Дорога уперлась в мощную бетонную стену с тяжелыми стальными воротами…
   Пожар Я проснулся почти мгновенно. Меня хлопала по щекам сестра Сусана.
   — Проснитесь! — кричала она. — Ради Бога проснитесь!
   — Что случилось?
   — Вы можете идти? — спросила Сусана вместо ответа.
   — Наверно, — предположил я и, чтобы не быть голословным, свесил ноги с кровати. Только после этого я сообразил, что на мне даже трусов нет и здесь, в натуральной яви, я проснулся не менее голым, чем Майк Атвуд в липовой.
   — Халат! Возьмите халат! — Сусана подала мне нечто махровое, у которого я сумел отыскать рукава и затянуть пояс. Нос отчетливо чуял запах гари. За окном была ночь, но багровые отсветы зарева были хорошо заметны на стеклах.
   — Это пожар? — спросил я.
   Сусана кивнула и сказала:
   — Обопритесь на меня! Я помогу вам сойти вниз. Наверно, я мог бы вполне обойтись без поддержки, ноги меня вполне прилично держали, я думаю, что не только ходить, но и бегать смогли бы, но разве не приятно обнимать наяву очень симпатичную девушку после того, как видел во сне такие соблазнительные вещи, причем глазами еще не шибко сведущего, но очень заинтересованного подростка?
   Больница гудела, как роящийся улей, и суетилась, как разворошенный или, что более точно, — подожженный муравейник. У лифтов сгрудились каталки и кресла с неходячими, толпа тех, кто мог передвигаться самостоятельно, двигалась к лестнице. Тут были всякие типы из разных отделений: топали на костылях и с тросточками перебинтованные пациенты травматологии, прижимая к животам бутылки с резиновыми трубками, ковыляли прооперированные почечники, шаркали ногами сморщенные, как сушеные грибы, престарелые пациенты геронтологии. Кому-то помогали сестры и сиделки, а кто-то шел сам. Мне стало стыдно. Я-то был почти здоровый, а тут доходяг полно.
   — Сусана, я сам дойду, вы лучше вон той старушке помогите.
   — У них свои сестры, — заявил ангел милосердия, — а я отвечаю за вас.
   — Я вполне здоров, я сам могу помочь кому угодно. Поток больных — наверно, около сотни человек — запрудил лестницу, и двигаться по ней можно было только очень медленно. Тот, кто соорудил это семиэтажное здание клиники, явно не рассчитывал, что оно может загореться. Само собой, конечно, что он не знал, наверно, сколько народа будет лечиться в полубесплатной университетской клинике имени местного Николы Угодника.
   Кое-как мы спустились вниз и выбрались из здания. Клиника, как я наконец-то узнал, располагалась на краю просторного тропического парка, окружавшего здание университета. Горело где-то на пятом этаже. Асфальтированная площадка для стоянки автомашин напротив главного входа в клинику была забита людьми и техникой. Полицейские, свирепо покрикивая, требовали от владельцев автомобилей срочно убрать их, чтобы они не мешали пожарным. Врачи, сестры, санитары распихивали тяжелобольных по каретам «скорой помощи», которые развозили их по всяким прочим медучреждениям. Кроме того, врачи и сестры, имевшие собственные автомобили, тоже увозили с собой по три-четыре пациента. Но толпа не убывала, потому что из дверей клиники выходили десятки людей.
   Пожарные уже подогнали уйму машин, раскатали рукава, подвезли раздвижную лестницу и бодро заливали огонь из брандспойтов. Однако если в тот момент, когда я вышел из здания клиники, языки пламени вылетали только из четырех окон, то к тому моменту, как сестра Сусана провела меня через толпу и усадила на складной стульчик рядом со старичками и старушками, полыхало уже восемь.
   Сусана куда-то испарилась. Я размышлял, не удрать ли отсюда, пока вокруг этот бардак. Если б я знал, как пройти в российское консульство или посольство, то, наверно, удрал бы. Даже в одном халате на голое тело. В темноте не очень заметно. Но куда идти, я просто не знал.
   Долго сидеть мне не пришлось. Неподалеку остановилась машина, из которой выскочила сестра Сусана и подбежала ко мне.
   — Сеньор Браун, прошу вас, садитесь сюда!
   В машине было человек пять в больничных халатах, а за рулем какой-то парень в рубашке с короткими рукавами. Я полез в дверь, мне помогли сесть в середину заднего сиденья.
   — Поехали, доктор! — сказал кто-то, сидевший рядом с водителем. Автомобиль тронулся с места и, лавируя среди эвакуированных больных, не спеша покатил к воротам. Там пришлось постоять, пока выезжали другие машины. Оказывается, у ворот располагался регистратор, который о чем-то справлялся у водителей и что-то им выдавал.
   Когда очередь дошла до нашей машины, регистратор спросил:
   — Какое отделение?
   — Общая терапия, — ответил наш врач-водитель, — шесть человек, все — мужчины.
   — Больница «Сан-Хуан Непомусено», получите шесть бланков.
   Врач-водитель взял у регистратора шесть разграфленных листочков и небрежно сунул их в бардачок. Сзади загудели, поторапливая, и наш драндулет выкатился из парка.
