Страница:
— Правы.
— Вот видишь. Запомни: ты потерял право на старые счета и обиды. Если сгоришь по собственной дурости, из тебя уже кое-что можно выбить. Хотя бы про оружие на тренировочном комплексе. Я взял тебя, чтобы решать проблемы, а не плодить новые.
Хозяин кабинета покрутил шеей, как будто ему жал воротник.
— Если ты не уверен в себе, лучше дать задний ход сейчас. Пока я могу позволить тебе выйти из игры. Завтра уже будет поздно.
Это был несомненно он, человек, который переспал с ней перед тем как пристрелить. Не изнасиловал, а переспал, о чем свидетельствуют результаты экспертизы.
Он, однако, оригинал — даже по теперешним временам: заявиться на могилу жертвы с цветами.
Опытен, отлично подготовлен — обычная «братва» бегает слабовато. Судя по возрасту, бывший «афганец».
Ходит в солдатских ботинках сорок третьего размера — теперь и следов хоть отбавляй, не меньше, чем отпечатков пальцев.
Надо сообщить приметы по вокзалам и аэропортам, дежурным постам на главных шоссейных магистралях.
По логике вещей он постарается сейчас просочиться за пределы Москвы.
Вельяминов заехал на опечатанную квартиру Аристовой. Сел в кресло, отрешился от суетных впечатлений дня. Постарался восстановить события недавнего прошлого. Итак, сосед видел их в гараже в двенадцатом часу ночи. Они поднялись в квартиру. На столе почему-то остался только один бокал — с ее отпечатками. Куда он дел свой? Или не захотел принимать дозу перед ответственным мероприятием?
Чем он все-таки занимался, если судить по отпечаткам? Заходил на кухню, включал телевизор, пользовался кофейником. Зачем-то разбирал телефонный аппарат — искал «жучков»? Перебирал все вещи, брал в руки новенький пистолет.
Держал в руках пачку денег и все-таки оставил на месте. Кто в наши дни вот так запросто отказывается от шести с лишним тысяч? Может быть, ревность? Это объясняет и постель, и пренебрежение к деньгам, и цветы на могиле. И то, что соседу мужчина и женщина показались разного поля ягодами.
Только вот дырка в затылке — хладнокровный выстрел киллера. Что-то не стыкуется.
Тут с Вельяминовым связался помощник. Какой-то человек изъявил желание поговорить по делу Аристовой. Сегодня и завтра вечером он будет в баре ночного клуба «Калахари».
— Он сказал так: если начальник соберется, пусть не тычет на входе удостоверение. Наберет по внутреннему 4-42 и его проведут.
— Когда он звонил?
— Минут двадцать назад.
— Записали голос?
— Чисто.
— Как он тебе показался?
— Светиться не хочет. Но жаждет поделиться сведениями.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Вот видишь. Запомни: ты потерял право на старые счета и обиды. Если сгоришь по собственной дурости, из тебя уже кое-что можно выбить. Хотя бы про оружие на тренировочном комплексе. Я взял тебя, чтобы решать проблемы, а не плодить новые.
Хозяин кабинета покрутил шеей, как будто ему жал воротник.
— Если ты не уверен в себе, лучше дать задний ход сейчас. Пока я могу позволить тебе выйти из игры. Завтра уже будет поздно.
* * *
Увидев букет на могиле, старший следователь Вельяминов решил, что такого неудачного дня давно не приключалось. Те же самые цветы, что и в квартире Аристовой. Надо узнать, наконец, как они называются.Это был несомненно он, человек, который переспал с ней перед тем как пристрелить. Не изнасиловал, а переспал, о чем свидетельствуют результаты экспертизы.
Он, однако, оригинал — даже по теперешним временам: заявиться на могилу жертвы с цветами.
Опытен, отлично подготовлен — обычная «братва» бегает слабовато. Судя по возрасту, бывший «афганец».
Ходит в солдатских ботинках сорок третьего размера — теперь и следов хоть отбавляй, не меньше, чем отпечатков пальцев.
Надо сообщить приметы по вокзалам и аэропортам, дежурным постам на главных шоссейных магистралях.
По логике вещей он постарается сейчас просочиться за пределы Москвы.
Вельяминов заехал на опечатанную квартиру Аристовой. Сел в кресло, отрешился от суетных впечатлений дня. Постарался восстановить события недавнего прошлого. Итак, сосед видел их в гараже в двенадцатом часу ночи. Они поднялись в квартиру. На столе почему-то остался только один бокал — с ее отпечатками. Куда он дел свой? Или не захотел принимать дозу перед ответственным мероприятием?
Чем он все-таки занимался, если судить по отпечаткам? Заходил на кухню, включал телевизор, пользовался кофейником. Зачем-то разбирал телефонный аппарат — искал «жучков»? Перебирал все вещи, брал в руки новенький пистолет.
Держал в руках пачку денег и все-таки оставил на месте. Кто в наши дни вот так запросто отказывается от шести с лишним тысяч? Может быть, ревность? Это объясняет и постель, и пренебрежение к деньгам, и цветы на могиле. И то, что соседу мужчина и женщина показались разного поля ягодами.
Только вот дырка в затылке — хладнокровный выстрел киллера. Что-то не стыкуется.
Тут с Вельяминовым связался помощник. Какой-то человек изъявил желание поговорить по делу Аристовой. Сегодня и завтра вечером он будет в баре ночного клуба «Калахари».
— Он сказал так: если начальник соберется, пусть не тычет на входе удостоверение. Наберет по внутреннему 4-42 и его проведут.
— Когда он звонил?
— Минут двадцать назад.
— Записали голос?
— Чисто.
— Как он тебе показался?
— Светиться не хочет. Но жаждет поделиться сведениями.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
КОМАНДИРОВКА НА ЮГ
Совершенно неожиданно Рублеву вручили два билета на самолет до Сочи.
— Полетишь на пару с Крапивой. Будешь за старшего.
— Давно мечтал попасть на Черное море в бархатный сезон, — пошутил Рублев.
— Смотрите, не обгорите на солнышке.
Комбат ждал подробных указаний, но все ограничилось короткой фразой:
— Вас встретят.
Он не испытывал восторга от командировки на юг.
Все его интересы были сосредоточены здесь, в Москве.
Но он давно усвоил, что кружной путь часто оказывается самым коротким.
В любом случае выбора нет — распоряжениям нового начальства надо подчиняться.
