Страница:
– Завтра же зайду в сберкассу, оплачу.
– Я уже оплатил.
– Но как же, счет у меня!
– Нам уже два раза дубликат присылали, а этот я оставил, чтобы тебя пугать. Если бы не оплатил, телефон давно бы отключили.
– Спасибо, родной. Сколько я тебе должна?
– Брось, нисколько.
Ехала Жильцова недолго, постепенно перебираясь на глухие улицы. Тянулись заводские заборы, склады. Она остановила машину возле дощатого забора, за которым располагалась стройка. Сидя за рулем, стащила с себя плащ, избавилась от изрядно надоевшего ей надувного живота, переоделась. Резиновая подушка легко свернулась в трубку. Светлана оглядела пистолет, тщательно его протерла и только после этого завернула в плащ. Этот плащ был куплен на тол кучке у вокзала, где, помимо водки и сигарет, торгуют всевозможным барахлом.
Враз постройневшая, в кожаной куртке, в черных джинсах, туго обтягивающих длинные ноги, с пакетом в руке, Жильцова прошлась вдоль забора, отыскала пару оторванных досок и нырнула на территорию стройки. Огромный котлован, в котором виднелись сваи и собранные опалубки, зиял у ее ног. Пакет полетел вниз, в глубокую яму, полную желтоватой глинистой воды. Светлана еще посмотрела, как поднимаются одиночные пузыри, как рябит поверхность, а затем желтоватая пена сомкнулась, надежно скрыв всщдоки.
– Ну, вот и все, – тихо сказала она, – дело сделано, Кленов мертв.
Теперь стоило обо всем как можно скорее забыть. Но пара деталей прочно врезалась в память: дырка, словно прожженная окурком на груди Кленова, из которой не появилось крови, и пистолет, выпавший из кармана плаща. О том, что жертва вооружена, заказчик должен был бы предупредить, ведь это в его интересах, а о том, что грудь мужчины, застреленного ею в подъезде, защищал бронежилет, догадаться теперь было несложно.
Машину Светлана Жильцова поставила на стоянку, оплатила аренду на месяц вперед. Можно было взять такси и поехать домой, но нервы были на пределе. Указательный палец все еще подрагивал, словно нажимал на курок пистолета, который покоился теперь на дне котлована под глинистой водой. Как снять стресс, Светлана знала: нужно было выпить.
Она прибегала к этому средству не часто, но действовало оно безотказно. Светлана прекрасно ориентировалась в Москве – как-никак, родилась здесь. Сейчас ее не интересовало ни качество алкоголя, ни интерьер бара, она бы выпила и из горлышка в какой-нибудь подворотне.
Взгляд ее скользил по вывескам. Даже не прочитав названия, лишь заметив три латинские буквы «BAR», она потянула на себя дверь. Та открылась, звякнул колокольчик. Заведение оказалось совсем маленьким.
Обитые красным плюшем стены, полированная стойка бара, три высоких стула, на которых сидишь, не доставая ногами пола, и три столика рядом. В баре расположилось человек пять, работал телевизор, играла музыка, негромко жужжал вентилятор.
Светлана забралась на высокий стул и забросила ногу за ногу. Чтобы скрыть дрожь в руках, она сцепила тонкие с коротко остриженными ногтями пальцы.
– Кофе? – спросил бармен, в полной уверенности, что эта женщина спиртное не закажет: любителей выпить он определял с первого взгляда.
– Какой у вас самый хороший коньяк? – услышал он в ответ.
– Французский, – вопрос не застал бармена врасплох. В подобных ситуациях он всегда предлагал самый дорогой напиток.
– «Реми Мартен», что ли? – спросила Светлана, безошибочно отыскав взглядом темную бутылку среди десятка других.
– Он самый. Сколько?
– Сто пятьдесят граммов, в бокал. И одну сигарету.
А кофе потом, без сахара, крепкий.
– Такой же крепкий, как коньяк? – усмехнулся бармен.
– Можно и крепче.
Парень взял широкий бокал и не пользуясь мерной посудой, стал наливать дорогой коньяк.
– Не боитесь ошибиться?
– Я никогда не ошибаюсь. Если хотите, перемерим.
– Нет, верю. Вы счастливый человек, если никогда не ошибаетесь.
– Пожаловаться не могу. Сюда заходят красивые женщины, вот, например, как вы. На них приятно посмотреть, их приятно обслуживать, если даже иногда рука дрогнет, перельешь лишнего, не жаль.
На горлышке бутылки в помине не было дозатора.
Бокал скользнул донышком по блестящей поверхности стойки и застыл перед Светланой. Она потянула носом, вдыхая аромат напитка. Коньяк оказался дерьмовым, как она и предполагала.
«Лишь бы в нем набралось сорок градусов, – подумала женщина, – а коньяк это, самогон.., или еще какая-нибудь гадость, мне все равно».
Тут же на стойке появилась пепельница и длинная темно-коричневая сигарета.
– Нет, – покачала головой Светлана, – «Мальборо», пожалуйста.
– А мне казалось, что это подойдет. Такая же тонкая, вся в черном и стройная, – заметил бармен, покладисто подавая другую сигарету.
– Но у меня на шее нет золотого кольца, и я люблю ковбойский стиль, стиль вестерна, – и Светлана, сунув сигарету в рот, задорно посмотрела на бармена.
Тот щелкнул сувенирной зажигалкой-пистолетом и поднес огонек, рвущийся из игрушечного ствола, к кончику сигареты.
Светлана невольно улыбнулась.
"Да, все уже в прошлом, – подумала она. – Жизнь прекрасна и удивительна. Завтра в шестнадцать сорок расправлю крылья и полечу. И там мне уже не подсунут дерьмовое пойло со звучным названием «Реми Мартен».
Она пила мелкими глотками, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Наконец волнение отступило, словно растворилось, сердце стало биться ровнее. Погашенная сигарета уже лежала в пепельнице, оставалось допить кофе.
Словоохотливый бармен лез с разговорами, Светлана отвечала скупо. Скоро парень понял: ни нового заказа, ни приветливого слова от этой посетительницы уже не добьешься., Допив кофе – он оказался действительно крепким – и оставив граммов пятьдесят в бокале, Жильцова бросила на стойку деньги, не стала дожидаться, пока бармен отсчитает сдачу и, не прощаясь, вышла на улицу. Ей повезло: такси она поймала тотчас, уселась на заднее сиденье, немного помедлила и назвала адрес:
– Второй Казачий переулок.
– Знаю, знаю, – ответил немолодой таксист с седыми бакенбардами, придававшими ему глупый вид. – Это возле церкви?
– Да, возле церкви.
