Страница:
Из штатских в городе самой полной информацией обладал Олег Бобров. Он предвидел, что московские телевизионщики его не обойдут вниманием и именно он будет красоваться на экранах телевизоров в программах новостей, специальных репортажах, журналистских расследованиях.
Но он и сам не сидел сложа руки. Он готовил свой взрыв, местный.
О советнике патриарха Андрее Холмогорове Олег навел справки у своих московских коллег.
По информации, полученной из столицы, выходило, что Холмогоров – не только советник патриарха по вопросам строительства церквей, но и фигура более грандиозная и в своих кругах очень известная. Несколько крупных дел правоохранительные органы смогли раскрыть только благодаря участию Холмогорова. Два года назад были похищены из патриаршей ризницы две очень дорогие старинные иконы.
Именно благодаря Холмогорову драгоценности удалось найти и не допустить их вывоза за рубеж. Все еще помнили нашумевшее дело о с садистской жестокостью убитом священнике. Материалы об этом убийстве занимали первые полосы газет почти месяц. Найти убийцу помог Андрей Холмогоров, но при этом умудрился остаться в тени.
Олег Бобров решил устроить прямой эфир на местной FM-станции. Он пришел в мэрию, попросил секретаршу доложить о нем Цветкову. Кто такой Бобров, мэр забыть не мог. Подержав из мстительности минут сорок журналиста в приемной, Цветков наконец принял.
– Олег Иванович, здравствуйте. Присаживайтесь. Что вас привело ко мне? – по-деловому бойко начал Иван Иванович Цветков.
– Хочу вас пригласить, – не садясь, приступил к делу журналист. – Решил устроить прямую линию. В ней будут участвовать московские журналисты, телевизионщики, – на ходу сочинял Бобров, – а также командование ракетной части и командование спецназа. Возможно, смогу договориться с вашей помощью, Иван Иванович, чтобы московские следователи тоже приняли участие в передаче.
– За следователей я не отвечаю, – веско произнес мэр Ельска. – Но сам участие приму.
Цветков сообразил, что лучше самому ответить на вопросы, потому как, если спрятаться, Бобров примется задавать вопросы заочно и сам же станет давать на них гнусные ответы.
– Спасибо, Иван Иванович, – произнес журналист, протягивая руку.
Мэр ответил вялым рукопожатием, в душе чертыхаясь и проклиная наглого журналиста. Они договорились о времени эфира, и Олег Бобров захромал дальше, ему еще предстояло договориться, как минимум, с пятью участниками.
Глава 13
Но он и сам не сидел сложа руки. Он готовил свой взрыв, местный.
О советнике патриарха Андрее Холмогорове Олег навел справки у своих московских коллег.
По информации, полученной из столицы, выходило, что Холмогоров – не только советник патриарха по вопросам строительства церквей, но и фигура более грандиозная и в своих кругах очень известная. Несколько крупных дел правоохранительные органы смогли раскрыть только благодаря участию Холмогорова. Два года назад были похищены из патриаршей ризницы две очень дорогие старинные иконы.
Именно благодаря Холмогорову драгоценности удалось найти и не допустить их вывоза за рубеж. Все еще помнили нашумевшее дело о с садистской жестокостью убитом священнике. Материалы об этом убийстве занимали первые полосы газет почти месяц. Найти убийцу помог Андрей Холмогоров, но при этом умудрился остаться в тени.
Олег Бобров решил устроить прямой эфир на местной FM-станции. Он пришел в мэрию, попросил секретаршу доложить о нем Цветкову. Кто такой Бобров, мэр забыть не мог. Подержав из мстительности минут сорок журналиста в приемной, Цветков наконец принял.
– Олег Иванович, здравствуйте. Присаживайтесь. Что вас привело ко мне? – по-деловому бойко начал Иван Иванович Цветков.
– Хочу вас пригласить, – не садясь, приступил к делу журналист. – Решил устроить прямую линию. В ней будут участвовать московские журналисты, телевизионщики, – на ходу сочинял Бобров, – а также командование ракетной части и командование спецназа. Возможно, смогу договориться с вашей помощью, Иван Иванович, чтобы московские следователи тоже приняли участие в передаче.
– За следователей я не отвечаю, – веско произнес мэр Ельска. – Но сам участие приму.
Цветков сообразил, что лучше самому ответить на вопросы, потому как, если спрятаться, Бобров примется задавать вопросы заочно и сам же станет давать на них гнусные ответы.
– Спасибо, Иван Иванович, – произнес журналист, протягивая руку.
Мэр ответил вялым рукопожатием, в душе чертыхаясь и проклиная наглого журналиста. Они договорились о времени эфира, и Олег Бобров захромал дальше, ему еще предстояло договориться, как минимум, с пятью участниками.
Глава 13
Между тем беглецы-убийцы сообразили наконец, в какую страшную переделку попали. У Петрова случилась истерика, он, упав на землю, рыдал, колотил землю кулаками, царапал ее, грыз траву, кричал: «Мама, мамочка! Помоги, спаси меня!»
Корнилов же стоял, прислонившись спиной к старой ели, и пытался, как умел, обнадежить приятеля.
– Ну ты и козел, Женя! Я думал, ты мужик, а ты тряпка, баба. Надо бежать, а ты разлегся."
– Не могу бежать, мы далеко не уйдем, нас поймают, посадят в тюрьму!
– Если будешь валяться, как использованный презерватив, так точно возьмут.
Петрова слова напарника не убеждали. Он плакал, размазывая грязь по щекам, и звал на помощь мамочку, словно та могла каким-то невероятным образом прилететь в лес, взять свое чадо, прижать к груди и вместе с ним таким же чудесным образом улететь. Ко всем прочим проблемам беглецы сбились с дороги, и рядовой Корнилов уже не ориентировался, куда идти дальше, в какую сторону бежать. Он скрежетал зубами:
– Мамочку зовешь… Твою мать! Вставай!
Он на всякий случай даже забрал автомат у своего приятеля, но тот так и не встал с земли.
Корнилов принялся трясти его за плечи.
– Женя! Женька, вставай! Слышишь, собаки лают? Погоня!
Петров никакого лая не слышал, но шум деревьев и завывание ветра действовали на него угнетающе. Он поднялся на ноги.
– Куда идти, Игорек? Говори, куда?
– Туда, – неопределенно махнул головой Корнилов и побежал.
Они добежали до какой-то речушки, напились воды, и до Корнилова дошло, что если действительно их преследуют с собаками, то самым разумным будет пройти пару километров по воде, чтобы собаки потеряли след. Он прыгнул в воду, побрел вдоль берега, держа над головой оба автомата. Петров шел следом.
