Страница:
Я пришел в себя весь в поту. Зубы стучали.
Завала задыхался, он сполз с водительского сиденья на пол. Вначале я решил, что его тошнит, но рвоты не было. Завала не шевелил руками и ногами и не пытался встать.
Перфекто закричал:
— Завала! — и бросился к товарищу, отскочив От пушки. Он стащил шлем с нашего водителя и швырнул на пол.
Глаза киборга открывались и закрывались, на лбу выступили крупные капли пота, из горла доносился глубокий хрип.
— Он умирает! — продолжал кричать Перфекто, и стал снимать грудные пластины комбинезона. Я подскочил, отключившись при этом от компьютера, и ударил Завалу по спине, надеясь привести в действие его сердце, потом начал срочное восстановление сердечно — легочной деятельности. Завала подавился. Его вырвало, и он задышал.
— Думаю, все будет в порядке, — сказал Перфекто. — Пустяк. Он просто проглотил язык. — Завала застонал и слегка пошевелил правой рукой, не пытаясь сесть.
Но я-то знал, что это совсем не пустяк. Когда-то я на ярмарке познакомился с человеком, который зарабатывал на жизнь, охотясь на обезьян. И каждые две — три недели он приносил обезьяну, в которую стрелял, но промахнулся. Тем не менее обезьяна умирала — просто от ужаса. Шок оказывался для нее смертельным, хотя охотник и промазал.
Вот что произошло с Завалой. Его мозг не сумел отличить иллюзию, созданную симулятором, от реальности.
Завалу снова начало рвать, он попытался приподняться. Мы оттащили его от лужи блевотины, он долго лежал, прислонившись к машине, и с трудом дышал. Мавро стоял рядом с ним и повторял:
— Как ты, мучачо? Все в порядке?
Наконец Завала поднял руки.
— Горят! — закричал он. — Горят!
— Все в порядке, — сказал Мавро. И мы ждали, пока Завала придет в себя.
Кейго снова вызвал голограмму, и мы стали смотреть, как нас убили.
Мы медленно плыли над землей, встретились с ябандзинами, каждый поднял оружие и прицелился. Враги выстрелили. Кейго обратил внимание на нашу медлительность:
— Больше упражняйтесь в прицеливании и стрельбе. Shuyo, практика, убирает ржавчину с тела, делает вас хорошим бойцом, ne? Это битва. Настоящая битва, какой она должна быть. Когда умираешь на Пекаре, умираешь только раз. Помните, если вы убиваете самурая в симуляторе, боль испытывать будет он, а не вы. Держитесь правильно. — Он встал и вытянул вперед лазерное ружье, потом присел, согнув колени. — Не сидите и не стойте неподвижно, словно стреляете с земли. Тут большая разница. Колени всегда должны работать, поглощать небольшие толчки. Необходимо устойчиво держать цель. — Он продемонстрировал нам, как, словно моряк на корабле, противостоит каждому резкому движению машины, компенсируя с помощью согнутых колен все толчки на неровной местности. Это имело смысл, и я восхищался его техникой, пока не вспомнил, что он готовит нас к геноциду. — Теперь идите. Готовьтесь к завтрашней тренировке. Представляйте себе, что вы держите ружье и целитесь. Оттачивайте движения. Тренируйтесь в воображении. Пять часов. — Кейго отпустил нас взмахом руки.
Мы сняли защитное снаряжение, помогли Завале дойти до двери. Я весь взмок от пота — листочки со сведениями о людях, севших на корабль на станции Сол, тоже промокли, поэтому я стал размахивать ими в воздухе, чтобы просушить. Я нервничал при мысли о том, что сейчас придется выйти в коридор, — любой встречный мог оказаться убийцей ОМП: поэтому я вначале просмотрел записи, запомнил лица и вышел последним. Все шли, повесив головы. Все, кроме Мавро.
Он сунул в рот сигару. В то время как он прикуривал, руки его слегка дрожали.
— Не беспокойтесь об этих слабаках, — сказал он мне. — Когда я был ребенком, мать била меня посильнее. Самураев, живых, дышащих — а не эти симулированные изображения, — мы можем побить! Правда?!
Возражений не последовало.
Мы немного постояли в коридоре. Завала неожиданно вздрогнул. Он выглядел так, словно вот — вот упадет. Мавро обнял его рукой.
— Как дела, компадре?
Молодой киборг кивнул и чихнул. Обнажил руку — протез. Протез кончался у локтя. Он осмотрел кожу на месте соединения.
— Горит. Я чувствую, как горит моя рука, — сказал он удивленно. — Это «гниль». У меня ее нет. Но я чувствую, как она горит.
— Дай-ка мне взглянуть, — сказал я.
— Si, пусть посмотрит дон Анжело. Он врач, — посоветовал Перфекто.
«Гниль», L24 — бактериальная разновидность проказы, разработанная как биологическое оружие. Если человек заражается ею, за несколько дней зараженная рука сгнивает. В городах «гниль» не причиняет много неприятностей, потому что с ней можно справиться, коли есть лекарства. Но если заразить ею партизан в джунглях, она действует опустошительно, потому что партизаны не успевают вернуться в деревню для лечения. И хотя остановить процесс в человеческих силах, бактерия L24 делает невозможной регенерацию тканей.
Завала протянул руку, и я осмотрел кожу вокруг протеза. Кожа совершенно нормальная и здоровая, никаких белых хлопьев. Потрогал тело вокруг в поисках воспаления, ничего не обнаружил.
— Мне кажется, все нормально. — Завала нахмурился, поэтому я добавил: — Но нужно наблюдать несколько дней, просто для надежности. У меня в медицинской сумке есть антибиотики, они убивают все.
Я не сказал, что медикаментов у меня немного и использовать их можно только в случае крайней необходимости. Все равно для лечения не хватит В Панаме я такими лекарствами не пользовался Но их можно было купить в аптеке на каждом углу.
Абрайра собралась уходить, и Завала слабо улыбнулся ей. Попросил:
— Подожди минутку, — затем открыл дверь боевого помещения и крикнул: — Хозяин Кейго! По коридору ползут отвратительные тигролилии. Много раненых! Вниз! Быстро!
Мы улыбнулись: из комнаты выбежал большой самурай. Но он не бросился по коридору к лестнице, а схватил Завалу и поднял в воздух, как великан мог бы поднять ребенка. На ломаном испанском Кейго потребовал:
— Когда говоришь… со мной… говори по-японски. Неужели так трудно научиться языку?