– Я там недавно внука крестил. Ну и дерут же эти попы безбожно!
– Да, дерут, – бросила в ответ Светлана, – все теперь денег стоит.
Больше ни она, ни таксист за всю дорогу ничего не сказали. Машина остановилась по знаку Светланы.
– Счастливо, – на прощание бросила Жильцова.
Таксист широко растянул пухлые губы в улыбке:
– И вам счастливо.
Счастья он пожелал ей от души: Светлана заплатила щедро, заплатила столько, сколько стоило ему крещение внука.
«Вот я и дома», – улыбнулась Жильцова, потянув на себя дверь подъезда.
В ее руке уже были ключи. Она легко взбежала на третий этаж, открыла сперва верхний замок длинным ключом, похожим на фигурную отвертку, затем нижний, попроще. Нажала на ручку, потянула на себя тяжелую дверь – вторую дверь, внутреннюю, она запирала лишь тогда, когда покидала квартиру надолго.
– Вот я и дома, – повторила она вслух, защелкивая входную дверь, подняла руку и хлопнула ладонью по выключателю в прихожей.
Вспыхнула лампочка. И в это мгновение Светлана получила такой сильный удар в живот, что у нес потемнело в глазах и перехватило дыхание. Инстинктивным движением она согнулась бы пополам, но не успела.
Тонкая стальная струна впилась ей в горло, моментально утонув в коже, как в густом тесте. Светлана судорожно задергалась, но соперник был намного сильнее. Петля удавки не разжималась до тех пор, пока тело молодой женщины не обмякло.
Высокий блондин в джинсовой куртке подхватил свою жертву под мышки, затащил в гостиную, положил па кожаный диван, немного грустно взглянул на нее и прошептал:
– Ну, вот и все, Света. Извини, но твои денежки достанутся мне.
На руках убийцы были кожаные перчатки. Не снимая их, он выдвинул нижний ящик комода, достал оттуда конвертс-деньгами, спрятал его в карман, даже не пересчитывая, а затем подошел к трупу женщины, еще теплому, слегка пахнущему коньяком и накрыл его пледом с головой.
Дверь квартиры на третьем этаже защелкнулась.
Убийца легко сбежал вниз, никого на лестнице не встретил и, выйдя из подъезда, сразу же стащил с рук тонкие кожаные перчатки. Уже через десять минут он стоял в телефонной будке, прижимая трубку к уху.
– Да, – говорил он немного охрипшим голосом, – все как всегда. Я ремонт на квартире сделал.
– Это Николай? Вас просили перезвонить попозже, – дребезжащий старческий голос старался внятно произносить слова.
– Что? Мне просили передать быть завтра, где?
– Перезвонить просили, чуть позже.
– Хорошо, только скажите, что ремонт в квартире я уже закончил.
Блондин в джинсовой куртке положил трубку на рычаг, вышел из будки и сел в стоявшую поодаль «Мазду». Он плавно тронул машину с места, но вдруг, подъезжая к перекрестку, крепко вцепился в руль. Суставы пальцев стали белыми, словно бы их специально испачкали мелом. Землистое лицо морщилось, словно у блондина нестерпимо болел зуб.
– Стоп, – сказал он сам себе, – стоп, стоп, а то сейчас сдохнешь прямо в машине.
Он выехал из потока, дважды нарушив правила, слышал, как исступленно сигналят водители машин, следовавших за «Маздой», и тех, которым он перекрыл движение. «Мазда» уткнулась в бордюр тротуара, блондин уронил голову на руль, продолжая судорожно его сжимать. Затем трясущейся рукой опустил стекло.
Но этого ему показалось мало. Он открыл дверь, его белые губы жадно хватали воздух.
«Господи, когда это кончится! Может быть, действительно надо было согласиться на эту долбанную операцию? Но что значит согласиться? Если бы я дал добро, то сейчас был бы пустой, а так я забрал баксы у этой дуры Светланы, и еще получу в два раза больше. Неделя работы – и на целый год обеспечен. Вот получу бабки, и сразу же прооперируюсь», – мужчина положил ладони на живот и стал сильно надавливать.
Всегда, когда он нервничал или волновался, язва начинала нестерпимо болеть, а во рту появлялся мерзкий металлический привкус.
"Господи, мне же всего-навсего тридцатник, а я так канаю! – он сунул руку в карман куртки, но она так дрожала, что вытащить таблетки оказалось не таким простым делом. Наконец он нащупал пузырек, зубами сорвал крышку и высыпал на ладонь сразу четыре таблетки. – Ну, ну, сейчас все пройдет… – он бросил таблетки в рот, с хрустом, как семечки, разгрыз их крепкими зубами.
Рядом стояла бутылка с минеральной водой мутно-ржавого цвета.
– Вот так, хорошо… – жадно, прямо из горлышка он принялся глотать воду, чтобы протолкнуть нестерпимо противные таблетки.
Затем блондин вытряхнул из пачки сигарету, сунул в рот и только тут заметил, что зажигалки у него нет.
– Да где же она? Была ведь в кармане! – как током пронзила мысль.
И от этой мысли в желудке начались такие нестерпимые рези, что блондин скорчился на сиденье. Только руль мешал ему упереться подбородком в колени – такая поза всегда помогала унять боль.
– Будь ты неладен! – он лихорадочно обшарил карманы, больше не обращая внимания на жжение в желудке, выложил на сиденье портмоне, связку ключей, отмычки. Затем принялся перебирать содержимое небольшой кожаной сумки с широким заплечным ремнем, бормоча сквозь зубы:
– О, бля! Не может этого быть! Не может…
Убийца уже знал, где оставил зажигалку – там, в квартире, где он задушил женщину. Он даже знал место, где ее выронил – маленькую стальную зажигалку «Зиппо», на одной грани которой изображен золотистый орел. Такие зажигалки – не редкость, а пользовался он ею, не снимая перчаток, так что, в общем, можно было за ней и не возвращаться.
"Невелика потеря – каких-то двадцать баксов.
А что, если… – не давала покоя мысль, – что если па корпусе зажигалки все-таки остались отпечатки? А когда ее найдут… – думал мужчина, прижимая руку к животу. – Ладно, может, пройдет неделя, может, две, а может, квартиру вскроют только через месяц. Ведь живет она одна, все окна закрыты, дверь двойная, опасаться нечего. Никуда я не поеду, гори оно все ясным пламенем. Получу деньги и лягу на операцию, но не здесь, а в Питере или в Риге. И главное, чтобы никто не знал, где я и когда появлюсь".
Таблетки подействовали, боль понемногу отпустила.
Он прикрыл дверь машины, поднял стекло, затем носовым платком промокнул мокрое от холодного пота лицо. Руки тоже стали липкими и влажными. Он избегал резких движений, чтобы боль не возобновилась.
