Страница:
– Об этой находке, – бесцветным голосом сказал генерал, – пока никому не сообщайте. Я хочу, чтобы о ней знали только мы четверо. Вы сможете привести в негодность винтовку?
– Конечно! Это несложно: спилю боек, и она будет давать осечку за осечкой.
Потапчук вздохнул с облегчением. Алекса взяли, хотя и мертвым, позицию второго киллера обнаружили.
Теперь главное – не спугнуть, нейтрализовать его в последний момент. Пусть противник думает, что у него все идет гладко. Беспокоило лишь одно: винтовка оказалась в проекционной раньше, чем стало известно о смерти академика Лебедева, или, может быть, в это самое время. Но это было второстепенным вопросом, и его стоило задать человеку, которого возьмут завтра с поличным – в этом сомневаться уже не приходилось.
Потапчук спустился в актовый зал и, сев на краю сцены с планом на коленях, принялся его внимательно изучать, проверяя, не пропустили ли чего. Но его подчиненные учли каждую мелочь. Крестики на плане обозначали места, где расположится охрана. Все было продумано до мелочей. Уже привинчивали на место решетки, прикрывавшие батареи парового отопления…
Но генералу Потапчуку и в голову не могло прийти, что полковник Баталов сейчас, вернувшись из крематория в Москву, разговаривает с полковником Брауном, и тот дает ему последние указания, объясняет, каким способом тот покинет пределы России после того, как доктор Кленов будет убит в актовом зале президиума Академии наук.
Уже выйдя на улицу и вдохнув свежий прохладный воздух, Потапчук вспомнил о своем обещании держать Сиверова в курсе дела. Он взглянул на часы – половина третьего ночи.
«Пусть спит, – решил Федор Филиппович, – ведь он пообещал поспать и за меня. Зачем тревожить?»
Телефон так и остался в кармане плаща. А генерал сел на заднее сиденье своей машины и устало откинул голову на округлую спинку сиденья.
Но он ошибался. Глеб Сиверов в этот момент не спал, он сидел, держа в пальцах зажженную сигарету, и смотрел в одну точку на стене, словно медитировал. По его лицу невозможно было бы понять, о чем он сейчас думает. То на его губах появлялась улыбка, то уголки губ опускались, и лицо становилось грустным, немного похожим на маску Пьерро.
Не отрывая взгляда от воображаемой точки на стене, Сиверов глубоко и нервно затягивался, и тут же рука с сигаретой безвольно опускалась.
Слепой решил оставшееся время использовать с максимальной пользой. Он все время ставил себя на место предполагаемого убийцы, просчитывая один вариант за другим. В отличие от Потапчука, у него не имелось плана зала, но ему однажды случилось побывать в президиуме Академии наук. А с его цепкой памятью он мог восстановить в деталях все хоть раз виденное. Глеб даже вспомнил, какая обивка на креслах, какого цвета задник на сцене и из какого материала он сделан. Это был вишневый бархат, обивка кресел – коричневая, подлокотники – дубовые. Он словно ходил по залу, ему даже казалось, он слышит гулкие шаги в пустом помещении.
"Надстройка над сценой – место, конечно, подходящее для снайпера. Но маловероятно, что им воспользуются. Потапчук перекроет выходы на крышу, расставит охрану. Нет, с этой стороны опасаться нечего… Остается проекционная. Она хороша тем, что связана с залом лишь амбразурами, отгорожена толстой стеной и после выстрела можно быстро опустить противопожарные металлические заслонки. И выхода из нее всегда два – один в фойе, другой пожарный. Но, ясное дело, Потапчук учел и это, и там перекроют все выходы. Запасные выходы из зала тоже будут под охраной. Остается только парадный вход. Киллер наверняка придет вместе со всеми. Не поставишь же арку металлоискателя на входе, не прогонишь через нее всех, пришедших на похороны? Да и много ли толку с арки, если ее и поставить? Не тормошить же людей, пришедших на похороны, из-за связки ключей, портсигара, металлических пряжек? Этого никто не сделает.
Одного человека, пытающегося пробраться в здание через крышу, через черные ходы, заметить легко, но когда приходит толпа, затеряться в ней – плевое дело, особенно для профессионала. И какие списки не составляй, всех посетителей не учтешь. Да и наверняка приедут члены правительства со своей охраной, это внесет лишнюю сумятицу, люди Потапчука станут отвлекаться… Еще остаются квартира академика и крематорий…"
Но эти варианты Глеб тут же отбросил, как и вариант с рестораном, где намечалось провести поминки.
Глава 19
– Конечно! Это несложно: спилю боек, и она будет давать осечку за осечкой.
Потапчук вздохнул с облегчением. Алекса взяли, хотя и мертвым, позицию второго киллера обнаружили.
Теперь главное – не спугнуть, нейтрализовать его в последний момент. Пусть противник думает, что у него все идет гладко. Беспокоило лишь одно: винтовка оказалась в проекционной раньше, чем стало известно о смерти академика Лебедева, или, может быть, в это самое время. Но это было второстепенным вопросом, и его стоило задать человеку, которого возьмут завтра с поличным – в этом сомневаться уже не приходилось.
Потапчук спустился в актовый зал и, сев на краю сцены с планом на коленях, принялся его внимательно изучать, проверяя, не пропустили ли чего. Но его подчиненные учли каждую мелочь. Крестики на плане обозначали места, где расположится охрана. Все было продумано до мелочей. Уже привинчивали на место решетки, прикрывавшие батареи парового отопления…
Но генералу Потапчуку и в голову не могло прийти, что полковник Баталов сейчас, вернувшись из крематория в Москву, разговаривает с полковником Брауном, и тот дает ему последние указания, объясняет, каким способом тот покинет пределы России после того, как доктор Кленов будет убит в актовом зале президиума Академии наук.
Уже выйдя на улицу и вдохнув свежий прохладный воздух, Потапчук вспомнил о своем обещании держать Сиверова в курсе дела. Он взглянул на часы – половина третьего ночи.
«Пусть спит, – решил Федор Филиппович, – ведь он пообещал поспать и за меня. Зачем тревожить?»
Телефон так и остался в кармане плаща. А генерал сел на заднее сиденье своей машины и устало откинул голову на округлую спинку сиденья.