Завала попытался вырваться. Японец несильно ударил его о стену и вернулся в комнату. Мавро подтолкнул Завалу и улыбнулся.
— Ты прав. Ты кузнечик.
Глава пятая
Завала задыхался, он сполз с водительского сиденья на пол. Вначале я решил, что его тошнит, но рвоты не было. Завала не шевелил руками и ногами и не пытался встать.
Перфекто закричал:
— Завала! — и бросился к товарищу, отскочив От пушки. Он стащил шлем с нашего водителя и швырнул на пол.
Глаза киборга открывались и закрывались, на лбу выступили крупные капли пота, из горла доносился глубокий хрип.
— Он умирает! — продолжал кричать Перфекто, и стал снимать грудные пластины комбинезона. Я подскочил, отключившись при этом от компьютера, и ударил Завалу по спине, надеясь привести в действие его сердце, потом начал срочное восстановление сердечно — легочной деятельности. Завала подавился. Его вырвало, и он задышал.
— Думаю, все будет в порядке, — сказал Перфекто. — Пустяк. Он просто проглотил язык. — Завала застонал и слегка пошевелил правой рукой, не пытаясь сесть.
Но я-то знал, что это совсем не пустяк. Когда-то я на ярмарке познакомился с человеком, который зарабатывал на жизнь, охотясь на обезьян. И каждые две — три недели он приносил обезьяну, в которую стрелял, но промахнулся. Тем не менее обезьяна умирала — просто от ужаса. Шок оказывался для нее смертельным, хотя охотник и промазал.
Вот что произошло с Завалой. Его мозг не сумел отличить иллюзию, созданную симулятором, от реальности.
Завалу снова начало рвать, он попытался приподняться. Мы оттащили его от лужи блевотины, он долго лежал, прислонившись к машине, и с трудом дышал. Мавро стоял рядом с ним и повторял:
— Как ты, мучачо? Все в порядке?
Наконец Завала поднял руки.
— Горят! — закричал он. — Горят!
— Все в порядке, — сказал Мавро. И мы ждали, пока Завала придет в себя.
Кейго снова вызвал голограмму, и мы стали смотреть, как нас убили.
Мы медленно плыли над землей, встретились с ябандзинами, каждый поднял оружие и прицелился. Враги выстрелили. Кейго обратил внимание на нашу медлительность:
— Больше упражняйтесь в прицеливании и стрельбе. Shuyo, практика, убирает ржавчину с тела, делает вас хорошим бойцом, ne? Это битва. Настоящая битва, какой она должна быть. Когда умираешь на Пекаре, умираешь только раз. Помните, если вы убиваете самурая в симуляторе, боль испытывать будет он, а не вы. Держитесь правильно. — Он встал и вытянул вперед лазерное ружье, потом присел, согнув колени. — Не сидите и не стойте неподвижно, словно стреляете с земли. Тут большая разница. Колени всегда должны работать, поглощать небольшие толчки. Необходимо устойчиво держать цель. — Он продемонстрировал нам, как, словно моряк на корабле, противостоит каждому резкому движению машины, компенсируя с помощью согнутых колен все толчки на неровной местности. Это имело смысл, и я восхищался его техникой, пока не вспомнил, что он готовит нас к геноциду. — Теперь идите. Готовьтесь к завтрашней тренировке. Представляйте себе, что вы держите ружье и целитесь. Оттачивайте движения. Тренируйтесь в воображении. Пять часов. — Кейго отпустил нас взмахом руки.
Мы сняли защитное снаряжение, помогли Завале дойти до двери. Я весь взмок от пота — листочки со сведениями о людях, севших на корабль на станции Сол, тоже промокли, поэтому я стал размахивать ими в воздухе, чтобы просушить. Я нервничал при мысли о том, что сейчас придется выйти в коридор, — любой встречный мог оказаться убийцей ОМП: поэтому я вначале просмотрел записи, запомнил лица и вышел последним. Все шли, повесив головы. Все, кроме Мавро.
Он сунул в рот сигару. В то время как он прикуривал, руки его слегка дрожали.
— Не беспокойтесь об этих слабаках, — сказал он мне. — Когда я был ребенком, мать била меня посильнее. Самураев, живых, дышащих — а не эти симулированные изображения, — мы можем побить! Правда?!
Возражений не последовало.
Мы немного постояли в коридоре. Завала неожиданно вздрогнул. Он выглядел так, словно вот — вот упадет. Мавро обнял его рукой.
— Как дела, компадре?
Молодой киборг кивнул и чихнул. Обнажил руку — протез. Протез кончался у локтя. Он осмотрел кожу на месте соединения.
— Горит. Я чувствую, как горит моя рука, — сказал он удивленно. — Это «гниль». У меня ее нет. Но я чувствую, как она горит.
— Дай-ка мне взглянуть, — сказал я.
— Si, пусть посмотрит дон Анжело. Он врач, — посоветовал Перфекто.
«Гниль», L24 — бактериальная разновидность проказы, разработанная как биологическое оружие. Если человек заражается ею, за несколько дней зараженная рука сгнивает. В городах «гниль» не причиняет много неприятностей, потому что с ней можно справиться, коли есть лекарства. Но если заразить ею партизан в джунглях, она действует опустошительно, потому что партизаны не успевают вернуться в деревню для лечения. И хотя остановить процесс в человеческих силах, бактерия L24 делает невозможной регенерацию тканей.
Завала протянул руку, и я осмотрел кожу вокруг протеза. Кожа совершенно нормальная и здоровая, никаких белых хлопьев. Потрогал тело вокруг в поисках воспаления, ничего не обнаружил.
— Мне кажется, все нормально. — Завала нахмурился, поэтому я добавил: — Но нужно наблюдать несколько дней, просто для надежности. У меня в медицинской сумке есть антибиотики, они убивают все.
Я не сказал, что медикаментов у меня немного и использовать их можно только в случае крайней необходимости. Все равно для лечения не хватит В Панаме я такими лекарствами не пользовался Но их можно было купить в аптеке на каждом углу.
Абрайра собралась уходить, и Завала слабо улыбнулся ей. Попросил:
— Подожди минутку, — затем открыл дверь боевого помещения и крикнул: — Хозяин Кейго! По коридору ползут отвратительные тигролилии. Много раненых! Вниз! Быстро!
