Воронин Андрей Николаевич. Один шаг между жизнью и смертью

   Он глубоко затянулся и скорчил рожу стоявшим у камина рыцарским латам. С некоторых пор латы стали раздражать его не меньше, чем Лену, постоянно напоминая о Филарете. Это была ассоциация первого порядка, примитивная и неглубокая: Филарет на первый взгляд казался таким же инфантильным идиотом, как и те средневековые парни, которые, нацепив на себя такие вот жестянки, целыми толпами отправлялись умирать в пустыне, надеясь отвоевать у язычников Гроб Господень.
   Неодобрительно разглядывая латы, Арцыбашев попытался представить, что теперь станет делать Филатов. Приходилось признать, что Филарет оказался не таким уж теленком, каким его привык считать Евгений. Уже одно то, что тот ухитрился выжить, уложив на месте Стаса и этого придурка с идиотской кличкой Мудя, многого стоило. Пуля между глаз и пуля в горло… Человек с Петровки, который разговаривал с Арцыбашевым, был довольно откровенен – надо полагать, от обалдения. Ну, еще бы! Такая пальба в самом центре города, пропали четыре с половиной миллиона, а инкассатор, который, можно сказать, отразил нападение, взял да и убежал, оставив позади развороченный броневик, три трупа и груду резаной оберточной бумаги. То, что Филарет скрылся, было, с одной стороны, очень удобно, поскольку делало его подозреваемым номер один, а с другой – очень опасно, потому что Филатов умнел на глазах. Оставалось только надеяться, что он поумнеет недостаточно быстро и совершит еще какую-нибудь ошибку.
   Арцыбашев картинно отсалютовал латам дымящейся сигаретой. Оказавшись на месте Филатова, невозможно совершить ничего, что не было бы ошибкой. Он обложен со всех сторон, и каждый шаг чреват если не смертью, то арестом, который все равно рано или поздно закончится гибелью: если до Филарета не доберется Граф, то со временем сам Арцыбашев что-нибудь придумает…
   Он обернулся и через плечо посмотрел на часы. Те немедленно пробили один раз, словно только и дожидались, чтобы на них обратили внимание. Гулкий медный удар прокатился по всем закоулкам огромной пустой квартиры, поднялся к высокому потолку гостиной и где-то там заглох, растворившись в ночной тишине. Половина второго… Половина второго, а мадам Арцыбашевой, между прочим, до сих пор нет дома. Опять шляется по кабакам или чешет язык в компании себе подобных. А может быть, завела очередного дружка? Арцыбашев мысленно пожал плечами. Да на здоровье… Только ее сейчас здесь и не хватало – с ее истериками по поводу происшедшего и с ее вопросами по тому же поводу. Уж она-то точно не верит, что деньги украл Филарет. В перспективе это сулило определенные сложности, но Арцыбашев решил разбираться с проблемами по мере их возникновения.
   Он небрежно сунул окурок в переполненную пепельницу, с сомнением подержал в руке полупустую пачку сигарет и бросил ее обратно на стол. От табачного дыма мутило, кружилась голова и, как это ни парадоксально, клонило в сон. Арцыбашев встал и, с хрустом разминая затекшие руки и ноги, вышел на широкий балкон.
   В доме напротив было темно, светилось только окошко культуриста, который каждое утро выбегал на балкон со своими гантелями и между делом строил Лене глазки. Свет в его окне был приглушенным, красноватым, и Арцыбашев усмехнулся: культурист наверняка был не один. Евгений знал то, чего не знала его жена: культурист пытался подмигивать через улицу не только ей, но и ему тоже.
