Полдня Брижитт провела у телефона, обзванивая всех Уайтов, какие только оказались в телефонной книге города-гиганта, и вместо «Добрый день» произнося «Шестью шесть». Никто не реагировал на пароль, правда, дьявольский, но прекрасно известный противной стороне, однако ведь Уайтов в городе было несколько тысяч. Может, тот, нужный, был как раз в отъезде или скрывался под другим именем? В конце концов, Белл мог звонить не домой, а на службу. Где была эта служба? Брижитт в отчаянии смотрела на свинцовое небо, беспомощная, как малое дитя, пытающееся найти номер телефона Деда Мороза.
Сообщение о смерти Ларри она приняла вполне стойко. Это было лучше, чем неуверенность. Кроме того, она прекрасно понимала, что роман с пожилым, хоть и вполне «на уровне», господином имел все признаки недолговечности. Что же заставляло ее продолжать следствие? Страх и предчувствие, что лучшим бегством является преследование? Желание отомстить? Может, какое-то бестелесное предначертание?
Около двух часов (в Церматте был уже вечер, подъездные пути все еще не расчищены, что ни в коей мере не сдерживало лыжников) Брижитт оказалась на знаменитом мысе Манхэттена, в лесу небоскребов, выросших из грибниц подземных сокровищниц. Ей вспомнился один из частных детективов, с которыми был связан Ларри. Фамилии она не знала, но прислушиваясь к разговору, запомнила адрес. Может, у теперешнего Пинкертона есть контакт с парижским детективом?.. Или с «белыми»?
Когда она проходила мимо одного из небоскребов, что-то заставило ее остановиться. В тот момент за стеклянными дверями скрылась маленькая фигурка старушки в черном. Горб, характерная походка… Стюардесса кое-что знала об имитаторских талантах Гнома. Несмотря на страх, она поспешила за старческой фигуркой.
«В такой толпе он, пожалуй, меня не убьет?»
В холле она оказалась, когда фигурка в трауре исчезла в кабине скоростного лифта. Брижитт остановилась. Как отыскать нужного человека (даже если он — дьявол!) в здании с сотней этажей и тысячью контор…
— Чем могу быть полезен? — рядом с девушкой вырос симпатичный портье.
— Я увидела знакомую, — пробормотала Брижитт, — то есть знакомую мамы, не знаю, как ее зовут, такая маленькая старушка в черном…
— А, миссис Джимбль! Экспедиционная контора «Джимбль и сыновья». Сна вчера сняла у нас все помещения на верхнем этаже. Кажется, сейчас занимается оборудованием. Я соединю вас…
— Благодарю. Я пойду сама.
Портье дал ей ценные указания, но при этом так нагло пялился на нее, что ей захотелось поскорее прекратить разговор.
— Старушенция ведет дело с размахом. Целый год эти помещения, учитывая их стоимость, пустовали… А не забежать ли нам вместе на ленч?
— Возможно, завтра, — сказала Брижитт и вышла на улицу. Взглянула на стеклянную стену, на вершине которой Приап свил себе гнездо наверняка не с благотворительной целью. А может, она ошиблась? Нет. Она доверяла своей интуиции.
К тому же интуиция постаралась не обмануть оказанного ей доверия. Она быстро довела мадемуазель Лебланк до бюро услуг. «Барт Уайт, VI этаж, от лифта налево». Внутри, в лучах электрических лампочек, томилась полная блондинка, которая сразу окинула Брижитт, а может, только ее крашеные волосы неодобрительным взглядом.
— К кому?
— К мистеру Уайту. Мой друг…
Но у секретарши не было ни времени, ни желания заниматься чьими бы то ни было друзьями, тем более, что она занималась холением ногтей.
— Шефа нет. Будет через четыре часа.
— Но у меня срочное дело. Нельзя ли его как-нибудь отыскать?
— Нельзя. Комната ожидания рядом.
Брижитт прошла туда. Присела. У нее была прорва времени, чтобы следить за стрелками настенных часов, медленно, но верно двигающимися вперед. В тот момент, когда секретарша лениво, как жирный кот, относила какие-то бумаги в кабинет, Брижитт удалось заглянуть внутрь. За широким, как Елисейские Поля, письменным столом стояло кресло, а за креслом с одной стороны статуэтка Фемиды, а с другой — копия Сикстинской Мадонны.
Мадемуазель Лебланк с удовлетворением почувствовала, что попала куда надо.
День шел к концу. На горные вершины еще падало немного света, но в долину уже спустился мрак, освещаемый десятками маленьких, теплых искорок. Под каждой скрывалась какая-нибудь комнатка, какие-нибудь люди, чаще всего — два человека.
Анита, как бы желая вознаградить Меффа за целый день, проведенный в одиночестве, предложила вечерний променад. С лыжной прогулки она вернулась, когда начало смеркаться. К счастью, скандинав остался позади, на каком-то крутом спуске.
«Лучше поздно, чем никогда», — решил Мефф, но тут же подумал о безопасности. На мансарде ему, в принципе, ничто не угрожало. Мансарда со скандинавами и какой-то семьей с ребенком находилась на конце невероятно скрипучего коридора. Окно выходило на единственную дорогу, ведущую к пансионату. При любой ситуации оставалось достаточно времени, чтобы исчезнуть, провалиться под землю или воспользоваться адским пламенем, применение которого не запрещала ни одна из международных конвенций. Но прогулка! ? Тени становились все плотнее, враждебнее… За любым кустом мог скрываться функционер конкурентов либо заклинатель дьяволов…
Фаусон выбрал компромиссное решение, то есть вышел из пансионата, но на первой же из двенадцати ступенек споткнулся и съехал по лестнице, проделав по пути двойное сальто и мертвую петлю. Когда он выбрался из сугроба, гримаса боли искривила ему лицо. Любое движение ноги вызывало сон.
— Бедняжка! — Гавранкова помогла ему подняться. Потом провела в свою комнату, сделала компресс и согласилась на совместный ужин здесь, наверху, при свечах. Быть может, вывихнутая нога Меффа повысила крепит ее доверия мужчине.
За окном шел снег. Портье напомнил, что связь с миром будет восстановлена не раньше чем завтра.
Разговор вначале не клеился. Фаусон пытался направить его на эмоциональные рельсы. Говорил, что нет ничего хуже человеческого одиночества…
— Человек никогда не бывает одинок, — ответила Анита, — с ним всегда Бог (сатана беспокойно пошевелился) и ближние.
— Да, но трудно всех ближних считать одинаково близкими. Человеку предначертано отыскать себе другого ближнего, лучше всего — противоположного пола…
— Да, человек должен иметь детей. Фаусон чуть не вспылил.
— Да ну их, детей! Человек сам нуждается в счастье, радости, удовольствии, а это в достаточной степени ему может дать лишь другой, любящий, понимающий его человек.
Словно дельтапланерист, он ринулся в глубь голубых очей девушки. Однако поверхность озер осталась неподвижной.
— Ты нужна мне, Анита!
Девушка покрылась румянцем, словно ощипанный гусь на медленном огне.
— Я знаю!
— Эти несколько дней, — продолжал он, — подтвердили то, что я и так предчувствовал с первой минуты. Мы созданы друг для друга. Человек не знает, сколько ему осталось жить. Но всю ту жизнь, что у меня есть, я хотел бы подарить тебе.
Занавески ресниц прикрыли глаза девушки.
— Я всегда был одинок. Если даже я и ухитрялся обманывать себя, я все равно оставался одиноким, оторванным от мира, словно муха, погруженная в янтарь. Может, я был слишком слаб, чтобы умело вести борьбу, а может, не встретил никого подобного тебе. Случалось, мне нужна была помощь, но никто не являлся!
Теперь дьявол изъяснялся совсем так, как давний, тогдашний Мефф из своего дочертового периода.
