Страница:
Один крупный торговец антиквариатом, выражаясь полунамеками, сообщил ему, что в Пскове появился человек, готовый недорого уступить золотой энклапион двенадцатого века. (Старый хрен при этом смотрел так, что было ясно: он ждет, когда Телешев спросит, что такое энклапион. Ничего подобного он, понятно, не дождался: Александр Иванович уже был почти готов заткнуть этого умника за пояс в научном диспуте любой сложности.) О том, что энклапион краденый, антиквар, естественно, не упомянул, но Александр Иванович читал газеты, смотрел иногда новости по телевизору и любил порой, чего греха таить, побродить по Интернету. Поэтому он сразу понял, о каком энклапионе идет речь; понял он и то, почему бесценная информация о возможности приобретения действительно уникального предмета антиквариата (подумать только, двенадцатый век!) была слита не кому-то из признанных, авторитетных коллекционеров, а человеку, которого эти самодовольные олухи старательно держали на некотором расстоянии.
Все было ясно. Он, по всей видимости, был последним, кому об этом сообщили. До него эта информация обежала всех, кого она могла заинтересовать, и никто не рискнул выложить приличные деньги за вещь, которую ищут все до единого псковские менты, а скоро, наверное, начнут искать и московские. А он – бизнесмен, капиталист, эксплуататор, выскочка, почти наверняка вчерашний бандит – вот он и есть тот самый, кому заниматься скупкой краденого сам бог велел.
То обстоятельство, что Александр Иванович Телешев был вполне приличным и где-то даже порядочным человеком, вовсе не означает, что за спиной под пиджаком он носил хоть что-то похожее на крылышки. Ничуть не бывало! Говорят, в бизнесе друзей нет; кого там еще не водится, так это ангелов. По пути к своему нынешнему положению Телешев прошел огонь, воду и медные трубы и был готов повторить этот путь в любой момент – не потому, что его так уж тянуло на подвиги или, боже упаси, на самопожертвование (ради денег, что ли?.. еще чего!), а просто потому, что такая готовность необходима российскому бизнесмену для того, чтобы выжить. Это во-первых.
А во-вторых, нельзя сказать, чтобы пренебрежительное отношение к нему господ коллекционеров Александра Ивановича не взбесило. Взбесило, да еще как! Правда, демонстрировать свое бешенство собеседнику он не стал, решив, что еще успеет свести счеты и с ним, и со всеми остальными. Просто осведомился небрежно, как выйти на этого псковского барыгу, обещал подумать и ушел. И даже дверью не хлопнул, что характерно.
Предложение, по правде говоря, было заманчивое, особенно для него – не просто коллекционера, а бизнесмена, человека предприимчивого и рискового. Ну краденый... Пол-России, пол-Москвы, черт ее подери, разъезжает на угнанных в Европе тачках и треплется по краденым мобильным телефонам. И что у них от этого – голова болит? живот пучит? Да ничего подобного! А попадутся – ответ один: ничего не знаю, я – добросовестный покупатель, закон, ребята, на моей стороне. Хотя, конечно, энклапион двенадцатого века – это вам не мобильник и даже не годовалый "мерин". С того момента, как археологи его нашли, он – собственность государства. А государство за свою собственность любому глотку перегрызет, особенно частнику. Как минимум, отнимут цацку.
"Ну и черт с ней, – подумал он тогда. – Ну, и отнимут. Невелика потеря, если разобраться. А может, и обойдется. Где наша не пропадала? Зато потом, когда пыль как-нибудь уляжется, все эти умники, эти так называемые коллекционеры, локти себе будут от зависти кусать: ах, как же это мы такой случай упустили?! Ведь уникальная же вещь, и почти даром!"
Что до всего этого бреда по поводу чаши Святого Грааля, то в него Александр Иванович, естественно, не поверил ни на минуту. Однако, сам будучи записным шутником и мастером розыгрыша, не мог не отдать должное чьей-то удачной выдумке. Он не был знаком с аспирантом Геной Быковым, но мгновенно угадал в человеке, подкинувшем (явно экспромтом, что наиболее ценно) дураку корреспонденту эту идею, родственную душу. Идея сама по себе была хороша, а уж исполнение оказалось таково, что над той нашумевшей статьей Дубова Телешев хохотал буквально до слез.
И вот теперь тот самый энклапион продается. Продается за бесценок, потому что краденый, и все об этом знают. Знают и в нерешительности грызут ногти: и хочется, и колется, и мама не велит. В смысле, не мама, конечно, а милиция, но это уже не существенно. А существенно то, что такая ситуация долго не продержится: либо у кого-то из конкурентов жадность возьмет верх над осторожностью, либо цацка каким-то манером через перекупщиков уйдет за границу, либо, если продать ее окажется трудно, местный барыга окончательно струсит и пустит ее в переплавку, а потом впарит металл какому-нибудь стоматологу или ювелиру.
Александр Иванович позвонил в Псков, а потом сел в машину и смотался туда сам. Пара пустяков, за день обернулся.
И именно в Пскове, уже садясь за руль, чтобы ехать домой, он опять подумал, что та шутка насчет Святого Грааля была, ей-богу, хороша. Она заслуживала развития и продолжения.
