Ворон Алексей. Время волков

   — Питаться? Ты сбрасывала ко мне живых пленников, которых я был вынужден убивать! Убивать не из голода, а лишь потому, что ты лишила меня сдерживающего напитка, и я превращался там в хищника. Что могло стать с человеком, оказавшимся в четырех стенах рядом с обезумевшим волком? Ты, ты превратила меня в чудовище, сколько убийств ты вынудила меня совершить, и теперь ты еще смеешь утверждать, что это была просто ревность?!
   — Откуда тебе знать о моих чувствах? — спросила Кийя и грустно вздохнула. — Я часто вспоминала о тебе.
   Я видел, что Кийя пытается просто защитить себя, но все же поддался на ее слова. Гелиона-царица — была моим врагом, которого я жаждал убить, но Кийя-женщина, да к тому же влюбленная, вызывала во мне замешательство.
   — Брось, ты даже не узнала меня, — я попытался придумать новое обвинение.
   — Не узнала, это правда. Если бы ты имел привычку смотреться в зеркало, то, наверное, и сам бы не узнал себя. Но, думаю, тебе не приходилось видеть свое отражение иначе, как в грязной луже, из которой ты решил напиться.
   — Неужели за несколько лет я так постарел, что женщина, как ты утверждаешь, вспоминавшая меня, не смогла меня узнать?
   — Нет, ты не постарел, Блейдд. Не обвиняй меня в том, что я не смогла тебя узнать. Ты был таким ярким, горячим. Волосы у тебя были черными, глаза горели, словно подсвеченный солнцем янтарь, а кожа была почти бронзовая. Что же теперь стало с тобой, Блейдд? Ты будто выцвел, выгорел на солнце. Твои волосы поблекли и поседели, глаза угасли, а лицо стало бледным. Ты словно покрылся пылью, ушел в туман. Что с тобой стало, Блейдд?
   Она задала этот вопрос с таким неподдельным участием, что я на мгновение забыл о своей враждебности к ней.
   — Ты сама знаешь, что случилось. Умерла Морана.
   — Поверь мне, я очень сожалею и сочувствую тебе, — мягко произнесла Кийя.
   — Не лги! — заорал я. — Ты не умеешь сожалеть и сочувствовать. Ты можешь сожалеть лишь о своей собственной участи. Вот кому и вправду можно посочувствовать, даже мне тебя немного жаль. Потому что я знаю, что тебя ждет.
   Кийя хотела что-то ответить, но не успела, я сунул ей в рот кляп из куска старой тряпки. Я не мог допустить, чтобы она начала кричать и звать на помощь, как только я отойду на безопасное расстояние. Издалека ее, привязанную к дереву, скрытую его ветками, было не видно, но крик, конечно, мог привлечь к ней нежелательное для меня внимание. Я и так рисковал, оставляя ее здесь одну. Кийю свела судорога, она давилась тряпкой, из глаз брызнули слезы. Она отчаянно мотала головой, пытаясь избавиться от кляпа. Она смотрела на меня умоляюще, страх мучил ее все больше, и я, улавливая его, наслаждался им, размышляя, что еще можно сделать, чтобы усилить эти флюиды страха. Но я сдержался. Еще не время.
   Я быстро добрался до деревушки. Три маленьких домика прилипли к подножию горы, на склоне которой среди буйно разросшегося кустарника белели пятна ульев, разбросанных в беспорядке. Из отверстия в крыше одной из лачуг валил дым. Пахло домашней снедью. Забрехала собака. На ее лай вышел из лачуги старик, недовольно окликнул пса, осмотрелся и, ничего не заметив, вернулся обратно. Я обошел поселение, два других дома были заброшены, их стены покосились, а крыши провалились внутрь. Похоже, старик жил один.
   Первым делом я прибил пса. Он все равно не позволил бы мне здесь хозяйничать. Сделал я это тихо, но старик, словно почуяв, снова выбежал из лачуги, удивленно взглянул на распластанного посреди двора пса с перерезанной глоткой и внезапно заплакал:
   — Кто еще живет с тобой? — спросил я.
