Страница:
– Не отвлекайся, – буркнул Потапчук.
– Я постараюсь. Так вот, в кармане у мертвого Шлыкова было обнаружено что-то около семисот долларов США, что, во-первых, исключало версию об убийстве с целью ограбления, а во-вторых, навело меня, да и не меня одного, на мысль, что эти деньги – часть выручки от продажи энклапиона. Дома у Шлыкова сделали обыск, но, разумеется, ни черта не нашли. Местные сыскари волосы на себе рвали, ведь оба эти проходимца побывали у них на допросе и, между прочим, подтвердили алиби друг друга, что уже само по себе о многом говорит. А два других свидетеля, которые тоже это алиби подтвердили, лежали вместе со Шлыковым на берегу, в тенечке, и уже не могли ничего добавить к своим прежним показаниям.
– Да, напахали господа сыщики, – неодобрительно протянул генерал.
– Они слишком многих зацепили, пытаясь раскрыть дело по горячим следам, – встал на защиту псковских оперативников Глеб. – Ранее судимые, ныне промышляющие, коллекционеры, наркоманы, скупщики краденого, сутенеры – это же огромная масса народу, и в этой массе, между прочим, полным-полно типов, куда более подозрительных, чем Мигуля и Шлыков, вместе взятые, да еще и не имеющих ничего похожего на алиби. Выбирай любого, шансы одинаковые. Словом, – продолжал Сиверов, – дома у Шлыкова было чисто, и никто не мог даже предположить, кому он передал энклапион. Следствие, как говорится, зашло в тупик, но тут произошло следующее убийство. Был убит местный антиквар, некто Городецкий Станислав Петрович. Ну, не то чтобы антиквар в строгом понимании этого слова, – поправился Глеб. – Так, содержал под вывеской антикварного магазина обычную сувенирную лавчонку, каких навалом в любом европейском городе. На десять единиц так называемых колониальных товаров китайского, индийского и бог знает какого еще ширпотреба пара действительно старых вещиц и один-два по-настоящему антикварных предмета на весь магазин, да и те под прилавком, для особых клиентов. В последнее время бойко торговал муляжами средневекового холодного оружия и, представьте, бронзовыми энклапионами – наладил производство того и другого буквально в считаные дни, такой вот разворотливый человек.
– Да, действительно, – хмыкнул Потапчук. – Он, наверное, молиться должен был на этого их Дубова.
– Пожалуй, – согласился Глеб. – Во всяком случае, продавщица, которая у него работала, утверждает, что дела в последнее время шли очень хорошо, Городецкий даже подумывал о том, чтобы нанять второго продавца и увеличить время работы магазина. Так вот, именно эта продавщица его и нашла. Явилась утром на работу, отперла магазин своим ключом, а он лежит посреди торгового зала в луже крови, и все внутренности наружу...
– И на этом, – продолжил генерал, – как я понимаю, следствие действительно зашло в тупик. Ну а что убийца? Или его не искали? В конце концов, это очень удобно – просто идти по цепочке трупов, надеясь, что убийца найдет энклапион и на радостях сделает себе харакири...
– Искали. Еще как искали! – Сиверов ухмыльнулся, вспомнив, как искали убийцу. – Так скажем, по "прибалтийскому следу". В тот самый вечер, когда был убит Мигуля, соседи видели человека лет тридцати пяти, длинноволосого блондина, в черной мотоциклетной куртке, в ботинках с металлическими носами и с зачехленной гитарой в руках. Он подошел прямо к скамейке в глубине двора, на которой эти соседи мирно выпивали, и с сильным прибалтийским акцентом спросил, в какой квартире живет Аристарх Мигуля. Ему, конечно, показали. Как он ушел, никто не видел, и шума из квартиры соседи не слышали. Полагаю, перед смертью Мигуля успел ответить этому сыну балтийских дюн на пару вопросов – в частности, кому передал энклапион. Потом на его вопросы отвечал Шлыков, потом – Городецкий... Хотя последний, может быть, и не отвечал, а просто отдал цацку...
– Это все? – спросил Федор Филиппович.
– Не совсем. Появление на горизонте длинноволосого гитариста из Прибалтики заставило местных ментов сделать охотничью стойку. Тут фокус в том, что в городе как раз в это время намечался концерт рижской рок-группы – ехали в Екатеринбург и решили, видимо, срубить по дороге немного деньжат. Ну, разумеется, связать одно с другим не составило труда...
Глеб опять не смог сдержать улыбку, вспомнив, как, решив нанести очередной визит майору Стрешневу, столкнулся на крыльце райотдела с группой молодых людей весьма колоритной наружности – длинноволосых, косматых, с головы до ног в металлических цепях и дорогущей импортной коже, которая, хоть и была цела и явно недавно куплена в специализированном бутике, каким-то непостижимым образом придавала своим владельцам вид настоящих оборванцев, обитателей подвалов и помоек. Все четверо пребывали в состоянии какого-то угрюмого возбуждения, громко и очень раздраженно переговаривались между собой на непонятном Глебу языке. Шедший последним остановился на пороге и, обернувшись, сказал в открытую дверь что-то резкое, решительно непонятное, но явно ругательное. После чего с заметным удовольствием грохнул дверью, и шумная компания удалилась, на ходу размахивая руками и продолжая что-то громко обсуждать – видимо, свои злоключения.
Сиверов понял так, что это как раз и была пресловутая рижская рок-группа. Майор Стрешнев, такой же встрепанный и злой, как только что повстречавшиеся Глебу музыканты, подтвердил догадку и поведал, что бараны из патрульно-постовой повинтили гостей города прямо на вокзале и посадили под замок. У них, видите ли, была ориентировка на длинноволосого блондина в кожаной куртке и с гитарой! А поскольку трое из четырех музыкантов являлись именно блондинами, притом длинноволосыми (четвертый, ударник, щеголял обритым наголо черепом, так что было не разобрать, блондин он, брюнет или шатен и не обрился ли он нарочно, для маскировки), сержанты из ППС загребли всех четверых, резонно рассудив, что господа офицеры из угро утречком разберутся, кто именно им нужен. Тот факт, что латыши приехали только что, буквально у них на глазах, и, следовательно, физически не могли участвовать в убийствах двух-, трех– и даже четырехдневной давности, их нисколько не смутил: начальство разберется!