Денег у него было не так чтобы очень уж много – прямо скажем, не олигарх, – но их с избытком хватало на любой каприз. Такой, например, как квартира в центре Праги, в двух шагах от Карлова моста, куда он не заглядывал, дай бог памяти, уже года четыре. В Праге ему было скучно – не хватало бурления бестолковой, странной, суетной, а зачастую и небезопасной московской жизни. А его моторная морская яхта уже который год стояла на приколе в сочинском яхт-клубе – он давно собирался ее продать, но как-то все время забывал. И вот теперь, купив энклапион, он решил приобрести заодно и журналиста, который придал бы его покупке настоящий блеск – такой, чтоб все кругом ломали голову, пытаясь понять, что тут правда, а что ложь, а сам Телешев, слушая эти пересуды, чтобы внутренне покатывался со смеху. Мистифицировать всю Москву, не говоря уж о провинции, – чем не развлечение?! Ведь даже среди этих так называемых серьезных коллекционеров обязательно найдется пара-тройка человек, которые поверят в эту чушь – не сразу, конечно, не после первой публикации, но поверят непременно. Потому что человек слаб и склонен верить всему, что ему говорят, а особенно – о чем пишут в газетах. Он может бравировать своим скептицизмом, орать на всех углах, что не верит никому и ничему, но, если упорно, изо в дня день, капать ему на мозги, против собственной воли поверит. Пускай не каждый, но восемь из десяти поверят. Пусть даже пять из десяти или хотя бы двое из сотни. Народу-то в Москве сколько, а? Так, между прочим, во все времена работала и продолжает работать по сей день любая пропаганда, будь то реклама нижнего белья, уроки закона божьего в начальной школе, бредовые речи коммунистов или поиски якобы зарытого в песках Ирака ядерного оружия. Внушить людям можно любую ересь, надо только заниматься этим регулярно и с умным видом...
Купить этого дурака Дубова оказалось едва ли не легче, чем энклапион. Телешев без проблем разузнал его электронный адрес, связался с журналистом по Интернету и сделал предложение, которое Дубов принял и сразу же приступил к работе. Он вкалывал, как целая бригада журналистов. Кадр оказался ценный – работал за десятерых, получал, как один садовник-молдаванин у не шибко зажиточного хозяина, и, судя по всему, был очень всем этим доволен. Редакторы, сволочи, обходились Телешеву куда дороже, но с этим, увы, приходилось мириться. За размещение материалов, носящих рекламный характер, эти чертовы рвачи всегда дерут втридорога.
Да, реклама... Александр Иванович и сам сообразил, что затеял именно рекламную кампанию, далеко не сразу – примерно после того, как прочел две или три написанных Дубовым по его заказу статьи. "А парень-то прирожденный рекламщик, – помнится, подумал он тогда. – Напор, богатая фантазия... Такой действительно может продать змеям ботинки!"
Вот тут-то его и царапнула эта мыслишка: а не продать ли энклапион в самом деле от греха подальше? С такой рекламой бабки можно взять очень приличные, да и от краденой цацки лучше все-таки избавиться... Ну что она, в самом-то деле, лежит в бельевом шкафу, замотанная в старые носки? Тоже мне, экспонат, жемчужина коллекции. Шутка уже затянулась и перестала быть смешной. Милиция тоже в школу ходила, а следовательно, читать с грехом пополам умеет. Еще немного и менты начнут всерьез шерстить московских коллекционеров. И кто-нибудь из этих ископаемых непременно ткнет пальцем в Телешева: да вот, Александр Иваныча спросите, он же этот ваш энклапион, по-моему, и купил. Собирался, во всяком случае. Тот самый сморчок и стукнет, который его на эту цацку навел...
Решение избавиться от энклапиона уже созрело. Теперь его оставалось только реализовать таким же сознательным, волевым актом, каким было когда-то утверждено решение стать коллекционером, а еще раньше – заняться бизнесом, чтобы кучей свалить к ногам жены все, что ей требовалось, – на, подавись, любимая. Хлебая прямо из пятилитровой кастрюли разогретый борщ, Телешев пытался мысленно решить другую проблему: как ему оповестить потенциальных покупателей о том, что энклапион у него, не оказавшись при этом в поле зрения милиции, а то и, чего доброго, родимой ФСБ?
Мимоходом он подумал, что Дубову пора давать отставку. Парень, конечно, огорчится, но это уже его личные проблемы. На работу пусть устроится, в конце-то концов. Творец. Любимец муз и Аполлона.
Уже ампутировав жареной курице левую ногу, он вспомнил, что не проверил автоответчик. Позвонить ему могли многие, и притом по важным делам, не имеющим никакого отношения к чаше Святого Грааля, в том числе и дочура, которая обладала наследственной способностью тратить деньги едва ли не быстрее, чем он их зарабатывал. Как был, с обкусанной куриной конечностью в руке, жуя и утираясь салфеткой, Телешев прошел, шаркая домашними шлепанцами, в прихожую и ткнул мизинцем (потому что остальные пальцы были густо перемазаны жиром) в клавишу автоответчика. Повернулся к ожившему аппарату спиной и отправился обратно на кухню, слыша, как его собственный голос предлагает говорить после сигнала и иметь при этом в виду, что все сказанное может быть использовано против него. Потом раздался гудок, и Телешев замер на пороге кухни, с растущим изумлением слушая то, что говорил ему записанный на пленку отменно вежливый мужской голос с прибалтийским акцентом.
Хозяин угощал гостя чаем и попутно ремонтировал лежавшую у него на коленях тяжелую кольчугу. Пальцы его были черны от металлической пыли и машинного масла, и этими пальцами он попеременно брал то плоскогубцы, то молоток, то свою кружку с чаем – большую, медную и тоже, как показалось Глебу, по возрасту годившуюся им обоим как минимум в прабабушки.
Каманин, как очень быстро выяснилось, был не дурак поговорить.
– Коллективное помешательство, да? – рассуждал он, ловко сцепляя друг с другом мелкие металлические кольца. – Что ж, допустим, я с вами соглашусь. Признаки массового психического расстройства, налицо, клубы нашего профиля действительно растут как грибы. Я уж не говорю про этих чудаков – толкиенистов, которые с уморительно серьезным видом изучают повадки гоблинов и этих, как их... варгов и спорят о размахе драконьих крыльев. Или вот еще одно из последних веяний – рыцари-джедаи. "Звездные войны" смотрели? Ну вот... Берут пластмассовые гимнастические палки – красные и зеленые, конечно, в цвет этих их "световых мечей", – нарядятся в какие-то кимоно и давай отрабатывать приемы рукопашного боя какого-то там тысячелетия космической эры...
Каманин отхлебнул из кружки, крякнул и пошевелил бородой от удовольствия. Глеб подумал, что первое впечатление часто оказывается обманчивым: на самом деле эта вызывающе выпяченная средневековая борода в сочетании с закрученными кверху усами придавала широкой физиономии Андрея вовсе не свирепый, воинственный, а, наоборот, добродушно-рассеянный вид.
