Воронин Андрей Николаевич. Могила тамплиера

   В сущности, то, что он намеревался сделать в Риге, как раз и было борьбой за этот эфемерный шанс. Частью борьбы, так будет вернее. Но не местью и, уж конечно, не попыткой свести старые счеты. Что было – быльем поросло, и рядом с тайной золотого энклапиона все эти давние драмы и бытовые дрязги – чушь собачья, чепуха на постном масле, о которой и думать-то лень. Фу-ты, ну-ты, лапки гнуты – девушку у него увели! На деньги его кинули! Трагедия.
   Уши вдруг заложило, в них возник монотонный комариный писк, – Гроссмейстер понял, что самолет начал снижаться. Он сглотнул, как учила его еще в детстве покойная мама, и в барабанные перепонки снова толкнулся тугой, басистый гул турбореактивных двигателей.
   Он летел в Ригу с пустыми руками, поскольку осложнения с таможней были ему нужны, как прострел в пояснице. На месте обязательно что-нибудь подвернется. Да и тот напыщенный индюк, к которому у Гроссмейстера было небольшое дельце, до сих пор, по слухам, придерживался о своей особе такого высокого мнения, что не дрался с женщинами и безоружными мужчинами. Как пить дать, предложит дуэль на мечах. Ну, это мы еще поглядим... Как бы то ни было, а старый фокус с фирменным ударом фон Готтенкнехта у него больше не пройдет. Он постарел, а сам Гроссмейстер за эти годы неплохо продвинулся вперед в старинном искусстве боя на мечах. Да, поглядим... В конце концов, схватка двух Гроссмейстеров – это как раз то действо, которое достойно увенчает их соперничество. Соперничество не из-за женщины и не из-за денег, а из-за права обладать величайшей тайной ордена... В Средние века эту процедуру называли божьим судом. Что ж, пусть будет божий суд!
   Самолет коснулся колесами земли и с гулом побежал по рубчатому сухому бетону. Глухо взревели заработавшие в режиме торможения двигатели, бег замедлился, а вскоре самолет остановился окончательно. Гроссмейстер прибыл в Ригу, чтобы встретиться с другим Гроссмейстером и отправить его туда, где его давно уже заждались – на тот свет, к его разбившейся в лепешку жене-парашютистке.
   Он взял такси, с помощью купюры достоинством в пятьдесят евро преодолел возникший было языковой барьер, и машина повезла его по указанному адресу – в небольшой, очень фешенебельный и уютный пригородный поселок на побережье. По дороге Гроссмейстер велел заехать в охотничий магазин, что и было сделано. Из магазина он вышел, поправляя за поясом под выпущенной поверх брюк рубашкой тяжелый охотничий нож в ножнах из толстой свиной кожи.
   Потому что божий суд – это хорошо, но с лишним тузом в рукаве Гроссмейстеру было как-то спокойнее.

* * *

   – Не понимаю, что вам так дался этот удар, – говорил Круминьш, ведя Глеба довольно длинным и узким коридором. – Для того чтобы его по-настоящему нанести, нужна огромная сила, техника тут имеет второстепенное значение...
   "Вот сволочь, – подумал Глеб. – Ведь каждое его слово – почти чистосердечное признание. Что это он так разоткровенничался? "
   – Знаете, Мастер, – сказал Сиверов задушевно, – я недавно где-то прочел, что сила зависит не столько от размеров мышечной массы, сколько от скорости сокращения мышц. У кого она выше, тот и сильнее. Недавно по телевизору показывали девочку четырнадцати лет, вполне обыкновенного телосложения. Так видели бы вы, какие штанги она поднимает!
   – По телевизору чего только не покажут, – неопределенно ответил Круминьш и толкнул тяжелую дубовую дверь.
   В лицо ударил солнечный свет, после царившего в коридоре полумрака показавшийся особенно ярким. Глеб зажмурил глаза, давая им привыкнуть к новому освещению, подумав при этом, что они с Круминьшем оба ведут себя довольно странно – так, словно полностью друг другу доверяют. Хозяин то и дело чуть ли не демонстративно поворачивается к Глебу спиной, а Сиверов, в свою очередь, стоит в шаге от этого хладнокровного мясника, зажмурившись, как пятилетний малыш перед новогодней елкой в ожидании подарков. "Давай-давай, – подумал он, – жди. Этот тип поднесет тебе подарочек""
   Он поспешно открыл глаза.
