«Да ведь это Карай! – подумал я. – Но где же его хозяин?!» И тут я увидел, что в стороне, на траве, лежит какой-то человек, укрывшись с головой ватной телогрейкой. Вот он где, черноглазый милиционер, хозяин Карая! Набегался, устал и спит теперь, а Карай за него отдувайся.
– Эй, что вы делаете! – крикнул я, подходя ближе.
Увидев меня и приняв еще за одного врага, пес непримиримо залаял, заскулил, вытянув морду в сторону своего беззаботного хозяина. Но тот даже не шевельнулся под ватной телогрейкой.
Парень в клетчатой рубахе встретил меня веселой улыбкой.
– Не шуми, – дружелюбно приказал он, – тут наш дружок спит, не мешай ему. Мы над ним подшутим.
– Какие ж это шутки – дразнить собаку?
– Да вот шутим, как умеем. – И он снова взял палку.
Пес рычал. Он зорко глядел на врагов. Подняв верхнюю губу, показывал страшные клыки. Один из парней быстро продвинул палку вперед, другой в это время затопал ногами. Карай, ощетинившись, рванулся на всю длину своей цепи. Казалось, он забыл про вещи, которые должен был охранять.
– Ох! – Парень взмахнул рукой.
Теперь Карай налетел на второго своего врага – и как раз вовремя: схватил палку и вмиг перегрыз ее пополам.
– Вот черт! – сказал парень в клетчатой рубахе и, подняв с земли пиджак, накинул его на плечо.
– Оставьте в покое эту собаку! – потребовал я.
– Да уж и так оставляем…
Карай внимательно смотрел на нас и время от времени трогал лапой бумажник – будто хотел убедиться, что выполнил свой долг.
– Мы уходим, – проговорил один из нападавших, неизвестно к кому обращаясь. – Пусть с этой собачкой кто-нибудь другой поиграет. К ней с пулеметом надо подступать.
И они пошли к аэродрому, посмеиваясь и переговариваясь.
Милиционер все еще спал под телогрейкой. Теперь я остался один с глазу на глаз с собакой. Наконец я смог как следует ее рассмотреть. Красавец зверь! Шерсть густая, чистая, блестящая; глаза овальные, черные, небольшие, но удивительно сторожкие, лапы – толщиной каждая в мужскую руку; посадка головы горделивая; спина широкая, как гладильная доска.
Карай проводил взглядом своих врагов, деланно зевнул и улегся на траву, положив острую морду на вытянутые лапы. Меня он, видимо, разгадал: я не представлял серьезной опасности.
– Ты собачка хорошая, – сказал я ему, – но хозяин у тебя неважный. В этом смысле тебе не повезло.
– Чем это не угодил вам его хозяин? – послышался вдруг насмешливый голос из-под телогрейки.
Ага, проснулся милиционер.
– Что ж вы бросаете свою собаку на произвол судьбы?
– И не думал бросать. Ложное обвинение.
– Как же ложное, когда я собственными глазами видел: тут двое каких-то пытались вас обокрасть!
– Да это знакомые ребята с аэродрома.
– Рассказывайте! Зачем же они хотели стянуть ваш бумажник?
– А я сам попросил, чтоб они это сделали. Ну где вы видели, чтобы человек, ложась спать, выставлял наружу ценные вещи?
Конечно, я не мог поверить ему. Заснул человек, попал в дурацкое положение, а теперь выдумывает всякие небылицы, чтобы оправдаться.
– Вы лучше скажите: нашли вы того, кого искали в горах?
Телогрейка отлетела в сторону. Человек поднялся, потянулся и хитровато посмотрел на меня серыми выпуклыми глазами. В ту же секунду я узнал его. Передо мной был Андрей.
– Кого я искал? – весело переспросил он. – Это как будто меня искали. И, как видите, нашли. Такой пес да чтоб не нашел!
Он приблизился к Караю. Тот завизжал, бросился к нему и положил на плечи передние лапы, пытаясь лизнуть в нос. Андрей отстранился.
Теперь он выглядел совсем иначе, чем при нашей встрече в горах. Вместо брезентовой куртки на нем была красная футболка с короткими рукавами. Чисто выбритое лицо словно еще больше помолодело. Он определенно наслаждался моим замешательством. Вероятно, весь мой вид свидетельствовал о крайней растерянности, потому что Андрей, взглянув на меня, засмеялся.
– Впору пришлись вам мои ботиночки? – лукаво спросил он.
Я все еще ничего не понимал. Собака его преследовала, теперь ласкается к нему. Если его поймали, то почему выпустили?
– Кто вы такой?
– До сих пор не угадываете? – с сожалением спросил Андрей. – Ну, вы сопоставьте факты. Вот один факт – собачку дрессирую. На ваших глазах знакомые ребята хотели у Карая отнять бумажник. Потом другой факт: я ушел в горы, а приятель, милиционер из здешнего отделения – вы его видели, – отправился с Караем спустя несколько часов, чтобы разыскать меня по следу. – Он чуть смущенно почесал затылок. – По правде говоря, не очень рекомендуется пускать молодую собаку по своему следу. Да мне хотелось узнать – найдет меня Карай в такой сложной обстановке или не найдет…
– Так кому же, в конце концов, принадлежит Карай?
– Карай – он мой пес, вернее сказать – доверен мне государством. Мы с ним находимся тут в командировке. А тот милиционер, который его вел в горах, – он одно время, еще когда жил в Ереване, в очередь со мной работал с этой собакой. Карай его хорошо знает. Ну, теперь делайте выводы.
– Вы собаковод?
Андрей гулко похлопал Карая по боку и отвязал цепь.
– Моя профессия называется иначе: проводник служебно-розыскной собаки, «проводник С. Р. С.», как пишут в ведомости на выдачу зарплаты. – Он взял Карая за короткий поводок, скомандовал: – Рядом!.. Пойдемте, – сказал он мне, – наш самолет вывели на беговую дорожку.
И мы, приглядываясь друг к другу, пошли к самолету.
ИСПЫТАНИЕ
– Эй, что вы делаете! – крикнул я, подходя ближе.
Увидев меня и приняв еще за одного врага, пес непримиримо залаял, заскулил, вытянув морду в сторону своего беззаботного хозяина. Но тот даже не шевельнулся под ватной телогрейкой.
Парень в клетчатой рубахе встретил меня веселой улыбкой.
– Не шуми, – дружелюбно приказал он, – тут наш дружок спит, не мешай ему. Мы над ним подшутим.
– Какие ж это шутки – дразнить собаку?
– Да вот шутим, как умеем. – И он снова взял палку.
