"Сдохните, сволочи! - мысленно взмолился он. - Сами, без меня... Ну, что вам стоит? Не хочу я вас больше видеть, и убивать не хочу, и чтобы вы меня прикончили - тоже, знаете ли, как-то не хочется..."
Потом справа от него потянулась выкрашенная в черный цвет узорчатая чугунная решетка - какие-то пики, щиты с гербами, перевитые лентами толстые колбасы гирлянд, кисти какие-то, звезды, завитушки... Кончики пик и все декоративные элементы были перемазаны густо забитой уличной пылью и копотью позолотой, а за оградой буйно зеленел парк, и в этой зелени тоже было полно золотых пятен - осень, господа, ничего не попишешь. Унылая пора, очей очарованье...
Где-то поблизости должны были быть ворота, и через минуту он их увидел две тяжелые черно-золотые створки, вопреки его ожиданиям распахнутые настежь. Внутри, возле какого-то приземистого бетонного здания, почти незаметного в разросшейся зелени, ворчал движком и отчаянно вонял на холостых оборотах порожний самосвал и курили возле заляпанного засохшим цементом ковша какие-то личности в оранжевых жилетах. Бекешин круто вывернул руль и, почти не сбрасывая скорости, опасно кренясь и визжа покрышками, влетел в ворота, обогнул самосвал, подскочив на бордюре и с треском проехавшись по кустам, выругался вслед шарахнувшемуся из-под колес оранжевому жилету, снова подпрыгнул на бордюре, вернулся на асфальт и дал полный газ.
Теперь, когда цель поездки была близка, он категорически запретил себе думать. Мыслительный процесс означал сомнения и колебания, а колебаться он больше не хотел. Да и о чем тут размышлять? Все станет ясно в первую же секунду, как только старик увидит своего партнера. Это будет неожиданно, и по выражению этой старой подлой рожи будет очень легко прочесть свою судьбу. Очень легко. Элементарно. Где-нибудь поблизости наверняка будут сшиваться телохранители, но, если действовать решительно, они просто не успеют помешать. И все, и хватит об этом... Где-то здесь нужно повернуть налево.., а вот и поворот! Все отлично. Все просто превосходно...
Он резко ударил по тормозам, забыв выжать сцепление, и двигатель заглох, возмущенно чихнув. Старик стоял прямо перед машиной, в каком-нибудь полуметре от похожей на оскаленную пасть хромированной решетки радиатора, и его холеную физиономию прямо на глазах заливала нехорошая бледность. Ну еще бы, испугался... Полные штаны, небось, успел навалить.
В смысле эффекта неожиданности все получилось просто отменно: даже если бы Бекешин планировал свое внезапное появление заранее, вряд ли у него вышло бы лучше. Вылетев из-за поворота, он едва не переехал старика на полной скорости. Куда уж неожиданнее... Горечаев был перепуган до смерти, он даже за сердце схватился, но Бекешина его самочувствие волновало в последнюю очередь. Он толчком распахнул дверцу и мягко, по-кошачьи, выпрыгнул на усеянный желтыми листьями асфальт, на ходу вытаскивая из-за пояса револьвер.
- Жорик? - с трудом шевеля синеватыми губами, удивленно спросил старик. Господи, нельзя же так! Что случилось?
Бекешин молча подскочил к нему, сгреб левой рукой за лацкан пиджака, рывком притянул к себе и сунул вороненый ствол револьвера в дряблые складки кожи под гладко выбритым черепашьим подбородком.
- Это я у тебя спрашиваю, что случилось, - яростно прошипел он, вдавливая ствол в податливую стариковскую плоть. - Не ожидал меня увидеть, а? Представь себе, твой хваленый профессионал опять промазал - совсем чуть-чуть, но промазал. А я не промажу, можешь быть спокоен.
- О чем ты, Жорик? - прохрипел старик, всем телом подаваясь назад. Бекешин держал его крепко, чувствуя, как слабо, будто полудохлый зверек, шевелится возле его ребер прижатая к левой половине груди рука Горечаева. - Он стрелял мимо, как мы с тобой договорились... Осторожнее.., пусти... Мне нужно.., нужно принять лекарство.
