— Слушай, а если б тогда Рита не погибла?
— Что бы я делал? Понятия не имею.
— Стал бы жить у нее?
— Исключено. Я не того поля ягода, чтобы надолго слепиться с женщиной. У меня даже в курсантские годы мало оставалось для них времени.
— А я вот слепился. Она до сих пор жива — просто нас теперь двое в одном теле.
— Тогда береги ее.
Холод проникал до костей, огромный люк наружу был неплотно задраен и оттуда тянуло небесной стужей.
— Продержишься? — спросил Комбат.
— Надо репортера разбудить.
— Не надо, ему так теплее. Нам бы с тобой тоже не мешало заснуть.
— Не будь той встречи с Ритой, ты, наверняка, ввязался бы в другую историю. Иногда человек выкатывается на колею, с которой уже нет поворотов.
Никто особо не переживал. Можно минут на десять почувствовать под ногами твердую землю, обновить запас воды, набрать два десятка дынь за символическую цену. На время стоянки вдоль состава мигом выстраивалась цепочка охраны, чтобы потом по гудку тепловоза так же быстро втянуться в два пассажирских вагона головной и конечный.
В Ташкенте Удовиченко какими-то неисповедимыми путями удалось узнать о поезде, отправившемся из Байконура на юг. В этом направлении вела единственная магистраль, поэтому программа действий вырисовывалась ясно…
В три часа ночи летящий вперед конус света выхватил шест с красным флажком. Шест торчал прямо по курсу — у машиниста было слишком мало времени на раздумье, и он принял решение тормозить. Флажок мог означать отрезок вышедшего из строя пути, неоконченный ремонт.
Из-под колес сыпались искры, дежурные боевики передергивали затворы, те, кто спал, чертыхались, хватаясь за что придется, чтобы не упасть с полок.
Именно в эти секунды Комбат зацепился за последний, теперь уже медленно катящийся вагон. Поймал в темноте руку Виктора, подтянул его наверх. Потом помог Удовиченко — у того уже дух зашелся от рывка на короткую дистанцию.
Точно в таком же порядке они залезли на крышу вагона. Виктор и Комбат заняли позицию над одной и другой дверями. Репортер, боясь сползти вниз, лег на живот и потянул из вещмешка на спине камеру Первой открылась дверь, которую взял под прицел Комбат. Несколько человек с автоматами наперевес спрыгнули на гравий и, матерясь сквозь зубы, стали вглядываться в темноту. Рублев не спешил нажимать на спусковой крючок, он ждал пока откроется вторая дверь — не хотел спугнуть других.
Но тут кто-то из боевиков обернулся и заметил блеснувший на крыше объектив.
— Здесь! — заорал он, но выстрелить не успел.
Комбат дал очередь — половины рожка хватило на четверых. Приоткрывшаяся было вторая дверь резко захлопнулась. Еще через секунду вагон дернуло: услышав стрельбу машинист мигом уяснил себе назначение флажка и дал полный вперед.
Удовиченко и без того неуверенно чувствовавший себя на выпуклой, закругленной к краям крыше выронил камеру. Инстинктивно дернулся за ней и стал съезжать вниз. Комбат был слишком далеко, чтобы удержать его.
Камера глухо стукнулась о гравий. Для Удовиченко самым разумным было бы точно так же упасть вниз — поезд еще только набирал скорость и он отделался бы переломом. Но падать было страшно. Скользя вниз, он зацепился за какой-то подвернувшийся под руку выступ.
Нижняя половина тела повисла как раз посреди окна, и репортера, не жалея патронов расстреляли в упор.
Комбат спрыгнул сверху на сцепку между пассажирским вагоном и особой платформой, затянутой стальными листами. Вытянув руку, ухватился за поручень. Отклонился в сторону с автоматом в правой руке и, не разбирая целей, пустил по касательной очередь по окнам.
Кого-то достал, судя по хриплому вскрику. Качнулся назад. Как раз вовремя — посыпался ответный град пуль.
«Позиция бесперспективная», — мелькнуло в голове.
Он подтянулся обратно наверх, сел на самом краю крыши, едва удерживаясь, чтобы не сорваться. Выбил тяжелым солдатским ботинком стекло в туалете, просунул ноги и, подобравшись, проскользнул внутрь вонючего темного закутка.
Задерживаться здесь нельзя было ни секунды.
Дверь выбивать не пришлось — она оказалась незапертой. Быстро сменив рожок, Комбат выскочил в коридор, упал на пол и не отпускал спусковой крючок, пока не опустошил запас.
В проходе корячились фигуры в камуфляже. Кто-то лежал ничком, не подавая признаков жизни. Постаравшись не добавить шорохов в беглый перестук колес, Комбат слегка сдвинулся в сторону и достал третий рожок. По нему пальнули вслепую, сквозь перегородку.
Противник допустил ошибку — различив дырку от одиночного выстрела, Комбат ответил наверняка.
«Похоже тут все закончено. Сколько их еще там, впереди?»
Прогремела короткая очередь над головой. Сквозь ветер предельной скорости, сквозь стук, гул и лязг Виктор расслышал далекий бег. Он не мог видеть фигуры перепрыгивающие с платформы на платформу, не мог видеть как люди в камуфляже бегут пригибаясь на помощь своим, как пружинят под их ногами гофрированные стальные листы.
Он мог вполне обойтись без этого, он чувствовал по звуку куда целить. Одному резанул по ногам, другого зацепил в прыжке — боевик рухнул в гудящую пустоту между платформами. Остальные повернули назад.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
— Что бы я делал? Понятия не имею.
— Стал бы жить у нее?
— Исключено. Я не того поля ягода, чтобы надолго слепиться с женщиной. У меня даже в курсантские годы мало оставалось для них времени.
— А я вот слепился. Она до сих пор жива — просто нас теперь двое в одном теле.
— Тогда береги ее.