Его напарник Крапива — накачанный парень с короткой косичкой и ослепительно белой улыбкой — принял новость с восторгом. Он уже засиделся в офисе.
Весь ночной рейс до бывшей «всесоюзной здравницы» он не сомкнул глаз.
— Скажу тебе одно, Иваныч: в командировках работа настоящая, по первому разряду. В Москве не всегда дают развернуться.
Комбат хотел спросить парня, куда его посылали в прошлый раз, но промолчал. С первых шагов в офисе он взял себе за правило — не торопиться задавать вопросы. Если не дергать собеседника вопросами, он расскажет гораздо больше.
Но напарник быстро занялся на видео. Он пересмотрел все без исключения фильмы со Шварценеггером, Сталлоне, Брюсом Уиллисом, Ван Даммом, Рутгером Хауэром и прочими легендарными «звездами», знакомыми Рублеву только понаслышке, и собирался обменяться впечатлениями, чтобы скоротать время в пути.
Комбат крутые боевики не жаловал, как и вообще кино. После битвы в Панджшерской долине, штурма Сухуми, натовских бомбежек в Боснии у него что-то сдвинулось в голове: он не мог заставить себя хоть на секунду поверить в реальность происходящего на экране. Настоящей крови и взрывов он видеть не хотел, а бутафорские раны и пиротехника не вызывали у него энтузиазма.
— Не видел. Не знаю, — бурчал он раз за разом, рассчитывая прекратить разговор.
Но получился обратный эффект: Крапива бросился красочно пересказывать одну картину за другой в надежде приобщить напарника к неведомой тому сокровищнице.
— Например, «Шестьдесят шестой этаж». Террористы захватывают заложников, поднимают на последний этаж небоскреба. Там его дочь, она задержалась в универмаге, присматривала себе шмотье на выпускной вечер. Полиция и ФБР ни хрена мышей не ловят. Пригнали людей, технику — никакого толка. Все входы заминированы, лифты тоже. «Вертушку» те орлы замочили из «стингера». А он, сам знаешь кто: вор в законе. В бегах, разыскивается второй год. Представь, что значит для него сунуться в здание, окруженное тройным кольцом.
— Давай как-нибудь в другой раз. Надо выспаться.
— Хотя бы это дослушай. Он, как ты сам понимаешь, лезет. Главное — дочка, на остальное болт забил.
Без оружия, понял?
Комбат прикинулся спящим, и Крапива, наступив на горло собственной песне, обиженно замолчал.
Они прибыли в аэропорт «Адлер» с первыми лучами солнца. Оно здесь еще держалось летним, ласковым. Крапива надел защитные очки с зеркальными стеклами, застегнул на белой майке с короткими рукавами черную кожаную безрукавку. Точь-в-точь один из его любимых супергероев, которые не страшатся ни Бога, ни черта.
Их встретила белая «Нива», заляпанная грязью.
— Повезло с погодой. А то неделю лило — до тошноты, — сказал темноволосый, с массивным золотым перстнем водитель. — Сейчас заедем перекусить, а то три часа еще мотать.
Остановились возле шашлычной, открытой несмотря на столь ранний час. Водитель заказал гостям по две солидные порции шашлыка, себе взял свежего чурека, крепкого чая и соленого сыра.
— Если все сложится нормально, послезавтра девчонки на пляже будут натирать кремом спину.
Гости из столицы спокойно отреагировали на это известие. Покончив с шашлыком, Комбат встал:
— Покатили. Раньше начнем, раньше кончим…
— Нам туда? — спросил Крапива, завидев смутно вырисовывающиеся в голубоватой дымке горы.
— Туда. Знаешь Рокский перевал?
— Слышал, блин. Там, где пограничники спирт тормознули.
— Если бы тормознули, вас бы не беспокоили, — усмехнулся Авик — именно так представился водитель.
— А что, протекает сюда, к нам?
— Слыхал, три дня назад передавали по новостям как на заставе сливают спирт на землю? Двести или триста тысяч литров уже слили. Чтобы неповадно было возить без лицензии. Похоже на правду?
— Хрен его знает, — пожал плечами Крапива.
— Нет, брат, тут можно выразиться определеннее.
Им ведь надо объяснить властям — почему вдруг очередь перед тоннелем сократилась? Куда делись машины, если водители обещали стоять до победного конца?
— Так что теперь?
— Поработаете сразу за всех: за солдатиков, за командиров, за таможню. Спирт надо будет оформить так, чтобы по этой трассе никто больше не сунулся.
«Нива» забиралась в горы. Шоссе содержалось в приличном состоянии. Въезжали в пахнущий сыростью тоннель с искусственным освещением, петляли вместе с серпантином, потом проскакивали мост над ущельем с пенистой рекой, шипящей между камней.
Крапива прикрыл окно — стал потихоньку подмерзать в своей летней одежде.
— Ничего, выдадим тебе тулупчик, — пообещал Авик.
Рублев, сидевший рядом с водителем, любовался снеговыми вершинами, сверкающими на солнце. Он любил горы за грозную неприступную мощь, за ощущение полета при взгляде вниз, в долину, за особую, значительную тишину. Всегда жалел, что не довелось полазить в свое удовольствие, а только с «Калашниковым».
Три часа промелькнули незаметно. Авик остановил машину на обочине и пригласил спуститься следом за ним по пологому склону, где в беспорядке были рассыпаны огромные серые и коричневые валуны. Сам он легко и проворно передвигался в щегольских туфлях. Гости старались не отставать.
В расщелине, скрытой от обзора с дороги и порывов холодного ветра, они увидели палатку. Возле нее возился человек в вязаной шапочке и утепленной куртке.
— Это ваш проводник — Шерп.
— Ну, имена у вас тут, — клацнул зубами заиндевевший Крапива.
— Русский парень. Шерп — это прозвище, — объяснил Авик. — Проводников в Гималаях всегда брали из племени шерпов.
— С приездом, — разогнулся Шерп, он разогревал еду на примусе.
— Одень ребят, а то еще насморк подхватят, — приказал Авик.
Проводник выдал москвичам по куртке — все трое сразу стали выглядеть одной командой. Зашли в палатку — тут кроме спальных мешков, прибора ночного видения, бронежилетов и рации, лежали три автомата с кучей запасных рожков и подствольными гранатометами.
«Я все-таки попал по верному адресу, — подумал Рублев. — Рита, Рита, вечно тебя кидало: то со мной связалась, то вообще черт знает с кем.»