Медленно повернул ключ в замке зажигания, плавно отпустил сцепление, и «Мазда-626» плавно покатила по улице, держась первого ряда. Мужчина проехал еще несколько кварталов и уже окончательно успокоившись, припарковал машину возле череды таксофонов.
Он вышел из машины, аккуратно захлопнув дверь, подошел к телефону и быстро, по памяти, набрал помер. Ответили не сразу – довольно продолжительное время из трубки доносились длинные гудки.
– Черт тебя побери! – прошептал бледными губами, покусывая фильтр незажженной сигареты, высокий блондин.
Наконец трубку сняли.
– У меня есть кое-какая информация. В общем, я уже говорил, что ремонт сделал. Скажите, где я могу встретиться…
– Это звонит Николай? – дребезжал старушечий голос.
– Да, Николай.
– Для вас, Николай, вот какое сообщение: завтра утром вас будут ждать в прежнем месте в десять ноль-ноль.
– Спасибо, – бросил мужчина, и впервые за весь этот день па его губах появилась улыбка. Улыбка была недобрая, неприятная, какая-то ехидная, словно бы пес оскалил пасть.
Мужчина отбросил пятерней пряди светлых волос, упавшие па глаза. Лоб все еще был мокрый от пота.
"Будьте вы все неладны со своими деньгами, со своей работой! Совсем здоровья нет, все на нервах. Все болезни, как известно, от нервов. Правду говорят, один сифилис от удовольствия. Уж лучше бы сифилис, чем эта долбанная прободная язва. Его хоть вылечить можно, и резать не надо. Поколют антибиотики, пройдешь пару курсов, и все в порядке. Только польза: впредь будешь осторожнее с бабами. А с язвой дело серьезное, от нес так просто не избавишься. Слава Богу, завтра подгребу свой гонорар и только меня здесь и видели. Свалю, как говорится, без шума и пыли, и ни одна живая душа не будет знать, где Николай Меньшов, мастер спорта международного класса, который едва не стал чемпионом России по пятиборью… Ни одна собака не прознает.
А если в Питере не удастся устроиться в клинику, поеду в Ригу, там тоже хорошие врачи. И завязки у меня там надежные, старые знакомые, еще по той команде. А они уж меня не подведут, не бросят".
Успокаивая себя этими мыслями, Николай Меньшов гнал «Мазду» в сторону своего дома. Ему хотелось как можно скорее подняться на девятый этаж, открыть холодильник, взять пакет молока, разогреть его в микроволновке и выпить мелкими глотками большую кружку. Молоко было единственным напитком, который он мог себе позволить, и куда быстрее всяких таблеток снимало боли. Последние пару месяцев Николай Меньшов только им и спасался.
Он похудел килограммов на пять и даже боялся по утрам становиться па весы, потому что знал: красная стрелка остановится не патом месте, где была неделю назад.
«Операция… – стучало в мозгу. – Операция – вот мое спасение!»
Глава 5
– Я уже оплатил.
– Но как же, счет у меня!
– Нам уже два раза дубликат присылали, а этот я оставил, чтобы тебя пугать. Если бы не оплатил, телефон давно бы отключили.
– Спасибо, родной. Сколько я тебе должна?
– Брось, нисколько.
* * *
Когда Светлана вышла к ограде Спасо-Андроникова монастыря, съемки были в полном разгаре. Толпа уже собралась солидная, запрудив собой весь тротуар. Молодая женщина пробиралась к машине, поглядывая на оператора. Тот был занят своим делом, камера скользила по рельсам, проложенным вдоль ограды.Ехала Жильцова недолго, постепенно перебираясь на глухие улицы. Тянулись заводские заборы, склады. Она остановила машину возле дощатого забора, за которым располагалась стройка. Сидя за рулем, стащила с себя плащ, избавилась от изрядно надоевшего ей надувного живота, переоделась. Резиновая подушка легко свернулась в трубку. Светлана оглядела пистолет, тщательно его протерла и только после этого завернула в плащ. Этот плащ был куплен на тол кучке у вокзала, где, помимо водки и сигарет, торгуют всевозможным барахлом.
Враз постройневшая, в кожаной куртке, в черных джинсах, туго обтягивающих длинные ноги, с пакетом в руке, Жильцова прошлась вдоль забора, отыскала пару оторванных досок и нырнула на территорию стройки. Огромный котлован, в котором виднелись сваи и собранные опалубки, зиял у ее ног. Пакет полетел вниз, в глубокую яму, полную желтоватой глинистой воды. Светлана еще посмотрела, как поднимаются одиночные пузыри, как рябит поверхность, а затем желтоватая пена сомкнулась, надежно скрыв всщдоки.
– Ну, вот и все, – тихо сказала она, – дело сделано, Кленов мертв.
Теперь стоило обо всем как можно скорее забыть. Но пара деталей прочно врезалась в память: дырка, словно прожженная окурком на груди Кленова, из которой не появилось крови, и пистолет, выпавший из кармана плаща. О том, что жертва вооружена, заказчик должен был бы предупредить, ведь это в его интересах, а о том, что грудь мужчины, застреленного ею в подъезде, защищал бронежилет, догадаться теперь было несложно.
Машину Светлана Жильцова поставила на стоянку, оплатила аренду на месяц вперед. Можно было взять такси и поехать домой, но нервы были на пределе. Указательный палец все еще подрагивал, словно нажимал на курок пистолета, который покоился теперь на дне котлована под глинистой водой. Как снять стресс, Светлана знала: нужно было выпить.
Она прибегала к этому средству не часто, но действовало оно безотказно. Светлана прекрасно ориентировалась в Москве – как-никак, родилась здесь. Сейчас ее не интересовало ни качество алкоголя, ни интерьер бара, она бы выпила и из горлышка в какой-нибудь подворотне.
Взгляд ее скользил по вывескам. Даже не прочитав названия, лишь заметив три латинские буквы «BAR», она потянула на себя дверь. Та открылась, звякнул колокольчик. Заведение оказалось совсем маленьким.
Обитые красным плюшем стены, полированная стойка бара, три высоких стула, на которых сидишь, не доставая ногами пола, и три столика рядом. В баре расположилось человек пять, работал телевизор, играла музыка, негромко жужжал вентилятор.
Светлана забралась на высокий стул и забросила ногу за ногу. Чтобы скрыть дрожь в руках, она сцепила тонкие с коротко остриженными ногтями пальцы.
– Кофе? – спросил бармен, в полной уверенности, что эта женщина спиртное не закажет: любителей выпить он определял с первого взгляда.
– Какой у вас самый хороший коньяк? – услышал он в ответ.
