Страница:
— Хорошо, — повторил Биннесман. — На это я и надеюсь. А теперь вы должны отдохнуть, милорд.
Габорн чувствовал себя невероятно уставшим. Он снял тунику и лег на землю.
Она показалась ему удивительно теплой.
Биннесман взмахнул посохом, и земля заструилась на Габорна, укрывая и утешая его.
Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как покидает его тело напряжение.
Сначала он испугался, не зная, как сможет дышать под землей, но почувствовал вскоре, что не нуждается в воздухе. Даже легкие отдыхали, и теплый чернозем укрыл его грудь и лицо, насыпался в уши, забился между пальцев.
Габорн тут же заснул и во сне увидел себя зайчихой, убегавшей от какой-то неведомой опасности в лесу возле дороги, ведущей в замок Сильварреста. Она пронеслась стрелой сквозь ежевичные заросли и юркнула в чудесную, безопасную нору, где в темноте сладко пахло ее зайчатами.
В глубине норы она нашла своих малышей, четырех зайчат, которым был всего лишь день от роду.
Соски зайчихи разбухли от молока. Она легла на бок, еще тяжело дыша после бега, и малыши тут же начали тыкаться носами в ее живот, ища молоко.
Тут она услышала голос чародея Биннесмана где-то наверху над норой. Зайчиха прижала уши к спине, прислушиваясь к разговору и стуку копыт по дороге, проходившей поверху.
— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной.
— Что она говорит? — спросил голос самого Габорна.
— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли тоже. Вы растете, Габорн. Растут ваши силы.
Затем лошади ускакали, и зайчиха предалась мирному отдыху. Зайчата сосали молоко, она закрыла глаза, расслабила уши, и тревожила ее только блоха на передней лапе, которую было никак не выгрызть.
«Какие глупые люди, — думала зайчиха, — не слышат голоса Земли».
В следующем сне Габорн полз по лесной подстилке в образе змеи. На животе его чешуя была столь гладкой, что позволяла ему скользить по земле, как по льду.
Он выбросил длинный раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Где-то впереди был заяц — пахло теплом и шерстью. Тогда он на мгновение застыл неподвижно, и последние жаркие лучи осеннего солнца приняли его в свои объятия.
Впереди тоже никто не шевелился. Он чуял зайца, но не видел его.
Пошарив среди дубовых листьев, он обнаружил нору, темную, заманчивую. Выбросил язык, учуял там маленьких зайчат.
Был день, зайцы должны были спать. Тихо-тихо он заскользил вниз, в глубь норы.
Наверху по дороге тяжело застучали копыта, и чародей Биннесман сказал:
— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной. Габорн спросил:
— Что она говорит?
— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли. Вы растете, Габорн. Растет ваша сила.
— Но я ничего не слышу, — пожаловался Габорн, — а я так хочу услышать ее голос.
— Услышите, если уши будут длиннее, — сказал во сне чародей. — А то приложитесь ухом к земле.
— Да, да, так я и сделаю, — воодушевлено воскликнул Габорн.
При этом Габорн лежал в норе и прислушивался к разговору, стараясь ничего не пропустить. Затем вновь выбросил раздвоенный язык, принюхался к зайчатам.
В следующем сне он шел по свежевспаханному полю. Земля была ухожена, все комья — размельчены мотыгой и разровнены. Плодородный слой был глубок, почва — жирная
Все мышцы у Габорна болели после долгой работы, но, чувствуя приближение дождя, он спешил высадить семена. Острым колышком проделывал в земле ямку, опускал туда тяжелое семя и заравнивал ямку ногой.
По лицу его катился пот.
Он трудился, ни о чем не думая, как вдруг услышал чей-то голос:
— Здравствуй!
Габорн обернулся. По краю поля шла каменная изгородь, увитая цветущими плетями гороха, над нею вставал рассвет. И за изгородью стояла Земля.
Она приняла облик отца Габорна и выглядела как человек. Но вместо плоти отец его состоял из земных элементов: песка, глины и зеленых ветвей.
— Здравствуй, — сказал Габорн. — Я надеялся увидеть тебя снова.
— Я всегда рядом, — сказала Земля. — Посмотри под ноги и всюду увидишь меня.
Габорн двинулся по полю дальше, продолжая работать, высаживать свои семена.
— Итак, — сказала Земля, — ты не можешь решить, охотник ты или добыча, заяц или змея.
— Разве я не оба сразу? — спросил Габорн.
— Да, это так, — ответила Земля. — Жизнь и смерть. Избавитель и мститель.
Габорн огляделся по сторонам, чувствуя себя неловко. Земля уже говорила с ним в саду Биннесмана. Но тогда рядом был чародей, который переводил ее слова. Ибо речь ее звучала как шорох листьев, перекатывание камушков, журчание подземных вод.
Земля тогда тоже явилась в виде существа из почвы и камней. Но выглядела она как его враг, Радж Ахтен.
Сейчас она выглядела другом — родным отцом — и разговаривала с ним так запросто, как мог бы говорить сосед, подошедший перекинуться через изгородь парой слов.
«Постой, но я ведь сплю», — подумал Габорн.
Послышался грохот, как при землетрясении, и листья дубов, росших поблизости, зашелестели на ветру.
Он понял смысл этих звуков — грохота камня, шелеста листьев.
— Чем отличается явь от сна? — спросила Земля. — Я не понимаю. Ты слушаешь сейчас и поэтому слышишь.
Он посмотрел на лицо своего отца, слепленное из гальки. Земля и вправду говорила с ним, на этот раз — не голосами мышей.
— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Габорн, ибо он отчаянно нуждался сейчас в помощи Земли. Слишком много было вопросов, на которые он не знал ответа: бежать ли ему от Радж Ахтена или нападать на него, как лучше послужить Земле, можно ли ему брать дары у людей?
— Ничего, — ответила Земля. — Ты звал меня, и я пришла.
Габорн не поверил. Наверняка Земля собиралась сказать ему что-то важное.
— Я… ты дала мне свою силу, но я не знаю, как ею пользоваться.
— Не понимаю, — Земля смутилась. — Я не давала тебе силу.
— Ты дала мне Зрение Земли и силу избирать. Земля задумалась.
— Нет, это мои силы, а не твои. Я не давала их тебе. Габорн растерялся.
— Но я же пользуюсь ими.
— Это мои силы, — повторила Земля. — Когда ты служишь мне — я служу тебе. У тебя нет сил, просто я позволяю тебе пользоваться моими.
Габорн посмотрел на фигуру своего отца, слепленную из земли, — фигуру мужчины сорока лет с тяжелой челюстью и широкими плечами.