Пес рычал. Он зорко глядел на врагов. Подняв верхнюю губу, показывал страшные клыки. Один из парней быстро продвинул палку вперед, другой в это время затопал ногами. Карай, ощетинившись, рванулся на всю длину своей цепи. Казалось, он забыл про вещи, которые должен был охранять.
– Ох! – Парень взмахнул рукой.
Теперь Карай налетел на второго своего врага – и как раз вовремя: схватил палку и вмиг перегрыз ее пополам.
– Вот черт! – сказал парень в клетчатой рубахе и, подняв с земли пиджак, накинул его на плечо.
– Оставьте в покое эту собаку! – потребовал я.
– Да уж и так оставляем…
Карай внимательно смотрел на нас и время от времени трогал лапой бумажник – будто хотел убедиться, что выполнил свой долг.
– Мы уходим, – проговорил один из нападавших, неизвестно к кому обращаясь. – Пусть с этой собачкой кто-нибудь другой поиграет. К ней с пулеметом надо подступать.
И они пошли к аэродрому, посмеиваясь и переговариваясь.
Милиционер все еще спал под телогрейкой. Теперь я остался один с глазу на глаз с собакой. Наконец я смог как следует ее рассмотреть. Красавец зверь! Шерсть густая, чистая, блестящая; глаза овальные, черные, небольшие, но удивительно сторожкие, лапы – толщиной каждая в мужскую руку; посадка головы горделивая; спина широкая, как гладильная доска.
Карай проводил взглядом своих врагов, деланно зевнул и улегся на траву, положив острую морду на вытянутые лапы. Меня он, видимо, разгадал: я не представлял серьезной опасности.
– Ты собачка хорошая, – сказал я ему, – но хозяин у тебя неважный. В этом смысле тебе не повезло.
– Чем это не угодил вам его хозяин? – послышался вдруг насмешливый голос из-под телогрейки.
Ага, проснулся милиционер.
– Что ж вы бросаете свою собаку на произвол судьбы?
– И не думал бросать. Ложное обвинение.
– Как же ложное, когда я собственными глазами видел: тут двое каких-то пытались вас обокрасть!
– Да это знакомые ребята с аэродрома.
– Рассказывайте! Зачем же они хотели стянуть ваш бумажник?
– А я сам попросил, чтоб они это сделали. Ну где вы видели, чтобы человек, ложась спать, выставлял наружу ценные вещи?
Конечно, я не мог поверить ему. Заснул человек, попал в дурацкое положение, а теперь выдумывает всякие небылицы, чтобы оправдаться.
– Вы лучше скажите: нашли вы того, кого искали в горах?
Телогрейка отлетела в сторону. Человек поднялся, потянулся и хитровато посмотрел на меня серыми выпуклыми глазами. В ту же секунду я узнал его. Передо мной был Андрей.
– Кого я искал? – весело переспросил он. – Это как будто меня искали. И, как видите, нашли. Такой пес да чтоб не нашел!
Он приблизился к Караю. Тот завизжал, бросился к нему и положил на плечи передние лапы, пытаясь лизнуть в нос. Андрей отстранился.
Теперь он выглядел совсем иначе, чем при нашей встрече в горах. Вместо брезентовой куртки на нем была красная футболка с короткими рукавами. Чисто выбритое лицо словно еще больше помолодело. Он определенно наслаждался моим замешательством. Вероятно, весь мой вид свидетельствовал о крайней растерянности, потому что Андрей, взглянув на меня, засмеялся.
– Впору пришлись вам мои ботиночки? – лукаво спросил он.
Я все еще ничего не понимал. Собака его преследовала, теперь ласкается к нему. Если его поймали, то почему выпустили?
– Кто вы такой?
– До сих пор не угадываете? – с сожалением спросил Андрей. – Ну, вы сопоставьте факты. Вот один факт – собачку дрессирую. На ваших глазах знакомые ребята хотели у Карая отнять бумажник. Потом другой факт: я ушел в горы, а приятель, милиционер из здешнего отделения – вы его видели, – отправился с Караем спустя несколько часов, чтобы разыскать меня по следу. – Он чуть смущенно почесал затылок. – По правде говоря, не очень рекомендуется пускать молодую собаку по своему следу. Да мне хотелось узнать – найдет меня Карай в такой сложной обстановке или не найдет…
– Так кому же, в конце концов, принадлежит Карай?
– Карай – он мой пес, вернее сказать – доверен мне государством. Мы с ним находимся тут в командировке. А тот милиционер, который его вел в горах, – он одно время, еще когда жил в Ереване, в очередь со мной работал с этой собакой. Карай его хорошо знает. Ну, теперь делайте выводы.
– Вы собаковод?
Андрей гулко похлопал Карая по боку и отвязал цепь.
– Моя профессия называется иначе: проводник служебно-розыскной собаки, «проводник С. Р. С.», как пишут в ведомости на выдачу зарплаты. – Он взял Карая за короткий поводок, скомандовал: – Рядом!.. Пойдемте, – сказал он мне, – наш самолет вывели на беговую дорожку.
И мы, приглядываясь друг к другу, пошли к самолету.
ИСПЫТАНИЕ
В этот воскресный день я собирался с утра поехать на высокогорное озеро Севан. На побережье было много интересного для журналиста. Под землей, на большой глубине, работали агрегаты Озерной гидроэлектростанции – первой ступени севанского каскада. Рыбные заводы выращивали в искусственных условиях молодь форели и выпускали в водную глубь миллионы мальков. А посредине озера на куполообразном острове, похожем на погруженный в воду футбольный мяч, открылись этим летом новые дома отдыха, и сюда приехали на лето люди со всех концов страны, даже с Дальнего Востока.
Но я не успел выйти из дому вовремя. Ко мне пришел Андрей. Он был в белом выходном костюме, свежевыбритый и усталый. Походил по комнате, неловко переставляя ноги в новых коричневых туфлях, потрогал книги на этажерке.
– Надо сделать одно дело, – сказал он строго и сжал в воздухе кулак.
Мы с Андреем в последнее время очень подружились. Как-то встретились в публичной библиотеке; вечер у обоих был свободный – вместе пошли в кино. Затем, уже заранее сговорившись, ловили форель на реке Зангу. Участвовали в городском шахматном турнире, где, впрочем, ни одному из нас не удалось занять призовое место. А совместные неудачи, как известно, тоже сближают людей.
– Что случилось? – спросил я.
– Понимаешь, Костя, я чувствую, что в моих руках серьезная ценность: Карай! Такой собаки никогда прежде в нашем питомнике и не бывало. Может, ты мне не веришь?
– Нет, верю, верю! – горячо отозвался я. И правда, я верил, что Карай – необыкновенная собака, с большим будущим.
– Но сегодня ночью Карай провалился.
