Андрей ВОРОНИН и Максим ГАРИН
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЖЕНЩИНА НА «ТОЙОТЕ»
По всем срокам пора было начаться бабьему лету, но погода держалась скверная. Ветер хлестал прохожих струями дождя, выворачивал зонты. Впрочем, Борису Рублеву погода не причиняла особых неудобств. Его кожа, задубелая на палящем солнце, прокопченная огнем и дымом, слабо реагировала на причуды московского климата.
Он даже не прибавил шагу — только поднял воротник. Еще два квартала и он дома. Кто мог предположить, что Рублев еще не скоро окажется в родных стенах?
Проходя мимо ветеринарной аптеки, где по заоблачным ценам продавались импортные лекарства, он вдруг притормозил. Остановилась, как вкопанная, и женщина в длинном стильном плаще — на полпути к своей черной «тойоте».
— Борис, неужели ты?
— Он самый. Прекрасно выглядишь.
— Ото, ты научился говорить комплименты? Пошли в машину, какого черта мы торчим под дождем?
Они не виделись больше пятнадцати лет — Борис Рублев и Рита Аристова.
Тогда он заканчивал подмосковное военное училище.
Сколько воды утекло… Точнее крови.
Она приезжала поиграть в теннис на открытом корте. В те годы еще дико было видеть молодую девушку за рулем автомобиля. Демонстрировала пропуск и входила в калитку — высокая, гибкая, с копной золотых волос, в белых шортах и шапочке с козырьком.
Борис не имел доступа на корт — здесь играла и тренировалась привилегированная публика. Зато Риту — дочь генерала КГБ — можно было отнести к ней с полным правом. Иногда Рублев замедлял шаг, чтобы посмотреть на ее игру — выходы к сетке, удары с лета, хлесткие подачи навылет.
Ему нравилось в ней все: загорелые ноги, азартные вскрики, прядь, прилипшая ко лбу. После проигранного очка она могла швырнуть дорогую ракетку оземь, запустить мячик в небеса…
Дождь хлестал по ветровому стеклу «тойоты», сосредоточенно и бесшумно работали «дворники».
— Что ты здесь делаешь?
— Живу.
— А я прикатила за лекарством. Кошка какую-то гадость подхватила — целый день лежит.
Изменилась она или нет? Будь на месте Рублева женщина, она бы сразу заметила десятки мелких, едва уловимых деталей: морщинки в уголках глаз, чуть подсевший голос. Но Борис видел человека общим планом, без суетных подробностей. Видел ту же Риту, которая когда-то носилась по корту как угорелая.
— Чем занимаешься?
Рублев задумался:
— Вроде как вольный художник. Как попал на гражданку, решил сперва осмотреться. Вот и осматриваюсь до сих пор.
— Так ты ушел из армии? Сам?
— Сам. Подал рапорт.
Стало уже темнеть. Огоньки машин впереди расплывались на мокром стекле. Мужчина и женщина умолкли. Если люди не видятся неделю, у них набирается достаточно новостей для разговора. Но за пятнадцать лет новостей скапливается слишком много.
Рита включила музыку, чтобы молчание не висело в комфортабельном салоне.
— Много успел выслужить?
— До майора. По должности остановился на комбате.
Рублев не стал упоминать боевые награды, ранения — ему несвойственно было хвалить себя.
— Комбат, — улыбнулась Рита. — Не про тебя, случайно, песня?
Рублев пожал плечами. Песня в самом деле ложилась один к одному — ведь и его ребята ласково и уважительно называли Батяней.
— А как личная жизнь? Извини, что я с наскоку лезу в душу, но ты ведь знаешь женское любопытство.
— Личная жизнь? Смутно представляю, что это такое и с чем его едят.
— Ясно. По этому случаю предлагаю закурить.
Ухоженная рука протянула Комбату початую пачку, На длинном пальце блеснуло кольцо с бриллиантом.
Вытянув сигарету, Рублев достал спички. У Риты широко раскрылись глаза — давно уже она не общалась с людьми, пользующимися таким допотопным предметом. Она тоже прикурила от недолговечного язычка пламени. Пассажир опустил стекло и выкинул обгорелую спичку на дорогу.
Впечатление пустыни дополняли отдельные квадраты пола, засыпанные мелким, как пудра, песком и цветущие кактусы в половину человеческого роста. По стенам были развешаны яркие и зловещие африканские маски.
— Хочешь посмотреть, как развлекается народ?
Она показала зал, вытянутый в длину, с тремя столами для игры в рулетку. Каждый был расположен точно под источником света: зеленое, расчерченное на квадраты поле, фишки и вертящийся вогнутый диск попадали как раз в центр светящегося конуса, в то время как лица играющих оставались в сумерках. Здесь почти не было слышно посторонней болтовни, только стук шарика и бесстрастный голос крупье.
Показала другой зал, где под странные, дикие для Рублева ритмы «отрывалась» молодежь. Из-за коротких, регулярно повторяющихся вспышек, фигуры словно дергались судорожно и резко.
— Я, как ты, наверно, догадался, провожу время в баре. Здесь делают лучший в городе коктейль.
Они сели за стойку. От зеркальных бликов и ярких этикеток рябило в глазах.
— Что будешь пить?
По случаю нежданной встречи Комбат решил сделать себе поблажку:
— Сто пятьдесят водки, только отечественной, — сказал он бармену в традиционной «бабочке».
— Мне как обычно, — улыбкой завсегдатая улыбнулась Рита.
Бармен кивнул с таким вдумчивым видом, как будто получил заказ на изготовление по меньшей мере фальшивых документов.
— Я вспоминала о тебе. Не скажу чтобы часто, но всегда с чувством.
Рублев понимал — она ждет ответного признания.
Но не мог врать, глядя человеку в глаза.
— А мне пришлось отучиться от воспоминаний. Я даже сны свои забываю утром.
Он глотнул обжигающе-ледяной водки и поставил на стойку пустой бокал.
— Повторишь? — спросила Рита.
— Нет. Это моя доза. По большим праздникам.
— Спасибо на добром слове. Ты мне не задал еще ни одного вопроса.
— Это не значит, что твои дела меня не волнуют.
…Они познакомились случайно. В самый разгар решающего сета Рита подвернула ногу и не смогла продолжать игру. Несколько человек предложили довести ее до машины, но она была слишком разъярена и грубо отказалась.
Выбравшись с грехом пополам из калитки, она увидела коренастого, крепко сбитого курсанта с пронзительно голубыми глазами и короткой стрижкой. Не спрашивая позволения, он крепко подхватил ее за руку.