И прищурился. Теперь он сообразил.
— Да, — сказал. — Понимаю. Ты не дала силу. Ты ее одолжила.
Земля как будто задумалась над словом «одолжила», прикидывая, подходит ли оно. Затем кивнула.
— Служи мне, и я буду служить тебе.
И тут Габорн действительно понял. Он служил Земле, и Земля не одалживала ему силу, она вознаграждала Габорна за служение ей, давая ему силу для этого служения.
— Ты сеешь семена человечества, — сказала она. — Снова и снова ты спрашиваешь меня, как посеять их все. Я не понимаю этого.
— Я хочу спасти их все, — сказал Габорн.
— Посмотри на пшеничные поля, — мягко предложила Земля. — В землю ложится сто семян, но сколько из них вырастает? Ужель ни одно не достанется на долю мышей и скота? Ни одно не засохнет и не сгниет? Ты хочешь, чтобы в мире не было ничего, кроме пшеницы?
— Нет, — угрюмо сказал Габорн.
— Тогда смирись. Жизнь и смерть, смерть и жизнь. Это одно и то же. Многие умрут, некоторые выживут. Ты собираешь Урожай Душ. У нас нет сил спасти все семена человеческого рода. У тебя будет сила избрать лишь немногих.
— Знаю, — сказал Габорн. — Но чем больше я смогу спасти…
— Отберешь у меня, и я отберу у тебя, — шепнула Земля.
— Я не об этом! — воскликнул Габорн. — Я имел в виду другое!
— У тебя в руке семена? — спросила Земля. — Какие из них ты хочешь посеять — живые или мертвые?
Габорн задумался. Он не проверял семян и не знал, сколько их у него в руке и каковы они.
Теперь же попытался определить на ощупь.
Семена шевелились, дышали у него в горсти. Десятки штук. Некоторые не двигались. Он раскрыл ладонь, взглянул на них.
В руке его лежали маленькие проросшие зерна, розовато-коричневые, похожие на мышат. Многие шевелили крошечными ручками и ножками, и кое-кого он даже узнал: розовый эмбрион с красными ножками, лежавший в центре ладони, был Боринсон. Рядом лежал коричневый мертвый красавец — Радж Ахтен.
Он проделал колышком ямку и задумался, который из эмбрионов опустить в рыхлый, тучный чернозем.
Когда же он поднял взгляд на Землю, ожидая от нее совета, солнце вдруг закатилось. Время для посадки кончилось, во тьме ничего уже не было видно.
Габорн вздрогнул и резко сел, рассыпав землю. Посидел мгновение, с колотящимся сердцем глядя в темноту перед собой. Затем осмотрелся по сторонам, ища Биннесмана, но чародея уже не было в саду.
Земля предупредила, что его ждет неудача, но какая именно?
Она одолжила ему силу избрания. Габорн принял ее с благодарностью и делал все, что мог. Может, он избирал слишком многих? Или избирал неправильно?
Он взял на себя эту обязанность неделю назад в саду Биннесмана. Он любил свой народ, и потому Земля поручила ему избрать «семена человеческого рода», которые надо спасти.
Но теперь его мучила мысль, как спасти всех.
И Земля казалась ему холодной и равнодушной, почти жестокой. «Избирай, — сказала она. — Мне все равно. Жизнь и смерть — одно и то же».
Выбери кого-то, чтобы спасти, и спаси. Такова твоя задача. Ни больше, ни меньше.
Звучит просто.
Но кажется невозможным.
Кого он должен избирать?
Неужели Земля ждет, что он бросит на погибель детей — раз они не могут сами себя защитить? Бросит стариков и калек? Позволит умереть добрым людям, потому что из злых получатся лучшие воины?
Как избирать правильно?
«Я солгал людям, — понял Габорн. — Я сказал своим Избранным, что буду защищать их в темные времена, и я действительно всем сердцем хочу спасти их всех. Но у меня нет такой силы».
От этого сознания у него похолодело сердце.
Он не может спасти всех, не может всех защитить. И во время сражений ему придется выбирать: кому умереть, а кому выжить.
Но как можно принять подобное решение? Чем руководствуясь?
Может ли он, например, позволить умереть Иом? Или пожертвовать для ее спасения жизнью тысячи других людей?
И будет ли она ему благодарна, если он пожертвует ради нее другими? Или проклянет его за это?
Что там говорил Биннесман вчера утром? Эрден Геборен «умер не от ран, он умер от разбитого сердца».
Теперь Габорн это понимал. Земля выбрала его своим Королем потому, что он обладал совестью. Но как он может надеяться ужиться со своей совестью, если сделает то, о чем просит Земля!
Габорн вспомнил события прошедшего дня. Он избрал короля Орвинна и хотел спасти его, но старый рыцарь не повиновался приказу и решил сразиться с Темным Победителем.
А Иом и Джурим едва не погибли, потому что вопреки приказу задержались в замке Сильварреста, спасая тех, кто не мог убежать
«Я могу избрать человека, — думал Габорн, — но это еще не значит, что он станет моим Избранным. Я могу пытаться спасти его, но это не значит, что он станет спасать себя сам.
Пусть же это будет моим первым критерием, — решил он. — Я буду спасать тех, кто слушает меня и тем самым спасает себя сам, а про остальных я должен забыть».
Габорн огляделся по сторонам, увидел свои доспехи и одежду, сваленные грудой среди зарослей лаванды.
Он встал, отряхнулся от земли и оделся. Когда он добрался до своих покоев, Иом уже надевала дорожный костюм.
Несмотря на тревожные сны, чувствовал он себя отдохнувшим, как никогда.
КНИГА ТРЕТЬЯ ДЕНЬ ОПУСТОШЕНИЯ
Глава 34
Глава 35
Габорн чувствовал себя невероятно уставшим. Он снял тунику и лег на землю.
Она показалась ему удивительно теплой.
Биннесман взмахнул посохом, и земля заструилась на Габорна, укрывая и утешая его.
Он лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как покидает его тело напряжение.
Сначала он испугался, не зная, как сможет дышать под землей, но почувствовал вскоре, что не нуждается в воздухе. Даже легкие отдыхали, и теплый чернозем укрыл его грудь и лицо, насыпался в уши, забился между пальцев.
Габорн тут же заснул и во сне увидел себя зайчихой, убегавшей от какой-то неведомой опасности в лесу возле дороги, ведущей в замок Сильварреста. Она пронеслась стрелой сквозь ежевичные заросли и юркнула в чудесную, безопасную нору, где в темноте сладко пахло ее зайчатами.
В глубине норы она нашла своих малышей, четырех зайчат, которым был всего лишь день от роду.