Мы улыбнулись: из комнаты выбежал большой самурай. Но он не бросился по коридору к лестнице, а схватил Завалу и поднял в воздух, как великан мог бы поднять ребенка. На ломаном испанском Кейго потребовал:
— Когда говоришь… со мной… говори по-японски. Неужели так трудно научиться языку?
Завала попытался вырваться. Японец несильно ударил его о стену и вернулся в комнату. Мавро подтолкнул Завалу и улыбнулся.
— Ты прав. Ты кузнечик.
Глава пятая
Мы немного постояли у входа в боевое помещение, потом Завала и Мавро отправились обследовать корабль. Абрайра предложила мне показать нашу комнату, и мы с Перфекто пошли за ней. На лестнице мы встретили Сакуру; он остановил нас взмахом руки. Он весь был — зубы и улыбка.
— Что вам нужно? — спросила Абрайра. Ровный тон голоса» который она старалась выдерживать раньше, исчез.
Сакура улыбнулся.
— Слушайте внимательно, я научу вас гимну компании, — сообщил он. — Мы поем его каждое утро, когда просыпаемся, и каждую ночь, когда ложимся спать. И если в коридоре вас встретит доверенное лицо компании и прикажет спеть, вы должны сделать это выразительно, от всего сердца.
Я переминался с ноги на ногу: мне не терпелось приступить к изучению листочков с биографиями.
Тут Сакура запел по-японски. Было похоже на урчание в животе, негромкие вопли и крики; к тому же восточная музыкальная манера отнюдь не являлась музыкой для моего уха. Из глаз Сакуры потекли слезы, он вдохновенно размахивал руками. Все это выглядело так:
Итами дэ иукури, Итами дэ ури… [22] Я уже перестал следить за текстом. Сакура закончил и стоял, опустив голову; он плакал так, словно сердце у него было разбито, и сил, чтобы держаться на ногах, не осталось. Очнувшись, он поднял руки и велел нам петь вместе с ним.
Я был ошеломлен. Когда-то я знавал уличного «волшебника», который приделал цыпленку клюв — протез, в котором спрятал динамик. Когда поблизости включали магнитофон, цыпленок цитировал Священное Писание. Фокусник принес цыпленка на ярмарку и дурачил крестьян, объясняя им, что цыпленок научился цитировать Нагорную Проповедь, испив воды из святого фонтана. Таким образом он заработал довольно много денег. Я часто ходил смотреть на его представление: очень забавно было видеть удивление и страх на лицах крестьян. Я уверен, что когда Сакура предложил нам спеть, выражение моего ошеломленного лица напоминало выражение лиц тех крестьян. Может, если бы я был ребенком, я бы и запел. Но мы молчали.
Сакура перестал улыбаться.
— Послушайте, — сказал он, — начинайте же! Ит-а-а-ми… — Он замолчал, по очереди оглядел нас. — Давайте же, продемонстрируйте свое единство с компанией. Покажите, как вы благодарны «Мотоки»!
На что Абрайра ответила:
— Вот моя благодарность, — и, быстрая как змея, ударила японца по ребрам. Тот повалился на пол.
Пока Сакура дергался, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, Абрайра схватила его за волосы и швырнула о стену.
Схватив его за горло, наш сержант объявила:
— Никогда не говори так со мной перед моими людьми. Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь меня унизить? — Она смотрела ему в глаза, и Сакура попытался отвести взгляд.
Он с трудом вдохнул.
— Отпусти меня, сумасшедшая женщина, или я прикажу самураям казнить тебя!
В глазах Абрайры появились слезы, она покачнулась. Хотя сестра Перфекто была не крупнее других женщин, от нее исходило ощущение силы. Сжатый кулак она держала на горле японца, и я представил себе, что если она ударит, то пробьет Сакуре череп. В свою очередь, Сакура посмотрел ей в глаза и задрожал, должно быть, сообразив, что имеет дело с существом из другого мира.
— Пусть убьют, — произнесла Абрайра в ответ на его угрозу. Стреха в голосе и в помине не было.
Она убрала руку, маленький японец упал и остался лежать на месте, боясь пошевельнуться. Женщина, как готовая к прыжку пантера, упруго и напряженно прошествовала по коридору к лестнице.
До тех пор, пока она не добралась до лестницы, Сакура смотрел ей вслед, и только потом закричал:
— Ты мертвец! Я убью тебя за это! , — затем добавил что-то по-японски и побежал в боевое помещение Кейго.
Перфекто догнал его через десяток шагов, схватил за волосы и прижал к полу. Сакура замолчал. Абрайра невозмутимо начала подниматься по лестнице. В коридор выходили двери нескольких боевых помещений, и я был уверен, что в ответ на крики Сакуры через несколько секунд появятся самураи. Проверив ножи, я двинулся вслед за Абрайрой.
Мы поднимались по лестнице. На сотом уровне остановились. Лестница продолжалась выше, но была перерезана шлюзом. Я посмотрел на него: где-то за ним Тамара… Я очень хотел найти ее, но сейчас продолжал идти за Абрайрой. На этом уровне коридоры были шире, чем внизу, комнаты находились дальше друг от друга.
Помещение, предназначенное для нас, выглядело не слишком привлекательно. Квадратное, с низким потолком; пластиковые ящики с обивкой вдоль трех стен. На одном — мой тиковый сундук с открытой крышкой, оттуда торчат коробки сигар и бутылки. Справа от входа небольшой туалет без двери; слева водопроводный кран и розетки для подключения к компьютеру. К потолку подвешены пять коек, на стенах портреты пап.
Абрайра легла на койку и закрыла глаза. Я стал у входа в туалет, готовый ударить ножом всякого, кто попробует на нее напасть.
Абрайра открыла один глаз.
— Ты так и будешь лежать? — спросил я, сердясь на то, что она не хочет спастись.
— Вероятно, — ответила она.
Я прислонился головой к стене, прислушиваясь, нет ли звуков преследования.
Она какое-то время смотрела на меня, потом озабоченно сказала:
— Анжело, убери нож. Ты меня пугаешь.
— А если явится Сакура, и не один? — поинтересовался я, вытирая пот со лба.
— Он не явится, — ответила женщина, садясь на койке. Еще некоторое время она смотрела на меня. — К тому же в таком случае я справлюсь сама. Никакой опасности нет.
Когда она так сказала, произошло нечто странное. Я почувствовал огромное облегчение. Как будто разжалась какая-то пружина в руке, и я смог выпустить оружие.