Тогда, как и теперь, она пригласила Рублева в машину. В свои восемнадцать лет Рита уже считала себя достаточно искушенной в отношениях с мужчинами. Секс оставлял ее равнодушной, она сменила одного за другим нескольких недолговечных партнеров и вспоминала о них с презрением.
«Похоже, это не для меня», — сказала она себе и занялась другими развлечениями.
И вдруг появился, как из-под земли, курсант со смешной стрижкой. Она сразу почувствовала исходящую от его твердых пальцев силу. Этот человек не мельтешил, не спешил рассказывать анекдоты и говорить двусмысленности, не раздевал ее глазами.
— У меня только полчаса, — он взглянул на часы. — Сегодня нас везут на аэродром — учебные прыжки.
Рита опешила от такой наглости — у этого стриженого курсанта были дела поважнее! Собралась послать его подальше, гораздо дальше, чем на аэродром, но он уже уселся рядом и спокойно ожидал, когда она запустит движок.
Прокатившись километра три по шоссе в сторону города, Рита съехала в кусты. Новый знакомый с искренним удивлением посмотрел ей в глаза. От него пахло дешевыми сигаретами, зубной пастой, кожей армейского ремня и еще каким-то мужским запахом.
Она провела своими тонкими пальцами по его чисто выбритой щеке, расстегнула пуговицу на груди. Притянув ее за шею, он бросил взгляд на забинтованную щиколотку и предупредил:
— Я могу случайно сделать тебе больно…
…Бармен колдовал над очередным коктейлем, африканская маска над его головой зловеще скалила зубы.
Комбат понимал, что сидит здесь, как бельмо на глазу в своей брезентовой куртке и грубых армейских ботинках. Но ему было в высшей степени наплевать на реакцию окружающей публики.
— А я вот решила попробовать себя в роли деловой женщины.
— Ну и как?
— Хорошо получается. Даже слишком, хорошо.
Жаль ты не бывал на горнолыжном курорте. Бывают такие сумасшедшие спуски, когда вроде стоит остановиться. Но черт его знает, что опаснее — сойти с трассы или продолжать движение.
Рублев не успел задуматься над этими словами, как на свободное место рядом с Ритой плюхнулся человек с тяжелым подбородком и еще более тяжелым взглядом.
— Привет. Я смотрю, за тобой дружинник увязался.
Знакомец Риты был одет в двубортный пиджак болотного цвета и яркий галстук. Судя по прищуренным глазам он уже достаточно принял — но не раскисал, держался уверенно.
— Жора, не порть мне вечер. Ты знаешь, что для этого нужно. Объяснить?
— Другой такой непредсказуемой женщины нет на свете. Притащить в «Калахари» какого-то…
— Свои комментарии оставь при себе. Не напрашивайся на ответные любезности.
Жора усмехнулся длинной усмешкой и заказал бармену мартини.
— Ты начала рассказывать о горнолыжном курорте, — напомнил Рите Рублев.
Он напрягся, но уговаривал себя оставаться спокойным.
— Может в самом деле поедем отсюда?
— Погоди, мы с ним решим вопрос по-хорошему.
— Я могла бы сама выставить этого ублюдка, но он уже поломал кайф.
Они вышли в коридор.
— Подожди секунду. Только не делай глупостей, — Рита исчезла за дверью туалета.
Рублев осмотрелся по сторонам. В дальнем конце коридора видна была входная дверь — швейцар почтительно впускал очередных завсегдатаев. Вдруг сзади кто-то дотронулся до плеча Комбата.
— Даю дружеский совет, — процедил сквозь зубы человек с тяжелым взглядом. — Держись от нее подальше, если не хочешь заработать приключений себе на жопу.
Пальцы Рублева сжались в кулак, но он все-таки пересилил себя:
— Спасибо за заботу.
— Я тебя предупредил, — Жора помахал пальцем перед самым носом собеседника.
Комбат схватил его за запястье, чтобы оттолкнуть в сторону. Жора как будто только этого и ждал — он сделал шаг назад и попытался нанести удар ногой в живот. Живот у Рублева был каменный, но противник так этого и не узнал — Комбат зацепил ему ногу и резко крутанул ступню.
Человек в модном пиджаке и ярком галстуке тяжело стукнулся о пол и взвыл от боли. На сигнал о помощи в коридор вылезли трое «шкафов» — тяжеловесов. Одинаково пудовые кулаки, глазки мелкие как булавочные головки, плохо сгибающиеся слоновьи ноги-тумбы.
Комбат почувствовал, что не успеет с ними разобрать ся до появления Риты. Прислонившись спиной к стенке, он встретил первого из «шкафов» ударом в грудную клетку — рифленая подошва солдатского ботинка отпечаталась на белой свежевыглаженной сорочке.
«Шкаф» только покачнулся и продолжил движение вперед. Рублев едва увернулся от двух «подарков», каждый из которых мог переломать челюсть и раскрошить передние зубы. Поднырнув, он ухватил «шкафа» за ворот сорочки, сместился влево и ударом пяткой по щиколотке опрокинул тяжелую тушу на пол.
Тут правую заклинило — на ней повис второй из «близнецов». Третий воспользовался этим и достал Рублева — на мгновение в глазах потемнело, потом загудело в ушах, словно Комбат сидел в самолете, набирающем высоту.
Отряхнувшись, как вылезший из воды пес, он заработал в полную силу. Удар ребром ладони по неохватной шее надолго отключил самого рьяного из «шкафов». Еще одному Рублев просто сломал руку — выворачиваемая из сустава кость отчетливо хрустнула.
Какой-то юнец собрался выйти в коридор, но быстро юркнул обратно. С безопасного расстояния за дракой жадно наблюдали две женщины в вечерних платьях.
— Прекратить, мать вашу!
Комбат узнал голос Риты. Обернувшись, он увидел как она оттаскивает за шиворот последнего уцелевшего «шкафа». Тот не пытался сопротивляться.
— Ах ты, падаль! — с трудом подняв с пола Жору, она закатила ему оплеуху, разбив кольцом губу.
Рублев смотрел на нее и вспоминал ярость восемнадцатилетней загорелой теннисистки от потерянного очка.
Он даже не прибавил шагу — только поднял воротник. Еще два квартала и он дома. Кто мог предположить, что Рублев еще не скоро окажется в родных стенах?
Проходя мимо ветеринарной аптеки, где по заоблачным ценам продавались импортные лекарства, он вдруг притормозил. Остановилась, как вкопанная, и женщина в длинном стильном плаще — на полпути к своей черной «тойоте».
— Борис, неужели ты?