– Карай? Ты выдумываешь!
Андрей усмехнулся. Многое должна была сказать мне его усмешка.
– Я всю ночь не спал, – сообщил он.
– Ты расстроился?
Нет, он не расстроился. Он устал. В питомнике проводились испытания. Привезли собак из всех районов. А недели две назад доставили нового пса, по кличке «Маузер». Странная кличка, но она должна обозначать, что собака действует так же точно, безошибочно, как пистолет этой системы. Маузера отдали Геворку.
– Геворку? – переспросил я. – Почему не тебе? Разве это справедливо?
Андрей внимательно посмотрел на меня, как бы удивляясь, что я не понимаю таких простых вещей.
– Во-первых, – терпеливо сказал он; – я Карая менять не собираюсь, хотя бы мне давали взамен него другую собаку из чистого золота. Во-вторых, – тут он поднял кверху палец, – это сделано по личному распоряжению капитана Миансарова.
В питомнике я еще не бывал ни разу, но имя капитана Миансарова знал хорошо. Капитан был там начальником. Андрей считал его самым справедливым человеком на свете. Так что, если новая собака отдана Геворку капитаном Миансаровым, – значит, говорить больше не о чем!
– Что ж, – заметил Андрей, – у Геворка есть чему поучиться!
О Геворке я слышал очень много всякого. Сейчас он являлся непосредственным начальником Андрея и свою новую собаку также решил проверить в испытаниях, на которых провалился Карай.
Испытания были трудные и проводились по обширной программе. Карай и Маузер шли вровень до самого последнего этапа. В заключение определялась чистота работы собаки по следу. Пятнадцать человек – среди них был и Андрей, он шел впереди – отправились в лес; двигались гуськом: идущий сзади должен был точь-в-точь наступать на след шагающего впереди. Таким образом, след Андрея был затоптан четырнадцатью парами других ног. У самого леса Андрей и с ним еще семь человек свернули влево и точно так же, как ранее – след в след, – углубились в заросли деревьев. Остальные семеро продолжали путь в противоположном направлении. Обе группы тщательно спрятались. Затем выпустили Карая. Ну-ка, пес, найди хозяина!
Карай быстро разыскал начало следа и, уткнув нос в землю, пошел виражами к лесу. Но, когда след раздвоился, он заскулил и сел. Кто знает, что с ним произошло, но он не нашел хозяина. А новая собака хорошо почуяла след Геворка и обнаружила кустарник, где он спрятался. И она взяла на испытаниях первое место, а Карай – только второе…
– Ну, второе! Это же не значит, что Карай провалился.
– Может быть, Карай не виноват, – смущенно проговорил Андрей, – а все это моя вина. Я иду, например, с ним на поиск, и он находит. А может, у него не отработана точность и он чует лишь общее направление? Я ведь не всегда имею возможность его контролировать. Возможно, преступник два часа стоит в каком-нибудь парадном, а потом идет дальше, но Карай даже не забежит в это парадное, а прямо тянет по следу, как будто след не прерывался. И тем самым он не дает мне полной картины. Все может быть!
Андрей пошел в ванную, открыл кран, вылил себе на голову ведра два воды, вернулся и сказал, отфыркиваясь:
– Удивительная все же эта новая собака!
– Хорошая?
– Этого я не знаю. Могу только повторить, что удивительная. Правда, люди утверждают, что она в таких делах давно натренирована. А Карай – он что? – молодняк! Но этот Карай еще себя покажет!
Он вытерся мохнатым полотенцем и сказал, как будто мы обо всем уже условились:
– Ну, собирайся, Костя!
– Куда? Я на Севан хочу съездить.
– Пойдем, я познакомлю тебя с Геворком. И, может быть, ты даже увидишь эту новую собаку…
Устоять перед таким искушением я не смог. Питомник помещался далеко за городом. Сквозь ограду чугунного литья, увитую плющом, были видны различные сооружения, напоминающие спортивную площадку. Среди деревьев стояла лестница со спуском на обе стороны; в аллее я увидел бум – толстое бревно, установленное на распорах в полутора метрах от земли.
Собак в питомнике содержали в вольерах с дверцами из проволочных переплетений. Собаки лаяли, били лапами по сетке. Мы быстро прошли мимо них. Чисто выметенная дорожка привела нас на круглую площадку.
Андрей схватил меня за руку:
– Смотри!
Перед барьером с вкладными досками – высоту можно было увеличивать или уменьшать по желанию – спиной к нам стоял человек. Мне бросилось в глаза, что у него очень широкие плечи. Крепкая, дочерна загорелая шея подпирала плоский, аккуратно подстриженный затылок.
– Это Геворк, – шепнул мне Андрей.
В трех шагах от барьера в безразличной позе сидела черная собака. Человек молча вытянул руку, собака поднялась и без видимых усилий, без разбега, перемахнула через двухметровый барьер, только на секунду зацепившись когтями передних лап за край верхней доски.
– Видел? – шепотом спросил Андрей. – Вот это легкость!
Собака обогнула барьер и вернулась к дрессировщику. Да, она была побольше Карая. Каждый любитель-собаковод с первого взгляда почувствовал бы в ней породу. Пушистый черный хвост спускался чуть ниже скакательного сустава, грудь была могучая, широкая, движения лениво-вкрадчивые. Но морда меня несколько разочаровала: при очень маленьких глазках она казалась слишком уж заостренной, вытянутой и отличалась тем особенным лисье-шакальим выражением, которое иногда встречается у овчарок и бывает тем отчетливее, чем меньше люди с ними занимаются. Карай безусловно красивее!
– Говоришь! – пожал плечами Андрей, выслушав мою оценку. – Говорить все можно.
Но я видел, что он доволен и готов слушать похвалу своему Караю без конца. А мне хотелось хвалить Карая. И я повторил:
– Карай куда красивее!
– Ладно, будет тебе, ценитель! – проворчал Андрей.
Мы пошли к барьеру.
Собака не обратила внимания на наше появление. Она угрюмо смотрела своими маленькими глазками то на барьер, то на руку хозяина. Для нее во всем свете сейчас только и существовали эти две вещи: рука хозяина, которая должна была подать сигнал к прыжку, и барьер, который предстояло перепрыгнуть.
Геворк обернулся нам навстречу – невысокий, но очень плотный человек; такие часто бывают силачами. Вьющиеся черные волосы стояли надо лбом стеной. У него были удивительные глаза. Такие глаза иногда рисуют куклам: в полукружиях мохнатых густо-черных бровей и ресниц на широком лазурном поле сидели черные лакированные пуговки.
При первом знакомстве всегда хочется сказать человеку что-то приятное. И я, покривив душой, сказал:
– Замечательная у вас собака! И рослая какая!