Холод проникал до костей, огромный люк наружу был неплотно задраен и оттуда тянуло небесной стужей.
— Продержишься? — спросил Комбат.
— Надо репортера разбудить.
— Не надо, ему так теплее. Нам бы с тобой тоже не мешало заснуть.
— Не будь той встречи с Ритой, ты, наверняка, ввязался бы в другую историю. Иногда человек выкатывается на колею, с которой уже нет поворотов.
* * *
По маршруту следования состава стали попадаться тополиные рощи, пыльные станции с бродячими собаками, дынными корками и облупленной штукатуркой советских времен. Без коротких стоянок не обходилось: где-то не успели перевести стрелки, куда-то еще не дошло распоряжение о «зеленой линии».Никто особо не переживал. Можно минут на десять почувствовать под ногами твердую землю, обновить запас воды, набрать два десятка дынь за символическую цену. На время стоянки вдоль состава мигом выстраивалась цепочка охраны, чтобы потом по гудку тепловоза так же быстро втянуться в два пассажирских вагона головной и конечный.
В Ташкенте Удовиченко какими-то неисповедимыми путями удалось узнать о поезде, отправившемся из Байконура на юг. В этом направлении вела единственная магистраль, поэтому программа действий вырисовывалась ясно…
В три часа ночи летящий вперед конус света выхватил шест с красным флажком. Шест торчал прямо по курсу — у машиниста было слишком мало времени на раздумье, и он принял решение тормозить. Флажок мог означать отрезок вышедшего из строя пути, неоконченный ремонт.
Из-под колес сыпались искры, дежурные боевики передергивали затворы, те, кто спал, чертыхались, хватаясь за что придется, чтобы не упасть с полок.
Именно в эти секунды Комбат зацепился за последний, теперь уже медленно катящийся вагон. Поймал в темноте руку Виктора, подтянул его наверх. Потом помог Удовиченко — у того уже дух зашелся от рывка на короткую дистанцию.
Точно в таком же порядке они залезли на крышу вагона. Виктор и Комбат заняли позицию над одной и другой дверями. Репортер, боясь сползти вниз, лег на живот и потянул из вещмешка на спине камеру Первой открылась дверь, которую взял под прицел Комбат. Несколько человек с автоматами наперевес спрыгнули на гравий и, матерясь сквозь зубы, стали вглядываться в темноту. Рублев не спешил нажимать на спусковой крючок, он ждал пока откроется вторая дверь — не хотел спугнуть других.
Но тут кто-то из боевиков обернулся и заметил блеснувший на крыше объектив.
— Здесь! — заорал он, но выстрелить не успел.
Комбат дал очередь — половины рожка хватило на четверых. Приоткрывшаяся было вторая дверь резко захлопнулась. Еще через секунду вагон дернуло: услышав стрельбу машинист мигом уяснил себе назначение флажка и дал полный вперед.
Удовиченко и без того неуверенно чувствовавший себя на выпуклой, закругленной к краям крыше выронил камеру. Инстинктивно дернулся за ней и стал съезжать вниз. Комбат был слишком далеко, чтобы удержать его.
Камера глухо стукнулась о гравий. Для Удовиченко самым разумным было бы точно так же упасть вниз — поезд еще только набирал скорость и он отделался бы переломом. Но падать было страшно. Скользя вниз, он зацепился за какой-то подвернувшийся под руку выступ.
Нижняя половина тела повисла как раз посреди окна, и репортера, не жалея патронов расстреляли в упор.
Комбат спрыгнул сверху на сцепку между пассажирским вагоном и особой платформой, затянутой стальными листами. Вытянув руку, ухватился за поручень. Отклонился в сторону с автоматом в правой руке и, не разбирая целей, пустил по касательной очередь по окнам.
Кого-то достал, судя по хриплому вскрику. Качнулся назад. Как раз вовремя — посыпался ответный град пуль.
«Позиция бесперспективная», — мелькнуло в голове.
Он подтянулся обратно наверх, сел на самом краю крыши, едва удерживаясь, чтобы не сорваться. Выбил тяжелым солдатским ботинком стекло в туалете, просунул ноги и, подобравшись, проскользнул внутрь вонючего темного закутка.
Задерживаться здесь нельзя было ни секунды.
Дверь выбивать не пришлось — она оказалась незапертой. Быстро сменив рожок, Комбат выскочил в коридор, упал на пол и не отпускал спусковой крючок, пока не опустошил запас.
В проходе корячились фигуры в камуфляже. Кто-то лежал ничком, не подавая признаков жизни. Постаравшись не добавить шорохов в беглый перестук колес, Комбат слегка сдвинулся в сторону и достал третий рожок. По нему пальнули вслепую, сквозь перегородку.
Противник допустил ошибку — различив дырку от одиночного выстрела, Комбат ответил наверняка.
«Похоже тут все закончено. Сколько их еще там, впереди?»
Прогремела короткая очередь над головой. Сквозь ветер предельной скорости, сквозь стук, гул и лязг Виктор расслышал далекий бег. Он не мог видеть фигуры перепрыгивающие с платформы на платформу, не мог видеть как люди в камуфляже бегут пригибаясь на помощь своим, как пружинят под их ногами гофрированные стальные листы.
Он мог вполне обойтись без этого, он чувствовал по звуку куда целить. Одному резанул по ногам, другого зацепил в прыжке — боевик рухнул в гудящую пустоту между платформами. Остальные повернули назад.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ТОЛЬКО НА ЮГ
— Они сделают по-другому, — предположил Комбат. — Остановят на первой станции, где есть за чем укрыться. Попробуют взять вагон в кольцо. А дальше расстреляют из гранатометов.
— Мы теперь сами с усами, — на коленях у Виктора лежала массивная «игрушка».
Они сидели в забрызганном кровью плацкартном вагоне, затишье не предвещало ничего хорошего.
— В крайнем случае переберемся на платформы.
— Это проигрышный вариант, — покачал головой Рублев. — Надо успеть раньше.