Но он ошибался. Глеб Сиверов в этот момент не спал, он сидел, держа в пальцах зажженную сигарету, и смотрел в одну точку на стене, словно медитировал. По его лицу невозможно было бы понять, о чем он сейчас думает. То на его губах появлялась улыбка, то уголки губ опускались, и лицо становилось грустным, немного похожим на маску Пьерро.
Не отрывая взгляда от воображаемой точки на стене, Сиверов глубоко и нервно затягивался, и тут же рука с сигаретой безвольно опускалась.
Слепой решил оставшееся время использовать с максимальной пользой. Он все время ставил себя на место предполагаемого убийцы, просчитывая один вариант за другим. В отличие от Потапчука, у него не имелось плана зала, но ему однажды случилось побывать в президиуме Академии наук. А с его цепкой памятью он мог восстановить в деталях все хоть раз виденное. Глеб даже вспомнил, какая обивка на креслах, какого цвета задник на сцене и из какого материала он сделан. Это был вишневый бархат, обивка кресел – коричневая, подлокотники – дубовые. Он словно ходил по залу, ему даже казалось, он слышит гулкие шаги в пустом помещении.
"Надстройка над сценой – место, конечно, подходящее для снайпера. Но маловероятно, что им воспользуются. Потапчук перекроет выходы на крышу, расставит охрану. Нет, с этой стороны опасаться нечего… Остается проекционная. Она хороша тем, что связана с залом лишь амбразурами, отгорожена толстой стеной и после выстрела можно быстро опустить противопожарные металлические заслонки. И выхода из нее всегда два – один в фойе, другой пожарный. Но, ясное дело, Потапчук учел и это, и там перекроют все выходы. Запасные выходы из зала тоже будут под охраной. Остается только парадный вход. Киллер наверняка придет вместе со всеми. Не поставишь же арку металлоискателя на входе, не прогонишь через нее всех, пришедших на похороны? Да и много ли толку с арки, если ее и поставить? Не тормошить же людей, пришедших на похороны, из-за связки ключей, портсигара, металлических пряжек? Этого никто не сделает.
Одного человека, пытающегося пробраться в здание через крышу, через черные ходы, заметить легко, но когда приходит толпа, затеряться в ней – плевое дело, особенно для профессионала. И какие списки не составляй, всех посетителей не учтешь. Да и наверняка приедут члены правительства со своей охраной, это внесет лишнюю сумятицу, люди Потапчука станут отвлекаться… Еще остаются квартира академика и крематорий…"
Но эти варианты Глеб тут же отбросил, как и вариант с рестораном, где намечалось провести поминки.
Глава 19
Гражданская панихида по академику Лебедеву была назначена на четырнадцать ноль-ноль. К этому времени все было уже готово. Гроб установили на подиум, вдова, дочь и родственники заняли свои места. Зазвучала тихая музыка. Свет в зале горел на одну треть, лишь яркий луч театрального софита светил на подиум с гробом, в котором с загадочной улыбкой на лице лежал академик Лебедев. Лицо было таким, словно старику лишь перед самой кончиной открылась тайна бытия, он ее узнал, улыбнулся и покинул этот мир, так и не успев никому сообщить о своем удивительном открытии.
Ко входу в Академию подъезжали машины, очень медленно, никто из водителей не позволял себе резко тормознуть или просигналить. Все происходило в почтительной тишине. Даже двери открывались и закрывались без щелчков и хлопков. Как правило, сначала из машины на асфальт ставилась одна нога и лишь через несколько секунд вторая. Затем медленно выбирался очередной уважаемый известный академик преклонных лет, очередной претендент на гражданскую панихиду.
Старые люди сдержанно кивали друг другу, ведь они давным-давно встречались только на похоронах и смотрели друг на друга, словно говоря: сегодня он, а завтра, может быть, я или ты. А затем, поддерживаемые под руку родственниками, ученые с цветами в руках медленно тянулись по широкому проходу к сцене.
Многие подходили к гробу, шептали Надежде Алексеевне и Вере Ивановне слова утешения, специально приготовленные к этому случаю, положив цветы, замирали у гроба, чтобы затем так же медленно отойти, слиться с толпой и освободить место для других. Молодежи было не очень много. Никто не покидал зал, люди лишь прибывали и прибывали.
Через полчаса зал оказался полон – человек двести пятьдесят. Кое-кто курил, негромко переговариваясь в вестибюле и в курительной комнате. Кое-кто спускался прямо в президиум. Нетрудно было догадаться, что эти люди в строгих костюмах работают здесь, имеют кабинеты.
Люди генерала Потапчука старались не выделяться из толпы, хотя наметанным глазом их можно было заметить. Они не стояли на месте, прохаживались. Присматриваясь к находящимся в зале.
Потапчук тоже был в зале. Как он ни пытался отыскать взглядом Глеба Сиверова, это ему не удалось.
«Может, он подойдет попозже?» – решил генерал.
Но Глеб прошел в зал одним из первых. Он стоял за спинами двух высоких женщин. Свой берет он сунул в карман, чтобы освободить руки. Оружие было спрятано недалеко – все тот же его любимый тяжелый армейский кольт в кобуре под мышкой.
Генерал Потапчук оживился лишь тогда, когда, пройдя через фойе, в зале появился доктор Кленов в сопровождении двух офицеров ФСБ. Виктор Павлович был в черном костюме; на его печальном лице читалось недовольство: ученого явно раздражал эскорт.
Глеб с первого взгляда определил, что под черным; пиджаком у Кленова надет бронежилет.
И он внутренне улыбнулся:
«Молодец, Федор Филиппович, уговорил-таки своего подопечного принять хоть какие-то меры предосторожности».
Недалеко от генерала Потапчука, шагах в десяти за Сиверовым, стоял полковник Баталов с сотовым телефоном в руке и с рацией в кармане. Теперь следовало держать ухо востро. В том, что Кленов здесь долго не задержится, Глеб не сомневался.
«Ему Потапчук не позволит!»
Наконец он выхватил взглядом одного парня, который явно хотел выпить, но не мог отыскать знакомых.
Мужчина подошел к нему и тихо поинтересовался:
– Что, душа горит? Принять на грудь не мешало бы?
Тот тут же оживился:
– А что, можешь налить?
– Могу.
– Так в чем дело?
– Бутылка не с собой, – мужчина развел руками.
– Близко, что ли?