Соски зайчихи разбухли от молока. Она легла на бок, еще тяжело дыша после бега, и малыши тут же начали тыкаться носами в ее живот, ища молоко.
Тут она услышала голос чародея Биннесмана где-то наверху над норой. Зайчиха прижала уши к спине, прислушиваясь к разговору и стуку копыт по дороге, проходившей поверху.
— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной.
— Что она говорит? — спросил голос самого Габорна.
— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли тоже. Вы растете, Габорн. Растут ваши силы.
Затем лошади ускакали, и зайчиха предалась мирному отдыху. Зайчата сосали молоко, она закрыла глаза, расслабила уши, и тревожила ее только блоха на передней лапе, которую было никак не выгрызть.
«Какие глупые люди, — думала зайчиха, — не слышат голоса Земли».
В следующем сне Габорн полз по лесной подстилке в образе змеи. На животе его чешуя была столь гладкой, что позволяла ему скользить по земле, как по льду.
Он выбросил длинный раздвоенный язык, пробуя воздух на вкус. Где-то впереди был заяц — пахло теплом и шерстью. Тогда он на мгновение застыл неподвижно, и последние жаркие лучи осеннего солнца приняли его в свои объятия.
Впереди тоже никто не шевелился. Он чуял зайца, но не видел его.
Пошарив среди дубовых листьев, он обнаружил нору, темную, заманчивую. Выбросил язык, учуял там маленьких зайчат.
Был день, зайцы должны были спать. Тихо-тихо он заскользил вниз, в глубь норы.
Наверху по дороге тяжело застучали копыта, и чародей Биннесман сказал:
— Земля говорит с нами. Она говорит с вами и со мной. Габорн спросил:
— Что она говорит?
— Пока еще не знаю, — ответил Биннесман, — но именно так она обычно говорит со мной: беспокойно шуршат кролики и мыши, меняется направление птичьего полета, кричат гуси. Сейчас она нашептывает что-то и Королю Земли. Вы растете, Габорн. Растет ваша сила.
— Но я ничего не слышу, — пожаловался Габорн, — а я так хочу услышать ее голос.
— Услышите, если уши будут длиннее, — сказал во сне чародей. — А то приложитесь ухом к земле.
— Да, да, так я и сделаю, — воодушевлено воскликнул Габорн.
При этом Габорн лежал в норе и прислушивался к разговору, стараясь ничего не пропустить. Затем вновь выбросил раздвоенный язык, принюхался к зайчатам.
В следующем сне он шел по свежевспаханному полю. Земля была ухожена, все комья — размельчены мотыгой и разровнены. Плодородный слой был глубок, почва — жирная
Все мышцы у Габорна болели после долгой работы, но, чувствуя приближение дождя, он спешил высадить семена. Острым колышком проделывал в земле ямку, опускал туда тяжелое семя и заравнивал ямку ногой.
По лицу его катился пот.
Он трудился, ни о чем не думая, как вдруг услышал чей-то голос:
— Здравствуй!
Габорн обернулся. По краю поля шла каменная изгородь, увитая цветущими плетями гороха, над нею вставал рассвет. И за изгородью стояла Земля.
Она приняла облик отца Габорна и выглядела как человек. Но вместо плоти отец его состоял из земных элементов: песка, глины и зеленых ветвей.
— Здравствуй, — сказал Габорн. — Я надеялся увидеть тебя снова.
— Я всегда рядом, — сказала Земля. — Посмотри под ноги и всюду увидишь меня.
Габорн двинулся по полю дальше, продолжая работать, высаживать свои семена.
— Итак, — сказала Земля, — ты не можешь решить, охотник ты или добыча, заяц или змея.
— Разве я не оба сразу? — спросил Габорн.
— Да, это так, — ответила Земля. — Жизнь и смерть. Избавитель и мститель.
Габорн огляделся по сторонам, чувствуя себя неловко. Земля уже говорила с ним в саду Биннесмана. Но тогда рядом был чародей, который переводил ее слова. Ибо речь ее звучала как шорох листьев, перекатывание камушков, журчание подземных вод.
Земля тогда тоже явилась в виде существа из почвы и камней. Но выглядела она как его враг, Радж Ахтен.
Сейчас она выглядела другом — родным отцом — и разговаривала с ним так запросто, как мог бы говорить сосед, подошедший перекинуться через изгородь парой слов.
«Постой, но я ведь сплю», — подумал Габорн.
Послышался грохот, как при землетрясении, и листья дубов, росших поблизости, зашелестели на ветру.
Он понял смысл этих звуков — грохота камня, шелеста листьев.
— Чем отличается явь от сна? — спросила Земля. — Я не понимаю. Ты слушаешь сейчас и поэтому слышишь.
Он посмотрел на лицо своего отца, слепленное из гальки. Земля и вправду говорила с ним, на этот раз — не голосами мышей.
— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Габорн, ибо он отчаянно нуждался сейчас в помощи Земли. Слишком много было вопросов, на которые он не знал ответа: бежать ли ему от Радж Ахтена или нападать на него, как лучше послужить Земле, можно ли ему брать дары у людей?
— Ничего, — ответила Земля. — Ты звал меня, и я пришла.
Габорн не поверил. Наверняка Земля собиралась сказать ему что-то важное.
— Я… ты дала мне свою силу, но я не знаю, как ею пользоваться.
— Не понимаю, — Земля смутилась. — Я не давала тебе силу.
— Ты дала мне Зрение Земли и силу избирать. Земля задумалась.
— Нет, это мои силы, а не твои. Я не давала их тебе. Габорн растерялся.
— Но я же пользуюсь ими.
— Это мои силы, — повторила Земля. — Когда ты служишь мне — я служу тебе. У тебя нет сил, просто я позволяю тебе пользоваться моими.
Габорн посмотрел на фигуру своего отца, слепленную из земли, — фигуру мужчины сорока лет с тяжелой челюстью и широкими плечами.
И прищурился. Теперь он сообразил.
— Да, — сказал. — Понимаю. Ты не дала силу. Ты ее одолжила.
Земля как будто задумалась над словом «одолжила», прикидывая, подходит ли оно. Затем кивнула.
— Служи мне, и я буду служить тебе.
И тут Габорн действительно понял. Он служил Земле, и Земля не одалживала ему силу, она вознаграждала Габорна за служение ей, давая ему силу для этого служения.
— Ты сеешь семена человечества, — сказала она. — Снова и снова ты спрашиваешь меня, как посеять их все. Я не понимаю этого.
— Я хочу спасти их все, — сказал Габорн.