Рассвет еще только обозначился бледно-серой полосой, когда они отправились в путь. Ползли боком по самому краешку платформы, прижимаясь спиной к холодным гофрированным листам. По сцепке, ходящей ходуном, кое-как перебирались на карачках.
Осязание так же ясно рисовало Виктору дорогу, как Рублеву глаза, привычные к темноте. Конечно, за неполную неделю Комбат не успел его натренировать и теперь пустил вперед, чтобы подстраховать в случае промашки. Только добравшись до последней платформы, они поменялись местами.
Приподняв голову, Комбат различил силуэт с автоматом на крыше пассажирского вагона. Здесь не обойтись без глушителя. Но силуэт уже сместился в сторону — при такой езде неподвижный человек быстро коченел на ураганном ветру. Дозорный отошел от края и пропал из поля зрения.
Обернувшись назад, Рублев увидел, что его напарник никак не может преодолеть последнюю сцепку. Виктор явно устал, пальцы закоченели и не слушались.
«Сейчас», — буркнул себе под нос Комбат и развернулся назад.
И тут же почувствовал слабость в коленях, полное безразличие к происходящему. Автомат тяжким грузом висел на спине. Внутренний голос подсказал, что от него давно пора избавиться. Рублев так и сделал — снял «Калашникова» и положил себе под ноги.
Он досматривал сон, зная что вот-вот проснется. Все это не взаправду — качка, свист ночного ветра, тусклая луна, узкоплечая фигура, приближающаяся по краю платформы. Вяло передвигая ноги он двинулся навстречу Женьшеню.
Виктор тем временем собрал последние силы, стиснул зубы и, наконец, перебрался на платформу. Он почувствовал присутствие еще одного человека — совсем близко.
И удивлялся, почему молчит оружие Комбата. Может Иваныч отыскал своего среди конвоиров груза?
Женьшень прижался к стенке из стального листа, пропуская Рублева вперед по узкой дорожке. Внимательно посмотрел на второго лазутчика — его удивили темные очки, но он никак не мог предположить, что слепого человека кто-то отправил на ответственное задание.
На Виктора этот взгляд никак не подействовал. Он не сопровождался ни запахом, ни звуком, чтобы привлечь внимание незрячего. Зато шаги Комбата Виктор прекрасно различил — безвольные шаги обезоруженного человека. Вскинув автомат, он дал короткую очередь — сориентировавшись на чужое дыхание.
Треск очереди вывел Рублева из заторможенного состояния. Комбат не мог понять, что произошло, да и времени ему не было предоставлено. Вынырнув из тумана под знакомый треск «Калашникова», он среагировал с ходу. Моментально пригнулся, отпрянул назад и наткнулся спиной на человека.
Сзади мог быть только напарник. Не глядя, он придержал его рукой, чтобы Виктор не потерял равновесия.
Но рука наткнулась на кого-то другого. Обернувшись он увидел знакомое бесцветное лицо с серыми, будто пыльными волосами. Еще мгновение Женьшень удивленно ощупывал рукой свою простреленную грудь. Потом зашатался и сорвался вниз с платформы.
В пассажирском вагоне все пришло в движение.
Кто-то вслепую пустил очередь из окна, побоялся высунуться.
— Назад! — скомандовал Комбат. — Сюрприза не получилось.
Отступая, Виктор случайно нажал локтем кнопку на автомате гидропривода. Тонкие гофрированные листы двинулись по направляющим, раскрывая платформу.
Комбат чертыхнулся — сейчас они оба окажутся как последние волосья на лысине.
Музыкант не понял, что произошло, замер на месте.
Рублев потащил его за собой. Под треск очередей они успели укрыться за большим, уложенным набок цилиндром — тот был оплетен тросами и надежно зафиксирован растяжками.
— Что с тобой стряслось? — спросил Виктор. — Кто это был?
— Обсуждение после сеанса. По крайней мере ты мне жизнь спас.
«Калашников» все еще лежал там, где Комбат его оставил. Теперь до него было трудно добраться — платформа простреливалась.
— Давай-ка сюда, — он потянулся к трофейному гранатомету висящему на плече напарника. — Хватит с ними церемониться.
Выстрел, второй, третий — из развороченного бока вагона полыхнуло пламя. Ветер бешеной скорости в ту же секунду раздул его, вытянув наружу яркие языки. С треском начали лопаться стекла. Несколько человек выпрыгнули наружу и покатились под откос, ломая кости.
Боевик на крыше заметался, не зная что делать — от сквозняка в вагоне огонь ревел как вырвавшийся из западни зверь. На всякий случай человек в камуфляже поднял руки кверху.
— Давай сюда! — крикнул Комбат, но понял что только Виктор имеет шансы расслышать этот крик.
Тогда он просто махнул рукой и боевик, не теряя времени, соскочил на платформу. Он оказался таджиком с двумя сплошными рядами золотых коронок во рту.
— Надо передать машинисту — пусть тормозит.
Совсем одурел от страха.
— Сдаюсь, — беззвучно шевелил губами таджик.
Теперь никакие угрозы не смогли бы загнать его обратно на полыхающий, сыплющий искрами вагон. Жар опалял уже платформу, в заклинивших на полпути гофрированных листах отражалось сияние огненного вихря.
Казалось, они плавятся, текут.
— Лежать, руки за голову, — приказал Комбат и сплюнув в сердцах полез сам.
Он бежал по крыше, которая могла обрушиться под ногами. Справа и слева из каждого окна, словно из сопла ракеты, бил факел. Только ракета не уносилась ввысь, а летела низко над землей.
Гимнастерка тлела, кожа на лице спекалась, слезились глаза. Добравшись до противоположного конца крыши, он окунулся в поток благословенного холода — искры и жар относило назад.
Остальное было делом техники. Сбросив скорость машинист тепловоза сцепил руки за головой.
Комбат с таджиком осматривали обгорелые трупы.