– Быстрее! – покрикивал на него Корнилов.
– Не могу, Игорек, я устал.
– Если тебя поймают спецназовцы, то они с тебя шкуру сдерут, отрежут яйца и уши, ты это понимаешь?
– Слишком хорошо понимаю.
Мысль о том, что спецназовцы с ним разберутся по полной программе, придала Женьке сил, он заторопился. Километра через полтора замученные беглецы выбрались на берег.
– Теперь туда, – указал наугад автоматом направление Корнилов.
Они опять углубились в лес. В конце концов солдаты выбрались на просеку. Над ними гудели высоковольтные провода.
– Пойдем по линии, обязательно на дорогу выскочим, там стопорнем какой-нибудь транспорт и оторвемся.
Спецназовцы и милиция, преследовавшие беглецов, тоже добрались до реки. Руководили погоней подполковник Кабанов и майор Грушин.
Спецназовцы, готовые растерзать ракетчиков, лишь только те попадут к ним в руки, были даже злее двух худых милицейских псов. Преследователи договорились между собой, что живьем брать солдат не станут, а уложат их при первой же возможности. Естественно, ни Кабанову, ни майору Грушину они об этом не сообщили, но те поняли и без слов.
Псы вывели спецназ на просеку. Расстояние между погоней и беглецами сокращалось. В половине второго неподалеку от деревни с коротким названием Погост загрохотали автоматные очереди.
Спецназовцы догадались отрезать двух дезертиров от населенного пункта, понимая, что, если те окажутся в деревне, трупов может прибавиться. Ракетчики отстреливались неумело. Не было у них боевого опыта. Да и оружием они владели плохо. Страх не давал прицелиться, и они просто лупили по кустам, почти не целясь. Наконец спецназовцы зашли дезертирам в тыл. Ни Корнилов, ни Петров подобного совсем не ожидали. Они были застигнуты врасплох. Спецназовцы расстреляли их короткими очередями в спину.
Представителей ракетчиков и спецназа не оказалось, они сослались на то, что проводят поисковые мероприятия, задействованы в операции и в самый последний момент приехать отказались. Не было пока и мэра Ельска Ивана Ивановича Цветкова.
Но из приемной сообщили: «Иван Иванович выехал, ждите, будет обязательно».
Иван Иванович прибыл возбужденный, он то и дело промокал раскрасневшееся лицо носовым платком. Бобров познакомил Цветкова с участниками передачи, Иван Иванович занял свое место.
В семнадцать тридцать, ни минутой раньше, ни минутой позже, Олег Бобров начал эфир.
Первым получил слово мэр города и абсолютно неожиданно для Олега Боброва сообщил уверенным и спокойным голосом о том, что два беглеца-дезертира, покинувшие пост, убившие офицера и бойца сводного отряда спецназа, в результате умело проведенной операции во время боя уничтожены неподалеку от населенного пункта Погост.
Эта новость меняла весь сценарий передачи.
Боброву пришлось на ходу отказаться от домашних заготовок, а звонки продолжали поступать.
Казалось, весь Ельск одним ухом припал к радиоприемнику, а к другому приставил телефонную трубку. Поздравляли отсутствующих в студии военных и милицию. Боброву пришлось присоединиться к общему хору. Самая массовая категория слушателей – пенсионеры Ельска, прорвавшись в эфир, не представляясь, шерстили новую власть, забыв о теме передачи, задавали наболевшие вопросы: почему пенсию задержали на два дня; почему на улице такой-то разбиты все фонари, в таких потемках бандитам только и орудовать!
Редактор, сидевший на пульте рядом со звукооператором и выдававший в эфир звонки, морщился, разводил руками, кривился: звонившие обещали говорить ему совсем о другом, а тут на тебе!
– Пенсионеров в эфир не пускай, – в рекламной паузе зашипел Бобров.
– По голосу разве узнаешь, кто из них пенсионер.
Казалось, что о Холмогорове, следователе ФСБ и московских журналистах слушатели забыли. Бобров все время напоминал об их присутствии, по очереди давая слово.
Следователь ФСБ на вопросы Боброва отвечал крайне уклончиво, говорил обо всем и ни о чем, постоянно напоминая, что ведутся следственные мероприятия, ситуация находится под контролем и в ближайшее время появятся конкретные результаты.
Какой-то мужчина, назвавшийся Иваном Ивановичем Ивановым, что вызвало улыбку Холмогорова, напрямую спросил, сколько еще снайперу гулять на свободе, нажимать на курок, и сам же ответил: «Пока не будет убит последний спецназовец из злополучного отделения».
– Что вы можете ответить нашему слушателю? – с ехидной ухмылкой поинтересовался Бобров у следователя ФСБ.
– Я думаю, мы сработаем на опережение, оперативнее, чем предполагает наш уважаемый слушатель Иван Иванович Иванов. Фамилия, имя и отчество, как я понимаю, вымышленные.
– Нет, почему же, – вставил Цветков, – я тоже Иван Иванович. И в Ельске, если мне не изменяет память, Ивановых живет с полсотни, вполне может оказаться среди них и Иван Иванович.
Горожане не преминули поинтересоваться судьбой коммерсанта Леонарда Новицкого. Звонил некий Слава, старался говорить басом, временами срываясь на фальцет.
– Когда же восторжествует правосудие и невинный коммерсант получит свободу?
Следователь резонно заметил, что связь между убийствами не установлена. Вполне возможно, что их совершали разные люди. Обвинение с Леонарда Новицкого снимать преждевременно.
Звонивший предложил выпустить коммерсанта под подписку о невыезде. На это следователь ФСБ даже отвечать не стал.
Позвонила женщина и со слезами в голосе принялась рассказывать, не называя своей фамилии, что она приехала к своему сыну, служащему в ракетной части, а ее ребенок весь в синяках, жалуется на неуставные отношения. Когда, наконец, в армии восстановится дисциплина?
На этот вопрос ответить было некому. Военные на передачу не явились. И Олегу Боброву пришлось отвечать на звонок.
Прямой эфир всегда полон неожиданностей.
Позвонила жена Тимофея Кузьмича Свинарева, отстрелившего спецназовцу палец, и принялась живописать, какой хороший человек ее супруг, напирая на то, что Тимофей Кузьмич – не сильно пьющий мужчина, что есть и похуже, тем не менее они не только на свободе, но и в мэрии сидят, а ее кормилец за решеткой. И теперь двум дочерям ничего не остается, как идти на панель.