   Старик вздрогнул и, оглянувшись, наконец заметил меня. Он попятился назад, но уперся спиной в стену лачуги.
   — Никто, — ответил сквозь слезы старик. — Пес вот жил, да теперь я один остался. Ты и меня убьешь?
   — Если будешь делать, что я прошу, останешься жив. Мне нужна еда и больше ничего. Где жители соседних домов?
   — Они ушли, бежали, — промямлил старик. — Боятся гор.
   — А ты чего же остался?
   — Я шаман, — старик опять всхлипнул и вытер рукавом нос.
   — Шаман? Терпеть не могу шаманов. А что, шаманы не боятся гор?
   — Шаманы принимают жизнь такой, какова она есть, и не бегут от нее.
   — Что ж, тогда пойдем в дом и посмотрим, что эта жизнь припасла для меня.
   Я втащил старика в дом и швырнул его в угол, а сам изучил содержание сундука, служащего кладовой. Кадушка меда, немного крупы, несколько сырных голов — вот и все запасы старика. Я завернул сыр в тряпку, найденную здесь же, а кадушку с медом повесил себе на пояс.
   — Что же останется мне? — с горечью спросил старик.
   — Разве пчелы перестали делать мед? — удивился я. — Сходи на пасеку, вот тебе и еда. Я оставил тебе всю крупу, мне ее варить недосуг. Каша и мед, что еще старику надо? Принимай жизнь такой, какова она есть.
   Когда я вернулся за Кийей, она была без сознания. Я отвязал ее и привел в чувство парой пощечин. Сунул ей в руки кусок сыра.
   — Ешь, только быстро, не хочу здесь задерживаться. Кийя с жадностью набросилась на еду. Внезапно она заметила, что я наблюдаю за ней, застыдилась своего голода и стала есть сдержаннее. Удивительно, но она все еще заботилась о том, как смотрится со стороны.
   — Кого ты убил, чтобы украсть еду? — спросила Кийя.
   — Тебе есть до этого дело?
   — Это моя страна и мои люди, — надменно проговорила она.
   Я едва не повалился со смеху.
   — Да?! У тебя еще есть страна? Но почему-то ты поинтересовалась источником этой пищи только после того, как насытилась?
   Кийя не ответила, не подняла глаза, уставилась на свои руки, разглядывая узлы на запястьях.
   Мы отправились дальше по дороге, ведущей к Мглистым Камням. Вскоре мы наткнулись на завал. Дорога была засыпана в результате горного обвала. Дальше тем же путем идти было нельзя. Пришлось развязать Кийю, лезть по скалам без помощи рук довольно затруднительно.
   — Только попробуй сбежать. Я жестоко накажу тебя.
   — Ты сможешь быть еще более жестоким, чем угрожал быть раньше? — удивилась Кийя.
   Мы карабкались по горам, продираясь сквозь мелкий колючий кустарник, пока не набрели на другую тропинку, не такую широкую и удобную, как прежняя. Та дорога пролегала между скалами, эта же тропа поднималась и опускалась по кручам, не позволяя двигаться вперед с прежней скоростью. Очевидно, ею пользовались охотники.
   Местность казалась заброшенной, хотя, помнится, в небольших приречных долинах, где случалось проходить кельтскому войску в мое прежнее пребывание в Антилле, были селения. Но теперь жители покинули их и подались кто куда. Те, кто боялся нашествия гадирцев, ушли к северу, глубоко в горы, в надежде укрыться там в пещерах от наступающего врага. Другие, у кого больший страх вызывала разбушевавшаяся стихия, наоборот, покинули горный край и направились на юг, в равнинную местность, предпочитая смерть от гадирского клинка. Думаю, немало было и таких, кто, как встреченный мною старик, остался на месте, решив принять ту участь, которую выберут для него боги.
   Тяжелые серые тучи затянули небо, и в воздухе пахло серой. Жара, преследовавшая меня еще на песчаных равнинах Антиллы, в горах, вопреки ожиданиям, стала еще невыносимей. Казалось, воздух нагревается не только солнцем, спрятанным за тучи, но и самой землей. К концу дня Кийя уже не шла, а ползла, и наша скорость передвижения настолько снизилась, что я решил устроиться на ночлег раньше, чем планировал.