Оно, конечно, разобралось, но международные отношения были подпорчены, не говоря уж о настроении музыкантов, которые после концерта, который все-таки с грехом пополам дали (не возвращать же деньги!), перепились как свиньи и учинили драку в гостиничном ресторане, расколотив недавно установленную витрину из двойного закаленного стекла, а также накрошив уйму мебели и зеркал. В результате ночевали они в той же кутузке, из которой их только этим утром выпустили, а большая часть вырученных от концерта денег ушла на покрытие нанесенного ресторану ущерба. Так что можно себе представить, как они теперь отзываются о России вообще и о древнем русском городе Пскове в частности...
Поведав Федору Филипповичу этот несмешной анекдот, Глеб закурил и налил себе еще одну чашечку кофе. За окном синело безоблачное небо, со двора доносились крики ребятишек и звонки велосипедов. Задувавший в открытую форточку ветерок пах Москвой – пылью, асфальтом, выхлопными газами, зеленью лип, горячим и влажным дыханием вентиляции метрополитена и еще чем-то, неуловимым, специфическим, сугубо московским, чего нет ни в одном другом городе мира.
– Да, "прибалтийский след" действительно очень четкий, – сказал генерал Потапчук. – Это наводит на мысль, что он фальшивый. Убийца прочел афишу и решил прикинуться одним из музыкантов группы – ну, вроде как Остап Бендер со товарищи прикидывались участниками автопробега. Так, может, он такой же латыш, как и музыкант? Прибалтийский акцент ничего не стоит подделать. – В подтверждение своих слов последнюю фразу Федор Филиппович произнес с акцентом, действительно очень похожим на настоящий. – Вот избавиться от акцента сложно, это да... И потом, латыш, эстонец, литовец – это все с некоторых пор иностранцы, которым для въезда на территорию России требуется виза. Преступник должен был оставить следы на таможне, в пункте пограничного контроля – словом, везде, где появлялся. Ты нашел этот след? Нет, конечно, иначе бы не сидел тут с таким видом, словно заслужил право на бесплатную путевку в Париж.
– Не нашел, – согласился Глеб. – Но уж кто-кто, а мы-то с вами знаем, что существует множество способов проникнуть на территорию России, сделать дело и незаметно смыться. Просто надо иметь деньги, хорошую техническую поддержку и, разумеется, кое-какие навыки. Так что Прибалтику я бы пока не сбрасывал со счетов.
– Ладно, – проворчал Федор Филиппович, явно оставшийся при своем мнении, – что там у тебя еще? Ты установил, кто такая эта Шерон Стоун, она же Антонина Корсак – словом, та дама, с появлением которой обнаружилась пропажа энклапиона?
Сиверов снова усмехнулся, на этот раз довольно печально. Сунув руку во внутренний карман, он извлек оттуда какую-то сложенную в несколько раз бумагу и принялся неторопливо ее разворачивать.
– Фоторобот, – ответил он на вопросительный взгляд генерала и, разгладив лист на колене, протянул его через стол Федору Филипповичу. – Увы, кроме глубокого следа в памяти аспиранта Быкова, никаких других следов эта дамочка в Пскове не оставила. Да и то... – Он опять криво усмехнулся. – Да вы сами посмотрите.
– Похожа, – сказал Потапчук, всмотревшись в фоторобот.
– Не просто похожа, – возразил Глеб. – Это она и есть – Шерон Стоун собственной персоной.
– Да, пожалуй, – согласился Федор Филиппович. – Ну очень похожа!
Сиверов отметил про себя, что фальшивая журналистка, проявлявшая нездоровый интерес к исчезнувшему энклапиону, всерьез заинтересовала генерала. Еще несколько дней назад, во время телефонного разговора, он спрашивал, кто такая Шерон Стоун, а теперь узнал лицо знаменитой голливудской звезды, едва взглянув на фоторобот. Значит, не поленился раздобыть и внимательно изучить ее фотографии. Часа два небось пялился, старый безобразник...
– Поразительное сходство, – сказал Потапчук. – Что это значит? Двойник? Грим? Пластическая операция?
– Думаю, тут все гораздо проще, – ответил Глеб. – Осмоловский до сих пор в критическом состоянии после перенесенного инфаркта, и фоторобот составляли со слов Быкова. Эта красотка беседовала не с ним, а с профессором, и большую часть времени Гена наблюдал ее со спины, в лучшем случае сбоку. И у меня сложилось совершенно определенное впечатление, что интересовало его вовсе не лицо гостьи, а в основном ноги и все прочее. Юбка, говорит, у нее была короткая и ножки – выше всяких похвал. А потом, когда настало время ее описать, обнаружилось, что наш аспирант попал под власть данного им же определения – Шерон, дескать, Стоун... Короче, типичный случай замещения истинных воспоминаний ложными.
– И давно ты получил диплом психотерапевта? – саркастически поинтересовался генерал.
– Я вот сейчас подумал, – оставив шпильку без внимания, произнес Сиверов, – что эта дамочка – большая мастерица водить людей за нос. По-моему, этот фокус с фотороботом она подстроила нарочно. Предполагала, что после исчезновения энклапиона ее станут искать, и позаботилась об изменении внешности. Видимо, какое-то сходство имело место изначально, и ей оставалось только усилить его с помощью умело наложенного макияжа. А потом умылась, перекрасила волосы, изменила прическу, очки эти дурацкие сняла, и готово – совсем другой человек!
– Возможно, – рассеянно и очень недовольно проворчал Федор Филиппович. – В этом проклятом деле все возможно. Возможно, она была заодно с этим Потрошителем в мотоциклетной куртке, возможно – нет, и тогда в деле возникает еще одна группа охотников за энклапионом... Возможно даже, что все это придумал и организовал твой Быков – почему бы и нет? Уж ему-то взять энклапион ничего не стоило, ключ от комнаты начальника у него наверняка был. А может, эта ваша Шерон Стоун – действительно самая обыкновенная журналистка. Только не из журнала "Вокруг света", а из какой-нибудь бульварной газетенки, издающейся в соседнем райцентре. Вздумала сделать себе имя на свеженькой сенсации местного розлива и припорхнула. Узнала от кого-то из местных коллег – от того же Дубова, например, – как начальник экспедиции относится к ихнему брату, и быстренько состряпала себе удостоверение на имя Антонины Корсак. В наше время это не проблема, да и вряд ли твои археологи его так уж внимательно изучали...