— Чем я могу помочь, скажи? — спокойно спросила Анита.
Ее деловой тон убил настроение. Мефф замолчал. Что-то в нем задрожало, страх, что, может, весь разговор происходит слишком поздно, что душа Аниты навсегда останется для него недоступной, как вершина ближнего Маттерхорна.
— Ты очень мил, — девушка прикоснулась к нему рукой, — но мы слишком разные.
— Различия сближают сильнее, чем подобия! Все пребывает в диалектическом развитии. Позволим же развиться нашим чувствам.
— А может, что-нибудь перекусим, пока все не остыло? — спросила Гавранкова.
Он еще несколько раз пытался кружить вокруг темы, словно хищник вокруг пасущегося животного. Он понимал, что имеет дело с особой, которая все удовольствия откладывает на после свадьбы, причем церковной, а это ввиду недостатка времени, а также в связи со спецификой Меффа было невыполнимо. Тем не менее он напрямую предложил ей то, к чему стремился.
Девушка добрые четверть часа не могла вымолвить ни слова, потом сказала:
— Это невозможно!
Фаусон начал уверять, что он не имел в виду немедленного исполнения, он может подождать, хотя лично ему в таких вопросах больше нравится спонтанность, достаточно, если в данный момент он сможет считать ее своей личной нареченной.
Она молчала.
— А может, у тебя есть кто-то, может, ты в кого-то влюблена?
Она покрутила головой так энергично, что светлые локоны рассыпались по худеньким плечикам.
— Тогда в чем же проблема? Почему? Ты меня боишься?
В этот момент она была настолько смущена, беззащитна и буквально свята, что он кинулся бы на нее несмотря ни на что, если б не пискливый звук, исходящий от часов. Без четверти десять. Пора готовиться к решающему сеансу.
— У меня срочный междугородный разговор, — сказал он, — но я вернусь.
— Лучше не надо, — прозвучал тихий голос девушки, — меня утомил этот день и я хотела бы лечь, кроме того, твоя нога… Спокойной ночи!
Неожиданно его коснулись теплые и пахнущие свежестью губы. А потом дверь энергично захлопнулась. Фаусон повернулся на одной ноге, словно влюбленный подросток, но тут же вспомнил, что должен довести до конца несколько дел, не терпящих отлагательства, выпрямился и отворил дверь в свою комнату.
— Говорит Дракула. Говорит Дракула. Докладываю, что все в порядке. Мы с большой скоростью идем в нужном направлении. Капитан опасается айсбергов, но при исправном радаре нам нечего бояться. В соответствии с указаниями я с этого момента не покидаю кабину и не пускаю никого к себе. Птицы волнуются, потому что сильно качает, но это, пожалуй, понятно…
— Благодарю. Начинаем в назначенное время! Едва лицо вампира исчезло с экрана, Мефф вызвал Вурдалака. Появилась знакомая морда, запыхавшаяся и немного смущенная.
— Я чуть не влип, — докладывал Оборотень. — Совершенно забыл, что для этих желтяков крыса — деликатес. За мной охотится здешний повар. Но я выкручусь. У меня уже в кармане их шифры, я знаю как снять блокировку и включить минирование базы. В случае тревоги третьей степени достаточно уничтожить связь с Центром и тогда появляется возможность ручного запуска ракет по приказу начальника базы.
Осложнений не будет. В шалаш до сих пор никто не заглядывал, к тому же в мое отсутствие все оборудование находится в снегу и его можно искать очень долго. Я рад, что мы наконец начинаем.
— Стало быть, успеха! Теперь он связался с Меккой.
— Я был на вечерней молитве, — рассказывал Франкенштейн, — если можно назвать молитвой биение головой о мостовую. Это хорошо для рогоносцев! А их муэдзин, или как там его, треплется. Сегодня болтал о Добре. Утверждал, будто молекулы Добра напоминают по своему действию кровяные белые тельца. Не переставая множатся, а затем окружают молекулы Зла и изолируют их. По его мнению, существует возможность…
— Хорошо, хорошо, я знаю, что вы, немцы, легко поддаетесь влиянию. Как операция? $
— В порядке. Ремесленник оказался золотым человеком. Жаль, что это была его последняя работа. Он уже в обители Магомета. Я сотворил это вполне осторожно. У него в руках взорвалась одна из его игрушечек… Тот, кто играет с огнем, должен быть готов обжечь пальцы. Оружие отличное. На расстоянии в полкилометра разбиваю пополам финик.
— Продолжай!
— Из моего сектора пророк у меня будет, как на вилочке! Он должен пройти мимо не дальше, чем в двух метрах. Кажется, у него нет никакой личной охраны. Разумеется, я не верю, но на всякий случай прорепетировал. В тот момент, когда он будет приближаться, я положу мой огненоносный… ну, сам знаешь что, на защитный заборчик, параллельный трассе проезда. На то, чтобы прицелиться, когда толпа начнет толкаться и простирать руки, много времени не уйдет. Не больше секунды. Сейчас я запираюсь в комнате. Это небольшая башенка наподобие маленького минарета, узенькие оконца, одна низкая дверь — полнейшая безопасность.
— Ну-ну! Good luck! [47]
— Jawohl! [48]
С Утопленницей он разговаривал через коменданта Раулингса. Возникли небольшие осложнения. Дружок Брайана Скотта, космонавт Томас Левис, оказался недоверчивым типом. Сообразив, что дружок явно нездоров, он пытался уговорить его подвергнуться медицинским тестам. Скотт отказался. Он казался полубессознательным, слова произносил «взрывно», чуть ли не ворчливо. Левис настаивал, грозил уведомить Землю. Возникла небольшая потасовка. К счастью, за пределами телекамер. Сейчас Скотт докладывал, что его космический партнер погрузился в сон. Центр управления полетами принял сообщение без особого интереса. Полет парома носил рутинный характер, и если что-либо и могло вызвать интерес, так это старт и посадка.
— Ты дал мне очень трудное задание, шеф, — монотонно говорила мисс Уотерс устами Раулингса. — Я вынуждена на расстоянии удерживать в гипнотических тисках двух сильных субъектов, а малейшая деконцентрация может нарушить управление ими.
— Надеюсь, ты управишься.
— Управлюсь! К счастью, тут у меня тишина и покой и никто мне не мешает.
— Ну и чудненько!
Оставался Приап. В снятом помещении он крутился как угорелый. Не успел даже сбросить костюм старушки. Защитил окна броневыми плитами так, чтобы самый лучший стрелок не мог подстрелить его с вертолета, заставил мебелью все двери, за исключением одной, смонтировал камеру, благодаря которой в соответствующее время внешний мир увидит его бомбу. Заряд, огромное металлическое яйцо, он установил посреди самой большой комнаты и насыщал взгляд его созерцанием, счастливый, словно конструктор-шизофреник.
В назначенное время он запустит установленные в комнате телексы и текст подготовленного ультиматума пойдет в пресс-агентства: в Белый Дом, Конгресс и Секретариат ООН.
Немного раньше Гном доложил о ликвидации Бельфагора. Правда, ему не удалось вывести из игры стюардессу, но он был убежден, что смертельно напуганная женщина даже носа не высунет из укрытия.
— А если ее отыщет полиция? — спросил Мефф.
— Вы же знаете этих идиотов. Что она им скажет? Что Ларри был похищен дьяволом? Кто ей поверит? Она не может знать ни сути плана, ни моего укрытия. Да хоть бы и знала — я не отворю никому. Я всюду поместил адские знаки. Даже ангел бы сюда не пролез. Самое большее — передам свой ультиматум немного раньше. Пусть попытаются меня взять штурмом.
— Верно, — согласился Агент Низа. В Церматте пробило одиннадцать.