– Но ведь это все, согласитесь, только симптомы, – продолжал хозяин, возвращая кружку на стол и вновь берясь за плоскогубцы. – Болезнь-то в другом! Тесно людям в рамках существующей реальности, томно, скучно, хочется чего-то другого, яркого... А что вы – я говорю "вы" в самом широком смысле слова, разумеется, – так вот, что вы можете им предложить? Телевизор, Интернет, кинотеатр какой-нибудь, бар, ночной клуб, танцы-обниманцы... А подавляющее большинство и того не имеет. Просто вкалывают до седьмого пота, а потом пьют до поросячьего визга, вот и вся их жизнь. А людям хочется жить полно и ярко. Отсюда – мы.
– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – негромко вставил Сиверов. – Или в данном случае не лакало...
– В том числе и это. – Каманин энергично кивнул. – У нас в клубе сухой закон. А многие – самые идейные, так сказать, – даже и не курят. Вот я, например, бросил. Согласитесь, тамплиер в полном вооружении и с сигаретой – анахронизм, не только нелепый, но даже и неприличный. Официально мы зовемся не рыцарским клубом и, уж конечно, не орденом, как по неведению написал этот ваш коллега, а клубом исторической реконструкции. Чувствуете разницу? Реконструкция предполагает глубокое знание предмета, это вам не световые мечи из гимнастических палок и не драконьи черепа на шлемах...
– Я все-таки не понимаю, что вам всем так дались эти тамплиеры, – сказал Глеб.
– А это как раз очень просто. – Последовал очередной глоток из кружки. – Ведь какова главная причина возникновения таких клубов? Дать волю фантазии, удовлетворить потребность в романтике, которую современная реальность удовлетворить, согласитесь, в подавляющем большинстве случаев не способна. Создать, своими руками построить островок иллюзорного мира, сделать его реальным – таким, чтобы его можно было в любой момент коснуться, уйти в него, просто открыв дверь, не прибегая к алкоголю и наркотикам... Правильно? А теперь ответьте, какой рыцарский орден больше других окружен ореолом романтики и тайны, даже мистики? Уж конечно, не тевтонцы и не меченосцы, с которыми они в конце концов объединились для совместных набегов...
– "...Цветущая страна была превращена в пустыню, на месте деревень и возделанных полей появились леса и топи, жители были частью перебиты, частью уведены, частью вынуждены выселиться в Литву", – замогильным голосом процитировал Глеб, который заранее подготовился к этому разговору.
– Ого, – Каманин на время оторвался от своего рукоделья. – В наши дни редко встретишь человека, да еще журналиста, который так бойко цитирует Карла Маркса.
– Ну, учился-то я не в наши дни, – скромно потупился Сиверов.
– И не на журфаке, – в тон ему добавил Андрей.
Глеб сдвинул темные очки на кончик носа и посмотрел на хозяина поверх оправы.
– Однако, – сказал он.
– Отказ от вредных привычек способствует сохранению и даже обострению умственных способностей, – сообщил очень довольный собой Каманин. – Не спорю, конспектировать весь этот бред тогда заставляли всех поголовно, но заставить выучить его наизусть можно было только курсанта военного вуза.
– Военно-политического, – вздохнув, "признался" Глеб. – Львов, восемьдесят седьмой год...
– Не повезло, – посочувствовал хозяин. – Получить профессию непосредственно перед тем, как она перестала существовать, – это, наверное, невесело.
– Как серпом по... гм, – согласился Глеб.
Уточнять, каким образом сам Каманин с ходу определил, что приведенная цитата принадлежала именно Карлу Марксу, он не стал. Сам-то он в ответ на вопрос хозяина бесстыднейшим образом солгал, а долг, как известно, платежом красен. Да и какая, в конце концов, разница, откуда этот новоявленный храмовник так хорошо знает Маркса? Может, он активный член КПРФ, выгодно отличающийся от своих товарищей по партии умением читать и даже понимать предложения, в которых больше пяти слов. А может быть, Маркс просто его любимый писатель... Писатель-фантаст. Он же козел-провокатор. Были, говорят, в старину на бойнях такие козлы, которых содержали там с единственной целью – встречать, возглавлять на правах старожила привозимый на убой скот и завлекать его в убойный цех. Вот и этот Маркс такой же. Сам-то прожил в сытости и уюте, а столь горячо обожаемому им пролетариату на доброй половине земной поверхности устроил-таки веселенькую жизнь. Вот что значит полное отсутствие или хотя бы недостаточная бдительность проклинаемой всеми цензуры...
– М-да... – протянул Каманин. – Ну, раз вы сами все знаете, зачем спрашивать, почему этот орден, а не какой-то другой? Орден храма у всех на слуху, овеян множеством легенд, да к тому же не успел тут, у нас, напакостить.
– Ну, а как у вас с сохранением орденских традиций? – поинтересовался Глеб.
Андрей криво ухмыльнулся.
– Какие, собственно, традиции вы имеете в виду? – спросил он. – Быков в камине мы не жарим – времена не те, камины обмельчали, да и быки вздорожали. Королевскую казну охранять нам не доверяют – специалистов по этой части нынче хватает без тамплиеров, и вооружены они не мечами. И вообще, вы отдаете себе отчет, что главная, как вы выразились, традиция любого духовно-рыцарского ордена, цель его существования – насаждение огнем и мечом святой католической веры, а также организация походов в Палестину с целью изгнания иноверцев из окрестностей Гроба Господня? И как, по-вашему, мы должны эту традицию хранить и соблюдать? В Палестине сейчас и без крестоносцев хватает любителей пускать кровь...
– Кстати, о крови, – аккуратно, как ему показалось, свернул разговор в интересующее его русло Глеб. – Я вижу, клинки у вас нарочно затуплены...
– Ну, достоверность исторической реконструкции тоже имеет свои границы. Уголовный кодекс еще никто не отменял. Помню, лет пять-шесть назад, когда еще и клуба-то как такового не было, мне один мастер выковал настоящий меч. Эх! Вот это был клинок! Выпустишь из руки шелковый платочек, подставишь лезвие – платочек пополам!