Цветков пообещал взять этот вопрос под личный контроль. К чему его обязывает личный контроль, он не пояснил.
Редактор поднял большой палец, давая знать Боброву, что сейчас пойдет важный звонок. Микрофон в студии выключили, дали внешнюю связь. Прозвучал пьяноватый мужской голос с ярко выраженным кавказским акцентом. Все сидевшие за столом напряглись.
– Мы ваших спецназовцев убивали и будем убивать. Мы, ваххабиты, убьем их всех.
Связь оборвалась. Из динамика раздались гудки. Все молчали. Даже Бобров растерялся.
– Можно мне? – попросил Холмогоров.
Понимая, что человек, связанный с церковью, ситуации не испортит, Бобров пододвинул микрофон и кивнул. Холмогоров не стал комментировать последний звонок, а просто рассказал историю сто тридцатилетней давности о том, как в Ельске сожгли дом кузнеца вместе со всей семьей, считая, что таким способом в городе восстановится спокойствие.
– ..вам кажется, это были другие времена, другие люди, и вы бы поступили на их месте по-другому. Но это не так. Меняются времена, а человек остается прежним. Иногда говорят «святая месть». Может, оно и так. Но я убежден, любая месть слепа, гибнут и виновные, и невинные. Бог с теми, кто прощает, а не с теми, кто мстит, и если мы все научимся прощать, то много жизней будет спасено.
Выступление Холмогорова привело всех в замешательство. Редактор, сидевший на пульте, нашелся первым и дал в эфир очередной звонок.
Говорила пожилая женщина. Она назвала свою фамилию, имя и поинтересовалась, обращаясь и к Цветкову, и к Холмогорову:
– Когда же в конце концов в Ельске будет построен храм?
Тут мэр сел на своего любимого конька и принялся заливаться соловьем, не давая вставить даже одно слово советнику патриарха. И московские журналисты, и следователь ФСБ дружно поддержали намерение мэра как можно скорее построить в городе церковь.
– Я думаю, что уже в этом году будет заложен первый камень, – патетично воскликнул в микрофон Иван Иванович Цветков.
На этой благостной ноте и закончился прямой эфир на местной FM-станции. Мэр взялся подвезти Холмогорова и следователя к гостинице.
Она располагалась недалеко от мэрии. Но те отказались, сказав, что хотят пройтись по вечернему городу. Мэр сослался на всегдашнюю занятость и умчался от крыльца маленькой студии на «Волге». А Холмогоров со следователем ФСБ Афанасием Ильичом Камневым неторопливо двинулись по полутемной ночной улице. И тот и другой уже хорошо ориентировались в Ельске. Разговор не клеился, настроение у Камнева было довольно тягостное. Уголовное дело, ради которого он находился в Ельске, не сдвинулось с места ровным счетом ни на шаг.
Камневу не хотелось в этом признаваться.
На вопросы Холмогорова о том, как продвигаются поиски, Камнев, пожимая плечами, бормотал что-то не очень внятное, время от времени ссылаясь на то, что разрабатываются определенные версии, круг подозреваемых сужается.
– В конце концов, – сказал он уже казенным голосом, – Андрей Алексеевич, существует тайна следствия, и разглашать ее я не имею права.
– Что ж, я это понимаю, – улыбнулся Холмогоров.
Его улыбки следователь не заметил, ибо в это время прикуривал очередную сигарету.
Дважды мимо Холмогорова и Камнева проследовал патруль.
– Когда патрулируют военные, – заметил офицер ФСБ, – то в городе всегда спокойно, даже пьяных становится почему-то меньше.
– Ненамного, но меньше, – согласился Холмогоров.
– Значит, вы скоро уедете? – спросил следователь.
– С чего вы взяли, Афанасий Ильич?
– Мэр сказал, что все определилось.
– Не совсем так, я не определился.
– С чем? – спросил Камнев.
– С местом для храма.
– Неужели в городе мало свободной земли?
– Земли хватает, но храм должен стоять в хорошем месте.
– Его должны построить на самом высоком месте. Это же так просто! Раньше ведь всегда строили на высоких местах, чтобы храм со всех сторон был виден.
– Самую высокую точку определить несложно. Вы правы в том, что раньше таких мест было много, земля была чистой, на ней можно было строить. А сейчас кругом могилы, свалки, отхожие места. Храм на них ставить негоже.
Постепенно Холмогоров и Камнев приближались к центру Ельска. Они прошли рядом с поломанным киоском, у которого прямо на асфальте сидел сумасшедший Гриша Бондарев и из кусков красного кирпича выкладывал на земле крест.
– Вот человек, война ему всю жизнь сломала.
– Да, нелегкая судьба, – согласился Холмогоров. – Я разговаривал с офицерами, он из того самого отделения. Это его товарищей снайпер убивает.
– Мы сначала думали, что, может быть, и он к этому причастен, но потом я поговорил с врачами, навел справки. Бондарев здесь ни при чем.
Нормальным был солдатом, – продолжал следователь, стараясь не глядеть в сторону сумасшедшего, который сидел под фонарем с куском кирпича в руке, его лицо было сосредоточенно, на лбу поблескивали капельки пота.
Сумасшедший напряженно размышлял, куда положить обломок кирпича. Крест у Гришы получался странным – с концами неодинаковой длины, даже ребенок-первоклассник сложил бы ровнее.
– Интересно, о чем он сейчас думает, – произнес Камнев.
Сумасшедший не реагировал на прохожих, они были ему безразличны. Наконец он пристроил последний обломок кирпича. Следователь с Холмогоровым услышали у себя за спиной счастливый смех.
– Все про какую-то кавказскую овчарку говорит, всех мертвецами называет.
– Знаю, – сказал Холмогоров, – я пытался с ним говорить.
– Ну и что вы думаете?
– Я думаю, в словах бывшего спецназовца существует определенная система.
– Логика есть во всем, даже в сумасшествии, – горько улыбнулся следователь, он хотел продолжить свою мысль, но сделать ему это не дал выстрел, прогремевший метрах в трехстах слева.
Холмогоров тяжело вздохнул. Следователь на ходу крикнул:
– Извините!
Отворачивая левую полу пиджака и выхватывая на ходу пистолет, Камнев бросился на звук выстрела. Совсем близко раздавались истошные женские вопли. Холмогоров торопливо зашагал в ту сторону, куда побежал Камнев. Сумасшедший Григорий вскочил во весь рост, воздев над головой сжатые кулаки, и прокричал:
– Мертвецы! Мертвецы! Я же ему говорил, что он мертвец, предупреждал… Я ему говорил, что ее видел.., и она меня отпустила.., меня отпустила.., а их нет! Отпустила…
Гриша опустился на колени и, закрыв лицо руками, расплакался.