– Французский, – вопрос не застал бармена врасплох. В подобных ситуациях он всегда предлагал самый дорогой напиток.
– «Реми Мартен», что ли? – спросила Светлана, безошибочно отыскав взглядом темную бутылку среди десятка других.
– Он самый. Сколько?
– Сто пятьдесят граммов, в бокал. И одну сигарету.
А кофе потом, без сахара, крепкий.
– Такой же крепкий, как коньяк? – усмехнулся бармен.
– Можно и крепче.
Парень взял широкий бокал и не пользуясь мерной посудой, стал наливать дорогой коньяк.
– Не боитесь ошибиться?
– Я никогда не ошибаюсь. Если хотите, перемерим.
– Нет, верю. Вы счастливый человек, если никогда не ошибаетесь.
– Пожаловаться не могу. Сюда заходят красивые женщины, вот, например, как вы. На них приятно посмотреть, их приятно обслуживать, если даже иногда рука дрогнет, перельешь лишнего, не жаль.
На горлышке бутылки в помине не было дозатора.
Бокал скользнул донышком по блестящей поверхности стойки и застыл перед Светланой. Она потянула носом, вдыхая аромат напитка. Коньяк оказался дерьмовым, как она и предполагала.
«Лишь бы в нем набралось сорок градусов, – подумала женщина, – а коньяк это, самогон.., или еще какая-нибудь гадость, мне все равно».
Тут же на стойке появилась пепельница и длинная темно-коричневая сигарета.
– Нет, – покачала головой Светлана, – «Мальборо», пожалуйста.
– А мне казалось, что это подойдет. Такая же тонкая, вся в черном и стройная, – заметил бармен, покладисто подавая другую сигарету.
– Но у меня на шее нет золотого кольца, и я люблю ковбойский стиль, стиль вестерна, – и Светлана, сунув сигарету в рот, задорно посмотрела на бармена.
Тот щелкнул сувенирной зажигалкой-пистолетом и поднес огонек, рвущийся из игрушечного ствола, к кончику сигареты.
Светлана невольно улыбнулась.
"Да, все уже в прошлом, – подумала она. – Жизнь прекрасна и удивительна. Завтра в шестнадцать сорок расправлю крылья и полечу. И там мне уже не подсунут дерьмовое пойло со звучным названием «Реми Мартен».
Она пила мелкими глотками, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Наконец волнение отступило, словно растворилось, сердце стало биться ровнее. Погашенная сигарета уже лежала в пепельнице, оставалось допить кофе.
Словоохотливый бармен лез с разговорами, Светлана отвечала скупо. Скоро парень понял: ни нового заказа, ни приветливого слова от этой посетительницы уже не добьешься., Допив кофе – он оказался действительно крепким – и оставив граммов пятьдесят в бокале, Жильцова бросила на стойку деньги, не стала дожидаться, пока бармен отсчитает сдачу и, не прощаясь, вышла на улицу. Ей повезло: такси она поймала тотчас, уселась на заднее сиденье, немного помедлила и назвала адрес:
– Второй Казачий переулок.
– Знаю, знаю, – ответил немолодой таксист с седыми бакенбардами, придававшими ему глупый вид. – Это возле церкви?
– Да, возле церкви.
– Я там недавно внука крестил. Ну и дерут же эти попы безбожно!
– Да, дерут, – бросила в ответ Светлана, – все теперь денег стоит.
Больше ни она, ни таксист за всю дорогу ничего не сказали. Машина остановилась по знаку Светланы.
– Счастливо, – на прощание бросила Жильцова.
Таксист широко растянул пухлые губы в улыбке:
– И вам счастливо.
Счастья он пожелал ей от души: Светлана заплатила щедро, заплатила столько, сколько стоило ему крещение внука.
«Вот я и дома», – улыбнулась Жильцова, потянув на себя дверь подъезда.
В ее руке уже были ключи. Она легко взбежала на третий этаж, открыла сперва верхний замок длинным ключом, похожим на фигурную отвертку, затем нижний, попроще. Нажала на ручку, потянула на себя тяжелую дверь – вторую дверь, внутреннюю, она запирала лишь тогда, когда покидала квартиру надолго.
– Вот я и дома, – повторила она вслух, защелкивая входную дверь, подняла руку и хлопнула ладонью по выключателю в прихожей.
Вспыхнула лампочка. И в это мгновение Светлана получила такой сильный удар в живот, что у нес потемнело в глазах и перехватило дыхание. Инстинктивным движением она согнулась бы пополам, но не успела.
Тонкая стальная струна впилась ей в горло, моментально утонув в коже, как в густом тесте. Светлана судорожно задергалась, но соперник был намного сильнее. Петля удавки не разжималась до тех пор, пока тело молодой женщины не обмякло.
Высокий блондин в джинсовой куртке подхватил свою жертву под мышки, затащил в гостиную, положил па кожаный диван, немного грустно взглянул на нее и прошептал:
– Ну, вот и все, Света. Извини, но твои денежки достанутся мне.
На руках убийцы были кожаные перчатки. Не снимая их, он выдвинул нижний ящик комода, достал оттуда конвертс-деньгами, спрятал его в карман, даже не пересчитывая, а затем подошел к трупу женщины, еще теплому, слегка пахнущему коньяком и накрыл его пледом с головой.
Дверь квартиры на третьем этаже защелкнулась.
Убийца легко сбежал вниз, никого на лестнице не встретил и, выйдя из подъезда, сразу же стащил с рук тонкие кожаные перчатки. Уже через десять минут он стоял в телефонной будке, прижимая трубку к уху.
– Да, – говорил он немного охрипшим голосом, – все как всегда. Я ремонт на квартире сделал.
– Это Николай? Вас просили перезвонить попозже, – дребезжащий старческий голос старался внятно произносить слова.
– Что? Мне просили передать быть завтра, где?
– Перезвонить просили, чуть позже.
– Хорошо, только скажите, что ремонт в квартире я уже закончил.
Блондин в джинсовой куртке положил трубку на рычаг, вышел из будки и сел в стоявшую поодаль «Мазду». Он плавно тронул машину с места, но вдруг, подъезжая к перекрестку, крепко вцепился в руль. Суставы пальцев стали белыми, словно бы их специально испачкали мелом. Землистое лицо морщилось, словно у блондина нестерпимо болел зуб.
– Стоп, – сказал он сам себе, – стоп, стоп, а то сейчас сдохнешь прямо в машине.
Он выехал из потока, дважды нарушив правила, слышал, как исступленно сигналят водители машин, следовавших за «Маздой», и тех, которым он перекрыл движение. «Мазда» уткнулась в бордюр тротуара, блондин уронил голову на руль, продолжая судорожно его сжимать. Затем трясущейся рукой опустил стекло.