   Помещение оказалось просторное, сильно вытянутое в длину, с земляным полом, засыпанным толстым слоем опилок. Это был внутренний дворик, накрытый двускатной стеклянной крышей. Вдоль сложенных из грубо отесанного камня стен тянулись простые деревянные скамьи, на вбитых в заполненные известковым раствором швы металлических крюках висело оружие и части доспехов. Глеб почти не сомневался, что все это так называемые новоделы, имитации настоящего старинного оружия, но даже они наверняка стоили хозяину немалых денег. Он сообразил, что перед ним что-то вроде домашнего ристалища – уютное местечко, где Круминьш и его единомышленники могли вдоволь лупить друг друга своими железками, не собирая при этом всякий раз толпы зевак.
   Вдоль дальней торцовой стены, где в данный момент возился Круминьш, были выстроены в ряд несколько грубо выполненных чучел, одетых то в рваные, изрубленные кольчуги, а то и в обычную, хотя и весьма потрепанную современную одежду. Подойдя ближе, Глеб увидел, что они выполнены из не совсем обычного материала, который был, во-первых, очень недешев, а во-вторых, не слишком широко распространен.
   – Знаете, что это такое? – спросил Круминьш, тыча пальцем в голую грудь одного из чучел.
   Материал прогнулся и сразу же восстановил форму, как только Круминьш ослабил нажим. Глеб решил просто для разнообразия временно перестать прикидываться дурачком.
   – Похоже на анатомическую резину, – сказал он. – Имитирует человеческую плоть, имеет такую же плотность. Применяется при испытаниях на безопасность различных механизмов, а также при прочих экспериментах, устанавливающих степень разрушений, наносимых человеческому организму тем или иным механическим воздействием.
   – Ого, – с насмешливым уважением произнес Круминьш. – Завидная эрудиция. – Он откинул крышку стоявшего у стены деревянного, окованного темным железом ларя и вынул оттуда какой-то завернутый в мешковину продолговатый предмет. – Вот именно, механические воздействия... Это очень удобно во время тренировок. Увечья, нанесенные этим болванам, – он постучал пальцем по испещренному продолговатыми вмятинами, местами прорванному насквозь жестяному ведру, которое заменяло одному из "болванов" рыцарский шлем, – это реальные и порой очень серьезные травмы, которых удалось избежать на турнире. Удовольствие не дешевое, конечно. Вы даже можете назвать его роскошью, и я не стану с вами спорить. Но это очень удобно, поверьте.
   – Верю, – сказал Глеб. – Если дополнительное удобство по карману, какой смысл себе в нем отказывать?
   – Хорошо сказано, – похвалил Круминьш и, захлопнув крышку ларя, стал неторопливо развязывать шнурки, которыми была в двух местах перетянута мешковина.
   Глеб окинул еще одним быстрым взглядом увешанные мечами стены и снова сосредоточил внимание на свертке. Он уже догадался, что находится внутри. Гроссмейстер решил тряхнуть стариной, блеснуть мастерством перед новичком, а знаменитый удар Готтенкнехта, естественно, выглядит не так эффектно, если его нанести тупым оружием. Следовательно, сейчас на свет божий будет извлечен тот самый, выкованный неизвестным московским умельцем клинок, кровавый след которого привел Сиверова сюда.
   Проникавшие сквозь стеклянную крышу солнечные лучи золотили пыль, которая густыми облачками поднималась над мешковиной при каждом движении Круминьша. Чтобы так основательно пропылиться, эта тряпка должна была пролежать нетронутой не один год. А впрочем, точно такого же эффекта можно очень легко достичь, завернув вынутый из гитарного чехла клинок в первый попавшийся мешок из-под картошки, валяющийся в углу кладовой.
   Мешковина почти беззвучно сползла вниз, обнажив сверкающую зеркальным блеском сталь. Меч был прямой, с заостренным концом и простой, надежной крестовиной. Рукоятку тугой спиралью обвивал потертый, потемневший сыромятный ремешок; тусклое стальное навершие в форме рыбьего хвоста даже на вид было тяжелым, напоминая о своем исконном назначении – служить противовесом клинку.
   – Это вещь, – сказал Сиверов с восхищением, которое процентов на семьдесят было искренним.
   – Да, – просто согласился Круминьш. – Настоящих кузнецов теперь осталось мало, но они есть. Надо только уметь искать. Станьте подальше, эта штука довольно острая.