– Ого, – почтительно изумился Сиверов. – И где же он теперь?
– Избавился. Подарил кому-то из рижских... гм... коллег. Сами посудите, зачем он мне дома – колбасу резать? В руках подержать приятно, глаз радует, а дальше что? На дачу его отвезти, дрова рубить? Милиция и так на нас косо смотрит – все ждут, дурачье, когда мы кому-нибудь башку снесем. И потом, это ведь как про театр говорят: если, мол, в первом акте на сцене висит ружье, значит, в третьем оно непременно выстрелит. На кой ляд мне такой соблазн?
– Да, соблазн... – Глеб легонько постучал ногтем по полированному клинку "парадного" меча, и тот отозвался чуть слышным металлическим звоном. – Соблазн действительно велик. Тянет, наверное, владея уникальными приемами боя и средневековым оружием, хотя бы разочек пустить все это в ход. Стрелять по жестянкам и фехтовать на резиновых палках – совсем не то. Оружие – оно ведь как будто включает в человеке генетическую память, будит в нем охотника и воина, само вызывает агрессию, подталкивает, шепчет... Верно?
– Пожалуй, – сосредоточенно ковыряясь в кольчуге, не очень решительно согласился Каманин.
– А не было случаев, чтобы кто-нибудь этому искушению поддался? – самым невинным тоном поинтересовался Сиверов.
Андрей медленно опустил на колени свое рукоделие, отложил плоскогубцы и уставился Глебу в лицо тяжелым, неожиданно неприязненным взглядом.
– Слушай, ты, корреспондент, – сказал он, роняя слова, как булыжники. – Ты такой же корреспондент, как я – папа Иоанн Павел Второй. И Карла Маркса ты на память зубрил не в Львовском военно-политическом, а в милицейской академии. А может, в школе КГБ. К чему ты клонишь? Неужели нельзя прямо сказать, что тебе от меня надо?
Сиверов шумно выдохнул.
– В общем-то, прямо сказать, наверное, все равно придется. Затем и пришел. Тут, понимаешь, такое дело... Ты о псковском энклапионе слышал?
– Читал.
– Что думаешь по этому поводу?
Каманин пожал могучими плечами.
– Не знаю, – сказал он. – Интересно, конечно. Если могилу магистра действительно нашли и если это действительно тамплиер...
– Действительно.
– Ну, тогда налицо уникальная археологическая находка. Можно сказать, открытие. Не вторая Троя, конечно, но очень, очень интересное открытие. Для нас интересное вдвойне, поскольку вписывает новую страницу в историю ордена. А тому, кто украл энклапион... А его действительно украли?
– Действительно, – повторил Глеб.
– Так вот этому уроду надо руки оторвать и бить ими по башке, пока по самые ноздри в землю не уйдет. Рожа уголовная...
– А насчет Святого Грааля?
– Полная чушь, и притом довольно безграмотная. Чувствуется, что этот писака ознакомился с вопросом поверхностно, наспех, чуть ли не по детской энциклопедии. Или, того хуже, по романам этого американца, Дэна Брауна, и прочей писанине сходного содержания. Не могу представить, чтобы кто-то в это поверил.
– Ну, люди чему только не верят... Но сам-то автор в свои измышления, разумеется, не верит. То есть не верил.
– А теперь поверил, что ли?
– А теперь его убили. Зарубили оружием, след которого подозрительно похож на след от удара длинного, прямого, очень острого клинка.
– Меча, – тоном утверждения произнес Каманин.
– Существуют еще палаши и мачете, – напомнил Сиверов, – но мачете коротковато, а палаш слишком легок.
– Ну, это смотря какой палаш, – рассеянно возразил Андрей. – И ты, значит, пришел ко мне... Ну да, логическая цепочка вырисовывается простая: могила храмовника, кража энклапиона, вся эта муть насчет Святого Грааля, будто бы он спрятан где-то у нас, в России... Потом след удара, который, по-вашему, мог быть оставлен прямым мечом наподобие средневекового, и, наконец, клуб исторической реконструкции "Храм", члены которого именуют себя тамплиерами. Милое дело! Решили, значит, вернуть себе утраченную реликвию ордена и под это дело пошли и зарезали человека, как свинью...
– Это уже четвертый, – поправил Глеб. – А считая двоих, которые были не зарублены, а застрелены, – уже шестой. Рубят, видишь ли, только тех, кому не посчастливилось хоть какое-то время держать эту штуковину в руках, а остальных мочат без затей, из старенького парабеллума с глушителем. И удар во всех четырех случаях один и тот же – можно сказать, фирменный. Вот я и решил проконсультироваться, так сказать, со специалистом. Один патологоанатом мне так прямо и сказал: если в не видел своими глазами, черта с два поверил бы, что человеку под силу такое сотворить. Тела разрублены наискосок, во всю длину, от бедра до ключицы...
– Как разрублены?
Глеб повторил.
Каманин некоторое время сидел молча, забыв, казалось, и о своей кольчуге, и о чае. Потом небрежно смахнул с колен кольчугу (та обрушилась на пол с шелестящим металлическим дребезгом; звук этот казался мягким, мелодичным, но дощатый пол под ногами ощутимо вздрогнул), одним глотком допил чай, не глядя, сунул кружку обратно на стол и решительно произнес:
– Да нет, чепуха. Не может быть! Чушь собачья. Хотя... От бедра до ключицы, говоришь? Снизу вверх, не наоборот, это точно?
Все было ясно. Он, по всей видимости, был последним, кому об этом сообщили. До него эта информация обежала всех, кого она могла заинтересовать, и никто не рискнул выложить приличные деньги за вещь, которую ищут все до единого псковские менты, а скоро, наверное, начнут искать и московские. А он – бизнесмен, капиталист, эксплуататор, выскочка, почти наверняка вчерашний бандит – вот он и есть тот самый, кому заниматься скупкой краденого сам бог велел.
