Страница:
«Точно, ограбили, – подумал он, возвращаясь в нормальное положение и со стуком захлопывая дверцу. – Отравили чем-то и вытащили бабки…»
Непослушной рукой он залез во внутренний карман куртки и нащупал бумажник. Ему снова подумалось, что грабители были какие-то странные. С их точки зрения было бы гораздо проще отобрать у него бумажник, часы и выкинуть его из машины на полном ходу. Вместо этого они оставили при нем и часы, и бумажник, и автомобиль.
К его удивлению, бумажник не был пустым. Помимо мелочи, которую он успел заработать за вчерашнее утро, там обнаружилось пять стодолларовых купюр – новеньких, недавно отпечатанных, хрустящих, как накрахмаленные простыни. Вид денег почему-то совсем не обрадовал Олега Андреевича – напротив, в напыщенно поджатых губах президента Франклина ему чудились холодная насмешка и скрытая угроза, а шелест новеньких купюр напоминал шипение змеи.
С другой стороны, он испытал некоторое облегчение. По крайней мере, пятьсот долларов существенно упростят объяснение с супругой. Можно будет рассказать ей жуткую историю о том, как он весь день и всю ночь катал по окрестностям бандитов, которые в конце концов расплатились с ним по-королевски щедро и отпустили восвояси. Деньги помогут жене успокоиться и поверить в эту байку, в которой, в принципе, не было ничего невозможного. Почему бы и нет? А может, так оно и было?
Олег Андреевич вздохнул. Что-то подсказывало ему, что все не так просто, но память упорно отказывалась оживлять подробности минувших суток. Зуев затолкал бумажник на место и зачем-то провел дрожащими ладонями вдоль тела. Правая ладонь нащупала в боковом кармане куртки что-то твердое, угловатое, и Олег Андреевич испуганно замер. Что это может быть?
Существовал один-единственный способ ответить на этот вопрос, и Олег Андреевич после недолгих колебаний воспользовался им. Его ладонь осторожно, словно опасаясь укуса, скользнула в карман. Пальцы сомкнулись на холодной рубчатой рукояти, и Олег Андреевич понял, что у него в кармане, еще раньше, чем его взгляд уперся в вороненое железо пистолета. Вытравленные на стали готические буквы складывались в смутно знакомое слово. “Вальтер”, – прочел Зуев и тихонько застонал. Ему вдруг вспомнилась “Бриллиантовая рука”: жена тычет в нос полумертвому с похмелья мужу пачку денег и пистолет. “Откуда?” – “Оттуда”. Н-да…
Память вдруг проснулась, ожила и принялась со скоростью взбесившегося диапроектора выбрасывать на поверхность сознания картинки минувших суток – одну омерзительнее другой. В течение нескольких секунд Зуев вспомнил все до мельчайших подробностей: своего странного пассажира, укол в шею, распятого на стене, изрезанного, окровавленного, дико кричащего человека, свой ужас и голос своего пассажира, раз за разом повторяющий: “Ты – пес. Ты – раб… Обещание, данное неверному, ничего не стоит… Ты – раб. Убьешь Валиева – получишь много денег…"
Ужас вернулся, вцепившись в сердце ледяными когтями. Олег Андреевич понимал, что теперь с этим страхом ему предстоит жить до самой смерти. Убить Валиева было просто немыслимо. Обещание, данное неверному.., ну и так далее. Мозг Зуева лихорадочно метался в поисках выхода, которого не было. Обратиться в милицию? Что ж, возможно, это на какое-то время оттянет неизбежный конец, но время отсрочки будет исчисляться днями, а может быть, и минутами. Разве не говорил сам Валиев, что милиция давно опустила руки перед нашествием кавказских бригад? И потом, кто ему поверит? Вот деньги, а вот пистолет, и неизвестно, сколько трупов уже числится за этим стволом. Кое-кто может безумно обрадоваться возможности повесить все эти трупы на шею Олега Андреевича.
Выход был один – бежать. Бежать прочь из Москвы, скрыться, исчезнуть… Зуев поморщился. Легко сказать – бежать. Бросить квартиру просто, сложнее ее потом найти. Жена и слушать его не захочет, не говоря уже о детях. В угрозу собственной жизни она поверит только тогда, когда будет уже поздно.
«Ну и черт с ней, – с внезапным ожесточением подумал Зуев. – Черт с ними со всеми. Посмотрим, как они проживут без меня – никчемного, бесполезного и нищего. Пусть поищут себе другого кормильца, раз я их не устраиваю. Вот заведу сейчас машину и рвану куда глаза глядят. Жене позвоню откуда-нибудь – скажу, чтобы не искала и ни в коем случае не обращалась в милицию. Потом, когда все как-нибудь утрясется, можно будет вернуться. А можно и не возвращаться. Чего я там не видал? А чеченцы найдут себе кого-нибудь другого. Пистолет выброшу в первую же речку… Семье они ничего не сделают – какой смысл, если меня нет?»
Он зашарил по карманам в поисках сигареты. В левом кармане куртки лежало еще что-то, чего раньше там не было. Поначалу несведущий в устройстве стрелкового оружия Зуев решил, что это запасная обойма к пистолету, но в кармане оказалась трубка сотового телефона. Олег Андреевич тупо уставился на нее, думая о том, что сейчас, с пистолетом в одной руке и трубкой мобильника в другой, он должен выглядеть как карикатура на “нового русского”. Доллары, оружие, телефон – все это начинало смахивать на бред, но Зуев знал, что никаким бредом тут, увы, даже не пахнет. Словно в подтверждение его мрачных мыслей, телефон вдруг ожил, издав мелодичную трель.
После второго звонка Зуев нажал кнопку соединения и с огромной неохотой поднес трубку к уху. Он звал, кто звонит.
– Не вздумай хитрить, пес, – без предисловий сказал незнакомый голос с сильным кавказским акцентом. – Если через два часа твой приятель не перестанет дышать, мы возьмем твою дочь. Ты сам знаешь, что мы с ней сделаем. Потом – твой сын, твоя жена и ты сам.
– Да пошел ты! – собрав остатки мужества, сказал Олег Андреевич. – Забирай кого хочешь, мне плевать. Меня нет в городе и уже не будет. Я уезжаю, понял? Я сейчас на трассе, и хрен вы меня найдете, бараны.
– Дурак, – ответил голос, и прозвучавшее в нем презрение было убедительнее любых речей. – Я же сказал: не вздумай хитрить. Оглянись!
Олег Андреевич резко обернулся. Сквозь запотевшее заднее стекло ничего не было видно, и ему пришлось распахнуть дверцу и выйти из машины.
Позади, метрах в двадцати, у самого поворота дороги, стоял большой темно-синий джип. Передняя дверь джипа была открыта, и рядом с машиной Зуев разглядел фигуру в кожанке. Фигура подняла руку, демонстрируя зажатую в ней трубку мобильника.