— Посмотри на пшеничные поля, — мягко предложила Земля. — В землю ложится сто семян, но сколько из них вырастает? Ужель ни одно не достанется на долю мышей и скота? Ни одно не засохнет и не сгниет? Ты хочешь, чтобы в мире не было ничего, кроме пшеницы?
— Нет, — угрюмо сказал Габорн.
— Тогда смирись. Жизнь и смерть, смерть и жизнь. Это одно и то же. Многие умрут, некоторые выживут. Ты собираешь Урожай Душ. У нас нет сил спасти все семена человеческого рода. У тебя будет сила избрать лишь немногих.
— Знаю, — сказал Габорн. — Но чем больше я смогу спасти…
— Отберешь у меня, и я отберу у тебя, — шепнула Земля.
— Я не об этом! — воскликнул Габорн. — Я имел в виду другое!
— У тебя в руке семена? — спросила Земля. — Какие из них ты хочешь посеять — живые или мертвые?
Габорн задумался. Он не проверял семян и не знал, сколько их у него в руке и каковы они.
Теперь же попытался определить на ощупь.
Семена шевелились, дышали у него в горсти. Десятки штук. Некоторые не двигались. Он раскрыл ладонь, взглянул на них.
В руке его лежали маленькие проросшие зерна, розовато-коричневые, похожие на мышат. Многие шевелили крошечными ручками и ножками, и кое-кого он даже узнал: розовый эмбрион с красными ножками, лежавший в центре ладони, был Боринсон. Рядом лежал коричневый мертвый красавец — Радж Ахтен.
Он проделал колышком ямку и задумался, который из эмбрионов опустить в рыхлый, тучный чернозем.
Когда же он поднял взгляд на Землю, ожидая от нее совета, солнце вдруг закатилось. Время для посадки кончилось, во тьме ничего уже не было видно.
Габорн вздрогнул и резко сел, рассыпав землю. Посидел мгновение, с колотящимся сердцем глядя в темноту перед собой. Затем осмотрелся по сторонам, ища Биннесмана, но чародея уже не было в саду.
Земля предупредила, что его ждет неудача, но какая именно?
Она одолжила ему силу избрания. Габорн принял ее с благодарностью и делал все, что мог. Может, он избирал слишком многих? Или избирал неправильно?
Он взял на себя эту обязанность неделю назад в саду Биннесмана. Он любил свой народ, и потому Земля поручила ему избрать «семена человеческого рода», которые надо спасти.
Но теперь его мучила мысль, как спасти всех.
И Земля казалась ему холодной и равнодушной, почти жестокой. «Избирай, — сказала она. — Мне все равно. Жизнь и смерть — одно и то же».
Выбери кого-то, чтобы спасти, и спаси. Такова твоя задача. Ни больше, ни меньше.
Звучит просто.
Но кажется невозможным.
Кого он должен избирать?
Неужели Земля ждет, что он бросит на погибель детей — раз они не могут сами себя защитить? Бросит стариков и калек? Позволит умереть добрым людям, потому что из злых получатся лучшие воины?
Как избирать правильно?
«Я солгал людям, — понял Габорн. — Я сказал своим Избранным, что буду защищать их в темные времена, и я действительно всем сердцем хочу спасти их всех. Но у меня нет такой силы».
От этого сознания у него похолодело сердце.
Он не может спасти всех, не может всех защитить. И во время сражений ему придется выбирать: кому умереть, а кому выжить.
Но как можно принять подобное решение? Чем руководствуясь?
Может ли он, например, позволить умереть Иом? Или пожертвовать для ее спасения жизнью тысячи других людей?
И будет ли она ему благодарна, если он пожертвует ради нее другими? Или проклянет его за это?
Что там говорил Биннесман вчера утром? Эрден Геборен «умер не от ран, он умер от разбитого сердца».
Теперь Габорн это понимал. Земля выбрала его своим Королем потому, что он обладал совестью. Но как он может надеяться ужиться со своей совестью, если сделает то, о чем просит Земля!
Габорн вспомнил события прошедшего дня. Он избрал короля Орвинна и хотел спасти его, но старый рыцарь не повиновался приказу и решил сразиться с Темным Победителем.
А Иом и Джурим едва не погибли, потому что вопреки приказу задержались в замке Сильварреста, спасая тех, кто не мог убежать
«Я могу избрать человека, — думал Габорн, — но это еще не значит, что он станет моим Избранным. Я могу пытаться спасти его, но это не значит, что он станет спасать себя сам.
Пусть же это будет моим первым критерием, — решил он. — Я буду спасать тех, кто слушает меня и тем самым спасает себя сам, а про остальных я должен забыть».
Габорн огляделся по сторонам, увидел свои доспехи и одежду, сваленные грудой среди зарослей лаванды.
Он встал, отряхнулся от земли и оделся. Когда он добрался до своих покоев, Иом уже надевала дорожный костюм.
Несмотря на тревожные сны, чувствовал он себя отдохнувшим, как никогда.
КНИГА ТРЕТЬЯ ДЕНЬ ОПУСТОШЕНИЯ
Месяц Листопада
(День первый)
Глава 34
Андерс
Вечная тревога оставила свой след на внешности короля Андерса. Она иссушила плоть, сделала дряблым его длинное, тощее тело.
Но сейчас, когда он, лежа в кровати, выглянул из-за полога, страха вдруг не стало. Глубокое спокойствие снизошло на него, освежающее, как глоток воды из горного ручья. В мире ожидались перемены.
Андерс встал, стянул рубашку и остался нагишом. Покои его находились в самой высокой из башен замка, балконная дверь и окна были открыты настежь. Холодный, бодрящий ветер задувал в комнату, колыхал тонкие летние занавески.
Жена Андерса протянула руку, ища во сне мужа на его половине. Он убрал с ее виска прядь темных волос и шепнул:
— Спи.
Тело ее сразу же расслабилось, дыхание стало ровным.
Сильный порыв ветра раздул занавески и пронесся, кружась, по комнате. Движение воздуха, казалось, можно было различить глазом.
Андерс раскинул руки, приветствуя ветер, ощутил, как воздух овевает его тело, касается рук, ласкает кожу.
Он позволил ветру сдвинуть себя с места и вывести на балкон.
На зубцах по верху башни горбились горгульи, все в пятнах красного, желтого и зеленого лишайника, заглядывая вниз, во двор, с высоты в двести футов.
Король Андерс легко вскочил на ближайший зубец, пошатнулся, но сразу же выпрямился.
Он ждал, глядя в ночное небо, до тех пор, пока не увидел, как по нему одна за другой быстро пронеслись три звезды.
То был, конечно, знак. Смысла его он не понимал, но знак вселял такое же спокойствие, как и ветер, дувший над башней.