— Он самый. Прекрасно выглядишь.
— Ото, ты научился говорить комплименты? Пошли в машину, какого черта мы торчим под дождем?
Они не виделись больше пятнадцати лет — Борис Рублев и Рита Аристова.
Тогда он заканчивал подмосковное военное училище.
Сколько воды утекло… Точнее крови.
Она приезжала поиграть в теннис на открытом корте. В те годы еще дико было видеть молодую девушку за рулем автомобиля. Демонстрировала пропуск и входила в калитку — высокая, гибкая, с копной золотых волос, в белых шортах и шапочке с козырьком.
Борис не имел доступа на корт — здесь играла и тренировалась привилегированная публика. Зато Риту — дочь генерала КГБ — можно было отнести к ней с полным правом. Иногда Рублев замедлял шаг, чтобы посмотреть на ее игру — выходы к сетке, удары с лета, хлесткие подачи навылет.
Ему нравилось в ней все: загорелые ноги, азартные вскрики, прядь, прилипшая ко лбу. После проигранного очка она могла швырнуть дорогую ракетку оземь, запустить мячик в небеса…
Дождь хлестал по ветровому стеклу «тойоты», сосредоточенно и бесшумно работали «дворники».
— Что ты здесь делаешь?
— Живу.
— А я прикатила за лекарством. Кошка какую-то гадость подхватила — целый день лежит.
Изменилась она или нет? Будь на месте Рублева женщина, она бы сразу заметила десятки мелких, едва уловимых деталей: морщинки в уголках глаз, чуть подсевший голос. Но Борис видел человека общим планом, без суетных подробностей. Видел ту же Риту, которая когда-то носилась по корту как угорелая.
— Чем занимаешься?
Рублев задумался:
— Вроде как вольный художник. Как попал на гражданку, решил сперва осмотреться. Вот и осматриваюсь до сих пор.
— Так ты ушел из армии? Сам?
— Сам. Подал рапорт.
Стало уже темнеть. Огоньки машин впереди расплывались на мокром стекле. Мужчина и женщина умолкли. Если люди не видятся неделю, у них набирается достаточно новостей для разговора. Но за пятнадцать лет новостей скапливается слишком много.
Рита включила музыку, чтобы молчание не висело в комфортабельном салоне.
— Много успел выслужить?
— До майора. По должности остановился на комбате.
Рублев не стал упоминать боевые награды, ранения — ему несвойственно было хвалить себя.
— Комбат, — улыбнулась Рита. — Не про тебя, случайно, песня?
Рублев пожал плечами. Песня в самом деле ложилась один к одному — ведь и его ребята ласково и уважительно называли Батяней.
— А как личная жизнь? Извини, что я с наскоку лезу в душу, но ты ведь знаешь женское любопытство.
— Личная жизнь? Смутно представляю, что это такое и с чем его едят.
— Ясно. По этому случаю предлагаю закурить.
Ухоженная рука протянула Комбату початую пачку, На длинном пальце блеснуло кольцо с бриллиантом.
Вытянув сигарету, Рублев достал спички. У Риты широко раскрылись глаза — давно уже она не общалась с людьми, пользующимися таким допотопным предметом. Она тоже прикурила от недолговечного язычка пламени. Пассажир опустил стекло и выкинул обгорелую спичку на дорогу.
* * *
Рита потащила его в ночной клуб «Калахари». Большую часть помещений заливал густой желтый свет.Впечатление пустыни дополняли отдельные квадраты пола, засыпанные мелким, как пудра, песком и цветущие кактусы в половину человеческого роста. По стенам были развешаны яркие и зловещие африканские маски.
— Хочешь посмотреть, как развлекается народ?
Она показала зал, вытянутый в длину, с тремя столами для игры в рулетку. Каждый был расположен точно под источником света: зеленое, расчерченное на квадраты поле, фишки и вертящийся вогнутый диск попадали как раз в центр светящегося конуса, в то время как лица играющих оставались в сумерках. Здесь почти не было слышно посторонней болтовни, только стук шарика и бесстрастный голос крупье.
Показала другой зал, где под странные, дикие для Рублева ритмы «отрывалась» молодежь. Из-за коротких, регулярно повторяющихся вспышек, фигуры словно дергались судорожно и резко.
— Я, как ты, наверно, догадался, провожу время в баре. Здесь делают лучший в городе коктейль.
Они сели за стойку. От зеркальных бликов и ярких этикеток рябило в глазах.
— Что будешь пить?
По случаю нежданной встречи Комбат решил сделать себе поблажку:
— Сто пятьдесят водки, только отечественной, — сказал он бармену в традиционной «бабочке».
— Мне как обычно, — улыбкой завсегдатая улыбнулась Рита.
Бармен кивнул с таким вдумчивым видом, как будто получил заказ на изготовление по меньшей мере фальшивых документов.
— Я вспоминала о тебе. Не скажу чтобы часто, но всегда с чувством.
Рублев понимал — она ждет ответного признания.
Но не мог врать, глядя человеку в глаза.
— А мне пришлось отучиться от воспоминаний. Я даже сны свои забываю утром.
Он глотнул обжигающе-ледяной водки и поставил на стойку пустой бокал.
— Повторишь? — спросила Рита.
— Нет. Это моя доза. По большим праздникам.
— Спасибо на добром слове. Ты мне не задал еще ни одного вопроса.
— Это не значит, что твои дела меня не волнуют.
…Они познакомились случайно. В самый разгар решающего сета Рита подвернула ногу и не смогла продолжать игру. Несколько человек предложили довести ее до машины, но она была слишком разъярена и грубо отказалась.
Выбравшись с грехом пополам из калитки, она увидела коренастого, крепко сбитого курсанта с пронзительно голубыми глазами и короткой стрижкой. Не спрашивая позволения, он крепко подхватил ее за руку.
Тогда, как и теперь, она пригласила Рублева в машину. В свои восемнадцать лет Рита уже считала себя достаточно искушенной в отношениях с мужчинами. Секс оставлял ее равнодушной, она сменила одного за другим нескольких недолговечных партнеров и вспоминала о них с презрением.
«Похоже, это не для меня», — сказала она себе и занялась другими развлечениями.
И вдруг появился, как из-под земли, курсант со смешной стрижкой. Она сразу почувствовала исходящую от его твердых пальцев силу. Этот человек не мельтешил, не спешил рассказывать анекдоты и говорить двусмысленности, не раздевал ее глазами.
— У меня только полчаса, — он взглянул на часы. — Сегодня нас везут на аэродром — учебные прыжки.