   Внизу, на своем обычном месте, лоснился и поблескивал полированной крышей черный “ягуар”. Арцыбашеву вдруг захотелось сделать то, чего он не делал уже очень давно, со времен своей самой первой машины: спуститься вниз, сесть за руль и отправиться кружить по городу, подбирая случайных пассажиров, болтать с ними ни о чем и обо всем на свете, а потом, когда наскучат болтовня и огни города, выбраться за Кольцевую и долго мчаться по прямой, все время наращивая скорость, пока машина не превратится в бомбу, в управляемый снаряд, в смерч…
   Если бы в этот момент Евгений Арцыбашев догадался посмотреть вверх, на видневшийся в пяти метрах над его головой край покатой крыши, он увидел бы нечто гораздо более интересное, чем окошко бисексуального культуриста или его собственный автомобиль. Задрав голову достаточно высоко, он увидел бы прямо над собой подошвы старых, видавших виды кроссовок, до которых было метра три. Но он не стал смотреть вверх. Вместо этого он глубоко вдохнул ночной воздух, повернулся спиной к улице и вернулся в квартиру, оставив балконную дверь открытой.
   Из последних сил цеплявшийся онемевшими пальцами за прутья ограждения крыши человек едва слышно втянул воздух сквозь судорожно сжатые зубы и разжал руки. Подошвы его кроссовок с глухим стуком ударились о керамическую плитку, которой был выложен балкон, колени согнулись, и он неловко упал на четвереньки, но тут же вскочил, быстрым движением запустив руку в задний карман джинсов. Отблеск горевшей в квартире Арцыбашева настольной лампы заиграл на его бритом черепе.
   Потревоженный шумом, Арцыбашев обернулся, но спрыгнувший с крыши человек уже был в комнате.
   Банкир смотрел на него расширенными глазами, словно увидел привидение: испачканные линялые джинсы, пестрая летняя рубашка, которая на первый взгляд казалась слегка обгоревшей, бритый череп чем-то перемазан, глаза сузились до едва заметных щелочек, смешливый рот сердито поджат, слева на челюсти вздулся здоровенный синяк…
   – Не ждал, Митрич? – спросил Змей, со щелчком открывая пружинный нож. Тонкое лезвие угрожающе заблестело в свете настольной лампы.
   – Змей? – Арцыбашев усилием воли подавил дрожь в голосе. – Живой?
   – Вот черт, – сказал Змей, подходя ближе. Арцыбашев попятился, сохраняя первоначальную дистанцию. – По-моему, я это сегодня уже слышал. Ты не первый меня хоронишь, а я, как видишь… Ты ничего не хочешь мне рассказать? Может быть, объяснишь, как это все вышло?
   Арцыбашев понял, что если его и будут резать, то не сразу, немного расслабился, уселся в кресло и неторопливо закурил. Змей наблюдал за его действиями суженными глазами, похожими на амбразуры артиллерийского дота. Сходство это усиливалось бритой макушкой, которая могла при некоторой доле воображения сойти за бетонный купол.
   – Объяснить? – медленно переспросил Арцыбашев. – Я? Мне почему-то казалось, что объясняться должны вы со Стасом. Вы прогадали верное дело, и после этого у тебя хватает наглости вламываться сюда и требовать объяснений, угрожая ножом. Вот, смотри, – он вытянул перед собой указательный палец и демонстративно опустил его под крышку журнального столика, – видишь? Теперь он лежит на кнопке. Если я ее нажму, здесь через две минуты будет полно ментов. Понимаю, две минуты – это много, но охрана снизу прибежит гораздо раньше. И где ты окажешься со своим ножиком?
   – Не надо пудрить мне мозги. – Змей подошел к столу, схватил квадратную бутылку и жадно отхлебнул прямо из горлышка. Арцыбашев следил за ним, слегка подавшись назад и не снимая палец с кнопки сигнализации.
   – Если меня заметут, я сразу начну говорить – прямо здесь, не отходя от кассы. Ты ведь грамотный мужик, Митрич, должен понимать, что тебе, как организатору, впаяют на всю катушку. Так что нажимай, если есть охота.