– А по мне, пусть будет хоть на воробья похожа, абы нюхать умела, – презрительно проговорил Геворк. – Ну, эта, правда, нюхает подходяще.
Он толкнул собаку сапогом и небрежно бросил:
– Барьер!
И опять собака легко прыгнула через двухметровый барьер и медленно вернулась на место.
– Послушная! – восхитился я. – Вернулась и сразу села!
– У нее сзади есть местечко, называется «круп». Будете хорошо нажимать на круп – всегда увидите послушание, – снисходительно разъяснил Геворк. – У них же разума нет, а только одни рефлексы, как доказывается наукой.
Он снова движением руки послал собаку взять барьер. Затем кинул на пригорок палку, утолщенную с обоих концов, и громко скомандовал:
– Маузер, апорт!
Собака устремилась за палкой. Она бежала быстро, хорошей машистой рысью, но делала это, как, впрочем, и все другое, без огонька. Послушно, но без внутреннего желания, без интереса. Геворк выбросил правую руку вперед выше уровня плеча, и, повинуясь этому жесту, собака уселась на пригорке, шагах в тридцати от нас, все еще держа в зубах палку.
– Маузер, брось!
Собака разжала зубы, палка покатилась с пригорка вниз.
– Великолепно! – сказал я, и на этот раз совершенно искренне.
Геворк мимолетно взглянул на меня и снова повернулся к собаке.
– Маузер! – грозно позвал он и указал пальцем на меня. – Фас!
Команда «фас» означает «возьми». На эту команду служебная собака должна реагировать без промедления. Черное чудовище с устрашающим рычанием понеслось прямо на меня.
– Что вы делаете! – закричал я, отступая к барьеру.
Андрей нахмурился и со словами:
– Геворк, оставь это дело, – шагнул ко мне и стал рядом.
Геворк усмехнулся.
Черная собака приближалась огромными прыжками. Ударит с ходу передними лапами в грудь – любого собьет с ног.
– Только не беги, – прошептал Андрей, удерживая меня на месте своей крепкой рукой.
– Маузер, сидеть! – приказал Геворк.
И в ту же минуту собака остановилась, притормозив задними лапами. Она почти что ткнулась мордой мне в грудь и сразу отвернулась. Я не увидел в ее глазах ни злости, ни ненависти. Она выполняла приказ – и только! Приказ изменился, и весь ее интерес ко мне тотчас пропал. Медлительный зевок раздвинул огромные челюсти, а затем они со стуком сомкнулись, хлопнув, как крышка вместительного чемодана.
– А вы все же испугались, – насмешливо сказал Геворк. – Неужели я такой уж глупый, что стану на людей натравливать! Это было испытание дисциплины для Маузера.
Я все еще не мог прийти в себя и пробормотал что-то невразумительное: дисциплину, мол, испытывайте как-нибудь иначе… Геворк не дослушал меня:
– Маузер, место!
Черная собака неторопливо пошла в свой вольер, угрюмо улеглась на подстилку из соломы.
Теперь Андрей выпустил на выгул Карая. Пес давно уже учуял присутствие своего хозяина, возбужденно лаял и нетерпеливо бил рыжей лапой по проволоке. Когда Андрей стал отворять дверцу, пес протиснулся в узкое отверстие, обдирая бока.
– Подожди, открою, – ворчал Андрей.
Но Карай, заложив уши на затылок, уже носился около вольера взад и вперед, посматривая на хозяина озорным золотистым глазом. Вдруг он прыгнул – прямо-таки взвился в воздухе – и лизнул Андрея от подбородка к носу, оставив на лице мокрый след.
– Заиграл, заиграл, дурень, – счастливым голосом проговорил Андрей, утираясь рукавом белой рубахи.
Геворк сказал осуждающе:
– Вот тут бы и стегануть его как следует!
Между тем Карай подхватил молодое деревце с ветками и листьями, видимо недавно срубленное, и потащил его в зубах. Он то подкидывал деревце кверху, то волочил по земле.
– Молод еще! – Андрей явно любовался им.
– Молод-то он, конечно, молод, – возразил Геворк, – но, во всяком случае, глуп… Барьер! – крикнул он.
Служебная собака не имеет права выполнять распоряжения посторонних. Карай бросил деревце и насторожился.
– Реагирует, – пренебрежительно сказал Геворк. – Маузер, тот никакого бы внимания не обратил.
Андрей чуть слышно, почти шепотом, приказал:
– Карай, барьер!
И, хотя мы стояли тесной группой, пес тотчас различил голос хозяина и помчался со всех ног к барьерному щиту. Он легко оттолкнулся от земли задними лапами, взлетел на воздух, мигом очутился по другую сторону щита и весело подбежал к Андрею, всем своим видом как бы говоря: «Ну, что еще надо сделать? Я готов!»
Андрей повел его обратно к вольеру, повторяя:
– Место! Место!
Пес шел нехотя и скулил.
Геворк стоял, широко расставив ноги, и смотрел им вслед.
– Слаба, слабовата дисциплина!
– Может, вы и правы, – заметил я, – но все же, какой чудесный пес, согласитесь!
– А чем именно чудесный?
– Ну, красавец, умница, преданный!
– Красота в нашем деле роли не играет; преданность – это ерунда; нужно послушание, а не преданность; а насчет ума – так это даже смешно слышать от культурного человека.
Андрей вернулся к нам очень возбужденный и вместе с тем какой-то сияющий.
– На капитана Миансарова наскочил, – зашептал он. – Иду и, как на грех, разговариваю с Караем, а капитан навстречу. «Очеловечиваете собачку, лейтенант Витюгин!» И начал, как по книге: «Разговор с собакой затрудняет, чтоб вы знали, выработку условных рефлексов. Звуки команды у вас смешиваются с лишними словами. А лишние слова, к вашему сведению, вызывают ориентировочную реакцию, собака как бы спрашивает: «Что такое?» – и тормозит выполнение приказа. Ясно вам? Чтоб этого больше не было!» Я проглотил замечание и молчу. Он осмотрел Карая. «Добрый пес, – говорит. – Ты не переживай, Витюгин, что на испытаниях он взял второе место. Дай срок, этот пес самого Маузера обставит!»
– Интересно! – Геворк блеснул своими лакированными глазами. – А мне говорит: «Твой Маузер не только в нашем питомнике, он и в Москве всегда будет первым».
– Ну и что? – Андрей взял Геворка за руку. – Маузер замечательный в работе, что и говорить! Но и то, что капитан Миансаров высоко оценил Карая, – это тоже чего-нибудь стоит. У нашего капитана ласкового слова, как у зимы солнышка, не скоро допросишься.