Холмогоров шел довольно быстро, почти бежал. На улице было людно, кричали спецназовцы и местные милиционеры, а через пять минут от городской больницы через площадь уже мчалась машина скорой помощи, оглашая город воем сирены и мигая пронзительным синим маяком.
На Андрея Холмогорова налетела женщина; то ли она выскочила из толпы, то ли откуда-то из переулка, – Холмогоров не успел этого заметить. Ее лицо было бледным, в глазах застыл ужас. Она несколько секунд, не мигая, смотрела на мужчину с длинными темными волосами, ее губы кривились. Андрею показалось, что она вотвот разрыдается. Ее плечи вздрагивали.
– Куда они все бегут? Неужели им интересно. Спецназовца убили…
– Витя! Витя! – послышался женский истошный вопль.
Это кричала Машка. К телу застреленного спецназовца ее не подпускали.
Холмогоров понял, что, если сейчас он не поддержит налетевшую на него женщину, та потеряет сознание.
– Давайте, я вас провожу, – Холмогоров взял ее под локоть.
Женщина приходила в себя. Она была в джинсах, в длинном темном свитере с капюшоном. Ее локоть дрожал.
– Ужасно… Неужели так интересно смотреть на мертвого человека? – произнесла она, глянув на трех парней, бежавших к месту убийства. Они же не знали его.
Еще один патруль промчался по улице мимо Холмогорова и его спутницы.
– Не люблю военных.., с оружием ходят…
– У каждого свое предназначение, – произнес Андрей. А мы с вами знакомы.
Женщина вырвала свой локоть.
– Я вас не помню.
– Вы были чем-то очень сильно расстроены.
Я подвозил вас в Ельск. Потом мы встретились на кладбище.
– А.., да, вспомнила. У меня умер отец. Мне туда… – женщина показала левой рукой на темный переулок.
– Я вас провожу.
– Нет, спасибо, вы мне и так оказали услугу, вывели с ужасного места. Мне стало очень плохо, голова кружилась. У меня есть дети, муж, я скоро к ним уеду. Не нравится мне Ельек.., еовсем не нравится.
– Может, все-таки я доведу вас домой?
– Нет, не надо.
Холмогоров смотрел ей вслед. Женщина торопливо уходила в темный переулок.
Этой ночью подполковнику ФСБ Камневу повезло: на месте преступления было найдено оружие – снайперская винтовка Драгунова. Ее отыскал старшина местной милиции. Он принес ее к беседке, держа на вытянутых руках, как рыбак держит огромную щуку.
– Старшина, спокойно, не трогай, положи ее сюда, – указывая на скамейку под яблоней, руководил Камнев. – Никому не подходить к оружию, не трогать, на нем могут быть отпечатки.
«Скорая помощь» не понадобилась. Боец спецназа Виктор Прошкин был убит выстрелом в голову.
Его подругу напоили валерьянкой, сделали укол.
Она, сидя на кухне своего дома, тихим голосом, глядя на Камнева, повторяла одно и то же:
– Мы с Витей хотели пожениться… Осенью хотели… Он был хороший. Моя мама не верила, что он хороший… А я знала – он добрый, очень ласковый.., мы сидели разговаривали… Это все мама, это она не разрешала приходить ему к нам домой, вот мы и сидели в саду, в беседке.., сидели и разговаривали…
– Маша, ты ничего не заметила подозрительного?
– Нет, ничего, – сказала девушка.
По ее пухлым щекам опять покатились слезы, крупные, как фасолины.
Афанасий Ильич Камнев поморщился, он понял, что толку от нее не добьешься, и опять вышел на улицу. Тело спецназовца уже положили на носилки и поместили в машину скорой помощи. Приехали на УАЗике майор Грушин и подполковник Кабанов.
Кабанов сразу же насел на московского следователя.
– Подполковник, вы же говорили – все под контролем, а теперь я вижу, мой солдат мертв и снайпер скрылся. Какого черта вы тут делаете?
– И без ваших упреков тошно. Вы так говорите, будто я хотел его смерти! Сидел бы в части – был бы жив!
– Вы предлагаете бригаду превратить в тюремную зону? Никого не выпускать?! Они все были в Чечне. Они там приказы выполняли и свою работу делали, а вы свою тут не делаете. Я буду жаловаться!
– Жалуйтесь куда хотите! Ни там, ни тут порядка нет, нигде приказы не выполняются. Я же вас просил бойцов этого подразделения в город не пускать, в наряды не ставить…
– Вы хотите, чтобы ребята в трусов превратились, сидели в казармах и дрожали, как последние шавки, – подполковник Кабанов громко выругался матом.
Где-то рядом завыл пес, протяжно и печально.
– Извините, подполковник, – сказал Кабанов, – нервы сдают. Это уже четвертый.
Майор Грушев стоял под деревом и, пряча сигарету в кулак, нервно курил.
– Поехали, майор, – позвал его Кабанов.
– Нет, я еще побуду здесь.
– Ну как знаете, – Кабанов сел в УАЗик и уехал вслед за машиной скорой помощи.
Естественно, прочесывание огородов ничего не дало, снайпер исчез, его следы, если они и были, затоптали любопытные. «Теперь ему не из чего стрелять, – думал подполковник Камнев, – теперь у него нет оружия, мое начальство будет рвать и метать».
– Пустите, я журналист, – услышал Камнев знакомый голос.
«Слетаются как вороны, – подумал он, – зеваки, журналисты».
– Майор, – обратился он к милиционеру, толстому и потному, – никого не пускать, гони всех прочь!
– Слушаюсь, товарищ подполковник! – майор милиции набычился, сжал кулаки и двинулся на журналиста. – Куда прешь?! Тебе что, не понятно?! Нельзя!
– Я представитель средств массовой информации. Я хочу знать, что тут происходит.
– В городе человека убили. Вот что происходит! Иди отсюда, Олег, иди!
Бобров понял, что спорить с майором бессмысленно, и попытался, перегнувшись через забор, обратиться к Камневу. Тот пошел в дом, где его помощник старался выудить хоть что-нибудь ценное у девушки – свидетельницы убийства.