   Арцыбашев и без него понимал щекотливость своего положения. Понимал он и другое: попав за решетку, он не проживет и трех дней. Когда Змей начнет говорить, Граф узнает обо всем очень быстро, и тогда… Тюремное радио работает со скоростью света, и нигде не умеют так ловко заметать следы, как в тюрьмах и следственных изоляторах. Умер от сердечной недостаточности, тело в интересах следствия не может быть возвращено родственникам… Да и кому оно нужно, его тело? Ленка только вздохнет с облегчением: был и нету, и черт с ним…
   Тем не менее руку с кнопки он не убрал: в руке у Змея был нож, а умирать Арцыбашев не торопился.
   – Чего ты хочешь? – спросил он.
   Змей, который все еще сжимал в одной руке нож, а в другой бутылку, плюхнулся в кресло напротив хозяина и снова приложился к горлышку.
   – Правды, – слегка осевшим от спиртного голосом сказал он.
   – Правды? – переспросил Арцыбашев. – Ты уверен? И прекрати, пожалуйста, хлебать виски из горлышка. Вот стаканы. Ты тут не один, в конце концов.
   – Резонно, – согласился Змей, наполняя стаканы. – И насчет виски резонно, и насчет правды, если подумать, тоже. На кой хрен она мне сдалась, эта правда? Мы люди маленькие, умишка небольшого – что нам с ней делать, с правдой? Кому ее продашь? Правда, я знаю одного человечка, который мог бы ее купить…
   – По-моему, я тоже его знаю, – сказал Арцыбашев. – Сколько ты хочешь?
   – Н-ну-у, так сразу даже и не скажешь… Тысяч пять меня бы устроили.., на первое время.
   Арцыбашев остро поглядел на него поверх стакана.
   – Это шантаж, – сказал он. – Сегодня пять, завтра десять…
   Змей ухмыльнулся.
   – А что делать-то? Куда деваться? Ты ведь, Митрич, если подумать, настоящий бандит. Банк грабануть пытался – раз. Бомбу в ангар подложил – два…
   – Какую еще бомбу? – без особого энтузиазма, а скорее для порядка возмутился Арцыбашев.
   – Да ладно, – лениво отмахнулся Змей и приложился к стакану. – Это ты ментам расскажи, а я этих сказок уже во как наслушался. – Он резко провел по кадыку тупой стороной лезвия. – И слушать больше не хочу… Я, Митрич, подрядился для тебя работу делать, а не умирать за здорово живешь. Хватит, наумирался уже! Честно тебе скажу: я при Стасе кормился, и неплохо кормился, а теперь кормилец мой в морге отдыхает. Что мне, сироте, теперь делать, куда податься? Ведь всего-то пять тысяч у тебя прошу, а ты жмешься, как целка… Ну, допустим, резать я тебя не стану, а просто пойду и брякну ментам. Анонимно. Что тогда? Ты ведь даже имени моего не знаешь, не говоря уже о фамилии и прочей географии. Тебе же сдать некого, Митрич! Один ты, как хрен в проруби.
   – Тоже верно, – медленно проговорил Арцыбашев. Казалось, его посетила какая-то неожиданная мысль. – Слушай, Змей… Пять тысяч – это ладно, это не вопрос… Стас говорил, что ты неплохой стрелок?
   – Допустим.
   – А ты не мог бы еще немного пострелять для меня?
   – Мог бы, Митрич. Но за деньги. За живые бабки, а не за обещания. И, опять же, смотря в кого.
   – Допустим, в того инкассатора… Змей подлил виски в свой стакан, не сводя с Арцыбашева снова превратившихся в щелочки глаз.
   – В инкассатора? Хочешь честно, Митрич? Я его, козла, даже даром завалил бы, но только наверняка. В прятки с ним играть у меня никакой охоты нету, наигрался уже, насилу жив остался. Я снайпер, а не ковбой. А вот он – да, он-то как раз ковбой и есть. Лупит без промаха из любого положения, так что один на один с ним я второй раз не выйду, хоть убей.
   – Боишься, снайпер?
   Змей презрительно улыбнулся.