Здесь, на высоте, ветер был сильнее, чем внизу, в городе. Упругий, приятный, он ерошил волоски на теле, щекотал грудь. Подталкивал, дразнил и улетал прочь, на далекие равнины.
В столь поздний час в городе царила тишина. Улицы торговых кварталов были пусты.
И король Андерс начал перепрыгивать с зубца на зубец, обходя башню по кругу. Где-то в глубине его сознания мелькнула мысль, что со стороны его можно принять за сумасшедшего. Заметь кто-то из стражников или горожан, как он скачет тут ночью в темноте, рискуя жизнью на каждом шагу, то-то они удивились бы!
Но он ничего не опасался.
На это были свои причины. Ему нравилось рисковать. Год за годом его пожирала тревога, и лишь в последние несколько месяцев он стал избавляться от своих страхов.
Он бежал все быстрее, прыгал не задерживаясь. С дарами силы, ловкости и метаболизма это было не так уж и сложно.
Хотя довольно опасно. В любой момент он мог поскользнуться на лишайнике или оступиться на неровном краю каменного зубца. Но он не боялся.
«Нырнуть, окунуться! — думал он. — Оказаться в воздухе!»
Желание это все росло и стало наконец таким сильным, что король Андерс не мог более ему противиться.
Он вскочил на зубец, переступил на согнутую спину горгульи и бросился вниз.
Он широко раскинул руки, как крылья, закрыл в экстазе глаза и, падая, все еще перебирал в воздухе ногами.
Вот это было действительно опасно.
«Ну и что? — думал он. — Пускай приходит смерть. За этот вкус Воздуха, за эту свежесть дыхания не жалко отдать жизнь]].
Он глянул в западную сторону. С полей к нему приближался вихрь.
Со скоростью сто, а может, и двести миль в час ветер промчался по холмам, засвистел над городскими крышами.
Король Андерс вновь закрыл глаза, готовясь к гибели. Желудок его, казалось, переместился в грудную клетку.
И в пяти футах над землей вихрь подхватил его. Закружил, повлек вверх. Обласкал волосы и тело.
Андерс открыл глаза и улыбнулся.
Воздух кипел. Прямо перед королем вился настоящий смерч. Но основание его не перемещалось, не корчилось. Смерч не ревел яростно, но дышал спокойно, как спящее дитя.
Он кружился в тишине, вздымая пыль на улицах города. У вершины его Андерс разглядел звезды, похожие на глаза. Ужасающей силы ветер качал Андерса на своих руках, поднимая его все выше и выше.
В последние месяцы Андерс мечтал только об этом, жаждал этого всей душой. Он едва смел надеяться, что подобное все-таки произойдет.
Король громко прокричал:
— Я рад нашей встрече! — и засмеялся от счастья.
Но сейчас, когда он, лежа в кровати, выглянул из-за полога, страха вдруг не стало. Глубокое спокойствие снизошло на него, освежающее, как глоток воды из горного ручья. В мире ожидались перемены.
Андерс встал, стянул рубашку и остался нагишом. Покои его находились в самой высокой из башен замка, балконная дверь и окна были открыты настежь. Холодный, бодрящий ветер задувал в комнату, колыхал тонкие летние занавески.
Жена Андерса протянула руку, ища во сне мужа на его половине. Он убрал с ее виска прядь темных волос и шепнул:
— Спи.
Тело ее сразу же расслабилось, дыхание стало ровным.
Сильный порыв ветра раздул занавески и пронесся, кружась, по комнате. Движение воздуха, казалось, можно было различить глазом.
Андерс раскинул руки, приветствуя ветер, ощутил, как воздух овевает его тело, касается рук, ласкает кожу.
Он позволил ветру сдвинуть себя с места и вывести на балкон.
На зубцах по верху башни горбились горгульи, все в пятнах красного, желтого и зеленого лишайника, заглядывая вниз, во двор, с высоты в двести футов.
Король Андерс легко вскочил на ближайший зубец, пошатнулся, но сразу же выпрямился.
Он ждал, глядя в ночное небо, до тех пор, пока не увидел, как по нему одна за другой быстро пронеслись три звезды.
То был, конечно, знак. Смысла его он не понимал, но знак вселял такое же спокойствие, как и ветер, дувший над башней.
Здесь, на высоте, ветер был сильнее, чем внизу, в городе. Упругий, приятный, он ерошил волоски на теле, щекотал грудь. Подталкивал, дразнил и улетал прочь, на далекие равнины.
В столь поздний час в городе царила тишина. Улицы торговых кварталов были пусты.
И король Андерс начал перепрыгивать с зубца на зубец, обходя башню по кругу. Где-то в глубине его сознания мелькнула мысль, что со стороны его можно принять за сумасшедшего. Заметь кто-то из стражников или горожан, как он скачет тут ночью в темноте, рискуя жизнью на каждом шагу, то-то они удивились бы!
Но он ничего не опасался.
На это были свои причины. Ему нравилось рисковать. Год за годом его пожирала тревога, и лишь в последние несколько месяцев он стал избавляться от своих страхов.
Он бежал все быстрее, прыгал не задерживаясь. С дарами силы, ловкости и метаболизма это было не так уж и сложно.
Хотя довольно опасно. В любой момент он мог поскользнуться на лишайнике или оступиться на неровном краю каменного зубца. Но он не боялся.
«Нырнуть, окунуться! — думал он. — Оказаться в воздухе!»
Желание это все росло и стало наконец таким сильным, что король Андерс не мог более ему противиться.
Он вскочил на зубец, переступил на согнутую спину горгульи и бросился вниз.
Он широко раскинул руки, как крылья, закрыл в экстазе глаза и, падая, все еще перебирал в воздухе ногами.
Вот это было действительно опасно.
«Ну и что? — думал он. — Пускай приходит смерть. За этот вкус Воздуха, за эту свежесть дыхания не жалко отдать жизнь]].
Он глянул в западную сторону. С полей к нему приближался вихрь.
Со скоростью сто, а может, и двести миль в час ветер промчался по холмам, засвистел над городскими крышами.
Король Андерс вновь закрыл глаза, готовясь к гибели. Желудок его, казалось, переместился в грудную клетку.
И в пяти футах над землей вихрь подхватил его. Закружил, повлек вверх. Обласкал волосы и тело.
Андерс открыл глаза и улыбнулся.
Воздух кипел. Прямо перед королем вился настоящий смерч. Но основание его не перемещалось, не корчилось. Смерч не ревел яростно, но дышал спокойно, как спящее дитя.