— На сегодняшний день возле тоннеля на грузинской стороне стоят шестьдесят пять машин со спиртом, — Авик, наконец перешел к конкретному разговору. — Не должно остаться ни одной. Все спалить к е… матери. Сегодня и завтра днем присматриваться. Завтра ночью работать. Шерп объяснит ситуацию на месте. Что еще? Он знает, как выходить на связь. Разговорами по рации не злоупотребляйте, чтобы пограничники случайно не засекли.
— Пограничники влезут? — спросил Комбат.
— Обязательно. Их кусок хлеба, вернее начальника заставы. Остальным перепадают ошметки. По пограничникам огня не открывать. Вы потом умотаете, а тут начнут прочесывать, горы с «вертушек».
На этом Авик распрощался, и они остались втроем.
Солнце поднималось все выше. И одновременно приближалось, словно повторяло по небосводу их маршрут. Здесь, в горах, оно блистало как начищенная медь. С каждой минутой теплело, таяли последние клочья тумана.
Комбат и Крапива внимательно осмотрели экипировку. Все было в отличном состоянии, не придраться.
— Далеко до тоннеля? — спросил Комбат у проводника.
— По шоссе десять километров, а нам — забраться вон на тот гребень. Ближе подходить незачем.
— Слушай, если не секрет, кому этот спирт помешал? — поинтересовался Крапива.
— Я особо не интересовался, — обухом топорика Шерп загонял колышки палатки поглубже. — Вроде бы есть два пути нелегального спирта в Россию — западный и южный. Кто-то делает бабки на этом спирте, кто-то на другом. Закроешь один коридор — подрубишь конкурентов.
— Пошли, сходим наверх, — Комбат сощурился на солнце и расстегнул куртку.
— Лучше не тянуть, — согласился Шерп. — Если погода испортится, удовольствие будет ниже среднего.
Все вместе — сюда никто не сунется.
Поднимались цепочкой, склон был гораздо круче, чем тот, по которому трусцой сбегали за Авиком. Кое-где приходилось тщательно выбирать точку опоры, цепляться пальцами. Шерп, конечно, мог двигаться быстрее, но не спешил — оборачивался, чтобы подсказать, помочь.
Сколы гранитных глыб искрились, в тени под особенно большими монолитами виднелся снег. Нигде ни травинки, ни клочка мха — суровое царство камней. Недовольно, исподлобья они глядели на незваных пришельцев, но помешать им не могли.
Подъем почти закончился. Перед последним отрезком пути остановились перевести дух на ровной, как стол, площадке, размерами три на три метра. Рублев обернулся. Палатку уже нельзя было различить невооруженным глазом. В просвете между скалами виднелся изгиб шоссе, дальше каменные хребтины опускались все ниже и на горизонте маячила зеленая полоска.
— Давно здесь обретаешь? — спросил Комбат.
— Прилично. Раньше на «пятитысячники» лазил.
Теперь вот спустился пониже. Здесь, в горах, есть за чем присмотреть, кого провести.
— Зимой здесь задубеешь, — предположил Рублев.
— Зимой перевалы закрыты. Три месяца я в отпуске.
Наконец добрались до гребня. Все было видно, как на картинке: таможенный пункт, въезд в тоннель, длинная цепочка машин. Крапива разделся до пояса и подставлял обтянутые кожей бугры мышц потоку горного ультрафиолета.
— В полный рост здесь лучше не красоваться, — заметил проводник.
Он вручил Комбату бинокль.
— Говори, что видишь, попробую растолковать.
— Ну, машины, это ясно. Кавказцы… Сидят в кругу на корточках, играют в карты.
— Водители, — прокомментировал Шерп. — Им оплата идет за каждый день простоя.
— Наших бы сюда, — заметил Крапива, чьи поблескивающие очки, автомат и голый мускулистый торс эффектно смотрелись на фоне ледяных вершин. — Уже давно бы нечего было везти. Что тут пить — на неделю самое большее.
— Какой-то барыга лопает тушенку, — продолжал Рублев. — На коленях «Калашников». Шапочка вроде твоей, борода.
— Хозяева спирта прислали охрану.
— А пограничники ушами хлопают?
— До въезда в тоннель — грузинская территория.
— Ага, вот и солдаты, — Комбат поймал в объектив две фигуры в камуфляже — пограничники прохаживались взад-вперед возле раскрытого круглого зева.
Подкатил громоздкий «форд» бог знает какого года выпуска. Водитель вышел с документами. Один из солдат взял бумаги, другой полез досматривать багажник.
— Так днем, значит, «спиртовозы» не пропускают?
— Две недели держали все на замке. Глухо. Начальник заставы цену набивал. Теперь по ночам пускают одну-две машины.
— Какой у них на заставе арсенал?
— Автоматы. У барыг — как ты говоришь — тоже ничего другого не видно.
— А где она сама?
— Смотри туда, — показал проводник.
Комбат заметил среди камней несколько убогих бараков.
— Весело тут работать. Ни заставы путевой, ни полосы, ни «колючки».
— Есть прожектора, но это, конечно, слабое утешение. А как ты хочешь — граница новая, денег из центра выделять не торопятся.
Крапива уже прикидывал на глаз интервалы между машинами.
— Грохнуть головную и первые десять вспыхнут, как спички в коробке.
— Управиться надо быстро, — сказал Шерп. — За пару минут с заставы можно выйти на связь с вертолетным полком. «Винту» сюда лету — всего ничего.
Наш маршрут отхода для них прочитывается ясно — сюда, под пули, мы не полезем — там отвесный обрыв.
Остается одна дорога, по которой мы сюда добрались.
За сегодня и завтра надо освоить ее как «дважды два четыре».
— Станут ради нас авиацию поднимать, — выразил сомнение младший из командированных.
— Обстановка сейчас на виду. Приезжали телевизионщики. Авик как-то между прочим сказал, что в этих спиртовых делах замешаны люди из высоких московских кабинетов.
— Тогда можно и под камешком схорониться на время, — Крапива похлопал по нагретому боку валуна.
Шерп покачал головой:
— Солдат пустят по следу. С овчарками — своими глазами видел, как скачут вверх. А здесь, на высоте, лишних запахов нет, чтобы нюх перебить. Камни не пахнут.
— Как нас намерены забирать? — Комбат оторвался от бинокля, чтобы перекурить, обмозговать положение дел.