У некоторых еще можно было распознать черты лица.
Другие почернели, усохли, как мумии, прикипели к полу.
— Вот он, начальник, — узнал, наконец, золотозубый. — Из Москвы прилетел, погрузка командовал.
— Фамилию не слыхал? — без особой надежды спросил Рублев.
— Извини, да — фамилия не знаю. Точно слыхал, что фэ-сэ-бэ.
— Еще были из «фэ-сэ-бэ» люди?
— Извини, да — больше никого не слыхал.
Вдруг издалека послышался хорошо знакомый Комбату стрекот. Винтокрылая машина явно не случайно залетела в эти края. Виктор нахмурился, задрал лицо кверху, как будто это помогало лучше слышать.
Снизившись, вертолет пролетел над их головами, потом по плавной кривой развернулся в обратном направлении.
— Когда начался стрельба, он вытащил антенна, переговаривался, — сообщил таджик.
Машинист молчал, покусывая травинку.
— Какой был назначен конечный пункт? — обратился к нему Комбат.
— Понятия не имею. Сказали езжай пока прямо — и все дела.
— Ладно, поехали.
Кожа на лице болела от каждого сказанного слова.
— Как он состав назад будет толкать? — спросил Виктор.
Комбат, прищурившись, посмотрел на облака — вертолет обязательно вернется.
— Вперед, на полных парах. Пока нам не перекрыли коридор.
Состав покатился дальше на юг — Комбат рассчитывал дотянуть до своих. Своими в этой жизни он называл только русских солдат. На обратном пути наткнуться на них не было никакой надежды. Впереди, совсем недалеко должны были стоять российские миротворческие части.
Очень возможно, что им сообщили по рации о захвате спецэшелона боевиками. Очень возможно, что таким же десантникам, как его хлопцы сейчас выдают полный боекомплект. Все равно: свои есть свои.
Состав проскочил одну станцию, вторую. Удивительно, но их нигде не пытались задержать. Или связь в этих краях работает настолько паршиво? Нет, это все неспроста.
Еще несколько раз появлялся и исчезал вертолет. Их явно «вели» по трассе. Комбат связал пленному руки, чтобы во время боя не дурить себе голову — где таджик, что он может выкинуть?
Предчувствие его не обмануло, хотя последовательности событий он знать не мог. Поезд уже добрался до Ходжентского района, где безраздельно властвовал полевой командир Хикмет. Боевики уже получили информацию о неожиданном нападении на состав. Хикмет решил для себя, что это не так уж плохо — теперь можно с чистой совестью захватить поезд и самому взять с пакистанцев плату.
Пусть потом к нему обращаются с претензиями. Он человек не жадный, он поделится. Но теперь уже на своих условиях.
Комбат увидел цепочку вооруженных людей, перегородивших дорогу. Справа и слева от железнодорожной линии цепочкой тянулись холмы и не было оснований сомневаться, сверху по составу начнут колошматить в упор.
Притормозить означало сдаться. Комбат взял машиниста на мушку, чтобы укрепить его решимость прорваться.
— Ход не сбавлять.
— Пожалуйста, только мне с вами не по пути.
Машинист толкнул дверцу и, сжавшись в комок, толкнулся ногами, чтобы перелететь через гравий и приземлиться в траву. Комбат не стал отвлекаться и стрелять ему вслед. Он увидел отскакивающих с рельсов бородачей и ничком упал на пол.
Сперва по тепловозу тренькнула пригоршня пуль, Потом сверху стали стрелять из гранатометов. На Комбата посыпались осколки стекла. Махина тепловоза стала дергаться, как дергается загнанная лошадь перед тем как пасть на дорогу, ломая себе хребет.
Скорость резко упала, и Рублеву показалось, что поезд сходит с рельсов. На самом деле изуродованный «скакун» просто-напросто прокатился метров триста по инерции и окончательно встал. Комбат услышал треск автомата напарника, ответные очереди. Боевики обстреливали платформы аккуратно — исключительно одиночными прицельными выстрелами. Знали, что головой отвечают за целость оборудования, Надо перебираться туда. Попробуешь открыть огонь из тепловоза, забросают гранатами — тут уж церемониться не станут. Комбат пополз через сгоревший вагон, по угольно-черному проходу. Пригоревшие, прилепившиеся к полу мумии бандитов как будто пытались вопить ему вслед разверстыми ртами: "Вот он, здесь!
Стреляйте, убейте его!"
Пока он переполз на платформу, с ног до головы перепачкался в саже. Первым он увидел таджика. Прошитый очередью своих, тот скалил золотые зубы. Виктора тоже зацепило — на платформу натекла красная лужица.
— Сдавайся, русак! — орали боевики, определив по цвету волос национальную принадлежность безрассудного одиночки.
«Русак» отвечал попеременно из автомата и гранатомета. Эффективность стрельбы была невысокой — в хаосе выстрелов, команд, осыпающихся из-под ног камней он с трудом ориентировался.
— Держись, — шепнул Комбат, проползая мимо.
Добравшись до сколоченного из досок ящика с торопливой надписью «Пульт 144», он приподнялся, встал на колено. Щека чувствовала шершавую поверхность плохо оструганной доски. Сквозь вонь от горелого пластика пассажирского вагона пробился домашний древесный запах.
Комбат взял на прицел нескольких боевиков, выскочивших на гравийную насыпь ближе к середине состава.
Резанул очередью: двоих достал, третий упал сам и кувыркнулся под колеса.
— Витя, стоим! — крикнул Комбат.
Ответа не последовало. Он прополз обратно десяток шагов, которые их разделяли.
Тяжело дыша, Виктор лежал на боку, изо рта сочилась кровь.
— Стоим, Витя, — повторил тише Комбат, осторожно переворачивая напарника на спину. — Сейчас перевяжем тебя по высшему разряду.