Рита опешила от такой наглости — у этого стриженого курсанта были дела поважнее! Собралась послать его подальше, гораздо дальше, чем на аэродром, но он уже уселся рядом и спокойно ожидал, когда она запустит движок.
Прокатившись километра три по шоссе в сторону города, Рита съехала в кусты. Новый знакомый с искренним удивлением посмотрел ей в глаза. От него пахло дешевыми сигаретами, зубной пастой, кожей армейского ремня и еще каким-то мужским запахом.
Она провела своими тонкими пальцами по его чисто выбритой щеке, расстегнула пуговицу на груди. Притянув ее за шею, он бросил взгляд на забинтованную щиколотку и предупредил:
— Я могу случайно сделать тебе больно…
…Бармен колдовал над очередным коктейлем, африканская маска над его головой зловеще скалила зубы.
Комбат понимал, что сидит здесь, как бельмо на глазу в своей брезентовой куртке и грубых армейских ботинках. Но ему было в высшей степени наплевать на реакцию окружающей публики.
— А я вот решила попробовать себя в роли деловой женщины.
— Ну и как?
— Хорошо получается. Даже слишком, хорошо.
Жаль ты не бывал на горнолыжном курорте. Бывают такие сумасшедшие спуски, когда вроде стоит остановиться. Но черт его знает, что опаснее — сойти с трассы или продолжать движение.
Рублев не успел задуматься над этими словами, как на свободное место рядом с Ритой плюхнулся человек с тяжелым подбородком и еще более тяжелым взглядом.
— Привет. Я смотрю, за тобой дружинник увязался.
Знакомец Риты был одет в двубортный пиджак болотного цвета и яркий галстук. Судя по прищуренным глазам он уже достаточно принял — но не раскисал, держался уверенно.
— Жора, не порть мне вечер. Ты знаешь, что для этого нужно. Объяснить?
— Другой такой непредсказуемой женщины нет на свете. Притащить в «Калахари» какого-то…
— Свои комментарии оставь при себе. Не напрашивайся на ответные любезности.
Жора усмехнулся длинной усмешкой и заказал бармену мартини.
— Ты начала рассказывать о горнолыжном курорте, — напомнил Рите Рублев.
Он напрягся, но уговаривал себя оставаться спокойным.
— Может в самом деле поедем отсюда?
— Погоди, мы с ним решим вопрос по-хорошему.
— Я могла бы сама выставить этого ублюдка, но он уже поломал кайф.
Они вышли в коридор.
— Подожди секунду. Только не делай глупостей, — Рита исчезла за дверью туалета.
Рублев осмотрелся по сторонам. В дальнем конце коридора видна была входная дверь — швейцар почтительно впускал очередных завсегдатаев. Вдруг сзади кто-то дотронулся до плеча Комбата.
— Даю дружеский совет, — процедил сквозь зубы человек с тяжелым взглядом. — Держись от нее подальше, если не хочешь заработать приключений себе на жопу.
Пальцы Рублева сжались в кулак, но он все-таки пересилил себя:
— Спасибо за заботу.
— Я тебя предупредил, — Жора помахал пальцем перед самым носом собеседника.
Комбат схватил его за запястье, чтобы оттолкнуть в сторону. Жора как будто только этого и ждал — он сделал шаг назад и попытался нанести удар ногой в живот. Живот у Рублева был каменный, но противник так этого и не узнал — Комбат зацепил ему ногу и резко крутанул ступню.
Человек в модном пиджаке и ярком галстуке тяжело стукнулся о пол и взвыл от боли. На сигнал о помощи в коридор вылезли трое «шкафов» — тяжеловесов. Одинаково пудовые кулаки, глазки мелкие как булавочные головки, плохо сгибающиеся слоновьи ноги-тумбы.
Комбат почувствовал, что не успеет с ними разобрать ся до появления Риты. Прислонившись спиной к стенке, он встретил первого из «шкафов» ударом в грудную клетку — рифленая подошва солдатского ботинка отпечаталась на белой свежевыглаженной сорочке.
«Шкаф» только покачнулся и продолжил движение вперед. Рублев едва увернулся от двух «подарков», каждый из которых мог переломать челюсть и раскрошить передние зубы. Поднырнув, он ухватил «шкафа» за ворот сорочки, сместился влево и ударом пяткой по щиколотке опрокинул тяжелую тушу на пол.
Тут правую заклинило — на ней повис второй из «близнецов». Третий воспользовался этим и достал Рублева — на мгновение в глазах потемнело, потом загудело в ушах, словно Комбат сидел в самолете, набирающем высоту.
Отряхнувшись, как вылезший из воды пес, он заработал в полную силу. Удар ребром ладони по неохватной шее надолго отключил самого рьяного из «шкафов». Еще одному Рублев просто сломал руку — выворачиваемая из сустава кость отчетливо хрустнула.
Какой-то юнец собрался выйти в коридор, но быстро юркнул обратно. С безопасного расстояния за дракой жадно наблюдали две женщины в вечерних платьях.
— Прекратить, мать вашу!
Комбат узнал голос Риты. Обернувшись, он увидел как она оттаскивает за шиворот последнего уцелевшего «шкафа». Тот не пытался сопротивляться.
— Ах ты, падаль! — с трудом подняв с пола Жору, она закатила ему оплеуху, разбив кольцом губу.
Рублев смотрел на нее и вспоминал ярость восемнадцатилетней загорелой теннисистки от потерянного очка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ДУРНОЙ СОН
В машине она объяснила:
— Не любят чужаков — волчий инстинкт. Их уже не переделать.
— Я честно старался не делать глупостей, — шутливо отчитался Рублев.
— Один раз они тебя все-таки достали, — остановившись на красный свет, Рита отвела ему волосы со лба.
Только сейчас Комбат обратил внимание, что звон в ушах все еще продолжается.
— Крутые у тебя друзья.
— Не прибедняйся. Задержись я еще на минуту, ты бы всех уложил. Да уж, на гражданке ты явно не потерял квалификацию.
В ее многоквартирном доме был подземный гараж освещенный люминесцентными лампами. Ни одной рядовой «тачки»: «тойоты», «вольво», «БМВ». Здесь сразу можно было сесть в лифт.
— А насчет друзей… Не всякое рыло, с которым приходится контачить, я записываю в их число.
«Похоже она живет одна», — подумал Рублев, переступив через порог в темную прихожую.
— Пошли в ванную, попробуем разобраться с лицом.
Отражение в зеркале не понравилось Комбату. Смотрело оно настороженно, над правой бровью красовалась ссадина, глазной белок налился кровью.