– Да вот, незадача… Понимаешь, я тут киномехаником работаю, в кинопроекторной бутылку заначил… А тут похороны у нас в Академии, ментов понаехало, да и начальник косится… Уже раз меня по пьяному делу поймал. Сам не могу пойти. Вот ключи, пошли, я тебе по дороге расскажу, где бутылка стоит. Возьмешь в проекционной и спустишься, вместе раздавим.
Парень почесал затылок. Предложение было какое-то странное, но вместе с тем, соблазнительное: не каждый день предложат на халяву выпить. А чем он, собственно, рискует?
– Пошли, – решился парень.
Мужчина в болоньевой куртке дошел до угла, но на улицу соваться не стал.
– Вон мой начальник стоит, падла! – он указал на первого попавшегося ему па глаза человека в строгом черном костюме. – Дальше не пойду. Видишь, лестница металлическая и дверь наверху? Вот ключи, замок легко открывается. А этот от будки. Только не сорвись – скользко, не дай Бог бутылку разобьешь. В левом углу аппаратной колонка звуковая стоит, старая, черная… Снимешь заднюю стенку, там и бутылка. Ну, пошел, что ли!
Парень полез наверх по металлическим ступенькам, а мужчина, проводив его взглядом, резко развернулся и быстрым шагом пошел в глубь квартала. Затем свернул во двор, подошел к трансформаторной будке, спокойно открыв металлическую дверь, прошел внутрь и включил свет. Одну стену в трансформаторной будке занимали рубильники. Сверяясь со списком, мужчина отыскал нужный и положил руку на старомодную черную эбонитовую ручку. Затем из внутреннего кармана достал сотовый телефон, посмотрел на часы.
Тем временем парень, посланный им за бутылкой, уже добрался до самого верха и, опасливо поглядывая на сшивавшегося внизу человека в черном костюме, которого киномеханик представил ему как начальника, сунул ключ в замочную скважину. Дверь поддалась на удивление легко. Парень проскользнул в киноаппаратную и тут же в углу увидел большую черную звуковую колонку, о которой говорил ему мужик на улице. Он подошел к амбразуре, заглянул в зал.
– Точно, похороны, – пробормотал он, увидев выхваченный лучом театрального софита подиум, заваленный цветами, и гроб с покойником. – Ну, вот и выпьем за упокой.
Парень присел на корточки возле колонки и взялся пальцами за картонную заднюю стенку колонки.
– А, бля, шурупы!
Он поискал взглядом и на столе для перемотки пленки увидел универсальную отвертку со сменными наконечниками. Тихо насвистывая в предвкушении выпивки, принялся выкручивать шурупы. А когда снял стенку, остолбенел: внутри колонки вместо бутылки его поджидала винтовка с оптическим прицелом.
«Ой, бля!» – только и успел выдохнуть парень, и тут сзади на него навалились, заломили руки, наручники защелкнулись на запястьях.
– Мужики, вы че, охренели? – он пытался обернуться, но его ткнули головой в стенку и принялись обыскивать. – Да я только.., вы что?
Незадачливый выпивоха с ужасом смотрел на спецназовцев в черных шапочках с прорезями для глаз. Откуда они тут взялись, он понять не мог – когда заходил, было пусто, и даже не услышал, как открывалась дверь.
– Да я за бутылкой, меня мужик попросил…
– В другом месте расскажешь! – бедолагу схватили под руки и поволокли по темному коридору.
Один из спецназовцев что-то быстро говорил по рации, докладывая начальству. Парень только и успел разобрать: «киллер», «взяли с поличным». «Во, бля, влип!» – подумал он.
К Потапчуку, лавируя между тесно стоявших людей, пробирался капитан, чтобы доложить о том, что киллера взяли в кинопроекторной. Потапчук издали увидел его, кивнул и сам двинулся к выходу.
Он уже находился у выхода из зала, когда полковник Баталов набрал номер на телефонной трубке. Он ничего не говорил, выжидал, когда прозвучит пара гудков, нажимал сброс, а затем, пользуясь кнопкой повтора, снова вызывал того же абонента. Полковник проделал эту операцию трижды, а затем пробрался на несколько шагов вперед, чтобы оказаться поближе к гробу.
Виктор Павлович Кленов уже обнялся с вдовой и дочерью академика, сказал слова утешения, уже положил цветы и с траурной повязкой на рукаве занял свое место у изголовья.
Новую позицию полковник присмотрел себе заранее – ведь он один в зале знал, что должно сейчас произойти. Мужчина, стоявший в трансформаторной будке, после того, как телефон в его левой руке прозвонил трижды, правой рукой опустил рубильник и тут же покинул помещение, заперев за собой железную дверь на ключ.
И без того не очень яркий свет погас мгновенно. Зал погрузился во тьму, лишь возле гроба мерцало несколько свечей, совсем незаметных до этого. Их слабый свет вырывал из темноты лица стоявших у подиума.
Все замерли, боясь шелохнуться, боясь сделать шаг.
Все смотрели на эти мерцающие огоньки, как путешественник смотрит на путеводные звезды или моряк на далекий огонек маяка, указывающий, где спасительный берег.
И только один человек смотрел в другую сторону.
Агент по кличке Слепой мгновенно понял, что именно так поступил бы и он, доведись ему стрелять в зале. Все эти мысли мелькнули в голове у Сиверова в считанные мгновения. Он даже не успел подумать, что только он один из всего зала может видеть в темноте. Вот тут-то и пригодился этот редкий природный дар, которым Бог наделяет единицы из миллионов. Сиверов не сразу сумел понять, кто же сейчас будет стрелять, но зато он знал, в кого целится убийца, и знал, что выстрелы прогремят прямо сейчас, возможно, он даже опоздал…
…Отталкивая стоящего перед ним мужчину, который вскрикивает, взмахивает руками и отпрыгивает в сторону, Сиверов одним прыжком оказывается возле доктора Кленова и, ударив его рукой в спину, заставляет согнуться. В тот же миг сзади звучит сухой хлопок выстрела. Глеб слышит свист пули совсем рядом, та проходит ровно в том месте, где мгновение тому находилась голова Кленова. Разворачиваясь, Глеб выхватывает пистолет и видит невысокого мужчину, у которого на голове надет прибор ночного видения, похожий на маску аквалангиста. Пистолет в поднятой руке еще дымится.