В это самое время Уайт, симпатичный рыжий бычок с чрезмерно красными для мужчины губами, опоздав на час, вступил в свое бюро. Он вспотел, как мышь (также рыжая). Все время он провел в Континентальном Центре. Истерия Лысого, заместителя из Главного Центра, достигла апогея. Без каких-либо оснований он объявил состояние готовности, хотел через Уайта обратиться к высочайшим властям, в том числе к генеральному секретарю Организации Объединенных Наций, с просьбой объявить всеобщие молебны во имя Спасения Земли. Откуда следовало ожидать опасности, которая в соответствии с пророчествами должна была случиться завтра утром, он сказать не мог. Но боялся. Уайт не видел возможности реализовать его пожелания. Генеральный секретарь ООН был атеистом, кроме того, объявление всемирных богослужений не входило в его компетенцию.
Также и вторая просьба — отыскать отца Мартинеса, который исчез два дня назад из своей кельи в парижском монастыре доминиканцев, была нереальной. Известный заклинатель в Америку не вернулся. У детектива не было даже минуты, чтобы за время многочасовой беготни заглянуть в свое бюро.
Он тяжело вошел и остановился как вкопанный.
— Мадемуазель Лебланк?
— Я думала, меня невозможно узнать, — сказала стюардесса.
Он, не ответив, быстро пригласил ее в кабинет.
— Вы долго ожидали?
— Пять часов!
— О господи, и никто мне не сообщил! Клара!! ! Секретарша предпочла не отзываться.
— Клара, немедленно соедините меня с Центром. А вы говорите. Только одни факты.
Она и говорила. О посылке и докторе Шатлене, о Ларри и Мистере Приапе, о ловушке на Белла и призраке гибели. И, наконец, о том, что встретила переодетого Гнома в его поднебесном укрытии.
— Что там, Клара?
— Не могу связаться с Европой. Линии перегружены. Неожиданно началась паника на бирже.
Уайт набросал несколько слов на листке.
— Если будет связь, продиктуйте им. Только Заместителю. Разве что появится сам Шеф. А мы — идем!
— Этот горбун чрезвычайно опасный тип, — отметила Брижитт.
— Мне он ничего не сделает, — улыбнулся детектив. Спускаясь в неосвещенной кабине лифта, девушка могла бы поклясться, что замечает небольшое светящееся колечко вокруг головы рыжеволосого.
Восемнадцать пятнадцать! Они в холле небоскреба. Уайт показывает портье удостоверение, предусмотрительно называет другой этаж, чтобы случайно не насторожить Приапа. В кабине лифта вынимает из кармана пистолет и заряжает его странными золотистыми патронами.
— Освященные! — поясняет он стюардессе.
Он держит себя в руках, действует четко. Движения его напоминают движения мангусты. Кабина останавливается на предпоследнем этаже. Дальше они поднимаются по лестнице. Дверь. Девушка остается в нескольких шагах позади. Уайт крадется вдоль стены, потом отступает, скривившись.
— Скверно, — бурчит он. — Сатана!
— Что происходит?
— Всюду блокирующие заклятия. Я не мог туда войти. Обычный человек прошел бы запросто, но с человеком Гном расправится мгновенно… Тут надо действовать иначе!
— Может, позвонить снизу? — подсказала Брижитт. — Сказать, что он окружен.
— Да разве мы знаем, что он там готовит? Вы же сами говорили о гибели. Нет, сначала проверим пол.
Они спустились на этаж ниже. Детектив, пользуясь тонкой проволочкой, отомкнул замки, разрекламированные как недоступные. Вошли внутрь.
— Увы, полы тоже эта дьявольщина защитила!
— Слушайте! — тронула его Брижитт.
Этажом выше хлопнула дверь лифта. Послышался звонок. Кто-то хотел войти в кабалистически защищенные апартаменты. Они выбежали в коридор. Потом, сняв пистолет с предохранителя, Уайт помчался наверх. Однако раньше него кто-то вошел, и дверь захлопнулась. Детектив опустил руки.
Брижитт обнюхала кабину.
— «Антилопа», — констатировала она со знанием дела. — Мистер Приап пригласил на вечер бабеночку.
Когда Клара наконец дозвонилась до Лысого и прочла ему сообщение, накарябанное на листке Уайтом, с другой стороны линии раздалось только тихое шипение.
— Так я и думал. Все-таки Фаусон. А мы, идиоты, не обратили внимания на то, что диагноз о его человеческой природе касался допожарного периода. Позже ни один изгонятель дьявола его не осматривал. Не видел. О, боже!
Он взглянул на часы. Было 12:25!
Роковой день уже начался. Если расставленные по свету агенты Меффа должны были подготовить гибель мира, они наверняка уже действовали. Ничто не могло их остановить. Даже если б он приказал бомбардировать пансионат в Церматте. На это, да и на то, чтобы убедить десятка полтора чиновников, тоже нужно было по меньшей мере несколько часов. Даже если б ему удалось изолировать либо уничтожить их шефа, разработанный план, вероятнее всего, развивался бы дальше. Так гласили пророчества, явления, ворожба! Что делать? О, господи! Что делать?
Мефф переждал еще полтора часа. Он хотел, чтобы Анита заснула покрепче. Несколько раз в жизни ему удавалось брать штурмом девушек, погруженных в сон. Правда, потом, как правило, оказывалось, что сон был притворным. Вероятно, девушки считали, что так будет приличнее.
Фаусон весьма старательно умылся. Надушился. Разделся. Он прекрасно знал, что какая бы то ни было одежда, в которой всегда можно запутаться, не облегчает задачи. Половина первого ночи. Он проник сквозь стену. Анита спала, дыша ровно, размеренно. В полумраке на белой подушке рисовался ее прелестный девичий профиль.
Сатана задрожал, но молниеносно скользнул под одеяло.
Анита тут же проснулась.
— Что ты делаешь, Мефф! Нет, Мефф! Прошу тебя!
Она была натренированной и гибкой. Крутила головой, избегая губ возбужденного мужчины. Он сорвал с нее тонкую ночную рубашку. Умело одной рукой удержал тонкие руки блондинки, вторую же передвинул на основной театр военных действий.
— А, черт! Еще трусики!
Им овладело невероятное желание, и даже если бы в этот момент позвонил сам Люцифер, он не поднял бы телефонной трубки. Анита уже не кричала. Резинка лопнула и рука Меффа…
Рука Меффа!
Рука Меффа!
Рука…
Ему показалось, что он спятил, он резким движением сорвал одеяло и зажег свет.
Такое не может приключиться с мужчиной даже во сне.
Там не было ничего.
Ничего!
Гладкая, как на спине, кожа!
— О, проклятье, ангел!
Какое-то мгновение он думал, что земля разверзается у него под ногами!
Гавранкова натянула одеяло. Молчала. Только в ее глазах зажегся победный огонек.
Он вспомнил о своих обязанностях. Пробил стенку и подбежал к биологическому передатчику. Все сразу стало ясно. Анита! Анита! Анита! С самого начала. Почти с самого начала. А он — дурень! Дурень!
Он включил сигнал тревоги. Дракула!
Глазок камеры выхватил освещенную кабину корабля. Дракула, полуголый, лежал бледнее простыни на постели. Из его живота торчал осиновый кол. Когти он вонзил в деревянную обивку кабины, а в остекленевших глазах застыло изумление.
Франкенштейн!
В первый момент он не заметил барона в полумраке, заполняющем овальную комнатку. Лишь немного погодя глаза начали вылавливать разбросанные по полу элементы тела. На столике стоял пустой баллончик из-под святой воды. Скорее всего, под влиянием этой жидкости полопались швы, удерживавшие искусственное творение в целости.
Вурдалак!