— Сам точно не знаю. Сказано выходить на трассу — к тому месту, откуда вы с Авиком спускались. Где-нибудь пониже ее обязательно перекроют. Может проскочим на колесах километров сорок, а дальше опять на своих двоих. Все зависит от вертолета — с воздуха машину сразу «поведут», потому что на ночь тоннель перекрыт и движения в сторону России никакого.
Когда вернулись в палатку, проводник вышел на связь, доложил, что все пока в норме.
— Придется кое-что переиграть, время не ждет, — донесся голос сквозь трескотню эфира. — Давайте сегодня.
— Вроде праздничных дат не предвидится, чтобы рапортовать партии и правительству.
— К трем будем вас ожидать. Конец связи.
Голос резко пропал — им сообщили все, что считали нужным, а времени на дискуссию не предусматривалось.
— Ну что им скажешь? — отключив рацию, Шерп бросил взгляд на часы.
— Чтобы успеть к трем надо отстреляться к часу, — заметил Рублев.
— Истинно так.
Заметив удивленный взгляд Крапивы, проводник пояснил:
— Отец был приходским священником, с его легкой руки застряли в памяти разные красивые обороты.
— А сам ты верующий? — Крапива бережно, двумя пальцами взял свой крестик висевший на шее и поднес к губам. — Я всегда перед тем как на дело идти прошу, чтобы смерть отвел.
— Не знаю. В чудесную силу верю, это точно. На себе не раз чувствовал. Но в написанные слова — нет.
Не дано людям правильно понять и истолковать.
— Прошу прощения, что влезаю с мелкими заботами, — в голосе Комбата послышалась относительно редкая для этого сурового человека ирония. — Чтобы отстреляться вовремя, надо выйти отсюда к половине двенадцатого. Час на дорогу, полчаса на все прикидки. Что мы имеем — без двух минут полдень. Не вижу катастрофы. Распорядок следующий: обед послеобеденный сон, отработка маршрута до девяти вечера, снова отдых, последние уточнения, сборы.
Пришло время взять ответственность на себя.
— Полетишь на пару с Крапивой. Будешь за старшего.
— Давно мечтал попасть на Черное море в бархатный сезон, — пошутил Рублев.
— Смотрите, не обгорите на солнышке.
Комбат ждал подробных указаний, но все ограничилось короткой фразой:
— Вас встретят.
Он не испытывал восторга от командировки на юг.
Все его интересы были сосредоточены здесь, в Москве.
Но он давно усвоил, что кружной путь часто оказывается самым коротким.
В любом случае выбора нет — распоряжениям нового начальства надо подчиняться.
Его напарник Крапива — накачанный парень с короткой косичкой и ослепительно белой улыбкой — принял новость с восторгом. Он уже засиделся в офисе.
Весь ночной рейс до бывшей «всесоюзной здравницы» он не сомкнул глаз.
— Скажу тебе одно, Иваныч: в командировках работа настоящая, по первому разряду. В Москве не всегда дают развернуться.
Комбат хотел спросить парня, куда его посылали в прошлый раз, но промолчал. С первых шагов в офисе он взял себе за правило — не торопиться задавать вопросы. Если не дергать собеседника вопросами, он расскажет гораздо больше.
Но напарник быстро занялся на видео. Он пересмотрел все без исключения фильмы со Шварценеггером, Сталлоне, Брюсом Уиллисом, Ван Даммом, Рутгером Хауэром и прочими легендарными «звездами», знакомыми Рублеву только понаслышке, и собирался обменяться впечатлениями, чтобы скоротать время в пути.
Комбат крутые боевики не жаловал, как и вообще кино. После битвы в Панджшерской долине, штурма Сухуми, натовских бомбежек в Боснии у него что-то сдвинулось в голове: он не мог заставить себя хоть на секунду поверить в реальность происходящего на экране. Настоящей крови и взрывов он видеть не хотел, а бутафорские раны и пиротехника не вызывали у него энтузиазма.
— Не видел. Не знаю, — бурчал он раз за разом, рассчитывая прекратить разговор.
Но получился обратный эффект: Крапива бросился красочно пересказывать одну картину за другой в надежде приобщить напарника к неведомой тому сокровищнице.
— Например, «Шестьдесят шестой этаж». Террористы захватывают заложников, поднимают на последний этаж небоскреба. Там его дочь, она задержалась в универмаге, присматривала себе шмотье на выпускной вечер. Полиция и ФБР ни хрена мышей не ловят. Пригнали людей, технику — никакого толка. Все входы заминированы, лифты тоже. «Вертушку» те орлы замочили из «стингера». А он, сам знаешь кто: вор в законе. В бегах, разыскивается второй год. Представь, что значит для него сунуться в здание, окруженное тройным кольцом.
— Давай как-нибудь в другой раз. Надо выспаться.
— Хотя бы это дослушай. Он, как ты сам понимаешь, лезет. Главное — дочка, на остальное болт забил.
Без оружия, понял?
Комбат прикинулся спящим, и Крапива, наступив на горло собственной песне, обиженно замолчал.
Они прибыли в аэропорт «Адлер» с первыми лучами солнца. Оно здесь еще держалось летним, ласковым. Крапива надел защитные очки с зеркальными стеклами, застегнул на белой майке с короткими рукавами черную кожаную безрукавку. Точь-в-точь один из его любимых супергероев, которые не страшатся ни Бога, ни черта.
Их встретила белая «Нива», заляпанная грязью.
— Повезло с погодой. А то неделю лило — до тошноты, — сказал темноволосый, с массивным золотым перстнем водитель. — Сейчас заедем перекусить, а то три часа еще мотать.
Остановились возле шашлычной, открытой несмотря на столь ранний час. Водитель заказал гостям по две солидные порции шашлыка, себе взял свежего чурека, крепкого чая и соленого сыра.
— Если все сложится нормально, послезавтра девчонки на пляже будут натирать кремом спину.
Гости из столицы спокойно отреагировали на это известие. Покончив с шашлыком, Комбат встал:
— Покатили. Раньше начнем, раньше кончим…
— Нам туда? — спросил Крапива, завидев смутно вырисовывающиеся в голубоватой дымке горы.
— Туда. Знаешь Рокский перевал?
— Слышал, блин. Там, где пограничники спирт тормознули.
— Если бы тормознули, вас бы не беспокоили, — усмехнулся Авик — именно так представился водитель.
— А что, протекает сюда, к нам?
— Слыхал, три дня назад передавали по новостям как на заставе сливают спирт на землю? Двести или триста тысяч литров уже слили. Чтобы неповадно было возить без лицензии. Похоже на правду?
— Хрен его знает, — пожал плечами Крапива.
