Воронин Андрей Николаевич. Пророк

   – Эй, мужик, – проговорил он.
   На это обращение почему-то среагировала лишь женщина.
   – Чего тебе надо, служивый? – спросила она и поскребла ногтями за распухшим ухом.
   – Давно тут сидите?
   – Третий месяц, – отвечала женщина.
   – Где хозяин?
   – Леонард, что ли?
   – Он самый.
   – Как" всегда, с утра на машине поехал, товар повез. Вечером вернется, – и женщина захихикала. Ей, от нечего делать следившей за домом Леонарда, было известно о его пристрастии к мужскому полу. – Ты что, в гости к нему наведался?
   – Если предупредишь его, убью, – грозно проговорил Прошкин.
   – На хрен он мне нужен! – отозвалась женщина. У любого другого мужика она попросила бы на пиво, но камуфляж давал Прошкину преимущества. К милиции и к военным бомжи не цеплялись.
   Прошкин отвел Машку в сторону:
   – Значит, так: ты мне ничего не говорила, ничего не знаешь, и мы с тобой сегодня не виделись.
   – Конечно! – испуганно ответила девушка.
   – Федьке скажи, что, если проболтается, голову отверну! – лицо Прошкина сделалось серым, как пересохшая земля, глаза горели недобрым огнем.
   – Я не знаю, он это или не он, но я как лучше хотела, – предвидя недобрую развязку, зашептала Машка. Она всего лишь желала лишний раз услужить своему парню в надежде, что тот наконец на ней женится.
   – Молодец! – подбодрил ее Прошкин. – Сразу видно, что я тебе небезразличен.
   – Конечно!
   Даже не поцеловав Машку на прощание, Прошкин побежал к части. Пробегая по городу, он лишь мельком взглянул на безумного Гришку, рядом с которым сидел Холмогоров. Гришка рисовал на асфальте огромные, явно не собачьи, глаза. Холмогоров тихо говорил, а Бондарев односложно отвечал ему.
   Завидев Прошкина, Гриша указал на него рукой и тихо произнес:
   – Мертвые не ходят.
   А Машка отправилась к своей подруге Вальке в киоск, принадлежавший Леонарду, чтобы немного посплетничать.
   Они сидели, скрытые от посторонних глаз пачками сигарет, бутылками шампуня, упаковками кофе, чая, сплошь занимавшими витрину коммерческого киоска. Обе девушки курили длинные темно-коричневые сигареты, ароматизированные до тошноты.
   – Ты смотри, – сказала Валька, – с Прошкиным связалась.
   – Парень он неплохой. Обо мне заботится, за братом следит.
   – Если убьют твоего Прошкина, больше с тобой ни один парень встречаться не станет.
   – Почему? – растерялась Маша.
   – Примета плохая, – рассуждала Валька. – У моей двоюродной сестры из подмосковного Калининграда парень утонул. Уже второй год одна, мужики боятся к ней подходить, мол, кто с ней гулять станет, тоже утонет или умрет.
   – Тут совсем другой случай, – Машка глубоко затянулась сигаретой, она не столысо спорила, сколько успокаивала саму себя, – его не из-за меня убьют.
   – Ты что такое говоришь? – возмутилась Валька. – Его еще никто не застрелил.
   – В городе говорят, что их всех застрелят.
   – А ты, дура, веришь? – по глазам Вальки было видно, что верит и она.
   – Что за женщина у твоего киоска ошивается, витрины рассматривает? – забеспокоилась Машка.
   Валька тоже давно заприметила женщину в черном платке.
   – Я ее немного знаю. Аллой, кажется, зовут.
   Нашего учителя Ермакова дочка. Вышла замуж и уехала из города. Отец ее весной помер. Давно тут не появлялась. Дом, может, продавать приехала?
   – Дайте мне, пожалуйста, наборы детских игрушек, – попросила женщина в черном.
   Валька быстро обслужила покупательницу.
   – Вот, я же говорила, купила детям подарки.
   Значит, уезжать собралась. Дом продаст и уедет.