То обстоятельство, что Александр Иванович Телешев был вполне приличным и где-то даже порядочным человеком, вовсе не означает, что за спиной под пиджаком он носил хоть что-то похожее на крылышки. Ничуть не бывало! Говорят, в бизнесе друзей нет; кого там еще не водится, так это ангелов. По пути к своему нынешнему положению Телешев прошел огонь, воду и медные трубы и был готов повторить этот путь в любой момент – не потому, что его так уж тянуло на подвиги или, боже упаси, на самопожертвование (ради денег, что ли?.. еще чего!), а просто потому, что такая готовность необходима российскому бизнесмену для того, чтобы выжить. Это во-первых.
А во-вторых, нельзя сказать, чтобы пренебрежительное отношение к нему господ коллекционеров Александра Ивановича не взбесило. Взбесило, да еще как! Правда, демонстрировать свое бешенство собеседнику он не стал, решив, что еще успеет свести счеты и с ним, и со всеми остальными. Просто осведомился небрежно, как выйти на этого псковского барыгу, обещал подумать и ушел. И даже дверью не хлопнул, что характерно.
Предложение, по правде говоря, было заманчивое, особенно для него – не просто коллекционера, а бизнесмена, человека предприимчивого и рискового. Ну краденый... Пол-России, пол-Москвы, черт ее подери, разъезжает на угнанных в Европе тачках и треплется по краденым мобильным телефонам. И что у них от этого – голова болит? живот пучит? Да ничего подобного! А попадутся – ответ один: ничего не знаю, я – добросовестный покупатель, закон, ребята, на моей стороне. Хотя, конечно, энклапион двенадцатого века – это вам не мобильник и даже не годовалый "мерин". С того момента, как археологи его нашли, он – собственность государства. А государство за свою собственность любому глотку перегрызет, особенно частнику. Как минимум, отнимут цацку.
"Ну и черт с ней, – подумал он тогда. – Ну, и отнимут. Невелика потеря, если разобраться. А может, и обойдется. Где наша не пропадала? Зато потом, когда пыль как-нибудь уляжется, все эти умники, эти так называемые коллекционеры, локти себе будут от зависти кусать: ах, как же это мы такой случай упустили?! Ведь уникальная же вещь, и почти даром!"
Что до всего этого бреда по поводу чаши Святого Грааля, то в него Александр Иванович, естественно, не поверил ни на минуту. Однако, сам будучи записным шутником и мастером розыгрыша, не мог не отдать должное чьей-то удачной выдумке. Он не был знаком с аспирантом Геной Быковым, но мгновенно угадал в человеке, подкинувшем (явно экспромтом, что наиболее ценно) дураку корреспонденту эту идею, родственную душу. Идея сама по себе была хороша, а уж исполнение оказалось таково, что над той нашумевшей статьей Дубова Телешев хохотал буквально до слез.
И вот теперь тот самый энклапион продается. Продается за бесценок, потому что краденый, и все об этом знают. Знают и в нерешительности грызут ногти: и хочется, и колется, и мама не велит. В смысле, не мама, конечно, а милиция, но это уже не существенно. А существенно то, что такая ситуация долго не продержится: либо у кого-то из конкурентов жадность возьмет верх над осторожностью, либо цацка каким-то манером через перекупщиков уйдет за границу, либо, если продать ее окажется трудно, местный барыга окончательно струсит и пустит ее в переплавку, а потом впарит металл какому-нибудь стоматологу или ювелиру.
Александр Иванович позвонил в Псков, а потом сел в машину и смотался туда сам. Пара пустяков, за день обернулся.
И именно в Пскове, уже садясь за руль, чтобы ехать домой, он опять подумал, что та шутка насчет Святого Грааля была, ей-богу, хороша. Она заслуживала развития и продолжения.
Денег у него было не так чтобы очень уж много – прямо скажем, не олигарх, – но их с избытком хватало на любой каприз. Такой, например, как квартира в центре Праги, в двух шагах от Карлова моста, куда он не заглядывал, дай бог памяти, уже года четыре. В Праге ему было скучно – не хватало бурления бестолковой, странной, суетной, а зачастую и небезопасной московской жизни. А его моторная морская яхта уже который год стояла на приколе в сочинском яхт-клубе – он давно собирался ее продать, но как-то все время забывал. И вот теперь, купив энклапион, он решил приобрести заодно и журналиста, который придал бы его покупке настоящий блеск – такой, чтоб все кругом ломали голову, пытаясь понять, что тут правда, а что ложь, а сам Телешев, слушая эти пересуды, чтобы внутренне покатывался со смеху. Мистифицировать всю Москву, не говоря уж о провинции, – чем не развлечение?! Ведь даже среди этих так называемых серьезных коллекционеров обязательно найдется пара-тройка человек, которые поверят в эту чушь – не сразу, конечно, не после первой публикации, но поверят непременно. Потому что человек слаб и склонен верить всему, что ему говорят, а особенно – о чем пишут в газетах. Он может бравировать своим скептицизмом, орать на всех углах, что не верит никому и ничему, но, если упорно, изо в дня день, капать ему на мозги, против собственной воли поверит. Пускай не каждый, но восемь из десяти поверят. Пусть даже пять из десяти или хотя бы двое из сотни. Народу-то в Москве сколько, а? Так, между прочим, во все времена работала и продолжает работать по сей день любая пропаганда, будь то реклама нижнего белья, уроки закона божьего в начальной школе, бредовые речи коммунистов или поиски якобы зарытого в песках Ирака ядерного оружия. Внушить людям можно любую ересь, надо только заниматься этим регулярно и с умным видом...
Купить этого дурака Дубова оказалось едва ли не легче, чем энклапион. Телешев без проблем разузнал его электронный адрес, связался с журналистом по Интернету и сделал предложение, которое Дубов принял и сразу же приступил к работе. Он вкалывал, как целая бригада журналистов. Кадр оказался ценный – работал за десятерых, получал, как один садовник-молдаванин у не шибко зажиточного хозяина, и, судя по всему, был очень всем этим доволен. Редакторы, сволочи, обходились Телешеву куда дороже, но с этим, увы, приходилось мириться. За размещение материалов, носящих рекламный характер, эти чертовы рвачи всегда дерут втридорога.