— Нет, брат, тут можно выразиться определеннее.
Им ведь надо объяснить властям — почему вдруг очередь перед тоннелем сократилась? Куда делись машины, если водители обещали стоять до победного конца?
— Так что теперь?
— Поработаете сразу за всех: за солдатиков, за командиров, за таможню. Спирт надо будет оформить так, чтобы по этой трассе никто больше не сунулся.
«Нива» забиралась в горы. Шоссе содержалось в приличном состоянии. Въезжали в пахнущий сыростью тоннель с искусственным освещением, петляли вместе с серпантином, потом проскакивали мост над ущельем с пенистой рекой, шипящей между камней.
Крапива прикрыл окно — стал потихоньку подмерзать в своей летней одежде.
— Ничего, выдадим тебе тулупчик, — пообещал Авик.
Рублев, сидевший рядом с водителем, любовался снеговыми вершинами, сверкающими на солнце. Он любил горы за грозную неприступную мощь, за ощущение полета при взгляде вниз, в долину, за особую, значительную тишину. Всегда жалел, что не довелось полазить в свое удовольствие, а только с «Калашниковым».
Три часа промелькнули незаметно. Авик остановил машину на обочине и пригласил спуститься следом за ним по пологому склону, где в беспорядке были рассыпаны огромные серые и коричневые валуны. Сам он легко и проворно передвигался в щегольских туфлях. Гости старались не отставать.
В расщелине, скрытой от обзора с дороги и порывов холодного ветра, они увидели палатку. Возле нее возился человек в вязаной шапочке и утепленной куртке.
— Это ваш проводник — Шерп.
— Ну, имена у вас тут, — клацнул зубами заиндевевший Крапива.
— Русский парень. Шерп — это прозвище, — объяснил Авик. — Проводников в Гималаях всегда брали из племени шерпов.
— С приездом, — разогнулся Шерп, он разогревал еду на примусе.
— Одень ребят, а то еще насморк подхватят, — приказал Авик.
Проводник выдал москвичам по куртке — все трое сразу стали выглядеть одной командой. Зашли в палатку — тут кроме спальных мешков, прибора ночного видения, бронежилетов и рации, лежали три автомата с кучей запасных рожков и подствольными гранатометами.
«Я все-таки попал по верному адресу, — подумал Рублев. — Рита, Рита, вечно тебя кидало: то со мной связалась, то вообще черт знает с кем.»
— На сегодняшний день возле тоннеля на грузинской стороне стоят шестьдесят пять машин со спиртом, — Авик, наконец перешел к конкретному разговору. — Не должно остаться ни одной. Все спалить к е… матери. Сегодня и завтра днем присматриваться. Завтра ночью работать. Шерп объяснит ситуацию на месте. Что еще? Он знает, как выходить на связь. Разговорами по рации не злоупотребляйте, чтобы пограничники случайно не засекли.
— Пограничники влезут? — спросил Комбат.
— Обязательно. Их кусок хлеба, вернее начальника заставы. Остальным перепадают ошметки. По пограничникам огня не открывать. Вы потом умотаете, а тут начнут прочесывать, горы с «вертушек».
На этом Авик распрощался, и они остались втроем.
Солнце поднималось все выше. И одновременно приближалось, словно повторяло по небосводу их маршрут. Здесь, в горах, оно блистало как начищенная медь. С каждой минутой теплело, таяли последние клочья тумана.
Комбат и Крапива внимательно осмотрели экипировку. Все было в отличном состоянии, не придраться.
— Далеко до тоннеля? — спросил Комбат у проводника.
— По шоссе десять километров, а нам — забраться вон на тот гребень. Ближе подходить незачем.
— Слушай, если не секрет, кому этот спирт помешал? — поинтересовался Крапива.
— Я особо не интересовался, — обухом топорика Шерп загонял колышки палатки поглубже. — Вроде бы есть два пути нелегального спирта в Россию — западный и южный. Кто-то делает бабки на этом спирте, кто-то на другом. Закроешь один коридор — подрубишь конкурентов.
— Пошли, сходим наверх, — Комбат сощурился на солнце и расстегнул куртку.
— Лучше не тянуть, — согласился Шерп. — Если погода испортится, удовольствие будет ниже среднего.
Все вместе — сюда никто не сунется.
Поднимались цепочкой, склон был гораздо круче, чем тот, по которому трусцой сбегали за Авиком. Кое-где приходилось тщательно выбирать точку опоры, цепляться пальцами. Шерп, конечно, мог двигаться быстрее, но не спешил — оборачивался, чтобы подсказать, помочь.
Сколы гранитных глыб искрились, в тени под особенно большими монолитами виднелся снег. Нигде ни травинки, ни клочка мха — суровое царство камней. Недовольно, исподлобья они глядели на незваных пришельцев, но помешать им не могли.
Подъем почти закончился. Перед последним отрезком пути остановились перевести дух на ровной, как стол, площадке, размерами три на три метра. Рублев обернулся. Палатку уже нельзя было различить невооруженным глазом. В просвете между скалами виднелся изгиб шоссе, дальше каменные хребтины опускались все ниже и на горизонте маячила зеленая полоска.
— Давно здесь обретаешь? — спросил Комбат.
— Прилично. Раньше на «пятитысячники» лазил.
Теперь вот спустился пониже. Здесь, в горах, есть за чем присмотреть, кого провести.
— Зимой здесь задубеешь, — предположил Рублев.
— Зимой перевалы закрыты. Три месяца я в отпуске.
Наконец добрались до гребня. Все было видно, как на картинке: таможенный пункт, въезд в тоннель, длинная цепочка машин. Крапива разделся до пояса и подставлял обтянутые кожей бугры мышц потоку горного ультрафиолета.
— В полный рост здесь лучше не красоваться, — заметил проводник.
Он вручил Комбату бинокль.
— Говори, что видишь, попробую растолковать.
— Ну, машины, это ясно. Кавказцы… Сидят в кругу на корточках, играют в карты.
— Водители, — прокомментировал Шерп. — Им оплата идет за каждый день простоя.
— Наших бы сюда, — заметил Крапива, чьи поблескивающие очки, автомат и голый мускулистый торс эффектно смотрелись на фоне ледяных вершин. — Уже давно бы нечего было везти. Что тут пить — на неделю самое большее.
— Какой-то барыга лопает тушенку, — продолжал Рублев. — На коленях «Калашников». Шапочка вроде твоей, борода.