   У Машки чесался язык сказать, что она, рискуя собственной репутацией, выдала Прошкину страшную тайну о Леонарде. Но девушка помнила предупреждение спецназовца и прикусила язык. Валька же чувствовала, что Машка знает больше, чем говорит. Следовало развязать ей язык.
   – Выпьешь? – Валька распахнула холодильник, где хранились пиво, сладкие напитки и шоколад. Машка увидела батарею пивных бутылок.
   – Давай.
   Валька ловко откупорила пиво ножичком, снятым с витрины, и перевела разговор в другую плоскость. Принялась рассказывать о себе: с кем встречается, что получает за свою любовь. Машка, сбитая с толку, расслабилась. Сперва холодное пиво бодрило ее, но вскоре ударило в голову.
   После четвертой бутылки Машка окосела и смеялась так громко, что в киоск наведалась даже соседка, работающая на армянина.
   – Гуляете? Праздник какой-нибудь?
   – Просто долго не виделись, – Валька замахала руками, показывая, что ее следует оставить вдвоем с Машкой.
   Выпили еще по бутылке.
   – Вам чего? Куда голову суете? – развязно поинтересовалась Валька, когда в узком окошечке над прилавком возникли мужские руки.
   – Не признала? – послышался мягкий вкрадчивый голос.
   – Ой, – воскликнула Валька, – извини, Леонард, тут подруга зашла, и мы…
   Леонард не дал ей договорить:
   – Все нормально. Как дела идут?
   Машка побледнела, прижалась спиной к раскаленной жестяной стене. Валька отворила дверь, и Леонард заглянул в киоск. От него пахло хорошим одеколоном и дорогим табаком.
   – Машенька! – проворковал он, беря в ладони вмиг вспотевшую руку Машки. – Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим!
   – Я тут… – принялась заикаться девушка.
   – Вижу, к подруге зашла.
   – Я пойду, мешать не буду, – Машка поднялась с пластикового ящика для бутылок.
   – Сиди, болтай. Заглянула бы как-нибудь ко мне?
   – Обязательно.
   – Смотри не напейся, – Леонард погрозил пальцем Вале и, послав воздушный поцелуй, закрыл дверь.
   Машка тут же бросилась к окошечку и проводила взглядом серый «Ситроен».
   – Ты что, испугалась, что к тебе приставать начнет? – смеялась Валька. – Леонард добрый, с работы не выгонит. А к девкам он не пристает, у него другие интересы.
   – Я это.., пойду, – Машка испуганно металась по тесному киоску, не в силах сообразить, где же находится дверь. Для экономии пространства дверное полотно закрывали полки, уставленные видеокассетами.
   – Чего боишься? Не тебя же, а меня с работы выгнать могли. – Валька схватила подругу за руку. – Ну и что из того, что он гомик? Чистый, аккуратный, нам с ним не спать. Ты чего испугалась, а ну, быстро рассказывай!
   Машка, подчиняясь чужой воле, села на ящик и почувствовала, что уже не сможет подняться.
   Валька была бабой цепкой и отвязаться от нее просто так было невозможно.
   – Поклянись, что никому не скажешь! – прошептала Машка.
   Валька охотно поклялась еще школьной клятвой:
   – Чтоб мне сдохнуть!
   – Это он! – проговорила Машка, показывая трясущейся рукой через плечо на вибрирующий холодильник.
   – Кто?
   – Леонард – снайпер!
   – С ума сошла баба! Ты сколько пива выпила?
   – Четыре бутылки с половиной.
   Валька подвела в уме несложный подсчет:
   – В каждой по шесть градусов… Если это на водку перевести, то ты триста граммов саданула.
   – Падлой буду, но это он. У него винтовка снайперская есть.
   – Чего же ты молчишь?
   – А вдруг не он? – с чисто женской «последовательностью» сказала Машка.
   Валька сидела, подперев голову руками, и смотрела на изобилие товара очумевшим взглядом.