– Сволочи, – прошептал Олег Андреевич и вдруг вскинул все еще зажатый в правой руке пистолет. Курок сухо щелкнул, и больше ничего не произошло. Стоявший рядом с джипом чеченец снова помахал телефоном и поднес трубку к уху.
Олег Андреевич медленно поднял свою. Ему показалось, что она весит не меньше пуда.
– Обойма в бардачке, – сказал чеченец. – Там два патрона. Один для Валиева, а второй на всякий случай. Вдруг ты с первого раза не попадешь? Всего два, понял? Береги их. Будешь стрелять в нас – придется душить своего приятеля голыми руками. У тебя два патрона и два часа, не забудь.
В трубке раздались короткие гудки. Олег Андреевич увидел, как чеченец сел в машину. Джип завелся, рыкнул двигателем и, объехав “Москвич” Зуева, скрылся за поворотом. Олег Андреевич проводил его взглядом, все еще держа телефонную трубку возле уха. Когда рокот двигателя затих в отдалении, он разжал пальцы, и пластмассовая трубка с негромким глухим стуком упала на землю. Зуев снова сел за руль, отыскал в бардачке обойму и со второй попытки сумел загнать ее в рукоять пистолета. Он чувствовал себя опустошенным, как кувшин, из которого наконец вылили прокисшее молоко. Страх ушел, испарился, и Олег Андреевич вдруг понял, что ему все равно. Он перешагнул черту, за которой инстинкт самосохранения имел какое-то значение.
Зуев запустил остывший за ночь двигатель и откинулся на спинку сиденья, давая машине прогреться. Он думал о Валиеве. О Валиеве, который втравил его в этот ужас, а сам остался в стороне. Сейчас он уже наверняка выехал на работу и подвозит очередного пассажира, а может быть, снова пудрит кому-нибудь мозги своими профсоюзными бреднями. У него широкие плечи и твердый подбородок, он ничего не боится, и все, что ему угрожает, – это быстрая и безболезненная смерть. Если его не застрелит Олег Андреевич Зуев, это непременно сделает кто-нибудь другой. Для Валиева это ничего не изменит, зато для Зуева будет иметь решающее значение. Теперь ему стало ясно, что идея создания профсоюза была не только губительной, но и бредовой от начала до конца. Каждый за себя, один Бог за всех – именно так обстояли дела в этом печальном мире, и Олег Андреевич больше не чувствовал в себе желания идти наперекор законам природы. Он хотел только одного: чтобы его оставили в покое. А Валиев… Что ж, разве не Валиев был виновником всех несчастий Олега Андреевича? Будет только логично, если он получит по заслугам. Что с того, что у Валиева семья? У Зуева тоже семья, и если он должен был о ком-то заботиться, то в первую очередь о ней, а не о близких какого-то Валиева, которых он даже никогда не видел.
Он включил передачу и медленно выехал из леса на шоссе. Темно-синий джип ждал его у поворота и, когда Олег Андреевич проехал мимо, открыто пристроился к нему сзади. Зуев бросил в его сторону беглый взгляд и сразу же забыл о нем, занятый собственными мыслями. Он проехал мимо поста ГИБДД, даже не позаботившись спрятать лежавший на соседнем сиденье заряженный пистолет. Его не остановили, и он горько улыбнулся, ведя машину в сторону Центра: его последняя попытка уклониться от неизбежного конца рухнула, оставшись никем не замеченной.
Он припарковался у Белорусского вокзала и, быстро поискав глазами, без труда нашел машину Валиева. Все шло как по-писаному, и на секунду он даже поверил, что у этой истории может быть хороший конец. Он вышел из машины и неторопливо зашагал в сторону перрона, до боли в суставах сжимая рукоять лежавшего в кармане пистолета.
До перрона он так и не добрался. В дверях ему встретился Валиев, нагруженный двумя чемоданами, за которым вышагивала расфуфыренная дама баскетбольного роста. Она недовольно нахмурила выщипанные в ниточку брови, когда Валиев, увидев приятеля, поставил чемоданы На землю, но промолчала.
– Здорово, Андреич! – воскликнул Валиев, протягивая руку для пожатия. – Куда это ты запропастился? Мне твоя жена раз пять звонила. Загулял, что ли?
Он все еще держал на весу протянутую руку. Зуев с трудом расцепил прикипевшие к рукоятке пистолета пальцы, вынул руку из кармана и пожал ладонь Валиева.
– Долгая история, – бесцветным голосом ответил он.
– А, – Валиев понимающе кивнул и подхватил чемоданы. – Ладно, при случае расскажешь. Пока!
– Пока, – пробормотал Зуев.
Он пропустил Валиева мимо себя, вынул из кармана пистолет и выстрелил, почти не целясь. Пистолет звонко бабахнул, больно ударив его по руке между большим и указательным пальцами. В аккуратно подстриженном затылке Валиева вдруг возникло черное отверстие, из которого мгновением позже толчком выплеснулась не правдоподобно красная кровь. Валиев повалился как подкошенный, продолжая сжимать ручки чемоданов. Его пассажирка шарахнулась в сторону, вопя, как теплоходная сирена. Люди бросились врассыпную, кто-то дико закричал.
– Не двигаться! – услышал Зуев. – Брось оружие! Милиция!
Зуев огляделся. Со всех сторон к нему бежали люди в мундирах мышиного цвета. Лица у чих были испуганные и одновременно ожесточенные, в руках поблескивали пистолеты, Олег Андреевич поднял “вальтер”, вставил в рот ствол, скривившись от вкуса машинного масла, изо всех сил зажмурился и нажал на спусковой крючок.
Он усмехнулся, затягиваясь сигаретой, и стал через покрытое мелкими каплями дождя боковое стекло смотреть на вход в станцию метро, возле которого поджидал пассажира. Между делом ему подумалось, что ничего смешного в сложившейся ситуации нет и многие знакомые сочли бы его законченным психом, проведав о его ночных похождениях. “Вот тебе и профсоюз, – мысленно обратился Юрий к Валиеву. – Кто бы мог подумать, что для того, чтобы избавиться от поборов, достаточно один раз набить морды троим отморозкам, и даже не чеченским, а своим, московским, можно сказать, родным… Чудны дела твои, Господи!"
Память услужливо вернула его к событиям минувшей ночи. Юрий поудобнее устроился на скрипучем сиденье, прикрыл слипающиеся глаза, и перед ним немедленно возникла тесная прихожая бабы Клавы – точная копия его собственной – и бритый затылок вооруженного обшарпанным “наганом” бандита.