Кайтек лежал в снегу, который кучами намело в шалаш. Тело бестии, изорванное, искусанное и окровавленное заставляло думать, что Оборотень загрыз себя сам. Лишь немного погодя Мефф увидел торчащий из груди маленький шприц, с помощью которого кто-то явно попотчевал бестию концентрированной сверхдозой сыворотки Пастера.
Гном!
Втиснутый в кресло, с лапой, протянутой к детонатору бомбы, он напоминал шута, узурпировавшего трон короля. Зубы он выщерил в идиотской улыбке, а посреди тела зияло небольшое отверстие, какое обычно образует освященная пуля.
Утопленница!
На экране возник полковник Раулингс, бодрый и улыбающийся, он докладывал что-то своим начальникам по НАСА. Он не походил на загипнотизированного… Что с Сьюзи?
— Она успела сбежать, но утратила телепатическую связь. Ей уже не удастся подчинить коменданта базы или командира «Пенсильвании». Миссия завершена.
Говорила Анита! Анита? Ее двойник. Прелестный светловолосый ангел, на сей раз, однако, не сладкий и беззащитный, а грозный, карающий. Разумеется, в порядке самообороны.
Анита находилась во всех пяти пунктах. И в кабине Дракулы, и в комнате Франкенштейна, и в шалаше Оборотня.
Несмотря на шок, Фаусон понял, что виновником беспримерного провала был он сам. Ведь это он представил прелестную блондинку своим сотрудникам. Уполномочил ее действовать. Никто из агентов не удивился, когда в середине ночи услышал голос Аниты, выговаривающий пароль, узнал ее лицо. Они убрали кабалистические запоры. Впустили…
В комнату Меффа вошла уже полностью одетая Гавранкова, седоволосый субъект и отец Мартинес. Седой представился:
— Комиссар Провиденс, временно откомандированный в идеалистическую секцию Интерпола. Остальных вы, вероятно, знаете. Мадемуазель Гавранкова, отец Мартинес. Мы хотели бы горячо поблагодарить вас, Фаусон. Вы проделали огромную работу. Вам удалось отыскать всех последних функционеров Зла и уговорить их выступить против порядка, что облегчило нам осуществление естественного отпора. Благодаря вам, силы Тьмы не смогли воспользоваться опасной конфигурацией светил. Впереди у нас долгая эпоха мира.
У Фаусона кружилась голова.
— А я? Что будет со мной? Ведь я же сатана?!
— Только частично, — усмехнулся комиссар.
— Мы поможем тебе, — энергично сказала Анита. — Ты был слаб, дал опутать себя Злу. Однако мы подаем тебе руку, защитим от мести Низа. Теперь ты будешь работать на нас. Впрочем, силы Зла очень слабы. Им уже никогда не восстановить своего былого влияния на этой Земле.
— Но я подписал…
— Цирограф аннулирую, — деловым тоном сказал отец Мартинес. — А черта я из вас изгоню. Лично. Нет проблем.
— Но ведь я сам, ведь я сам — правнук Мефистофеля.
— А кто сказал, что правнука Мефистофеля невозможно перевоспитать? Вы еще станете человеком, Фаусон.
— И полюбишь Добро, — улыбнулась ангелица. Тем временем Седой соединился с Лысым.
— Привет, старик!
Заместитель вскочил и принялся кричать в трубку:
— Шеф, наконец-то! Ситуация трагическая! Они творят конец света. Фаусон оказался дьяволом… У меня есть сведения!
— Вы совершенно в этом уверены?
Седой с удовольствием спрятал в карман коробочку с биологическим передатчиком. В это самое время Анита № 6 пересказывала Брижитт и Уайту ход событий на вершине небоскреба. Ангел-детектив поблагодарил стюардессу за отлично выполненное задание. В то же время на экране телевизора, все еще находящегося в биологической связи со Швейцарией, можно было наблюдать, как Фаусона выводят из комнаты.
— Видный парень, — сказала Брижитт.
— И весьма интеллигентный, — ответил ей с другого полушария Мефф, позволяя надеть на себя освященные наручники.
Утренние телевизионные передачи не сообщили, разумеется, ни о событиях в Церматте, ни о драматических инцидентах в пяти других уголках земного шара. Впрочем, у них были совершенно другие темы.
В тот день какой-то случайный фанатик из Пакистана зарезал неподалеку от Великой Мечети в Мекке Нового Махди. Одновременно недалеко от Де-Мойна в штате Айова безответственный псих, сержант ракетных войск, забаррикадировался в атомном арсенале и предъявил паранойяльный ультиматум.
А около полудня всех оглушило сообщение, что над одной их сверхдержав появился неопознанный летающий объект огромных размеров…
Январь — сентябрь 1983 г.
Послесловие
Сообщение о смерти Ларри она приняла вполне стойко. Это было лучше, чем неуверенность. Кроме того, она прекрасно понимала, что роман с пожилым, хоть и вполне «на уровне», господином имел все признаки недолговечности. Что же заставляло ее продолжать следствие? Страх и предчувствие, что лучшим бегством является преследование? Желание отомстить? Может, какое-то бестелесное предначертание?
Около двух часов (в Церматте был уже вечер, подъездные пути все еще не расчищены, что ни в коей мере не сдерживало лыжников) Брижитт оказалась на знаменитом мысе Манхэттена, в лесу небоскребов, выросших из грибниц подземных сокровищниц. Ей вспомнился один из частных детективов, с которыми был связан Ларри. Фамилии она не знала, но прислушиваясь к разговору, запомнила адрес. Может, у теперешнего Пинкертона есть контакт с парижским детективом?.. Или с «белыми»?
Когда она проходила мимо одного из небоскребов, что-то заставило ее остановиться. В тот момент за стеклянными дверями скрылась маленькая фигурка старушки в черном. Горб, характерная походка… Стюардесса кое-что знала об имитаторских талантах Гнома. Несмотря на страх, она поспешила за старческой фигуркой.
«В такой толпе он, пожалуй, меня не убьет?»
В холле она оказалась, когда фигурка в трауре исчезла в кабине скоростного лифта. Брижитт остановилась. Как отыскать нужного человека (даже если он — дьявол!) в здании с сотней этажей и тысячью контор…
— Чем могу быть полезен? — рядом с девушкой вырос симпатичный портье.
— Я увидела знакомую, — пробормотала Брижитт, — то есть знакомую мамы, не знаю, как ее зовут, такая маленькая старушка в черном…
— А, миссис Джимбль! Экспедиционная контора «Джимбль и сыновья». Сна вчера сняла у нас все помещения на верхнем этаже. Кажется, сейчас занимается оборудованием. Я соединю вас…
— Благодарю. Я пойду сама.
Портье дал ей ценные указания, но при этом так нагло пялился на нее, что ей захотелось поскорее прекратить разговор.
— Старушенция ведет дело с размахом. Целый год эти помещения, учитывая их стоимость, пустовали… А не забежать ли нам вместе на ленч?
— Возможно, завтра, — сказала Брижитт и вышла на улицу. Взглянула на стеклянную стену, на вершине которой Приап свил себе гнездо наверняка не с благотворительной целью. А может, она ошиблась? Нет. Она доверяла своей интуиции.
К тому же интуиция постаралась не обмануть оказанного ей доверия. Она быстро довела мадемуазель Лебланк до бюро услуг. «Барт Уайт, VI этаж, от лифта налево». Внутри, в лучах электрических лампочек, томилась полная блондинка, которая сразу окинула Брижитт, а может, только ее крашеные волосы неодобрительным взглядом.
— К кому?
— К мистеру Уайту. Мой друг…
Но у секретарши не было ни времени, ни желания заниматься чьими бы то ни было друзьями, тем более, что она занималась холением ногтей.
— Шефа нет. Будет через четыре часа.
— Но у меня срочное дело. Нельзя ли его как-нибудь отыскать?
— Нельзя. Комната ожидания рядом.