   – Да уж…
   – Я сама целую неделю раздумывала, говорить кому-нибудь или нет. Потом Прошкину сказала, пусть решает, что делать.
   – Легче стало? – вздохнула Валька.
   – Еще тяжелее.
   – Давно Прошкин об этом знает?
   – Давно, – Машка взглянула на часы, – три часа уже прошло.
   – Ой, что будет! – промычала Валька. – Леонарда не предупредили!
   – Ты поклялась никому не говорить.
   Машка в испуге прикрыла рот ладонью, вспомнив, что и сама давала точно такую же клятву.
   – Ты не волнуйся, на тебе жвачку, чтобы родители запах не учуяли. Иди и отоспись. Все будет хорошо.
   – А если это не он? – шептала Машка, которую Валька пыталась выпроводить из киоска.
   – Иди и ни о чем плохом не думай, ты все правильно сделала.
   Валька настолько обеспокоилась судьбой подруги, что закрыла киоск, попросила присмотреть за товаром соседку и проводила Машку до самого дома.
   Девушка открыла дверь своим ключом, проскользнула в комнату и легла на кровать.
   Федька, желавший узнать, как отреагировал Прошкин на тайну сестры, ничего не сумел от нее добиться.
   – Пошел к черту! – сказала Машка, натягивая на голову плед.
   Валька так расстроилась, что, вернувшись на рабочее место, дважды обсчиталась, причем не в свою пользу.
   – Что же делать? – шептала она.
   Первым желанием было броситься к Леонарду и предупредить его. Однако существовало «но».
   «А вдруг он и в самом деле снайпер? Леонард не такой, как все, значит, может и вести себя не так, как другие».
   Оказаться пособницей террориста-убийцы Вальке не улыбалось. «Узнала я тайну случайно, значит, ответственности на мне особой нет», – решила продавщица.
   – Пачку «Магны», – попросили ее.
   – Двадцать рублей, – ответила Валька, положила пачку и, занятая своими мыслями, помня лишь последнюю фразу, положила на нее две десятки.
   – Девушка, с вами все в порядке? Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовался мужчина в красной спортивной кепке, сгибаясь в три погибели и заглядывая в узкое окошко над прилавком.
   – Что вам не нравится, мужчина? – возмутилась Валька. – Сигареты двадцать рублей стоят.
   – Все правильно, но это я вам должен двадцать рублей, а вы мне деньги даете. Вот я и думаю, не перегрелись ли вы на солнце.
   – Ой, спасибо!
   – Не за что.
   Валька взяла себя в руки:
   – Погодите. Человек вы хороший, я сразу поняла. Сделайте одолжение, подождите.
   Валька поискала в киоске бумагу. Но под руки попадались лишь ценники и накладные, которые ради экономии печатались на обеих сторонах листа. Наконец, сообразив, она оторвала крышку от блока сигарет и шариковой ручкой написала:
   «Командиру ОМОНа. Есть важное сообщение. Я торгую в киоске на площади России, сверху – вывеска „Веста“. Приходите, все расскажу. Буду на месте до десяти часов вечера. Валя».
   Тонкий картон от сигаретного блока Валька сложила пополам, заклеила скотчем и, выбежав из киоска, всучила мужчине:
   – Будете проходить возле бригады спецназа, отдайте на КПП. Скажите командиру, что дело срочное, очень важное.
   Мужчина покосился на девушку, пытаясь понять, в своем ли она уме, затем уловил запах пива.
   – Вы уверены?
   – Да, дело важное, жизнь или смерть… – заговорщицки произнесла Валька. – Пусть обязательно командиру передадут, – и вернулась в киоск с чувством исполненного долга.
   Мужчина пожал плечами, спрятал сложенную вдвое картонку в карман легкой белой куртки и, не спеша, направился к центру города. До КПП он добрался примерно через час, попив кофе в гастрономе и раздумывая, есть ли смысл выполнять просьбу подвыпившей девушки.
   Наконец он оказался возле КПП. Мужчина был застенчив и постучал согнутым пальцем в стекло двери. Вышел часовой с автоматом:
   – Вы к кому? – грозно спросил он.