   – А ты пробовал с паровозом бодаться? Наверное, не пробовал, раз до сих пор живой. Так что же – боишься? Нет, не боишься, а соображаешь, что у него лоб потверже твоего. То же самое и тут. И как это ты ухитрился в такой ответственный рейс такого зверя послать? Он же, гад, все дело нам завалил.
   Арцыбашев раздраженно поморщился.
   – Да не знал я… Хотел одним выстрелом двух зайцев ухлопать, а получилось наоборот.
   – Да, – сказал Змей, – за двумя зайцами погонишься – от обоих в рыло схлопочешь. В общем, если ты мне этого своего инкассатора аккуратненько подставишь"
   – Можешь не сомневаться. Идти ему некуда, так что скоро, наверное, объявится. Тоже объяснений требовать. Вот тут ты ему все и изложишь – коротко и убедительно.
   Змей допил виски и встал.
   – Ладно, Митрич, – сказал он, – считай, договорились. Только не надо больше этих штучек с бомбами и прочим дерьмом… Второй раз этот номер со мной не пройдет. Я тебя, конечно, не виню, сам такой же, но – не надо. Вот тебе визиточка, позвони, когда этот твой инкассатор объявится. Я буду у телефона.
   – А ты не.., того?
   Змей понял его с полуслова. Убирая в карман пружинный нож, он покачал головой и улыбнулся.
   – На работе не пью.

* * *

   Арцыбашев лег спать, так и не дождавшись Алену. День выдался долгий и очень утомительный, впереди его ждало множество таких же долгих и утомительных дней, и бороться со сном, поджидая загулявшую супругу, не было никаких сил. Кроме того, Евгений сильно сомневался в том, что она оценит его бдение: скорее всего, окинет равнодушным взглядом и молча пройдет мимо. Она понемногу переставала быть его личной вещью, и он знал, кто в этом виноват. С Филаретом пора было кончать, м Арцыбашев уснул, мечтая о том, как это будет.
   Его разбудил телефонный звонок. Не открывая глаз, Арцыбашев промычал невнятное ругательство и попытался спрятать голову под подушку, но чертов аппарат ни в какую не желал умолкать. Он требовательно орал над самым ухом, разбивая сон вдребезги, разрывая застилавшую сознание теплую уютную пелену, поднимая со дна вчерашнюю тревожную муть. Арцыбашев вдруг совершенно ясно и трезво подумал, что звонит наверняка Филарет – Филарет, звонка которого он ждал и боялся весь вчерашний вечер и половину ночи. Не дозвонившись, он может явиться с личным визитом, и тогда вызывать Змея будет поздно.
   Подушка полетела в одну сторону, одеяло – в другую. Арцыбашев резко сел на кровати, но телефон, курлыкнув в последний раз, замолчал.
   – А, чтоб тебя… – начал Евгений, и звонок раздался опять.
   Несколько секунд Арцыбашев сидел неподвижно, с недоверием разглядывая телефон. Это был современный, очень удобный, надежный и дорогой беспроводной аппарат фирмы “Панасоник”, но сейчас он сильно напоминал Арцыбашеву изготовившуюся к броску королевскую кобру.
   Он снял трубку радиотелефона с подставки и осторожно поднес ее к голове, словно она и впрямь могла внезапно отрастить зубы и вцепиться ему в щеку.
   – Слушаю, – сказал он.
   Он ожидал услышать голос Филарета и потому невольно вздрогнул, когда гладкий, как шелк, уверенно-вальяжный, хорошо поставленный баритон Арчибальда Артуровича пророкотал ему в ухо:
   – Доброе утро, Евгений Дмитриевич. Как вам спалось?
   "Черт возьми, – с досадой подумал Арцыбашев, – утро могло бы начаться и получше”.
   – Благодарю вас. – сказал он. – Принимая во внимание обстоятельства, спалось мне удовлетворительно… Простите, доброе утро.