— Я… я думал, Что защищаю тебя. Глупо с моей стороны. Прости.
Она закрыла глаза и отвернулась.
— Спасибо. Никто этого раньше не делал. Никто меня не защищал.
И в голосе ее звучала такая боль, что мне захотелось извиниться за всех мужчин, не защитивших ее. Я подумал о том, какова была ее жизнь на Земле, — ведь по социальному статусу она была ниже самых низких, даже ниже индейцев. Представил себе, как она страдала из-за этого, заставляла себя самоутверждаться и становиться сильной. Я видел новости, в которых показывали, как обращались с химерами в Чили, в Эквадоре и Перу еще до того, как власть захватили социалисты; там, где индейцу за целый день тяжелой работы платили пятьдесят песо — этого хватает только на то, чтобы не умереть с голоду, — химере платили двадцать пять. Полиция часто стреляла в химер, избивала их, если они показывались на улице после наступления темноты. Но это были всего лишь легкие неудобства по сравнению с тем, что стало после того, как эти страны присоединились к Соединенным Социалистическим Штатам Юга: химеры вообще утратили все свои права, поскольку социалисты утверждали, что химеры не люди и потому не защищены законом. Теперь можно было безнаказанно убить или превратить химеру в раба — если кто-нибудь решился бы на такое. Говорят, генерал Эспиноза после захвата Аргентины хвастал, что ел на обед печень химеры и что она вкуснее самой нежной телячьей печенки. И это только часть того, что должна была терпеть Абрайра от людей.
— Каково было в Чили, когда химер начали убивать и стали за ними охотиться? — спросил я.
Это был личный вопрос, может быть, даже слишком личный. Я сунул нож в ножны на запястье и сел на пол, глядя на Абрайру.
Некоторое время она не отвечала.
— Анжело, в симуляторе все кажется несколько странным. Цвета размыты, нет ничего теплого. Как будто мир остыл. На небе облака, но я не видела сквозь них солнце. Словно они преграда для его лучей. А как видят этот мир люди?
Это было верно подмечено и выглядело как попытка перевести разговор на другую почву. По-видимому, у нее хорошее инфракрасное зрение. Своими глазными протезами я тоже вижу часть инфракрасных лучей, но они преобразуются в нормальные цвета. Для нее же каждый цвет имел особое значение.
— Si. Облака и туман, — они могут не пропустить свет, — сказал я. — Люди не видят звезды на небе в облачную ночь.
— Гм… Я знала, что у них плохое зрение, но даже не догадывалась, насколько плохое. Эту слабость нужно будет использовать, когда доберемся до Пекаря.
— Ты разве никогда не подсоединялась к человеку в мониторе сновидений или не смотрела образовательные программы для людей?
— Нет. В Чили образовательные программы показывают в полном спектре. Я видела точные копии старых картин из музеев — Да Винчи, Рембрандт. Все светлые тона на них окрашены ультрафиолетом, словно уже нарисованные, они еще и смазаны солнцезащитным лосьоном. На интеллектуальном уровне я понимала ограничения человеческого зрения, но до сегодняшнего дня по-настоящему не ощущала их.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал я. — На службе в армии я потерял глаза и, когда хирург вставлял мне искусственные, я ему немного приплатил. Вначале, когда мне поставили протезы, они были настроены на слишком высокий уровень восприятия инфракрасного излучения, и количество света ошеломляло меня. Люди сверкали так, что становились невидимы их лица. Я не мог отличить одного человека от другого. Вначале все казались мне сверкающими существами, состоящими из одного света. Я слышал, некоторые люди утверждают, что видят ауру — человеческий дух, просвечивающий сквозь плоть. И в своей юношеской наивности я решил, что тоже вижу нечто подобное — физическое подтверждение гипотезы о существовании души. На многие месяцы это изменило мое поведение и отношение к людям. Я видел в них потенциальных ангелов и богов к относился к ним с уважением и доверием. Но Кое-кто воспользовался моей доверчивостью, и я вдруг понял, что обманываю себя. Поэтому я снова пришел к хирургу, который продал мне глаза, и попросил перестроить их, чтобы я мог видеть людей такими, каковы они на самом деле. Поэтому сейчас я улавливаю меньше инфракрасных лучей.
— Тебе следовало бы сохранить прежнюю настройку, — сказала Абрайра. — Нужно было просто привыкнуть. Каждый человек излучает тепло по-разному, у каждого индивидуальное распределение температур, как у каждого своя фигура. Можно быстро научиться отличать людей друг от друга. — Она ненадолго задумалась. — К тому же у тебя еще и другая проблема — ты по-прежнему слишком веришь людям и слишком уважаешь их. Это слышно по тону твоего голоса. Надо научиться презирать человека, пока он не докажет, что достоин уважения, понятно? Я думаю, если ты посмотришь на людей объективно, то поймешь, что большинство из них — ходячие груды навоза. Почти все люди в Чили были такие. Может, даже я… — Она замолчала и отвернулась.
Меня опечалил ее мрачный взгляд на человечество. Такой взгляд мог возникнуть только при условии, если она встретила в жизни очень много плохих людей. Нужно было как-то утешить ее, скрасить ее горький опыт, но никакие слова не казались подходящими. Все же, наверное, я встречал много хороших людей. Я долго думал об этом и решил, что потом попытаюсь ее переубедить.
Я решил проверить, можно ли открыть шлюз, потом просмотрел биографии — шестнадцать мужчин и три женщины. Один мужчина — рослый агент службы безопасности, которого взяли на корабль пленником. Ли Оуэн был бывшим наемником из Канады, он стал офицером, воюя в Китае на стороне Индии, принимая участие в войне из-за сбора планктона. Если он воевал с китайцами, значит, это определенно не сторонник никитийского идеал — социализма. Временно я отбросил двух женщин и трех мужчин. Все они химеры. Оставалось десять подозреваемых.