Скинув гимнастерку, он ножом быстро откромсал рукава, разодрал каждый надвое. Грубая ткань почернела от сажи, но ничего другого в распоряжении Рублева не было. Стрельба затихла. Решив, что дело кончено, боевики неторопливо, переговариваясь по дороге, приближались к платформам.
— Саксофон знаешь где, — с трудом выговорил Виктор. — Забери, не оставляй. Найди ребят… Не знаю где они, может на прежнем месте, в кабаке.
— Нечего. Еще тебе пригодится.
— Хватит пороть чепуху… Извини. Короче, отдашь им.
Бинтуя рану на груди, Комбат чувствовал под пальцами удары сердца. Оно билось сильно, но все реже и реже. Потом словно щелкнули выключателем — замерло.
— Мать вашу…
Рублев взял в каждую руку по автомату; свой в правую, Витин в левую.
"Комбат — батяня, батяня-комбат.
Ты сердце не прятал за спины ребят" —
гремело все громче в ушах.
Он распрямился во весь рост и пошел молотить врага из двух стволов. Еще не успел расстрелять до конца обоймы, когда удар по корпусу опрокинул его на платформу: слишком удобной мишенью была широкая грудь, чтобы боевик промазал.
— Мы теперь сами с усами, — на коленях у Виктора лежала массивная «игрушка».
Они сидели в забрызганном кровью плацкартном вагоне, затишье не предвещало ничего хорошего.
— В крайнем случае переберемся на платформы.
— Это проигрышный вариант, — покачал головой Рублев. — Надо успеть раньше.
Рассвет еще только обозначился бледно-серой полосой, когда они отправились в путь. Ползли боком по самому краешку платформы, прижимаясь спиной к холодным гофрированным листам. По сцепке, ходящей ходуном, кое-как перебирались на карачках.
Осязание так же ясно рисовало Виктору дорогу, как Рублеву глаза, привычные к темноте. Конечно, за неполную неделю Комбат не успел его натренировать и теперь пустил вперед, чтобы подстраховать в случае промашки. Только добравшись до последней платформы, они поменялись местами.
Приподняв голову, Комбат различил силуэт с автоматом на крыше пассажирского вагона. Здесь не обойтись без глушителя. Но силуэт уже сместился в сторону — при такой езде неподвижный человек быстро коченел на ураганном ветру. Дозорный отошел от края и пропал из поля зрения.
Обернувшись назад, Рублев увидел, что его напарник никак не может преодолеть последнюю сцепку. Виктор явно устал, пальцы закоченели и не слушались.
«Сейчас», — буркнул себе под нос Комбат и развернулся назад.
И тут же почувствовал слабость в коленях, полное безразличие к происходящему. Автомат тяжким грузом висел на спине. Внутренний голос подсказал, что от него давно пора избавиться. Рублев так и сделал — снял «Калашникова» и положил себе под ноги.
Он досматривал сон, зная что вот-вот проснется. Все это не взаправду — качка, свист ночного ветра, тусклая луна, узкоплечая фигура, приближающаяся по краю платформы. Вяло передвигая ноги он двинулся навстречу Женьшеню.
Виктор тем временем собрал последние силы, стиснул зубы и, наконец, перебрался на платформу. Он почувствовал присутствие еще одного человека — совсем близко.
И удивлялся, почему молчит оружие Комбата. Может Иваныч отыскал своего среди конвоиров груза?
Женьшень прижался к стенке из стального листа, пропуская Рублева вперед по узкой дорожке. Внимательно посмотрел на второго лазутчика — его удивили темные очки, но он никак не мог предположить, что слепого человека кто-то отправил на ответственное задание.
На Виктора этот взгляд никак не подействовал. Он не сопровождался ни запахом, ни звуком, чтобы привлечь внимание незрячего. Зато шаги Комбата Виктор прекрасно различил — безвольные шаги обезоруженного человека. Вскинув автомат, он дал короткую очередь — сориентировавшись на чужое дыхание.
Треск очереди вывел Рублева из заторможенного состояния. Комбат не мог понять, что произошло, да и времени ему не было предоставлено. Вынырнув из тумана под знакомый треск «Калашникова», он среагировал с ходу. Моментально пригнулся, отпрянул назад и наткнулся спиной на человека.
Сзади мог быть только напарник. Не глядя, он придержал его рукой, чтобы Виктор не потерял равновесия.
Но рука наткнулась на кого-то другого. Обернувшись он увидел знакомое бесцветное лицо с серыми, будто пыльными волосами. Еще мгновение Женьшень удивленно ощупывал рукой свою простреленную грудь. Потом зашатался и сорвался вниз с платформы.
В пассажирском вагоне все пришло в движение.
Кто-то вслепую пустил очередь из окна, побоялся высунуться.
— Назад! — скомандовал Комбат. — Сюрприза не получилось.
Отступая, Виктор случайно нажал локтем кнопку на автомате гидропривода. Тонкие гофрированные листы двинулись по направляющим, раскрывая платформу.
Комбат чертыхнулся — сейчас они оба окажутся как последние волосья на лысине.
Музыкант не понял, что произошло, замер на месте.
Рублев потащил его за собой. Под треск очередей они успели укрыться за большим, уложенным набок цилиндром — тот был оплетен тросами и надежно зафиксирован растяжками.
— Что с тобой стряслось? — спросил Виктор. — Кто это был?
— Обсуждение после сеанса. По крайней мере ты мне жизнь спас.
«Калашников» все еще лежал там, где Комбат его оставил. Теперь до него было трудно добраться — платформа простреливалась.
— Давай-ка сюда, — он потянулся к трофейному гранатомету висящему на плече напарника. — Хватит с ними церемониться.
Выстрел, второй, третий — из развороченного бока вагона полыхнуло пламя. Ветер бешеной скорости в ту же секунду раздул его, вытянув наружу яркие языки. С треском начали лопаться стекла. Несколько человек выпрыгнули наружу и покатились под откос, ломая кости.