   Глеб с удовольствием подчинился, поскольку ему совсем не хотелось, чтобы "эта штука" ненароком срезала с него пару лишних килограммов.
   – Кстати, Мастер, – сказал он, удалившись на безопасную дистанцию, – а вы в курсе этой нашумевшей истории с псковским тамплиером?
   – О да, – довольно равнодушно ответил Круминьш, для разминки вращая кистью с зажатым в ней мечом. Тяжелый клинок крутился, как тросточка в руке солиста мюзик-холла, дробя отраженный солнечный свет. – Очень занятный казус.
   – Мне не раз приходилось слышать, как этот казус называли открытием, – заметил Глеб.
   – Разумеется, это открытие. Но оно, увы, ничего не меняет в общей картине тогдашней истории. Мало ли кого куда могло занести! Это же просто частный случай.
   – А энклапион?
   – Энклапиона жаль. Жаль именно как уникальной находки, доставшейся какому-то прохвосту. А вся эта шумиха вокруг шифрованной надписи... Не знаю. Вы, может быть, во все это верите?
   – Как вам сказать... Хотелось бы верить. Но на самом деле, наверное, все-таки не верю.
   – Хотелось бы? – Круминьш сделал пару свистящих взмахов мечом в горизонтальной плоскости. Рука его не останавливалась ни на секунду, с завидной ловкостью выделывая сложные фигуры тяжелым клинком, но он ни капельки не запыхался и говорил так непринужденно, словно они продолжали сидеть за столом. – А вот мне, наверное, даже и не хотелось бы.
   – Почему же?
   – Возраст, молодой человек! С возрастом начинаешь меньше увлекаться романтикой и больше думать о последствиях. Допустим, энклапион действительно содержит некое сообщение, указывающее, где искать известный вам предмет. Смотрите, что тогда получается. Энклапион украден, так? Следовательно, сейчас он находится в руках человека, моральные устои которого, мягко говоря, расшатаны. Боюсь, они у него вообще отсутствуют, эти устои... И вот такой человек, расшифровав надпись, открывает для себя путь к бессмертию и почти божественному могуществу. Вообразите, что он может натворить...
   Замолчав, Круминьш сделал шаг вперед. Меч со свистом ринулся вниз и, описав в воздухе уже знакомую Глебу фигуру, отдаленно напоминающую незамкнутую восьмерку, устремился вверх. Раздался скребущий по нервам шелестящий лязг; одетое в рваную кольчугу чучело покачнулось на подставке, но не упало. Вырвавшийся на свободу клинок описал над головой Круминьша сверкающую окружность и легко, как кочан капусты, снес накрытую пустым ведром резиновую безликую башку. Проделано это было прямо-таки молниеносно, и Глеб понял, что произошло, только потому, что был готов к этому зрелищу.
   – Пардон, – сказал Круминьш, опуская меч, – я, кажется, немного увлекся. Голова – это уже лишнее.
   – Да, – сказал Сиверов, разглядывая "механические повреждения", о которых они беседовали пару минут назад, – после такого удара рубить голову уже необязательно.
   Кольчуга была распорота наискосок, от бедра до плеча, а тугая анатомическая резина под ней взрезана, как скальпелем, до самого деревянного каркаса. Сиверов ткнул пальцем в разрубленную грудь, и чучело неожиданно распалось по линии разреза. Верхняя половина откинулась, как крышка диковинного чемодана, и закачалась на уцелевшей резине "спины", демонстрируя чисто, без единого скола, перерубленный "позвоночник", представлявший собой дубовую палку толщиной с черенок от лопаты.
   – Фантастика, – сказал Глеб, которому все стало окончательно ясно. – Жутковатое зрелище.
   – И вы по-прежнему хотите этому научиться? – с легкой насмешкой спросил Круминьш, аккуратно заворачивая меч в мешковину.
   – По-моему, научиться этому невозможно. Но надо хотя бы попытаться. Не зря же я ехал в такую даль!
   На самом деле Глеб был уже по горло сыт этой рыцарской забавой. Но отказаться от участия в ней, не вызвав подозрений хозяина, он не мог и потому продолжал играть свою роль, прикидывая, как бы вернуть разговор в нужное русло.
   – Что ж, воля ваша. Выбирайте меч.
   – Меч? – изумился Сиверов. – Право, Мастер, я не чувствую себя достаточно подготовленным для схватки с таким виртуозом, как вы.