   – Тут, знаете ли, дело такое… – мужчина развел руками, – даже не знаю, с чего начать.
   Девушка в киоске сидит, попросила командиру передать, – и он вытащил неровно оторванную картонку, сложенную пополам и заклеенную скотчем. Мне показалось, что она немного выпивши, но говорила, что это очень важно и нужно отдать в руки командиру. Вопрос жизни и смерти.
   – Командира нет, он в командировке в Чечне, – с гордостью сообщил часовой.
   – Не знаю.., тогда, наверное, заместителю.
   Хотя она говорила – командиру, но фамилию не называла.
   – Подполковник Кабанов его замещает.
   – Передайте ему.
   – Он сейчас отсутствует.
   – Тогда не знаю… – вздохнул мужчина.
   – Что здесь? – часовой крутил в пальцах заклеенную картонку.
   – Даже не знаю, делайте, что хотите. Меня только попросили передать, я передал. Единственное, в чем я уверен, – это не бомба, – и мужчина быстро зашагал прочь от КПП.
   "Чертова девка! – ругался он, злясь на себя и понимая, что права жена, когда говорит:
   «Ты – тряпка, ни в чем отказать никому не можешь». Надо было выбросить эту картонку и не вспоминать о ней. Даже в руки нельзя было ее брать".
   Часовой зашел в караулку, бросил картонку на стол. Никого из тех, кого можно было назвать командиром части, в расположении сейчас не было. На депешу из штаба или управления картонка, заклеенная скотчем, явно не походила, значит, могла ждать своего часа сколько угодно.
   Тем временем Прошкин развил бурную деятельность. Он разбудил товарищей и, приложив палец к губам, прошептал:
   – Здесь говорить не могу, соберемся на спортплощадке. Выходить по одному.
   – Витька умом тронулся, – сказал Куницын и покрутил пальцем у виска. – Не спится ему.
   Уманец глянул на часы. Проспали они пять часов, можно было и подниматься. Предложение Прошкина выходить по одному было, конечно, идиотским, но ему, как ни странно, последовали. Один за другим ОМОНовцы покинули казарму.
   Прошкин дождался, пока четверо его товарищей – Уманец, Бронников, Маланин и Куницын – соберутся на спортплощадке.
   – Я знаю, кто снайпер, – сказал он.
   Все молча смотрели на него.
   – Леонард, который киоски держит. Знаете его? – криво усмехнувшись, спросил Прошкин.
   – Да, – растерявшись, вымолвил Куницын.
   – Он!
   – Ты очумел!
   – Машка в прошлом году с ним за городом была, он по пьяни винтовку Драгунова с оптическим прицелом ей показывал.
   – Точно?
   – Абсолютно!
   Иногда достаточно про самого обыкновенного человека сказать, что он сидел в тюрьме, как тут же люди, знавшие его не один год, не замечавшие за ним ни одного плохого поступка, отыщут в его лице черточки жестокости, а его приветливая улыбка вмиг сделается предательской. И вот вскоре некогда милый человек будет восприниматься всеми как закоренелый преступник. Леонард же был не таким, как все, и тем охотнее верилось в то, что он выродок.
   – Пидар гнойный! – проговорил Куницын. – Он мне давно не нравился.
   Уманец попробовал подойти к обвинению более рационально.
   – Он же не чеченец, а поляк.
   – Один хрен – не русский, – отрезал Прошкин.
   – Какой смысл ему ребят убивать? – допытывался Бронников.
   Но у Прошкина на это уже был готовый ответ:
   – В прошлом году с ним наши ребята заелись.
   Праздник города был, тогда Цветков запретил спиртное продавать. Ребята из нашей роты киоск окружили, стали водку требовать. Валька побожилась, что даже для себя бутылки не припасла. Потом к дому Леонарда пошли. Все знали, что у него в гараже водка ящиками водится. А он, гад, вместо того, чтобы ребят уважить, в доме закрылся и в часть позвонил. Кабанов приехал с караулом и всех повинтил. На губу тогда наши загремели.