И Сиверов понимает, что сейчас прозвучит второй выстрел. Он стреляет сам, ранив в плечо мужчину, которого до этого считал сотрудником ФСБ. Нет, Глеб не ошибается, посчитав так – стрелял полковник Баталов.
Тот дергается, но пистолет не выпускает.
Сиверов пригибается, подхватывает под руку Кленова, шепчет:
– Уходим! Бежим! – и буквально волочет его за собой.
Ученый не сопротивляется, явно не понимая, что происходит.
В зале между тем начинается паника. Тишину, уже нарушенную выстрелами, заполняют крики, топот, вопли. Люди рвутся к выходу, сбивая соседей с ног, сметая охрану.
Полковник Баталов даже не успевает понять, попал он в Кленова или нет – после выстрела тот исчез, как будто упал. Он перехватывает пистолет в левую руку и делает то, что было задумано: стреляет в сотрудника ФСБ, стоящего рядом с ним, прямо в голову. Тут же срывает прибор ночного видения, бросает его возле упавшего тела и присев, быстро вкладывает мертвецу в руку свой пистолет. Теперь, когда зажгут свет, не сразу разберутся кто стрелял, будет похоже на то, что стрелял убитый. Подумают, что при падении прибор ночного видения слетел с головы, и у полковника будет несколько минут, чтобы покинуть Академию наук.
Лишь заслышалась стрельба, охранник, дежуривший у двери пожарного выхода, заглядывает в зал. Перепуганный народ бросается к открытой двери, и охранник с пистолетом наизготовку никакими силами не, может остановить толпу, даже начни он стрелять поверх голов – ведь только что стреляли и сзади, да еще темнота.
Вместе с толпой, держа Кленова под руку, Глеб бежит к лестнице…
Это мгновенное видение подсказало Глебу единственно правильное решение, единственно возможное в этой очень сложной ситуации. Он отказался от моментально придуманного и проигранного в голове плана.
Позволить себе стрелять в толпе он не мог: начнется паника, и вместо одной смерти будут десятки растоптанных и искалеченных людей. Ведь в зале, судя по всему, собралось уже около трехсот человек. А мужчина, водрузивший на голову прибор ночного видения, тоже ориентировался в темноте, – и в этом был шанс на спасение. Сиверову ничего не оставалось, как прикрыть собой Кленова. Он метнулся в сторону, встав на самую опасную линию – соединяющую убийцу и его жертву. Секундное замешательство Баталова.., и оно помогло! Глеб увидел руку со вскинутым пистолетом в шаге от себя и, перехватив, резко заломил ее. Захрустели выворачиваемые суставы и рвущиеся связки. Глеб вложил в это движение всю свою недюжинную силу, всю злобу, накопившуюся в нем.
Убийца заскрежетал зубами, издал дикий вопль.
А Глеб ребром ладони ударил его по горлу. Полковник Баталов обмяк. И чтобы довершить начатое, Глеб рукояткой пистолета ударил его по голове.
Вокруг началась сумятица. Глеб как можно более спокойным и немного даже равнодушным голосом негромко сказал:
– Воздуха! Воздуха! Человеку плохо стало! – и забросив себе на плечи полковника Баталова, понес его к выходу.
Волнение понемногу улеглось, и растерянные люди в наступившей странной тишине – ведь вместе со светом смолкла и траурная музыка расступались, заслышав его голос.
– Человеку плохо! Человеку плохо!
Генерал Потапчук мог узнать этот голос из тысячи.
«Сиверов здесь? Неужели я его пропустил?»
А в это время двое офицеров ФСБ выводили Виктора Павловича Кленова к лестнице запасного выхода. Тот ничего не понимал, лишь время от времени произносил:
– Да как так! Что это такое? Вы хоть понимаете, что делаете?
– Да, да, понимаем, Виктор Павлович, у нас приказ.
В темноте все может произойти. Тут будет безопаснее.
Возле стены, где стояли два пустых кресла, Глеб бросил оглушенного полковника Баталова и, подойдя в темноте к Потапчуку, прошептал ему на ухо:
– Федор Филиппович, он пытался стрелять в Кленова. Подробности расскажу потом, – и шагнул назад в темноту.
Отдельной строкой сообщалось, что в аэропорту Шереметьево, прямо у трапа самолета, улетающего в Прагу, задержан полковник ЦРУ Чарльз Браун, прибывший в Россию по чужому паспорту. Сообщения были краткими, но за скупыми словами Глеб Сиверов, как настоящий профессионал, видел судьбы людей и понимал, с чем связаны и чем вызваны столь многочисленные аресты представителей спецслужб.
Ответ из-за океана не заставил себя долго ждать.
В Нью-Йорке и в Вашингтоне были задержаны четверо российских дипломатов, а еще двоих попросили покинуть территорию США в течение двадцати четырех часов. Началась настоящая дипломатическая война.
Полковник ФСБ Баталов, шесть лет тому назад завербованный Центральным разведывательным управлением США, давал показания, пытаясь спасти свою жизнь. Также давал показания и гражданин Литвы, десять лет назад завербованный ЦРУ, Витаутас Гидравичюс. Единственный, кто пока молчал, – полковник ЦРУ Чарльз Браун.
Глеб Сиверов, возможно, как никто другой, понимал, что это всего лишь начало и все аресты ни к чему хорошему не ведут. Ему было ясно, что охота на доктора Кленова будет продолжена. Люди генерала Потапчука, проведя серию арестов, лишь отсрочили на неопределенное время кровавую развязку, которая – в этом Глеб не сомневался ни одной секунды – может наступить в самое ближайшее время. Но того, что произошло через три дня после похорон академика Лебедева, не мог предвидеть ни Глеб Сиверов, наделенный невероятной интуицией, ни блестящие аналитики из ЦРУ, ни их коллеги из ФСБ и ФСК. В общем, этого предвидеть не мог никто.
Выполняя волю покойного академика Лебедева, его вдова Надежда Алексеевна и дочь Вера Ивановна передали Виктору Павловичу Кленову часть архива академика.
Да, это была все та же картонная коробка из-под импортного чая. В ней хранилась дюжина толстых тетрадей, похожих на бухгалтерские книги, а также письмо с перечнем содержимого и просьбой академика Лебедева к своему талантливейшему ученику как можно скорее ознакомиться с рукописями. Доктор Кленов понимал: все это неспроста, это не старческий каприз ныне покойного академика, здесь кроется что-то очень важное.