…Перепрыгнув через падающее тело, он ворвался в комнату и первым делом хлопнул ладонью по клавише выключателя. Свет погас, осталась лишь тусклая лампочка в прихожей, скупо освещавшая косой прямоугольник облупившегося дощатого пола и часть стоявшей напротив двери кровати. В таком освещении голый зад квартиранта выглядел довольно странно – казалось, он светился в темноте, как еще один осветительный прибор. Немного выше двух отсвечивающих полушарий маячило бледное лицо сидевшего верхом на чеченце бандита.
Выключив свет, Юрий низко пригнулся и скользнул вдоль стены подальше от двери, уверенный, что сейчас начнется пальба. Он не ошибся. В полумраке сверкнуло бледное пламя, уши заложило от грохота, и пистолетная пуля с тупым щелчком влепилась в дверной косяк. За первым выстрелом немедленно последовал второй, потом еще один, и горевшая в прихожей лампочка лопнула с негромким печальным треском. Тоненько зазвенело, падая на пол, стекло, и восемнадцатая квартира погрузилась в кромешную тьму, слегка разжиженную лишь отсветами горевшего во дворе одинокого фонаря.
Некоторое время в квартире царила тишина, даже чеченец на кровати перестал мычать и брыкаться. Бандиты затаились, ожидая продолжения. Юрий был уверен, что они не успели его разглядеть и теперь теряются в догадках, пытаясь сообразить, что же все-таки произошло. Это была война нервов, и Филатов не сомневался в том, что сможет ее выиграть. Точнее, смог бы, если бы время не работало против него. Тьма в квартире не была абсолютной. Еще немного, и глаза бандитов привыкнут к темноте, а на то, что видно глазу, очень легко навести пистолет. Юрий потихоньку двинулся вперед, стараясь не дышать и держа направление на кровать, никелированная спинка которой слегка поблескивала в темноте. Он слышал доносившееся с той стороны хриплое, испуганное дыхание.
– Чего это, Маныч? – раздалось из темноты немного левее кровати. – Что за хрень? Маныч, ты где?
Затаившийся на кровати Маныч хранил молчание, и Юрий без труда представил себе, какие слова рвутся сейчас с его губ. Товарищ Маныча был новичком в войне нервов и вообще, похоже, не отличался сообразительностью. Такие недостатки были непозволительной роскошью. Почти не скрываясь, Юрий сделал шаг в сторону этого нервного отморозка, увидел блик электрического света на расстегнутой “молнии” его куртки и от души врезал кулаком примерно в то место, где по его расчетам должна была находиться голова бандита.
Бандит оказался немного ближе, чем думал Филатов, и удар получился слишком сильным. Коротко завопив, Комар пролетел через всю комнату, опрокинув по дороге табурет и чуть не свалив стол. Юрий услышал, как он врезался в стену и с глухим шумом свалился на пол.
Маныч снова пальнул из пистолета. Юрий почувствовал на левой щеке плотное дуновение, пригнулся и нырнул вперед, под следующий выстрел, успев перехватить метнувшегося в сторону от кровати бандита. Они сцепились и покатились по полу. Тело Маныча под тяжелой кожанкой было крепким и жилистым, он отчаянно боролся, и Юрию показалось, что бандит вот-вот высвободит руку с зажатым в ней пистолетом и застрелит его в упор. Он из последних сил сдавил запястье Маныча и боднул его головой в лицо. Бандит издал сдавленный стон и выронил пистолет. Юрий сразу выпустил его руку, оттолкнул противника от себя и дважды сильно ударил кулаком в лицо. Под рукой у него что-то противно захрустело, Маныч взвыл и обмяк.
– Сука! – гнусаво выкрикнул он. – Мочите этого козла, он мне нос сломал!
Юрий вскочил, пнул Маныча напоследок, оборвав на полуслове его матерную тираду, и встретил вернувшегося в строй Комара сильным боковым ударом. Комар снова отправился в свой угол, не касаясь ногами пола. На этот раз его траектория пересеклась со столом под прямым углом, и старенький стол бабы Клавы с громким треском распался на составные части.
В прихожей послышалась глухая возня. Глаза Юрия уже достаточно привыкли к темноте для того, чтобы он смог разглядеть Секу, стоявшего поперек прохода на четвереньках и шарившего рукой по полу в поисках револьвера. Филатов подошел к нему и безжалостно ударил ногой в живот – стрельбы уже было предостаточно. Сека повалился на бок и скорчился, обхватив живот руками. Маныч глухо постанывал, лежа на полу лицом вниз, Комар не подавал признаков жизни.
Юрий рывком поставил на ноги квартиранта бабы Клавы и торопливо развязал ему руки. Тот первым делом наклонился и водворил на место болтавшиеся на щиколотках трусы. Юрий схватил висевшую на спинке стула одежду, комом сунул ее в руки чеченцу и, взяв за плечо, потянул его к выходу.
– Что… – начал было тот, но Юрий толчком послал его вперед, в прихожую. Чеченец споткнулся о скорчившегося на полу Секу и чуть не упал.
– Тише, дурак, – сказал ему Юрий. – Давай отсюда по-быстрому, пока никого нет. Если хочешь, оставайся, а мне с ментами говорить не о чем.
Чеченец моментально сообразил, что к чему, и бесшумно выскользнул в коридор. Прежде чем последовать за ним, Юрий осторожно выглянул из квартиры. Все дверные глазки были предусмотрительно залеплены пластилином, и он, удовлетворенно кивнув, поспешил вслед за своим соседом как раз вовремя, чтобы не дать тому в одних трусах выскочить на улицу. Догнав чеченца на площадке третьего этажа, Юрий затолкал его в свою квартиру, осторожно закрыл дверь и дважды повернул барабанчик замка.
– Э, – негромко сказал в темноте чеченец, – это ты, сосед?
– Я, я, – ответил Юрий, прислушиваясь к тишине на лестничной площадке. – Тише ты, джигит.
Оденься лучше, а то простудишься. Только свет не зажигай.
Позади зашуршала одежда.
– Носки забыли, – огорченно сказал чеченец. – И туфли… Слушай, ты их замочил?
– Надеюсь, что нет, – ответил Юрий и прошел в комнату. В это время внизу заворчал двигатель, и по потолку пробежал яркий свет фар. Юрий выглянул в окно и увидел свернувший за угол, к подъезду, милицейский “уазик”. – Очень вовремя, – добавил он.
– Что вовремя? – раздраженно переспросил чеченец. – Это не люди, они не должны жить на свете. Их нужно было замочить.
– Сам замочишь, – рассеянно откликнулся Юрий. – Для тебя ведь это, насколько я понимаю, дело чести.
Чеченец вдруг подскочил к нему сзади и с неожиданной силой ухватил за плечо.
– Ты ничего не видел, понял? – яростно прошипел он. – Если скажешь хоть слово, умрешь как собака. Я тебя из-под земли достану, если кто-нибудь узнает про мой позор.