- Сейчас я тебе пропишу лекарство! - пообещал Бекешин. - Свинцовую пилюлю в стальной облатке по фирменному рецепту доктора Ругера! Избавиться от меня решил, да? Укокошить, как тех работяг? Не на такого напал! Говори, где этот твой кривоносый ублюдок! Чем он сейчас занят?
- Жорик, не надо.., сердце, - хрипел старик, слабо отталкивая Бекешина свободной рукой. - Опомнись, Жорик... Мы же вместе.., как родного сына.., наследник...
- Бабушке своей расскажи, - презрительно бросил Бекешин. - Ты же упырь, ты без крови не можешь. Ты даже меня заразил. Ты ведь не успокоишься. Замочим Филатова, и кто тогда будет первым на очереди? Кто тебе помогал, кто про тебя все знает? Я, я один остался! Остальных ты уже отправил землю парить. Только я не дамся, даже не мечтай. Уж лучше возьму грех на душу.
Старик не отвечал. Лицо его стало совсем серым, глаза закатились под лоб, и из-под полуопущенных век на Бекешина жутковато смотрели синеватые белки. Голова Андрея Михайловича бессильно упала, так что ствол револьвера целиком погрузился в складки отставшей кожи под нижней челюстью, и старик всей тяжестью повис на руке Бекешина.
- Хватит лепить горбатого! - сказал ему Бекешин, слегка растерявшись. - Я тебе не следователь, нечего передо мной обмороки разыгрывать... И перестань на мне виснуть, я тебе не подставка! Говори, где Палач!
- Да здесь я, здесь, - послышался откуда-то слева слегка гнусавый из-за сломанного носа голос. Бекешин резко обернулся всем телом, инстинктивно прикрывшись Горечаевым, как щитом, и сразу понял, что поступил правильно: Палач стоял по щиколотку в густой траве немного в стороне от дорожки, на плечах у него, как эполеты, лежали желтые листья, а зажатый в руке пистолет смотрел Бекешину прямо в лоб. - Что, фрайерок, - насмешливо продолжал Палач, нервишки сдали? Зря ты на старикана наехал, зря. Если бы я в тебя, дурака, по-настоящему стрелял, ты бы сейчас здесь не отсвечивал. Поверь, стрелять я умею. Хочешь, докажу?
Бекешин втянул голову в плечи, стараясь полностью укрыться за Горечаевым и жалея только об одном: что старик на поверку оказался таким щуплым и низкорослым.
- Положи ствол, горилла, - сказал он Палачу, - и вали отсюда, пока я не вышиб старику мозги. Кто тебе заплатит, если этот мешок с дерьмом откинет копыта? Ты ведь, насколько мне известно, даром не стреляешь.
Палач вдруг засмеялся - без малейшей натуги, легко и естественно. Направленный на Бекешина ствол пистолета при этом даже не шелохнулся.
- Что тут смешного? - настороженно спросил Бекешин, начиная потихонечку пятиться к машине и держа перед собой старика как щит. Пистолет плавно следовал за ним.
- Смешного, если хочешь знать, навалом, - доверительно сказал ему Палач. Одно хорошо: старик заплатил мне за этого твоего приятеля вперед, и заплатил неплохо. Теперь его можно оставить в покое, но, поскольку деньги уплачены, мне ничто не мешает замочить тебя. Так что стрелять даром мне не придется.
- Не пудри мне мозги, - сказал Бекешин, который ничего не понял из этого туманного заявления. - Брось пистолет и уходи, иначе я разнесу старику череп. Считаю до трех. Раз...
- Уймись, дурак, - сказал Палач. - Ты еще можешь спасти свою задницу, если предложишь мне за нее хороший выкуп. И отпусти старика. Тяжело же, наверное, держать... Ты что, не видишь, что он давно помер?
- Вранье, - сказал Бекешин и в то же мгновение понял, что киллер прав: тело Горечаева висело у него на руке мертвой свинцовой тяжестью, и с каждой секундой эта тяжесть, казалось, удваивалась. Он на мгновение оторвал взгляд от Палача с его пистолетом и взглянул старику в лицо. - О дьявол, - прошептал он.
Выражение лица Андрея Михайловича изменилось. Вставные челюсти были оскалены в мучительной гримасе, а глаза широко распахнулись и равнодушно смотрели куда-то в сторону. Бекешин прижимал к себе медленно холодеющий труп прижимал так тесно, что со стороны они, наверное, напоминали целующихся гомиков. Его едва не вывернуло наизнанку, когда он осознал это, и руки сами собой оттолкнули труп, который мягко повалился на асфальт, застыв в неестественной позе.