   – Есть какие-нибудь новости по нашему делу? – поинтересовался Граф. Голос у него по-прежнему был бархатный, но сейчас он напоминал Арцыбашеву мурлыканье кошки, когда та играет с пойманной мышью.
   – А какие могут быть новости? – не слишком вежливо откликнулся Евгений. – Следователь обещал держать меня в курсе, но, сами понимаете… Вы знаете, это смешно, но он, по-моему, и меня подозревает. От бессилия, наверное…
   – Это не смешно, – вежливо возразил Граф, – и подозревает вас не только он. Смешно другое, дорогой мой Евгений Дмитриевич. Смешно, батенька, находясь в вашем положении, кивать в сторону милиции и разводить руками: ищут, мол, но пока ничего не нашли. Они и не найдут, смею вас уверить. И не надо, чтобы они что-то нашли. Найти должны вы, Евгений Дмитриевич. Вы потеряли, вам и искать. Вы помните, сколько вы мне должны?
   Арцыбашев, который хоть и ждал разговора, выслушал эту тираду с нарастающим страхом и сделал слабую попытку возразить, постаравшись придать своему голосу как можно более растерянное звучание:
   – Но позвольте, Арчибальд Артурович… Мне даже как-то странно слышать ваши намеки. Неужели вы тоже думаете, что я мог… Да Господь с вами! И потом, что я могу предпринять в подобной ситуации? Мне негде добыть такую сумму, поверьте.
   «Время, – подумал он. – Надо выиграть немного времени. Бежать нельзя, из-под земли достанет. Вся надежда на Змея. Ему все равно, в кого стрелять, лишь бы сумма была побольше. Черт меня дернул прикарманить эти деньги!»
   – Ну, голубчик, – почти снисходительно протянул Граф, – вы же сами понимаете, что это не деловой разговор. Я ведь судиться с вами не стану, даже не надейтесь. Я вас обо всем предупредил еще давным-давно… Про меня никто не может сказать, что я прощаю долги. Это, конечно, было бы по-христиански, но для делового человека такое поведение недопустимо. Так что извольте думать сами. Не хотелось бы на вас давить, но мне нужны мои деньги. Кстати, как поживает очаровательная Елена Павловна?
   Арцыбашев автоматически покосился на кровать. Подушка Лены осталась нетронутой. “Опять спала отдельно, – подумал он. – Или вообще не ложилась, случается с ней иногда такая блажь…"
   – Благодарю вас, – сказал он. – С ней все в порядке.
   – Да?! – с веселым изумлением воскликнул Граф. – Вы так полагаете? А вот она сама так не считает. Не далее как полчаса назад она жаловалась мне, что провела одну из самых отвратительных ночей в своей жизни. Я, право, не знаю, чем я не угодил…
   – Постойте, – сказал Арцыбашев внезапно онемевшими губами. Он зажал телефонную трубку между щекой и плечом, схватил с тумбочки сигареты, сломал две штуки, рассыпал остальные, трясущейся рукой поднял одну с пола и наконец закурил, с силой втянув в себя дым. – Что это вы несете?
   – Извольте выбирать выражения, – строго сказал Граф. – Я вижу, вы такой же никудышный супруг, как и банкир. Это очень огорчительно – как для вас, так и в первую очередь для Елены Павловны. Ведь она-то наверняка ни при чем?
   Нетвердо ступая слегка заплетающимися спросонья ногами, Арцыбашев выбежал из спальни, продолжая прижимать к уху телефонную трубку.
   – Я вам не верю, – сказал он. – Дайте ей трубку. В гостиной Елены не было, в ее спальне – тоже. Квартира молчала, и в этом молчании ему чудился гулкий отголосок пустоты.
   – Даже не подумаю, – ответил Граф. – Вы не верите мне, я не верю вам… Так мы с вами ни к чему не придем. Найдете деньги – получите жену. Не найдете – пеняйте на себя. Ей будет очень больно, и последними ее словами, которые вы услышите, будут проклятия в ваш адрес.