   Кийя устала до такой степени, что отказалась от еды и начала укладываться спать. Наблюдая за изгибом ее тела, я не выдержал и, отложив в сторону Меч, подошел к ней. Она с опаской посмотрела на меня и брезгливо отодвинулась. Я, помня наши прежние забавы, вовсе не ждал от нее ласки, но ее брезгливая гримаса мне все же не понравилась.
   — Ну же, раньше ты сама приглашала меня к себе в постель.
   Кийя поморщилась:
   — Ты туп, но это меньший из твоих недостатков, ты к тому же еще омерзительно воняешь.
   От радости, что мне удалось доставить ей еще и эту неприятность — терпеть мой запах, — я расплылся в улыбке:
   — Ничего, это еще не так страшно. Вот когда ты сама начнешь вонять, как бродяжка, тогда ты будешь испытывать отвращение к самой себе.
   Я хотел приласкать Кийю, но она отшатнулась от меня, словно от чумного.
   — Ну, детка, не строй из себя недотрогу. Я, может, уже не так хорош, как раньше, но все же заметил, что нравлюсь тебе больше, чем гадирцы.
   — Ты не нравишься мне вообще, — ответила Кийя. — И все же я благодарна тебе за то, что ты избавил меня от гадирыев.
   — Ты еще не знаешь, что тебя ждет со мной, — усмехнулся я.
   — Что бы ни ждало меня, Блейдд, как бы ни была ужасна смерть, я готова к ней. Любая смерть лучше позора, которому хотел подвергнуть меня Гадир. Я царица, Блейдд, мне лучше умереть в безвестности, чем претерпеть унижение на глазах моих давних врагов.
   — Ну что ж, — обрадовался я, — тогда моя совесть чиста. Что может быть лучше казни, в которой и жертва и палач так единодушны в своем стремлении осуществить расправу, правда?
   Кийя отвернулась.
   — Не ты ли утверждала, что любила меня?
   — Тебя, каким ты был прежде. Но сам ты, похоже, уже все позабыл.
   — Я помню, Кийя, если не все, то очень многое. Но все это было давно, слишком давно, тогда я еще верил, что рожден для счастья.
   — Для чего же, по-твоему, ты появился на свет?
   — Для мести, Кийя, только для мести. Для того, чтобы ты прокляла меня, как проклинали и многие другие. А еще для того, чтобы однажды околеть где-нибудь в болоте, как бездомный блохастый пес, в забвении и одиночестве.
   — Как мрачно, — саркастически произнесла Кийя, и легкая усмешка тронула ее губы. — Не замечала раньше, что ты склонен к трагизму.
   — Я склонен к убийству, Кийя, и сейчас, более чем прежде, тебе следовало бы сдерживать свои усмешки.
   Насилие мне казалось довольно пошлым и плохо вязалось с актом моей благородной мести, но в тот момент мне было все равно. Я снова привлек ее к себе, пояснив на всякий случай:
   — Не думай, что нравишься мне или я вспомнил прошлое. Просто в округе нет ни одной женщины, и ты единственная, кто может скрасить одиночество старого, похотливого оборотня.
   К моему огорчению, Кийя и не думала припоминать прошлое. Она не скрывала своего отвращения, страх исказил ее лицо, и оно стало некрасивым. Но ей хватило ума не кричать, из чего я сделал вывод, что она по-прежнему предпочитает общество одного оборотня целому отряду гадирцев.

Глава 8
Смертное Заклятье

   На следующий день небо было по-прежнему затянуто тучами, похоже, солнце не желало больше смотреть на эту землю. Мы отправились дальше по скалистой тропе. Кийя за целый день не проронила ни слова, я же неизвестно почему злился на себя и поэтому старался вести себя более грубо.
   Откуда-то из недр земли донесся ужасающий гул. Земля качнулась под ногами, как бывает на корабле при сильных волнах. Кийя присела на корточки и закрыла лицо руками. Я презрительно проговорил:
   — Трусливая ведьма, вижу, что ты боишься умереть. Но бояться тебе надо не гор, а меня. Я буду твоим убийцей, а не Атлас.