Брижитт прошла туда. Присела. У нее была прорва времени, чтобы следить за стрелками настенных часов, медленно, но верно двигающимися вперед. В тот момент, когда секретарша лениво, как жирный кот, относила какие-то бумаги в кабинет, Брижитт удалось заглянуть внутрь. За широким, как Елисейские Поля, письменным столом стояло кресло, а за креслом с одной стороны статуэтка Фемиды, а с другой — копия Сикстинской Мадонны.
Мадемуазель Лебланк с удовлетворением почувствовала, что попала куда надо.
День шел к концу. На горные вершины еще падало немного света, но в долину уже спустился мрак, освещаемый десятками маленьких, теплых искорок. Под каждой скрывалась какая-нибудь комнатка, какие-нибудь люди, чаще всего — два человека.
Анита, как бы желая вознаградить Меффа за целый день, проведенный в одиночестве, предложила вечерний променад. С лыжной прогулки она вернулась, когда начало смеркаться. К счастью, скандинав остался позади, на каком-то крутом спуске.
«Лучше поздно, чем никогда», — решил Мефф, но тут же подумал о безопасности. На мансарде ему, в принципе, ничто не угрожало. Мансарда со скандинавами и какой-то семьей с ребенком находилась на конце невероятно скрипучего коридора. Окно выходило на единственную дорогу, ведущую к пансионату. При любой ситуации оставалось достаточно времени, чтобы исчезнуть, провалиться под землю или воспользоваться адским пламенем, применение которого не запрещала ни одна из международных конвенций. Но прогулка! ? Тени становились все плотнее, враждебнее… За любым кустом мог скрываться функционер конкурентов либо заклинатель дьяволов…
Фаусон выбрал компромиссное решение, то есть вышел из пансионата, но на первой же из двенадцати ступенек споткнулся и съехал по лестнице, проделав по пути двойное сальто и мертвую петлю. Когда он выбрался из сугроба, гримаса боли искривила ему лицо. Любое движение ноги вызывало сон.
— Бедняжка! — Гавранкова помогла ему подняться. Потом провела в свою комнату, сделала компресс и согласилась на совместный ужин здесь, наверху, при свечах. Быть может, вывихнутая нога Меффа повысила крепит ее доверия мужчине.
За окном шел снег. Портье напомнил, что связь с миром будет восстановлена не раньше чем завтра.
Разговор вначале не клеился. Фаусон пытался направить его на эмоциональные рельсы. Говорил, что нет ничего хуже человеческого одиночества…
— Человек никогда не бывает одинок, — ответила Анита, — с ним всегда Бог (сатана беспокойно пошевелился) и ближние.
— Да, но трудно всех ближних считать одинаково близкими. Человеку предначертано отыскать себе другого ближнего, лучше всего — противоположного пола…
— Да, человек должен иметь детей. Фаусон чуть не вспылил.
— Да ну их, детей! Человек сам нуждается в счастье, радости, удовольствии, а это в достаточной степени ему может дать лишь другой, любящий, понимающий его человек.
Словно дельтапланерист, он ринулся в глубь голубых очей девушки. Однако поверхность озер осталась неподвижной.
— Ты нужна мне, Анита!
Девушка покрылась румянцем, словно ощипанный гусь на медленном огне.
— Я знаю!
— Эти несколько дней, — продолжал он, — подтвердили то, что я и так предчувствовал с первой минуты. Мы созданы друг для друга. Человек не знает, сколько ему осталось жить. Но всю ту жизнь, что у меня есть, я хотел бы подарить тебе.
Занавески ресниц прикрыли глаза девушки.
— Я всегда был одинок. Если даже я и ухитрялся обманывать себя, я все равно оставался одиноким, оторванным от мира, словно муха, погруженная в янтарь. Может, я был слишком слаб, чтобы умело вести борьбу, а может, не встретил никого подобного тебе. Случалось, мне нужна была помощь, но никто не являлся!
Теперь дьявол изъяснялся совсем так, как давний, тогдашний Мефф из своего дочертового периода.
— Чем я могу помочь, скажи? — спокойно спросила Анита.
Ее деловой тон убил настроение. Мефф замолчал. Что-то в нем задрожало, страх, что, может, весь разговор происходит слишком поздно, что душа Аниты навсегда останется для него недоступной, как вершина ближнего Маттерхорна.
— Ты очень мил, — девушка прикоснулась к нему рукой, — но мы слишком разные.
— Различия сближают сильнее, чем подобия! Все пребывает в диалектическом развитии. Позволим же развиться нашим чувствам.
— А может, что-нибудь перекусим, пока все не остыло? — спросила Гавранкова.
Он еще несколько раз пытался кружить вокруг темы, словно хищник вокруг пасущегося животного. Он понимал, что имеет дело с особой, которая все удовольствия откладывает на после свадьбы, причем церковной, а это ввиду недостатка времени, а также в связи со спецификой Меффа было невыполнимо. Тем не менее он напрямую предложил ей то, к чему стремился.
Девушка добрые четверть часа не могла вымолвить ни слова, потом сказала:
— Это невозможно!
Фаусон начал уверять, что он не имел в виду немедленного исполнения, он может подождать, хотя лично ему в таких вопросах больше нравится спонтанность, достаточно, если в данный момент он сможет считать ее своей личной нареченной.
Она молчала.
— А может, у тебя есть кто-то, может, ты в кого-то влюблена?
Она покрутила головой так энергично, что светлые локоны рассыпались по худеньким плечикам.
— Тогда в чем же проблема? Почему? Ты меня боишься?
В этот момент она была настолько смущена, беззащитна и буквально свята, что он кинулся бы на нее несмотря ни на что, если б не пискливый звук, исходящий от часов. Без четверти десять. Пора готовиться к решающему сеансу.
— У меня срочный междугородный разговор, — сказал он, — но я вернусь.
— Лучше не надо, — прозвучал тихий голос девушки, — меня утомил этот день и я хотела бы лечь, кроме того, твоя нога… Спокойной ночи!
Неожиданно его коснулись теплые и пахнущие свежестью губы. А потом дверь энергично захлопнулась. Фаусон повернулся на одной ноге, словно влюбленный подросток, но тут же вспомнил, что должен довести до конца несколько дел, не терпящих отлагательства, выпрямился и отворил дверь в свою комнату.
— Говорит Дракула. Говорит Дракула. Докладываю, что все в порядке. Мы с большой скоростью идем в нужном направлении. Капитан опасается айсбергов, но при исправном радаре нам нечего бояться. В соответствии с указаниями я с этого момента не покидаю кабину и не пускаю никого к себе. Птицы волнуются, потому что сильно качает, но это, пожалуй, понятно…
— Благодарю. Начинаем в назначенное время! Едва лицо вампира исчезло с экрана, Мефф вызвал Вурдалака. Появилась знакомая морда, запыхавшаяся и немного смущенная.
— Я чуть не влип, — докладывал Оборотень. — Совершенно забыл, что для этих желтяков крыса — деликатес. За мной охотится здешний повар. Но я выкручусь. У меня уже в кармане их шифры, я знаю как снять блокировку и включить минирование базы. В случае тревоги третьей степени достаточно уничтожить связь с Центром и тогда появляется возможность ручного запуска ракет по приказу начальника базы.
Осложнений не будет. В шалаш до сих пор никто не заглядывал, к тому же в мое отсутствие все оборудование находится в снегу и его можно искать очень долго. Я рад, что мы наконец начинаем.
— Стало быть, успеха! Теперь он связался с Меккой.