Боевик на крыше заметался, не зная что делать — от сквозняка в вагоне огонь ревел как вырвавшийся из западни зверь. На всякий случай человек в камуфляже поднял руки кверху.
— Давай сюда! — крикнул Комбат, но понял что только Виктор имеет шансы расслышать этот крик.
Тогда он просто махнул рукой и боевик, не теряя времени, соскочил на платформу. Он оказался таджиком с двумя сплошными рядами золотых коронок во рту.
— Надо передать машинисту — пусть тормозит.
Совсем одурел от страха.
— Сдаюсь, — беззвучно шевелил губами таджик.
Теперь никакие угрозы не смогли бы загнать его обратно на полыхающий, сыплющий искрами вагон. Жар опалял уже платформу, в заклинивших на полпути гофрированных листах отражалось сияние огненного вихря.
Казалось, они плавятся, текут.
— Лежать, руки за голову, — приказал Комбат и сплюнув в сердцах полез сам.
Он бежал по крыше, которая могла обрушиться под ногами. Справа и слева из каждого окна, словно из сопла ракеты, бил факел. Только ракета не уносилась ввысь, а летела низко над землей.
Гимнастерка тлела, кожа на лице спекалась, слезились глаза. Добравшись до противоположного конца крыши, он окунулся в поток благословенного холода — искры и жар относило назад.
Остальное было делом техники. Сбросив скорость машинист тепловоза сцепил руки за головой.
* * *
Рассвет застал Виктора сидящим на краю платформы. Он свесил ноги вниз и подставлял лицо первым солнечным лучам. Пассажирский вагон окончательно выгорел — над остовом в разных местах курился сизый дымок.Комбат с таджиком осматривали обгорелые трупы.
У некоторых еще можно было распознать черты лица.
Другие почернели, усохли, как мумии, прикипели к полу.
— Вот он, начальник, — узнал, наконец, золотозубый. — Из Москвы прилетел, погрузка командовал.
— Фамилию не слыхал? — без особой надежды спросил Рублев.
— Извини, да — фамилия не знаю. Точно слыхал, что фэ-сэ-бэ.
— Еще были из «фэ-сэ-бэ» люди?
— Извини, да — больше никого не слыхал.
Вдруг издалека послышался хорошо знакомый Комбату стрекот. Винтокрылая машина явно не случайно залетела в эти края. Виктор нахмурился, задрал лицо кверху, как будто это помогало лучше слышать.
Снизившись, вертолет пролетел над их головами, потом по плавной кривой развернулся в обратном направлении.
— Когда начался стрельба, он вытащил антенна, переговаривался, — сообщил таджик.
Машинист молчал, покусывая травинку.
— Какой был назначен конечный пункт? — обратился к нему Комбат.
— Понятия не имею. Сказали езжай пока прямо — и все дела.
— Ладно, поехали.
Кожа на лице болела от каждого сказанного слова.
— Как он состав назад будет толкать? — спросил Виктор.
Комбат, прищурившись, посмотрел на облака — вертолет обязательно вернется.
— Вперед, на полных парах. Пока нам не перекрыли коридор.
Состав покатился дальше на юг — Комбат рассчитывал дотянуть до своих. Своими в этой жизни он называл только русских солдат. На обратном пути наткнуться на них не было никакой надежды. Впереди, совсем недалеко должны были стоять российские миротворческие части.
Очень возможно, что им сообщили по рации о захвате спецэшелона боевиками. Очень возможно, что таким же десантникам, как его хлопцы сейчас выдают полный боекомплект. Все равно: свои есть свои.
Состав проскочил одну станцию, вторую. Удивительно, но их нигде не пытались задержать. Или связь в этих краях работает настолько паршиво? Нет, это все неспроста.
Еще несколько раз появлялся и исчезал вертолет. Их явно «вели» по трассе. Комбат связал пленному руки, чтобы во время боя не дурить себе голову — где таджик, что он может выкинуть?
Предчувствие его не обмануло, хотя последовательности событий он знать не мог. Поезд уже добрался до Ходжентского района, где безраздельно властвовал полевой командир Хикмет. Боевики уже получили информацию о неожиданном нападении на состав. Хикмет решил для себя, что это не так уж плохо — теперь можно с чистой совестью захватить поезд и самому взять с пакистанцев плату.
Пусть потом к нему обращаются с претензиями. Он человек не жадный, он поделится. Но теперь уже на своих условиях.
Комбат увидел цепочку вооруженных людей, перегородивших дорогу. Справа и слева от железнодорожной линии цепочкой тянулись холмы и не было оснований сомневаться, сверху по составу начнут колошматить в упор.
Притормозить означало сдаться. Комбат взял машиниста на мушку, чтобы укрепить его решимость прорваться.
— Ход не сбавлять.
— Пожалуйста, только мне с вами не по пути.
Машинист толкнул дверцу и, сжавшись в комок, толкнулся ногами, чтобы перелететь через гравий и приземлиться в траву. Комбат не стал отвлекаться и стрелять ему вслед. Он увидел отскакивающих с рельсов бородачей и ничком упал на пол.
Сперва по тепловозу тренькнула пригоршня пуль, Потом сверху стали стрелять из гранатометов. На Комбата посыпались осколки стекла. Махина тепловоза стала дергаться, как дергается загнанная лошадь перед тем как пасть на дорогу, ломая себе хребет.
Скорость резко упала, и Рублеву показалось, что поезд сходит с рельсов. На самом деле изуродованный «скакун» просто-напросто прокатился метров триста по инерции и окончательно встал. Комбат услышал треск автомата напарника, ответные очереди. Боевики обстреливали платформы аккуратно — исключительно одиночными прицельными выстрелами. Знали, что головой отвечают за целость оборудования, Надо перебираться туда. Попробуешь открыть огонь из тепловоза, забросают гранатами — тут уж церемониться не станут. Комбат пополз через сгоревший вагон, по угольно-черному проходу. Пригоревшие, прилепившиеся к полу мумии бандитов как будто пытались вопить ему вслед разверстыми ртами: "Вот он, здесь!