Эйриш, Джафари, человек в серых брюках — все они, очевидно, мусульмане. Хотя мусульманские страны контролируют Объединенную Морскую Пехоту, другие страны там тоже представлены. Тем не менее я считал, что Джафари представляет в ОМП особую фракцию, возможно, исламский фундаментализм. Нужно было действовать исходя из того, что будущий убийца — мусульманин. Я просмотрел каждый файл, отыскивая всякое упоминание о связях с Ближним Востоком Но файлы оказались почти стандартными: крестьяне — беженцы из Чили, Эквадора, Колумбии; три брата, которые растили овец в Перу; даже киборг — водопроводчик из Аргентины, участвовавший в полудесятке войн. У них были самые обычные имена: Перес, Рейносо, Пена, Томагуа. Тысячи таких я встречал в Панаме. Биографии оказались бесполезными для меня. Я изучал файлы этих мужчин и женщин, пытался рассчитать, кто из них попробует меня убить, и мне казалось это тщетным и скучным занятием Файлы обескураживали, и я подумал о шлюзе Представил себе, как открываю его, нахожу Тамару в модуле А. Она спокойно спит в трубе для выздоравливающих. Увидев меня, она улыбнется, в темных глазах блеснет смех, губы изогнутся в улыбке, как, бывало, она улыбалась глупым шуткам Флако. Я решил, что, по-видимому, с ней все нормально: если бы она утратила ценность для Гарсона, у того не было бы никаких причин защищать меня. Но эмоционально я был не удовлетворен. Хотелось видеть ее, самому проверить ее состояние; если она выздоравливает — увидеть ее улыбку; если умирает — следить, как холодеет ее тело. Я встал и направился к двери.
— Куда ты идешь? — спросила Абрайра.
— Просто пройдусь по коридору.
— Не хочу, чтобы ты выходил один.
Подняв руки, я показал ножны на запястьях, обычно скрытые рукавами кимоно.
— Я не один.
— Возвращайся через пятнадцать минут.
Я кивнул, вышел в пустой коридор. Пошел к лестнице, потом осмотрел шлюз. Серая дверь двух метров в диаметре, углубление в потолке показывает, что дверь отодвигается в сторону. По кругу симметрично размещены три рукоятки, на каждой черная пластиковая петля, но больше никакого оборудования снаружи двери нет — ни измерителей давления, ни сигнальных ламп, которые показывали бы, герметизирован ли шлюз. Это означает, что дверь не предназначена для открывания вручную. Ее контролирует искусственный разум, управляющий кораблем. И это совсем не означает, что я не смогу пройти через шлюз.
Я поднялся на лестницу и ухватился за верхнюю петлю. Рукоять слегка повернулась, но ни подвинуть ее, ни толкнуть дальше я не смог.
Через двадцать секунд бесполезных усилий голос из микрофона на конце рукояти произнес: «Ради вашей собственной безопасности проход из модуля в модуль запрещен до конца полета, за исключением случаев разгерметизации и отказа систем жизнеобеспечения. Спасибо».
Я испробовал все три рукояти и каждые двадцать секунд слышал все то же предупреждение. Оно основано на простом логическом дереве принятия решений. Компьютер рассуждает: если кто-то пытается открыть шлюз, надо сказать ему, чтобы не открывал.
Пришлось отказаться от попыток открыть дверь силой. Однако я считал, что, возможно, где-то в рукоятях скрыт механизм для открывания, поэтому достал нож и стал резать пластик. Но под ним оказалась только гладкая серая металлическая поверхность. Из одной рукояти я выковырял микрофон — из отверстия ударил тонкий лучик света: никакого сложного механизма там не скрывалось.
Итак, остается только просверлить дверь или взорвать ее. Для меня и для вероятного убийцы это вряд ли возможно.
Я стоял и смотрел на потолок, пока не подошел Перфекто; мы вместе вернулись в комнату. У Перфекто была маленькая бутылочка с синей краской для тела, он был очень возбужден после стычки с японцем.
Когда мы вошли, он сказал:
— Hola, Абрайра, посмотри, что я нашел!
— Где ты это взял? — спросила она.
— У Чефаса Сильвы. — Перфекто откупорил бутылочку, опустился на колени и стал чертить на полу абсолютно прямые линии. Эти линии образовали прямоугольники перед каждой койкой, и Перфекто обозначил инициалами имя обитателя каждой. Потом начертил посредине комнаты коридор, ведущий в туалет. Его он обозначил «Общая территория» Рисуя, он старательно держался в пределах общей территории. Мне его действия показались весьма странными. Я все время ждал, что он расскажет, чем кончилось дело с Сакурой, но наконец понял, что он и не собирается это сделать.
— Итак, ты договорился с Сакурой? — спросил я.
— О, да, — ответил Перфекто.
— И что же?
— Я убедил его держать рот на замке. Это очень легко: я сказал ему, что, если узнают, что его побила женщина, все будут над ним смеяться. Он расстроился и убежал. У нас в Чили было много военных советников — японцев, и я знаю, что они беспокоятся о своем мужском достоинстве даже больше, чем Мавро. Сакура ничего не скажет.
По краю гимнастического зала шла дорожка для бега с препятствиями, в центре располагались различные снаряды — здесь одновременно могли упражняться не менее ста пятидесяти человек. Народу было полно, и, хотя в корабле повсюду пахло свежестью и новизной, гимнастический зал уже провонял потом. Здесь находились почти исключительно мужчины, и только каждая десятая относилась к противоположному полу.
Абрайра заставила нас проделывать утомительные упражнения, и на нас поглядывали, потому что командовала женщина. Когда пришла очередь пробежки, на дорожке с препятствиями все обогнали меня. Хотя кости и склеились, нога все равно распухла. Поэтому я ковылял по тренажеру с самыми легкими препятствиями.
Одна из дорожек предназначалась специально для химер, здесь бегун должен был перебраться через пятиметровую стену, а потом бежать по крыше из скользкой серебристой черепицы. Перфекто бежал вместе с несколькими другими химерами, и у них скоро началось состязание. Мавро не хотел выглядеть слабее, поэтому побежал там же, но не смог преодолеть пятиметровую стену — по этому поводу все очень веселились.
После часа упражнений и бега мы начали поднимать тяжести. И вскоре стало очевидно, что над нами смеются. Когда кто-то начинал хихикать, Мавро ощетинивался и осматривался в поисках насмешника, мы же все делали вид, что ничего не замечаем. Дважды я поднимал голову и видел, как люди чуть ли не пальцами на нас показывают. Однажды смеялась целая группа, и один из них, небольшого роста химера с длинными темными волосами и бледной кожей, с серебристо — красными нашивками сержанта, раскрыл кимоно, стянул трусы и показал Абрайре свой пенис.
— Что вам нужно? — спросила Абрайра. Ровный тон голоса» который она старалась выдерживать раньше, исчез.
Сакура улыбнулся.