– Да уймись ты, чудила, – рывком освобождая плечо, сказал Юрий. – Не видел так не видел. Тоже мне, порнозвезда. Задом своим он меня удивил… Да такого добра в любой бане навалом, и никто при этом не грозится глотку перегрызть… – Он замолчал, слушая, как по лестнице торопливо топают обутые в тяжелые сапоги ноги. Потом наверху гулко ахнула, ударившись о стену, распахнутая пинком дверь, послышались крики, топот, снова загрохотала сдвигаемая мебель. – И потом, – продолжал Юрий, – о чем я могу рассказать? Они же не успели ничего, так что ты напрасно кипятишься. Мог бы, между прочим, спасибо сказать, а то сразу – “убью, зарежу”…
– Хм, – остывая, сказал чеченец. – Спасибо”, У нас “спасибо” так не говорят. Спасибо – это целый отдельный разговор. Ты брат мне теперь, понимаешь?
– Обалдеть можно, – искренне сказал Юрий. На лестнице снова затопали. “Больно, ментяра!..” – проныл кто-то, и Юрий понял, что ночные гости чеченского предпринимателя не успели вовремя унести ноги. – Вот послал Господь родственничка!
– Что хочешь проси, – сказал чеченец. – Все сделаю, только сначала этих псов кончу. Ты правильно сказал: дело чести. Ты мою честь спас, теперь мне ее отстоять надо. Что хочешь, брат?
– Да какой я тебе брат? – устало сказал Юрий. В памяти снова всплыл Грозный и растерзанные, перемешанные с кирпичной крошкой тела убитых солдат. Воспоминания были слишком свежи, чтобы он мог испытывать к этому человеку симпатию. Чтобы не смотреть на своего новоявленного “брата”, он принялся искать сигареты и некстати вспомнил, что они кончились накануне – последнюю он выкурил перед тем, как лечь спать, – Обидеть хочешь? – спросил чеченец, протягивая ему открытую пачку.
– Больно ты мне нужен, – ответил Юрий и, поколебавшись, взял сигарету.
– Нужен, – уверил его сосед, щелкая зажигалкой. – Ты еще и сам не знаешь, как я тебе нужен. Умар долги платить умеет. Денег дам, машину новую подарю вместо твоей керосинки… Хочешь – пассажиров вози, не хочешь – сам катайся.
– Угу, – затягиваясь сигаретой, промычал Юрий. У дыма был непривычный терпкий привкус и тонкий изысканный аромат. – Катайся сколько хочешь, только не забывай твоим землякам вовремя отстегивать.
– Ва! – воскликнул чеченец. – О чем ты говоришь? Кому отстегивать? Никто к тебе больше не подойдет, мамой клянусь! А если подойдет, скажи, что Умар – твой брат. Увидишь, что будет.
– Дырка в башке? – предположил Юрий. Он уже начинал жалеть, что опять влез не в свое дело. Главной ошибкой было то, что он притащил чеченца сюда. Пусть бы валялся на кровати с голым задом и объяснялся с ментами, как умеет. Если он действительно связан с чеченскими бригадами, выручать его не стоило.
– Э, брат, пустой базар говоришь, – протянул Умар. – Опять обидеть хочешь. Только зря стараешься. Я на тебя все равно не обижусь, пока долг не верну. Слушай, – он загорелся, явно осененный новой идеей, – бросай свое такси, работай со мной! Такие дела, такие деньги! Я на тебя смотрел, думал; э, такой большой мужчина такой ерундой занимается! Знаешь, как бывает: сам большой, а душа маленькая, как у овцы, всего боится, от каждой тени прячется, как мышонок… А ты – орел. У вас таких мало.
– У нас таких навалом, – сухо поправил его Юрий. – Многие, конечно, там, у вас, полегли, но еще осталось предостаточно.
– Э, – сказал Умар, – опять пустой базар! При чем тут война? Мой народ не трогай, хорошо? Я тебе дело говорю. Мужчина должен деньги иметь, иначе это не мужчина, а баран. Шашлык из него сделать, и весь разговор. Ты – мужчина. Почему денег нет? Руки есть, ноги есть, голова на месте, а денег нет. Никуда не годится. Я тебе денег дам, но на всю жизнь не хватит. Зарабатывать надо, дорогой. Деньги кругом на земле валяются, а тебе подобрать лень! Такой джигит не должен работать. Пусть вол работает, а джигит должен воевать.
– Ага, – сказал Юрий, – вот это уже ближе к делу. И с кем воевать будем?
– С этими шакалами, – Умар яростно кивнул в сторону двери, имея в виду, вероятнее всего, своих сексуально озабоченных гостей. – С этими псами, с трупоедами… Убьешь их пахана – станешь богатым человеком. Денег дам, нефтяную скважину дам.., все, что хочешь. Честным людям жить не дают, дышать не дают, торговать мешают…
– Торговать или воровать?
– Э, дорогой, зачем пустое спрашиваешь? Тебе какая разница? Деньги тебе даю, понимаешь? Ты такие деньги во сне не видел. Дружбу тебе даю. Дружба с Умаром дороже любых денег, клянусь. Пойдешь к Понтиаку, застрелишь этого жирного шакала, и можешь всю жизнь ананасы шампанским запивать.
– Интересно, – сказал Юрий. – А у самого кишка, что ли, тонка?
– Почему кишка? Сам подумай, как мне его достать? Его псы кавказца сразу видят, стрелять начнут. Он хитрый, как змея, никого к себе не подпускает. Ты – русский, ты до него доберешься.
– Извини, – сказал Юрий и с силой ввинтил окурок в изумленно разинутый рот синей фарфоровой рыбы. – Предложение, конечно, заманчивое, но эта работенка не по мне. Если бы я хотел стать киллером, давно бы стал. И, поверь, работал бы не на тебя и не на твоих земляков. Ты уж не обижайся, но именно так обстоят дела.
– Подумай, – сказал чеченец. – С ответом не тороплю, но и долго ждать не могу. Подумай, брат. Это очень большие деньги…
…Юрий вздрогнул и открыл глаза. Сигарета догорела до самого фильтра и потухла, засыпав пеплом его правое колено. В залитое дождем стекло опять постучали, и он принялся с усилием вертеть тугую ручку стеклоподъемника. Стекло со скрипом поехало вниз и, дойдя до середины, застряло. Юрий с опозданием вспомнил, что стеклоподъемник испорчен, и мысленно выругался: теперь ему предстояло не менее пятнадцати минут сражаться со стеклом, чтобы поставить его на место.
Непослушной рукой он залез во внутренний карман куртки и нащупал бумажник. Ему снова подумалось, что грабители были какие-то странные. С их точки зрения было бы гораздо проще отобрать у него бумажник, часы и выкинуть его из машины на полном ходу. Вместо этого они оставили при нем и часы, и бумажник, и автомобиль.