Но этого ему показалось мало. Он открыл дверь, его белые губы жадно хватали воздух.
«Господи, когда это кончится! Может быть, действительно надо было согласиться на эту долбанную операцию? Но что значит согласиться? Если бы я дал добро, то сейчас был бы пустой, а так я забрал баксы у этой дуры Светланы, и еще получу в два раза больше. Неделя работы – и на целый год обеспечен. Вот получу бабки, и сразу же прооперируюсь», – мужчина положил ладони на живот и стал сильно надавливать.
Всегда, когда он нервничал или волновался, язва начинала нестерпимо болеть, а во рту появлялся мерзкий металлический привкус.
"Господи, мне же всего-навсего тридцатник, а я так канаю! – он сунул руку в карман куртки, но она так дрожала, что вытащить таблетки оказалось не таким простым делом. Наконец он нащупал пузырек, зубами сорвал крышку и высыпал на ладонь сразу четыре таблетки. – Ну, ну, сейчас все пройдет… – он бросил таблетки в рот, с хрустом, как семечки, разгрыз их крепкими зубами.
Рядом стояла бутылка с минеральной водой мутно-ржавого цвета.
– Вот так, хорошо… – жадно, прямо из горлышка он принялся глотать воду, чтобы протолкнуть нестерпимо противные таблетки.
Затем блондин вытряхнул из пачки сигарету, сунул в рот и только тут заметил, что зажигалки у него нет.
– Да где же она? Была ведь в кармане! – как током пронзила мысль.
И от этой мысли в желудке начались такие нестерпимые рези, что блондин скорчился на сиденье. Только руль мешал ему упереться подбородком в колени – такая поза всегда помогала унять боль.
– Будь ты неладен! – он лихорадочно обшарил карманы, больше не обращая внимания на жжение в желудке, выложил на сиденье портмоне, связку ключей, отмычки. Затем принялся перебирать содержимое небольшой кожаной сумки с широким заплечным ремнем, бормоча сквозь зубы:
– О, бля! Не может этого быть! Не может…
Убийца уже знал, где оставил зажигалку – там, в квартире, где он задушил женщину. Он даже знал место, где ее выронил – маленькую стальную зажигалку «Зиппо», на одной грани которой изображен золотистый орел. Такие зажигалки – не редкость, а пользовался он ею, не снимая перчаток, так что, в общем, можно было за ней и не возвращаться.
"Невелика потеря – каких-то двадцать баксов.
А что, если… – не давала покоя мысль, – что если па корпусе зажигалки все-таки остались отпечатки? А когда ее найдут… – думал мужчина, прижимая руку к животу. – Ладно, может, пройдет неделя, может, две, а может, квартиру вскроют только через месяц. Ведь живет она одна, все окна закрыты, дверь двойная, опасаться нечего. Никуда я не поеду, гори оно все ясным пламенем. Получу деньги и лягу на операцию, но не здесь, а в Питере или в Риге. И главное, чтобы никто не знал, где я и когда появлюсь".
Таблетки подействовали, боль понемногу отпустила.
Он прикрыл дверь машины, поднял стекло, затем носовым платком промокнул мокрое от холодного пота лицо. Руки тоже стали липкими и влажными. Он избегал резких движений, чтобы боль не возобновилась.
Медленно повернул ключ в замке зажигания, плавно отпустил сцепление, и «Мазда-626» плавно покатила по улице, держась первого ряда. Мужчина проехал еще несколько кварталов и уже окончательно успокоившись, припарковал машину возле череды таксофонов.
Он вышел из машины, аккуратно захлопнув дверь, подошел к телефону и быстро, по памяти, набрал помер. Ответили не сразу – довольно продолжительное время из трубки доносились длинные гудки.
– Черт тебя побери! – прошептал бледными губами, покусывая фильтр незажженной сигареты, высокий блондин.
Наконец трубку сняли.
– У меня есть кое-какая информация. В общем, я уже говорил, что ремонт сделал. Скажите, где я могу встретиться…
– Это звонит Николай? – дребезжал старушечий голос.
– Да, Николай.
– Для вас, Николай, вот какое сообщение: завтра утром вас будут ждать в прежнем месте в десять ноль-ноль.
– Спасибо, – бросил мужчина, и впервые за весь этот день па его губах появилась улыбка. Улыбка была недобрая, неприятная, какая-то ехидная, словно бы пес оскалил пасть.
Мужчина отбросил пятерней пряди светлых волос, упавшие па глаза. Лоб все еще был мокрый от пота.
"Будьте вы все неладны со своими деньгами, со своей работой! Совсем здоровья нет, все на нервах. Все болезни, как известно, от нервов. Правду говорят, один сифилис от удовольствия. Уж лучше бы сифилис, чем эта долбанная прободная язва. Его хоть вылечить можно, и резать не надо. Поколют антибиотики, пройдешь пару курсов, и все в порядке. Только польза: впредь будешь осторожнее с бабами. А с язвой дело серьезное, от нес так просто не избавишься. Слава Богу, завтра подгребу свой гонорар и только меня здесь и видели. Свалю, как говорится, без шума и пыли, и ни одна живая душа не будет знать, где Николай Меньшов, мастер спорта международного класса, который едва не стал чемпионом России по пятиборью… Ни одна собака не прознает.
А если в Питере не удастся устроиться в клинику, поеду в Ригу, там тоже хорошие врачи. И завязки у меня там надежные, старые знакомые, еще по той команде. А они уж меня не подведут, не бросят".
Успокаивая себя этими мыслями, Николай Меньшов гнал «Мазду» в сторону своего дома. Ему хотелось как можно скорее подняться на девятый этаж, открыть холодильник, взять пакет молока, разогреть его в микроволновке и выпить мелкими глотками большую кружку. Молоко было единственным напитком, который он мог себе позволить, и куда быстрее всяких таблеток снимало боли. Последние пару месяцев Николай Меньшов только им и спасался.
Он похудел килограммов на пять и даже боялся по утрам становиться па весы, потому что знал: красная стрелка остановится не патом месте, где была неделю назад.
«Операция… – стучало в мозгу. – Операция – вот мое спасение!»
Глава 5
Сергей Львович Галкин, сорока семи лет от роду, считал себя счастливым человеком. Но понятие о счастье у него было своеобразное – это когда хорошо тебе и плохо другим. А несчастья другим он умел приносить и делал это, надо сказать, изобретательно и со смаком. Время на дворе стояло удивительное, о таком раньше даже нельзя было и мечтать. Чтобы вот так, за пару лет, начав с нуля, сколотить приличное состояние? И на чем? Да на пустом месте.