— Слушайте внимательно, я научу вас гимну компании, — сообщил он. — Мы поем его каждое утро, когда просыпаемся, и каждую ночь, когда ложимся спать. И если в коридоре вас встретит доверенное лицо компании и прикажет спеть, вы должны сделать это выразительно, от всего сердца.
Я переминался с ноги на ногу: мне не терпелось приступить к изучению листочков с биографиями.
Тут Сакура запел по-японски. Было похоже на урчание в животе, негромкие вопли и крики; к тому же восточная музыкальная манера отнюдь не являлась музыкой для моего уха. Из глаз Сакуры потекли слезы, он вдохновенно размахивал руками. Все это выглядело так:
Итами дэ иукури, Итами дэ ури… [22] Я уже перестал следить за текстом. Сакура закончил и стоял, опустив голову; он плакал так, словно сердце у него было разбито, и сил, чтобы держаться на ногах, не осталось. Очнувшись, он поднял руки и велел нам петь вместе с ним.
Я был ошеломлен. Когда-то я знавал уличного «волшебника», который приделал цыпленку клюв — протез, в котором спрятал динамик. Когда поблизости включали магнитофон, цыпленок цитировал Священное Писание. Фокусник принес цыпленка на ярмарку и дурачил крестьян, объясняя им, что цыпленок научился цитировать Нагорную Проповедь, испив воды из святого фонтана. Таким образом он заработал довольно много денег. Я часто ходил смотреть на его представление: очень забавно было видеть удивление и страх на лицах крестьян. Я уверен, что когда Сакура предложил нам спеть, выражение моего ошеломленного лица напоминало выражение лиц тех крестьян. Может, если бы я был ребенком, я бы и запел. Но мы молчали.
Сакура перестал улыбаться.
— Послушайте, — сказал он, — начинайте же! Ит-а-а-ми… — Он замолчал, по очереди оглядел нас. — Давайте же, продемонстрируйте свое единство с компанией. Покажите, как вы благодарны «Мотоки»!
На что Абрайра ответила:
— Вот моя благодарность, — и, быстрая как змея, ударила японца по ребрам. Тот повалился на пол.
Пока Сакура дергался, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, Абрайра схватила его за волосы и швырнула о стену.
Схватив его за горло, наш сержант объявила:
— Никогда не говори так со мной перед моими людьми. Ты что, издеваешься надо мной? Хочешь меня унизить? — Она смотрела ему в глаза, и Сакура попытался отвести взгляд.
Он с трудом вдохнул.
— Отпусти меня, сумасшедшая женщина, или я прикажу самураям казнить тебя!
В глазах Абрайры появились слезы, она покачнулась. Хотя сестра Перфекто была не крупнее других женщин, от нее исходило ощущение силы. Сжатый кулак она держала на горле японца, и я представил себе, что если она ударит, то пробьет Сакуре череп. В свою очередь, Сакура посмотрел ей в глаза и задрожал, должно быть, сообразив, что имеет дело с существом из другого мира.
— Пусть убьют, — произнесла Абрайра в ответ на его угрозу. Стреха в голосе и в помине не было.
Она убрала руку, маленький японец упал и остался лежать на месте, боясь пошевельнуться. Женщина, как готовая к прыжку пантера, упруго и напряженно прошествовала по коридору к лестнице.
До тех пор, пока она не добралась до лестницы, Сакура смотрел ей вслед, и только потом закричал:
— Ты мертвец! Я убью тебя за это! , — затем добавил что-то по-японски и побежал в боевое помещение Кейго.
Перфекто догнал его через десяток шагов, схватил за волосы и прижал к полу. Сакура замолчал. Абрайра невозмутимо начала подниматься по лестнице. В коридор выходили двери нескольких боевых помещений, и я был уверен, что в ответ на крики Сакуры через несколько секунд появятся самураи. Проверив ножи, я двинулся вслед за Абрайрой.
Мы поднимались по лестнице. На сотом уровне остановились. Лестница продолжалась выше, но была перерезана шлюзом. Я посмотрел на него: где-то за ним Тамара… Я очень хотел найти ее, но сейчас продолжал идти за Абрайрой. На этом уровне коридоры были шире, чем внизу, комнаты находились дальше друг от друга.
Помещение, предназначенное для нас, выглядело не слишком привлекательно. Квадратное, с низким потолком; пластиковые ящики с обивкой вдоль трех стен. На одном — мой тиковый сундук с открытой крышкой, оттуда торчат коробки сигар и бутылки. Справа от входа небольшой туалет без двери; слева водопроводный кран и розетки для подключения к компьютеру. К потолку подвешены пять коек, на стенах портреты пап.
Абрайра легла на койку и закрыла глаза. Я стал у входа в туалет, готовый ударить ножом всякого, кто попробует на нее напасть.
Абрайра открыла один глаз.
— Ты так и будешь лежать? — спросил я, сердясь на то, что она не хочет спастись.
— Вероятно, — ответила она.
Я прислонился головой к стене, прислушиваясь, нет ли звуков преследования.
Она какое-то время смотрела на меня, потом озабоченно сказала:
— Анжело, убери нож. Ты меня пугаешь.
— А если явится Сакура, и не один? — поинтересовался я, вытирая пот со лба.
— Он не явится, — ответила женщина, садясь на койке. Еще некоторое время она смотрела на меня. — К тому же в таком случае я справлюсь сама. Никакой опасности нет.
Когда она так сказала, произошло нечто странное. Я почувствовал огромное облегчение. Как будто разжалась какая-то пружина в руке, и я смог выпустить оружие.
— Я… я думал, Что защищаю тебя. Глупо с моей стороны. Прости.
Она закрыла глаза и отвернулась.
— Спасибо. Никто этого раньше не делал. Никто меня не защищал.
И в голосе ее звучала такая боль, что мне захотелось извиниться за всех мужчин, не защитивших ее. Я подумал о том, какова была ее жизнь на Земле, — ведь по социальному статусу она была ниже самых низких, даже ниже индейцев. Представил себе, как она страдала из-за этого, заставляла себя самоутверждаться и становиться сильной. Я видел новости, в которых показывали, как обращались с химерами в Чили, в Эквадоре и Перу еще до того, как власть захватили социалисты; там, где индейцу за целый день тяжелой работы платили пятьдесят песо — этого хватает только на то, чтобы не умереть с голоду, — химере платили двадцать пять. Полиция часто стреляла в химер, избивала их, если они показывались на улице после наступления темноты. Но это были всего лишь легкие неудобства по сравнению с тем, что стало после того, как эти страны присоединились к Соединенным Социалистическим Штатам Юга: химеры вообще утратили все свои права, поскольку социалисты утверждали, что химеры не люди и потому не защищены законом. Теперь можно было безнаказанно убить или превратить химеру в раба — если кто-нибудь решился бы на такое. Говорят, генерал Эспиноза после захвата Аргентины хвастал, что ел на обед печень химеры и что она вкуснее самой нежной телячьей печенки. И это только часть того, что должна была терпеть Абрайра от людей.