— Я был на вечерней молитве, — рассказывал Франкенштейн, — если можно назвать молитвой биение головой о мостовую. Это хорошо для рогоносцев! А их муэдзин, или как там его, треплется. Сегодня болтал о Добре. Утверждал, будто молекулы Добра напоминают по своему действию кровяные белые тельца. Не переставая множатся, а затем окружают молекулы Зла и изолируют их. По его мнению, существует возможность…
— Хорошо, хорошо, я знаю, что вы, немцы, легко поддаетесь влиянию. Как операция? $
— В порядке. Ремесленник оказался золотым человеком. Жаль, что это была его последняя работа. Он уже в обители Магомета. Я сотворил это вполне осторожно. У него в руках взорвалась одна из его игрушечек… Тот, кто играет с огнем, должен быть готов обжечь пальцы. Оружие отличное. На расстоянии в полкилометра разбиваю пополам финик.
— Продолжай!
— Из моего сектора пророк у меня будет, как на вилочке! Он должен пройти мимо не дальше, чем в двух метрах. Кажется, у него нет никакой личной охраны. Разумеется, я не верю, но на всякий случай прорепетировал. В тот момент, когда он будет приближаться, я положу мой огненоносный… ну, сам знаешь что, на защитный заборчик, параллельный трассе проезда. На то, чтобы прицелиться, когда толпа начнет толкаться и простирать руки, много времени не уйдет. Не больше секунды. Сейчас я запираюсь в комнате. Это небольшая башенка наподобие маленького минарета, узенькие оконца, одна низкая дверь — полнейшая безопасность.
— Ну-ну! Good luck! [47]
— Jawohl! [48]
С Утопленницей он разговаривал через коменданта Раулингса. Возникли небольшие осложнения. Дружок Брайана Скотта, космонавт Томас Левис, оказался недоверчивым типом. Сообразив, что дружок явно нездоров, он пытался уговорить его подвергнуться медицинским тестам. Скотт отказался. Он казался полубессознательным, слова произносил «взрывно», чуть ли не ворчливо. Левис настаивал, грозил уведомить Землю. Возникла небольшая потасовка. К счастью, за пределами телекамер. Сейчас Скотт докладывал, что его космический партнер погрузился в сон. Центр управления полетами принял сообщение без особого интереса. Полет парома носил рутинный характер, и если что-либо и могло вызвать интерес, так это старт и посадка.
— Ты дал мне очень трудное задание, шеф, — монотонно говорила мисс Уотерс устами Раулингса. — Я вынуждена на расстоянии удерживать в гипнотических тисках двух сильных субъектов, а малейшая деконцентрация может нарушить управление ими.
— Надеюсь, ты управишься.
— Управлюсь! К счастью, тут у меня тишина и покой и никто мне не мешает.
— Ну и чудненько!
Оставался Приап. В снятом помещении он крутился как угорелый. Не успел даже сбросить костюм старушки. Защитил окна броневыми плитами так, чтобы самый лучший стрелок не мог подстрелить его с вертолета, заставил мебелью все двери, за исключением одной, смонтировал камеру, благодаря которой в соответствующее время внешний мир увидит его бомбу. Заряд, огромное металлическое яйцо, он установил посреди самой большой комнаты и насыщал взгляд его созерцанием, счастливый, словно конструктор-шизофреник.
В назначенное время он запустит установленные в комнате телексы и текст подготовленного ультиматума пойдет в пресс-агентства: в Белый Дом, Конгресс и Секретариат ООН.
Немного раньше Гном доложил о ликвидации Бельфагора. Правда, ему не удалось вывести из игры стюардессу, но он был убежден, что смертельно напуганная женщина даже носа не высунет из укрытия.
— А если ее отыщет полиция? — спросил Мефф.
— Вы же знаете этих идиотов. Что она им скажет? Что Ларри был похищен дьяволом? Кто ей поверит? Она не может знать ни сути плана, ни моего укрытия. Да хоть бы и знала — я не отворю никому. Я всюду поместил адские знаки. Даже ангел бы сюда не пролез. Самое большее — передам свой ультиматум немного раньше. Пусть попытаются меня взять штурмом.
— Верно, — согласился Агент Низа. В Церматте пробило одиннадцать.
В это самое время Уайт, симпатичный рыжий бычок с чрезмерно красными для мужчины губами, опоздав на час, вступил в свое бюро. Он вспотел, как мышь (также рыжая). Все время он провел в Континентальном Центре. Истерия Лысого, заместителя из Главного Центра, достигла апогея. Без каких-либо оснований он объявил состояние готовности, хотел через Уайта обратиться к высочайшим властям, в том числе к генеральному секретарю Организации Объединенных Наций, с просьбой объявить всеобщие молебны во имя Спасения Земли. Откуда следовало ожидать опасности, которая в соответствии с пророчествами должна была случиться завтра утром, он сказать не мог. Но боялся. Уайт не видел возможности реализовать его пожелания. Генеральный секретарь ООН был атеистом, кроме того, объявление всемирных богослужений не входило в его компетенцию.
Также и вторая просьба — отыскать отца Мартинеса, который исчез два дня назад из своей кельи в парижском монастыре доминиканцев, была нереальной. Известный заклинатель в Америку не вернулся. У детектива не было даже минуты, чтобы за время многочасовой беготни заглянуть в свое бюро.
Он тяжело вошел и остановился как вкопанный.
— Мадемуазель Лебланк?
— Я думала, меня невозможно узнать, — сказала стюардесса.
Он, не ответив, быстро пригласил ее в кабинет.
— Вы долго ожидали?
— Пять часов!
— О господи, и никто мне не сообщил! Клара!! ! Секретарша предпочла не отзываться.
— Клара, немедленно соедините меня с Центром. А вы говорите. Только одни факты.
Она и говорила. О посылке и докторе Шатлене, о Ларри и Мистере Приапе, о ловушке на Белла и призраке гибели. И, наконец, о том, что встретила переодетого Гнома в его поднебесном укрытии.
— Что там, Клара?
— Не могу связаться с Европой. Линии перегружены. Неожиданно началась паника на бирже.
Уайт набросал несколько слов на листке.
— Если будет связь, продиктуйте им. Только Заместителю. Разве что появится сам Шеф. А мы — идем!
— Этот горбун чрезвычайно опасный тип, — отметила Брижитт.
— Мне он ничего не сделает, — улыбнулся детектив. Спускаясь в неосвещенной кабине лифта, девушка могла бы поклясться, что замечает небольшое светящееся колечко вокруг головы рыжеволосого.
Восемнадцать пятнадцать! Они в холле небоскреба. Уайт показывает портье удостоверение, предусмотрительно называет другой этаж, чтобы случайно не насторожить Приапа. В кабине лифта вынимает из кармана пистолет и заряжает его странными золотистыми патронами.
— Освященные! — поясняет он стюардессе.
Он держит себя в руках, действует четко. Движения его напоминают движения мангусты. Кабина останавливается на предпоследнем этаже. Дальше они поднимаются по лестнице. Дверь. Девушка остается в нескольких шагах позади. Уайт крадется вдоль стены, потом отступает, скривившись.
— Скверно, — бурчит он. — Сатана!
— Что происходит?
— Всюду блокирующие заклятия. Я не мог туда войти. Обычный человек прошел бы запросто, но с человеком Гном расправится мгновенно… Тут надо действовать иначе!
— Может, позвонить снизу? — подсказала Брижитт. — Сказать, что он окружен.
— Да разве мы знаем, что он там готовит? Вы же сами говорили о гибели. Нет, сначала проверим пол.
Они спустились на этаж ниже. Детектив, пользуясь тонкой проволочкой, отомкнул замки, разрекламированные как недоступные. Вошли внутрь.
— Увы, полы тоже эта дьявольщина защитила!
— Слушайте! — тронула его Брижитт.
Этажом выше хлопнула дверь лифта. Послышался звонок. Кто-то хотел войти в кабалистически защищенные апартаменты. Они выбежали в коридор. Потом, сняв пистолет с предохранителя, Уайт помчался наверх. Однако раньше него кто-то вошел, и дверь захлопнулась. Детектив опустил руки.