- Вот и все, - сказал Палач, и Бекешин с опозданием понял, какую совершил ошибку, бросив тело и подставившись под выстрел. - Насчет выкупа - это я пошутил. Свобода дороже, а ты - единственный свидетель. Шантаж - не моя специальность. Не обижайся.
Бекешин торопливо вскинул "ругер", отлично понимая и то, что на таком расстоянии эта игрушка вряд ли способна нанести противнику серьезный вред, и то, что профессиональный киллер стреляет быстрее и точнее, и даже то, что все, вся его жизнь с самого начала была сплошной ошибкой... Он нажал на спуск и осознал еще одну, самую последнюю свою ошибку: курок револьвера не был взведен.
Испугаться он не успел. Раздался выстрел, звук которого, как ему показалось, долетел откуда-то со стороны. Бекешин закрыл глаза и торопливо вдохнул - напоследок, на прощание...
Боли не было. Стало темно и тихо. "Хорошо-то как, - промелькнула в угасающем сознании ленивая мысль. - Хорошо, спокойно... А я, дурак, боялся..."
Потом он почувствовал, что ему не хватает воздуха, шумно перевел дыхание и открыл глаза. Все было на месте: и парк, и небо, и дорожка, и похожее на сломанную куклу тело Горечаева на асфальте, и еще одно тело - поодаль, в траве. "А это еще кто? - подумал он растерянно. - Ба! Да это ж Палач! Вот оригинал - .попугал, попугал и застрелился... Странно как-то... С чего бы это вдруг?"
Восхитительное чувство освобождения от всех проблем нахлынуло на него прозрачной бодрящей волной и тут же ушло как вода в песок. Испуг прошел, и к нему стала возвращаться способность соображать. Что-то было не так, о чем-то он впопыхах позабыл...
Бекешин завертел головой во все стороны и почти сразу увидел Филатова, который стоял у него за спиной, устало облокотившись о крыло джипа. В руке у него был пистолет, дымящийся ствол которого смотрел в землю, - Фил, - сказал Бекешин, - старик! Господи, как я рад! Как будто заново родился, ей-Богу... Да я же тебе по гроб жизни должен, ты мне теперь как брат...
- Не думаю, - сказал Филатов. Голос его звучал странно - как-то чересчур сухо и устало. Не было в этом голосе ни радости, ни гордости по поводу удачного выстрела - ничего, кроме сухой усталости и какой-то непонятной горечи. - Боюсь, что отдать мне долги ты уже не успеешь. Я больше не работаю на тебя. Охранять твое тело больше не от кого, да и не хочу я его больше охранять, если честно...
- Ну, не хочешь и не надо, - горячо сказал Бекешин. - Найдем тебе другую работу, поспокойнее... Да ерунда это все! Скажи лучше, откуда ты тут взялся? Как с неба свалился, честное слово. Знаешь, как в древнегреческой пьесе - бог из машины.
- Бог из машины?
- Ну да. У них был такой прием: когда автор по недоумию своему загонял своего героя в абсолютно безвыходное положение, с неба спускался на веревке этакий раззолоченный болван с деревянной молнией в кулаке и разом решал все проблемы. Бог из машины.
- Из машины... - повторил Филатов. - Вот именно - из машины. Из багажного отсека.
- Не понял, - сказал Бекешин, начиная чувствовать, что события еще далеко не закончились. Он словно бы невзначай завел руку с револьвером за спину и взвел курок большим пальцем. Поближе, подумал, он, надо подойти поближе...
- Экий ты, брат, непонятливый, - сказал Филатов. - Это все очень просто. Приходишь в семь утра на стоянку, даешь сторожу сто баксов, чтобы отвернулся, забираешься в багажный отсек и ждешь. Водишь ты неважно, Гошка. Слишком сильно газуешь, сцепление жжешь.
- Поумнел, значит, - медленно сказал Бекешин, делая шаг вперед. - Все слышал, все понял, во всем убедился...
- Вот именно, - сказал Филатов. - Только в другом порядке: сначала понял, потом поумнел, а уже потом услышал и убедился.