Другой помощник вместе с милиционером допрашивал соседей, которые собрались во дворе Маши Дерюгиной. Все в один голос заявляли, что никого и ничего подозрительного не видели. Витя же, по их мнению, был очень хорошим парнем, несмотря на то что иногда любил выпить и поскандалить. Эти качества мужчин не портят, хотя, можеч быть, и не украшают. Все сходились во мнении что это кто-то сводит с ребятами счеты* * *
На кладбище стало одной могилой больше.
И в городе как-то незаметно для самих жителей прижилось название «Военное кладбище». А огороды у реки местные острословы окрестили «чеченскими». Олег же Бобров доставал мэра Цветкова предложением переименовать улицу Садовую в Спецназовскую. Жители улицы немедленно возмутились, посчитав это оскорбительным. Один из них, не представившись, в прямом эфире пообещал назавтра же набить журналисту морду, а мэру, если он пойдет на поводу, – ни много ни мало – импичмент.
Спецназовцы – друзья покойного Прошкина по отряду – уже не могли пить. Алкоголь их не брал. Они рвались в Чечню, но командир бригады сказал:
– Рано об этом думать.
Чувствовалось, что говорит он с чужого голоса.
Решение было за московскими следователями.
Подполковник Камнев, руководивший следственной бригадой, в неофициальной беседе сказал командиру бригады и мэру Цветкову, что опасаться снайпера не стоит. Экспертиза подтвердила, что все бойцы убиты из одной и той же винтовки.
По его мнению, снайпер уже покинул Ельск.
Но пока следствие не окончено, отменить прежнее распоряжение он не может. Вооруженные патрули круглые сутки ходили по городу, останавливали всех подозрительных, проверяли документы, дважды проводили рейды на местном рынке. Из Ельска исчезли все «лица кавказской национальности», а вместе с ними дыни, арбузы, персики и гранаты.
Майор Грушин переживал гибель своих бойцов в мирной обстановке намного острее, чем на войне. Он осунулся, ходил небритым, могло показаться, что его запас прочности исчерпан. Часто ранним утром его видели на Военном кладбище. Он стоял, опираясь на новую ограду, и смотрел на одинаковые могильные холмики. С его губ слетали тихие слова. Он смотрел на фотографии, просил прощения у своих подчиненных за то решение, которое уже почти принял.
Теперь он догадывался, почему один за другим в мирное время гибнут его бойцы, прошедшие огонь и воду и много раз смотревшие смерти в глаза. Но кому были нужны его страшные догадки? Командованию – нет! Оставшимся в живых спецназовцам?..
Корнилов же стоял, прислонившись спиной к старой ели, и пытался, как умел, обнадежить приятеля.
– Ну ты и козел, Женя! Я думал, ты мужик, а ты тряпка, баба. Надо бежать, а ты разлегся."
– Не могу бежать, мы далеко не уйдем, нас поймают, посадят в тюрьму!
– Если будешь валяться, как использованный презерватив, так точно возьмут.
Петрова слова напарника не убеждали. Он плакал, размазывая грязь по щекам, и звал на помощь мамочку, словно та могла каким-то невероятным образом прилететь в лес, взять свое чадо, прижать к груди и вместе с ним таким же чудесным образом улететь. Ко всем прочим проблемам беглецы сбились с дороги, и рядовой Корнилов уже не ориентировался, куда идти дальше, в какую сторону бежать. Он скрежетал зубами:
– Мамочку зовешь… Твою мать! Вставай!
Он на всякий случай даже забрал автомат у своего приятеля, но тот так и не встал с земли.
Корнилов принялся трясти его за плечи.
– Женя! Женька, вставай! Слышишь, собаки лают? Погоня!
Петров никакого лая не слышал, но шум деревьев и завывание ветра действовали на него угнетающе. Он поднялся на ноги.
– Куда идти, Игорек? Говори, куда?
– Туда, – неопределенно махнул головой Корнилов и побежал.
Они добежали до какой-то речушки, напились воды, и до Корнилова дошло, что если действительно их преследуют с собаками, то самым разумным будет пройти пару километров по воде, чтобы собаки потеряли след. Он прыгнул в воду, побрел вдоль берега, держа над головой оба автомата. Петров шел следом.
– Быстрее! – покрикивал на него Корнилов.
– Не могу, Игорек, я устал.
– Если тебя поймают спецназовцы, то они с тебя шкуру сдерут, отрежут яйца и уши, ты это понимаешь?
– Слишком хорошо понимаю.
Мысль о том, что спецназовцы с ним разберутся по полной программе, придала Женьке сил, он заторопился. Километра через полтора замученные беглецы выбрались на берег.
– Теперь туда, – указал наугад автоматом направление Корнилов.
Они опять углубились в лес. В конце концов солдаты выбрались на просеку. Над ними гудели высоковольтные провода.
– Пойдем по линии, обязательно на дорогу выскочим, там стопорнем какой-нибудь транспорт и оторвемся.
Спецназовцы и милиция, преследовавшие беглецов, тоже добрались до реки. Руководили погоней подполковник Кабанов и майор Грушин.
Спецназовцы, готовые растерзать ракетчиков, лишь только те попадут к ним в руки, были даже злее двух худых милицейских псов. Преследователи договорились между собой, что живьем брать солдат не станут, а уложат их при первой же возможности. Естественно, ни Кабанову, ни майору Грушину они об этом не сообщили, но те поняли и без слов.
Псы вывели спецназ на просеку. Расстояние между погоней и беглецами сокращалось. В половине второго неподалеку от деревни с коротким названием Погост загрохотали автоматные очереди.
Спецназовцы догадались отрезать двух дезертиров от населенного пункта, понимая, что, если те окажутся в деревне, трупов может прибавиться. Ракетчики отстреливались неумело. Не было у них боевого опыта. Да и оружием они владели плохо. Страх не давал прицелиться, и они просто лупили по кустам, почти не целясь. Наконец спецназовцы зашли дезертирам в тыл. Ни Корнилов, ни Петров подобного совсем не ожидали. Они были застигнуты врасплох. Спецназовцы расстреляли их короткими очередями в спину.
* * *
Прямой эфир был назначен на семнадцать тридцать. В пять в студии уже находились два московских журналиста, следователь ФСБ, которого проходимец Бобров нехитрым шантажом вынудил явиться на эфир, и Андрей Холмогоров.Представителей ракетчиков и спецназа не оказалось, они сослались на то, что проводят поисковые мероприятия, задействованы в операции и в самый последний момент приехать отказались. Не было пока и мэра Ельска Ивана Ивановича Цветкова.
Но из приемной сообщили: «Иван Иванович выехал, ждите, будет обязательно».