– Ладно, – сказал Геворк, – пусть так и будет. Капитан хитрый, знает, кому что говорить… – Он повел на меня глазами-пуговками. – Ты объяснил уже товарищу про наши планы?
– Нет. – Андрей вдруг взял меня за плечо. – Слушай, Костя, помоги нам по дружбе, помоги проконтролировать Карая! Геворк побудет в твоей квартире, потопчет там, потом вы вместе выйдете, и ты посмотришь, как Геворк проложит след, затем вернешься к себе. Ты не будешь знать, где Геворк спрячется. Ближе к вечеру я приду к тебе с Караем. Из твоей квартиры мы пойдем на поиск Геворка – ну, будто он преступник, который обобрал твою квартиру. И ты будешь мне говорить, какие ошибки и в каком месте делает мой Карай. Согласись, друг! – попросил он горячо.
Я согласился.
Геворк пробыл у меня недолго, выпил пива и после этого стал называть меня на «ты».
– Вот видишь, – сказал он, – как это плохо, когда человек чересчур предан своему делу. Воскресенье, все люди отдыхают, а у бедного Геворка опять одна думка: дело поднять, свой богатый опыт другим передать…
И он стал мне рассказывать, какой у него большой опыт. Его приглашает иногда для консультации сам полковник. В министерстве очень видные люди уважительно называют его: «Товарищ офицер, Геворк Айрапетович!» Он дважды повторил, что является прямым начальником Андрея и мог бы более строго к нему относиться. Ну, да уж ладно!
– А что, разве Андрей плохой работник? – спросил я.
– Работник хороший, но только фантазии много.
Перед уходом Геворк деятельно потоптал мой ковер.
– Для Маузера, – объяснил он, – достаточно было бы просто войти и тут же выйти, а для Карая надо посильнее след оставить…
Он потрогал еще мое одеяло, какие-то вещи на этажерке, и мы вышли на улицу. Как заранее было условлено, он зашагал по одной стороне, а я – по другой, стараясь запомнить все до мельчайших подробностей: по какому краю тротуара Геворк идет, где останавливается. Вот он прислонился к стене дома и зашаркал ногой по асфальту, оставляя метку. Какая-то женщина испуганно бросилась в сторону, приняв его за пьяного.
– Наблюдай, присматривайся! – крикнул он мне и завернул в парадный вход большого дома.
Там он пробыл недолго и, появившись на улице, опять приказал мне: «Запоминай!» На углу в киоске у старика продавца в барашковой папахе он купил пачку папирос. После этого вошел в сквер, побродил по его аллеям и направился за город – на пустырь. Я все время следовал за ним и делал отметки в блокноте.
– На свою память, значит, не надеешься! – осуждающе проговорил Геворк.
Он дошел до края пустыря и повернул обратно, под острым углом. Тут он сказал мне с некоторой долей злорадства:
– Посмотрим, как этот ваш превосходный Карай будет прорабатывать острые углы!
Мне уже было известно от Андрея, что работа по следу на острых углах для молодой собаки всегда затруднительна. Собака горячится, не доходит до конца угла и срезает его – она чувствует более сильный запах с ближайшей линии следа. Обычно от собаки не требуют полной и детальной проработки острых углов. Но проводники знают: высший шик состоит в том, чтобы ищейка все же дошла до конца следа – до вершины острого угла – и только после этого точно показала изменившуюся линию.
– Маузер классно показывает острый угол, – не преминул сообщить Геворк, – словно тушью на бумаге вычерчивает!
Мы вернулись в город по другой улице. Тут Геворк отпустил меня. Оказывается, я не должен был знать, куда он пойдет дальше, а то вдруг скажу Андрею и испорчу все дело.
Я вернулся домой, полез под холодный душ и лег спать. Пропала моя чудесная поездка на Севан!
Под вечер пришел Андрей. Карая он держал на коротком поводке. Пес вел себя совсем иначе, чем днем. Его привели работать, и он знал это. Не осталось и следа прежней оживленности – он был подтянут, напряжен и зол.
Меня он как будто даже и не заметил, хотя, по моим представлениям, он пришел ко мне в гости. Желая улучшить или хотя бы закрепить наши былые отношения, я льстиво назвал его «собаченькой» и положил перед его мокрым черным носом горбушку копченой колбасы. Я сам с удовольствием съел бы эту горбушку. Пес с презрением отвернулся.
– Трудно будет, – вздохнул Андрей, – ведь солнце, жара. На асфальте запахи долго не держатся… – Он озабоченно показал Караю на ковер под ногами, все еще, оказывается, хранивший следы Геворка, и сухо приказал: – Карай! След!
Карай потянул носом. Шерсть на загривке стала приподниматься – верный признак большого возбуждения. Он с шумом вбирал в себя запахи, будто хотел вместе с ними втянуть в себя и весь мой ковер. Андрей наклонился к нему:
– Найдем, Карай?
Пес гулко пролаял два раза.
– Это я его приучил, – сказал Андрей. – Мы с ним всегда так начинаем работу, хотя меня и поругивают за это, говорят – «лишнее». – Он махнул рукой, предлагая мне отойти в сторону, и распорядился: – Открой дверь!
Тут он отстегнул короткий поводок и заменил его длинным, пятнадцатиметровым тесьмяным шнуром, свободный конец которого намотал на левую руку. Служебная собака всегда должна идти с левой стороны от своего хозяина.
Карай рванулся в открытую дверь и помчался вниз по лестнице, увлекая за собой Андрея. Я захлопнул дверь и побежал их догонять. Когда я. выскочил из парадного, они уже перебегали улицу. Поводок был отпущен на половину своей длины. Карай сильно тянул, прижимая нос почти к самому тротуару. Несмотря на то что прошло уже немало времени, он хорошо чуял след и с таким рвением втягивал в себя запахи, что бока у него раздувались. У огороженного забором участка нашей улицы ему попалась желтая кошка – не успела вскочить на забор. «Конец тебе, кошка!» – подумал я. Она отчаянно зашипела, готовясь к обороне. Карай, кажется, ее даже не заметил. Повернув за угол, он толкнул женщину с кошелкой.
Но я не успел выйти из дому вовремя. Ко мне пришел Андрей. Он был в белом выходном костюме, свежевыбритый и усталый. Походил по комнате, неловко переставляя ноги в новых коричневых туфлях, потрогал книги на этажерке.
– Надо сделать одно дело, – сказал он строго и сжал в воздухе кулак.
Мы с Андреем в последнее время очень подружились. Как-то встретились в публичной библиотеке; вечер у обоих был свободный – вместе пошли в кино. Затем, уже заранее сговорившись, ловили форель на реке Зангу. Участвовали в городском шахматном турнире, где, впрочем, ни одному из нас не удалось занять призовое место. А совместные неудачи, как известно, тоже сближают людей.