   — А ты не боишься умереть? — спросила Кийя.
   — Я ничего не боюсь, я воин, — ответил я надменно, хотя и знал, что это пустая бравада. Я был полон страхов и сомнений, но это касалось только меня. Этой ведьме никогда не узнать о них.
   — О, как это достойно, быть смелым и не бояться смерти, зная, что ты бессмертный. Ты храбр и отважен потому, что ты — крепкий и сильный самец, потому что у тебя острые клыки и длинные когти. А еще ты так смел потому, что ты самовлюбленный эгоист, даже подвиги ты совершаешь только из жажды славы и почитания окружающих.
   Я расхохотался, отчасти потому, что в чем-то она была права. А вид этой маленькой беззащитной женщины, пытающейся сохранить прежнее свое достоинство и мудрость суждения, вызывал у меня улыбку. Но я подавил ее и приказал Кийе карабкаться наверх.
   Когда мы поднялись довольно высоко, снизу послышались скрежет и рев. В том месте, где мы недавно проходили, кипела лава, ее поток вырывал с корнем деревья, выворачивал каменные глыбы. Земля содрогалась в конвульсиях, стоял оглушительный грохот, будто стотысячная армия стучит в барабаны. В темноте все пришло в движение, земля, скалы, небо, все двигалось и менялось местами, и я не мог понять, где низ, а где верх.
   Я крепко держал Кийю за предплечье, чтобы не дать ей упасть, но стихия вырвала ее из моих рук, отбросила далеко в сторону. Между нами в скале образовалась трещина. Лицо Кийи на мгновение мелькнуло в темноте, даже сквозь шум бури я слышал отчаянный женский крик. Кийя исчезла в разломе земли. Стихия несла меня куда-то в сторону от грани земли, за которой скрылась Кийя, и я никак не мог обрести почву под ногами, задержать свое движение. Наконец мне удалось зацепиться за какие-то ветки или корни, торчавшие из земли. Сквозь гул я услышал крик-плач:
   — Блейдд, Блейдд!
   — Кийя, где ты? — закричал я.
   В ответ лишь тихое оханье, заглушаемое грохотом стихии. Внезапно голос раздался совсем близко:
   — Блейдд, держись!
   Я поднял голову и увидел лицо Кийи прямо над собой, на расстоянии трех локтей, бледное, перекошенное от ужаса. Сначала я не мог понять, каким образом она оказалась надо мной, а потом осознал, что это не она провалилась в разлом, а я. Я висел над темной, узкой пропастью, вцепившись в корни дерева, а Кийя лежала на краю разлома. Она пошевелилась, на меня посыпались камни и песок, пролетая мимо, они скрывались в неведомой темноте трещины. Кийя сверху протягивала мне ветку.
   — Держись! — крикнула она. — Хватайся за палку. Увидев ее, перевесившуюся через край и склонившуюся над пропастью, я едва не потерял самообладание.
   — Нет! — заорал я. — Убирайся, отойди подальше от края.
   Я попытался упереться ногами о какой-нибудь выступ, качнулся и перехватил рукой корень дерева, за который держался. На меня вновь посыпались камни. Обдирая руки, я карабкался по отвесной стене разлома, цепляясь за корни. Кийя так и осталась на краю пропасти, тянула ко мне руки. Когда я подобрался достаточно близко, она вцепилась в мой плащ и принялась тащить его, но этим больше мешала мне выбраться, чем помогала. Наконец я выкарабкался и без сил растянулся на краю разлома.
   — Надо отойти от края, — проговорила Кийя, все еще вцепившаяся в мой плащ, словно боясь, что я решу вдруг спрыгнуть с обрыва, — край осыпается, он может обвалиться.
   Собрав последние силы, я прополз небольшое расстояние и, добравшись до вывороченного и поломанного дерева, пробормотал:
   — Давай заночуем здесь, Кийя.
   Я хотел было отцепить Меч, но сил не хватило даже на это, и я уснул.