— Хозяева спирта прислали охрану.
— А пограничники ушами хлопают?
— До въезда в тоннель — грузинская территория.
— Ага, вот и солдаты, — Комбат поймал в объектив две фигуры в камуфляже — пограничники прохаживались взад-вперед возле раскрытого круглого зева.
Подкатил громоздкий «форд» бог знает какого года выпуска. Водитель вышел с документами. Один из солдат взял бумаги, другой полез досматривать багажник.
— Так днем, значит, «спиртовозы» не пропускают?
— Две недели держали все на замке. Глухо. Начальник заставы цену набивал. Теперь по ночам пускают одну-две машины.
— Какой у них на заставе арсенал?
— Автоматы. У барыг — как ты говоришь — тоже ничего другого не видно.
— А где она сама?
— Смотри туда, — показал проводник.
Комбат заметил среди камней несколько убогих бараков.
— Весело тут работать. Ни заставы путевой, ни полосы, ни «колючки».
— Есть прожектора, но это, конечно, слабое утешение. А как ты хочешь — граница новая, денег из центра выделять не торопятся.
Крапива уже прикидывал на глаз интервалы между машинами.
— Грохнуть головную и первые десять вспыхнут, как спички в коробке.
— Управиться надо быстро, — сказал Шерп. — За пару минут с заставы можно выйти на связь с вертолетным полком. «Винту» сюда лету — всего ничего.
Наш маршрут отхода для них прочитывается ясно — сюда, под пули, мы не полезем — там отвесный обрыв.
Остается одна дорога, по которой мы сюда добрались.
За сегодня и завтра надо освоить ее как «дважды два четыре».
— Станут ради нас авиацию поднимать, — выразил сомнение младший из командированных.
— Обстановка сейчас на виду. Приезжали телевизионщики. Авик как-то между прочим сказал, что в этих спиртовых делах замешаны люди из высоких московских кабинетов.
— Тогда можно и под камешком схорониться на время, — Крапива похлопал по нагретому боку валуна.
Шерп покачал головой:
— Солдат пустят по следу. С овчарками — своими глазами видел, как скачут вверх. А здесь, на высоте, лишних запахов нет, чтобы нюх перебить. Камни не пахнут.
— Как нас намерены забирать? — Комбат оторвался от бинокля, чтобы перекурить, обмозговать положение дел.
— Сам точно не знаю. Сказано выходить на трассу — к тому месту, откуда вы с Авиком спускались. Где-нибудь пониже ее обязательно перекроют. Может проскочим на колесах километров сорок, а дальше опять на своих двоих. Все зависит от вертолета — с воздуха машину сразу «поведут», потому что на ночь тоннель перекрыт и движения в сторону России никакого.
Когда вернулись в палатку, проводник вышел на связь, доложил, что все пока в норме.
— Придется кое-что переиграть, время не ждет, — донесся голос сквозь трескотню эфира. — Давайте сегодня.
— Вроде праздничных дат не предвидится, чтобы рапортовать партии и правительству.
— К трем будем вас ожидать. Конец связи.
Голос резко пропал — им сообщили все, что считали нужным, а времени на дискуссию не предусматривалось.
— Ну что им скажешь? — отключив рацию, Шерп бросил взгляд на часы.
— Чтобы успеть к трем надо отстреляться к часу, — заметил Рублев.
— Истинно так.
Заметив удивленный взгляд Крапивы, проводник пояснил:
— Отец был приходским священником, с его легкой руки застряли в памяти разные красивые обороты.
— А сам ты верующий? — Крапива бережно, двумя пальцами взял свой крестик висевший на шее и поднес к губам. — Я всегда перед тем как на дело идти прошу, чтобы смерть отвел.
— Не знаю. В чудесную силу верю, это точно. На себе не раз чувствовал. Но в написанные слова — нет.
Не дано людям правильно понять и истолковать.
— Прошу прощения, что влезаю с мелкими заботами, — в голосе Комбата послышалась относительно редкая для этого сурового человека ирония. — Чтобы отстреляться вовремя, надо выйти отсюда к половине двенадцатого. Час на дорогу, полчаса на все прикидки. Что мы имеем — без двух минут полдень. Не вижу катастрофы. Распорядок следующий: обед послеобеденный сон, отработка маршрута до девяти вечера, снова отдых, последние уточнения, сборы.
Пришло время взять ответственность на себя.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ФЕЙЕРВЕРК В ГОРАХ
Комитет Государственной Думы по экономике собрался на заседание почти в полном составе. В повестке дня значились два вопроса: о реформах жилищно-коммунального хозяйства и налогового кодекса. Оба вопроса неподъемные, рассчитанные на месяцы работы. Два откомандированных из правительства чиновника сидели с кислыми лицами, готовясь в очередной раз защищать непопулярные пакеты законов от наскоков со стороны всех партий и фракций.
Позицию депутатов с самого начала нетрудно было предвидеть. Доходная часть бюджета — пусть об этом болит голова у правительства. Побольше налоговых льгот — за каждой фракцией, за каждым депутатом стояли интересы конкретных отраслей, предприятий, банков. Жилищно-коммунальную реформу задвинуть за двухтысячный год — за это особенно ратовали те, кому предстояло баллотироваться по территориальным округам, сталкиваться лицом к лицу с избирателями.
Заседание началось буднично, вяло. Кто-то из депутатов чертил замысловатые узоры на полях розданных ксерокопий. Кто-то шепотом обсуждал вчерашнее поражение «Спартака» в Лиге чемпионов. Председатель несколько раз призывал собравшихся внимательнее слушать доклад, но каждый уже знал наизусть аргументы правительства и имел в загашнике несколько заранее припасенных вопросов.
Как только болезненно-бледный от кабинетных трудов чиновник закончил, слово попросил краснощекий, будто с мороза влетевший в комнату, Олег Малофеев, представитель Либерально-социалистической партии:
— Послушайте, господа, вся эта тягомотина будет тянуться до второго пришествия. У нас с вами есть сегодня более актуальные темы для разговора.
Сергей Фильченко, член проправительственной фракции, презрительно скривил губы. Предстоит очередной дешевый балаган. Каждый раз, когда на заседание приглашают телевизионщиков, этот тип спешит отличиться.
— Я хотел бы поднять здесь вопрос о том, что сейчас творится на наших кавказских рубежах. Кто и зачем раздувает эту историю с нелегальным, якобы, спиртом? Мы должны от имени комитета внести предложение в Думу…
— Давайте все-таки по повестке, — председательствующий с тоской оглянулся на репортеров: те как по команде включили камеры, магнитофоны.