- Да ни хрена ты не понял! - воскликнул Бекешин и сделал еще один шаг вперед. Теперь до машины, возле которой стоял Филатов, оставалось метра полтора. - Я сейчас тебе все объясню...
- А вот этого не надо, - сказал Юрий твердо. - Объясняться будешь в прокуратуре. Или на том свете. Выбор за тобой. Как говорится, третьего не дано.
- Я оптимист, - сказал Бекешин, резко вскидывая руку с револьвером. Он стоял уже у самой машины, упираясь коленом в бампер, и ствол револьвера почти коснулся лица Филатова. - Выход есть всегда, Фил.
- Ты думаешь, что это выход? - спросил Юрий, даже не взглянув на револьвер. - Ну, давай, попробуй. Один раз ты уже попытался сделать это собственноручно. Доведи дело до конца! Только имей в виду, что со вчерашнего дня в городе появились еще два свидетеля, которые знают про ЛЭП и про твою роль в этом деле. Ты готов застрелить и их тоже?
- Вранье, - сказал Бекешин и спустил курок. Револьвер выстрелил, но за долю секунды до этого Филатов неуловимым движением ударил Бекешина снизу по руке, и пуля ушла в небо. Револьвер, кувыркаясь, полетел следом. Бекешин проводил его задумчивым взглядом, баюкая ушибленную кисть.
- Да, - сказал он. - На этом мои аргументы исчерпаны. Где твои наручники? А может, договоримся?
- Даю тебе сутки, - сказал Юрий. - В завтрашнем выпуске "Новостей" должна быть информация о том, что ты добровольно сдался властям. Если ты сдашься, информация появится обязательно - это же сенсация, черт бы ее побрал. Обо мне ни слова, понял?
Все-таки он был полным идиотом. У Бекешина даже слегка закружилась голова, как будто мир и впрямь пытался стать вверх тормашками. "Черта с два, - подумал Георгий. - Мир - штука устойчивая, ее так запросто не перевернешь. Ну и кретин!"
- Ты мне предлагаешь самому пойти в ментовку? - не веря собственным ушам, спросил он. - Так, что ли? А если я не пойду?
- Тогда я тебя из-под земли достану, - пообещал Филатов. - И убью. Будь здоров. И помни - сутки! Считая с этого момента.
Он выщелкнул из своего пистолета обойму, протер ее полой пиджака и зашвырнул в кусты. Пистолет полетел в другую сторону. Больше не глядя на Бекешина, Филатов повернулся к нему спиной и напрямик зашагал к ближайшему выходу из парка.
Бекешин проводил его взглядом, удивленно покачал головой, тяжело забрался в машину, хлопнул дверцей и завел двигатель.
"Он просто больной, - думал Бекешин, ведя машину по шумным улицам. Просто больной, вот и все. Никакое воспитание не может служить оправданием такому дикому с любой точки зрения поступку. Такое встретишь только в рыцарских романах, да и то не во всех. Это же додуматься надо до такого изуверства: в наше время предложить человеку явиться в прокуратуру и добровольно повесить себе на шею три десятка трупов!"
"Сутки, - думал он, поднимаясь в лифте на свой этаж. - Сутки, старина Фил, это двадцать четыре часа. Знаешь, где в наше время можно оказаться за двадцать четыре часа? Особенно если ты при деньгах... А я при деньгах. Я при таких деньгах, каких ты, сэр рыцарь, сроду не видел. Всю жизнь будешь искать и ни хрена не найдешь. Вот так-то, Айвенго ты мой обдристанный. Зря ты меня отпустил. Ох, зря!"
На площадке, в двух шагах от его двери, стоял какой-то коренастый мужик в рабочей куртке и, распахнув жестяную дверцу распределительного щитка, копался в нем, насвистывая сквозь зубы. У Бекешина екнуло сердце. Похоже, старина Фил все-таки подстраховался и накапал, сучий потрох, ментам... "Не дамся, подумал Бекешин и засунул руку в карман пиджака, где лежал подобранный в парке "ругер". Замочу. Всех замочу к чертовой матери, мне терять нечего..."
Человек в рабочей куртке обернулся, и у Бекешина немного отлегло от сердца. Эта красная, задубевшая и обветренная рожа, обрамленная черной, без единого седого волоска бородой, просто не могла принадлежать ни следователю прокуратуры, ни оперативнику из МУРа, ни даже обычному постовому менту, - Кто вы такой? - резко спросил он. Он жил в элитном доме и не понимал, почему вокруг его квартиры сшиваются какие-то краснорожие алкаши. - Что вы здесь делаете?