Да, реклама... Александр Иванович и сам сообразил, что затеял именно рекламную кампанию, далеко не сразу – примерно после того, как прочел две или три написанных Дубовым по его заказу статьи. "А парень-то прирожденный рекламщик, – помнится, подумал он тогда. – Напор, богатая фантазия... Такой действительно может продать змеям ботинки!"
Вот тут-то его и царапнула эта мыслишка: а не продать ли энклапион в самом деле от греха подальше? С такой рекламой бабки можно взять очень приличные, да и от краденой цацки лучше все-таки избавиться... Ну что она, в самом-то деле, лежит в бельевом шкафу, замотанная в старые носки? Тоже мне, экспонат, жемчужина коллекции. Шутка уже затянулась и перестала быть смешной. Милиция тоже в школу ходила, а следовательно, читать с грехом пополам умеет. Еще немного и менты начнут всерьез шерстить московских коллекционеров. И кто-нибудь из этих ископаемых непременно ткнет пальцем в Телешева: да вот, Александр Иваныча спросите, он же этот ваш энклапион, по-моему, и купил. Собирался, во всяком случае. Тот самый сморчок и стукнет, который его на эту цацку навел...
Решение избавиться от энклапиона уже созрело. Теперь его оставалось только реализовать таким же сознательным, волевым актом, каким было когда-то утверждено решение стать коллекционером, а еще раньше – заняться бизнесом, чтобы кучей свалить к ногам жены все, что ей требовалось, – на, подавись, любимая. Хлебая прямо из пятилитровой кастрюли разогретый борщ, Телешев пытался мысленно решить другую проблему: как ему оповестить потенциальных покупателей о том, что энклапион у него, не оказавшись при этом в поле зрения милиции, а то и, чего доброго, родимой ФСБ?
Мимоходом он подумал, что Дубову пора давать отставку. Парень, конечно, огорчится, но это уже его личные проблемы. На работу пусть устроится, в конце-то концов. Творец. Любимец муз и Аполлона.
Уже ампутировав жареной курице левую ногу, он вспомнил, что не проверил автоответчик. Позвонить ему могли многие, и притом по важным делам, не имеющим никакого отношения к чаше Святого Грааля, в том числе и дочура, которая обладала наследственной способностью тратить деньги едва ли не быстрее, чем он их зарабатывал. Как был, с обкусанной куриной конечностью в руке, жуя и утираясь салфеткой, Телешев прошел, шаркая домашними шлепанцами, в прихожую и ткнул мизинцем (потому что остальные пальцы были густо перемазаны жиром) в клавишу автоответчика. Повернулся к ожившему аппарату спиной и отправился обратно на кухню, слыша, как его собственный голос предлагает говорить после сигнала и иметь при этом в виду, что все сказанное может быть использовано против него. Потом раздался гудок, и Телешев замер на пороге кухни, с растущим изумлением слушая то, что говорил ему записанный на пленку отменно вежливый мужской голос с прибалтийским акцентом.
* * *
Ощущение огромной физической силы, возникавшее даже при мимолетном взгляде на грузноватую фигуру предводителя замоскворецких тамплиеров, вблизи многократно усиливалось. Звали его Андреем Каманиным – именно так, без отчества, на чем он сам требовательно настаивал. Было этому Андрею, как и показалось Глебу с самого начала, немного за сорок. Гостя он принимал на кухне, заваленной множеством странных предметов, не имеющих ни малейшего отношения к приготовлению пищи. Тут были древние ржавые утюги – из тех, что нагревались засыпанными внутрь углями, парочка тульских самоваров – позапрошлого века, медных, с медалями, пропасть старых и даже старинных ножниц, повешенных на вбитые повсюду гвозди, какие-то архаичного вида чайники и даже три стальные каски – две немецкие, одна из них совсем ржавая, а другая с неровной пробоиной повыше левого виска, и советская – старая, довоенная, с широкими полями и выступающим продольным гребнем для дополнительной жесткости. На стене висели мечи – парочка тупых, со скругленными концами, рабочих турнирных новоделов, один сверкающий муляж – как объяснил хозяин, для участия в парадах и костюмированных шествиях – и, наконец, сильно обглоданная коррозией уродливая железяка, распространявшая, казалось, пыльный запах пролетевших над нею веков. Побитые ржавчиной крестовина и навершие еще хранили следы ударов молота, которым орудовал кузнец, чьи кости истлели много столетий назад; видно было, что этот клинок ковали не для парада, не для украшения, а для простого, конкретного дела – разрубать кольчуги, протыкать насквозь закованные в пластинчатую броню туловища, сшибать с голов шлемы и раскраивать черепа. Сквозь открытую дверь был виден прислоненный к перилам застекленной лоджии щит с крестом, весь покрытый вмятинами от ударов, явно рабочий, а рядом с мечами на стене висел арбалет – с виду как настоящий, сделанный, по словам хозяина, вручную по старинным чертежам, но, несмотря на это, ни в какую не желающий удовлетворительно работать.Хозяин угощал гостя чаем и попутно ремонтировал лежавшую у него на коленях тяжелую кольчугу. Пальцы его были черны от металлической пыли и машинного масла, и этими пальцами он попеременно брал то плоскогубцы, то молоток, то свою кружку с чаем – большую, медную и тоже, как показалось Глебу, по возрасту годившуюся им обоим как минимум в прабабушки.
Каманин, как очень быстро выяснилось, был не дурак поговорить.
– Коллективное помешательство, да? – рассуждал он, ловко сцепляя друг с другом мелкие металлические кольца. – Что ж, допустим, я с вами соглашусь. Признаки массового психического расстройства, налицо, клубы нашего профиля действительно растут как грибы. Я уж не говорю про этих чудаков – толкиенистов, которые с уморительно серьезным видом изучают повадки гоблинов и этих, как их... варгов и спорят о размахе драконьих крыльев. Или вот еще одно из последних веяний – рыцари-джедаи. "Звездные войны" смотрели? Ну вот... Берут пластмассовые гимнастические палки – красные и зеленые, конечно, в цвет этих их "световых мечей", – нарядятся в какие-то кимоно и давай отрабатывать приемы рукопашного боя какого-то там тысячелетия космической эры...