— Не затыкайте мне рот. Слава Богу, здесь не общее заседание, где любую дискриминацию можно оправдать ссылками на регламент.
Малофеев встал с места, чтобы наверняка попасть во все объективы.
— Уже две недели нам усиленно пудрят мозги про миллионы тонн низкокачественного контрабандного спирта, которые вот-вот разольются по России. Этот спирт годами шел через Рокский тоннель и никто не чесался по этому поводу. Что вдруг изменилось? Был легальным и вдруг, как по мановению волшебной палочки, стал нелегальным.
— Надо же когда-то наводить порядок на границе, — заметил Фильченко.
— А ты помолчи. До тебя очередь дойдет, не волнуйся.
— Попрошу относиться к своим коллегам с уважением, — постучал по столу председательствующий.
— Коллега? Да он куплен и перекуплен десять раз.
— Мне очень жаль, но вы пользуетесь ненадежными источниками информации, — желчно выдавил из себя Фильченко.
— И убери свою иезуитскую улыбочку, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули вон.
— Я лишаю вас слова, — решительно заявил председательствующий.
Малофеев не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— Это же абсурд. Контрабанду везут окольными путями, а тут водители выстаивают неделями перед таможней, чтобы заплатить все причитающиеся налоги.
— Другой дороги нет, уважаемый, — поправив галстук, снова встрял Фильченко.
— Чепуха. Кто ищет, тот всегда найдет. Ответьте мне — как можно назвать нелегальным товар после уплаты налогов и сборов?
— На этот спирт импортеры не имеют лицензии, — заметил малокровный правительственный чиновник.
— А что такое лицензия? Зачем ее выдумали? Тянуть взятки? Спирт имеет сертификат качества. Есть покупатель, есть продавец, есть договор. Что еще нужно?
Почему не требуется лицензии на импорт «сникерсов» — вот это натуральная отрава.
Большинство членов комитета устроилось в креслах поудобнее и не высказывало никаких признаков недовольства. Камеры накручивали метры пленки.
— Я объясню, зачем это нужно. Чтобы создать монополию, чтобы уничтожить одних производителей в интересах других.
— Так за чьи интересы ратует наш уважаемый собрат? — произнес Фильченко, скрестив на груди руки и подняв глаза к потолку.
— Отечественной промышленности — раз, отечественного потребителя — два, — уверенно парировал представитель либеральных социалистов. — И государства — оно недополучает налоги.
— Из этого спирта гонят подпольную водку, — заявил, Фильченко.
— А спирт, который течет через Польшу и Белоруссию? — Малофеев стал обходить длинный стол, подбираясь к оппоненту. — Святая водичка? Потому что ты лоббируешь интересы мафии!
— Успокойтесь в конце концов! — председательствующий поднялся с места, чтобы преградить разъяренному депутату дорогу.
— И передай своим хозяевам, чтобы сбавили обороты — не надо держать других за мальчиков для битья!
— Спирт, который идет транзитом через Белоруссию, оформлен в полном соответствии с требованиями, — доложил правительственный чиновник.
— Это вообще не твоя компетенция, — набросился на него Малофеев. — Нашелся мне — разносторонний специалист. Ты в собственном жилищно-коммунальном дерьме сперва разберись.
— Объявляется перерыв, — нежно обняв Малофеева, председатель оттеснял его назад. — Попрошу всех освободить помещение.
Для репортеров день уже, можно сказать, не пропал даром — это было написано у каждого на лице.
— Тебе-то зачем. Ты с завязанными глазами здесь проскочишь. Посиди лучше в обнимку с рацией, вдруг они еще чего-нибудь надумают.
Солнце медленно угасало, но видимость держалась отличная. Зная, что отходить после фейерверка придется в темноте, Комбат старался запомнить каждую мелочь: щербину, выступ, щель, чтобы просунуть пальцы, точку опоры, чтобы оттолкнуться.
Все подробности маршрута невозможно удержать в голове, они должны отложиться на подошвах ботинок и кончиках пальцев, на коленях и локтях.
— Жалко, камеры нет, правда, Иваныч? Или «мыльницы» на худой конец. Нащелкать ночью на память картинок — все натуральное, без спецэффектов.
— Не расслабляйся, парень. Когда ноги унесем, тогда будем о камере жалеть.
Почти на самом верху напарник Рублева сорвался — камень вывернулся из-под ноги. Пролетел Крапива немного — метра четыре, но крепко стукнулся правым боком. Комбат помог ему встать на ноги.
— Все хоккей. Двигаем дальше.
— Да не гони ты. Руки-ноги целы?
— Я ж сгруппировался, — гордо заявил Крапива. — Жалко, стекло треснуло.
Когда он снял очки, одно из стеклышек рассыпалось на мелкие кусочки.
— Особенно ночью они бы тебе пригодились, — Комбат похлопал напарника по спине и заметил, как тот поморщился.
— Все-таки болит?
— Ладно, Иваныч, мы ведь не в санатории для туберкулезников.
«Поглядим, как ты будешь возвращаться, — подумал Рублев. — В случае чего, останешься в палатке.»
Очевидно Крапива догадался, что ему светит, и обратный путь, стиснув зубы, проделал с рекордной скоростью.
В ожидании их возвращения Шерп в десятый раз пересматривал амуницию.
— Ценных указаний не было?
— Пока тихо.
— Поищи у себя хоть какую-нибудь мазь — тут один товарищ проявил излишнее рвение.
Позицию депутатов с самого начала нетрудно было предвидеть. Доходная часть бюджета — пусть об этом болит голова у правительства. Побольше налоговых льгот — за каждой фракцией, за каждым депутатом стояли интересы конкретных отраслей, предприятий, банков. Жилищно-коммунальную реформу задвинуть за двухтысячный год — за это особенно ратовали те, кому предстояло баллотироваться по территориальным округам, сталкиваться лицом к лицу с избирателями.
Заседание началось буднично, вяло. Кто-то из депутатов чертил замысловатые узоры на полях розданных ксерокопий. Кто-то шепотом обсуждал вчерашнее поражение «Спартака» в Лиге чемпионов. Председатель несколько раз призывал собравшихся внимательнее слушать доклад, но каждый уже знал наизусть аргументы правительства и имел в загашнике несколько заранее припасенных вопросов.