   – Было дело, – вспомнил Куницын.
   Это происшествие не являлось для Ельска чем-то из ряда вон выходящим, но все же оно припомнилось как нельзя кстати, ибо вмиг прояснило запутанную ситуацию.
   – Теперь он решил отыграться. Они, пидары, наших не любят.
   – Надо майору сказать, – неуверенно предложил сержант Куницын.
   – Грушин – мужик свой, но он командир. Он обязан будет следователям доложить, а мы можем с Леонардом и сами разобраться. Припрем к стенке, он вмиг и расколется.
   – Такие уроды следователей не боятся, те мягкие, особенно из ФСБ.
   Прошкин, возвращаясь от Маши, придумал, как ему казалось, беспроигрышный план. Поскольку же у его товарищей готового плана не было, то к действию приняли его.

Глава 11

   Вечером пятеро спецназовцев вновь заступали на блокпост. Получили экипировку, автоматы, боеприпасы, загрузились в «Урал». Куницын устроился в кабине рядом с молодым шофером – рядовым автотранспортного взвода.
   Когда грузовик выехал в город, Куницын тронул водителя за плечо:
   – Слышь, время еще есть, в одно место заскочить надо, возле площади России.
   – Водяры на дежурство с собой решили взять?
   Ночь, она длинная… – осклабился водитель.
   – Будь человеком, отклонись от маршрута, – попросил Куницын.
   – Что ж, можно, хоть это и запрещено.
   «Урал» свернул налево. Прошкин, сидевший с товарищами в кузове, победно вскинул большой палец правой руки, мол, получилось, готовьтесь, мужики.
   Куницын прерывисто задышал, когда сквозь лобовое стекло увидел горевшие окна дома Леонарда и серый «Ситроен», стоявший вплотную к забору.
   – Урод дома! – пробормотал он.
   Ничего не подозревавший водитель притормозил.
   – Пять минут – и едем, – бросил ему Куницын, открывая дверцу.
   Тем временем четверо спецназовцев с оружием в руках уже спрыгнули на землю. Калитка оказалась незакрытой. Куницын махнул рукой, и все пятеро пробрались во двор.
   – Говорить с ним буду я, – предупредил Прошкин и что было силы ударил ногой чуть повыше замка входную дверь. Та, хоть и не была заперта, треснула пополам. Отскочившая дверная ручка запрыгала по полу. – Ни с места! Стоять! – закричал Прошкин, с автоматом наперевес врываясь в гостиную.
   Леонард в махровом вишневого цвета халате, из-под которого торчали тонкие тщательно выбритые ноги, сидел в глубоком кресле перед телевизором. В ногах у него – молодой парень с выкрашенными в желтый цвет волосами. Оба недавно выбрались из-под душа, распаренные, разомлевшие и счастливые. Леонарду показалось, что он видит дурной сон: пятеро ОМОНовцев в бронежилетах с автоматами оказались у него в гостиной…
   – Встать, петух! Мордой к стене!
   Не дожидаясь, пока Леонард и его любовник исполнят приказание, ОМОНовцы подтащили их к стене, сорвали халаты. Коммерсант и его друг стояли голые, широко расставив ноги и упираясь руками в стену. Они дрожали от страха и лишь жалобно вопрошали:
   – Мужики, вы что?
   – Пидар мокрый! – хрипел в самое ухо Леонарду Куницын. – Где винтовка?
   – Вы с ума сошли! Оружия в доме нет.
   – Где оно? – рявкнул Прошкин, ударяя Леонарда ребром ладони по печени.
   Этого ему показалось мало, и он тут же локтем заехал Леонарду в позвоночник. Самым большим желанием спецназовцев было прикончить Леонарда на месте, но прежде стоило выяснить, где снайперская винтовка. Вдруг этот урод продал ее какому-нибудь психу? Только это удерживало спецназовцев от скорой расправы.
   Леонарду в кровь разбили лицо. Даже если бы он захотел говорить, ему не давали это сделать.