– Что случилось? – спросил я.
– Понимаешь, Костя, я чувствую, что в моих руках серьезная ценность: Карай! Такой собаки никогда прежде в нашем питомнике и не бывало. Может, ты мне не веришь?
– Нет, верю, верю! – горячо отозвался я. И правда, я верил, что Карай – необыкновенная собака, с большим будущим.
– Но сегодня ночью Карай провалился.
– Карай? Ты выдумываешь!
Андрей усмехнулся. Многое должна была сказать мне его усмешка.
– Я всю ночь не спал, – сообщил он.
– Ты расстроился?
Нет, он не расстроился. Он устал. В питомнике проводились испытания. Привезли собак из всех районов. А недели две назад доставили нового пса, по кличке «Маузер». Странная кличка, но она должна обозначать, что собака действует так же точно, безошибочно, как пистолет этой системы. Маузера отдали Геворку.
– Геворку? – переспросил я. – Почему не тебе? Разве это справедливо?
Андрей внимательно посмотрел на меня, как бы удивляясь, что я не понимаю таких простых вещей.
– Во-первых, – терпеливо сказал он; – я Карая менять не собираюсь, хотя бы мне давали взамен него другую собаку из чистого золота. Во-вторых, – тут он поднял кверху палец, – это сделано по личному распоряжению капитана Миансарова.
В питомнике я еще не бывал ни разу, но имя капитана Миансарова знал хорошо. Капитан был там начальником. Андрей считал его самым справедливым человеком на свете. Так что, если новая собака отдана Геворку капитаном Миансаровым, – значит, говорить больше не о чем!
– Что ж, – заметил Андрей, – у Геворка есть чему поучиться!
О Геворке я слышал очень много всякого. Сейчас он являлся непосредственным начальником Андрея и свою новую собаку также решил проверить в испытаниях, на которых провалился Карай.
Испытания были трудные и проводились по обширной программе. Карай и Маузер шли вровень до самого последнего этапа. В заключение определялась чистота работы собаки по следу. Пятнадцать человек – среди них был и Андрей, он шел впереди – отправились в лес; двигались гуськом: идущий сзади должен был точь-в-точь наступать на след шагающего впереди. Таким образом, след Андрея был затоптан четырнадцатью парами других ног. У самого леса Андрей и с ним еще семь человек свернули влево и точно так же, как ранее – след в след, – углубились в заросли деревьев. Остальные семеро продолжали путь в противоположном направлении. Обе группы тщательно спрятались. Затем выпустили Карая. Ну-ка, пес, найди хозяина!
Карай быстро разыскал начало следа и, уткнув нос в землю, пошел виражами к лесу. Но, когда след раздвоился, он заскулил и сел. Кто знает, что с ним произошло, но он не нашел хозяина. А новая собака хорошо почуяла след Геворка и обнаружила кустарник, где он спрятался. И она взяла на испытаниях первое место, а Карай – только второе…
– Ну, второе! Это же не значит, что Карай провалился.
– Может быть, Карай не виноват, – смущенно проговорил Андрей, – а все это моя вина. Я иду, например, с ним на поиск, и он находит. А может, у него не отработана точность и он чует лишь общее направление? Я ведь не всегда имею возможность его контролировать. Возможно, преступник два часа стоит в каком-нибудь парадном, а потом идет дальше, но Карай даже не забежит в это парадное, а прямо тянет по следу, как будто след не прерывался. И тем самым он не дает мне полной картины. Все может быть!
Андрей пошел в ванную, открыл кран, вылил себе на голову ведра два воды, вернулся и сказал, отфыркиваясь:
– Удивительная все же эта новая собака!
– Хорошая?
– Этого я не знаю. Могу только повторить, что удивительная. Правда, люди утверждают, что она в таких делах давно натренирована. А Карай – он что? – молодняк! Но этот Карай еще себя покажет!
Он вытерся мохнатым полотенцем и сказал, как будто мы обо всем уже условились:
– Ну, собирайся, Костя!
– Куда? Я на Севан хочу съездить.
– Пойдем, я познакомлю тебя с Геворком. И, может быть, ты даже увидишь эту новую собаку…
Устоять перед таким искушением я не смог. Питомник помещался далеко за городом. Сквозь ограду чугунного литья, увитую плющом, были видны различные сооружения, напоминающие спортивную площадку. Среди деревьев стояла лестница со спуском на обе стороны; в аллее я увидел бум – толстое бревно, установленное на распорах в полутора метрах от земли.
Собак в питомнике содержали в вольерах с дверцами из проволочных переплетений. Собаки лаяли, били лапами по сетке. Мы быстро прошли мимо них. Чисто выметенная дорожка привела нас на круглую площадку.
Андрей схватил меня за руку:
– Смотри!
Перед барьером с вкладными досками – высоту можно было увеличивать или уменьшать по желанию – спиной к нам стоял человек. Мне бросилось в глаза, что у него очень широкие плечи. Крепкая, дочерна загорелая шея подпирала плоский, аккуратно подстриженный затылок.
– Это Геворк, – шепнул мне Андрей.
В трех шагах от барьера в безразличной позе сидела черная собака. Человек молча вытянул руку, собака поднялась и без видимых усилий, без разбега, перемахнула через двухметровый барьер, только на секунду зацепившись когтями передних лап за край верхней доски.
– Видел? – шепотом спросил Андрей. – Вот это легкость!
Собака обогнула барьер и вернулась к дрессировщику. Да, она была побольше Карая. Каждый любитель-собаковод с первого взгляда почувствовал бы в ней породу. Пушистый черный хвост спускался чуть ниже скакательного сустава, грудь была могучая, широкая, движения лениво-вкрадчивые. Но морда меня несколько разочаровала: при очень маленьких глазках она казалась слишком уж заостренной, вытянутой и отличалась тем особенным лисье-шакальим выражением, которое иногда встречается у овчарок и бывает тем отчетливее, чем меньше люди с ними занимаются. Карай безусловно красивее!
– Говоришь! – пожал плечами Андрей, выслушав мою оценку. – Говорить все можно.
Но я видел, что он доволен и готов слушать похвалу своему Караю без конца. А мне хотелось хвалить Карая. И я повторил:
– Карай куда красивее!
– Ладно, будет тебе, ценитель! – проворчал Андрей.
Мы пошли к барьеру.
Собака не обратила внимания на наше появление. Она угрюмо смотрела своими маленькими глазками то на барьер, то на руку хозяина. Для нее во всем свете сейчас только и существовали эти две вещи: рука хозяина, которая должна была подать сигнал к прыжку, и барьер, который предстояло перепрыгнуть.