   – Но что я могу сделать?! – уже во всю глотку гаркнул Арцыбашев. – Деньги украл Воробейчик, а он мертв. Его наверняка шлепнул один из сообщников, скорее всего тот инкассатор, который скрылся…
   – Официальная версия мне известна, Евгений Дмитриевич. Она очень логична, но имеет тот существенный недостаток, что ни на шаг не приближает меня к моим деньгам. Поэтому она меня не устраивает. И потом, я совсем недавно имел беседу с этим вашим инкассатором. Он утверждает, что не брал денег.
   – Мало ли, что он утверждает, – боясь поверить услышанному, проворчал Арцыбашев. – Вы что, верите ему?
   – Я никому не верю, – отрезал Граф, – и только поэтому до сих пор живу на свете. Впрочем, об этом я вам, кажется, уже говорил. Этого вашего знакомого надо поподробнее расспросить…
   – Так расспросите! – снова срываясь на крик, рявкнул Арцыбашев. – Зачем было хватать Елену?
   – Как зачем? Чтобы быть уверенным в вашей лояльности. И потом, ваш инкассатор оказался прытким парнем. Он сбежал. Представляете? Первый подобный случай в моей обширной практике. Возможно, он появится у вас. – Он немного помолчал:
   – Вы меня понимаете?
   – Да, черт возьми! Я сразу же сообщу вам… Дернула же меня нелегкая с вами связаться!
   – Жадность фраера сгубила, – в несвойственной ему манере заметил Арчибальд Артурович и неожиданно бросил трубку.
   Арцыбашев обнаружил, что стоит в одних мятых трусах у камина, ссутулившись и жадно присосавшись К обслюнявленному окурку, как какой-нибудь алкаш наутро после грандиозной попойки. Он раздраженно швырнул окурок в камин и зачем-то набрал домашний номер Филарета. Как и следовало ожидать, ему никто не ответил, и после десятого или одиннадцатого протяжного гудка он нажал клавишу разрыва связи. Евгений рассеянно положил трубку на каминную полку, снял, привстав на цыпочки, с крюка один из шестизарядных “кольтов” и немного пощелкал курком, следя за тем, как послушно вращается барабан. Это, конечно, не оружие – и скорострельность не та, и патроны к такой штуковине в наше время на вес золота. Да и не в оружии дело… На даче этого оружия навалом, но Граф – это тебе не Михей и даже не Воробейчик, его так запросто не шлепнешь. Он нигде не появляется без охраны, и под пиджаками у охранников не водяные пистолеты… И подписать кого-то из профессионалов на такое дело не получится – пошлют подальше, как только узнают, о ком идет речь. Вот разве что Змей… Позвонить ему? Нет, не сейчас. Сейчас старый мерзавец будет ждать чего-нибудь в этом роде. Потом, немного позже…
   Он бросил громоздкий револьвер на полку рядом с телефонной трубкой и побрел в спальню, шлепая по паркету босыми ногами. Натягивая брюки, он думал о Елене. Как быть с ней? Старый стервец уверен, что полностью держит его в кулаке, только потому, что захватил его жену. Ну-ну. Это было бы верно полгода назад, а теперь времена изменились. Точнее, изменились не времена, а сама Елена. С того дня, как в ее жизни снова возник Филарет, она постепенно стала уходить от Арцыбашева. Так ползет вниз по склону снежная лавина, пока не достигнет критической массы и не сорвется с горы, сметая все на своем пути.
   Арцыбашев затянул поясной ремень и принялся собирать рассыпавшиеся по полу и кровати сигареты. Сигарет было восемь штук, и он сложил их обратно в пачку, привычным жестом сунув одну в зубы.
   Он почему-то надеялся выиграть эту схватку, не понеся при этом потерь, но ведь так не бывает, не правда ли? Когда идет война, кто-то обязательно погибает или попадает в плен. Этого не избежать и не исправить, с этим надо смириться и идти дальше, чтобы победить. Он нашел откатившуюся далеко от кровати зажигалку и чиркнул колесиком, высекая бледное на фоне солнечных лучей пламя.