— Каково было в Чили, когда химер начали убивать и стали за ними охотиться? — спросил я.
Это был личный вопрос, может быть, даже слишком личный. Я сунул нож в ножны на запястье и сел на пол, глядя на Абрайру.
Некоторое время она не отвечала.
— Анжело, в симуляторе все кажется несколько странным. Цвета размыты, нет ничего теплого. Как будто мир остыл. На небе облака, но я не видела сквозь них солнце. Словно они преграда для его лучей. А как видят этот мир люди?
Это было верно подмечено и выглядело как попытка перевести разговор на другую почву. По-видимому, у нее хорошее инфракрасное зрение. Своими глазными протезами я тоже вижу часть инфракрасных лучей, но они преобразуются в нормальные цвета. Для нее же каждый цвет имел особое значение.
— Si. Облака и туман, — они могут не пропустить свет, — сказал я. — Люди не видят звезды на небе в облачную ночь.
— Гм… Я знала, что у них плохое зрение, но даже не догадывалась, насколько плохое. Эту слабость нужно будет использовать, когда доберемся до Пекаря.
— Ты разве никогда не подсоединялась к человеку в мониторе сновидений или не смотрела образовательные программы для людей?
— Нет. В Чили образовательные программы показывают в полном спектре. Я видела точные копии старых картин из музеев — Да Винчи, Рембрандт. Все светлые тона на них окрашены ультрафиолетом, словно уже нарисованные, они еще и смазаны солнцезащитным лосьоном. На интеллектуальном уровне я понимала ограничения человеческого зрения, но до сегодняшнего дня по-настоящему не ощущала их.
— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказал я. — На службе в армии я потерял глаза и, когда хирург вставлял мне искусственные, я ему немного приплатил. Вначале, когда мне поставили протезы, они были настроены на слишком высокий уровень восприятия инфракрасного излучения, и количество света ошеломляло меня. Люди сверкали так, что становились невидимы их лица. Я не мог отличить одного человека от другого. Вначале все казались мне сверкающими существами, состоящими из одного света. Я слышал, некоторые люди утверждают, что видят ауру — человеческий дух, просвечивающий сквозь плоть. И в своей юношеской наивности я решил, что тоже вижу нечто подобное — физическое подтверждение гипотезы о существовании души. На многие месяцы это изменило мое поведение и отношение к людям. Я видел в них потенциальных ангелов и богов к относился к ним с уважением и доверием. Но Кое-кто воспользовался моей доверчивостью, и я вдруг понял, что обманываю себя. Поэтому я снова пришел к хирургу, который продал мне глаза, и попросил перестроить их, чтобы я мог видеть людей такими, каковы они на самом деле. Поэтому сейчас я улавливаю меньше инфракрасных лучей.
— Тебе следовало бы сохранить прежнюю настройку, — сказала Абрайра. — Нужно было просто привыкнуть. Каждый человек излучает тепло по-разному, у каждого индивидуальное распределение температур, как у каждого своя фигура. Можно быстро научиться отличать людей друг от друга. — Она ненадолго задумалась. — К тому же у тебя еще и другая проблема — ты по-прежнему слишком веришь людям и слишком уважаешь их. Это слышно по тону твоего голоса. Надо научиться презирать человека, пока он не докажет, что достоин уважения, понятно? Я думаю, если ты посмотришь на людей объективно, то поймешь, что большинство из них — ходячие груды навоза. Почти все люди в Чили были такие. Может, даже я… — Она замолчала и отвернулась.
Меня опечалил ее мрачный взгляд на человечество. Такой взгляд мог возникнуть только при условии, если она встретила в жизни очень много плохих людей. Нужно было как-то утешить ее, скрасить ее горький опыт, но никакие слова не казались подходящими. Все же, наверное, я встречал много хороших людей. Я долго думал об этом и решил, что потом попытаюсь ее переубедить.
* * *
Койка Абрайры была под моей. Я забрался туда, лег и стал изучать биографические файлы, которые выдал мне компьютер. Из девятнадцати человек шестнадцать находятся в модуле А, вместе с Гарсоном, в то время как Мавро, Перфекто и я размещены в модуле С. Это означает, что мой вероятный убийца отделен от меня двумя шлюзами. Но я решил, что шлюз не удержит решительно настроенного человека. Я видел, что проход, ведущий в модуль В, имеет специальное устройство для открывания. Охраны нет. Что если они вообще не охраняются? Просто всем приказали их не открывать. Ничто не помешает убийце пройти. «И ничто, — подумал я, — не помешает тебе тоже пройти и отыскать Тамару».Я решил проверить, можно ли открыть шлюз, потом просмотрел биографии — шестнадцать мужчин и три женщины. Один мужчина — рослый агент службы безопасности, которого взяли на корабль пленником. Ли Оуэн был бывшим наемником из Канады, он стал офицером, воюя в Китае на стороне Индии, принимая участие в войне из-за сбора планктона. Если он воевал с китайцами, значит, это определенно не сторонник никитийского идеал — социализма. Временно я отбросил двух женщин и трех мужчин. Все они химеры. Оставалось десять подозреваемых.