Рита вымыла руки, продезинфицировала ссадину йодинолом, потом смазала чем-то белым.
— Может ты мне еще голову забинтуешь? — недовольно поморщился Комбат.
— Доставь женщине удовольствие.
Квартиру отличали в равной степени изысканность и беспорядок. На дорогой мебели виднелись следы пепла, на полу возле обтянутого кожей дивана стоял недопитый бокал с черной маслиной на донышке.
— Балую себя цветами, — сказала хозяйка.
В большой китайской вазе с тонким рисунком красовался букет каких-то незнакомых Рублеву цветов Рядом, на низеньком столике, валялись пилка для ногтей, несколько компакт-дисков без футляров, мятая пятидесятидолларовая купюра и листок бумаги с телефонным номером.
— А у, меня от запаха цветов почему-то ломит затылок.
— Их недолго ликвидировать, — Рита без всякого сожаления швырнула душистое великолепие в мусорный ящик. — Древние мудрецы учили — не придавать ни людям, ни вещам большого значения, только так когда-нибудь станешь по-настоящему свободной.
Прошло часа полтора, прежде чем она угомонилась и заснула. Комбат остался лежать с открытыми глазами. Он чувствовал себя абсолютно пустым все соки как будто выкачали мощным насосом. Ни одной другой женщине это не удавалось.
Яркая луна светила в щель между занавесками. Возле кровати валялось сброшенное Ритой одеяло — Комбат потянул его обратно. Он ругал себя за этот визит — с самого начала мог бы догадаться чем закончится дело.
Никогда он не был падок на женский пол. Знал, что такое верность любимой, даже если она далеко. Да и слишком часто случались в жизни такие полосы, когда иметь рядом женщину значило подвергать ее опасности.
Только вот воспоминания… Каким бы крепким ни был мужик, они, пусть ненадолго, но размягчают душу.
Слишком давно Комбат не наведывался в гости к собственному прошлому. Он забыл, насколько коварным может оказаться скользкий склон, когда перед глазами далекие времена.
«Спать», — приказал он себе.
Он давно уже установил — засыпая поздно, обязательно видишь сны.
Звон в ушах все не проходил. Вдруг он увидел себя в самолете рядом с ребятами. Внизу медленно проплывали гряды серых, лишенных растительности холмов.
Пора прыгать.
В открытый проем врывался ветер, несущий клочья низко опустившихся облаков. Комбат привычным движением шагнул в пустоту. Стал отсчитывать положенные секунды. Земля кренилась, потом взлетала наверх.
Он видел плотные облака, десяток крошечных парящих фигурок.
Пора рвать кольцо. Комбат протянул руку, но не нащупал ни кольца, ни лямок парашюта. Он летел вниз в полном боевом обмундировании, но безо всякой надежды на благополучное приземление.
Не может быть! Что это значит? Он ведь прыгал сто, тысячу раз, отработал все до полного автоматизма. Рублев поднял глаза — ни одного раскрывшегося купола.
Только фигурки плавно, как при замедленной съемке, кувыркающиеся в пустоте.
Всех размажет. Размажет по этой серой афганской земле, летящей навстречу. А ведь он, Комбат, отвечает за жизнь каждого, он обязан был все предусмотреть.
Сплоховал… Простите, ребята. Сцепиться хотя бы руками перед смертью.
Он дернулся навстречу ближайшему бойцу, загребая воздух как воду и проснулся. Вытер пот со лба. Все, на эту ночь койка отменяется. Надо как-нибудь скоротать время до утра.
Осторожно поднявшись, Рублев оделся и выбрался на кухню. Заварил себе кофе. Черт возьми, он видел всех как живых: Семена, Хикмата, Сашку Дерябина.
Первые двое давным-давно вернулись — на кладбище.
А Сашка сгорел заживо..
Комбат до сих пор не мог себе простить, что не выцарапал останки из грузовика. Но тогда надо было спасать живых.
Чтобы не заснуть, он включил телевизор — ночную программу. Плотно закрыл дверь, чтобы не разбудить Риту. Потом и звук убрал: бредовая музыка. Но без музыки получалось еще тошнотворнее. Кривляющиеся рожи, мультяшки, превращающиеся в монстров, накрашенные мужики в колготках. Он прошелся с пультом по каналам — тут — те же клипы, там — бой без правил.
Это цирк на льду, а не бой без правил. Сплошная имитация, заметная невооруженным глазом. Даже не защищаются, только молотят друг друга для вида.
Все такое же чужое, как эта шикарная неприбранная квартира. Такое же ненужное как проведенная здесь ночь. Верность бывает одна на свете — она не делится на верность Родине, женщине, делу.
Рублев не заметил как снова заснул, упершись подбородком в грудь. На этот раз крепко, без сновидений.
Когда проснулся, за окном брезжил рассвет. Он выключил телевизор, помыл за собой чашку. Засиделся. Пора и честь знать.
Борис вернулся в спальню — Рита еще спала. Все-таки сейчас не тот случай, чтобы уходить не прощаясь Протянув руку за сигаретой, Комбат заметил, что листка с телефонным номером нет на месте.
«А что в этом странного? Убрала. Только когда? Встала среди ночи? И не поинтересовалась где я, чем занят?»
Рублев приоткрыл форточку и закурил, глубоко затягиваясь. Потом, неожиданно для самого себя погасил сигарету. Запах дыма перебивал другой запах. Слишком хорошо знакомый.
Сперва он решил, что во сне ободрал засохшую корку на ссадине. Посмотрелся в зеркало — вроде бы все в порядке. Черт возьми, где эта кровь? Он подошел ближе к кровати и запах стал сильнее Неужели?
Рита спокойно лежала на спине. Осторожно дотронувшись пальцем до ее лба, Рублев почувствовал потусторонний холод. Душа покинула это тело. Стиснув зубы, он перевернул хозяйку на спину и увидел небольшое красное пятно, которое до сих пор прикрывали волосы.
Нашел пулевое отверстие — на затылке, у основания черепа.
Теперь, когда он уже не мог говорить с ней, чувствовать ее ладони на своих плечах, Рублев оценил, каким подарком судьбы была сегодняшняя встреча. И проклял себя — как можно было оставить ее одну. Он бы обязательно расслышал шаги, он бы помешал убийце.
Нет, в проклятиях нет никакого толку. Первым делом надо поискать гильзу. Рублев зажег свет, присел на корточки. Судя по всему тот человек забрал ее с собой.
Похоже, он не подозревал о существовании гостя. Иначе постарался бы убрать и его.