- Электрик я, - извиняющимся тоном просипел бородач, густо дыша перегаром. - Замыкание тут у вас.
- Черт знает что, - проворчал Бекешин, нащупывая в кармане ключи. Шляются тут...
- Да я уже все, - забормотал электрик. - Кончаю я уже, минуточку только...
Бекешин перестал его слушать. Его мысли вернулись к Филатову и назначенному им сроку. Сутки... За сутки, дружок, я найму армию стрелков, которые насверлят в тебе дырок, как в дуршлаге... Найму, заплачу и уеду за бугор - отдохну, расслаблюсь и понаблюдаю за ходом событий со стороны. Вот и славно, вот и решено...
Он вынул из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и ощутил ослепляюще сильный удар по пальцам - прямо по нервным окончаниям, по живому, со страшной, нечеловечески жестокой силой. Он хотел закричать, но новый удар заткнул ему рот. Удары следовали один за другим с частотой переменного тока. Чернобородый электрик выглянул из-за жестяной дверцы распределительного щитка, пошевелил мохнатыми бровями, крякнул и чем-то щелкнул. Переменный ток сменился убийственным постоянным, тело Бекешина напряглось, выгнулось дугой, глаза выкатились, из ноздрей и ушей показался синеватый дымок.
Раздался новый щелчок, едва слышное гудение постоянного тока прекратилось. Бородатый электрик открыл сумку, побросал туда инструменты, провода и небольшой трансформатор, задернул "молнию" и вызвал лифт. Когда створки лифта распахнулись перед ним, он бросил на тело Бекешина последний взгляд.
- Привет тебе, сучара, из далекой Сибири, - сказал Петрович, плюнул на труп и вошел в лифт.
Он тоже считал, что его приятель Юрий Филатов немного не от мира сего, но не очень огорчался по этому поводу: главное, что человек хороший. А хорошему человеку не грех и помочь.
Миновав вестибюль со столиком, под которым лежал все еще не пришедший в себя охранник, Петрович вышел на улицу, пешком прогулялся до метро и через сорок две минуты в последний раз посмотрел на медленно уплывающие назад окраинные микрорайоны Москвы. Электричка загудела, набирая скорость, и пошла барабанить колесами по стыкам - все быстрее И быстрее, пока отдельные удары не слились в сплошную барабанную дробь. Потом она миновала последнюю стрелку, и стук прекратился. Петрович поерзал, устраиваясь поудобнее на обшитой дерматином скамье, привалился плечом к раме окна и умиротворенно закрыл глаза. Он ехал домой, в Монино, прикидывая в уме, как лучше поступить: сманить соседку Понти Филата Марию к себе, соблазнив ее садиком и огородом, или плюнуть на эту кучу бурьяна да и перебраться в столицу, тем более что дверь в дверь с ним будет жить готовый собутыльник, с которым есть о чем поболтать и что вспомнить.
А Юрка-то, небось, ходит вокруг телевизора как кот вокруг сала - ждет, покажут его дружка в "Новостях" или не покажут. Покажут, не беспокойся! Только интервью давать он не сможет, вот ведь беда какая. Эх, жалко, нельзя будет на Юркину рожу поглядеть, когда он новость-то услышит! И хорошо, что нельзя. Силища у него дурная, сгоряча может пополам перешибить, потом ни в какой больнице не склеят...
Петрович ухмыльнулся в бороду, надвинул на глаза козырек матерчатой кепчонки и через минуту издал первый заливистый всхрап, заставив вздрогнуть свою соседку - нервную дачницу лет шестидесяти с небольшим.
Потом справа от него потянулась выкрашенная в черный цвет узорчатая чугунная решетка - какие-то пики, щиты с гербами, перевитые лентами толстые колбасы гирлянд, кисти какие-то, звезды, завитушки... Кончики пик и все декоративные элементы были перемазаны густо забитой уличной пылью и копотью позолотой, а за оградой буйно зеленел парк, и в этой зелени тоже было полно золотых пятен - осень, господа, ничего не попишешь. Унылая пора, очей очарованье...