Каманин отхлебнул из кружки, крякнул и пошевелил бородой от удовольствия. Глеб подумал, что первое впечатление часто оказывается обманчивым: на самом деле эта вызывающе выпяченная средневековая борода в сочетании с закрученными кверху усами придавала широкой физиономии Андрея вовсе не свирепый, воинственный, а, наоборот, добродушно-рассеянный вид.
– Но ведь это все, согласитесь, только симптомы, – продолжал хозяин, возвращая кружку на стол и вновь берясь за плоскогубцы. – Болезнь-то в другом! Тесно людям в рамках существующей реальности, томно, скучно, хочется чего-то другого, яркого... А что вы – я говорю "вы" в самом широком смысле слова, разумеется, – так вот, что вы можете им предложить? Телевизор, Интернет, кинотеатр какой-нибудь, бар, ночной клуб, танцы-обниманцы... А подавляющее большинство и того не имеет. Просто вкалывают до седьмого пота, а потом пьют до поросячьего визга, вот и вся их жизнь. А людям хочется жить полно и ярко. Отсюда – мы.
– Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало, – негромко вставил Сиверов. – Или в данном случае не лакало...
– В том числе и это. – Каманин энергично кивнул. – У нас в клубе сухой закон. А многие – самые идейные, так сказать, – даже и не курят. Вот я, например, бросил. Согласитесь, тамплиер в полном вооружении и с сигаретой – анахронизм, не только нелепый, но даже и неприличный. Официально мы зовемся не рыцарским клубом и, уж конечно, не орденом, как по неведению написал этот ваш коллега, а клубом исторической реконструкции. Чувствуете разницу? Реконструкция предполагает глубокое знание предмета, это вам не световые мечи из гимнастических палок и не драконьи черепа на шлемах...
– Я все-таки не понимаю, что вам всем так дались эти тамплиеры, – сказал Глеб.
– А это как раз очень просто. – Последовал очередной глоток из кружки. – Ведь какова главная причина возникновения таких клубов? Дать волю фантазии, удовлетворить потребность в романтике, которую современная реальность удовлетворить, согласитесь, в подавляющем большинстве случаев не способна. Создать, своими руками построить островок иллюзорного мира, сделать его реальным – таким, чтобы его можно было в любой момент коснуться, уйти в него, просто открыв дверь, не прибегая к алкоголю и наркотикам... Правильно? А теперь ответьте, какой рыцарский орден больше других окружен ореолом романтики и тайны, даже мистики? Уж конечно, не тевтонцы и не меченосцы, с которыми они в конце концов объединились для совместных набегов...
– "...Цветущая страна была превращена в пустыню, на месте деревень и возделанных полей появились леса и топи, жители были частью перебиты, частью уведены, частью вынуждены выселиться в Литву", – замогильным голосом процитировал Глеб, который заранее подготовился к этому разговору.
– Ого, – Каманин на время оторвался от своего рукоделья. – В наши дни редко встретишь человека, да еще журналиста, который так бойко цитирует Карла Маркса.
– Ну, учился-то я не в наши дни, – скромно потупился Сиверов.
– И не на журфаке, – в тон ему добавил Андрей.
Глеб сдвинул темные очки на кончик носа и посмотрел на хозяина поверх оправы.
– Однако, – сказал он.
– Отказ от вредных привычек способствует сохранению и даже обострению умственных способностей, – сообщил очень довольный собой Каманин. – Не спорю, конспектировать весь этот бред тогда заставляли всех поголовно, но заставить выучить его наизусть можно было только курсанта военного вуза.
– Военно-политического, – вздохнув, "признался" Глеб. – Львов, восемьдесят седьмой год...
– Не повезло, – посочувствовал хозяин. – Получить профессию непосредственно перед тем, как она перестала существовать, – это, наверное, невесело.
– Как серпом по... гм, – согласился Глеб.
Уточнять, каким образом сам Каманин с ходу определил, что приведенная цитата принадлежала именно Карлу Марксу, он не стал. Сам-то он в ответ на вопрос хозяина бесстыднейшим образом солгал, а долг, как известно, платежом красен. Да и какая, в конце концов, разница, откуда этот новоявленный храмовник так хорошо знает Маркса? Может, он активный член КПРФ, выгодно отличающийся от своих товарищей по партии умением читать и даже понимать предложения, в которых больше пяти слов. А может быть, Маркс просто его любимый писатель... Писатель-фантаст. Он же козел-провокатор. Были, говорят, в старину на бойнях такие козлы, которых содержали там с единственной целью – встречать, возглавлять на правах старожила привозимый на убой скот и завлекать его в убойный цех. Вот и этот Маркс такой же. Сам-то прожил в сытости и уюте, а столь горячо обожаемому им пролетариату на доброй половине земной поверхности устроил-таки веселенькую жизнь. Вот что значит полное отсутствие или хотя бы недостаточная бдительность проклинаемой всеми цензуры...
– М-да... – протянул Каманин. – Ну, раз вы сами все знаете, зачем спрашивать, почему этот орден, а не какой-то другой? Орден храма у всех на слуху, овеян множеством легенд, да к тому же не успел тут, у нас, напакостить.
– Ну, а как у вас с сохранением орденских традиций? – поинтересовался Глеб.
Андрей криво ухмыльнулся.
– Какие, собственно, традиции вы имеете в виду? – спросил он. – Быков в камине мы не жарим – времена не те, камины обмельчали, да и быки вздорожали. Королевскую казну охранять нам не доверяют – специалистов по этой части нынче хватает без тамплиеров, и вооружены они не мечами. И вообще, вы отдаете себе отчет, что главная, как вы выразились, традиция любого духовно-рыцарского ордена, цель его существования – насаждение огнем и мечом святой католической веры, а также организация походов в Палестину с целью изгнания иноверцев из окрестностей Гроба Господня? И как, по-вашему, мы должны эту традицию хранить и соблюдать? В Палестине сейчас и без крестоносцев хватает любителей пускать кровь...