Все правильно, мужской одежды в спальне не осталось, дверь на кухню закрывается плотно, так что не просачивается свет. Убийца действовал хладнокровно и четко. Пользовался пистолетом с глушителем. Как он попал внутрь?
Рублев подошел к двери, исследовал замочную скважину. Никаких царапин, следов долгой возни. Очевидно, удалось раздобыть копию ключей.
Пройдясь по квартире, он установил, что внешний порядок остался прежним. Вернее, беспорядок. Никаких признаков того, что убийца искал деньги или документы А может его специально оставили в живых и сейчас сюда вломится милиция? Какая удача — схватить преступника на месте, возле трупа. Рублев привык просчитывать ходы, варианты и сейчас чувствовал себя не в своей тарелке. На войне все по-другому: проще и одновременно сложней. По крайней мере там он ни разу не вставал в тупик.
Нет, уходить сейчас он не имеет права. Потом, когда квартиру опечатают, никто не предоставит ему возможности искать улики. Надо успеть. Успеть найти хоть какую-то зацепку. Кажется, он видел у Риты в сумочке записную книжку, она может пригодиться.
Рублев совсем упустил из виду, что лишние отпечатки пальцев лучше не оставлять. Открыв сумочку, он вытряхнул ее содержимое на стол. Деньги, косметика, ключи от машины, водительские права. А ведь была записная книжка, была. Он совершенно точно вспомнил красивый кожаный переплет.
Значит, убийца постарался изъять номера телефонов, адреса. Где она еще могла их держать? Надо взглянуть на сам аппарат.
Комбат привык к простым телефонам — дисковым или кнопочным. А тут кнопок было чересчур много, плюс еще табло. Может эта штуковина с памятью? Он нажал одну из кнопок неизвестного назначения, другую. Никакой реакции. А если просто отсоединить аппарат и забрать с собой? Но тут «метод тыка» неожиданно увенчался успехом: на табло высветился семизначный номер.
Среди мелочевки, высыпавшейся из сумочки, нашлась ручка. Рублев записал номер на спичечном коробке. Посмотреть бы дальше. Какую теперь нажать.
Вот эту? Появился еще один номер. Дальше — пустота.
Пилкой для ногтей Рублев отвинтил крышку. Вытащил батарейки, потом вставил на место. Проверил — вся память обнулилась. Он должен сам все проверить, сам расплатиться по счету.
Спрятав коробок в карман, Рублев продолжал поиски. Теперь он сам толком не знал, что ищет. Тяжело было рыться в Ритиных вещах, перебирать содержимое выдвижных ящиков, выворачивать карманы. Такое чувство, словно делаешь вскрытие еще не остывшего тела.
Но он убеждал себя, что без этого не обойтись. Как в те дни, когда «духи» заблокировали батальон в ущелье. Вертолеты не могли сесть, чтобы забрать раненых — приходилось самому резать по живому, извлекать пули и осколки.
Тогда все было четко и ясно: жизнь, смерть, свои, враги. Сейчас он блуждал в потемках — как отделить важное от несущественного? Например, этот одноразовый шприц. Или яркий журнал с выдранной страницей.
За каждой вещью стоят события. Каждая мелочь о чем-то свидетельствует, даже трещинка в фарфоровой чаше умывальника.
А вот это уже кое-что определенное: пистолет и две обоймы. Импортная штуковина, сделано со вкусом. Рублев осмотрел затвор, заглянул в канал. Нет, не успел еще никто им воспользоваться.
Пачка новеньких сто долларовых купюр. Тысяч на пять, не меньше. Брошена небрежно, явно не последние.
Ни денег ни оружия комбат трогать не стал. Уходя, оставил дверь открытой — кто-нибудь из соседей обратит внимание, сунет свой нос и вызовет милицию. Ему не хотелось, чтобы тело Риты лежало здесь долго, понемногу разлагаясь.
— Не любят чужаков — волчий инстинкт. Их уже не переделать.
— Я честно старался не делать глупостей, — шутливо отчитался Рублев.
— Один раз они тебя все-таки достали, — остановившись на красный свет, Рита отвела ему волосы со лба.
Только сейчас Комбат обратил внимание, что звон в ушах все еще продолжается.
— Крутые у тебя друзья.
— Не прибедняйся. Задержись я еще на минуту, ты бы всех уложил. Да уж, на гражданке ты явно не потерял квалификацию.
В ее многоквартирном доме был подземный гараж освещенный люминесцентными лампами. Ни одной рядовой «тачки»: «тойоты», «вольво», «БМВ». Здесь сразу можно было сесть в лифт.
— А насчет друзей… Не всякое рыло, с которым приходится контачить, я записываю в их число.
«Похоже она живет одна», — подумал Рублев, переступив через порог в темную прихожую.
— Пошли в ванную, попробуем разобраться с лицом.
Отражение в зеркале не понравилось Комбату. Смотрело оно настороженно, над правой бровью красовалась ссадина, глазной белок налился кровью.
Рита вымыла руки, продезинфицировала ссадину йодинолом, потом смазала чем-то белым.
— Может ты мне еще голову забинтуешь? — недовольно поморщился Комбат.
— Доставь женщине удовольствие.
Квартиру отличали в равной степени изысканность и беспорядок. На дорогой мебели виднелись следы пепла, на полу возле обтянутого кожей дивана стоял недопитый бокал с черной маслиной на донышке.
— Балую себя цветами, — сказала хозяйка.
В большой китайской вазе с тонким рисунком красовался букет каких-то незнакомых Рублеву цветов Рядом, на низеньком столике, валялись пилка для ногтей, несколько компакт-дисков без футляров, мятая пятидесятидолларовая купюра и листок бумаги с телефонным номером.
— А у, меня от запаха цветов почему-то ломит затылок.
— Их недолго ликвидировать, — Рита без всякого сожаления швырнула душистое великолепие в мусорный ящик. — Древние мудрецы учили — не придавать ни людям, ни вещам большого значения, только так когда-нибудь станешь по-настоящему свободной.
* * *
Рита осталась такой же ненасытной. Лежа на спине, Рублев предоставил ей самой распоряжаться в постели.Прошло часа полтора, прежде чем она угомонилась и заснула. Комбат остался лежать с открытыми глазами. Он чувствовал себя абсолютно пустым все соки как будто выкачали мощным насосом. Ни одной другой женщине это не удавалось.
Яркая луна светила в щель между занавесками. Возле кровати валялось сброшенное Ритой одеяло — Комбат потянул его обратно. Он ругал себя за этот визит — с самого начала мог бы догадаться чем закончится дело.