Где-то поблизости должны были быть ворота, и через минуту он их увидел две тяжелые черно-золотые створки, вопреки его ожиданиям распахнутые настежь. Внутри, возле какого-то приземистого бетонного здания, почти незаметного в разросшейся зелени, ворчал движком и отчаянно вонял на холостых оборотах порожний самосвал и курили возле заляпанного засохшим цементом ковша какие-то личности в оранжевых жилетах. Бекешин круто вывернул руль и, почти не сбрасывая скорости, опасно кренясь и визжа покрышками, влетел в ворота, обогнул самосвал, подскочив на бордюре и с треском проехавшись по кустам, выругался вслед шарахнувшемуся из-под колес оранжевому жилету, снова подпрыгнул на бордюре, вернулся на асфальт и дал полный газ.
Теперь, когда цель поездки была близка, он категорически запретил себе думать. Мыслительный процесс означал сомнения и колебания, а колебаться он больше не хотел. Да и о чем тут размышлять? Все станет ясно в первую же секунду, как только старик увидит своего партнера. Это будет неожиданно, и по выражению этой старой подлой рожи будет очень легко прочесть свою судьбу. Очень легко. Элементарно. Где-нибудь поблизости наверняка будут сшиваться телохранители, но, если действовать решительно, они просто не успеют помешать. И все, и хватит об этом... Где-то здесь нужно повернуть налево.., а вот и поворот! Все отлично. Все просто превосходно...
Он резко ударил по тормозам, забыв выжать сцепление, и двигатель заглох, возмущенно чихнув. Старик стоял прямо перед машиной, в каком-нибудь полуметре от похожей на оскаленную пасть хромированной решетки радиатора, и его холеную физиономию прямо на глазах заливала нехорошая бледность. Ну еще бы, испугался... Полные штаны, небось, успел навалить.
В смысле эффекта неожиданности все получилось просто отменно: даже если бы Бекешин планировал свое внезапное появление заранее, вряд ли у него вышло бы лучше. Вылетев из-за поворота, он едва не переехал старика на полной скорости. Куда уж неожиданнее... Горечаев был перепуган до смерти, он даже за сердце схватился, но Бекешина его самочувствие волновало в последнюю очередь. Он толчком распахнул дверцу и мягко, по-кошачьи, выпрыгнул на усеянный желтыми листьями асфальт, на ходу вытаскивая из-за пояса револьвер.
- Жорик? - с трудом шевеля синеватыми губами, удивленно спросил старик. Господи, нельзя же так! Что случилось?
Бекешин молча подскочил к нему, сгреб левой рукой за лацкан пиджака, рывком притянул к себе и сунул вороненый ствол револьвера в дряблые складки кожи под гладко выбритым черепашьим подбородком.
- Это я у тебя спрашиваю, что случилось, - яростно прошипел он, вдавливая ствол в податливую стариковскую плоть. - Не ожидал меня увидеть, а? Представь себе, твой хваленый профессионал опять промазал - совсем чуть-чуть, но промазал. А я не промажу, можешь быть спокоен.
- О чем ты, Жорик? - прохрипел старик, всем телом подаваясь назад. Бекешин держал его крепко, чувствуя, как слабо, будто полудохлый зверек, шевелится возле его ребер прижатая к левой половине груди рука Горечаева. - Он стрелял мимо, как мы с тобой договорились... Осторожнее.., пусти... Мне нужно.., нужно принять лекарство.
- Сейчас я тебе пропишу лекарство! - пообещал Бекешин. - Свинцовую пилюлю в стальной облатке по фирменному рецепту доктора Ругера! Избавиться от меня решил, да? Укокошить, как тех работяг? Не на такого напал! Говори, где этот твой кривоносый ублюдок! Чем он сейчас занят?
- Жорик, не надо.., сердце, - хрипел старик, слабо отталкивая Бекешина свободной рукой. - Опомнись, Жорик... Мы же вместе.., как родного сына.., наследник...
- Бабушке своей расскажи, - презрительно бросил Бекешин. - Ты же упырь, ты без крови не можешь. Ты даже меня заразил. Ты ведь не успокоишься. Замочим Филатова, и кто тогда будет первым на очереди? Кто тебе помогал, кто про тебя все знает? Я, я один остался! Остальных ты уже отправил землю парить. Только я не дамся, даже не мечтай. Уж лучше возьму грех на душу.