– Кстати, о крови, – аккуратно, как ему показалось, свернул разговор в интересующее его русло Глеб. – Я вижу, клинки у вас нарочно затуплены...
– Ну, достоверность исторической реконструкции тоже имеет свои границы. Уголовный кодекс еще никто не отменял. Помню, лет пять-шесть назад, когда еще и клуба-то как такового не было, мне один мастер выковал настоящий меч. Эх! Вот это был клинок! Выпустишь из руки шелковый платочек, подставишь лезвие – платочек пополам!
– Ого, – почтительно изумился Сиверов. – И где же он теперь?
– Избавился. Подарил кому-то из рижских... гм... коллег. Сами посудите, зачем он мне дома – колбасу резать? В руках подержать приятно, глаз радует, а дальше что? На дачу его отвезти, дрова рубить? Милиция и так на нас косо смотрит – все ждут, дурачье, когда мы кому-нибудь башку снесем. И потом, это ведь как про театр говорят: если, мол, в первом акте на сцене висит ружье, значит, в третьем оно непременно выстрелит. На кой ляд мне такой соблазн?
– Да, соблазн... – Глеб легонько постучал ногтем по полированному клинку "парадного" меча, и тот отозвался чуть слышным металлическим звоном. – Соблазн действительно велик. Тянет, наверное, владея уникальными приемами боя и средневековым оружием, хотя бы разочек пустить все это в ход. Стрелять по жестянкам и фехтовать на резиновых палках – совсем не то. Оружие – оно ведь как будто включает в человеке генетическую память, будит в нем охотника и воина, само вызывает агрессию, подталкивает, шепчет... Верно?
– Пожалуй, – сосредоточенно ковыряясь в кольчуге, не очень решительно согласился Каманин.
– А не было случаев, чтобы кто-нибудь этому искушению поддался? – самым невинным тоном поинтересовался Сиверов.
Андрей медленно опустил на колени свое рукоделие, отложил плоскогубцы и уставился Глебу в лицо тяжелым, неожиданно неприязненным взглядом.
– Слушай, ты, корреспондент, – сказал он, роняя слова, как булыжники. – Ты такой же корреспондент, как я – папа Иоанн Павел Второй. И Карла Маркса ты на память зубрил не в Львовском военно-политическом, а в милицейской академии. А может, в школе КГБ. К чему ты клонишь? Неужели нельзя прямо сказать, что тебе от меня надо?
Сиверов шумно выдохнул.
– В общем-то, прямо сказать, наверное, все равно придется. Затем и пришел. Тут, понимаешь, такое дело... Ты о псковском энклапионе слышал?
– Читал.
– Что думаешь по этому поводу?
Каманин пожал могучими плечами.
– Не знаю, – сказал он. – Интересно, конечно. Если могилу магистра действительно нашли и если это действительно тамплиер...
– Действительно.
– Ну, тогда налицо уникальная археологическая находка. Можно сказать, открытие. Не вторая Троя, конечно, но очень, очень интересное открытие. Для нас интересное вдвойне, поскольку вписывает новую страницу в историю ордена. А тому, кто украл энклапион... А его действительно украли?
– Действительно, – повторил Глеб.
– Так вот этому уроду надо руки оторвать и бить ими по башке, пока по самые ноздри в землю не уйдет. Рожа уголовная...
– А насчет Святого Грааля?
– Полная чушь, и притом довольно безграмотная. Чувствуется, что этот писака ознакомился с вопросом поверхностно, наспех, чуть ли не по детской энциклопедии. Или, того хуже, по романам этого американца, Дэна Брауна, и прочей писанине сходного содержания. Не могу представить, чтобы кто-то в это поверил.
– Ну, люди чему только не верят... Но сам-то автор в свои измышления, разумеется, не верит. То есть не верил.
– А теперь поверил, что ли?
– А теперь его убили. Зарубили оружием, след которого подозрительно похож на след от удара длинного, прямого, очень острого клинка.
– Меча, – тоном утверждения произнес Каманин.
– Существуют еще палаши и мачете, – напомнил Сиверов, – но мачете коротковато, а палаш слишком легок.
– Ну, это смотря какой палаш, – рассеянно возразил Андрей. – И ты, значит, пришел ко мне... Ну да, логическая цепочка вырисовывается простая: могила храмовника, кража энклапиона, вся эта муть насчет Святого Грааля, будто бы он спрятан где-то у нас, в России... Потом след удара, который, по-вашему, мог быть оставлен прямым мечом наподобие средневекового, и, наконец, клуб исторической реконструкции "Храм", члены которого именуют себя тамплиерами. Милое дело! Решили, значит, вернуть себе утраченную реликвию ордена и под это дело пошли и зарезали человека, как свинью...
– Это уже четвертый, – поправил Глеб. – А считая двоих, которые были не зарублены, а застрелены, – уже шестой. Рубят, видишь ли, только тех, кому не посчастливилось хоть какое-то время держать эту штуковину в руках, а остальных мочат без затей, из старенького парабеллума с глушителем. И удар во всех четырех случаях один и тот же – можно сказать, фирменный. Вот я и решил проконсультироваться, так сказать, со специалистом. Один патологоанатом мне так прямо и сказал: если в не видел своими глазами, черта с два поверил бы, что человеку под силу такое сотворить. Тела разрублены наискосок, во всю длину, от бедра до ключицы...
– Как разрублены?
Глеб повторил.
Каманин некоторое время сидел молча, забыв, казалось, и о своей кольчуге, и о чае. Потом небрежно смахнул с колен кольчугу (та обрушилась на пол с шелестящим металлическим дребезгом; звук этот казался мягким, мелодичным, но дощатый пол под ногами ощутимо вздрогнул), одним глотком допил чай, не глядя, сунул кружку обратно на стол и решительно произнес:
– Да нет, чепуха. Не может быть! Чушь собачья. Хотя... От бедра до ключицы, говоришь? Снизу вверх, не наоборот, это точно?