   Во сне меня преследовали видения горящей земли и падающих скал. Я проснулся посреди ночи в холодном поту, попытался заснуть вновь, но вдруг понял, что меня что-то разбудило. Какой-то едва уловимый шорох или движение воздуха. В тишине раздался чей-то хриплый шепот:
   — Что-то в этом мародере насторожило меня, и тогда я решил посмотреть, кто он, и вызвал Видение. в нем я увидел, как по горам Антиллы идет Древнее Зло и ведет на заклание Дочь Солнца. Я видел ужасное чудовище и блистающую золотом красавицу. Скажи мне, женщина, возможно ли, что они приняли облик обычных, перепачканных и ободранных мужчины и женщины?
   — Так и есть, — послышался тихий голос Кийи.
   — Тогда я должен его убить, — произнес первый голос.
   — Нет! — прошептала Кийя.
   — Почему?! — Голос стал громче.
   — Тише, тише, — Кийя говорила еле слышно, — я объясню потом. Сейчас нужно только связать его.
   Я осторожно потянулся к Мечу, все еще находящемуся в ножнах за моей спиной. Успел я лишь коснуться рукояти, как вдруг прямо надо мной появилось тускло светящееся серое создание с неясными очертаниями. Я одним прыжком вскочил на ноги, светящееся пятно метнулось ко мне, на мгновение приобретя человеческие черты лица со злобным оскалом. В голове мелькнула мысль, что лицо это напомнило мне давешнего старика, у которого я поживился запасами. В следующий миг свет ударил мне в грудь, пронзил меня тысячью клинков, не выдержав боли, я заорал, и все погрузилось в темноту.
   Когда я проснулся, то не смог определить, давно ли наступил рассвет. Небо так и не прояснилось, затянутое серой пеленой с малиновыми всполохами, оно казалось мрачным и торжественным. Некоторое время я рассматривал купол облаков, потом вспомнил ночной кошмар: тусклое пятно света, похожее на старика-шамана, и вздохнул: приснится же такое. Я принюхался, но в воздухе сильно пахло гарью, и я не уловил никакого другого запаха. А в следующий миг я понял, что связан.
   Я дернулся, пытаясь избавиться от пут, но веревки обхватили все тело, меня просто спеленали ими. От возмущения я зарычал.
   — Ему не нравится, — послышался мужской голос. Я оглянулся, неудобно выворачивая шею. Говорящий восседал на большом валуне и курил трубку. Напротив него сидела на камне Кийя. Я не сразу узнал этого человека, лишь вглядевшись в черты его лица, я понял, что передо мной действительно тот шаман, облик которого принял мой ночной кошмар. Он стал неуловимо другим. В нем не было уже ничего старческого. В его позе и движениях угадывалась недюжинная сила, он словно помолодел лет на тридцать, и хотя был он по-прежнему сед, чувствовалось, что он избавился от былой немощи. Кийя тоже несколько изменилась, я не сразу понял, что именно с ней произошло, но потом по прилипшему к телу платью догадался, что она всего лишь помылась. Надо же, сумела отыскать где-то чистую лужу и привела себя в порядок. Очень кстати, учитывая, что с неба валятся камни, а из-под ног вырывается кипящая лава.
   — Не стоит тратить время впустую, госпожа, — произнес Шаман, — не знаю, долго ли еще будет действовать Заклятье.
   Я хмыкнул, хороша госпожа, теряющая при виде еды всю свою обычную сдержанность.
   — Заклятье? — переспросила Кийя.
   — Да, Смертное Заклятье, ты должна знать о нем. Я обменял остаток своей никчемной жизни на кратковременную Силу, чтобы спасти тебя, госпожа.
   — Силу? Ты способен призывать Силу? — Кийя никак не могла в это поверить.
   — Ты думаешь, госпожа, что Сила доступна лишь тебе? Но, учитывая мой преклонный возраст, думаю, Силы надолго не хватит.
   — Нам всем осталось недолго ждать. Шаман переменился в лице и внимательно посмотрел ей в глаза.
   — Ты тоже чувствуешь это? А я-то надеялся, что у меня к старости голова дурить стала. Сколько же, по-твоему, еще ждать, госпожа?