   Да, решил он, это правильный подход. Более того, это единственный возможный подход к сложившейся ситуации. В конце концов, он знал, что на него станут давить, и приготовился к тому, чтобы выдержать давление. Главное, чтобы старый вурдалак поверил в его невиновность. А Алена? Ну что ж, она ведь все равно собиралась уйти. По крайней мере, Филарету она теперь не достанется.
   Он невольно ухмыльнулся, подумав о том, каково было Графу, когда Филарет каким-то чудом вырвался из его когтей. Вот старик удивился, наверное… Но каков наш Филарет! От бабушки ушел и от дедушки ушел… Никак ему не умирается!
   О жене он больше не думал, со спокойным сердцем занеся ее в список потерь, как украденную шапку или выпавший из кармана ключ. Если ее удастся как-нибудь выручить, он будет рад, а если нет… Что ж, никто не гнал ее из дома прямо в руки головорезам Графа! Да и что он, Евгений Арцыбашев, банкир со средними физическими данными и без специальной военной подготовки, может для нее сделать? Погибнуть за нее? Ну, и много ли ей будет от этого толку? Женщине можно сколько угодно обещать, что отдашь за нее жизнь, но это вовсе не значит, что ты обязан умирать вместе с ней. Вместо нее – это еще куда ни шло, в этом есть какая-то логика, но вместе-то зачем же? Да и вместо, если честно, не стоит, Женщин на свете столько, что за всех не наумираешься… Тем более что она была неверной женой дома и никем в общественной жизни – так, красивая безделушка в кармане у банкира Арцыбашева…
   Он выбросил из головы роскошные волосы и темные глаза Лены и стал думать о том, что ему предпринять. Убежавший от смерти Филарет спутал ему все планы, он торчал посреди продуманной, тщательно разработанной системы мероприятий, как гвоздь в подошве, и этот гвоздь следовало как можно быстрее приспособить к делу. То, что за ним, тратя время и силы, охотилась милиция, было превосходно, но Филарета необходимо было прикончить, получив от этого максимальную выгоду. Но сначала его нужно было найти. Эх, если бы под рукой был Стас! Насколько все было бы проще…
   Он вздрогнул, потому что в гостиной на каминной полке снова заверещал телефон. Горячий пепел с кончика сигареты упал на его голую грудь, и он зашипел от боли. Телефон звонил, и нужно было брать трубку, но сделать это было все равно, что поднести к виску заряженный пистолет. Что еще придумал старый негодяй?
   Телефон снова обманул его: звонил не Граф, а долгожданный Филарет.
   – Здравствуй, – без обычных казарменных шуточек сказал он.
   – Юрка?! – очень натурально изумился Арцыбашев и тут же перешел на заговорщицкий шепот. – Слушай, ты где? Что произошло?
   – А ты почему шепчешь? – спросил Филарет. – Ты что, не один?
   – Да один я, один, – более или менее нормальным голосом сказал Арцыбашев. – Просто ситуация такая… Послушай, что ты там наворотил? Ментовка тебя ищет, блатные мне весь телефон оборвали – подавай своего инкассатора, и весь разговор… Ты что, очумел? На кой черт тебе понадобились эти деньги?
   Он услышал, как Филатов со свистом втянул воздух через стиснутые зубы. Чтобы невзначай не выдать себя неосторожным словом, отныне нужно было валять дурака всегда и везде, даже перед зеркалом: ничего не знаю, такое горе, такой удар по репутации банка.., да, делаем все возможное, чтобы вернуть деньги нашим клиентам, но, сами понимаете… В принципе, почему бы банку и не выплатить Графу его деньги, хотя бы и по частям? Банк просто обязан это сделать, и нечего путать банковское хранилище с карманом директора…