Он кружился в тишине, вздымая пыль на улицах города. У вершины его Андерс разглядел звезды, похожие на глаза. Ужасающей силы ветер качал Андерса на своих руках, поднимая его все выше и выше.
В последние месяцы Андерс мечтал только об этом, жаждал этого всей душой. Он едва смел надеяться, что подобное все-таки произойдет.
Король громко прокричал:
— Я рад нашей встрече! — и засмеялся от счастья.
Глава 35
Подходящая еда
Аверан разгребла землю и выбралась из ямы. На дворе уже наступила ночь. Девочка чувствовала себя плохо, ей хотелось есть, но причиной скверного самочувствия был вовсе не голод.
Когда Аверан было три года, король пожелал сделать ее наездником и пожаловал ей дары силы, жизнестойкости и ума.
С тех пор она всегда была сильна и неутомима, обладала прекрасной памятью. Но сейчас она ощущала слабость во всем теле и даже в голове. Мысли путались.
«Я стала обычным человеком, — поняла она. — Мои Посвященные умерли».
Это было ужасно. Аверан много раз пролетала над Голубой Башней по пути в Морское подворье. Огромный замок в океане казался таким могучим, таким неприступным. Даже представить было невозможно, чтобы кто-то смог его взять.
И все же это случилось, и она почувствовала себя такой одинокой и несчастной, как никогда в жизни, как не чувствовала себя даже, покидая мастера Бранда и Башню Хаберд.
«Теперь я обыкновенная девочка, — подумала она. — Обычный человек, как все. И никогда больше не полечу на грааке».
Жизнь ее практически закончилась — в девять лет.
Без даров у нее нет никакого будущего.
Ей хотелось лечь и заплакать, но вспомнились вдруг слова мастера Бранда: «Ездить на грааке нелегко. Упадешь — первое, что надо сделать, это убедиться, что кости целы. И даже если они сломаны, все равно надо встать и забраться обратно на граака, чтобы долететь до дому. Если ты не можешь этого сделать, никогда не станешь наездником».
Аверан падала с граака десятки раз. И всегда вставала.
И сейчас, испытывая небывалое одиночество, она только закусила губу и огляделась по сторонам.
Покинутый жителями городок с наступлением ночи странно изменился. Ореховые деревья у дороги выглядели точь-в-точь как злобные, скрюченные старикашки, в тени которых могла затаиться любая нечисть. А уютные домики с тростниковыми крышами и маленькими окошками походили теперь на заброшенные мрачные склепы.
Девочка содрогнулась. К ночи стало сыро, поднялся сильный ветер. Она встала и торопливо натянула на себя одежду.
Зеленая женщина выбралась из канавки, принюхалась, глядя в небо.
— Кровь? — спросила она.
— Я не знаю, где взять тебе кровь, — сказала Аверан. — Мою — нельзя. Сейчас поищем что-нибудь съедобное.
Она набросила на зеленую женщину медвежий плащ, чтобы та не замерзла. И принялась за поиски еды. Опустившись на колени, она сказала себе: «Не расстраивайся из-за даров. Лучше считай, что тебе повезло. Ведь это не тебя убили».
Земля в саду была рыхлой и ухоженной. Хозяева выкопали и увезли урожай, но сделали они это наспех.
Аверан еще днем заметила несколько морковок и репок, забытых в грядках; на виноградных лозах, обвивавших изгородь, сохранились спелые грозди. Случись им с зеленой женщиной застрять в этом городке даже на пару дней, без еды они не останутся. Под фруктовыми деревьями тоже наверняка завалялась падалица.
Стоя на коленях, Аверан высматривала в темноте морковную ботву. Но на ощупь ее обнаружить оказалось проще — по перистым листьям. Вскоре она наткнулась на морковку, но каким-то образом, еще не успев выдернуть из земли, поняла, что та слишком маленькая. Чахлая и невкусная.
Неожиданно ей захотелось покопаться в месте, где не было никакой ботвы. Она так и сделала и обнаружила прекрасную большую морковку. Кто-то уже пытался ее выдернуть, но только оборвал листья. Аверан расшатала ее и вытащила — длинную, в полруки.
Девочка удивилась — как она узнала, что там есть морковь?
Зеленая женщина все еще испуганно таращилась в небо. Всякий раз, как налетал порыв ветра, она вздрагивала и озиралась по сторонам, пытаясь увидеть, кто ее трогает.
Аверан показала ей свою добычу.
— Морковка, — сказала она. — Морковка. Вкусная, прямо как кровь, только не убегает, когда ее ловишь.
И откусила большой кусок. Морковь была вся в земле, но Аверан эта земля показалась на вкус такой же сладкой, как сам овощ. Она предложила попробовать зеленой женщине.
Та отгрызла кусочек и присела на корточки, жуя задумчиво, как щенок — свой первый в жизни ботинок.
Аверан быстро проглотила найденное. Но этого ей показалось маловато. Она закрыла глаза и поползла на коленях по грядкам, надеясь опять угадать, где прячется плод.
Вскоре она и впрямь нашла еще одну морковь с оборванной ботвой, такую же большую, как первая. Зеленая женщина придвинулась, заглянула в руки Аверан. И тут же вытащила из земли другую, которую девочка не заметила.
«Конечно, она тоже чует их, — сообразила Аверан. — Мы обе теперь — создания Земли, а Земля знает, где скрыты ее сокровища. „Все плоды лесов и полей — наши“.
Что-то странное произошло с нею. Она потеряла свои дары, но приобрела взамен другие.
«Я все-таки не обычный человек, — решила она. — Ведь в моих жилах течет теперь зеленая кровь».
Аверан нарвала пастернака, потом пошарила под деревьями возле дома и «нашла» фиги, лежавшие в высокой траве, где их не заметили хозяева. Затем добавила к своим запасам еще немного грибов и орехов.
Набрав достаточно еды, она повела зеленую женщину по темным улицам к большому зданию в центре городка — не то ратуше, не то складу. Возможно, зимой оно служило утепленным рынком. А может, это был дом песнопений, с высокой крышей, под которой лучше звучат голоса певцов. В любом случае сейчас здание пустовало, и огромные двери его были распахнуты настежь.
Зеленая женщина послушно шла за Аверан до самых дверей. Те оказались столь широки, что в них могли бы въехать сразу две повозки.
Аверан заглянула внутрь. И ничего не увидела. Зато услышала, как отчаянно завизжали феррины. Штук двадцать этих мохнатых маленьких человекоподобных созданий бросилось вон из дома, испугавшись, что их пришли убивать.
Один из ферринов споткнулся о ногу девочки, кувыркнулся через голову и рассыпал какие-то крошки, которые нес в тряпочке. Аверан могла бы пнуть его ногой, но не стала этого делать, поскольку не желала ферринам зла, хотя и любви особой к ним не питала.