К его удивлению, бумажник не был пустым. Помимо мелочи, которую он успел заработать за вчерашнее утро, там обнаружилось пять стодолларовых купюр – новеньких, недавно отпечатанных, хрустящих, как накрахмаленные простыни. Вид денег почему-то совсем не обрадовал Олега Андреевича – напротив, в напыщенно поджатых губах президента Франклина ему чудились холодная насмешка и скрытая угроза, а шелест новеньких купюр напоминал шипение змеи.
С другой стороны, он испытал некоторое облегчение. По крайней мере, пятьсот долларов существенно упростят объяснение с супругой. Можно будет рассказать ей жуткую историю о том, как он весь день и всю ночь катал по окрестностям бандитов, которые в конце концов расплатились с ним по-королевски щедро и отпустили восвояси. Деньги помогут жене успокоиться и поверить в эту байку, в которой, в принципе, не было ничего невозможного. Почему бы и нет? А может, так оно и было?
Олег Андреевич вздохнул. Что-то подсказывало ему, что все не так просто, но память упорно отказывалась оживлять подробности минувших суток. Зуев затолкал бумажник на место и зачем-то провел дрожащими ладонями вдоль тела. Правая ладонь нащупала в боковом кармане куртки что-то твердое, угловатое, и Олег Андреевич испуганно замер. Что это может быть?
Существовал один-единственный способ ответить на этот вопрос, и Олег Андреевич после недолгих колебаний воспользовался им. Его ладонь осторожно, словно опасаясь укуса, скользнула в карман. Пальцы сомкнулись на холодной рубчатой рукояти, и Олег Андреевич понял, что у него в кармане, еще раньше, чем его взгляд уперся в вороненое железо пистолета. Вытравленные на стали готические буквы складывались в смутно знакомое слово. “Вальтер”, – прочел Зуев и тихонько застонал. Ему вдруг вспомнилась “Бриллиантовая рука”: жена тычет в нос полумертвому с похмелья мужу пачку денег и пистолет. “Откуда?” – “Оттуда”. Н-да…
Память вдруг проснулась, ожила и принялась со скоростью взбесившегося диапроектора выбрасывать на поверхность сознания картинки минувших суток – одну омерзительнее другой. В течение нескольких секунд Зуев вспомнил все до мельчайших подробностей: своего странного пассажира, укол в шею, распятого на стене, изрезанного, окровавленного, дико кричащего человека, свой ужас и голос своего пассажира, раз за разом повторяющий: “Ты – пес. Ты – раб… Обещание, данное неверному, ничего не стоит… Ты – раб. Убьешь Валиева – получишь много денег…"
Ужас вернулся, вцепившись в сердце ледяными когтями. Олег Андреевич понимал, что теперь с этим страхом ему предстоит жить до самой смерти. Убить Валиева было просто немыслимо. Обещание, данное неверному.., ну и так далее. Мозг Зуева лихорадочно метался в поисках выхода, которого не было. Обратиться в милицию? Что ж, возможно, это на какое-то время оттянет неизбежный конец, но время отсрочки будет исчисляться днями, а может быть, и минутами. Разве не говорил сам Валиев, что милиция давно опустила руки перед нашествием кавказских бригад? И потом, кто ему поверит? Вот деньги, а вот пистолет, и неизвестно, сколько трупов уже числится за этим стволом. Кое-кто может безумно обрадоваться возможности повесить все эти трупы на шею Олега Андреевича.
Выход был один – бежать. Бежать прочь из Москвы, скрыться, исчезнуть… Зуев поморщился. Легко сказать – бежать. Бросить квартиру просто, сложнее ее потом найти. Жена и слушать его не захочет, не говоря уже о детях. В угрозу собственной жизни она поверит только тогда, когда будет уже поздно.
«Ну и черт с ней, – с внезапным ожесточением подумал Зуев. – Черт с ними со всеми. Посмотрим, как они проживут без меня – никчемного, бесполезного и нищего. Пусть поищут себе другого кормильца, раз я их не устраиваю. Вот заведу сейчас машину и рвану куда глаза глядят. Жене позвоню откуда-нибудь – скажу, чтобы не искала и ни в коем случае не обращалась в милицию. Потом, когда все как-нибудь утрясется, можно будет вернуться. А можно и не возвращаться. Чего я там не видал? А чеченцы найдут себе кого-нибудь другого. Пистолет выброшу в первую же речку… Семье они ничего не сделают – какой смысл, если меня нет?»
Он зашарил по карманам в поисках сигареты. В левом кармане куртки лежало еще что-то, чего раньше там не было. Поначалу несведущий в устройстве стрелкового оружия Зуев решил, что это запасная обойма к пистолету, но в кармане оказалась трубка сотового телефона. Олег Андреевич тупо уставился на нее, думая о том, что сейчас, с пистолетом в одной руке и трубкой мобильника в другой, он должен выглядеть как карикатура на “нового русского”. Доллары, оружие, телефон – все это начинало смахивать на бред, но Зуев знал, что никаким бредом тут, увы, даже не пахнет. Словно в подтверждение его мрачных мыслей, телефон вдруг ожил, издав мелодичную трель.
После второго звонка Зуев нажал кнопку соединения и с огромной неохотой поднес трубку к уху. Он звал, кто звонит.
– Не вздумай хитрить, пес, – без предисловий сказал незнакомый голос с сильным кавказским акцентом. – Если через два часа твой приятель не перестанет дышать, мы возьмем твою дочь. Ты сам знаешь, что мы с ней сделаем. Потом – твой сын, твоя жена и ты сам.
– Да пошел ты! – собрав остатки мужества, сказал Олег Андреевич. – Забирай кого хочешь, мне плевать. Меня нет в городе и уже не будет. Я уезжаю, понял? Я сейчас на трассе, и хрен вы меня найдете, бараны.
– Дурак, – ответил голос, и прозвучавшее в нем презрение было убедительнее любых речей. – Я же сказал: не вздумай хитрить. Оглянись!
Олег Андреевич резко обернулся. Сквозь запотевшее заднее стекло ничего не было видно, и ему пришлось распахнуть дверцу и выйти из машины.
Позади, метрах в двадцати, у самого поворота дороги, стоял большой темно-синий джип. Передняя дверь джипа была открыта, и рядом с машиной Зуев разглядел фигуру в кожанке. Фигура подняла руку, демонстрируя зажатую в ней трубку мобильника.
– Сволочи, – прошептал Олег Андреевич и вдруг вскинул все еще зажатый в правой руке пистолет. Курок сухо щелкнул, и больше ничего не произошло. Стоявший рядом с джипом чеченец снова помахал телефоном и поднес трубку к уху.
Олег Андреевич медленно поднял свою. Ему показалось, что она весит не меньше пуда.