Брижитт обнюхала кабину.
— «Антилопа», — констатировала она со знанием дела. — Мистер Приап пригласил на вечер бабеночку.
Когда Клара наконец дозвонилась до Лысого и прочла ему сообщение, накарябанное на листке Уайтом, с другой стороны линии раздалось только тихое шипение.
— Так я и думал. Все-таки Фаусон. А мы, идиоты, не обратили внимания на то, что диагноз о его человеческой природе касался допожарного периода. Позже ни один изгонятель дьявола его не осматривал. Не видел. О, боже!
Он взглянул на часы. Было 12:25!
Роковой день уже начался. Если расставленные по свету агенты Меффа должны были подготовить гибель мира, они наверняка уже действовали. Ничто не могло их остановить. Даже если б он приказал бомбардировать пансионат в Церматте. На это, да и на то, чтобы убедить десятка полтора чиновников, тоже нужно было по меньшей мере несколько часов. Даже если б ему удалось изолировать либо уничтожить их шефа, разработанный план, вероятнее всего, развивался бы дальше. Так гласили пророчества, явления, ворожба! Что делать? О, господи! Что делать?
Мефф переждал еще полтора часа. Он хотел, чтобы Анита заснула покрепче. Несколько раз в жизни ему удавалось брать штурмом девушек, погруженных в сон. Правда, потом, как правило, оказывалось, что сон был притворным. Вероятно, девушки считали, что так будет приличнее.
Фаусон весьма старательно умылся. Надушился. Разделся. Он прекрасно знал, что какая бы то ни было одежда, в которой всегда можно запутаться, не облегчает задачи. Половина первого ночи. Он проник сквозь стену. Анита спала, дыша ровно, размеренно. В полумраке на белой подушке рисовался ее прелестный девичий профиль.
Сатана задрожал, но молниеносно скользнул под одеяло.
Анита тут же проснулась.
— Что ты делаешь, Мефф! Нет, Мефф! Прошу тебя!
Она была натренированной и гибкой. Крутила головой, избегая губ возбужденного мужчины. Он сорвал с нее тонкую ночную рубашку. Умело одной рукой удержал тонкие руки блондинки, вторую же передвинул на основной театр военных действий.
— А, черт! Еще трусики!
Им овладело невероятное желание, и даже если бы в этот момент позвонил сам Люцифер, он не поднял бы телефонной трубки. Анита уже не кричала. Резинка лопнула и рука Меффа…
Рука Меффа!
Рука Меффа!
Рука…
Ему показалось, что он спятил, он резким движением сорвал одеяло и зажег свет.
Такое не может приключиться с мужчиной даже во сне.
Там не было ничего.
Ничего!
Гладкая, как на спине, кожа!
— О, проклятье, ангел!
Какое-то мгновение он думал, что земля разверзается у него под ногами!
Гавранкова натянула одеяло. Молчала. Только в ее глазах зажегся победный огонек.
Он вспомнил о своих обязанностях. Пробил стенку и подбежал к биологическому передатчику. Все сразу стало ясно. Анита! Анита! Анита! С самого начала. Почти с самого начала. А он — дурень! Дурень!
Он включил сигнал тревоги. Дракула!
Глазок камеры выхватил освещенную кабину корабля. Дракула, полуголый, лежал бледнее простыни на постели. Из его живота торчал осиновый кол. Когти он вонзил в деревянную обивку кабины, а в остекленевших глазах застыло изумление.
Франкенштейн!
В первый момент он не заметил барона в полумраке, заполняющем овальную комнатку. Лишь немного погодя глаза начали вылавливать разбросанные по полу элементы тела. На столике стоял пустой баллончик из-под святой воды. Скорее всего, под влиянием этой жидкости полопались швы, удерживавшие искусственное творение в целости.
Вурдалак!
Кайтек лежал в снегу, который кучами намело в шалаш. Тело бестии, изорванное, искусанное и окровавленное заставляло думать, что Оборотень загрыз себя сам. Лишь немного погодя Мефф увидел торчащий из груди маленький шприц, с помощью которого кто-то явно попотчевал бестию концентрированной сверхдозой сыворотки Пастера.
Гном!
Втиснутый в кресло, с лапой, протянутой к детонатору бомбы, он напоминал шута, узурпировавшего трон короля. Зубы он выщерил в идиотской улыбке, а посреди тела зияло небольшое отверстие, какое обычно образует освященная пуля.
Утопленница!
На экране возник полковник Раулингс, бодрый и улыбающийся, он докладывал что-то своим начальникам по НАСА. Он не походил на загипнотизированного… Что с Сьюзи?
— Она успела сбежать, но утратила телепатическую связь. Ей уже не удастся подчинить коменданта базы или командира «Пенсильвании». Миссия завершена.
Говорила Анита! Анита? Ее двойник. Прелестный светловолосый ангел, на сей раз, однако, не сладкий и беззащитный, а грозный, карающий. Разумеется, в порядке самообороны.
Анита находилась во всех пяти пунктах. И в кабине Дракулы, и в комнате Франкенштейна, и в шалаше Оборотня.
Несмотря на шок, Фаусон понял, что виновником беспримерного провала был он сам. Ведь это он представил прелестную блондинку своим сотрудникам. Уполномочил ее действовать. Никто из агентов не удивился, когда в середине ночи услышал голос Аниты, выговаривающий пароль, узнал ее лицо. Они убрали кабалистические запоры. Впустили…
В комнату Меффа вошла уже полностью одетая Гавранкова, седоволосый субъект и отец Мартинес. Седой представился:
— Комиссар Провиденс, временно откомандированный в идеалистическую секцию Интерпола. Остальных вы, вероятно, знаете. Мадемуазель Гавранкова, отец Мартинес. Мы хотели бы горячо поблагодарить вас, Фаусон. Вы проделали огромную работу. Вам удалось отыскать всех последних функционеров Зла и уговорить их выступить против порядка, что облегчило нам осуществление естественного отпора. Благодаря вам, силы Тьмы не смогли воспользоваться опасной конфигурацией светил. Впереди у нас долгая эпоха мира.
У Фаусона кружилась голова.
— А я? Что будет со мной? Ведь я же сатана?!
— Только частично, — усмехнулся комиссар.
— Мы поможем тебе, — энергично сказала Анита. — Ты был слаб, дал опутать себя Злу. Однако мы подаем тебе руку, защитим от мести Низа. Теперь ты будешь работать на нас. Впрочем, силы Зла очень слабы. Им уже никогда не восстановить своего былого влияния на этой Земле.
— Но я подписал…
— Цирограф аннулирую, — деловым тоном сказал отец Мартинес. — А черта я из вас изгоню. Лично. Нет проблем.
— Но ведь я сам, ведь я сам — правнук Мефистофеля.
— А кто сказал, что правнука Мефистофеля невозможно перевоспитать? Вы еще станете человеком, Фаусон.
— И полюбишь Добро, — улыбнулась ангелица. Тем временем Седой соединился с Лысым.
— Привет, старик!
Заместитель вскочил и принялся кричать в трубку:
— Шеф, наконец-то! Ситуация трагическая! Они творят конец света. Фаусон оказался дьяволом… У меня есть сведения!
— Вы совершенно в этом уверены?
Седой с удовольствием спрятал в карман коробочку с биологическим передатчиком. В это самое время Анита № 6 пересказывала Брижитт и Уайту ход событий на вершине небоскреба. Ангел-детектив поблагодарил стюардессу за отлично выполненное задание. В то же время на экране телевизора, все еще находящегося в биологической связи со Швейцарией, можно было наблюдать, как Фаусона выводят из комнаты.
— Видный парень, — сказала Брижитт.