   – Никто и не говорит о схватке, – немного раздраженно объяснил Круминьш. – Вы просили показать удар? Извольте, я готов. Но я не могу поднять меч на безоружного человека. Можете, если хотите, считать это старческой причудой.
   – Старческой? – подчеркнуто изумился Глеб.
   – Благодарю за комплимент... Хорошо, пусть просто причудой. Капризом, если хотите. Но я уже не в том возрасте, когда легко менять привычки. Тем более если речь идет о замене хороших привычек дурными.
   – Я бы поспорил, но против такого аргумента возразить трудно, – проворчал Слепой, снимая со стены первый попавшийся меч – тупой, с закругленным концом и исцарапанным от частого употребления лезвием.
   Он пару раз взмахнул этой штуковиной в воздухе. Меч неплохо лежал в ладони, но был непривычно тяжелым. Мешал не столько его вес, вполне посильный для взрослого, здорового мужчины, сколько инерция, которую все время приходилось преодолевать.
   Круминьш покосился на его довольно неуклюжие манипуляции и снял со стены точно такой же по длине и весу клинок. Это обстоятельство Глебу не очень понравилось, но он решил, что выбор одинакового оружия является частью личного кодекса чести Ивара Круминьша, выработанного так давно и настолько закостеневшего, что его требования выполняются даже тогда, когда идут вразрез со здравым смыслом. Наличие кодекса чести у этого мясника, спокойно потрошившего безоружных людей, выглядело чудовищным парадоксом, но Глеб Сиверов видывал и не такое. С самим собой человек всегда договорится; покойник не расскажет о допущенном тобой грубом нарушении дуэльного кодекса, а сам ты и подавно не станешь об этом болтать. А нарушения, о котором никто не знает, как будто и вовсе не было. Значит, можно и дальше блюсти свой драгоценный кодекс, выходя на посыпанную опилками арену с куском старательно затупленного железа в правой руке – точно таким же, как тот, которым размахивает кретин, стоящий напротив. Все по-честному, разве нет?..
   – Значит, говорите, удар фон Готтенкнехта? – зачем-то переспросил Круминьш, легким пружинистым шагом подходя к Глебу. – Что ж, наблюдайте.
   Он пустил свой меч по точно рассчитанной траектории, сделав это намного быстрее, чем Каманин, когда впервые демонстрировал Сиверову знаменитый удар. Закругленный кончик лезвия легонько чиркнул по одежде, вызвав знакомое желание зажмуриться и отпрыгнуть.
   – Поняли? – спросил Круминьш. – Показываю медленнее. Смотрите. Плечо идет сюда, затем поворачиваете кисть... Видите? Очень важно не пропустить момент, поймать точку поворота, тогда инерция удара будет работать на вас – не мешать, а помогать. Это самое сложное – не пропустить момент. Вот так примерно. Смотрите, показываю еще раз.
   Он занес клинок, и в этот момент, за долю секунды до того, как меч рванулся вниз, Глеб уловил в глазах Круминьша какой-то короткий, как вспышка молнии, холодный блеск. Эта мимолетная вспышка, которой, вполне возможно, на самом деле и не было, подсказала ему, что произойдет дальше, и он каким-то чудом ухитрился выставить перед собой меч, который принял на себя чудовищный удар – скорее по счастливой случайности, чем благодаря искусству Сиверова.
   Раздался короткий тупой лязг, Глебу почудилось, что он увидел отлетевшую в сторону бледную красноватую искру. Меч ему удалось удержать только потому, что он успел схватиться за рукоять обеими руками. Кисти и запястья у него онемели, и он даже не сразу сообразил, что удар Гроссмейстера отшвырнул его на пару шагов назад.
   – Неплохая реакция, – похвалил Круминьш, одним плавным, стремительным движением покрывая разделявшее их расстояние. Меч опять порхал в его руке с такой скоростью, что за ним было трудно уследить. – А так?
   За вопросом немедленно последовал новый удар, нанесенный без затей, сверху вниз, словно Гроссмейстер собирался разрубить Глеба надвое, как полено. Тупой или нет, меч в его руке обладал достаточными весом и инерцией, чтобы развалить череп пополам до самого подбородка. Сиверов успел только вскинуть свой меч над собой, схватившись левой рукой за лезвие, и, когда металл ударился о металл, упал на одно колено, почти раздавленный нечеловеческой силой этого удара.
   Ему тут же пришлось нырнуть вбок и перекатиться через плечо, уходя от нового свистящего взмаха, грозившего снести ему голову. Снова приподнявшись на колено, Глеб наугад махнул мечом, и Круминьш отпрыгнул назад, потирая чувствительно ушибленную голень.