Никогда он не был падок на женский пол. Знал, что такое верность любимой, даже если она далеко. Да и слишком часто случались в жизни такие полосы, когда иметь рядом женщину значило подвергать ее опасности.
Только вот воспоминания… Каким бы крепким ни был мужик, они, пусть ненадолго, но размягчают душу.
Слишком давно Комбат не наведывался в гости к собственному прошлому. Он забыл, насколько коварным может оказаться скользкий склон, когда перед глазами далекие времена.
«Спать», — приказал он себе.
Он давно уже установил — засыпая поздно, обязательно видишь сны.
Звон в ушах все не проходил. Вдруг он увидел себя в самолете рядом с ребятами. Внизу медленно проплывали гряды серых, лишенных растительности холмов.
Пора прыгать.
В открытый проем врывался ветер, несущий клочья низко опустившихся облаков. Комбат привычным движением шагнул в пустоту. Стал отсчитывать положенные секунды. Земля кренилась, потом взлетала наверх.
Он видел плотные облака, десяток крошечных парящих фигурок.
Пора рвать кольцо. Комбат протянул руку, но не нащупал ни кольца, ни лямок парашюта. Он летел вниз в полном боевом обмундировании, но безо всякой надежды на благополучное приземление.
Не может быть! Что это значит? Он ведь прыгал сто, тысячу раз, отработал все до полного автоматизма. Рублев поднял глаза — ни одного раскрывшегося купола.
Только фигурки плавно, как при замедленной съемке, кувыркающиеся в пустоте.
Всех размажет. Размажет по этой серой афганской земле, летящей навстречу. А ведь он, Комбат, отвечает за жизнь каждого, он обязан был все предусмотреть.
Сплоховал… Простите, ребята. Сцепиться хотя бы руками перед смертью.
Он дернулся навстречу ближайшему бойцу, загребая воздух как воду и проснулся. Вытер пот со лба. Все, на эту ночь койка отменяется. Надо как-нибудь скоротать время до утра.
Осторожно поднявшись, Рублев оделся и выбрался на кухню. Заварил себе кофе. Черт возьми, он видел всех как живых: Семена, Хикмата, Сашку Дерябина.
Первые двое давным-давно вернулись — на кладбище.
А Сашка сгорел заживо..
Комбат до сих пор не мог себе простить, что не выцарапал останки из грузовика. Но тогда надо было спасать живых.
Чтобы не заснуть, он включил телевизор — ночную программу. Плотно закрыл дверь, чтобы не разбудить Риту. Потом и звук убрал: бредовая музыка. Но без музыки получалось еще тошнотворнее. Кривляющиеся рожи, мультяшки, превращающиеся в монстров, накрашенные мужики в колготках. Он прошелся с пультом по каналам — тут — те же клипы, там — бой без правил.
Это цирк на льду, а не бой без правил. Сплошная имитация, заметная невооруженным глазом. Даже не защищаются, только молотят друг друга для вида.
Все такое же чужое, как эта шикарная неприбранная квартира. Такое же ненужное как проведенная здесь ночь. Верность бывает одна на свете — она не делится на верность Родине, женщине, делу.
Рублев не заметил как снова заснул, упершись подбородком в грудь. На этот раз крепко, без сновидений.
Когда проснулся, за окном брезжил рассвет. Он выключил телевизор, помыл за собой чашку. Засиделся. Пора и честь знать.
Борис вернулся в спальню — Рита еще спала. Все-таки сейчас не тот случай, чтобы уходить не прощаясь Протянув руку за сигаретой, Комбат заметил, что листка с телефонным номером нет на месте.
«А что в этом странного? Убрала. Только когда? Встала среди ночи? И не поинтересовалась где я, чем занят?»
Рублев приоткрыл форточку и закурил, глубоко затягиваясь. Потом, неожиданно для самого себя погасил сигарету. Запах дыма перебивал другой запах. Слишком хорошо знакомый.
Сперва он решил, что во сне ободрал засохшую корку на ссадине. Посмотрелся в зеркало — вроде бы все в порядке. Черт возьми, где эта кровь? Он подошел ближе к кровати и запах стал сильнее Неужели?
Рита спокойно лежала на спине. Осторожно дотронувшись пальцем до ее лба, Рублев почувствовал потусторонний холод. Душа покинула это тело. Стиснув зубы, он перевернул хозяйку на спину и увидел небольшое красное пятно, которое до сих пор прикрывали волосы.
Нашел пулевое отверстие — на затылке, у основания черепа.
Теперь, когда он уже не мог говорить с ней, чувствовать ее ладони на своих плечах, Рублев оценил, каким подарком судьбы была сегодняшняя встреча. И проклял себя — как можно было оставить ее одну. Он бы обязательно расслышал шаги, он бы помешал убийце.
Нет, в проклятиях нет никакого толку. Первым делом надо поискать гильзу. Рублев зажег свет, присел на корточки. Судя по всему тот человек забрал ее с собой.
Похоже, он не подозревал о существовании гостя. Иначе постарался бы убрать и его.
Все правильно, мужской одежды в спальне не осталось, дверь на кухню закрывается плотно, так что не просачивается свет. Убийца действовал хладнокровно и четко. Пользовался пистолетом с глушителем. Как он попал внутрь?
Рублев подошел к двери, исследовал замочную скважину. Никаких царапин, следов долгой возни. Очевидно, удалось раздобыть копию ключей.
Пройдясь по квартире, он установил, что внешний порядок остался прежним. Вернее, беспорядок. Никаких признаков того, что убийца искал деньги или документы А может его специально оставили в живых и сейчас сюда вломится милиция? Какая удача — схватить преступника на месте, возле трупа. Рублев привык просчитывать ходы, варианты и сейчас чувствовал себя не в своей тарелке. На войне все по-другому: проще и одновременно сложней. По крайней мере там он ни разу не вставал в тупик.
Нет, уходить сейчас он не имеет права. Потом, когда квартиру опечатают, никто не предоставит ему возможности искать улики. Надо успеть. Успеть найти хоть какую-то зацепку. Кажется, он видел у Риты в сумочке записную книжку, она может пригодиться.
Рублев совсем упустил из виду, что лишние отпечатки пальцев лучше не оставлять. Открыв сумочку, он вытряхнул ее содержимое на стол. Деньги, косметика, ключи от машины, водительские права. А ведь была записная книжка, была. Он совершенно точно вспомнил красивый кожаный переплет.
Значит, убийца постарался изъять номера телефонов, адреса. Где она еще могла их держать? Надо взглянуть на сам аппарат.