— И весьма интеллигентный, — ответил ей с другого полушария Мефф, позволяя надеть на себя освященные наручники.
Утренние телевизионные передачи не сообщили, разумеется, ни о событиях в Церматте, ни о драматических инцидентах в пяти других уголках земного шара. Впрочем, у них были совершенно другие темы.
В тот день какой-то случайный фанатик из Пакистана зарезал неподалеку от Великой Мечети в Мекке Нового Махди. Одновременно недалеко от Де-Мойна в штате Айова безответственный псих, сержант ракетных войск, забаррикадировался в атомном арсенале и предъявил паранойяльный ультиматум.
А около полудня всех оглушило сообщение, что над одной их сверхдержав появился неопознанный летающий объект огромных размеров…
Январь — сентябрь 1983 г.
Послесловие
«Сатанинская» повесть Марчина Вольского была написана в 1983 году, но в силу различных причин увидела свет лишь в 1988 году.
В соответствии со своим темпераментом и амплуа М. Вольский для «Агента Низа» избрал манеру «литературного кабаре» и предложил читателям этакий «Апокалипсис в веселом ракурсе». Кроме того, он скрестил деяния дьявольские и божеские (а они ведь неразделимы) с условностями романа «ужасов» и тонко сконструированной авантюрной повестью фактов.
Представляется чрезвычайно удачной и четко реализованной в повести идея, состоящая в том, что Пекло, стремясь довести дело до глобального столкновения всех со всеми, и тем самым ускорить конец света, призывает для этого одряхлевших «дьявольских резервистов»: Вампира, Оборотня, Франкенштейна, Утопленницу, Гнома… Поиски этих пособников-недобитков дьявольским Полномочным Посланником Меффом Фаусоном, сатирические зарисовки различных «горячих» точек на планете образуют значительную и увлекательную часть повести. Очень плодотворной оказалась мысль вывести на сцену силы ангельские. Борьба дьяволов и ангелов в земных условиях приобретает форму взаимных подкопов, ловушек и капканов вроде тех, какие расставляют друг на друга агенты международных разведок. При этом, хотя у ангельских сил частично и связаны руки (Верховный Шеф требует, чтобы их действия были непременно этически чисты), они все равно исхитряются как только могут. Здесь Вольский беспардонно «кормится» немного у Булгакова, немного у Чандлера, оживляя весь «зверинец» ужасов; теологическая и сатанологическая шутка переплетаются в повести с приемами польского кабаре, но из этих, как бы позаимствованных, элементов автор создает нечто бесспорно свое и… наше отечественное. Как бы новое…
Повесть, несмотря на несерьезную тональность и несколько абзацев «правоверного материализма», представляется мне закамуфлированным символом веры (или сигналом к его отысканию) и шуточным теологическим трактатом… Возможно, автор местами перебарщивает, но зато ему удается затронуть еще одну дьявольскую струну. Ведь Сатана, как следует из многовековой традиции, есть существо в высшей степени эротизированное. Автор повествования — тоже. Несмотря на то, что книжка написана с так называемой «божеской» (всеохватывающей) позиции, фабула «Агента Низа», большинство шуток и метафор то и дело заворачивают пана Марчина в сторону халатика, коньячка, алькова и долгих, сладостных и грешных любовных сценок. Читателей, интересующихся иными аспектами жизни, это может утомлять, но именно такого рода направленности мы обязаны бравурной «солью» финала, в котором дьявольская разнузданность Меффа неожиданно сталкивается с ангельской бесполостью Аниты Гавранковой.
Помещая действие повести в разные части земного шара, Вольский дает читателям упоительное ощущение всеобщности и универсальности. Хотя одновременно он близок польской традиции рисовать Дьявола существом хитрым, ловким, но неумным, вроде бы коварным, вероломным, но в то же время неизменно проигрывающим…
У нас Дьявол — фигура простодушная, порой воспринимаемая как национально или политически чуждая. Конечно, такое видение проблемы слишком уж беззаботно, беспечно, поскольку обходит стороной мрачные закоулки человеческой души и судьбы, но одновременно подчеркивает беспомощность Дьявола перед добродетелью нашей веры, надежды, любви, мужества, благоразумия, умеренности, солидарности — что, несмотря на дьявольское упрощение, все-таки не столь уж абсурдно.
Из статьи Мачея Паровского
«Обезьяна Господа Бога»
(Польский журнал «Фантастика», № 2, 1989)
В соответствии со своим темпераментом и амплуа М. Вольский для «Агента Низа» избрал манеру «литературного кабаре» и предложил читателям этакий «Апокалипсис в веселом ракурсе». Кроме того, он скрестил деяния дьявольские и божеские (а они ведь неразделимы) с условностями романа «ужасов» и тонко сконструированной авантюрной повестью фактов.
Представляется чрезвычайно удачной и четко реализованной в повести идея, состоящая в том, что Пекло, стремясь довести дело до глобального столкновения всех со всеми, и тем самым ускорить конец света, призывает для этого одряхлевших «дьявольских резервистов»: Вампира, Оборотня, Франкенштейна, Утопленницу, Гнома… Поиски этих пособников-недобитков дьявольским Полномочным Посланником Меффом Фаусоном, сатирические зарисовки различных «горячих» точек на планете образуют значительную и увлекательную часть повести. Очень плодотворной оказалась мысль вывести на сцену силы ангельские. Борьба дьяволов и ангелов в земных условиях приобретает форму взаимных подкопов, ловушек и капканов вроде тех, какие расставляют друг на друга агенты международных разведок. При этом, хотя у ангельских сил частично и связаны руки (Верховный Шеф требует, чтобы их действия были непременно этически чисты), они все равно исхитряются как только могут. Здесь Вольский беспардонно «кормится» немного у Булгакова, немного у Чандлера, оживляя весь «зверинец» ужасов; теологическая и сатанологическая шутка переплетаются в повести с приемами польского кабаре, но из этих, как бы позаимствованных, элементов автор создает нечто бесспорно свое и… наше отечественное. Как бы новое…
Повесть, несмотря на несерьезную тональность и несколько абзацев «правоверного материализма», представляется мне закамуфлированным символом веры (или сигналом к его отысканию) и шуточным теологическим трактатом… Возможно, автор местами перебарщивает, но зато ему удается затронуть еще одну дьявольскую струну. Ведь Сатана, как следует из многовековой традиции, есть существо в высшей степени эротизированное. Автор повествования — тоже. Несмотря на то, что книжка написана с так называемой «божеской» (всеохватывающей) позиции, фабула «Агента Низа», большинство шуток и метафор то и дело заворачивают пана Марчина в сторону халатика, коньячка, алькова и долгих, сладостных и грешных любовных сценок. Читателей, интересующихся иными аспектами жизни, это может утомлять, но именно такого рода направленности мы обязаны бравурной «солью» финала, в котором дьявольская разнузданность Меффа неожиданно сталкивается с ангельской бесполостью Аниты Гавранковой.
Помещая действие повести в разные части земного шара, Вольский дает читателям упоительное ощущение всеобщности и универсальности. Хотя одновременно он близок польской традиции рисовать Дьявола существом хитрым, ловким, но неумным, вроде бы коварным, вероломным, но в то же время неизменно проигрывающим…
У нас Дьявол — фигура простодушная, порой воспринимаемая как национально или политически чуждая. Конечно, такое видение проблемы слишком уж беззаботно, беспечно, поскольку обходит стороной мрачные закоулки человеческой души и судьбы, но одновременно подчеркивает беспомощность Дьявола перед добродетелью нашей веры, надежды, любви, мужества, благоразумия, умеренности, солидарности — что, несмотря на дьявольское упрощение, все-таки не столь уж абсурдно.
Из статьи Мачея Паровского
«Обезьяна Господа Бога»
(Польский журнал «Фантастика», № 2, 1989)