Иван Иванович прибыл возбужденный, он то и дело промокал раскрасневшееся лицо носовым платком. Бобров познакомил Цветкова с участниками передачи, Иван Иванович занял свое место.
В семнадцать тридцать, ни минутой раньше, ни минутой позже, Олег Бобров начал эфир.
Первым получил слово мэр города и абсолютно неожиданно для Олега Боброва сообщил уверенным и спокойным голосом о том, что два беглеца-дезертира, покинувшие пост, убившие офицера и бойца сводного отряда спецназа, в результате умело проведенной операции во время боя уничтожены неподалеку от населенного пункта Погост.
Эта новость меняла весь сценарий передачи.
Боброву пришлось на ходу отказаться от домашних заготовок, а звонки продолжали поступать.
Казалось, весь Ельск одним ухом припал к радиоприемнику, а к другому приставил телефонную трубку. Поздравляли отсутствующих в студии военных и милицию. Боброву пришлось присоединиться к общему хору. Самая массовая категория слушателей – пенсионеры Ельска, прорвавшись в эфир, не представляясь, шерстили новую власть, забыв о теме передачи, задавали наболевшие вопросы: почему пенсию задержали на два дня; почему на улице такой-то разбиты все фонари, в таких потемках бандитам только и орудовать!
Редактор, сидевший на пульте рядом со звукооператором и выдававший в эфир звонки, морщился, разводил руками, кривился: звонившие обещали говорить ему совсем о другом, а тут на тебе!
– Пенсионеров в эфир не пускай, – в рекламной паузе зашипел Бобров.
– По голосу разве узнаешь, кто из них пенсионер.
Казалось, что о Холмогорове, следователе ФСБ и московских журналистах слушатели забыли. Бобров все время напоминал об их присутствии, по очереди давая слово.
Следователь ФСБ на вопросы Боброва отвечал крайне уклончиво, говорил обо всем и ни о чем, постоянно напоминая, что ведутся следственные мероприятия, ситуация находится под контролем и в ближайшее время появятся конкретные результаты.
Какой-то мужчина, назвавшийся Иваном Ивановичем Ивановым, что вызвало улыбку Холмогорова, напрямую спросил, сколько еще снайперу гулять на свободе, нажимать на курок, и сам же ответил: «Пока не будет убит последний спецназовец из злополучного отделения».
– Что вы можете ответить нашему слушателю? – с ехидной ухмылкой поинтересовался Бобров у следователя ФСБ.
– Я думаю, мы сработаем на опережение, оперативнее, чем предполагает наш уважаемый слушатель Иван Иванович Иванов. Фамилия, имя и отчество, как я понимаю, вымышленные.
– Нет, почему же, – вставил Цветков, – я тоже Иван Иванович. И в Ельске, если мне не изменяет память, Ивановых живет с полсотни, вполне может оказаться среди них и Иван Иванович.
Горожане не преминули поинтересоваться судьбой коммерсанта Леонарда Новицкого. Звонил некий Слава, старался говорить басом, временами срываясь на фальцет.
– Когда же восторжествует правосудие и невинный коммерсант получит свободу?
Следователь резонно заметил, что связь между убийствами не установлена. Вполне возможно, что их совершали разные люди. Обвинение с Леонарда Новицкого снимать преждевременно.
Звонивший предложил выпустить коммерсанта под подписку о невыезде. На это следователь ФСБ даже отвечать не стал.
Позвонила женщина и со слезами в голосе принялась рассказывать, не называя своей фамилии, что она приехала к своему сыну, служащему в ракетной части, а ее ребенок весь в синяках, жалуется на неуставные отношения. Когда, наконец, в армии восстановится дисциплина?
На этот вопрос ответить было некому. Военные на передачу не явились. И Олегу Боброву пришлось отвечать на звонок.
Прямой эфир всегда полон неожиданностей.
Позвонила жена Тимофея Кузьмича Свинарева, отстрелившего спецназовцу палец, и принялась живописать, какой хороший человек ее супруг, напирая на то, что Тимофей Кузьмич – не сильно пьющий мужчина, что есть и похуже, тем не менее они не только на свободе, но и в мэрии сидят, а ее кормилец за решеткой. И теперь двум дочерям ничего не остается, как идти на панель.
Цветков пообещал взять этот вопрос под личный контроль. К чему его обязывает личный контроль, он не пояснил.
Редактор поднял большой палец, давая знать Боброву, что сейчас пойдет важный звонок. Микрофон в студии выключили, дали внешнюю связь. Прозвучал пьяноватый мужской голос с ярко выраженным кавказским акцентом. Все сидевшие за столом напряглись.
– Мы ваших спецназовцев убивали и будем убивать. Мы, ваххабиты, убьем их всех.
Связь оборвалась. Из динамика раздались гудки. Все молчали. Даже Бобров растерялся.
– Можно мне? – попросил Холмогоров.
Понимая, что человек, связанный с церковью, ситуации не испортит, Бобров пододвинул микрофон и кивнул. Холмогоров не стал комментировать последний звонок, а просто рассказал историю сто тридцатилетней давности о том, как в Ельске сожгли дом кузнеца вместе со всей семьей, считая, что таким способом в городе восстановится спокойствие.
– ..вам кажется, это были другие времена, другие люди, и вы бы поступили на их месте по-другому. Но это не так. Меняются времена, а человек остается прежним. Иногда говорят «святая месть». Может, оно и так. Но я убежден, любая месть слепа, гибнут и виновные, и невинные. Бог с теми, кто прощает, а не с теми, кто мстит, и если мы все научимся прощать, то много жизней будет спасено.
Выступление Холмогорова привело всех в замешательство. Редактор, сидевший на пульте, нашелся первым и дал в эфир очередной звонок.
Говорила пожилая женщина. Она назвала свою фамилию, имя и поинтересовалась, обращаясь и к Цветкову, и к Холмогорову:
– Когда же в конце концов в Ельске будет построен храм?
Тут мэр сел на своего любимого конька и принялся заливаться соловьем, не давая вставить даже одно слово советнику патриарха. И московские журналисты, и следователь ФСБ дружно поддержали намерение мэра как можно скорее построить в городе церковь.
– Я думаю, что уже в этом году будет заложен первый камень, – патетично воскликнул в микрофон Иван Иванович Цветков.
На этой благостной ноте и закончился прямой эфир на местной FM-станции. Мэр взялся подвезти Холмогорова и следователя к гостинице.