   Воспользовавшись добытой с риском для жизни паузой, Слепой поднялся на ноги.
   – У вас странные педагогические приемы, Гроссмейстер, – сказал он. – Скажите, сколько ваших учеников зарыто в саду? Или вы хороните их прямо тут, под этими опилками?
   – Я не убиваю своих учеников, – сообщил Круминьш, выпрямляясь и опять начиная вертеть мечом, как клоунской тросточкой.
   – В самом деле, зачем это вам? – сказал Глеб. – Кандидатов в покойники и без них хватает.
   – И один из них в данный момент передо мной, – закончил Круминьш и бросился в атаку.
   Сиверов сопротивлялся как мог, но это было безнадежно. Два или три удара он отбил и даже один раз ударил противника по плечу – правда, плашмя и довольно слабо, – но потом что-то произошло, и, когда звон в ушах стал не таким оглушительным, Глеб обнаружил себя распростертым на земле, с запорошенным опилками лицом, без меча, с разламывающейся головой и тупо ноющей кистью правой руки. Круминьш возвышался над ним, широко расставив ноги, и они с Глебом смотрели друг на друга поверх лезвия меча, скругленный конец которого легонько упирался Сиверову в глотку. Меч был тупой, но Глеб, как никто, знал, что при желании прикончить человека можно даже пальцем. Что уж говорить об этой тяжеленной железяке, особенно когда она в руках у такого умельца!..
   – Дурачина ты, простофиля, – с горечью процитировал он, имея в виду самого себя, – не садися не в свои сани...
   – Да, – поняв, как ни странно, о чем идет речь, откликнулся Круминьш, – вы совершили большую ошибку, придя сюда безоружным. Такую же большую, как тот пугач, что вы оставили в машине.
   – Бинокль, – с горечью сказал Сиверов. – Не стыдно подглядывать из-за занавески?
   – Нет, не стыдно. Кто предупрежден, тот вооружен – слыхали? Или ваши познания ограничиваются "Сказкой о рыбаке и рыбке?"
   – Вы проиграли, Гроссмейстер, – заявил Глеб, лежа на спине, распластанный, как лягушка на предметном стекле микроскопа. – Рассчитывать вам не на что. За мной придут другие.
   – Сомневаюсь, – возразил Круминьш. – Ваш хозяин – трус без малейшего понятия не только о чести, но даже и об элементарных приличиях. Потерпев неудачу один раз, он будет еще очень долго собираться с духом... если вообще когда-нибудь соберется.
   Несмотря на свое отчаянное положение, Слепой нашел в себе силы удивиться. Ему доводилось слышать разные отзывы о Федоре Филипповиче, но трусом генерала Потапчука до сих пор не называл никто. Откуда Круминьш узнал, что на него готовится покушение и кто его готовит, гадать не приходилось. Видимо, обтерханный "Валдис" не упустил случая срубить лишнюю копейку... Иуда засаленный.
   – Странно слышать рассуждения о чести и приличиях от такого мясника, как вы, маэстро, – заявил Глеб. Он мог поддерживать эту бредовую беседу часами, поскольку в данный момент только она продлевала ему жизнь.
   Круминьш, похоже, тоже это понял:
   – Будем считать это бессмысленное оскорбление предсмертной молитвой. Ступай с миром.
   Он немного приподнял меч с явным намерением хорошенько ткнуть Сиверова этой железкой в гортань, но его остановил неожиданно раздавшийся крик:
   – Ивар, стой! Что ты делаешь? Это же не тот!
   Круминьш машинально повернул голову на крик. Кончик меча при этом немного отклонился в сторону, и Глеб, решив больше не испытывать судьбу, принялся действовать.
   Он отбил предплечьем продолжавшее угрожать его горлу лезвие и изо всех сил ударил ногой – раз, а потом, когда меч, кувыркаясь, отлетел в сторону и зарылся в опилки, еще раз, продолжая то, что было так удачно начато. Вообще-то, кому-нибудь другому хватило бы и этого, но Круминьш оказался по-настоящему крепким орешком, и Глебу пришлось нанести ему еще пару-тройку точно рассчитанных ударов. С мечом в руке Гроссмейстер был бог, но с голыми руками ему против Слепого было не устоять, хотя удар он держал неплохо и сбить его с ног оказалось нелегко. Однако теперь, когда они поменялись ролями, это стало делом времени. Каждый нанесенный Сиверовым удар сопровождался сдавленным женским криком, но Глеб до поры не обращал на свою спасительницу внимания, следя только, чтобы она не подкралась со спины и не огрела его чем-нибудь по затылку. В этом помещении, пропади оно пропадом, было сколько угодно предметов, представлявших реальную угрозу для здоровья и жизни даже в хрупких женских ручках...