– Хм, – озадаченно произнес Сиверов, которому такая мысль в голову не приходила. – Да нет, – сразу же нашелся он, – это вряд ли. Провинциальный репортер районного масштаба просто не может обладать такими познаниями в истории и археологии. А она, по словам Быкова, с ходу, прямо по фотографии, датировала найденный в захоронении меч.
– По-твоему, в провинции работают одни недоучки? Откуда ты знаешь, может, у нее истфак за плечами? И вообще, в наше время напечатали столько всяких энциклопедий, что подковаться по любому вопросу не составляет никакого труда. Подумаешь, меч она датировала! Нет, напрасно ты исключаешь эту версию. Надо бы позвонить в Псков, подкинуть им идею... Кстати, ты с Дубовым говорил?
Сиверов поморщился.
– Нет! – воскликнул он. – Дубов пропал, как в воду канул. Возможно, искать его следует среди неопознанных, но я подозреваю, что его что-то напугало, и он просто бежал. Главный редактор "Экспресса" говорит, что он уволился, а соседи видели, как журналист выходил из подъезда с чемоданом и сумкой через плечо...
Федор Филиппович удовлетворенно покивал.
– Так я и думал, – сказал он.
– Правда? – рассеянно произнес Глеб, закуривая новую сигарету.
– Ты много куришь, – вместо ожидаемого продолжения заявил вдруг генерал. – У тебя же правило: не курить на задании!
– А разве я на задании? – удивился Слепой. – Ведь вы же сами сказали, что я облажался и, как это... прошляпил энклапион.
– А ты и рад, – проворчал Потапчук. – Что ж, чтобы ты не так сильно радовался, скажем так: почти прошляпил. Задачка усложнилась, но еще не все потеряно. И я сильно подозреваю, что концы надо искать не в какой-то там Прибалтике и даже не в Пскове, а прямо тут, в Москве.
– Любопытно, – осторожно произнес Сиверов.
Федор Филиппович поднял с пола портфель, расстегнул, порылся внутри и положил на стол стопку газет.
– Ознакомься, – предложил он, – станет еще любопытнее. Я отметил заметки и статьи, на которые следует обратить внимание.
Бросив на генерала заинтригованный взгляд, Глеб опустил глаза и сразу же увидел подчеркнутый красным маркером заголовок: "СВЯТОЙ ГРААЛЬ: МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?". Сиверов присвистнул, еще раз остро, с прищуром, глянул на Федора Филипповича и начал быстро, но внимательно, ничего не пропуская, читать.
Алексей Дубов раздавил в пепельнице окурок, с силой выдул струю дыма прямо в мерцающий голубоватым светом экран ноутбука и перечитал абзац. Кажется, получилось неплохо – солидно, авторитетно и даже со ссылками на экспертов.
Дубов задумчиво почесал мизинцем шершавую от подросшей за день щетины щеку. Большой и безымянный пальцы в это время пощипывали мочку уха, а между указательным и средним дымилась сигарета. Осознав это Дубов изумился: сигарета? Опять? Черт, да откуда она взялась? Сама, что ли, в руку заползла?
Некоторое время он сидел неподвижно, а потом клавиши снова мягко застрекотали под его ловкими пальцами и по серовато-голубому экрану, вытягиваясь прямо на глазах, поползли черные строчки.
"К сожалению – если только чувства, испытываемые нами при виде катастрофической ситуации, можно описать словом "сожаление", – бесценная реликвия была кем-то похищена, и расследование, проводимое правоохранительными органами, до сих пор не дало видимых результатов. Обстоятельства, при которых была совершена дерзкая кража, наводят на размышления. Тот факт что вместе с энклапионом бесследно исчезли все его фотографии, а также сделанное археологами описание находки вызывает вопрос: что же все-таки искал похититель? Был ли ему нужен сам энклапион – старинное золотое изделие, имеющее внушительную рыночную стоимость – или его интересовал выгравированный на внутренней поверхности энклапиона текст? Ведь вместе с похищенным энклапионом хранились и другие золотые изделия – перстни, браслеты и даже рыцарская цепь с медальоном магистра! Однако их вор не тронул, занявшись вместо этого поисками фотографий и описания. Так что же в таком случае являлось истинной целью преступника? Ответ очевиден: шифрованная надпись!
Поэтому не исключено, – продолжал писать Дубов яростно затягиваясь дымом, роняя на клавиши пепел и даже не замечая этого в приливе бешеного вдохновения, – что прямо сейчас кто-то бьется над разгадкой средневекового шифра; возможно, эта работа уже близка к завершению, и тайна чаши Святого Грааля вот-вот будет раскрыта. Кем? Увы, похититель энклапиона вряд ли ищет популярности, и ответ на этот вопрос мы сможем узнать лишь в том случае, если преступник будет задержан правоохранительными органами. А надежды на такой исход, к сожалению, мало..."
Журналист прервался, чтобы погасить очередной окурок. Под абажуром настольной лампы слоями плавал табачный дым; Дубова поташнивало от количества выкуренных за работой сигарет, затекшую от долгого сидения спину ломило, глаза жгло, как будто в каждый засыпали по пригоршне песка, однако он был доволен собой: статья, ей-богу, выходила неплохая. Слишком напористая и категоричная, прежний шеф Дубова таких не любил, но новый работодатель требовал от материалов именно этих качеств. Хотя, если честно, черт его знает, этого работодателя, чего он требует... Денежки капают, претензий не поступает – значит, по идее, все в порядке, заказчик доволен...
Сцепив пальцы в замок, Дубов потянулся и похрустел суставами. Пожалуй, на сегодня хватит. Можно было бы, конечно, добить эту статью, чтобы прямо с утра приняться за новую, но к чему спешить? Спешка, как говаривал все тот же бывший шеф Дубова, нужна при ловле блох и при сильном поносе. А написание материала для солидного столичного издания требует, как ни крути, хоть какой-то обстоятельности. И вообще, живя в Москве, надо получать от этого какое-никакое удовольствие, иначе зачем тогда вообще было покидать Псков?