— Если ферринам здесь нравится, значит, место безопасное, — заверила она свою спутницу.
— Если ферринам здесь нравится, значит, место безопасное, — повторила та.
Аверан на цыпочках вошла в огромное помещение. Наверху среди потолочных балок жалобно ворковали голуби.
— Держу пари, феррины пришли сюда за птицами, — сказала Аверан. В тусклом свете, проникавшем через открытые двери, она разглядела на полу кучку перьев. — Смотри-ка, похоже, одну поймали.
Зеленая женщина подкралась к перьям, обнюхала.
— Кровь — нет?
— Я бы это есть не стала, — согласилась Аверан. — Кровь — нет.
Зеленая женщина как будто опечалилась. Села на пол и принялась жевать пастернак.
Аверан присела рядом, озираясь по сторонам. В голове не было ни единой мысли по поводу того, куда идти и что делать. Она знала только, что хочет на север.
Закрыв глаза, девочка представила карту страны.
Король Земли предстал перед ее внутренним взором в виде сияющего зеленого самоцвета. От неожиданности она вздрогнула.
— Король Земли идет на юг! — сказала она. — Он проделал уже большой путь!
Затем попробовала грибы. Они были свежие, пахли орехами, но показались ей невкусными. Желудок требовал чего-то другого. Она не ела два дня, если не считать корки хлеба, которую выделил ей прошлой ночью барон Окорок. Но грибы были какие-то сухие и несытные.
Аверан разжевала фигу, однако и та ей не понравилась. Хотелось чего-то повкуснее. Например, кусок мяса, сочный и сладкий.
Девочка вынула из маленькой сумки, висевшей у нее на боку, деревянный гребень и принялась вычесывать из волос землю. Зеленая женщина смотрела на нее с нескрываемым любопытством. И Аверан, приведя себя в порядок, придвинулась к ней.
— Это гребень, — показала она. — Я хочу причесать твои волосы.
— Мои волосы, — сказала зеленая женщина. Аверан усмехнулась. На этот раз странное существо не просто повторило сказанное. Оно как будто поняло разницу между «моим» и «твоим».
— Ты — умница, — сказала Аверан. — У мастера Бранда была когда-то ворона, которая умела разговаривать, но она только повторяла всякие глупости и давно померла. Что бы там ни болтал барон Квашня, ты умнее, чем ворона.
— Я умница, — согласилась зеленая женщина. Аверан начала причесывать ее, но та вертела головой, стараясь не упускать гребень из виду.
— Сиди спокойно, — сказала Аверан. Она попыталась отвлечь непоседу.
— Я думаю, нам следует тебя как-то назвать, правда? Меня вот зовут Аверан. Роланда зовут Роланд, а барона Полла — барон Полл, хоть мне и нравится обзывать его по-всякому. У каждого есть имя. Тебе хочется иметь имя?
— Какое… имя? — спросила зеленая женщина. Аверан так удивилась, что даже перестала ее причесывать. Неужели она поняла вопрос? Невероятно.
— Даже и не знаю, — сказала девочка. — У тебя зеленая кожа, поэтому можно назвать тебя, например, Зеленушкой.
Это было первое, что пришло ей на ум.
Когда-то Аверан дружила с девочкой по имени Осень и по фамилии Браун, они вместе жили в Башне Хаберд. У Осени были коричневые волосы, и эта фамилия ей очень шла. А еще у нее были белая кошка, которую звали Белянкой, и рыжий пес по кличке Рыжик. Но Аверан имена, означавшие цвет, казались глупыми.
Когда Аверан было три года, король пожелал сделать ее наездником и пожаловал ей дары силы, жизнестойкости и ума.
С тех пор она всегда была сильна и неутомима, обладала прекрасной памятью. Но сейчас она ощущала слабость во всем теле и даже в голове. Мысли путались.
«Я стала обычным человеком, — поняла она. — Мои Посвященные умерли».
Это было ужасно. Аверан много раз пролетала над Голубой Башней по пути в Морское подворье. Огромный замок в океане казался таким могучим, таким неприступным. Даже представить было невозможно, чтобы кто-то смог его взять.
И все же это случилось, и она почувствовала себя такой одинокой и несчастной, как никогда в жизни, как не чувствовала себя даже, покидая мастера Бранда и Башню Хаберд.
«Теперь я обыкновенная девочка, — подумала она. — Обычный человек, как все. И никогда больше не полечу на грааке».
Жизнь ее практически закончилась — в девять лет.
Без даров у нее нет никакого будущего.
Ей хотелось лечь и заплакать, но вспомнились вдруг слова мастера Бранда: «Ездить на грааке нелегко. Упадешь — первое, что надо сделать, это убедиться, что кости целы. И даже если они сломаны, все равно надо встать и забраться обратно на граака, чтобы долететь до дому. Если ты не можешь этого сделать, никогда не станешь наездником».
Аверан падала с граака десятки раз. И всегда вставала.
И сейчас, испытывая небывалое одиночество, она только закусила губу и огляделась по сторонам.
Покинутый жителями городок с наступлением ночи странно изменился. Ореховые деревья у дороги выглядели точь-в-точь как злобные, скрюченные старикашки, в тени которых могла затаиться любая нечисть. А уютные домики с тростниковыми крышами и маленькими окошками походили теперь на заброшенные мрачные склепы.
Девочка содрогнулась. К ночи стало сыро, поднялся сильный ветер. Она встала и торопливо натянула на себя одежду.
Зеленая женщина выбралась из канавки, принюхалась, глядя в небо.
— Кровь? — спросила она.
— Я не знаю, где взять тебе кровь, — сказала Аверан. — Мою — нельзя. Сейчас поищем что-нибудь съедобное.
Она набросила на зеленую женщину медвежий плащ, чтобы та не замерзла. И принялась за поиски еды. Опустившись на колени, она сказала себе: «Не расстраивайся из-за даров. Лучше считай, что тебе повезло. Ведь это не тебя убили».
Земля в саду была рыхлой и ухоженной. Хозяева выкопали и увезли урожай, но сделали они это наспех.
Аверан еще днем заметила несколько морковок и репок, забытых в грядках; на виноградных лозах, обвивавших изгородь, сохранились спелые грозди. Случись им с зеленой женщиной застрять в этом городке даже на пару дней, без еды они не останутся. Под фруктовыми деревьями тоже наверняка завалялась падалица.
Стоя на коленях, Аверан высматривала в темноте морковную ботву. Но на ощупь ее обнаружить оказалось проще — по перистым листьям. Вскоре она наткнулась на морковку, но каким-то образом, еще не успев выдернуть из земли, поняла, что та слишком маленькая. Чахлая и невкусная.