Старик не отвечал. Лицо его стало совсем серым, глаза закатились под лоб, и из-под полуопущенных век на Бекешина жутковато смотрели синеватые белки. Голова Андрея Михайловича бессильно упала, так что ствол револьвера целиком погрузился в складки отставшей кожи под нижней челюстью, и старик всей тяжестью повис на руке Бекешина.
- Хватит лепить горбатого! - сказал ему Бекешин, слегка растерявшись. - Я тебе не следователь, нечего передо мной обмороки разыгрывать... И перестань на мне виснуть, я тебе не подставка! Говори, где Палач!
- Да здесь я, здесь, - послышался откуда-то слева слегка гнусавый из-за сломанного носа голос. Бекешин резко обернулся всем телом, инстинктивно прикрывшись Горечаевым, как щитом, и сразу понял, что поступил правильно: Палач стоял по щиколотку в густой траве немного в стороне от дорожки, на плечах у него, как эполеты, лежали желтые листья, а зажатый в руке пистолет смотрел Бекешину прямо в лоб. - Что, фрайерок, - насмешливо продолжал Палач, нервишки сдали? Зря ты на старикана наехал, зря. Если бы я в тебя, дурака, по-настоящему стрелял, ты бы сейчас здесь не отсвечивал. Поверь, стрелять я умею. Хочешь, докажу?
Бекешин втянул голову в плечи, стараясь полностью укрыться за Горечаевым и жалея только об одном: что старик на поверку оказался таким щуплым и низкорослым.
- Положи ствол, горилла, - сказал он Палачу, - и вали отсюда, пока я не вышиб старику мозги. Кто тебе заплатит, если этот мешок с дерьмом откинет копыта? Ты ведь, насколько мне известно, даром не стреляешь.
Палач вдруг засмеялся - без малейшей натуги, легко и естественно. Направленный на Бекешина ствол пистолета при этом даже не шелохнулся.
- Что тут смешного? - настороженно спросил Бекешин, начиная потихонечку пятиться к машине и держа перед собой старика как щит. Пистолет плавно следовал за ним.
- Смешного, если хочешь знать, навалом, - доверительно сказал ему Палач. Одно хорошо: старик заплатил мне за этого твоего приятеля вперед, и заплатил неплохо. Теперь его можно оставить в покое, но, поскольку деньги уплачены, мне ничто не мешает замочить тебя. Так что стрелять даром мне не придется.
- Не пудри мне мозги, - сказал Бекешин, который ничего не понял из этого туманного заявления. - Брось пистолет и уходи, иначе я разнесу старику череп. Считаю до трех. Раз...
- Уймись, дурак, - сказал Палач. - Ты еще можешь спасти свою задницу, если предложишь мне за нее хороший выкуп. И отпусти старика. Тяжело же, наверное, держать... Ты что, не видишь, что он давно помер?
- Вранье, - сказал Бекешин и в то же мгновение понял, что киллер прав: тело Горечаева висело у него на руке мертвой свинцовой тяжестью, и с каждой секундой эта тяжесть, казалось, удваивалась. Он на мгновение оторвал взгляд от Палача с его пистолетом и взглянул старику в лицо. - О дьявол, - прошептал он.
Выражение лица Андрея Михайловича изменилось. Вставные челюсти были оскалены в мучительной гримасе, а глаза широко распахнулись и равнодушно смотрели куда-то в сторону. Бекешин прижимал к себе медленно холодеющий труп прижимал так тесно, что со стороны они, наверное, напоминали целующихся гомиков. Его едва не вывернуло наизнанку, когда он осознал это, и руки сами собой оттолкнули труп, который мягко повалился на асфальт, застыв в неестественной позе.
- Вот и все, - сказал Палач, и Бекешин с опозданием понял, какую совершил ошибку, бросив тело и подставившись под выстрел. - Насчет выкупа - это я пошутил. Свобода дороже, а ты - единственный свидетель. Шантаж - не моя специальность. Не обижайся.
Бекешин торопливо вскинул "ругер", отлично понимая и то, что на таком расстоянии эта игрушка вряд ли способна нанести противнику серьезный вред, и то, что профессиональный киллер стреляет быстрее и точнее, и даже то, что все, вся его жизнь с самого начала была сплошной ошибкой... Он нажал на спуск и осознал еще одну, самую последнюю свою ошибку: курок револьвера не был взведен.