Она располагалась недалеко от мэрии. Но те отказались, сказав, что хотят пройтись по вечернему городу. Мэр сослался на всегдашнюю занятость и умчался от крыльца маленькой студии на «Волге». А Холмогоров со следователем ФСБ Афанасием Ильичом Камневым неторопливо двинулись по полутемной ночной улице. И тот и другой уже хорошо ориентировались в Ельске. Разговор не клеился, настроение у Камнева было довольно тягостное. Уголовное дело, ради которого он находился в Ельске, не сдвинулось с места ровным счетом ни на шаг.
Камневу не хотелось в этом признаваться.
На вопросы Холмогорова о том, как продвигаются поиски, Камнев, пожимая плечами, бормотал что-то не очень внятное, время от времени ссылаясь на то, что разрабатываются определенные версии, круг подозреваемых сужается.
– В конце концов, – сказал он уже казенным голосом, – Андрей Алексеевич, существует тайна следствия, и разглашать ее я не имею права.
– Что ж, я это понимаю, – улыбнулся Холмогоров.
Его улыбки следователь не заметил, ибо в это время прикуривал очередную сигарету.
Дважды мимо Холмогорова и Камнева проследовал патруль.
– Когда патрулируют военные, – заметил офицер ФСБ, – то в городе всегда спокойно, даже пьяных становится почему-то меньше.
– Ненамного, но меньше, – согласился Холмогоров.
– Значит, вы скоро уедете? – спросил следователь.
– С чего вы взяли, Афанасий Ильич?
– Мэр сказал, что все определилось.
– Не совсем так, я не определился.
– С чем? – спросил Камнев.
– С местом для храма.
– Неужели в городе мало свободной земли?
– Земли хватает, но храм должен стоять в хорошем месте.
– Его должны построить на самом высоком месте. Это же так просто! Раньше ведь всегда строили на высоких местах, чтобы храм со всех сторон был виден.
– Самую высокую точку определить несложно. Вы правы в том, что раньше таких мест было много, земля была чистой, на ней можно было строить. А сейчас кругом могилы, свалки, отхожие места. Храм на них ставить негоже.
Постепенно Холмогоров и Камнев приближались к центру Ельска. Они прошли рядом с поломанным киоском, у которого прямо на асфальте сидел сумасшедший Гриша Бондарев и из кусков красного кирпича выкладывал на земле крест.
– Вот человек, война ему всю жизнь сломала.
– Да, нелегкая судьба, – согласился Холмогоров. – Я разговаривал с офицерами, он из того самого отделения. Это его товарищей снайпер убивает.
– Мы сначала думали, что, может быть, и он к этому причастен, но потом я поговорил с врачами, навел справки. Бондарев здесь ни при чем.
Нормальным был солдатом, – продолжал следователь, стараясь не глядеть в сторону сумасшедшего, который сидел под фонарем с куском кирпича в руке, его лицо было сосредоточенно, на лбу поблескивали капельки пота.
Сумасшедший напряженно размышлял, куда положить обломок кирпича. Крест у Гришы получался странным – с концами неодинаковой длины, даже ребенок-первоклассник сложил бы ровнее.
– Интересно, о чем он сейчас думает, – произнес Камнев.
Сумасшедший не реагировал на прохожих, они были ему безразличны. Наконец он пристроил последний обломок кирпича. Следователь с Холмогоровым услышали у себя за спиной счастливый смех.
– Все про какую-то кавказскую овчарку говорит, всех мертвецами называет.
– Знаю, – сказал Холмогоров, – я пытался с ним говорить.
– Ну и что вы думаете?
– Я думаю, в словах бывшего спецназовца существует определенная система.
– Логика есть во всем, даже в сумасшествии, – горько улыбнулся следователь, он хотел продолжить свою мысль, но сделать ему это не дал выстрел, прогремевший метрах в трехстах слева.
Холмогоров тяжело вздохнул. Следователь на ходу крикнул:
– Извините!
Отворачивая левую полу пиджака и выхватывая на ходу пистолет, Камнев бросился на звук выстрела. Совсем близко раздавались истошные женские вопли. Холмогоров торопливо зашагал в ту сторону, куда побежал Камнев. Сумасшедший Григорий вскочил во весь рост, воздев над головой сжатые кулаки, и прокричал:
– Мертвецы! Мертвецы! Я же ему говорил, что он мертвец, предупреждал… Я ему говорил, что ее видел.., и она меня отпустила.., меня отпустила.., а их нет! Отпустила…
Гриша опустился на колени и, закрыв лицо руками, расплакался.
Холмогоров шел довольно быстро, почти бежал. На улице было людно, кричали спецназовцы и местные милиционеры, а через пять минут от городской больницы через площадь уже мчалась машина скорой помощи, оглашая город воем сирены и мигая пронзительным синим маяком.
На Андрея Холмогорова налетела женщина; то ли она выскочила из толпы, то ли откуда-то из переулка, – Холмогоров не успел этого заметить. Ее лицо было бледным, в глазах застыл ужас. Она несколько секунд, не мигая, смотрела на мужчину с длинными темными волосами, ее губы кривились. Андрею показалось, что она вотвот разрыдается. Ее плечи вздрагивали.
– Куда они все бегут? Неужели им интересно. Спецназовца убили…
– Витя! Витя! – послышался женский истошный вопль.
Это кричала Машка. К телу застреленного спецназовца ее не подпускали.
Холмогоров понял, что, если сейчас он не поддержит налетевшую на него женщину, та потеряет сознание.
– Давайте, я вас провожу, – Холмогоров взял ее под локоть.
Женщина приходила в себя. Она была в джинсах, в длинном темном свитере с капюшоном. Ее локоть дрожал.
– Ужасно… Неужели так интересно смотреть на мертвого человека? – произнесла она, глянув на трех парней, бежавших к месту убийства. Они же не знали его.
Еще один патруль промчался по улице мимо Холмогорова и его спутницы.
– Не люблю военных.., с оружием ходят…
– У каждого свое предназначение, – произнес Андрей. А мы с вами знакомы.
Женщина вырвала свой локоть.
– Я вас не помню.
– Вы были чем-то очень сильно расстроены.
Я подвозил вас в Ельск. Потом мы встретились на кладбище.
– А.., да, вспомнила. У меня умер отец. Мне туда… – женщина показала левой рукой на темный переулок.
– Я вас провожу.
– Нет, спасибо, вы мне и так оказали услугу, вывели с ужасного места. Мне стало очень плохо, голова кружилась. У меня есть дети, муж, я скоро к ним уеду. Не нравится мне Ельек.., еовсем не нравится.
– Может, все-таки я доведу вас домой?