Поэтому он, привезя в институт коробку из-под чая, немедленно разобрал тетради, разложив их в том порядке, как было указано в последнем письме академика. Виктор Павлович закрылся у себя в кабинете и, попросив, чтобы его не беспокоили, принялся просматривать одну тетрадь за другой, пока наконец в его руки не попал один теоретический труд, находившийся в одной из толстых тетрадей в клеточку. Дата свидетельствовала, что работа закончена академиком Лебедевым в 1978 году, то есть, почти двадцать лет назад.
«Мне тогда было чуть больше тридцати… Я находился в возрасте Христа», – подумалось ученому.
И Кленов, протерев очки, принялся читать. То, что предстало его взору, было удивительно. Но еще больше Виктора Павловича поразило послесловие, написанное аккуратным, почти каллиграфическим почерком его учителя, тем самым почерком, который Кленов не мог спутать ни с чьим другим. В 1978 году, когда еще никому даже в голову не могли прийти подобные мысли, Иван Николаевич Лебедев сделал расчеты, из которых следовало, что он предвидел и уже тогда смог спрогнозировать то, над чем так упорно работали теперь ученые в России и в США.
Да, академик Лебедев, можно сказать, уже тогда, двадцать лет тому назад, сделал всю теоретическую часть по разработке генетического оружия. Это была блестящая научная работа.
И Виктор Павлович Кленов, всю свою жизнь посвятивший той же проблеме, понял: этому труду нет цены, это великое открытие, сделанное великим человеком. Но тут же, еще не читая послесловия, Виктор Павлович задался вопросом: почему Иван Николаевич это свое достижение, законченные теоретические разработки спрятал в стол и до самой смерти никому о них не сказал ни слова, как будто их и не существовало? Почему академик даже в разговорах с глазу на глаз со своим лучшим и любимым учеником ни разу не обмолвился об этой работе, молчал, словно бы ее и не было? И только прочитав послесловие. Кленов понял все.
Да, Иван Николаевич Лебедев был великим ученым, настолько великим, что Кленов даже не знал, с кем его можно сравнить, не существовало аналогов ни в прошлом, ни в настоящем. Человек, сделавший великое открытие, держал его в столе, скрывал двадцать долгих лет. И возможно, будь бы академик Лебедев еще жив, этот труд так никто бы и не увидел.
«Как он смог? Где взял силы отказаться от великого открытия? Почему, почему предоставил мне право решать, что делать?»
Крупные бусинки пота покрывали лоб Виктора Кленова. Он скрежетал зубами, нервно хохотал, сжимал и разжимал кулаки, хрустел суставами, словно все еще не веря своим глазам.
«Да, теперь я знаю как завершить исследование, как сделать это оружие. Я могу поставить последнюю точку и пожать лавры… Вот, вот! – он смотрел на листы бумаги, плотно заполненные формулами, понимая, что здесь придраться не к чему, все выполнено безупречно, рассчитано до мелочей и ошибки быть не может. – И все же… Мораль, нравственность – вот что помешало академику Лебедеву дать ход своей работе, стать еще более великим, чем он был… Нет, наоборот, – прошептал Виктор Кленов, – он великий человек именно потому, что нашел в себе силы отказаться от страшного открытия, законсервировал его на целых двадцать лет».
– Зачем он поступил так, Виктору Кленову понять не составило труда: академик подозревал, что человечество еще не готово к такому открытию. Попади это оружие в руки государственных деятелей – и они незамедлительно им воспользуются. А тогда весь мир окажется перед страшной пропастью, выбраться из которой уже не сможет. Даже открытие термоядерной реакции, изобретение ядерной, водородной, нейтронной бомб, биологического и химического оружия – это мелочь по сравнению с тем, что провидел и открыл Лебедев.
«Да, он действительно великий ученый, возможно, один из самых величайших, равных которому пока в России нет, да и в мире тоже», – думал, качая головой, ученик покойного академика.
Три дня и три ночи Виктор Кленов был вне себя от того, что смог узнать, ознакомившись с архивом академика Лебедева.
Ко входу в Академию подъезжали машины, очень медленно, никто из водителей не позволял себе резко тормознуть или просигналить. Все происходило в почтительной тишине. Даже двери открывались и закрывались без щелчков и хлопков. Как правило, сначала из машины на асфальт ставилась одна нога и лишь через несколько секунд вторая. Затем медленно выбирался очередной уважаемый известный академик преклонных лет, очередной претендент на гражданскую панихиду.
Старые люди сдержанно кивали друг другу, ведь они давным-давно встречались только на похоронах и смотрели друг на друга, словно говоря: сегодня он, а завтра, может быть, я или ты. А затем, поддерживаемые под руку родственниками, ученые с цветами в руках медленно тянулись по широкому проходу к сцене.
Многие подходили к гробу, шептали Надежде Алексеевне и Вере Ивановне слова утешения, специально приготовленные к этому случаю, положив цветы, замирали у гроба, чтобы затем так же медленно отойти, слиться с толпой и освободить место для других. Молодежи было не очень много. Никто не покидал зал, люди лишь прибывали и прибывали.
Через полчаса зал оказался полон – человек двести пятьдесят. Кое-кто курил, негромко переговариваясь в вестибюле и в курительной комнате. Кое-кто спускался прямо в президиум. Нетрудно было догадаться, что эти люди в строгих костюмах работают здесь, имеют кабинеты.
Люди генерала Потапчука старались не выделяться из толпы, хотя наметанным глазом их можно было заметить. Они не стояли на месте, прохаживались. Присматриваясь к находящимся в зале.
Потапчук тоже был в зале. Как он ни пытался отыскать взглядом Глеба Сиверова, это ему не удалось.
«Может, он подойдет попозже?» – решил генерал.
Но Глеб прошел в зал одним из первых. Он стоял за спинами двух высоких женщин. Свой берет он сунул в карман, чтобы освободить руки. Оружие было спрятано недалеко – все тот же его любимый тяжелый армейский кольт в кобуре под мышкой.
Генерал Потапчук оживился лишь тогда, когда, пройдя через фойе, в зале появился доктор Кленов в сопровождении двух офицеров ФСБ. Виктор Павлович был в черном костюме; на его печальном лице читалось недовольство: ученого явно раздражал эскорт.