   Он уже не мог стоять на ногах. Ему сковали руки за спиной и бросили на пол. Так он и лежал – голый, мокрый, перепачканный кровью и собственной блевотиной. Его любовнику досталось меньше, про того почти сразу забыли, лишь только он от страха упал на пол. Мальчишка отполз в угол, сидел и плакал.
   Леонард с трудом открыл глаза. Кровь текла из разбитой брови, губы распухли. Что-что, а вести допрос с пристрастием спецназовцы умели.
   Они при желании могли добиться любого признания, самого нужного и самого невероятного. Захоти они сейчас, чтобы Леонард признался, что убил и изнасиловал покойных родителей, коммерсант с готовностью подтвердил бы это.
   – Значит так, педрила, – подняв коммерсанта за волосы, Прошкин заглянул ему в глаза, залитые кровью, – я буду считать до трех. Если на счет «три» я не услышу вразумительного ответа, буду бить тебя педрильской рожей о землю, – Прошкина не интересовало, что в гостиной плиточный пол. – Буду бить до тех пор, пока она не превратится в блин. Но и тогда ты не сдохнешь.
   Сдохнешь, когда этого захотим мы. Сломаем тебе пальцы, оторвем яйца, в задницу засунем бутылку шампанского вместе с пробкой и станиолем.
   Потрясем ее, и она взорвется. Ты получишь такой кайф, педрила, какого не испытывал никогда в жизни.
   – Что я должен сказать? – понимая, что слова спецназовца, угрюмого и наглого, не пустая угроза, прошептал Леонард.
   – Где винтовка? – прямо в ухо крикнул ему Прошкин. – Винтовка где? Раз…
   Шофер уже беспокоился. Он-то думал, что Куницын мирно сбегает за водкой и ребята, не теряя времени, поедут на блокпост. Дом же Леонарда ходил ходуном. Шофер заглянул в кузов, подтянувшись на руках. Под брезентом никого не оказалось. «Куда это они все? В очередь все выстроились, что ли? По одной бутылке на руки дают или как? Наверное, без денег решили „водяру“ взять. Совсем в долбанной Чечне с ума посходили!»
   Шофер поднял капот, забрался в машину, открыл дверцу, ноги поставил на ступеньку и закурил, наблюдая за пылающими электрическим светом окнами.
   – Два! – в ухо Леонарду крикнул Прошкин.
   – Здесь, здесь винтовка, – прошептал Леонард.
   – Вот видишь, и признался. Память к тебе, ублюдок, быстро вернулась. Показывай винтовку, из которой ребят уложил!
   И тут Леонарду сделалось плохо. До него дошло, чего добиваются эти мрачные, страшные люди. Он никогда не скрывал, что у него есть винтовка, но и не особенно афишировал этот факт. Иногда с каким-нибудь очередным своим дружком выезжал за город, в лес, на полянку, и там, чтобы продемонстрировать свою мужественность, облачившись в камуфляж и майку в облипку, стрелял из снайперской винтовки по воронам, иногда – в ствол дерева. Его малолетних приятелей подобные выходки Леонарда приводили в трепет и умиление. Леонард знал это и пользовался снайперской винтовкой как отмычкой к сердцам юных педиков.
   – Она в доме.
   – Где?
   – Я никого не убивал, никого!
   И тут он получил такой удар в голову, что мозги чуть не выскочили через уши. Четыре передних зуба ввалились в рот. Леонард лежал на полу, истекая кровью.
   – Умираю…
   – Я еще не сказал «три».
   Прошкин за волосы поднял Леонарда, взял со стола большую бутылку минеральной воды, ножом срезал горлышко и принялся лить охлажденную воду на голову жертве.
   – Пришел в себя?
   – Ты его замочил, Витя, – сказал Уманец.
   – Я бы его там, в Чечне, в два счета замочил и уши отрезал бы, здесь грех на душу не возьму.
   Где винтовка?