Эйриш, Джафари, человек в серых брюках — все они, очевидно, мусульмане. Хотя мусульманские страны контролируют Объединенную Морскую Пехоту, другие страны там тоже представлены. Тем не менее я считал, что Джафари представляет в ОМП особую фракцию, возможно, исламский фундаментализм. Нужно было действовать исходя из того, что будущий убийца — мусульманин. Я просмотрел каждый файл, отыскивая всякое упоминание о связях с Ближним Востоком Но файлы оказались почти стандартными: крестьяне — беженцы из Чили, Эквадора, Колумбии; три брата, которые растили овец в Перу; даже киборг — водопроводчик из Аргентины, участвовавший в полудесятке войн. У них были самые обычные имена: Перес, Рейносо, Пена, Томагуа. Тысячи таких я встречал в Панаме. Биографии оказались бесполезными для меня. Я изучал файлы этих мужчин и женщин, пытался рассчитать, кто из них попробует меня убить, и мне казалось это тщетным и скучным занятием Файлы обескураживали, и я подумал о шлюзе Представил себе, как открываю его, нахожу Тамару в модуле А. Она спокойно спит в трубе для выздоравливающих. Увидев меня, она улыбнется, в темных глазах блеснет смех, губы изогнутся в улыбке, как, бывало, она улыбалась глупым шуткам Флако. Я решил, что, по-видимому, с ней все нормально: если бы она утратила ценность для Гарсона, у того не было бы никаких причин защищать меня. Но эмоционально я был не удовлетворен. Хотелось видеть ее, самому проверить ее состояние; если она выздоравливает — увидеть ее улыбку; если умирает — следить, как холодеет ее тело. Я встал и направился к двери.
— Куда ты идешь? — спросила Абрайра.
— Просто пройдусь по коридору.
— Не хочу, чтобы ты выходил один.
Подняв руки, я показал ножны на запястьях, обычно скрытые рукавами кимоно.
— Я не один.
— Возвращайся через пятнадцать минут.
Я кивнул, вышел в пустой коридор. Пошел к лестнице, потом осмотрел шлюз. Серая дверь двух метров в диаметре, углубление в потолке показывает, что дверь отодвигается в сторону. По кругу симметрично размещены три рукоятки, на каждой черная пластиковая петля, но больше никакого оборудования снаружи двери нет — ни измерителей давления, ни сигнальных ламп, которые показывали бы, герметизирован ли шлюз. Это означает, что дверь не предназначена для открывания вручную. Ее контролирует искусственный разум, управляющий кораблем. И это совсем не означает, что я не смогу пройти через шлюз.
Я поднялся на лестницу и ухватился за верхнюю петлю. Рукоять слегка повернулась, но ни подвинуть ее, ни толкнуть дальше я не смог.
Через двадцать секунд бесполезных усилий голос из микрофона на конце рукояти произнес: «Ради вашей собственной безопасности проход из модуля в модуль запрещен до конца полета, за исключением случаев разгерметизации и отказа систем жизнеобеспечения. Спасибо».
Я испробовал все три рукояти и каждые двадцать секунд слышал все то же предупреждение. Оно основано на простом логическом дереве принятия решений. Компьютер рассуждает: если кто-то пытается открыть шлюз, надо сказать ему, чтобы не открывал.
Пришлось отказаться от попыток открыть дверь силой. Однако я считал, что, возможно, где-то в рукоятях скрыт механизм для открывания, поэтому достал нож и стал резать пластик. Но под ним оказалась только гладкая серая металлическая поверхность. Из одной рукояти я выковырял микрофон — из отверстия ударил тонкий лучик света: никакого сложного механизма там не скрывалось.
Итак, остается только просверлить дверь или взорвать ее. Для меня и для вероятного убийцы это вряд ли возможно.
Я стоял и смотрел на потолок, пока не подошел Перфекто; мы вместе вернулись в комнату. У Перфекто была маленькая бутылочка с синей краской для тела, он был очень возбужден после стычки с японцем.
Когда мы вошли, он сказал:
— Hola, Абрайра, посмотри, что я нашел!
— Где ты это взял? — спросила она.
— У Чефаса Сильвы. — Перфекто откупорил бутылочку, опустился на колени и стал чертить на полу абсолютно прямые линии. Эти линии образовали прямоугольники перед каждой койкой, и Перфекто обозначил инициалами имя обитателя каждой. Потом начертил посредине комнаты коридор, ведущий в туалет. Его он обозначил «Общая территория» Рисуя, он старательно держался в пределах общей территории. Мне его действия показались весьма странными. Я все время ждал, что он расскажет, чем кончилось дело с Сакурой, но наконец понял, что он и не собирается это сделать.
— Итак, ты договорился с Сакурой? — спросил я.
— О, да, — ответил Перфекто.
— И что же?
— Я убедил его держать рот на замке. Это очень легко: я сказал ему, что, если узнают, что его побила женщина, все будут над ним смеяться. Он расстроился и убежал. У нас в Чили было много военных советников — японцев, и я знаю, что они беспокоятся о своем мужском достоинстве даже больше, чем Мавро. Сакура ничего не скажет.
* * *
Этим вечером мы увидели Мавро и Завалу в гимнастическом зале, который занимал весь шестой уровень. Мавро вел себя так, словно встреча с нами смутила его. Он высоко задрал подбородок, от вытатуированных серебряных слез отражался свет, и смотрел во все стороны, но только не на нас; вообще всячески старался показать, что он стоит не с нами, а просто поблизости.По краю гимнастического зала шла дорожка для бега с препятствиями, в центре располагались различные снаряды — здесь одновременно могли упражняться не менее ста пятидесяти человек. Народу было полно, и, хотя в корабле повсюду пахло свежестью и новизной, гимнастический зал уже провонял потом. Здесь находились почти исключительно мужчины, и только каждая десятая относилась к противоположному полу.
Абрайра заставила нас проделывать утомительные упражнения, и на нас поглядывали, потому что командовала женщина. Когда пришла очередь пробежки, на дорожке с препятствиями все обогнали меня. Хотя кости и склеились, нога все равно распухла. Поэтому я ковылял по тренажеру с самыми легкими препятствиями.
Одна из дорожек предназначалась специально для химер, здесь бегун должен был перебраться через пятиметровую стену, а потом бежать по крыше из скользкой серебристой черепицы. Перфекто бежал вместе с несколькими другими химерами, и у них скоро началось состязание. Мавро не хотел выглядеть слабее, поэтому побежал там же, но не смог преодолеть пятиметровую стену — по этому поводу все очень веселились.
После часа упражнений и бега мы начали поднимать тяжести. И вскоре стало очевидно, что над нами смеются. Когда кто-то начинал хихикать, Мавро ощетинивался и осматривался в поисках насмешника, мы же все делали вид, что ничего не замечаем. Дважды я поднимал голову и видел, как люди чуть ли не пальцами на нас показывают. Однажды смеялась целая группа, и один из них, небольшого роста химера с длинными темными волосами и бледной кожей, с серебристо — красными нашивками сержанта, раскрыл кимоно, стянул трусы и показал Абрайре свой пенис.