Покупаешь спирт или водку в Беларуси – а бывшую союзную республику Галкин любил издавна и объездил всю вдоль и поперек, – там договариваешься с несколькими директорами спиртовых заводиков – маленьких, колхозных, ведь где-где, а в Беларуси продолжала жить и действовать колхозная система – платишь им небольшие деньги валютой, они и рады. Левый спирт в автоцистернах перегонялся под Москву, где весьма простым путем его превращали в «качественную» водку. Спирт просто-напросто разливали по бутылкам, лепили акцизы, навинчивали пробки, разливали, фасовали, украшали бутылки этикетками: «Русская», «Столичная», «Стрелецкая» – какие были этикетки, такие и лепили.
Это дело приносило верный доход: что-что, а водку в России пили, пьют и пить будут. И чем она дешевле, тем больше спрос. Так что можно было делать деньги не на качественном товаре, а на быстром обороте. А если паче чаяния прижмут – ничего страшного, водка не портится, ее можно придержать пару месяцев на складах в укромном месте.
По бумагам фирма, хозяином и учредителем которой был Сергей Львович Галкин, занималась заготовкой березового сока. Сам Галкин, ранее житель приграничного Смоленска, откуда и пошли связи с братской республикой, а теперь суверенным и независимым государством, уже год как перебрался в Москву.
Квартира у него была хорошая, в старом доме в центре – он не пожалел двести тысяч долларов, расселив коммуналку и сделав в ней евроремонт. Но на достигнутом не остановился. Фирма со звучным названием «Меркурий» процветала, хотя по налоговой документации дела у нее шли ни шатко, ни валко. Так себе, будто едва сводила концы с концами. Но глядя на машину хозяина фирмы, на шубу и бриллианты его жены, на обстановку в квартире, сказать о застое в делах ни у кого бы язык не повернулся.
Конкурентов у Галкина хватало, но его никто не трогал. Сергей Львович усвоил простое правило: исправно делись доходами по обе стороны границы, и сам в накладе не останешься. В кармане его оседало немало: разницы в ценах были сногсшибательные.
Но, как говорится, аппетит приходит во время еды: ни квартира, ни драгоценности, ни теперешняя машина Галкина больше не устраивали. Он мечтал жить с размахом, как живет большинство удачливых российских предпринимателей, так называемых «новых русских», и задумал отгрохать себе в Подмосковье настоящие хоромы,.
Правдами-не правдами Галкин купил себе участок земли размером в полгектара, неподалеку от завода, на котором из спирта, привезенного нелегально через границу, изготавливали водку. Участок был куплен и оформлен, как положено, на жену. И на этом участке в рекордные сроки, словно огромный гриб после теплого летнего дождя, вырос особняк в три этажа вверх и на два этажа вниз. Во сколько подобная махина обошлась, знал лишь сам Галкин, даже жене опасался называть точную цифру.
Но та тоже была женщина смекалистая, свой интерес блюла и цену этому дворцу знала. Недаром говорят, что российского предпринимателя, как картошку, либо весной посадят, либо осенью уберут. Случись что с мужем, ей предстояло стать единоличной владелицей и фирмы, и всей той недвижимости, которая за фирмой числилась.
Дом построили классно, даже на придирчивый взгляд Галкина. В нем были запроектированы зимний сад, бассейн, бильярдная – все как подобает богатому преуспевающему человеку. Сергей Львович в делах поднаторел, знал много способов обмануть родное государство. Ведь если налоги будешь платить, то такой дом не построишь: трудом праведным це наживешь палат каменных. А Галкин их нажил и терять не хотел.
В деловых кругах с этим смолянином держали ухо востро. Даже близкие знакомые, соратники и сподвижники Сергея Львовича крупные, а также мелкие финансовые операции с ним проворачивать не рисковали – слишком уж он был жаден. Если имелась хоть ничтожная возможность прокинуть компаньона, он делал это с превеликим удовольствием, а в ответ на вес претензии лишь разводил руками:
– Ну, брат, знаешь ли, бизнес есть бизнес. В бизнесе нет друзей, нет товарищей. Бумаг-то никаких, расписок я тебе подавал. А честное слово что? Где оно? Пшик!
Свой хорошо опробованный метод Сергей Львович применил и с двумя женщинами, которых он нанял, чтобы те разработали интерьер для его загородного дома. Когда заказ был сделан, проект разработан и просчитан, и осталось лишь закупить материал и заняться сборкой интерьера, Сергей Львович, глядя в глаза Кларе и Ирине, сказал:
– Знаете, что я вам скажу: все, что вы сделали, меня не устраивает. И я жалею, что с вами связался. Вы тут наворотили абы чего, вкуса на грош. Я, может, в дизайне и не специалист, но моя жена тоже посмотрела и сказала, что это полная лажа. Короче, стоит вся ваша работа пятьсот долларов и ни цента больше.
При этих словах глаза Клары округлились, а Ирина покраснела так, будто ей влепили пощечину.
– Да вы что, Сергей Львович! Как вы можете? Мы договаривались… – – Все, разговор окончен. Мой секретарь выдаст вам деньги, распишитесь в ведомости, что получили, и больше я вас, дорогие, видеть не желаю.
– Но как же так!
– А вот так. Всего наилучшего.
Выдворив расшумевшихся женщин за порог кабинета, Галкин даже порозовел от восторга.
– Сучки, – ухмыльнулся он, – хотели меня обуть!
Не родился еще тот человек, который меня поимеет! – Он посмотрел в зеркало на свою грузную, почти величественную фигуру. – Прошмандовки дешевые! Хотели меня сделать, меня, Галкина! Шалишь! На меня где сядешь, там и слезешь.
Еще дважды Клара и Ирина пытались добиться встречи со своим заказчиком, с хозяином торговой фирмы «Меркурий», но оба раза им пришлось уйти из офиса ни с чем, если не считать полученного Быстрицкой нескромного предложения. От пятисот долларов они наотрез отказались. Уж слишком нагло их надули: ведь предварительная договоренность была определенной – пять тысяч за всю разработку, за смету, за калькуляцию, за подбор по каталогам всех материалов, необходимых для отделочных работ.
Не знал, ох не знал Сергей Львович, с кем связался.
Если налоговых инспекторов предпринимателю Галкину удавалось водить за нос и выходить сухим или с минимальными потерями, то на сей раз человек, заинтересовавшийся его деятельностью, был не так прост. И возможно, знай Сергей Львович, кто взялся за него и кто активно начал интересоваться деятельностью фирмы «Меркурий», он выложил бы не пять, а все десять тысяч… Но Глеб Сиверов действовал аккуратно, настолько скрытно, что Галкину и его людям даже в голову не могло прийти, что надвигается нешуточная угроза благополучию фирмы.