Геворк обернулся нам навстречу – невысокий, но очень плотный человек; такие часто бывают силачами. Вьющиеся черные волосы стояли надо лбом стеной. У него были удивительные глаза. Такие глаза иногда рисуют куклам: в полукружиях мохнатых густо-черных бровей и ресниц на широком лазурном поле сидели черные лакированные пуговки.
При первом знакомстве всегда хочется сказать человеку что-то приятное. И я, покривив душой, сказал:
– Замечательная у вас собака! И рослая какая!
– А по мне, пусть будет хоть на воробья похожа, абы нюхать умела, – презрительно проговорил Геворк. – Ну, эта, правда, нюхает подходяще.
Он толкнул собаку сапогом и небрежно бросил:
– Барьер!
И опять собака легко прыгнула через двухметровый барьер и медленно вернулась на место.
– Послушная! – восхитился я. – Вернулась и сразу села!
– У нее сзади есть местечко, называется «круп». Будете хорошо нажимать на круп – всегда увидите послушание, – снисходительно разъяснил Геворк. – У них же разума нет, а только одни рефлексы, как доказывается наукой.
Он снова движением руки послал собаку взять барьер. Затем кинул на пригорок палку, утолщенную с обоих концов, и громко скомандовал:
– Маузер, апорт!
Собака устремилась за палкой. Она бежала быстро, хорошей машистой рысью, но делала это, как, впрочем, и все другое, без огонька. Послушно, но без внутреннего желания, без интереса. Геворк выбросил правую руку вперед выше уровня плеча, и, повинуясь этому жесту, собака уселась на пригорке, шагах в тридцати от нас, все еще держа в зубах палку.
– Маузер, брось!
Собака разжала зубы, палка покатилась с пригорка вниз.
– Великолепно! – сказал я, и на этот раз совершенно искренне.
Геворк мимолетно взглянул на меня и снова повернулся к собаке.
– Маузер! – грозно позвал он и указал пальцем на меня. – Фас!
Команда «фас» означает «возьми». На эту команду служебная собака должна реагировать без промедления. Черное чудовище с устрашающим рычанием понеслось прямо на меня.
– Что вы делаете! – закричал я, отступая к барьеру.
Андрей нахмурился и со словами:
– Геворк, оставь это дело, – шагнул ко мне и стал рядом.
Геворк усмехнулся.
Черная собака приближалась огромными прыжками. Ударит с ходу передними лапами в грудь – любого собьет с ног.
– Только не беги, – прошептал Андрей, удерживая меня на месте своей крепкой рукой.
– Маузер, сидеть! – приказал Геворк.
И в ту же минуту собака остановилась, притормозив задними лапами. Она почти что ткнулась мордой мне в грудь и сразу отвернулась. Я не увидел в ее глазах ни злости, ни ненависти. Она выполняла приказ – и только! Приказ изменился, и весь ее интерес ко мне тотчас пропал. Медлительный зевок раздвинул огромные челюсти, а затем они со стуком сомкнулись, хлопнув, как крышка вместительного чемодана.
– А вы все же испугались, – насмешливо сказал Геворк. – Неужели я такой уж глупый, что стану на людей натравливать! Это было испытание дисциплины для Маузера.
Я все еще не мог прийти в себя и пробормотал что-то невразумительное: дисциплину, мол, испытывайте как-нибудь иначе… Геворк не дослушал меня:
– Маузер, место!
Черная собака неторопливо пошла в свой вольер, угрюмо улеглась на подстилку из соломы.
Теперь Андрей выпустил на выгул Карая. Пес давно уже учуял присутствие своего хозяина, возбужденно лаял и нетерпеливо бил рыжей лапой по проволоке. Когда Андрей стал отворять дверцу, пес протиснулся в узкое отверстие, обдирая бока.
– Подожди, открою, – ворчал Андрей.
Но Карай, заложив уши на затылок, уже носился около вольера взад и вперед, посматривая на хозяина озорным золотистым глазом. Вдруг он прыгнул – прямо-таки взвился в воздухе – и лизнул Андрея от подбородка к носу, оставив на лице мокрый след.
– Заиграл, заиграл, дурень, – счастливым голосом проговорил Андрей, утираясь рукавом белой рубахи.
Геворк сказал осуждающе:
– Вот тут бы и стегануть его как следует!
Между тем Карай подхватил молодое деревце с ветками и листьями, видимо недавно срубленное, и потащил его в зубах. Он то подкидывал деревце кверху, то волочил по земле.
– Молод еще! – Андрей явно любовался им.
– Молод-то он, конечно, молод, – возразил Геворк, – но, во всяком случае, глуп… Барьер! – крикнул он.
Служебная собака не имеет права выполнять распоряжения посторонних. Карай бросил деревце и насторожился.
– Реагирует, – пренебрежительно сказал Геворк. – Маузер, тот никакого бы внимания не обратил.
Андрей чуть слышно, почти шепотом, приказал:
– Карай, барьер!
И, хотя мы стояли тесной группой, пес тотчас различил голос хозяина и помчался со всех ног к барьерному щиту. Он легко оттолкнулся от земли задними лапами, взлетел на воздух, мигом очутился по другую сторону щита и весело подбежал к Андрею, всем своим видом как бы говоря: «Ну, что еще надо сделать? Я готов!»
Андрей повел его обратно к вольеру, повторяя:
– Место! Место!
Пес шел нехотя и скулил.
Геворк стоял, широко расставив ноги, и смотрел им вслед.
– Слаба, слабовата дисциплина!
– Может, вы и правы, – заметил я, – но все же, какой чудесный пес, согласитесь!
– А чем именно чудесный?
– Ну, красавец, умница, преданный!
– Красота в нашем деле роли не играет; преданность – это ерунда; нужно послушание, а не преданность; а насчет ума – так это даже смешно слышать от культурного человека.
Андрей вернулся к нам очень возбужденный и вместе с тем какой-то сияющий.
– На капитана Миансарова наскочил, – зашептал он. – Иду и, как на грех, разговариваю с Караем, а капитан навстречу. «Очеловечиваете собачку, лейтенант Витюгин!» И начал, как по книге: «Разговор с собакой затрудняет, чтоб вы знали, выработку условных рефлексов. Звуки команды у вас смешиваются с лишними словами. А лишние слова, к вашему сведению, вызывают ориентировочную реакцию, собака как бы спрашивает: «Что такое?» – и тормозит выполнение приказа. Ясно вам? Чтоб этого больше не было!» Я проглотил замечание и молчу. Он осмотрел Карая. «Добрый пес, – говорит. – Ты не переживай, Витюгин, что на испытаниях он взял второе место. Дай срок, этот пес самого Маузера обставит!»