Как только болезненно-бледный от кабинетных трудов чиновник закончил, слово попросил краснощекий, будто с мороза влетевший в комнату, Олег Малофеев, представитель Либерально-социалистической партии:
— Послушайте, господа, вся эта тягомотина будет тянуться до второго пришествия. У нас с вами есть сегодня более актуальные темы для разговора.
Сергей Фильченко, член проправительственной фракции, презрительно скривил губы. Предстоит очередной дешевый балаган. Каждый раз, когда на заседание приглашают телевизионщиков, этот тип спешит отличиться.
— Я хотел бы поднять здесь вопрос о том, что сейчас творится на наших кавказских рубежах. Кто и зачем раздувает эту историю с нелегальным, якобы, спиртом? Мы должны от имени комитета внести предложение в Думу…
— Давайте все-таки по повестке, — председательствующий с тоской оглянулся на репортеров: те как по команде включили камеры, магнитофоны.
— Не затыкайте мне рот. Слава Богу, здесь не общее заседание, где любую дискриминацию можно оправдать ссылками на регламент.
Малофеев встал с места, чтобы наверняка попасть во все объективы.
— Уже две недели нам усиленно пудрят мозги про миллионы тонн низкокачественного контрабандного спирта, которые вот-вот разольются по России. Этот спирт годами шел через Рокский тоннель и никто не чесался по этому поводу. Что вдруг изменилось? Был легальным и вдруг, как по мановению волшебной палочки, стал нелегальным.
— Надо же когда-то наводить порядок на границе, — заметил Фильченко.
— А ты помолчи. До тебя очередь дойдет, не волнуйся.
— Попрошу относиться к своим коллегам с уважением, — постучал по столу председательствующий.
— Коллега? Да он куплен и перекуплен десять раз.
— Мне очень жаль, но вы пользуетесь ненадежными источниками информации, — желчно выдавил из себя Фильченко.
— И убери свою иезуитскую улыбочку, если не хочешь, чтобы тебя вышвырнули вон.
— Я лишаю вас слова, — решительно заявил председательствующий.
Малофеев не обратил на его слова ни малейшего внимания.
— Это же абсурд. Контрабанду везут окольными путями, а тут водители выстаивают неделями перед таможней, чтобы заплатить все причитающиеся налоги.
— Другой дороги нет, уважаемый, — поправив галстук, снова встрял Фильченко.
— Чепуха. Кто ищет, тот всегда найдет. Ответьте мне — как можно назвать нелегальным товар после уплаты налогов и сборов?
— На этот спирт импортеры не имеют лицензии, — заметил малокровный правительственный чиновник.
— А что такое лицензия? Зачем ее выдумали? Тянуть взятки? Спирт имеет сертификат качества. Есть покупатель, есть продавец, есть договор. Что еще нужно?
Почему не требуется лицензии на импорт «сникерсов» — вот это натуральная отрава.
Большинство членов комитета устроилось в креслах поудобнее и не высказывало никаких признаков недовольства. Камеры накручивали метры пленки.
— Я объясню, зачем это нужно. Чтобы создать монополию, чтобы уничтожить одних производителей в интересах других.
— Так за чьи интересы ратует наш уважаемый собрат? — произнес Фильченко, скрестив на груди руки и подняв глаза к потолку.
— Отечественной промышленности — раз, отечественного потребителя — два, — уверенно парировал представитель либеральных социалистов. — И государства — оно недополучает налоги.
— Из этого спирта гонят подпольную водку, — заявил, Фильченко.
— А спирт, который течет через Польшу и Белоруссию? — Малофеев стал обходить длинный стол, подбираясь к оппоненту. — Святая водичка? Потому что ты лоббируешь интересы мафии!
— Успокойтесь в конце концов! — председательствующий поднялся с места, чтобы преградить разъяренному депутату дорогу.
— И передай своим хозяевам, чтобы сбавили обороты — не надо держать других за мальчиков для битья!
— Спирт, который идет транзитом через Белоруссию, оформлен в полном соответствии с требованиями, — доложил правительственный чиновник.
— Это вообще не твоя компетенция, — набросился на него Малофеев. — Нашелся мне — разносторонний специалист. Ты в собственном жилищно-коммунальном дерьме сперва разберись.
— Объявляется перерыв, — нежно обняв Малофеева, председатель оттеснял его назад. — Попрошу всех освободить помещение.
Для репортеров день уже, можно сказать, не пропал даром — это было написано у каждого на лице.
* * *
Маршрут от палатки до гребня и обратно успели пройти еще трижды. Последние два раза Комбат разрешил проводнику остаться:— Тебе-то зачем. Ты с завязанными глазами здесь проскочишь. Посиди лучше в обнимку с рацией, вдруг они еще чего-нибудь надумают.
Солнце медленно угасало, но видимость держалась отличная. Зная, что отходить после фейерверка придется в темноте, Комбат старался запомнить каждую мелочь: щербину, выступ, щель, чтобы просунуть пальцы, точку опоры, чтобы оттолкнуться.
Все подробности маршрута невозможно удержать в голове, они должны отложиться на подошвах ботинок и кончиках пальцев, на коленях и локтях.
— Жалко, камеры нет, правда, Иваныч? Или «мыльницы» на худой конец. Нащелкать ночью на память картинок — все натуральное, без спецэффектов.
— Не расслабляйся, парень. Когда ноги унесем, тогда будем о камере жалеть.
Почти на самом верху напарник Рублева сорвался — камень вывернулся из-под ноги. Пролетел Крапива немного — метра четыре, но крепко стукнулся правым боком. Комбат помог ему встать на ноги.
— Все хоккей. Двигаем дальше.
— Да не гони ты. Руки-ноги целы?
— Я ж сгруппировался, — гордо заявил Крапива. — Жалко, стекло треснуло.
Когда он снял очки, одно из стеклышек рассыпалось на мелкие кусочки.
— Особенно ночью они бы тебе пригодились, — Комбат похлопал напарника по спине и заметил, как тот поморщился.
— Все-таки болит?
— Ладно, Иваныч, мы ведь не в санатории для туберкулезников.
«Поглядим, как ты будешь возвращаться, — подумал Рублев. — В случае чего, останешься в палатке.»
Очевидно Крапива догадался, что ему светит, и обратный путь, стиснув зубы, проделал с рекордной скоростью.
В ожидании их возвращения Шерп в десятый раз пересматривал амуницию.
— Ценных указаний не было?
— Пока тихо.
— Поищи у себя хоть какую-нибудь мазь — тут один товарищ проявил излишнее рвение.