Естественно, Глеб мог пойти самым простым путем – позвонить генералу Потапчуку. Появись хоть однажды люди генерала в офисе «Меркурия», удачливый бизнесмен наверняка наделал бы в штаны, а красные служебные удостоверения произвели бы на Галкина такое впечатление, что он увидел бы как наяву свои собственные фотографии в фас и в профиль в личном деле с порядковым номером внизу, с фамилией, именем, отчеством и статьей уголовного кодекса.
Но не таким человеком был Глеб Сиверов, чтобы перекладывать свои проблемы на чужие плечи. Как-никак, обидели близкого человека – любимую женщину, Ирину. А такое не прощается, и разбираться с обидчиком надо самому, если ты мужчина.
Два дня ушло у Глеба на то, чтобы выяснить всю подноготную бизнеса господина Галкина и чтобы разобраться, от какого источника произрастает богатство и благополучие хозяина торгово-посреднической фирмы «Меркурий». На третий день Глеб уже знал, что березовый сок – все равно как святая газированная вода в пластиковых баллонах совместного производства американской фирмы и русской православной церкви, – всего лишь прикрытие активной коммерческой деятельности. А прослушав телефонные разговоры владельца фирмы, Глеб узнал и то, на какие склады прибудет из Мстиславского района Могилевской области Беларуси, минуя таможню, не обложенная ни госналогами, ни госпошлиной, партия спирта.
«Да, Галкин, – подумал Глеб, – ты хитер. Но как все хитрые – туп»; – в коротенькое слово «туп» Глеб Сиверов вложил все презрение, на какое только был способен.
Ирина Быстрицкая после провала с работой ходила мрачная, неразговорчивая, на вопросы отвечала односложно. И лишь когда она брала ребенка на руки, на лице появлялась улыбка.
«Господи, неужели можно так убиваться из-за каких-то денег? – рассуждал Глеб. – Ну ладно, я не я буду, если Галкин ей деньги не вернет».
В семь часов вечера Глеб подошел к Ирине, которая, уже покормив и уложив ребенка, сидела в кресле в гостиной. Вид у нее был отсутствующий.
– Я отлучусь ненадолго, – сказал Сиверов.
– Ненадолго? – переспросила она скептически.
– Да, ненадолго.
– Это как понимать: неделя, две, месяц? – усмехнулась Ирина.
– Да нет, что ты, дорогая, от силы день или два.
– Что-то важное, опасное?
– Не важное и не опасное. Просто надо кое-что доделать.
Ирина кивнула, а когда Глеб уходил, так взглянула ему вслед, что он обернулся. Их глаза встретились.
Глеб уже стоял у двери, но снова подошел к Ирине, наклонился, поцеловал в щеку.
– Не грусти, все устроится.
– Ас чего ты взял, что я грущу?
– По тебе видно, этого не скроешь, дорогая. Ну, ладно, я побежал, меня уже ждут.
Глеба никто не ждал. Он сказал это, чтобы снять напряжение, уменьшить тревогу, которую видел в глазах Ирины. Сказав «ждут», он дал понять, что с ним еще какие-то люди. А если есть товарищи, то беспокойство делится пропорционально их количеству, то есть, становится меньше. Эта нехитрая психологическая уловка, как правило, хорошо действовала.
Покупаешь спирт или водку в Беларуси – а бывшую союзную республику Галкин любил издавна и объездил всю вдоль и поперек, – там договариваешься с несколькими директорами спиртовых заводиков – маленьких, колхозных, ведь где-где, а в Беларуси продолжала жить и действовать колхозная система – платишь им небольшие деньги валютой, они и рады. Левый спирт в автоцистернах перегонялся под Москву, где весьма простым путем его превращали в «качественную» водку. Спирт просто-напросто разливали по бутылкам, лепили акцизы, навинчивали пробки, разливали, фасовали, украшали бутылки этикетками: «Русская», «Столичная», «Стрелецкая» – какие были этикетки, такие и лепили.
Это дело приносило верный доход: что-что, а водку в России пили, пьют и пить будут. И чем она дешевле, тем больше спрос. Так что можно было делать деньги не на качественном товаре, а на быстром обороте. А если паче чаяния прижмут – ничего страшного, водка не портится, ее можно придержать пару месяцев на складах в укромном месте.
По бумагам фирма, хозяином и учредителем которой был Сергей Львович Галкин, занималась заготовкой березового сока. Сам Галкин, ранее житель приграничного Смоленска, откуда и пошли связи с братской республикой, а теперь суверенным и независимым государством, уже год как перебрался в Москву.
Квартира у него была хорошая, в старом доме в центре – он не пожалел двести тысяч долларов, расселив коммуналку и сделав в ней евроремонт. Но на достигнутом не остановился. Фирма со звучным названием «Меркурий» процветала, хотя по налоговой документации дела у нее шли ни шатко, ни валко. Так себе, будто едва сводила концы с концами. Но глядя на машину хозяина фирмы, на шубу и бриллианты его жены, на обстановку в квартире, сказать о застое в делах ни у кого бы язык не повернулся.
Конкурентов у Галкина хватало, но его никто не трогал. Сергей Львович усвоил простое правило: исправно делись доходами по обе стороны границы, и сам в накладе не останешься. В кармане его оседало немало: разницы в ценах были сногсшибательные.
Но, как говорится, аппетит приходит во время еды: ни квартира, ни драгоценности, ни теперешняя машина Галкина больше не устраивали. Он мечтал жить с размахом, как живет большинство удачливых российских предпринимателей, так называемых «новых русских», и задумал отгрохать себе в Подмосковье настоящие хоромы,.
Правдами-не правдами Галкин купил себе участок земли размером в полгектара, неподалеку от завода, на котором из спирта, привезенного нелегально через границу, изготавливали водку. Участок был куплен и оформлен, как положено, на жену. И на этом участке в рекордные сроки, словно огромный гриб после теплого летнего дождя, вырос особняк в три этажа вверх и на два этажа вниз. Во сколько подобная махина обошлась, знал лишь сам Галкин, даже жене опасался называть точную цифру.
Но та тоже была женщина смекалистая, свой интерес блюла и цену этому дворцу знала. Недаром говорят, что российского предпринимателя, как картошку, либо весной посадят, либо осенью уберут. Случись что с мужем, ей предстояло стать единоличной владелицей и фирмы, и всей той недвижимости, которая за фирмой числилась.