Комбат привык к простым телефонам — дисковым или кнопочным. А тут кнопок было чересчур много, плюс еще табло. Может эта штуковина с памятью? Он нажал одну из кнопок неизвестного назначения, другую. Никакой реакции. А если просто отсоединить аппарат и забрать с собой? Но тут «метод тыка» неожиданно увенчался успехом: на табло высветился семизначный номер.
Среди мелочевки, высыпавшейся из сумочки, нашлась ручка. Рублев записал номер на спичечном коробке. Посмотреть бы дальше. Какую теперь нажать.
Вот эту? Появился еще один номер. Дальше — пустота.
Пилкой для ногтей Рублев отвинтил крышку. Вытащил батарейки, потом вставил на место. Проверил — вся память обнулилась. Он должен сам все проверить, сам расплатиться по счету.
Спрятав коробок в карман, Рублев продолжал поиски. Теперь он сам толком не знал, что ищет. Тяжело было рыться в Ритиных вещах, перебирать содержимое выдвижных ящиков, выворачивать карманы. Такое чувство, словно делаешь вскрытие еще не остывшего тела.
Но он убеждал себя, что без этого не обойтись. Как в те дни, когда «духи» заблокировали батальон в ущелье. Вертолеты не могли сесть, чтобы забрать раненых — приходилось самому резать по живому, извлекать пули и осколки.
Тогда все было четко и ясно: жизнь, смерть, свои, враги. Сейчас он блуждал в потемках — как отделить важное от несущественного? Например, этот одноразовый шприц. Или яркий журнал с выдранной страницей.
За каждой вещью стоят события. Каждая мелочь о чем-то свидетельствует, даже трещинка в фарфоровой чаше умывальника.
А вот это уже кое-что определенное: пистолет и две обоймы. Импортная штуковина, сделано со вкусом. Рублев осмотрел затвор, заглянул в канал. Нет, не успел еще никто им воспользоваться.
Пачка новеньких сто долларовых купюр. Тысяч на пять, не меньше. Брошена небрежно, явно не последние.
Ни денег ни оружия комбат трогать не стал. Уходя, оставил дверь открытой — кто-нибудь из соседей обратит внимание, сунет свой нос и вызовет милицию. Ему не хотелось, чтобы тело Риты лежало здесь долго, понемногу разлагаясь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
РАБОЧИЙ ВЕЧЕР В КАБАКЕ
Расчет оказался правильным, милиция прибыла на место событий через несколько часов. Рублев не учел другого — в подземном гараже на него обратили внимание.
Пожилой сосед с нездорово-бледным отечным лицом рассказывал человеку в штатском:
— У нее бывали гости, но не такого пошиба. Я решил, что она обзавелась телохранителем. По комплекции он как раз годился бы на эту роль. Но у телохранителей другие повадки, они все время напряжены, по крайней мере пока клиент рядом. На них обычно нормальные костюмы, чтобы не бросаться в глаза там, где клиент проводит время.
— Вы неплохо осведомлены, — заметил старший следователь.
— Приходилось сталкиваться. В Москве этого добра навалом.
— Опишите подробнее как он выглядел.
— Темноволосый, лет под сорок. Солидные габариты. Голубые глаза. Свежая ссадина над бровью.
— Значит, все-таки не телохранитель? — спросил сухопарый человек в милицейской форме с двумя глубокими морщинами от крыльев носа к уголкам рта.
— Можно было бы принять его за мастерового мужика, из тех, кого приглашают что-то подремонтировать. Но очень уж дружески они перекинулись парой слов.
«Наблюдательный дядечка, — подумал старший следователь. — Надо вытянуть из него максимум возможного.»
Разговор — пока еще неофициальный, без протокола — происходил в квартире Аристовой. Милиция работала буднично, сосредоточенно. Мерцали вспышки, разматывалась рулетка. Снимали отпечатки пальцев, осматривали квартиру. Пистолет и деньги уложили по отдельности в два полиэтиленовых пакета. С минуты на минуту должна была подъехать машина — забрать тело на экспертизу.
— Что из себя представляла эта Аристова?
— Мы только здоровались.
— Но все-таки…
— Жила одна. На недостаток средств, сами видите, не жаловалась, — сосед еще раз обвел глазами гостиную, куда попал впервые.
— Валютная проститутка?
— Исключено. Такую здесь никто бы не потерпел.
Следователя уже поставили в известность, что в этом доме обитает привилегированная публика. Неужели деньги еще не окончательно размыли прежние рамки? Или доходы даже самой дорогой представительницы древнейшей профессии жалкий мизер по сравнению с заработками здешних жильцов?
Пожилой сосед с нездорово-бледным отечным лицом рассказывал человеку в штатском:
— У нее бывали гости, но не такого пошиба. Я решил, что она обзавелась телохранителем. По комплекции он как раз годился бы на эту роль. Но у телохранителей другие повадки, они все время напряжены, по крайней мере пока клиент рядом. На них обычно нормальные костюмы, чтобы не бросаться в глаза там, где клиент проводит время.
— Вы неплохо осведомлены, — заметил старший следователь.
— Приходилось сталкиваться. В Москве этого добра навалом.
— Опишите подробнее как он выглядел.
— Темноволосый, лет под сорок. Солидные габариты. Голубые глаза. Свежая ссадина над бровью.
— Значит, все-таки не телохранитель? — спросил сухопарый человек в милицейской форме с двумя глубокими морщинами от крыльев носа к уголкам рта.
— Можно было бы принять его за мастерового мужика, из тех, кого приглашают что-то подремонтировать. Но очень уж дружески они перекинулись парой слов.
«Наблюдательный дядечка, — подумал старший следователь. — Надо вытянуть из него максимум возможного.»
Разговор — пока еще неофициальный, без протокола — происходил в квартире Аристовой. Милиция работала буднично, сосредоточенно. Мерцали вспышки, разматывалась рулетка. Снимали отпечатки пальцев, осматривали квартиру. Пистолет и деньги уложили по отдельности в два полиэтиленовых пакета. С минуты на минуту должна была подъехать машина — забрать тело на экспертизу.
— Что из себя представляла эта Аристова?
— Мы только здоровались.
— Но все-таки…
— Жила одна. На недостаток средств, сами видите, не жаловалась, — сосед еще раз обвел глазами гостиную, куда попал впервые.
— Валютная проститутка?
— Исключено. Такую здесь никто бы не потерпел.
Следователя уже поставили в известность, что в этом доме обитает привилегированная публика. Неужели деньги еще не окончательно размыли прежние рамки? Или доходы даже самой дорогой представительницы древнейшей профессии жалкий мизер по сравнению с заработками здешних жильцов?