   — Дни, — ответила Кийя, — сколько-то дней.
   — Так много, — обрадовался Шаман, — тогда давай-ка поищем самую глубокую расщелину и сбросим туда этого негодяя.
   — Ах ты, мерзавец! — заорал я, предприняв самую отчаянную попытку развязаться. — Напрасно я пощадил твою жалкую жизнь.
   Шаман ловко вскочил и подбежал ко мне. Приставив кинжал к моей шее, он прохрипел:
   — Ублюдок, прежде чем убить, я сниму с тебя шкуру живьем!
   — Нет! — взвизгнула Кийя и бросилась к нам. — Убери кинжал. Шаман, умоляю тебя!
   — Это еще почему? — недовольно спросил Шаман. — Почему ты защищаешь этого убийцу?
   — Я нравлюсь ей больше, чем немощные старцы, — предположил я и плюнул в лицо Шаману.
   Он побагровел, вытирая лицо. Кийя с ненавистью посмотрела на меня.
   — Нам не удастся его убить, — тихо проговорила она.
   — Не удастся?! — изумленно воскликнул Шаман.
   Меня охватил приступ смеха. Как безумный, я хохотал, связанный катаясь по земле. Кийя знала! Знала, кто я! Несладко же ей было со мной.
   — Почему?! — завопил Шаман, остервенело сжимая в руке нож. — Почему я не могу убить это грязное отродье, этого мародера и убийцу?!
   Шаман ударил меня ногой, боль в ребре подействовала отрезвляюще, неконтролируемый приступ смеха прекратился. Кийя села подле меня на землю и опустила лицо. Шаман еще раз ударил меня и, наконец, справившись с собой, сел напротив Кийи.
   — Объясни мне, — попросил он.
   — Перед тобой не просто мародер и убийца, хотя таковым он, безусловно, является. Но он… — она запнулась и с ужасом посмотрела на меня.
   — Давай! — зло выкрикнул я, предприняв попытку хотя бы сесть. — Скажи ему! Скажи этому старому идиоту, что ему лучше было сидеть в своей хибаре и не высовывать носа.
   Шаман снова пнул меня, и я завалился на бок.
   — Это правда, — сказала Кийя, — он не человек, нам не убить его.
   — Кто же он?
   — Ты знаешь историю Красного Континента? — спросила Кийя.
   — Конечно, — кивнул Шаман.
   — Фоморы, темная раса, ушедшая на восток, ты помнишь, что сказано об их завоеваниях?
   — Они захватили полмира и… — начал Шаман. —…И породили Зверя, — продолжила за него Кийя, — того, чье имя теперь Древний Враг. Он бессмертен, лишь телесную оболочку его можно убить, но и это нельзя сделать обычным способом.
   — Вот как? — заинтересовался я, не обращая внимания на побледневшего Шамана. — Значит, способ все же есть? Может, ты даже знаешь, какой?
   — Не говори ему, — спохватился Шаман, — не давай ему преимущества. Пока он не знает своей смерти, он не сможет ее избежать.
   — Я, может, и не собираюсь ее избегать, а, наоборот, ищу ее, — пробормотал я сам себе.
   — Почему же в роковой час Антиллы это чудовище явилось к нам? — спросил Шаман. — Что ищет Фомор здесь, на гибнущем острове?
   — Силы, — ответила Кийя, — такой силы, какой еще не было в мире. Та сила, что высвобождается в миг, когда душа расстается с телом, здесь, в Антилле, умноженная на сотни тысяч смертей, придаст ему невероятную мощь. Он сможет одним движением поднять Темную Империю из мрака Нижнего Мира.
   Шаман в ужасе взглянул на меня, сжимая лезвие ножа в ладони и не замечая, что разрезал себе руку. Я смотрел на темную кровь, капающую на землю, и чувствовал, как внутри меня холодеют и замерзают внутренности. От слов Кийи можно было лишиться рассудка. Я хотел только одного — смерти, немедленной, мгновенной смерти, чтобы навсегда избавиться от этого кошмара.