Дом построили классно, даже на придирчивый взгляд Галкина. В нем были запроектированы зимний сад, бассейн, бильярдная – все как подобает богатому преуспевающему человеку. Сергей Львович в делах поднаторел, знал много способов обмануть родное государство. Ведь если налоги будешь платить, то такой дом не построишь: трудом праведным це наживешь палат каменных. А Галкин их нажил и терять не хотел.
В деловых кругах с этим смолянином держали ухо востро. Даже близкие знакомые, соратники и сподвижники Сергея Львовича крупные, а также мелкие финансовые операции с ним проворачивать не рисковали – слишком уж он был жаден. Если имелась хоть ничтожная возможность прокинуть компаньона, он делал это с превеликим удовольствием, а в ответ на вес претензии лишь разводил руками:
– Ну, брат, знаешь ли, бизнес есть бизнес. В бизнесе нет друзей, нет товарищей. Бумаг-то никаких, расписок я тебе подавал. А честное слово что? Где оно? Пшик!
Свой хорошо опробованный метод Сергей Львович применил и с двумя женщинами, которых он нанял, чтобы те разработали интерьер для его загородного дома. Когда заказ был сделан, проект разработан и просчитан, и осталось лишь закупить материал и заняться сборкой интерьера, Сергей Львович, глядя в глаза Кларе и Ирине, сказал:
– Знаете, что я вам скажу: все, что вы сделали, меня не устраивает. И я жалею, что с вами связался. Вы тут наворотили абы чего, вкуса на грош. Я, может, в дизайне и не специалист, но моя жена тоже посмотрела и сказала, что это полная лажа. Короче, стоит вся ваша работа пятьсот долларов и ни цента больше.
При этих словах глаза Клары округлились, а Ирина покраснела так, будто ей влепили пощечину.
– Да вы что, Сергей Львович! Как вы можете? Мы договаривались… – – Все, разговор окончен. Мой секретарь выдаст вам деньги, распишитесь в ведомости, что получили, и больше я вас, дорогие, видеть не желаю.
– Но как же так!
– А вот так. Всего наилучшего.
Выдворив расшумевшихся женщин за порог кабинета, Галкин даже порозовел от восторга.
– Сучки, – ухмыльнулся он, – хотели меня обуть!
Не родился еще тот человек, который меня поимеет! – Он посмотрел в зеркало на свою грузную, почти величественную фигуру. – Прошмандовки дешевые! Хотели меня сделать, меня, Галкина! Шалишь! На меня где сядешь, там и слезешь.
Еще дважды Клара и Ирина пытались добиться встречи со своим заказчиком, с хозяином торговой фирмы «Меркурий», но оба раза им пришлось уйти из офиса ни с чем, если не считать полученного Быстрицкой нескромного предложения. От пятисот долларов они наотрез отказались. Уж слишком нагло их надули: ведь предварительная договоренность была определенной – пять тысяч за всю разработку, за смету, за калькуляцию, за подбор по каталогам всех материалов, необходимых для отделочных работ.
Не знал, ох не знал Сергей Львович, с кем связался.
Если налоговых инспекторов предпринимателю Галкину удавалось водить за нос и выходить сухим или с минимальными потерями, то на сей раз человек, заинтересовавшийся его деятельностью, был не так прост. И возможно, знай Сергей Львович, кто взялся за него и кто активно начал интересоваться деятельностью фирмы «Меркурий», он выложил бы не пять, а все десять тысяч… Но Глеб Сиверов действовал аккуратно, настолько скрытно, что Галкину и его людям даже в голову не могло прийти, что надвигается нешуточная угроза благополучию фирмы.
Естественно, Глеб мог пойти самым простым путем – позвонить генералу Потапчуку. Появись хоть однажды люди генерала в офисе «Меркурия», удачливый бизнесмен наверняка наделал бы в штаны, а красные служебные удостоверения произвели бы на Галкина такое впечатление, что он увидел бы как наяву свои собственные фотографии в фас и в профиль в личном деле с порядковым номером внизу, с фамилией, именем, отчеством и статьей уголовного кодекса.
Но не таким человеком был Глеб Сиверов, чтобы перекладывать свои проблемы на чужие плечи. Как-никак, обидели близкого человека – любимую женщину, Ирину. А такое не прощается, и разбираться с обидчиком надо самому, если ты мужчина.
Два дня ушло у Глеба на то, чтобы выяснить всю подноготную бизнеса господина Галкина и чтобы разобраться, от какого источника произрастает богатство и благополучие хозяина торгово-посреднической фирмы «Меркурий». На третий день Глеб уже знал, что березовый сок – все равно как святая газированная вода в пластиковых баллонах совместного производства американской фирмы и русской православной церкви, – всего лишь прикрытие активной коммерческой деятельности. А прослушав телефонные разговоры владельца фирмы, Глеб узнал и то, на какие склады прибудет из Мстиславского района Могилевской области Беларуси, минуя таможню, не обложенная ни госналогами, ни госпошлиной, партия спирта.
«Да, Галкин, – подумал Глеб, – ты хитер. Но как все хитрые – туп»; – в коротенькое слово «туп» Глеб Сиверов вложил все презрение, на какое только был способен.
Ирина Быстрицкая после провала с работой ходила мрачная, неразговорчивая, на вопросы отвечала односложно. И лишь когда она брала ребенка на руки, на лице появлялась улыбка.
«Господи, неужели можно так убиваться из-за каких-то денег? – рассуждал Глеб. – Ну ладно, я не я буду, если Галкин ей деньги не вернет».
В семь часов вечера Глеб подошел к Ирине, которая, уже покормив и уложив ребенка, сидела в кресле в гостиной. Вид у нее был отсутствующий.
– Я отлучусь ненадолго, – сказал Сиверов.
– Ненадолго? – переспросила она скептически.
– Да, ненадолго.
– Это как понимать: неделя, две, месяц? – усмехнулась Ирина.
– Да нет, что ты, дорогая, от силы день или два.
– Что-то важное, опасное?
– Не важное и не опасное. Просто надо кое-что доделать.
Ирина кивнула, а когда Глеб уходил, так взглянула ему вслед, что он обернулся. Их глаза встретились.
Глеб уже стоял у двери, но снова подошел к Ирине, наклонился, поцеловал в щеку.
– Не грусти, все устроится.
– Ас чего ты взял, что я грущу?
– По тебе видно, этого не скроешь, дорогая. Ну, ладно, я побежал, меня уже ждут.
Глеба никто не ждал. Он сказал это, чтобы снять напряжение, уменьшить тревогу, которую видел в глазах Ирины. Сказав «ждут», он дал понять, что с ним еще какие-то люди. А если есть товарищи, то беспокойство делится пропорционально их количеству, то есть, становится меньше. Эта нехитрая психологическая уловка, как правило, хорошо действовала.