Леха Дубов обитал в столице вторую неделю и до сих пор не мог привыкнуть к своему новому статусу. Правда, работенка у него сейчас была хоть и хорошо оплачиваемая, но разовая: добившись своей неведомой цели, какой бы она ни была, таинственный наниматель, которого Дубов, к слову, ни разу в глаза не видел, тихо исчезнет с горизонта. Журналист понятия не имел, на кого работает: связь с заказчиком он поддерживал по электронной почте – таким же манером получил предложение заняться своей теперешней работой. Работа была непыльная, и это еще мягко сказано: по правде говоря, Дубов о такой и мечтать не смел. Ни забот, ни хлопот, ни начальства – знай себе пиши, поспевай к сроку и получай за это денежки. А что рано или поздно такая лафа кончится – ну, что же, подвернется что-нибудь еще. Кто ищет, тот всегда найдет!
В заказе обычно оговаривалось количество строк и день, к которому статья должна быть завершена. Изредка эти анонимные послания сопровождались краткими инструкциями: что подчеркнуть, особо выделить, на что нажать, какие эмоции постараться вызвать, а о чем вообще лучше не упоминать. Порой заказчик подкидывал идеи или свежую информацию. Бог знает откуда он эту информацию брал – может, сам сочинял, как, бывало, не раз поступал сам Дубов, от первого до последнего слова выдумывая заметки для раздела происшествий.
Готовые статьи журналист отправлял заказчику и получал уведомления об очередной сумме, перечисленной на его банковский счет. Да-да, пришлось обзавестись, а что делать?
Пластиковым кредитным карточкам Дубов не доверял, наслушавшись про хакеров, и потому, получив очередное уведомление, сразу бросал работу, бежал к ближайшему банкомату и снимал все до копейки, оставляя на счете ровно столько, чтоб его не аннулировали. Деньги он, не будь дурак, складывал в банковскую депозитную ячейку, оставляя себе кое-что на карманные расходы, а на обратном пути покупал в киоске целый ворох газет и в какой-нибудь из них (а бывало, что и не в одной) непременно обнаруживал свое последнее творение, подписанное всякий раз новым псевдонимом. Работал Дубов много и плодотворно, статьи выходили одна за другой, а из-за того, что подписаны они были разными именами, создавалось впечатление, что тему украденного в Пскове энклапиона старательно обсасывает целая толпа репортеров. Так оно, по всей видимости, и было задумано; Дубов старался не задаваться вопросом, зачем это нужно заказчику и, главное, во что это ему обходится.
Нет, в самом деле! Леха был не настолько глуп, чтобы не понимать: то, чем он сейчас занимается, есть обыкновенное раздувание слона не из мухи даже, а из бактерии, из инфузории-туфельки какой-нибудь или палочки Коха. Ни одна солидная газета (а печатался он теперь по преимуществу именно в солидных, уважаемых изданиях с большими тиражами) не станет публиковать такой материал, да еще и неизвестно кем написанный, если главный редактор не будет в такой публикации заинтересован – материально, естественно, а то как же еще? Сколько стоит материальная заинтересованность главного редактора столичной газеты, Дубов представлял смутно, но догадывался, что сумма эта наверняка превышает суммы его гонораров. Неизвестно только, во сколько раз...
Вот тут-то сам собой возникал этот самый неудобный вопрос: зачем? Зачем кому-то понадобилось швырять на ветер такие деньги? Что это – причуда богатого человека, олигарха, который малость тронулся умом на почве Святого Грааля, храмовников и прочей ерунды в духе модных романов Дэна Брауна и теперь тщится привлечь внимание широкой общественности к предмету своего помешательства? Или тут кроется какой-то иной, сугубо меркантильный интерес? Вот это скорее всего; богатые люди, особенно у нас в России, где им просто не от кого было получить свои богатства по наследству, потому и богаты, что умеют считать деньги и ничего не делают без выгоды для себя. А какая тут может быть выгода для таинственного заказчика? Может, концессия для сбора средств на поиски Святого Грааля? Ну-ну. Если подумать еще, может, удастся сочинить что-нибудь посмешнее...
Увы, сколько Дубов ни бился над этим вопросом, ответ у него всегда получался один и тот же. Единственная реальная выгода, которую его работодатель мог извлечь из поднятой им же газетной шумихи, заключалась в возбуждении интереса к энклапиону с целью подороже его продать. А раз так, не приходилось долго гадать, у кого сейчас находится краденый раритет. У заказчика и находится...
Как обычно, добравшись в своих рассуждениях до этого места, Алексей Дубов приказал себе закрыть эту тему. "К черту, – уже далеко не впервые подумал он, рассеянно барабаня кончиками пальцев по корпусу ноутбука. – Мне что, больше всех надо? Мое дело маленькое – пиши и помалкивай в тряпочку, пока деньги платят. Конечно, заманчиво было бы как-то вычислить этого типа, узнать, кто он и что, сдать его ментам и накатать об этом репортаж на целый разворот. Вот это был бы материал! Такой материал любая газета с руками оторвет. А отсюда и имя, и деньги, и полезные знакомства, и работа в солидном издании, и вообще все, что хочешь. Как говорится, все включено. Жаль только, что пуля в затылок и безымянная могила в придорожной канаве в этом списке тоже значатся, а то можно было бы попробовать..."
Журналист решительно выключил компьютер и погасил настольную лампу. Добравшись в темноте до выключателя и едва не опрокинув при этом стул, Дубов включил верхний свет. Ноги у него совсем затекли и были как ватные, перед глазами плыли круги, и он вспомнил, что, кажется, сегодня еще ни разу не ел. Ну да, так и есть: вечер на дворе, ужинать пора, а он еще не завтракал! Только дымил, как паровоз, полторы пачки высмолил, и все натощак...
– Я постараюсь. Так вот, в кармане у мертвого Шлыкова было обнаружено что-то около семисот долларов США, что, во-первых, исключало версию об убийстве с целью ограбления, а во-вторых, навело меня, да и не меня одного, на мысль, что эти деньги – часть выручки от продажи энклапиона. Дома у Шлыкова сделали обыск, но, разумеется, ни черта не нашли. Местные сыскари волосы на себе рвали, ведь оба эти проходимца побывали у них на допросе и, между прочим, подтвердили алиби друг друга, что уже само по себе о многом говорит. А два других свидетеля, которые тоже это алиби подтвердили, лежали вместе со Шлыковым на берегу, в тенечке, и уже не могли ничего добавить к своим прежним показаниям.