Глеб с первого взгляда определил, что под черным; пиджаком у Кленова надет бронежилет.
И он внутренне улыбнулся:
«Молодец, Федор Филиппович, уговорил-таки своего подопечного принять хоть какие-то меры предосторожности».
Недалеко от генерала Потапчука, шагах в десяти за Сиверовым, стоял полковник Баталов с сотовым телефоном в руке и с рацией в кармане. Теперь следовало держать ухо востро. В том, что Кленов здесь долго не задержится, Глеб не сомневался.
«Ему Потапчук не позволит!»
* * *
А в это самое время неподалеку, на соседней улице, неприметный мужчина в дешевой болоньевой куртке и в вязаной шапочке присматривался к мужикам, тусовавшимся на крыльце гастронома.Наконец он выхватил взглядом одного парня, который явно хотел выпить, но не мог отыскать знакомых.
Мужчина подошел к нему и тихо поинтересовался:
– Что, душа горит? Принять на грудь не мешало бы?
Тот тут же оживился:
– А что, можешь налить?
– Могу.
– Так в чем дело?
– Бутылка не с собой, – мужчина развел руками.
– Близко, что ли?
– Да вот, незадача… Понимаешь, я тут киномехаником работаю, в кинопроекторной бутылку заначил… А тут похороны у нас в Академии, ментов понаехало, да и начальник косится… Уже раз меня по пьяному делу поймал. Сам не могу пойти. Вот ключи, пошли, я тебе по дороге расскажу, где бутылка стоит. Возьмешь в проекционной и спустишься, вместе раздавим.
Парень почесал затылок. Предложение было какое-то странное, но вместе с тем, соблазнительное: не каждый день предложат на халяву выпить. А чем он, собственно, рискует?
– Пошли, – решился парень.
Мужчина в болоньевой куртке дошел до угла, но на улицу соваться не стал.
– Вон мой начальник стоит, падла! – он указал на первого попавшегося ему па глаза человека в строгом черном костюме. – Дальше не пойду. Видишь, лестница металлическая и дверь наверху? Вот ключи, замок легко открывается. А этот от будки. Только не сорвись – скользко, не дай Бог бутылку разобьешь. В левом углу аппаратной колонка звуковая стоит, старая, черная… Снимешь заднюю стенку, там и бутылка. Ну, пошел, что ли!
Парень полез наверх по металлическим ступенькам, а мужчина, проводив его взглядом, резко развернулся и быстрым шагом пошел в глубь квартала. Затем свернул во двор, подошел к трансформаторной будке, спокойно открыв металлическую дверь, прошел внутрь и включил свет. Одну стену в трансформаторной будке занимали рубильники. Сверяясь со списком, мужчина отыскал нужный и положил руку на старомодную черную эбонитовую ручку. Затем из внутреннего кармана достал сотовый телефон, посмотрел на часы.
Тем временем парень, посланный им за бутылкой, уже добрался до самого верха и, опасливо поглядывая на сшивавшегося внизу человека в черном костюме, которого киномеханик представил ему как начальника, сунул ключ в замочную скважину. Дверь поддалась на удивление легко. Парень проскользнул в киноаппаратную и тут же в углу увидел большую черную звуковую колонку, о которой говорил ему мужик на улице. Он подошел к амбразуре, заглянул в зал.
– Точно, похороны, – пробормотал он, увидев выхваченный лучом театрального софита подиум, заваленный цветами, и гроб с покойником. – Ну, вот и выпьем за упокой.
Парень присел на корточки возле колонки и взялся пальцами за картонную заднюю стенку колонки.
– А, бля, шурупы!
Он поискал взглядом и на столе для перемотки пленки увидел универсальную отвертку со сменными наконечниками. Тихо насвистывая в предвкушении выпивки, принялся выкручивать шурупы. А когда снял стенку, остолбенел: внутри колонки вместо бутылки его поджидала винтовка с оптическим прицелом.
«Ой, бля!» – только и успел выдохнуть парень, и тут сзади на него навалились, заломили руки, наручники защелкнулись на запястьях.
– Мужики, вы че, охренели? – он пытался обернуться, но его ткнули головой в стенку и принялись обыскивать. – Да я только.., вы что?
Незадачливый выпивоха с ужасом смотрел на спецназовцев в черных шапочках с прорезями для глаз. Откуда они тут взялись, он понять не мог – когда заходил, было пусто, и даже не услышал, как открывалась дверь.
– Да я за бутылкой, меня мужик попросил…
– В другом месте расскажешь! – бедолагу схватили под руки и поволокли по темному коридору.
Один из спецназовцев что-то быстро говорил по рации, докладывая начальству. Парень только и успел разобрать: «киллер», «взяли с поличным». «Во, бля, влип!» – подумал он.
К Потапчуку, лавируя между тесно стоявших людей, пробирался капитан, чтобы доложить о том, что киллера взяли в кинопроекторной. Потапчук издали увидел его, кивнул и сам двинулся к выходу.
Он уже находился у выхода из зала, когда полковник Баталов набрал номер на телефонной трубке. Он ничего не говорил, выжидал, когда прозвучит пара гудков, нажимал сброс, а затем, пользуясь кнопкой повтора, снова вызывал того же абонента. Полковник проделал эту операцию трижды, а затем пробрался на несколько шагов вперед, чтобы оказаться поближе к гробу.
Виктор Павлович Кленов уже обнялся с вдовой и дочерью академика, сказал слова утешения, уже положил цветы и с траурной повязкой на рукаве занял свое место у изголовья.
Новую позицию полковник присмотрел себе заранее – ведь он один в зале знал, что должно сейчас произойти. Мужчина, стоявший в трансформаторной будке, после того, как телефон в его левой руке прозвонил трижды, правой рукой опустил рубильник и тут же покинул помещение, заперев за собой железную дверь на ключ.
И без того не очень яркий свет погас мгновенно. Зал погрузился во тьму, лишь возле гроба мерцало несколько свечей, совсем незаметных до этого. Их слабый свет вырывал из темноты лица стоявших у подиума.
Все замерли, боясь шелохнуться, боясь сделать шаг.
Все смотрели на эти мерцающие огоньки, как путешественник смотрит на путеводные звезды или моряк на далекий огонек маяка, указывающий, где спасительный берег.