Стреляйте, убейте его!"
Пока он переполз на платформу, с ног до головы перепачкался в саже. Первым он увидел таджика. Прошитый очередью своих, тот скалил золотые зубы. Виктора тоже зацепило — на платформу натекла красная лужица.
— Сдавайся, русак! — орали боевики, определив по цвету волос национальную принадлежность безрассудного одиночки.
«Русак» отвечал попеременно из автомата и гранатомета. Эффективность стрельбы была невысокой — в хаосе выстрелов, команд, осыпающихся из-под ног камней он с трудом ориентировался.
— Держись, — шепнул Комбат, проползая мимо.
Добравшись до сколоченного из досок ящика с торопливой надписью «Пульт 144», он приподнялся, встал на колено. Щека чувствовала шершавую поверхность плохо оструганной доски. Сквозь вонь от горелого пластика пассажирского вагона пробился домашний древесный запах.
Комбат взял на прицел нескольких боевиков, выскочивших на гравийную насыпь ближе к середине состава.
Резанул очередью: двоих достал, третий упал сам и кувыркнулся под колеса.
— Витя, стоим! — крикнул Комбат.
Ответа не последовало. Он прополз обратно десяток шагов, которые их разделяли.
Тяжело дыша, Виктор лежал на боку, изо рта сочилась кровь.
— Стоим, Витя, — повторил тише Комбат, осторожно переворачивая напарника на спину. — Сейчас перевяжем тебя по высшему разряду.
Скинув гимнастерку, он ножом быстро откромсал рукава, разодрал каждый надвое. Грубая ткань почернела от сажи, но ничего другого в распоряжении Рублева не было. Стрельба затихла. Решив, что дело кончено, боевики неторопливо, переговариваясь по дороге, приближались к платформам.
— Саксофон знаешь где, — с трудом выговорил Виктор. — Забери, не оставляй. Найди ребят… Не знаю где они, может на прежнем месте, в кабаке.
— Нечего. Еще тебе пригодится.
— Хватит пороть чепуху… Извини. Короче, отдашь им.
Бинтуя рану на груди, Комбат чувствовал под пальцами удары сердца. Оно билось сильно, но все реже и реже. Потом словно щелкнули выключателем — замерло.
— Мать вашу…
Рублев взял в каждую руку по автомату; свой в правую, Витин в левую.
"Комбат — батяня, батяня-комбат.
Ты сердце не прятал за спины ребят" —
гремело все громче в ушах.
Он распрямился во весь рост и пошел молотить врага из двух стволов. Еще не успел расстрелять до конца обоймы, когда удар по корпусу опрокинул его на платформу: слишком удобной мишенью была широкая грудь, чтобы боевик промазал.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
БАТЯНЯ КОМБАТ
В московских кабинетах нервозность достигла предела. Телефонные трубки нагрелись от потных ладоней.
Кугель не выходит на связь и, скорее всего, убит. Захваченный неизвестно кем поезд с оборудованием движется в прежнем направлении. Вертолетчики докладывают, что головной вагон выгорел полностью, а оборудование, похоже, цело.
Красильников разрывался на части. С одной стороны рискованно слишком афишировать свою заинтересованность и обзванивать силовые ведомства, требуя принять срочные меры. С другой, если никого не теребить, неизвестно чем кончится дело.
Выбрав наименьшее из зол, он попробовал связаться с Алексеем Гуриным. Полчаса не мог пробиться ни по одному из четырех номеров. Наконец, начальник департамента информации лично поднял трубку.
— Это Красильников.
— Приветствую. Я в курсе дела, — поспешил сказать Гурин, чтобы партийный босс не вздумал выпалить что-то открытым текстом. — Командование наших миротворческих сил выделило два взвода десантников. Эти ребята быстро наведут порядок.
— Только…
— Оборудование не пострадает.
— А что потом? С Кугелем похоже…
— Переговорим позже, — оборвал Гурин.
Он явно не желал, чтобы текст с записью разговора всплыл через неделю с броской «шапкой» на газетном листе. Вокруг много недоброжелателей, врагов. Подкинут «киллеру» из журналистской братии и карьере конец, Пока Красильников выяснял положение дел с Гуриным, Мирзабек из просторного кабинета председателя фракции пытался связаться с ближним и дальним зарубежьем. Говорил то на фарси, то на пуштунском диалекте.
— Переведи, — сказал Красильников, только что получивший от Гурина отбой.
— Хикмет говорит, что все в порядке. Ночные гости уничтожены, сейчас заменят тепловоз и поезд пойдет к границе.
Красильников нервно побарабанил по столу:
— Тогда на кой хрен нам нужны десантники? Потом отчитывайся перед вояками что это за игрушки, почему идут за кордон.
— Хикмет теперь захочет урвать больше. Но это наименьшее из зол. Потом его легко будет прижать.
Партийный босс ринулся повторно звонить Гурину.
— В чем дело? — с явным раздражением осведомился тот.
— Надо срочно отменить приказ десантникам. Иначе потом не расхлебаемся. Обстановка там стабилизировалась.
— Да уж, хлопотно с вами иметь дело, — проворчал Гурин после некоторой паузы. — Ладно, попробуем.
— Поняли меня? — переспросил генеральский адъютант. — Немедленно возвращаться. Это провокация, чтобы скомпрометировать миротворческие силы, втянуть в конфликт.
Дугин невнятно буркнул «да», зная, что на том конце адъютант услышит нечто совсем неопределенное. Потом собственноручно вырубил рацию и приказал радисту без команды ее не включать.
Он хотел своими глазами убедиться, что происходит.
Если это спецсостав с секретным оборудованием, нельзя бояться провокаций. Главное: обеспечить сохранность техники, а что потом будут вякать таджикские власти — не важно. Генералу он доложит, что рация вышла из строя.