   Круминьш был силен, но прошло не больше полутора минут, прежде чем он, в свою очередь, распластался на спине, а Глеб с удобством разместился на его широченной груди, придавив коленями раскинутые в стороны руки. Слепой замахнулся, намереваясь хорошим ударом в челюсть обеспечить себе хотя бы несколько минут передышки, в которой остро нуждался, и сказал:
   – Спокойной ночи, маэстро.
   – Так, по-вашему, это я – мясник? – На разбитых губах Круминьша появилась улыбка, смотревшаяся жутковато из-за того, что зубы у него были густо перепачканы кровью. – Кто бы говорил...
   – Как аукнется, так и откликнется, – сообщил ему Глеб, и в этот момент его дернули за шиворот, причем с такой силой, что ему едва удалось сохранить с таким трудом отвоеванную позицию.
   – Прекратите немедленно, идиот! – выкрикнул прямо ему в ухо смутно знакомый женский голос с прибалтийским акцентом, который теперь, когда его обладательница была взволнована, звучал намного явственнее, чем раньше. – Это совсем не тот, кто вам нужен!

Глава 20

   Такси укатило, оставив ЕГО на вымощенном гладкими цементными плитками тротуаре. Воздух пах морем и соснами, ветерок приятно обдувал пропотевшую за время поездки спину – в такси не было кондиционера, а солнце, хоть и прибалтийское, светило вовсю, словно стремилось зарядить землю энергией, которой хватит на неизбежно долгие месяцы ненастья и слякоти.
   Гроссмейстер огляделся. Сюда он попал впервые и вынужден был признать, что местечко Круминьш себе выбрал, что называется, штатное – тишина, покой, море, сосны, дюны... Словом, все как положено. Да, ничего не скажешь, раньше дружище Ивар жил скромнее. И как это он ухитрился так подняться? Ну, да ничего удивительного, он всегда умел падать, как кошка, на все четыре лапы...
   Сориентировавшись по номерам, он двинулся вдоль улицы и очень скоро увидел коттедж, который искал. Ха, коттедж! Настоящий замок, и небось внутри полным-полно антикварного барахла. В том числе, между прочим, и энклапион, на который эта латышская морда не имела никакого права. Энклапион, изготовленный в двенадцатом веке, на заре существования ордена – в то самое время, когда крестоносцы, согласно некоторым источникам, вывезли из Палестины чашу Святого Грааля; энклапион, который, как теперь был совершенно уверен Гроссмейстер, служил путеводной нитью для того, кому суждено отыскать утерянное сокровище. Кому это суждено? А вы догадайтесь с трех раз. Ясно кому – ЕМУ!
   Он остановился и задумчиво потащил из кармана сигареты, разглядывая стоявшую напротив дома Круминьша "тойоту". Судя по номерам, машина была местная, рижская, но принадлежала она не Круминьшу, потому что его "мерседес" торчал на дорожке перед запертым гаражом. Если только этот тип не зажрался настолько, что один разъезжает сразу на двух машинах...
   Подумав об этом, он немедленно вспомнил другую машину, красный "порше", а также человека, который этой машиной управлял, и торопливо зачиркал колесиком зажигалки. Потом, когда все вернется на круги своя, можно будет снова бросить курить. А можно и не бросать. Бессмертному не страшен рак легких.
   Табачный дым, как когда-то, помог успокоиться, отбросить посторонние мысли и сосредоточиться на главном. "Тойота" была неплохим средством передвижения. Он рассчитывал, покончив с делами, уехать на машине Круминьша, но запасной вариант никогда не помешает. К тому же эти "мерседесы", особенно новые, напичканы таким количеством противоугонной электроники, что их порой не могут заставить сдвинуться с места даже хозяева. У нас, в России, девять десятых всей этой транзисторной требухи сразу демонтируют и выкидывают вон, чтоб не мешала нормально ездить, но тут вам не Россия, тут Латвия, Евросоюз. Они тут готовы в себя самих электронных чипов напихать, лишь бы Европа их за это похвалила, посчитала за своих...