– Нет, не надо.
Холмогоров смотрел ей вслед. Женщина торопливо уходила в темный переулок.
Этой ночью подполковнику ФСБ Камневу повезло: на месте преступления было найдено оружие – снайперская винтовка Драгунова. Ее отыскал старшина местной милиции. Он принес ее к беседке, держа на вытянутых руках, как рыбак держит огромную щуку.
– Старшина, спокойно, не трогай, положи ее сюда, – указывая на скамейку под яблоней, руководил Камнев. – Никому не подходить к оружию, не трогать, на нем могут быть отпечатки.
«Скорая помощь» не понадобилась. Боец спецназа Виктор Прошкин был убит выстрелом в голову.
Его подругу напоили валерьянкой, сделали укол.
Она, сидя на кухне своего дома, тихим голосом, глядя на Камнева, повторяла одно и то же:
– Мы с Витей хотели пожениться… Осенью хотели… Он был хороший. Моя мама не верила, что он хороший… А я знала – он добрый, очень ласковый.., мы сидели разговаривали… Это все мама, это она не разрешала приходить ему к нам домой, вот мы и сидели в саду, в беседке.., сидели и разговаривали…
– Маша, ты ничего не заметила подозрительного?
– Нет, ничего, – сказала девушка.
По ее пухлым щекам опять покатились слезы, крупные, как фасолины.
Афанасий Ильич Камнев поморщился, он понял, что толку от нее не добьешься, и опять вышел на улицу. Тело спецназовца уже положили на носилки и поместили в машину скорой помощи. Приехали на УАЗике майор Грушин и подполковник Кабанов.
Кабанов сразу же насел на московского следователя.
– Подполковник, вы же говорили – все под контролем, а теперь я вижу, мой солдат мертв и снайпер скрылся. Какого черта вы тут делаете?
– И без ваших упреков тошно. Вы так говорите, будто я хотел его смерти! Сидел бы в части – был бы жив!
– Вы предлагаете бригаду превратить в тюремную зону? Никого не выпускать?! Они все были в Чечне. Они там приказы выполняли и свою работу делали, а вы свою тут не делаете. Я буду жаловаться!
– Жалуйтесь куда хотите! Ни там, ни тут порядка нет, нигде приказы не выполняются. Я же вас просил бойцов этого подразделения в город не пускать, в наряды не ставить…
– Вы хотите, чтобы ребята в трусов превратились, сидели в казармах и дрожали, как последние шавки, – подполковник Кабанов громко выругался матом.
Где-то рядом завыл пес, протяжно и печально.
– Извините, подполковник, – сказал Кабанов, – нервы сдают. Это уже четвертый.
Майор Грушев стоял под деревом и, пряча сигарету в кулак, нервно курил.
– Поехали, майор, – позвал его Кабанов.
– Нет, я еще побуду здесь.
– Ну как знаете, – Кабанов сел в УАЗик и уехал вслед за машиной скорой помощи.
Естественно, прочесывание огородов ничего не дало, снайпер исчез, его следы, если они и были, затоптали любопытные. «Теперь ему не из чего стрелять, – думал подполковник Камнев, – теперь у него нет оружия, мое начальство будет рвать и метать».
– Пустите, я журналист, – услышал Камнев знакомый голос.
«Слетаются как вороны, – подумал он, – зеваки, журналисты».
– Майор, – обратился он к милиционеру, толстому и потному, – никого не пускать, гони всех прочь!
– Слушаюсь, товарищ подполковник! – майор милиции набычился, сжал кулаки и двинулся на журналиста. – Куда прешь?! Тебе что, не понятно?! Нельзя!
– Я представитель средств массовой информации. Я хочу знать, что тут происходит.
– В городе человека убили. Вот что происходит! Иди отсюда, Олег, иди!
Бобров понял, что спорить с майором бессмысленно, и попытался, перегнувшись через забор, обратиться к Камневу. Тот пошел в дом, где его помощник старался выудить хоть что-нибудь ценное у девушки – свидетельницы убийства.
Другой помощник вместе с милиционером допрашивал соседей, которые собрались во дворе Маши Дерюгиной. Все в один голос заявляли, что никого и ничего подозрительного не видели. Витя же, по их мнению, был очень хорошим парнем, несмотря на то что иногда любил выпить и поскандалить. Эти качества мужчин не портят, хотя, можеч быть, и не украшают. Все сходились во мнении что это кто-то сводит с ребятами счеты* * *
На кладбище стало одной могилой больше.
И в городе как-то незаметно для самих жителей прижилось название «Военное кладбище». А огороды у реки местные острословы окрестили «чеченскими». Олег же Бобров доставал мэра Цветкова предложением переименовать улицу Садовую в Спецназовскую. Жители улицы немедленно возмутились, посчитав это оскорбительным. Один из них, не представившись, в прямом эфире пообещал назавтра же набить журналисту морду, а мэру, если он пойдет на поводу, – ни много ни мало – импичмент.
Спецназовцы – друзья покойного Прошкина по отряду – уже не могли пить. Алкоголь их не брал. Они рвались в Чечню, но командир бригады сказал:
– Рано об этом думать.
Чувствовалось, что говорит он с чужого голоса.
Решение было за московскими следователями.
Подполковник Камнев, руководивший следственной бригадой, в неофициальной беседе сказал командиру бригады и мэру Цветкову, что опасаться снайпера не стоит. Экспертиза подтвердила, что все бойцы убиты из одной и той же винтовки.
По его мнению, снайпер уже покинул Ельск.
Но пока следствие не окончено, отменить прежнее распоряжение он не может. Вооруженные патрули круглые сутки ходили по городу, останавливали всех подозрительных, проверяли документы, дважды проводили рейды на местном рынке. Из Ельска исчезли все «лица кавказской национальности», а вместе с ними дыни, арбузы, персики и гранаты.
Майор Грушин переживал гибель своих бойцов в мирной обстановке намного острее, чем на войне. Он осунулся, ходил небритым, могло показаться, что его запас прочности исчерпан. Часто ранним утром его видели на Военном кладбище. Он стоял, опираясь на новую ограду, и смотрел на одинаковые могильные холмики. С его губ слетали тихие слова. Он смотрел на фотографии, просил прощения у своих подчиненных за то решение, которое уже почти принял.
Теперь он догадывался, почему один за другим в мирное время гибнут его бойцы, прошедшие огонь и воду и много раз смотревшие смерти в глаза. Но кому были нужны его страшные догадки? Командованию – нет! Оставшимся в живых спецназовцам?..