   – За холодильником…

* * *

   Майор Грушин был, наверное, единственным во всей бригаде спецназа, кто не боялся ходить пешком по Ельску. И не потому, что ему не дорога была собственная жизнь, а просто майор привык к опасности и понимал, что если Богу угодно, то человек погибнет, даже находясь под бронированным колпаком. Если же Бог не желает его смерти, то сам черт ему не страшен, он пройдет сквозь шквальный огонь, его станут расстреливать в упор, но все пули пролетят мимо и другим просвистят свою страшную песню.
   Было уже темно, когда Грушин подошел к КПП. Он, не торопясь, прикурил сигарету, бросил ее в мусорницу и лишь после этого толкнул дверь. Солдат дернулся, вскинув руку к виску. Майор с ленивым достоинством козырнул и произнес:
   – Спокойной ночи, сынок.
   Солдат неуверенно повертел в руках заклеенную скотчем картонку, а затем окликнул:
   – Товарищ майор! Разрешите обратиться?
   – Разрешаю, – улыбнулся Грушин, не ожидая такого четкого исполнения уставных отношений.
   – Тут какой-то сумасшедший приходил, сказал, что ему девка в киоске дала…
   – Куда дала? – улыбнулся майор. – И сколько раз?
   – Картонку какую-то.., для командира бригады. Но командир-то в Чечне, а подполковник Кабанов вернется ночью. Мужик говорил – «срочно», вот я вам и отдаю.
   Майор взял картонку, повертел в руках, подошел под фонарь, сорвал скотч, развернул и прочел. Получалась какая-то хрень: какая-то Валя, киоск на площади России. «Черт знает что! Неужели мои ребята на нее наехали? Вот свиньи!»
   Он вспомнил прошлогодний случай, когда спецназовцы пытались на праздник города взять водку в киоске, несмотря на запрет Цветкова торговать спиртным.
   – Пойду разберусь.
   – Вам бумага, товарищ майор?
   – Мне.
   Майор еще раздумывал, стоит ли спешить.
   До десяти вечера оставалось двадцать минут, мог и не успеть. Но тут сработала связь, и заждавшийся сержант с блокпоста на московском шоссе поинтересовался у часового, выехала ли смена.
   Звонили не дежурному по части, а неофициально, боец бойцу, чтобы не подставить ребят.
   – Выехали, уже полчаса как выехали. Слышишь, Сидоров, они уже должны быть у вас.
   Не случилось ли с ними чего?
   – Кто ехал на блокпост?
   – Ваши, товарищ майор, из отделения сержанта Куницына.
   «Мать их…», – подумал Грушин и побежал по аллее.
   Уже возле улицы его догнал УАЗик.
   – Товарищ майор, подвезти?
   – Тебя кто направил?
   – Часовой с КПП позвонил. Дежурный по части разрешил.
   – Гони на площадь России!
   Валька решила ждать до последнего. Она услышала, как завизжали тормоза, как ярко сверкнули фары военного УАЗика и бросилась к нему.
   – Товарищ командир, – затараторила она, всхлипывая и причитая, – Машка сказала, что у Леонарда ружье с прицелом есть. А она Прошкину сболтнула. Быть беде!
   Грушин не сходу въехал. О существовании какой-то там Машки он не знал, но, услышав фамилию Прошкин, напрягся:
   – Где он?
   – Не знаю, у Леонарда ружье есть! Она Прошкину сказала!
   – Садись, дом покажешь, – крикнул Грушин.
   Валька бросилась к киоску, сунула замок в пробой и, дважды повернув ключ, спрятала его в глубокой и тесной ложбинке на груди.
   – Быстрее! – крикнул Грушин, отрывая Вальку от замка, который та усиленно дергала, чтобы проверить, закрылась ли дужка.
   Грушин еще издалека увидел «Урал» и водителя. Тот, как всякий служивый водила, по звуку определил приближение машины, соскочил на траву, прямо на брошенный окурок, и, когда Грушин выскочил из машины, стоял перед майором в полной красе по стойке «смирно», все пуговицы были застегнуты, ремень подтянут.