Неожиданно ей захотелось покопаться в месте, где не было никакой ботвы. Она так и сделала и обнаружила прекрасную большую морковку. Кто-то уже пытался ее выдернуть, но только оборвал листья. Аверан расшатала ее и вытащила — длинную, в полруки.
Девочка удивилась — как она узнала, что там есть морковь?
Зеленая женщина все еще испуганно таращилась в небо. Всякий раз, как налетал порыв ветра, она вздрагивала и озиралась по сторонам, пытаясь увидеть, кто ее трогает.
Аверан показала ей свою добычу.
— Морковка, — сказала она. — Морковка. Вкусная, прямо как кровь, только не убегает, когда ее ловишь.
И откусила большой кусок. Морковь была вся в земле, но Аверан эта земля показалась на вкус такой же сладкой, как сам овощ. Она предложила попробовать зеленой женщине.
Та отгрызла кусочек и присела на корточки, жуя задумчиво, как щенок — свой первый в жизни ботинок.
Аверан быстро проглотила найденное. Но этого ей показалось маловато. Она закрыла глаза и поползла на коленях по грядкам, надеясь опять угадать, где прячется плод.
Вскоре она и впрямь нашла еще одну морковь с оборванной ботвой, такую же большую, как первая. Зеленая женщина придвинулась, заглянула в руки Аверан. И тут же вытащила из земли другую, которую девочка не заметила.
«Конечно, она тоже чует их, — сообразила Аверан. — Мы обе теперь — создания Земли, а Земля знает, где скрыты ее сокровища. „Все плоды лесов и полей — наши“.
Что-то странное произошло с нею. Она потеряла свои дары, но приобрела взамен другие.
«Я все-таки не обычный человек, — решила она. — Ведь в моих жилах течет теперь зеленая кровь».
Аверан нарвала пастернака, потом пошарила под деревьями возле дома и «нашла» фиги, лежавшие в высокой траве, где их не заметили хозяева. Затем добавила к своим запасам еще немного грибов и орехов.
Набрав достаточно еды, она повела зеленую женщину по темным улицам к большому зданию в центре городка — не то ратуше, не то складу. Возможно, зимой оно служило утепленным рынком. А может, это был дом песнопений, с высокой крышей, под которой лучше звучат голоса певцов. В любом случае сейчас здание пустовало, и огромные двери его были распахнуты настежь.
Зеленая женщина послушно шла за Аверан до самых дверей. Те оказались столь широки, что в них могли бы въехать сразу две повозки.
Аверан заглянула внутрь. И ничего не увидела. Зато услышала, как отчаянно завизжали феррины. Штук двадцать этих мохнатых маленьких человекоподобных созданий бросилось вон из дома, испугавшись, что их пришли убивать.
Один из ферринов споткнулся о ногу девочки, кувыркнулся через голову и рассыпал какие-то крошки, которые нес в тряпочке. Аверан могла бы пнуть его ногой, но не стала этого делать, поскольку не желала ферринам зла, хотя и любви особой к ним не питала.
— Если ферринам здесь нравится, значит, место безопасное, — заверила она свою спутницу.
— Если ферринам здесь нравится, значит, место безопасное, — повторила та.
Аверан на цыпочках вошла в огромное помещение. Наверху среди потолочных балок жалобно ворковали голуби.
— Держу пари, феррины пришли сюда за птицами, — сказала Аверан. В тусклом свете, проникавшем через открытые двери, она разглядела на полу кучку перьев. — Смотри-ка, похоже, одну поймали.
Зеленая женщина подкралась к перьям, обнюхала.
— Кровь — нет?
— Я бы это есть не стала, — согласилась Аверан. — Кровь — нет.
Зеленая женщина как будто опечалилась. Села на пол и принялась жевать пастернак.
Аверан присела рядом, озираясь по сторонам. В голове не было ни единой мысли по поводу того, куда идти и что делать. Она знала только, что хочет на север.
Закрыв глаза, девочка представила карту страны.
Король Земли предстал перед ее внутренним взором в виде сияющего зеленого самоцвета. От неожиданности она вздрогнула.
— Король Земли идет на юг! — сказала она. — Он проделал уже большой путь!
Затем попробовала грибы. Они были свежие, пахли орехами, но показались ей невкусными. Желудок требовал чего-то другого. Она не ела два дня, если не считать корки хлеба, которую выделил ей прошлой ночью барон Окорок. Но грибы были какие-то сухие и несытные.
Аверан разжевала фигу, однако и та ей не понравилась. Хотелось чего-то повкуснее. Например, кусок мяса, сочный и сладкий.
Девочка вынула из маленькой сумки, висевшей у нее на боку, деревянный гребень и принялась вычесывать из волос землю. Зеленая женщина смотрела на нее с нескрываемым любопытством. И Аверан, приведя себя в порядок, придвинулась к ней.
— Это гребень, — показала она. — Я хочу причесать твои волосы.
— Мои волосы, — сказала зеленая женщина. Аверан усмехнулась. На этот раз странное существо не просто повторило сказанное. Оно как будто поняло разницу между «моим» и «твоим».
— Ты — умница, — сказала Аверан. — У мастера Бранда была когда-то ворона, которая умела разговаривать, но она только повторяла всякие глупости и давно померла. Что бы там ни болтал барон Квашня, ты умнее, чем ворона.
— Я умница, — согласилась зеленая женщина. Аверан начала причесывать ее, но та вертела головой, стараясь не упускать гребень из виду.
— Сиди спокойно, — сказала Аверан. Она попыталась отвлечь непоседу.
— Я думаю, нам следует тебя как-то назвать, правда? Меня вот зовут Аверан. Роланда зовут Роланд, а барона Полла — барон Полл, хоть мне и нравится обзывать его по-всякому. У каждого есть имя. Тебе хочется иметь имя?
— Какое… имя? — спросила зеленая женщина. Аверан так удивилась, что даже перестала ее причесывать. Неужели она поняла вопрос? Невероятно.
— Даже и не знаю, — сказала девочка. — У тебя зеленая кожа, поэтому можно назвать тебя, например, Зеленушкой.
Это было первое, что пришло ей на ум.
Когда-то Аверан дружила с девочкой по имени Осень и по фамилии Браун, они вместе жили в Башне Хаберд. У Осени были коричневые волосы, и эта фамилия ей очень шла. А еще у нее были белая кошка, которую звали Белянкой, и рыжий пес по кличке Рыжик. Но Аверан имена, означавшие цвет, казались глупыми.