– Обойма в бардачке, – сказал чеченец. – Там два патрона. Один для Валиева, а второй на всякий случай. Вдруг ты с первого раза не попадешь? Всего два, понял? Береги их. Будешь стрелять в нас – придется душить своего приятеля голыми руками. У тебя два патрона и два часа, не забудь.
В трубке раздались короткие гудки. Олег Андреевич увидел, как чеченец сел в машину. Джип завелся, рыкнул двигателем и, объехав “Москвич” Зуева, скрылся за поворотом. Олег Андреевич проводил его взглядом, все еще держа телефонную трубку возле уха. Когда рокот двигателя затих в отдалении, он разжал пальцы, и пластмассовая трубка с негромким глухим стуком упала на землю. Зуев снова сел за руль, отыскал в бардачке обойму и со второй попытки сумел загнать ее в рукоять пистолета. Он чувствовал себя опустошенным, как кувшин, из которого наконец вылили прокисшее молоко. Страх ушел, испарился, и Олег Андреевич вдруг понял, что ему все равно. Он перешагнул черту, за которой инстинкт самосохранения имел какое-то значение.
Зуев запустил остывший за ночь двигатель и откинулся на спинку сиденья, давая машине прогреться. Он думал о Валиеве. О Валиеве, который втравил его в этот ужас, а сам остался в стороне. Сейчас он уже наверняка выехал на работу и подвозит очередного пассажира, а может быть, снова пудрит кому-нибудь мозги своими профсоюзными бреднями. У него широкие плечи и твердый подбородок, он ничего не боится, и все, что ему угрожает, – это быстрая и безболезненная смерть. Если его не застрелит Олег Андреевич Зуев, это непременно сделает кто-нибудь другой. Для Валиева это ничего не изменит, зато для Зуева будет иметь решающее значение. Теперь ему стало ясно, что идея создания профсоюза была не только губительной, но и бредовой от начала до конца. Каждый за себя, один Бог за всех – именно так обстояли дела в этом печальном мире, и Олег Андреевич больше не чувствовал в себе желания идти наперекор законам природы. Он хотел только одного: чтобы его оставили в покое. А Валиев… Что ж, разве не Валиев был виновником всех несчастий Олега Андреевича? Будет только логично, если он получит по заслугам. Что с того, что у Валиева семья? У Зуева тоже семья, и если он должен был о ком-то заботиться, то в первую очередь о ней, а не о близких какого-то Валиева, которых он даже никогда не видел.
Он включил передачу и медленно выехал из леса на шоссе. Темно-синий джип ждал его у поворота и, когда Олег Андреевич проехал мимо, открыто пристроился к нему сзади. Зуев бросил в его сторону беглый взгляд и сразу же забыл о нем, занятый собственными мыслями. Он проехал мимо поста ГИБДД, даже не позаботившись спрятать лежавший на соседнем сиденье заряженный пистолет. Его не остановили, и он горько улыбнулся, ведя машину в сторону Центра: его последняя попытка уклониться от неизбежного конца рухнула, оставшись никем не замеченной.
Он припарковался у Белорусского вокзала и, быстро поискав глазами, без труда нашел машину Валиева. Все шло как по-писаному, и на секунду он даже поверил, что у этой истории может быть хороший конец. Он вышел из машины и неторопливо зашагал в сторону перрона, до боли в суставах сжимая рукоять лежавшего в кармане пистолета.
До перрона он так и не добрался. В дверях ему встретился Валиев, нагруженный двумя чемоданами, за которым вышагивала расфуфыренная дама баскетбольного роста. Она недовольно нахмурила выщипанные в ниточку брови, когда Валиев, увидев приятеля, поставил чемоданы На землю, но промолчала.
– Здорово, Андреич! – воскликнул Валиев, протягивая руку для пожатия. – Куда это ты запропастился? Мне твоя жена раз пять звонила. Загулял, что ли?
Он все еще держал на весу протянутую руку. Зуев с трудом расцепил прикипевшие к рукоятке пистолета пальцы, вынул руку из кармана и пожал ладонь Валиева.
– Долгая история, – бесцветным голосом ответил он.
– А, – Валиев понимающе кивнул и подхватил чемоданы. – Ладно, при случае расскажешь. Пока!
– Пока, – пробормотал Зуев.
Он пропустил Валиева мимо себя, вынул из кармана пистолет и выстрелил, почти не целясь. Пистолет звонко бабахнул, больно ударив его по руке между большим и указательным пальцами. В аккуратно подстриженном затылке Валиева вдруг возникло черное отверстие, из которого мгновением позже толчком выплеснулась не правдоподобно красная кровь. Валиев повалился как подкошенный, продолжая сжимать ручки чемоданов. Его пассажирка шарахнулась в сторону, вопя, как теплоходная сирена. Люди бросились врассыпную, кто-то дико закричал.
– Не двигаться! – услышал Зуев. – Брось оружие! Милиция!
Зуев огляделся. Со всех сторон к нему бежали люди в мундирах мышиного цвета. Лица у чих были испуганные и одновременно ожесточенные, в руках поблескивали пистолеты, Олег Андреевич поднял “вальтер”, вставил в рот ствол, скривившись от вкуса машинного масла, изо всех сил зажмурился и нажал на спусковой крючок.
* * *
Юрий долго чиркал зажигалкой, прежде чем сумел добыть огонь. Раскурив сигарету, он энергично встряхнул зажигалку и; поднеся ее к окну, посмотрел на свет. Газа в прозрачном корпусе оставалось еще примерно на треть, и кремень исправно сыпал искрами, но в последние два-три дня зажигалка почему-то упорно не срабатывала. “Засорилась, что ли”, – с неудовольствием подумал Юрий и засунул капризную зажигалку в карман. Двигать рукой было больновато, и, бросив мимолетный взгляд на кисть, он увидел подсыхающие ссадины на пальцах. “Теряю квалификацию, – подумал он, разглядывая сбой припухший, ободранный кулак. – Что за моду взял: как дам кому-нибудь по сусалам, так непременно кулак разобью… Но дал я им классно. Непонятно только, стоило ли”.Он усмехнулся, затягиваясь сигаретой, и стал через покрытое мелкими каплями дождя боковое стекло смотреть на вход в станцию метро, возле которого поджидал пассажира. Между делом ему подумалось, что ничего смешного в сложившейся ситуации нет и многие знакомые сочли бы его законченным психом, проведав о его ночных похождениях. “Вот тебе и профсоюз, – мысленно обратился Юрий к Валиеву. – Кто бы мог подумать, что для того, чтобы избавиться от поборов, достаточно один раз набить морды троим отморозкам, и даже не чеченским, а своим, московским, можно сказать, родным… Чудны дела твои, Господи!"
Память услужливо вернула его к событиям минувшей ночи. Юрий поудобнее устроился на скрипучем сиденье, прикрыл слипающиеся глаза, и перед ним немедленно возникла тесная прихожая бабы Клавы – точная копия его собственной – и бритый затылок вооруженного обшарпанным “наганом” бандита.