Различив в бинокль лица людей на платформах, Дугин убедился, что его подозрения были не напрасными.
Бандиты Хикмета. Окончательно обнаглели. Ничего, теперь есть предлог дать им прикурить как следует. Пусть потом хоть погоны срывают, но сейчас он не уведет своих людей.
— К бою.
Схватка оказалась скоротечной. Через десять минут уцелевшие боевики побросали оружие. Драться с русскими десантниками — никакими посулами тут не вселить храбрость даже в отъявленных головорезов. Несколько человек попытались скрыться, но их пригнали обратно.
Пока захваченных в плен боевиков раскладывали на насыпи лицом в пыльный гравий, Дугин осматривал платформы.
— Тут раненый! — крикнул кто-то из солдат. — Дышит вроде.
Отяжелевшего Комбата еле сняли с платформы двое дюжих бойцов. Он очнулся, попросил старшего. Дугин подошел, нагнулся.
— Рублев… В Афгане командовал.., сорок вторым батальоном, десантным… Пусть хлопцы возьмут состав под охрану. Он должен уйти в Россию… Не верьте начальникам, тут слишком крупная игра.
Два комбата посмотрели друг другу в глаза.
— Не волнуйся, — пообещал Дугин. — Я оставлю тут ребят. Пойду на все — то, что наше, останется за нами… А тебя пока забросим в госпиталь. Еще повоюем, Комбат.
Кугель не выходит на связь и, скорее всего, убит. Захваченный неизвестно кем поезд с оборудованием движется в прежнем направлении. Вертолетчики докладывают, что головной вагон выгорел полностью, а оборудование, похоже, цело.
Красильников разрывался на части. С одной стороны рискованно слишком афишировать свою заинтересованность и обзванивать силовые ведомства, требуя принять срочные меры. С другой, если никого не теребить, неизвестно чем кончится дело.
Выбрав наименьшее из зол, он попробовал связаться с Алексеем Гуриным. Полчаса не мог пробиться ни по одному из четырех номеров. Наконец, начальник департамента информации лично поднял трубку.
— Это Красильников.
— Приветствую. Я в курсе дела, — поспешил сказать Гурин, чтобы партийный босс не вздумал выпалить что-то открытым текстом. — Командование наших миротворческих сил выделило два взвода десантников. Эти ребята быстро наведут порядок.
— Только…
— Оборудование не пострадает.
— А что потом? С Кугелем похоже…
— Переговорим позже, — оборвал Гурин.
Он явно не желал, чтобы текст с записью разговора всплыл через неделю с броской «шапкой» на газетном листе. Вокруг много недоброжелателей, врагов. Подкинут «киллеру» из журналистской братии и карьере конец, Пока Красильников выяснял положение дел с Гуриным, Мирзабек из просторного кабинета председателя фракции пытался связаться с ближним и дальним зарубежьем. Говорил то на фарси, то на пуштунском диалекте.
— Переведи, — сказал Красильников, только что получивший от Гурина отбой.
— Хикмет говорит, что все в порядке. Ночные гости уничтожены, сейчас заменят тепловоз и поезд пойдет к границе.
Красильников нервно побарабанил по столу:
— Тогда на кой хрен нам нужны десантники? Потом отчитывайся перед вояками что это за игрушки, почему идут за кордон.
— Хикмет теперь захочет урвать больше. Но это наименьшее из зол. Потом его легко будет прижать.
Партийный босс ринулся повторно звонить Гурину.
— В чем дело? — с явным раздражением осведомился тот.
— Надо срочно отменить приказ десантникам. Иначе потом не расхлебаемся. Обстановка там стабилизировалась.
— Да уж, хлопотно с вами иметь дело, — проворчал Гурин после некоторой паузы. — Ладно, попробуем.
* * *
Солдаты были уже на подходе к месту, когда комбат Дугин получил странное распоряжение — заворачивать обратно.— Поняли меня? — переспросил генеральский адъютант. — Немедленно возвращаться. Это провокация, чтобы скомпрометировать миротворческие силы, втянуть в конфликт.
Дугин невнятно буркнул «да», зная, что на том конце адъютант услышит нечто совсем неопределенное. Потом собственноручно вырубил рацию и приказал радисту без команды ее не включать.
Он хотел своими глазами убедиться, что происходит.
Если это спецсостав с секретным оборудованием, нельзя бояться провокаций. Главное: обеспечить сохранность техники, а что потом будут вякать таджикские власти — не важно. Генералу он доложит, что рация вышла из строя.
Различив в бинокль лица людей на платформах, Дугин убедился, что его подозрения были не напрасными.
Бандиты Хикмета. Окончательно обнаглели. Ничего, теперь есть предлог дать им прикурить как следует. Пусть потом хоть погоны срывают, но сейчас он не уведет своих людей.
— К бою.
Схватка оказалась скоротечной. Через десять минут уцелевшие боевики побросали оружие. Драться с русскими десантниками — никакими посулами тут не вселить храбрость даже в отъявленных головорезов. Несколько человек попытались скрыться, но их пригнали обратно.
Пока захваченных в плен боевиков раскладывали на насыпи лицом в пыльный гравий, Дугин осматривал платформы.
— Тут раненый! — крикнул кто-то из солдат. — Дышит вроде.
Отяжелевшего Комбата еле сняли с платформы двое дюжих бойцов. Он очнулся, попросил старшего. Дугин подошел, нагнулся.
— Рублев… В Афгане командовал.., сорок вторым батальоном, десантным… Пусть хлопцы возьмут состав под охрану. Он должен уйти в Россию… Не верьте начальникам, тут слишком крупная игра.
Два комбата посмотрели друг другу в глаза.
— Не волнуйся, — пообещал Дугин. — Я оставлю тут ребят. Пойду на все — то, что наше, останется за нами… А тебя пока забросим в госпиталь. Еще повоюем, Комбат.