– Да, напахали господа сыщики, – неодобрительно протянул генерал.
– Они слишком многих зацепили, пытаясь раскрыть дело по горячим следам, – встал на защиту псковских оперативников Глеб. – Ранее судимые, ныне промышляющие, коллекционеры, наркоманы, скупщики краденого, сутенеры – это же огромная масса народу, и в этой массе, между прочим, полным-полно типов, куда более подозрительных, чем Мигуля и Шлыков, вместе взятые, да еще и не имеющих ничего похожего на алиби. Выбирай любого, шансы одинаковые. Словом, – продолжал Сиверов, – дома у Шлыкова было чисто, и никто не мог даже предположить, кому он передал энклапион. Следствие, как говорится, зашло в тупик, но тут произошло следующее убийство. Был убит местный антиквар, некто Городецкий Станислав Петрович. Ну, не то чтобы антиквар в строгом понимании этого слова, – поправился Глеб. – Так, содержал под вывеской антикварного магазина обычную сувенирную лавчонку, каких навалом в любом европейском городе. На десять единиц так называемых колониальных товаров китайского, индийского и бог знает какого еще ширпотреба пара действительно старых вещиц и один-два по-настоящему антикварных предмета на весь магазин, да и те под прилавком, для особых клиентов. В последнее время бойко торговал муляжами средневекового холодного оружия и, представьте, бронзовыми энклапионами – наладил производство того и другого буквально в считаные дни, такой вот разворотливый человек.
– Да, действительно, – хмыкнул Потапчук. – Он, наверное, молиться должен был на этого их Дубова.
– Пожалуй, – согласился Глеб. – Во всяком случае, продавщица, которая у него работала, утверждает, что дела в последнее время шли очень хорошо, Городецкий даже подумывал о том, чтобы нанять второго продавца и увеличить время работы магазина. Так вот, именно эта продавщица его и нашла. Явилась утром на работу, отперла магазин своим ключом, а он лежит посреди торгового зала в луже крови, и все внутренности наружу...
– И на этом, – продолжил генерал, – как я понимаю, следствие действительно зашло в тупик. Ну а что убийца? Или его не искали? В конце концов, это очень удобно – просто идти по цепочке трупов, надеясь, что убийца найдет энклапион и на радостях сделает себе харакири...
– Искали. Еще как искали! – Сиверов ухмыльнулся, вспомнив, как искали убийцу. – Так скажем, по "прибалтийскому следу". В тот самый вечер, когда был убит Мигуля, соседи видели человека лет тридцати пяти, длинноволосого блондина, в черной мотоциклетной куртке, в ботинках с металлическими носами и с зачехленной гитарой в руках. Он подошел прямо к скамейке в глубине двора, на которой эти соседи мирно выпивали, и с сильным прибалтийским акцентом спросил, в какой квартире живет Аристарх Мигуля. Ему, конечно, показали. Как он ушел, никто не видел, и шума из квартиры соседи не слышали. Полагаю, перед смертью Мигуля успел ответить этому сыну балтийских дюн на пару вопросов – в частности, кому передал энклапион. Потом на его вопросы отвечал Шлыков, потом – Городецкий... Хотя последний, может быть, и не отвечал, а просто отдал цацку...
– Это все? – спросил Федор Филиппович.
– Не совсем. Появление на горизонте длинноволосого гитариста из Прибалтики заставило местных ментов сделать охотничью стойку. Тут фокус в том, что в городе как раз в это время намечался концерт рижской рок-группы – ехали в Екатеринбург и решили, видимо, срубить по дороге немного деньжат. Ну, разумеется, связать одно с другим не составило труда...
Глеб опять не смог сдержать улыбку, вспомнив, как, решив нанести очередной визит майору Стрешневу, столкнулся на крыльце райотдела с группой молодых людей весьма колоритной наружности – длинноволосых, косматых, с головы до ног в металлических цепях и дорогущей импортной коже, которая, хоть и была цела и явно недавно куплена в специализированном бутике, каким-то непостижимым образом придавала своим владельцам вид настоящих оборванцев, обитателей подвалов и помоек. Все четверо пребывали в состоянии какого-то угрюмого возбуждения, громко и очень раздраженно переговаривались между собой на непонятном Глебу языке. Шедший последним остановился на пороге и, обернувшись, сказал в открытую дверь что-то резкое, решительно непонятное, но явно ругательное. После чего с заметным удовольствием грохнул дверью, и шумная компания удалилась, на ходу размахивая руками и продолжая что-то громко обсуждать – видимо, свои злоключения.
Сиверов понял так, что это как раз и была пресловутая рижская рок-группа. Майор Стрешнев, такой же встрепанный и злой, как только что повстречавшиеся Глебу музыканты, подтвердил догадку и поведал, что бараны из патрульно-постовой повинтили гостей города прямо на вокзале и посадили под замок. У них, видите ли, была ориентировка на длинноволосого блондина в кожаной куртке и с гитарой! А поскольку трое из четырех музыкантов являлись именно блондинами, притом длинноволосыми (четвертый, ударник, щеголял обритым наголо черепом, так что было не разобрать, блондин он, брюнет или шатен и не обрился ли он нарочно, для маскировки), сержанты из ППС загребли всех четверых, резонно рассудив, что господа офицеры из угро утречком разберутся, кто именно им нужен. Тот факт, что латыши приехали только что, буквально у них на глазах, и, следовательно, физически не могли участвовать в убийствах двух-, трех– и даже четырехдневной давности, их нисколько не смутил: начальство разберется!
Оно, конечно, разобралось, но международные отношения были подпорчены, не говоря уж о настроении музыкантов, которые после концерта, который все-таки с грехом пополам дали (не возвращать же деньги!), перепились как свиньи и учинили драку в гостиничном ресторане, расколотив недавно установленную витрину из двойного закаленного стекла, а также накрошив уйму мебели и зеркал. В результате ночевали они в той же кутузке, из которой их только этим утром выпустили, а большая часть вырученных от концерта денег ушла на покрытие нанесенного ресторану ущерба. Так что можно себе представить, как они теперь отзываются о России вообще и о древнем русском городе Пскове в частности...