   — Что нам теперь делать? — спросил Шаман.
   — Спешить, — тихо сказала Кийя. — К морю нам уже не успеть. Я надеялась уговорить его покинуть остров на корабле, но он отказался. Я вела его к старым мегалитам.
   — Ты вела меня?! — возмутился я. — Ты нравишься мне все больше!
   Кийя проигнорировала меня и продолжала:
   — У меня мало сил, не знаю, смогла бы я одна открыть переход, но вдвоем мы наверняка справимся.
   — Ты хочешь успеть выбросить его в другой мир? — догадался Шаман.
   — Иного пути у нас нет. Это единственный способ удалить его с острова до катастрофы. Если мы не успеем это сделать, вместе с Антиллой погибнет весь мир. С тобой вдвоем, Шаман, мы прорвем пространство и сможем открыть Переход.
   Шаман достал свою трубку, трясущимися руками принялся набивать ее. Мне наконец удалось сесть, я пододвинулся ближе к Кийе и спросил:
   — Откуда тебе известно про бессмертие, женщина? Кийя вздрогнула, посмотрела поверх меня на вершину Атласа и ответила, словно даже не мне, а все тому же вулкану:
   — Я, может быть, потеряла свою прежнюю магическую силу, но не знания.
   — Ты поняла с самого начала, кто я?
   — Я поняла это, еще когда ты явился в Антиллу в теле другого человека — вождя дикарей с северных островов. Еще тогда я узнала тебя.
   — Меня?! Кийя! — Я рванулся вперед, позабыв, что связан, упал у ног Кийи, заорал: — Не смей говорить со мной так, будто меня вовсе нет здесь! Я пока еще властвую в этом теле!
   — Я знаю, — сказала Кийя и коснулась пальцами старой раны на моем плече. — Я знаю, что ты все еще Блейдд, что ты…
   Шаман схватил Кийю за плечи и оттащил от меня.
   — Не подходи к нему близко, госпожа, это слишком опасно!
   Кийя посмотрела на него, вздрогнула и как-то странно повела плечом.
   — До мегалитов нам его, наверное, придется тащить волоком, — сказал Шаман, потирая лоб, — нужно соорудить из веток подстилку.
   — Может, он сам согласится идти, — предположила Кийя.
   — Нет, я не доверяю ему. Если его развязать, он нас убьет.
   — Непременно убью, — пообещал я, — и ты, Шаман, будешь первым.
   — Блейдд, выслушай меня сначала, — мягко попросила Кийя.
   — Не трать на него слов, — перебил Шаман, и, взяв ее за руку, он попытался оттащить Кийю от меня. Но она вырвалась и села подле меня на землю.
   — Могу себе представить, каким великим и бесстрашным ты чувствуешь себя, Блейдд, — саркастически проговорила Кийя.
   — Бесстрашным?! — воскликнул я, поддавшись очередному неуправляемому душевному порыву. — Мне так страшно, что меня выворачивает наизнанку. Бесстрашным?! Как ты думаешь, что должен чувствовать человек, очнувшись однажды посреди двух десятков выпотрошенных им людей, а? Я весь был в крови и в человеческих ошметках! И мне было страшно, страшно!
   Я совсем забыл о своих недавних мыслях, что Кийя, мой враг, никогда не должна узнать о моих переживаниях. Но я сорвался и потерял над собой контроль. Я катался по земле у ее ног, корчился, выл, грыз камни.
   Со стороны я выглядел, наверное, полным безумцем. Но я не мог остановиться, охваченный внезапным возбуждением, я трясся и орал:
   — Но ты не думай, я обхитрил Его! Я останусь на этом острове, и пучина океана поглотит меня. Там Ему уже не удастся очнуться. Я победил Его, победил!
   Кийя смотрела на меня почти с материнским сочувствием, так, будто ей, холодной и надменной женщине, бездушной и безнравственной, каковыми являются все правители, будто ей доступны те страдания, которые терзали меня. Она смотрела на меня даже с некоторым любопытством, словно пытаясь понять, чем закончится моя внутренняя борьба, что победит во мне — рассудок или безумие.