– Интересно! – Геворк блеснул своими лакированными глазами. – А мне говорит: «Твой Маузер не только в нашем питомнике, он и в Москве всегда будет первым».
– Ну и что? – Андрей взял Геворка за руку. – Маузер замечательный в работе, что и говорить! Но и то, что капитан Миансаров высоко оценил Карая, – это тоже чего-нибудь стоит. У нашего капитана ласкового слова, как у зимы солнышка, не скоро допросишься.
– Ладно, – сказал Геворк, – пусть так и будет. Капитан хитрый, знает, кому что говорить… – Он повел на меня глазами-пуговками. – Ты объяснил уже товарищу про наши планы?
– Нет. – Андрей вдруг взял меня за плечо. – Слушай, Костя, помоги нам по дружбе, помоги проконтролировать Карая! Геворк побудет в твоей квартире, потопчет там, потом вы вместе выйдете, и ты посмотришь, как Геворк проложит след, затем вернешься к себе. Ты не будешь знать, где Геворк спрячется. Ближе к вечеру я приду к тебе с Караем. Из твоей квартиры мы пойдем на поиск Геворка – ну, будто он преступник, который обобрал твою квартиру. И ты будешь мне говорить, какие ошибки и в каком месте делает мой Карай. Согласись, друг! – попросил он горячо.
Я согласился.
Геворк пробыл у меня недолго, выпил пива и после этого стал называть меня на «ты».
– Вот видишь, – сказал он, – как это плохо, когда человек чересчур предан своему делу. Воскресенье, все люди отдыхают, а у бедного Геворка опять одна думка: дело поднять, свой богатый опыт другим передать…
И он стал мне рассказывать, какой у него большой опыт. Его приглашает иногда для консультации сам полковник. В министерстве очень видные люди уважительно называют его: «Товарищ офицер, Геворк Айрапетович!» Он дважды повторил, что является прямым начальником Андрея и мог бы более строго к нему относиться. Ну, да уж ладно!
– А что, разве Андрей плохой работник? – спросил я.
– Работник хороший, но только фантазии много.
Перед уходом Геворк деятельно потоптал мой ковер.
– Для Маузера, – объяснил он, – достаточно было бы просто войти и тут же выйти, а для Карая надо посильнее след оставить…
Он потрогал еще мое одеяло, какие-то вещи на этажерке, и мы вышли на улицу. Как заранее было условлено, он зашагал по одной стороне, а я – по другой, стараясь запомнить все до мельчайших подробностей: по какому краю тротуара Геворк идет, где останавливается. Вот он прислонился к стене дома и зашаркал ногой по асфальту, оставляя метку. Какая-то женщина испуганно бросилась в сторону, приняв его за пьяного.
– Наблюдай, присматривайся! – крикнул он мне и завернул в парадный вход большого дома.
Там он пробыл недолго и, появившись на улице, опять приказал мне: «Запоминай!» На углу в киоске у старика продавца в барашковой папахе он купил пачку папирос. После этого вошел в сквер, побродил по его аллеям и направился за город – на пустырь. Я все время следовал за ним и делал отметки в блокноте.
– На свою память, значит, не надеешься! – осуждающе проговорил Геворк.
Он дошел до края пустыря и повернул обратно, под острым углом. Тут он сказал мне с некоторой долей злорадства:
– Посмотрим, как этот ваш превосходный Карай будет прорабатывать острые углы!
Мне уже было известно от Андрея, что работа по следу на острых углах для молодой собаки всегда затруднительна. Собака горячится, не доходит до конца угла и срезает его – она чувствует более сильный запах с ближайшей линии следа. Обычно от собаки не требуют полной и детальной проработки острых углов. Но проводники знают: высший шик состоит в том, чтобы ищейка все же дошла до конца следа – до вершины острого угла – и только после этого точно показала изменившуюся линию.
– Маузер классно показывает острый угол, – не преминул сообщить Геворк, – словно тушью на бумаге вычерчивает!
Мы вернулись в город по другой улице. Тут Геворк отпустил меня. Оказывается, я не должен был знать, куда он пойдет дальше, а то вдруг скажу Андрею и испорчу все дело.
Я вернулся домой, полез под холодный душ и лег спать. Пропала моя чудесная поездка на Севан!
Под вечер пришел Андрей. Карая он держал на коротком поводке. Пес вел себя совсем иначе, чем днем. Его привели работать, и он знал это. Не осталось и следа прежней оживленности – он был подтянут, напряжен и зол.
Меня он как будто даже и не заметил, хотя, по моим представлениям, он пришел ко мне в гости. Желая улучшить или хотя бы закрепить наши былые отношения, я льстиво назвал его «собаченькой» и положил перед его мокрым черным носом горбушку копченой колбасы. Я сам с удовольствием съел бы эту горбушку. Пес с презрением отвернулся.
– Трудно будет, – вздохнул Андрей, – ведь солнце, жара. На асфальте запахи долго не держатся… – Он озабоченно показал Караю на ковер под ногами, все еще, оказывается, хранивший следы Геворка, и сухо приказал: – Карай! След!
Карай потянул носом. Шерсть на загривке стала приподниматься – верный признак большого возбуждения. Он с шумом вбирал в себя запахи, будто хотел вместе с ними втянуть в себя и весь мой ковер. Андрей наклонился к нему:
– Найдем, Карай?
Пес гулко пролаял два раза.
– Это я его приучил, – сказал Андрей. – Мы с ним всегда так начинаем работу, хотя меня и поругивают за это, говорят – «лишнее». – Он махнул рукой, предлагая мне отойти в сторону, и распорядился: – Открой дверь!
Тут он отстегнул короткий поводок и заменил его длинным, пятнадцатиметровым тесьмяным шнуром, свободный конец которого намотал на левую руку. Служебная собака всегда должна идти с левой стороны от своего хозяина.
Карай рванулся в открытую дверь и помчался вниз по лестнице, увлекая за собой Андрея. Я захлопнул дверь и побежал их догонять. Когда я. выскочил из парадного, они уже перебегали улицу. Поводок был отпущен на половину своей длины. Карай сильно тянул, прижимая нос почти к самому тротуару. Несмотря на то что прошло уже немало времени, он хорошо чуял след и с таким рвением втягивал в себя запахи, что бока у него раздувались. У огороженного забором участка нашей улицы ему попалась желтая кошка – не успела вскочить на забор. «Конец тебе, кошка!» – подумал я. Она отчаянно зашипела, готовясь к обороне. Карай, кажется, ее даже не заметил. Повернув за угол, он толкнул женщину с кошелкой.