Поведав Федору Филипповичу этот несмешной анекдот, Глеб закурил и налил себе еще одну чашечку кофе. За окном синело безоблачное небо, со двора доносились крики ребятишек и звонки велосипедов. Задувавший в открытую форточку ветерок пах Москвой – пылью, асфальтом, выхлопными газами, зеленью лип, горячим и влажным дыханием вентиляции метрополитена и еще чем-то, неуловимым, специфическим, сугубо московским, чего нет ни в одном другом городе мира.
– Да, "прибалтийский след" действительно очень четкий, – сказал генерал Потапчук. – Это наводит на мысль, что он фальшивый. Убийца прочел афишу и решил прикинуться одним из музыкантов группы – ну, вроде как Остап Бендер со товарищи прикидывались участниками автопробега. Так, может, он такой же латыш, как и музыкант? Прибалтийский акцент ничего не стоит подделать. – В подтверждение своих слов последнюю фразу Федор Филиппович произнес с акцентом, действительно очень похожим на настоящий. – Вот избавиться от акцента сложно, это да... И потом, латыш, эстонец, литовец – это все с некоторых пор иностранцы, которым для въезда на территорию России требуется виза. Преступник должен был оставить следы на таможне, в пункте пограничного контроля – словом, везде, где появлялся. Ты нашел этот след? Нет, конечно, иначе бы не сидел тут с таким видом, словно заслужил право на бесплатную путевку в Париж.
– Не нашел, – согласился Глеб. – Но уж кто-кто, а мы-то с вами знаем, что существует множество способов проникнуть на территорию России, сделать дело и незаметно смыться. Просто надо иметь деньги, хорошую техническую поддержку и, разумеется, кое-какие навыки. Так что Прибалтику я бы пока не сбрасывал со счетов.
– Ладно, – проворчал Федор Филиппович, явно оставшийся при своем мнении, – что там у тебя еще? Ты установил, кто такая эта Шерон Стоун, она же Антонина Корсак – словом, та дама, с появлением которой обнаружилась пропажа энклапиона?
Сиверов снова усмехнулся, на этот раз довольно печально. Сунув руку во внутренний карман, он извлек оттуда какую-то сложенную в несколько раз бумагу и принялся неторопливо ее разворачивать.
– Фоторобот, – ответил он на вопросительный взгляд генерала и, разгладив лист на колене, протянул его через стол Федору Филипповичу. – Увы, кроме глубокого следа в памяти аспиранта Быкова, никаких других следов эта дамочка в Пскове не оставила. Да и то... – Он опять криво усмехнулся. – Да вы сами посмотрите.
– Похожа, – сказал Потапчук, всмотревшись в фоторобот.
– Не просто похожа, – возразил Глеб. – Это она и есть – Шерон Стоун собственной персоной.
– Да, пожалуй, – согласился Федор Филиппович. – Ну очень похожа!
Сиверов отметил про себя, что фальшивая журналистка, проявлявшая нездоровый интерес к исчезнувшему энклапиону, всерьез заинтересовала генерала. Еще несколько дней назад, во время телефонного разговора, он спрашивал, кто такая Шерон Стоун, а теперь узнал лицо знаменитой голливудской звезды, едва взглянув на фоторобот. Значит, не поленился раздобыть и внимательно изучить ее фотографии. Часа два небось пялился, старый безобразник...
– Поразительное сходство, – сказал Потапчук. – Что это значит? Двойник? Грим? Пластическая операция?
– Думаю, тут все гораздо проще, – ответил Глеб. – Осмоловский до сих пор в критическом состоянии после перенесенного инфаркта, и фоторобот составляли со слов Быкова. Эта красотка беседовала не с ним, а с профессором, и большую часть времени Гена наблюдал ее со спины, в лучшем случае сбоку. И у меня сложилось совершенно определенное впечатление, что интересовало его вовсе не лицо гостьи, а в основном ноги и все прочее. Юбка, говорит, у нее была короткая и ножки – выше всяких похвал. А потом, когда настало время ее описать, обнаружилось, что наш аспирант попал под власть данного им же определения – Шерон, дескать, Стоун... Короче, типичный случай замещения истинных воспоминаний ложными.
– И давно ты получил диплом психотерапевта? – саркастически поинтересовался генерал.
– Я вот сейчас подумал, – оставив шпильку без внимания, произнес Сиверов, – что эта дамочка – большая мастерица водить людей за нос. По-моему, этот фокус с фотороботом она подстроила нарочно. Предполагала, что после исчезновения энклапиона ее станут искать, и позаботилась об изменении внешности. Видимо, какое-то сходство имело место изначально, и ей оставалось только усилить его с помощью умело наложенного макияжа. А потом умылась, перекрасила волосы, изменила прическу, очки эти дурацкие сняла, и готово – совсем другой человек!
– Возможно, – рассеянно и очень недовольно проворчал Федор Филиппович. – В этом проклятом деле все возможно. Возможно, она была заодно с этим Потрошителем в мотоциклетной куртке, возможно – нет, и тогда в деле возникает еще одна группа охотников за энклапионом... Возможно даже, что все это придумал и организовал твой Быков – почему бы и нет? Уж ему-то взять энклапион ничего не стоило, ключ от комнаты начальника у него наверняка был. А может, эта ваша Шерон Стоун – действительно самая обыкновенная журналистка. Только не из журнала "Вокруг света", а из какой-нибудь бульварной газетенки, издающейся в соседнем райцентре. Вздумала сделать себе имя на свеженькой сенсации местного розлива и припорхнула. Узнала от кого-то из местных коллег – от того же Дубова, например, – как начальник экспедиции относится к ихнему брату, и быстренько состряпала себе удостоверение на имя Антонины Корсак. В наше время это не проблема, да и вряд ли твои археологи его так уж внимательно изучали...
– Хм, – озадаченно произнес Сиверов, которому такая мысль в голову не приходила. – Да нет, – сразу же нашелся он, – это вряд ли. Провинциальный репортер районного масштаба просто не может обладать такими познаниями в истории и археологии. А она, по словам Быкова, с ходу, прямо по фотографии, датировала найденный в захоронении меч.