…Перепрыгнув через падающее тело, он ворвался в комнату и первым делом хлопнул ладонью по клавише выключателя. Свет погас, осталась лишь тусклая лампочка в прихожей, скупо освещавшая косой прямоугольник облупившегося дощатого пола и часть стоявшей напротив двери кровати. В таком освещении голый зад квартиранта выглядел довольно странно – казалось, он светился в темноте, как еще один осветительный прибор. Немного выше двух отсвечивающих полушарий маячило бледное лицо сидевшего верхом на чеченце бандита.
Выключив свет, Юрий низко пригнулся и скользнул вдоль стены подальше от двери, уверенный, что сейчас начнется пальба. Он не ошибся. В полумраке сверкнуло бледное пламя, уши заложило от грохота, и пистолетная пуля с тупым щелчком влепилась в дверной косяк. За первым выстрелом немедленно последовал второй, потом еще один, и горевшая в прихожей лампочка лопнула с негромким печальным треском. Тоненько зазвенело, падая на пол, стекло, и восемнадцатая квартира погрузилась в кромешную тьму, слегка разжиженную лишь отсветами горевшего во дворе одинокого фонаря.
Некоторое время в квартире царила тишина, даже чеченец на кровати перестал мычать и брыкаться. Бандиты затаились, ожидая продолжения. Юрий был уверен, что они не успели его разглядеть и теперь теряются в догадках, пытаясь сообразить, что же все-таки произошло. Это была война нервов, и Филатов не сомневался в том, что сможет ее выиграть. Точнее, смог бы, если бы время не работало против него. Тьма в квартире не была абсолютной. Еще немного, и глаза бандитов привыкнут к темноте, а на то, что видно глазу, очень легко навести пистолет. Юрий потихоньку двинулся вперед, стараясь не дышать и держа направление на кровать, никелированная спинка которой слегка поблескивала в темноте. Он слышал доносившееся с той стороны хриплое, испуганное дыхание.
– Чего это, Маныч? – раздалось из темноты немного левее кровати. – Что за хрень? Маныч, ты где?
Затаившийся на кровати Маныч хранил молчание, и Юрий без труда представил себе, какие слова рвутся сейчас с его губ. Товарищ Маныча был новичком в войне нервов и вообще, похоже, не отличался сообразительностью. Такие недостатки были непозволительной роскошью. Почти не скрываясь, Юрий сделал шаг в сторону этого нервного отморозка, увидел блик электрического света на расстегнутой “молнии” его куртки и от души врезал кулаком примерно в то место, где по его расчетам должна была находиться голова бандита.
Бандит оказался немного ближе, чем думал Филатов, и удар получился слишком сильным. Коротко завопив, Комар пролетел через всю комнату, опрокинув по дороге табурет и чуть не свалив стол. Юрий услышал, как он врезался в стену и с глухим шумом свалился на пол.
Маныч снова пальнул из пистолета. Юрий почувствовал на левой щеке плотное дуновение, пригнулся и нырнул вперед, под следующий выстрел, успев перехватить метнувшегося в сторону от кровати бандита. Они сцепились и покатились по полу. Тело Маныча под тяжелой кожанкой было крепким и жилистым, он отчаянно боролся, и Юрию показалось, что бандит вот-вот высвободит руку с зажатым в ней пистолетом и застрелит его в упор. Он из последних сил сдавил запястье Маныча и боднул его головой в лицо. Бандит издал сдавленный стон и выронил пистолет. Юрий сразу выпустил его руку, оттолкнул противника от себя и дважды сильно ударил кулаком в лицо. Под рукой у него что-то противно захрустело, Маныч взвыл и обмяк.
– Сука! – гнусаво выкрикнул он. – Мочите этого козла, он мне нос сломал!
Юрий вскочил, пнул Маныча напоследок, оборвав на полуслове его матерную тираду, и встретил вернувшегося в строй Комара сильным боковым ударом. Комар снова отправился в свой угол, не касаясь ногами пола. На этот раз его траектория пересеклась со столом под прямым углом, и старенький стол бабы Клавы с громким треском распался на составные части.
В прихожей послышалась глухая возня. Глаза Юрия уже достаточно привыкли к темноте для того, чтобы он смог разглядеть Секу, стоявшего поперек прохода на четвереньках и шарившего рукой по полу в поисках револьвера. Филатов подошел к нему и безжалостно ударил ногой в живот – стрельбы уже было предостаточно. Сека повалился на бок и скорчился, обхватив живот руками. Маныч глухо постанывал, лежа на полу лицом вниз, Комар не подавал признаков жизни.
Юрий рывком поставил на ноги квартиранта бабы Клавы и торопливо развязал ему руки. Тот первым делом наклонился и водворил на место болтавшиеся на щиколотках трусы. Юрий схватил висевшую на спинке стула одежду, комом сунул ее в руки чеченцу и, взяв за плечо, потянул его к выходу.
– Что… – начал было тот, но Юрий толчком послал его вперед, в прихожую. Чеченец споткнулся о скорчившегося на полу Секу и чуть не упал.
– Тише, дурак, – сказал ему Юрий. – Давай отсюда по-быстрому, пока никого нет. Если хочешь, оставайся, а мне с ментами говорить не о чем.
Чеченец моментально сообразил, что к чему, и бесшумно выскользнул в коридор. Прежде чем последовать за ним, Юрий осторожно выглянул из квартиры. Все дверные глазки были предусмотрительно залеплены пластилином, и он, удовлетворенно кивнув, поспешил вслед за своим соседом как раз вовремя, чтобы не дать тому в одних трусах выскочить на улицу. Догнав чеченца на площадке третьего этажа, Юрий затолкал его в свою квартиру, осторожно закрыл дверь и дважды повернул барабанчик замка.
– Э, – негромко сказал в темноте чеченец, – это ты, сосед?
– Я, я, – ответил Юрий, прислушиваясь к тишине на лестничной площадке. – Тише ты, джигит.
Оденься лучше, а то простудишься. Только свет не зажигай.
Позади зашуршала одежда.
– Носки забыли, – огорченно сказал чеченец. – И туфли… Слушай, ты их замочил?
– Надеюсь, что нет, – ответил Юрий и прошел в комнату. В это время внизу заворчал двигатель, и по потолку пробежал яркий свет фар. Юрий выглянул в окно и увидел свернувший за угол, к подъезду, милицейский “уазик”. – Очень вовремя, – добавил он.
– Что вовремя? – раздраженно переспросил чеченец. – Это не люди, они не должны жить на свете. Их нужно было замочить.
– Сам замочишь, – рассеянно откликнулся Юрий. – Для тебя ведь это, насколько я понимаю, дело чести.