И только один человек смотрел в другую сторону.
Агент по кличке Слепой мгновенно понял, что именно так поступил бы и он, доведись ему стрелять в зале. Все эти мысли мелькнули в голове у Сиверова в считанные мгновения. Он даже не успел подумать, что только он один из всего зала может видеть в темноте. Вот тут-то и пригодился этот редкий природный дар, которым Бог наделяет единицы из миллионов. Сиверов не сразу сумел понять, кто же сейчас будет стрелять, но зато он знал, в кого целится убийца, и знал, что выстрелы прогремят прямо сейчас, возможно, он даже опоздал…
…Отталкивая стоящего перед ним мужчину, который вскрикивает, взмахивает руками и отпрыгивает в сторону, Сиверов одним прыжком оказывается возле доктора Кленова и, ударив его рукой в спину, заставляет согнуться. В тот же миг сзади звучит сухой хлопок выстрела. Глеб слышит свист пули совсем рядом, та проходит ровно в том месте, где мгновение тому находилась голова Кленова. Разворачиваясь, Глеб выхватывает пистолет и видит невысокого мужчину, у которого на голове надет прибор ночного видения, похожий на маску аквалангиста. Пистолет в поднятой руке еще дымится.
И Сиверов понимает, что сейчас прозвучит второй выстрел. Он стреляет сам, ранив в плечо мужчину, которого до этого считал сотрудником ФСБ. Нет, Глеб не ошибается, посчитав так – стрелял полковник Баталов.
Тот дергается, но пистолет не выпускает.
Сиверов пригибается, подхватывает под руку Кленова, шепчет:
– Уходим! Бежим! – и буквально волочет его за собой.
Ученый не сопротивляется, явно не понимая, что происходит.
В зале между тем начинается паника. Тишину, уже нарушенную выстрелами, заполняют крики, топот, вопли. Люди рвутся к выходу, сбивая соседей с ног, сметая охрану.
Полковник Баталов даже не успевает понять, попал он в Кленова или нет – после выстрела тот исчез, как будто упал. Он перехватывает пистолет в левую руку и делает то, что было задумано: стреляет в сотрудника ФСБ, стоящего рядом с ним, прямо в голову. Тут же срывает прибор ночного видения, бросает его возле упавшего тела и присев, быстро вкладывает мертвецу в руку свой пистолет. Теперь, когда зажгут свет, не сразу разберутся кто стрелял, будет похоже на то, что стрелял убитый. Подумают, что при падении прибор ночного видения слетел с головы, и у полковника будет несколько минут, чтобы покинуть Академию наук.
Лишь заслышалась стрельба, охранник, дежуривший у двери пожарного выхода, заглядывает в зал. Перепуганный народ бросается к открытой двери, и охранник с пистолетом наизготовку никакими силами не, может остановить толпу, даже начни он стрелять поверх голов – ведь только что стреляли и сзади, да еще темнота.
Вместе с толпой, держа Кленова под руку, Глеб бежит к лестнице…
Это мгновенное видение подсказало Глебу единственно правильное решение, единственно возможное в этой очень сложной ситуации. Он отказался от моментально придуманного и проигранного в голове плана.
Позволить себе стрелять в толпе он не мог: начнется паника, и вместо одной смерти будут десятки растоптанных и искалеченных людей. Ведь в зале, судя по всему, собралось уже около трехсот человек. А мужчина, водрузивший на голову прибор ночного видения, тоже ориентировался в темноте, – и в этом был шанс на спасение. Сиверову ничего не оставалось, как прикрыть собой Кленова. Он метнулся в сторону, встав на самую опасную линию – соединяющую убийцу и его жертву. Секундное замешательство Баталова.., и оно помогло! Глеб увидел руку со вскинутым пистолетом в шаге от себя и, перехватив, резко заломил ее. Захрустели выворачиваемые суставы и рвущиеся связки. Глеб вложил в это движение всю свою недюжинную силу, всю злобу, накопившуюся в нем.
Убийца заскрежетал зубами, издал дикий вопль.
А Глеб ребром ладони ударил его по горлу. Полковник Баталов обмяк. И чтобы довершить начатое, Глеб рукояткой пистолета ударил его по голове.
Вокруг началась сумятица. Глеб как можно более спокойным и немного даже равнодушным голосом негромко сказал:
– Воздуха! Воздуха! Человеку плохо стало! – и забросив себе на плечи полковника Баталова, понес его к выходу.
Волнение понемногу улеглось, и растерянные люди в наступившей странной тишине – ведь вместе со светом смолкла и траурная музыка расступались, заслышав его голос.
– Человеку плохо! Человеку плохо!
Генерал Потапчук мог узнать этот голос из тысячи.
«Сиверов здесь? Неужели я его пропустил?»
А в это время двое офицеров ФСБ выводили Виктора Павловича Кленова к лестнице запасного выхода. Тот ничего не понимал, лишь время от времени произносил:
– Да как так! Что это такое? Вы хоть понимаете, что делаете?
– Да, да, понимаем, Виктор Павлович, у нас приказ.
В темноте все может произойти. Тут будет безопаснее.
Возле стены, где стояли два пустых кресла, Глеб бросил оглушенного полковника Баталова и, подойдя в темноте к Потапчуку, прошептал ему на ухо:
– Федор Филиппович, он пытался стрелять в Кленова. Подробности расскажу потом, – и шагнул назад в темноту.
* * *
Когда зажгли свет – а на это ушло минут восемь, – ни Слепого, ни полковника Баталова в зале уже не было. Не было здесь и генерала Потапчука. Он находился в своей машине, которая мчалась вслед за микроавтобусом с мигалкой. В микроавтобусе сидел, странно качая головой, полковник Баталов. Его руки были в наручниках, он выкрикивал проклятия и грязно матерился, не понимая, как все произошло, теряясь в догадках, как его вычислили, а самое главное – кто смог его взять.* * *
О том, что произошло дальше, Глеб Сиверов узнавал не от генерала Потапчука, а из средств массовой информации. Этим же вечером и радио, и телевидение передали экстренное сообщение о том, что спецслужбами Российской Федерации, ФСБ и ФСК проведена масштабная операция. Задержано шестеро сотрудников Центрального разведывательного управления США, работающих в Москве под дипломатическим прикрытием.Отдельной строкой сообщалось, что в аэропорту Шереметьево, прямо у трапа самолета, улетающего в Прагу, задержан полковник ЦРУ Чарльз Браун, прибывший в Россию по чужому паспорту. Сообщения были краткими, но за скупыми словами Глеб Сиверов, как настоящий профессионал, видел судьбы людей и понимал, с чем связаны и чем вызваны столь многочисленные аресты представителей спецслужб.