– По-твоему, в провинции работают одни недоучки? Откуда ты знаешь, может, у нее истфак за плечами? И вообще, в наше время напечатали столько всяких энциклопедий, что подковаться по любому вопросу не составляет никакого труда. Подумаешь, меч она датировала! Нет, напрасно ты исключаешь эту версию. Надо бы позвонить в Псков, подкинуть им идею... Кстати, ты с Дубовым говорил?
Сиверов поморщился.
– Нет! – воскликнул он. – Дубов пропал, как в воду канул. Возможно, искать его следует среди неопознанных, но я подозреваю, что его что-то напугало, и он просто бежал. Главный редактор "Экспресса" говорит, что он уволился, а соседи видели, как журналист выходил из подъезда с чемоданом и сумкой через плечо...
Федор Филиппович удовлетворенно покивал.
– Так я и думал, – сказал он.
– Правда? – рассеянно произнес Глеб, закуривая новую сигарету.
– Ты много куришь, – вместо ожидаемого продолжения заявил вдруг генерал. – У тебя же правило: не курить на задании!
– А разве я на задании? – удивился Слепой. – Ведь вы же сами сказали, что я облажался и, как это... прошляпил энклапион.
– А ты и рад, – проворчал Потапчук. – Что ж, чтобы ты не так сильно радовался, скажем так: почти прошляпил. Задачка усложнилась, но еще не все потеряно. И я сильно подозреваю, что концы надо искать не в какой-то там Прибалтике и даже не в Пскове, а прямо тут, в Москве.
– Любопытно, – осторожно произнес Сиверов.
Федор Филиппович поднял с пола портфель, расстегнул, порылся внутри и положил на стол стопку газет.
– Ознакомься, – предложил он, – станет еще любопытнее. Я отметил заметки и статьи, на которые следует обратить внимание.
Бросив на генерала заинтригованный взгляд, Глеб опустил глаза и сразу же увидел подчеркнутый красным маркером заголовок: "СВЯТОЙ ГРААЛЬ: МИФ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ?". Сиверов присвистнул, еще раз остро, с прищуром, глянул на Федора Филипповича и начал быстро, но внимательно, ничего не пропуская, читать.
* * *
"Так что же это все-таки – миф или реальность? Существовала ли на самом деле легендарная чаша, из которой, по преданию, пил Иисус? Ответа на эти и многие другие вопросы пока не дал никто, но это вовсе не означает, что этих ответов нет. По мнению некоторых экспертов, завесу тайны, окружающей все, что связано с чашей Святого Грааля, могла бы приподнять недавняя находка, сделанная московскими археологами на территории Псковского кремля, где было обнаружено захоронение, датированное первой четвертью четырнадцатого века и принадлежащее, как было точно установлено, рыцарю ордена храма – тамплиеру. Извлеченный из захоронения золотой энклапион, сам по себе представляющий огромную культурную и научную ценность, содержал в себе некую зашифрованную надпись, которая, как считают видные специалисты, могла иметь прямое отношение к тайне местонахождения пресловутой чаши. Общеизвестно, что именно в связи с этой реликвией традиционно упоминается основанный в 1119 году в Иерусалиме орден тамплиеров. Существует мнение, что еще во время первого крестового похода тамплиеры завладели чашей и вывезли ее из Святой земли, после чего след реликвии, казалось, безнадежно затерялся. Так не этот ли след посчастливилось обнаружить археологам в Пскове?"Алексей Дубов раздавил в пепельнице окурок, с силой выдул струю дыма прямо в мерцающий голубоватым светом экран ноутбука и перечитал абзац. Кажется, получилось неплохо – солидно, авторитетно и даже со ссылками на экспертов.
Дубов задумчиво почесал мизинцем шершавую от подросшей за день щетины щеку. Большой и безымянный пальцы в это время пощипывали мочку уха, а между указательным и средним дымилась сигарета. Осознав это Дубов изумился: сигарета? Опять? Черт, да откуда она взялась? Сама, что ли, в руку заползла?
Некоторое время он сидел неподвижно, а потом клавиши снова мягко застрекотали под его ловкими пальцами и по серовато-голубому экрану, вытягиваясь прямо на глазах, поползли черные строчки.
"К сожалению – если только чувства, испытываемые нами при виде катастрофической ситуации, можно описать словом "сожаление", – бесценная реликвия была кем-то похищена, и расследование, проводимое правоохранительными органами, до сих пор не дало видимых результатов. Обстоятельства, при которых была совершена дерзкая кража, наводят на размышления. Тот факт что вместе с энклапионом бесследно исчезли все его фотографии, а также сделанное археологами описание находки вызывает вопрос: что же все-таки искал похититель? Был ли ему нужен сам энклапион – старинное золотое изделие, имеющее внушительную рыночную стоимость – или его интересовал выгравированный на внутренней поверхности энклапиона текст? Ведь вместе с похищенным энклапионом хранились и другие золотые изделия – перстни, браслеты и даже рыцарская цепь с медальоном магистра! Однако их вор не тронул, занявшись вместо этого поисками фотографий и описания. Так что же в таком случае являлось истинной целью преступника? Ответ очевиден: шифрованная надпись!
Поэтому не исключено, – продолжал писать Дубов яростно затягиваясь дымом, роняя на клавиши пепел и даже не замечая этого в приливе бешеного вдохновения, – что прямо сейчас кто-то бьется над разгадкой средневекового шифра; возможно, эта работа уже близка к завершению, и тайна чаши Святого Грааля вот-вот будет раскрыта. Кем? Увы, похититель энклапиона вряд ли ищет популярности, и ответ на этот вопрос мы сможем узнать лишь в том случае, если преступник будет задержан правоохранительными органами. А надежды на такой исход, к сожалению, мало..."
Журналист прервался, чтобы погасить очередной окурок. Под абажуром настольной лампы слоями плавал табачный дым; Дубова поташнивало от количества выкуренных за работой сигарет, затекшую от долгого сидения спину ломило, глаза жгло, как будто в каждый засыпали по пригоршне песка, однако он был доволен собой: статья, ей-богу, выходила неплохая. Слишком напористая и категоричная, прежний шеф Дубова таких не любил, но новый работодатель требовал от материалов именно этих качеств. Хотя, если честно, черт его знает, этого работодателя, чего он требует... Денежки капают, претензий не поступает – значит, по идее, все в порядке, заказчик доволен...