   Сначала, минут пять-десять, автомобиль ехал в одной колонне с выехавшими ранее. Дорога была узкая, двухрядная, и пятнадцать машин растянулись в длинную кавалькаду. Похоже, мы должны были сначала совершить путешествие по объездной дороге вокруг университета, а уж затем выбраться на авениду, выводящую в город. Так оно и вышло.
   Окна автомобиля были открыты, встречный поток воздуха, почти не пахнущий бензином, освежал и радовал после больничного эфирно-хлораминового духа. Я уж давно не видел ни настоящего неба, ни звезд, ни деревьев. И запаха океана, который тут был под боком, тоже давненько не нюхал.
   Здесь, как и на Хайди, было свое кольцевое шоссе вокруг острова. Именно на него мы и собирались выехать.
   Зарево от горящей клиники заметно подсвечивало темно-лиловое небо. Машины одна за одной поворачивали на четырехлепестковую развязку, сначала проезжали в туннель, проделанный под высокой насыпью, а потом по спиральному витку выкатывали наверх и устремлялись по шикарной, ярко освещенной шестирядке в направлении городских огней, видневшихся километрах в двух-трех от университета. Надо думать, это был деловой центр здешней столицы Сьюдад-Гран-Кальмаро. По бокам сквозь густую растительность просвечивали ярко освещенные виллы, поблескивали подсвеченные цветными прожекторами фонтаны и бассейны с плещущимися купальщиками, мерцали гирлянды разноцветных лампочек и фонариков. До нас долетали звуки музыки, хохот, веселые выкрики, хлопки петард и даже открываемых бутылок с шампанским. Буржуазия продолжала разлагаться.
   Меня ничуть не удивило, что три машины перестроились в правый ряд и свернули направо на следующей развязке. Потом еще пара штук вывернула по лепестку на узкое шоссе, уводившее куда-то влево. Ясно было, что клиника «Сент-Николас» распихивала своих больных куда попало.
   В Сьюдад-Гран-Кальмаро, точнее, в ту его часть, которая была похожа на город, въехало всего пять машин, остальные рассредоточились.
   По сравнению с Сан-Исидро здесь было меньше претензий и больше уюта. Небоскребов было мало, всего три или четыре башни светили в ночном небе красными маячками. Рекламами глаза особо не слепили, только в самом центре, который мы объехали по эстакаде. Ехали спокойно, держали меньше шестидесяти в час. «Скорой» в нашей колонне не было, но я думаю, если бы и была, мигалку включать она не стала бы. Судя по всему, больные, ехавшие в больницу «Сан-Хуан Непомусено», не нуждались в срочной госпитализации. Во всяком случае, те, что сидели в одной машине со мной, не производили впечатления умирающих.
   Наша машина замыкала пятерку. Те, что шли впереди, дружно стали поворачивать направо, а наша, однако, продолжала двигаться прямо. Мы выкатили на площадь с круговым движением, описали полукруг и свернули на пустынную, довольно узкую улицу, спускавшуюся под гору.
   Пожалуй, именно тут я в первый раз подумал, что мне не очень нравится это путешествие, и у меня появились кое-какие сомнения. Во время прошлого пребывания на Гран-Кальмаро я даже на берег не сходил и, кроме виллы Куперов, — да и то с борта яхты! — так ничего и не посмотрел. Поэтому я и понятия не имел, где находится больница, в которую нас решили перевезти из клиники «Сан-Николас», и уж тем более не догадывался, по какому маршруту туда надо ехать.
   С улицы, на которой нам не попалось ни одной встречной машины, автомобиль свернул на другую, сплошь застроенную мелкими, не первой свежести домишками. От этих домишек потянуло чем-то очень знакомым, хотя и не шибко приятным. Нищетой потянуло.
   Потом домишки кончились, мелькнули ворота с эмблемой «Кока-колы», бетонный забор, исписанный неприличными словами типа: «Patria o'muerte!» или «Viva Fidel!» За забором в ночи проглядывали контуры каких-то производственных помещений. Из ворот выехал мотороллер с открытым кузовом, заполненным упаковками с красными банками. Похоже, это была фабрика по производству символа американского империализма.
   Но вот рекламный щит, прикрепленный к забору, меня очень сильно расстроил. Под аршинными буквами «COCA-COLA» на нем имелась скромная, но очень неприятная надпись:"G & К. Official distributor for Grand-Calmaro».
   He то чтобы я ожидал, будто вот-вот из-за ближайшего угла выйдет призрак убиенного мной мистера Дэрка или утопленного у острова Сан-Фернандо мистера Хорсфилда. Хотя скажем прямо, чем дальше мы углублялись в эту гран-кальмарскую промзону, тем больше у меня появлялось подозрений, что тут водятся привидения. Какой-то не то накурившийся, не то наколовшийся тип неопределенной расы проорал вслед нашей машине бессвязную абракадабру, после чего выпал в осадок, должно быть, его кайф поймал. В темноте и черт мог привидеться.
   Пронзая ночь дальним светом, машина свернула в совершенно темный и очень узкий проулок между двумя бетонными заборами с колючей проволокой поверху, ограждавшими не то склады, не то мастерские. Проехав по этому проулку метров сто, автомобиль остановился.