Ответ из-за океана не заставил себя долго ждать.
В Нью-Йорке и в Вашингтоне были задержаны четверо российских дипломатов, а еще двоих попросили покинуть территорию США в течение двадцати четырех часов. Началась настоящая дипломатическая война.
Полковник ФСБ Баталов, шесть лет тому назад завербованный Центральным разведывательным управлением США, давал показания, пытаясь спасти свою жизнь. Также давал показания и гражданин Литвы, десять лет назад завербованный ЦРУ, Витаутас Гидравичюс. Единственный, кто пока молчал, – полковник ЦРУ Чарльз Браун.
Глеб Сиверов, возможно, как никто другой, понимал, что это всего лишь начало и все аресты ни к чему хорошему не ведут. Ему было ясно, что охота на доктора Кленова будет продолжена. Люди генерала Потапчука, проведя серию арестов, лишь отсрочили на неопределенное время кровавую развязку, которая – в этом Глеб не сомневался ни одной секунды – может наступить в самое ближайшее время. Но того, что произошло через три дня после похорон академика Лебедева, не мог предвидеть ни Глеб Сиверов, наделенный невероятной интуицией, ни блестящие аналитики из ЦРУ, ни их коллеги из ФСБ и ФСК. В общем, этого предвидеть не мог никто.
Выполняя волю покойного академика Лебедева, его вдова Надежда Алексеевна и дочь Вера Ивановна передали Виктору Павловичу Кленову часть архива академика.
Да, это была все та же картонная коробка из-под импортного чая. В ней хранилась дюжина толстых тетрадей, похожих на бухгалтерские книги, а также письмо с перечнем содержимого и просьбой академика Лебедева к своему талантливейшему ученику как можно скорее ознакомиться с рукописями. Доктор Кленов понимал: все это неспроста, это не старческий каприз ныне покойного академика, здесь кроется что-то очень важное.
Поэтому он, привезя в институт коробку из-под чая, немедленно разобрал тетради, разложив их в том порядке, как было указано в последнем письме академика. Виктор Павлович закрылся у себя в кабинете и, попросив, чтобы его не беспокоили, принялся просматривать одну тетрадь за другой, пока наконец в его руки не попал один теоретический труд, находившийся в одной из толстых тетрадей в клеточку. Дата свидетельствовала, что работа закончена академиком Лебедевым в 1978 году, то есть, почти двадцать лет назад.
«Мне тогда было чуть больше тридцати… Я находился в возрасте Христа», – подумалось ученому.
И Кленов, протерев очки, принялся читать. То, что предстало его взору, было удивительно. Но еще больше Виктора Павловича поразило послесловие, написанное аккуратным, почти каллиграфическим почерком его учителя, тем самым почерком, который Кленов не мог спутать ни с чьим другим. В 1978 году, когда еще никому даже в голову не могли прийти подобные мысли, Иван Николаевич Лебедев сделал расчеты, из которых следовало, что он предвидел и уже тогда смог спрогнозировать то, над чем так упорно работали теперь ученые в России и в США.
Да, академик Лебедев, можно сказать, уже тогда, двадцать лет тому назад, сделал всю теоретическую часть по разработке генетического оружия. Это была блестящая научная работа.
И Виктор Павлович Кленов, всю свою жизнь посвятивший той же проблеме, понял: этому труду нет цены, это великое открытие, сделанное великим человеком. Но тут же, еще не читая послесловия, Виктор Павлович задался вопросом: почему Иван Николаевич это свое достижение, законченные теоретические разработки спрятал в стол и до самой смерти никому о них не сказал ни слова, как будто их и не существовало? Почему академик даже в разговорах с глазу на глаз со своим лучшим и любимым учеником ни разу не обмолвился об этой работе, молчал, словно бы ее и не было? И только прочитав послесловие. Кленов понял все.
Да, Иван Николаевич Лебедев был великим ученым, настолько великим, что Кленов даже не знал, с кем его можно сравнить, не существовало аналогов ни в прошлом, ни в настоящем. Человек, сделавший великое открытие, держал его в столе, скрывал двадцать долгих лет. И возможно, будь бы академик Лебедев еще жив, этот труд так никто бы и не увидел.
«Как он смог? Где взял силы отказаться от великого открытия? Почему, почему предоставил мне право решать, что делать?»
Крупные бусинки пота покрывали лоб Виктора Кленова. Он скрежетал зубами, нервно хохотал, сжимал и разжимал кулаки, хрустел суставами, словно все еще не веря своим глазам.
«Да, теперь я знаю как завершить исследование, как сделать это оружие. Я могу поставить последнюю точку и пожать лавры… Вот, вот! – он смотрел на листы бумаги, плотно заполненные формулами, понимая, что здесь придраться не к чему, все выполнено безупречно, рассчитано до мелочей и ошибки быть не может. – И все же… Мораль, нравственность – вот что помешало академику Лебедеву дать ход своей работе, стать еще более великим, чем он был… Нет, наоборот, – прошептал Виктор Кленов, – он великий человек именно потому, что нашел в себе силы отказаться от страшного открытия, законсервировал его на целых двадцать лет».
– Зачем он поступил так, Виктору Кленову понять не составило труда: академик подозревал, что человечество еще не готово к такому открытию. Попади это оружие в руки государственных деятелей – и они незамедлительно им воспользуются. А тогда весь мир окажется перед страшной пропастью, выбраться из которой уже не сможет. Даже открытие термоядерной реакции, изобретение ядерной, водородной, нейтронной бомб, биологического и химического оружия – это мелочь по сравнению с тем, что провидел и открыл Лебедев.
«Да, он действительно великий ученый, возможно, один из самых величайших, равных которому пока в России нет, да и в мире тоже», – думал, качая головой, ученик покойного академика.
Три дня и три ночи Виктор Кленов был вне себя от того, что смог узнать, ознакомившись с архивом академика Лебедева.