Сцепив пальцы в замок, Дубов потянулся и похрустел суставами. Пожалуй, на сегодня хватит. Можно было бы, конечно, добить эту статью, чтобы прямо с утра приняться за новую, но к чему спешить? Спешка, как говаривал все тот же бывший шеф Дубова, нужна при ловле блох и при сильном поносе. А написание материала для солидного столичного издания требует, как ни крути, хоть какой-то обстоятельности. И вообще, живя в Москве, надо получать от этого какое-никакое удовольствие, иначе зачем тогда вообще было покидать Псков?
Леха Дубов обитал в столице вторую неделю и до сих пор не мог привыкнуть к своему новому статусу. Правда, работенка у него сейчас была хоть и хорошо оплачиваемая, но разовая: добившись своей неведомой цели, какой бы она ни была, таинственный наниматель, которого Дубов, к слову, ни разу в глаза не видел, тихо исчезнет с горизонта. Журналист понятия не имел, на кого работает: связь с заказчиком он поддерживал по электронной почте – таким же манером получил предложение заняться своей теперешней работой. Работа была непыльная, и это еще мягко сказано: по правде говоря, Дубов о такой и мечтать не смел. Ни забот, ни хлопот, ни начальства – знай себе пиши, поспевай к сроку и получай за это денежки. А что рано или поздно такая лафа кончится – ну, что же, подвернется что-нибудь еще. Кто ищет, тот всегда найдет!
В заказе обычно оговаривалось количество строк и день, к которому статья должна быть завершена. Изредка эти анонимные послания сопровождались краткими инструкциями: что подчеркнуть, особо выделить, на что нажать, какие эмоции постараться вызвать, а о чем вообще лучше не упоминать. Порой заказчик подкидывал идеи или свежую информацию. Бог знает откуда он эту информацию брал – может, сам сочинял, как, бывало, не раз поступал сам Дубов, от первого до последнего слова выдумывая заметки для раздела происшествий.
Готовые статьи журналист отправлял заказчику и получал уведомления об очередной сумме, перечисленной на его банковский счет. Да-да, пришлось обзавестись, а что делать?
Пластиковым кредитным карточкам Дубов не доверял, наслушавшись про хакеров, и потому, получив очередное уведомление, сразу бросал работу, бежал к ближайшему банкомату и снимал все до копейки, оставляя на счете ровно столько, чтоб его не аннулировали. Деньги он, не будь дурак, складывал в банковскую депозитную ячейку, оставляя себе кое-что на карманные расходы, а на обратном пути покупал в киоске целый ворох газет и в какой-нибудь из них (а бывало, что и не в одной) непременно обнаруживал свое последнее творение, подписанное всякий раз новым псевдонимом. Работал Дубов много и плодотворно, статьи выходили одна за другой, а из-за того, что подписаны они были разными именами, создавалось впечатление, что тему украденного в Пскове энклапиона старательно обсасывает целая толпа репортеров. Так оно, по всей видимости, и было задумано; Дубов старался не задаваться вопросом, зачем это нужно заказчику и, главное, во что это ему обходится.
Нет, в самом деле! Леха был не настолько глуп, чтобы не понимать: то, чем он сейчас занимается, есть обыкновенное раздувание слона не из мухи даже, а из бактерии, из инфузории-туфельки какой-нибудь или палочки Коха. Ни одна солидная газета (а печатался он теперь по преимуществу именно в солидных, уважаемых изданиях с большими тиражами) не станет публиковать такой материал, да еще и неизвестно кем написанный, если главный редактор не будет в такой публикации заинтересован – материально, естественно, а то как же еще? Сколько стоит материальная заинтересованность главного редактора столичной газеты, Дубов представлял смутно, но догадывался, что сумма эта наверняка превышает суммы его гонораров. Неизвестно только, во сколько раз...
Вот тут-то сам собой возникал этот самый неудобный вопрос: зачем? Зачем кому-то понадобилось швырять на ветер такие деньги? Что это – причуда богатого человека, олигарха, который малость тронулся умом на почве Святого Грааля, храмовников и прочей ерунды в духе модных романов Дэна Брауна и теперь тщится привлечь внимание широкой общественности к предмету своего помешательства? Или тут кроется какой-то иной, сугубо меркантильный интерес? Вот это скорее всего; богатые люди, особенно у нас в России, где им просто не от кого было получить свои богатства по наследству, потому и богаты, что умеют считать деньги и ничего не делают без выгоды для себя. А какая тут может быть выгода для таинственного заказчика? Может, концессия для сбора средств на поиски Святого Грааля? Ну-ну. Если подумать еще, может, удастся сочинить что-нибудь посмешнее...
Увы, сколько Дубов ни бился над этим вопросом, ответ у него всегда получался один и тот же. Единственная реальная выгода, которую его работодатель мог извлечь из поднятой им же газетной шумихи, заключалась в возбуждении интереса к энклапиону с целью подороже его продать. А раз так, не приходилось долго гадать, у кого сейчас находится краденый раритет. У заказчика и находится...
Как обычно, добравшись в своих рассуждениях до этого места, Алексей Дубов приказал себе закрыть эту тему. "К черту, – уже далеко не впервые подумал он, рассеянно барабаня кончиками пальцев по корпусу ноутбука. – Мне что, больше всех надо? Мое дело маленькое – пиши и помалкивай в тряпочку, пока деньги платят. Конечно, заманчиво было бы как-то вычислить этого типа, узнать, кто он и что, сдать его ментам и накатать об этом репортаж на целый разворот. Вот это был бы материал! Такой материал любая газета с руками оторвет. А отсюда и имя, и деньги, и полезные знакомства, и работа в солидном издании, и вообще все, что хочешь. Как говорится, все включено. Жаль только, что пуля в затылок и безымянная могила в придорожной канаве в этом списке тоже значатся, а то можно было бы попробовать..."
Журналист решительно выключил компьютер и погасил настольную лампу. Добравшись в темноте до выключателя и едва не опрокинув при этом стул, Дубов включил верхний свет. Ноги у него совсем затекли и были как ватные, перед глазами плыли круги, и он вспомнил, что, кажется, сегодня еще ни разу не ел. Ну да, так и есть: вечер на дворе, ужинать пора, а он еще не завтракал! Только дымил, как паровоз, полторы пачки высмолил, и все натощак...