Чеченец вдруг подскочил к нему сзади и с неожиданной силой ухватил за плечо.
– Ты ничего не видел, понял? – яростно прошипел он. – Если скажешь хоть слово, умрешь как собака. Я тебя из-под земли достану, если кто-нибудь узнает про мой позор.
– Да уймись ты, чудила, – рывком освобождая плечо, сказал Юрий. – Не видел так не видел. Тоже мне, порнозвезда. Задом своим он меня удивил… Да такого добра в любой бане навалом, и никто при этом не грозится глотку перегрызть… – Он замолчал, слушая, как по лестнице торопливо топают обутые в тяжелые сапоги ноги. Потом наверху гулко ахнула, ударившись о стену, распахнутая пинком дверь, послышались крики, топот, снова загрохотала сдвигаемая мебель. – И потом, – продолжал Юрий, – о чем я могу рассказать? Они же не успели ничего, так что ты напрасно кипятишься. Мог бы, между прочим, спасибо сказать, а то сразу – “убью, зарежу”…
– Хм, – остывая, сказал чеченец. – Спасибо”, У нас “спасибо” так не говорят. Спасибо – это целый отдельный разговор. Ты брат мне теперь, понимаешь?
– Обалдеть можно, – искренне сказал Юрий. На лестнице снова затопали. “Больно, ментяра!..” – проныл кто-то, и Юрий понял, что ночные гости чеченского предпринимателя не успели вовремя унести ноги. – Вот послал Господь родственничка!
– Что хочешь проси, – сказал чеченец. – Все сделаю, только сначала этих псов кончу. Ты правильно сказал: дело чести. Ты мою честь спас, теперь мне ее отстоять надо. Что хочешь, брат?
– Да какой я тебе брат? – устало сказал Юрий. В памяти снова всплыл Грозный и растерзанные, перемешанные с кирпичной крошкой тела убитых солдат. Воспоминания были слишком свежи, чтобы он мог испытывать к этому человеку симпатию. Чтобы не смотреть на своего новоявленного “брата”, он принялся искать сигареты и некстати вспомнил, что они кончились накануне – последнюю он выкурил перед тем, как лечь спать, – Обидеть хочешь? – спросил чеченец, протягивая ему открытую пачку.
– Больно ты мне нужен, – ответил Юрий и, поколебавшись, взял сигарету.
– Нужен, – уверил его сосед, щелкая зажигалкой. – Ты еще и сам не знаешь, как я тебе нужен. Умар долги платить умеет. Денег дам, машину новую подарю вместо твоей керосинки… Хочешь – пассажиров вози, не хочешь – сам катайся.
– Угу, – затягиваясь сигаретой, промычал Юрий. У дыма был непривычный терпкий привкус и тонкий изысканный аромат. – Катайся сколько хочешь, только не забывай твоим землякам вовремя отстегивать.
– Ва! – воскликнул чеченец. – О чем ты говоришь? Кому отстегивать? Никто к тебе больше не подойдет, мамой клянусь! А если подойдет, скажи, что Умар – твой брат. Увидишь, что будет.
– Дырка в башке? – предположил Юрий. Он уже начинал жалеть, что опять влез не в свое дело. Главной ошибкой было то, что он притащил чеченца сюда. Пусть бы валялся на кровати с голым задом и объяснялся с ментами, как умеет. Если он действительно связан с чеченскими бригадами, выручать его не стоило.
– Э, брат, пустой базар говоришь, – протянул Умар. – Опять обидеть хочешь. Только зря стараешься. Я на тебя все равно не обижусь, пока долг не верну. Слушай, – он загорелся, явно осененный новой идеей, – бросай свое такси, работай со мной! Такие дела, такие деньги! Я на тебя смотрел, думал; э, такой большой мужчина такой ерундой занимается! Знаешь, как бывает: сам большой, а душа маленькая, как у овцы, всего боится, от каждой тени прячется, как мышонок… А ты – орел. У вас таких мало.
– У нас таких навалом, – сухо поправил его Юрий. – Многие, конечно, там, у вас, полегли, но еще осталось предостаточно.
– Э, – сказал Умар, – опять пустой базар! При чем тут война? Мой народ не трогай, хорошо? Я тебе дело говорю. Мужчина должен деньги иметь, иначе это не мужчина, а баран. Шашлык из него сделать, и весь разговор. Ты – мужчина. Почему денег нет? Руки есть, ноги есть, голова на месте, а денег нет. Никуда не годится. Я тебе денег дам, но на всю жизнь не хватит. Зарабатывать надо, дорогой. Деньги кругом на земле валяются, а тебе подобрать лень! Такой джигит не должен работать. Пусть вол работает, а джигит должен воевать.
– Ага, – сказал Юрий, – вот это уже ближе к делу. И с кем воевать будем?
– С этими шакалами, – Умар яростно кивнул в сторону двери, имея в виду, вероятнее всего, своих сексуально озабоченных гостей. – С этими псами, с трупоедами… Убьешь их пахана – станешь богатым человеком. Денег дам, нефтяную скважину дам.., все, что хочешь. Честным людям жить не дают, дышать не дают, торговать мешают…
– Торговать или воровать?
– Э, дорогой, зачем пустое спрашиваешь? Тебе какая разница? Деньги тебе даю, понимаешь? Ты такие деньги во сне не видел. Дружбу тебе даю. Дружба с Умаром дороже любых денег, клянусь. Пойдешь к Понтиаку, застрелишь этого жирного шакала, и можешь всю жизнь ананасы шампанским запивать.
– Интересно, – сказал Юрий. – А у самого кишка, что ли, тонка?
– Почему кишка? Сам подумай, как мне его достать? Его псы кавказца сразу видят, стрелять начнут. Он хитрый, как змея, никого к себе не подпускает. Ты – русский, ты до него доберешься.
– Извини, – сказал Юрий и с силой ввинтил окурок в изумленно разинутый рот синей фарфоровой рыбы. – Предложение, конечно, заманчивое, но эта работенка не по мне. Если бы я хотел стать киллером, давно бы стал. И, поверь, работал бы не на тебя и не на твоих земляков. Ты уж не обижайся, но именно так обстоят дела.
– Подумай, – сказал чеченец. – С ответом не тороплю, но и долго ждать не могу. Подумай, брат. Это очень большие деньги…
…Юрий вздрогнул и открыл глаза. Сигарета догорела до самого фильтра и потухла, засыпав пеплом его правое колено. В залитое дождем стекло опять постучали, и он принялся с усилием вертеть тугую ручку стеклоподъемника. Стекло со скрипом поехало вниз и, дойдя до середины, застряло. Юрий с опозданием вспомнил, что стеклоподъемник испорчен, и мысленно выругался: теперь ему предстояло не менее пятнадцати минут сражаться со стеклом, чтобы поставить его на место.