Испугаться он не успел. Раздался выстрел, звук которого, как ему показалось, долетел откуда-то со стороны. Бекешин закрыл глаза и торопливо вдохнул - напоследок, на прощание...
Боли не было. Стало темно и тихо. "Хорошо-то как, - промелькнула в угасающем сознании ленивая мысль. - Хорошо, спокойно... А я, дурак, боялся..."
Потом он почувствовал, что ему не хватает воздуха, шумно перевел дыхание и открыл глаза. Все было на месте: и парк, и небо, и дорожка, и похожее на сломанную куклу тело Горечаева на асфальте, и еще одно тело - поодаль, в траве. "А это еще кто? - подумал он растерянно. - Ба! Да это ж Палач! Вот оригинал - .попугал, попугал и застрелился... Странно как-то... С чего бы это вдруг?"
Восхитительное чувство освобождения от всех проблем нахлынуло на него прозрачной бодрящей волной и тут же ушло как вода в песок. Испуг прошел, и к нему стала возвращаться способность соображать. Что-то было не так, о чем-то он впопыхах позабыл...
Бекешин завертел головой во все стороны и почти сразу увидел Филатова, который стоял у него за спиной, устало облокотившись о крыло джипа. В руке у него был пистолет, дымящийся ствол которого смотрел в землю, - Фил, - сказал Бекешин, - старик! Господи, как я рад! Как будто заново родился, ей-Богу... Да я же тебе по гроб жизни должен, ты мне теперь как брат...
- Не думаю, - сказал Филатов. Голос его звучал странно - как-то чересчур сухо и устало. Не было в этом голосе ни радости, ни гордости по поводу удачного выстрела - ничего, кроме сухой усталости и какой-то непонятной горечи. - Боюсь, что отдать мне долги ты уже не успеешь. Я больше не работаю на тебя. Охранять твое тело больше не от кого, да и не хочу я его больше охранять, если честно...
- Ну, не хочешь и не надо, - горячо сказал Бекешин. - Найдем тебе другую работу, поспокойнее... Да ерунда это все! Скажи лучше, откуда ты тут взялся? Как с неба свалился, честное слово. Знаешь, как в древнегреческой пьесе - бог из машины.
- Бог из машины?
- Ну да. У них был такой прием: когда автор по недоумию своему загонял своего героя в абсолютно безвыходное положение, с неба спускался на веревке этакий раззолоченный болван с деревянной молнией в кулаке и разом решал все проблемы. Бог из машины.
- Из машины... - повторил Филатов. - Вот именно - из машины. Из багажного отсека.
- Не понял, - сказал Бекешин, начиная чувствовать, что события еще далеко не закончились. Он словно бы невзначай завел руку с револьвером за спину и взвел курок большим пальцем. Поближе, подумал, он, надо подойти поближе...
- Экий ты, брат, непонятливый, - сказал Филатов. - Это все очень просто. Приходишь в семь утра на стоянку, даешь сторожу сто баксов, чтобы отвернулся, забираешься в багажный отсек и ждешь. Водишь ты неважно, Гошка. Слишком сильно газуешь, сцепление жжешь.
- Поумнел, значит, - медленно сказал Бекешин, делая шаг вперед. - Все слышал, все понял, во всем убедился...
- Вот именно, - сказал Филатов. - Только в другом порядке: сначала понял, потом поумнел, а уже потом услышал и убедился.
- Да ни хрена ты не понял! - воскликнул Бекешин и сделал еще один шаг вперед. Теперь до машины, возле которой стоял Филатов, оставалось метра полтора. - Я сейчас тебе все объясню...
- А вот этого не надо, - сказал Юрий твердо. - Объясняться будешь в прокуратуре. Или на том свете. Выбор за тобой. Как говорится, третьего не дано.
- Я оптимист, - сказал Бекешин, резко вскидывая руку с револьвером. Он стоял уже у самой машины, упираясь коленом в бампер, и ствол револьвера почти коснулся лица Филатова. - Выход есть всегда, Фил.
- Ты думаешь, что это выход? - спросил Юрий, даже не взглянув на револьвер. - Ну, давай, попробуй. Один раз ты уже попытался сделать это собственноручно. Доведи дело до конца! Только имей в виду, что со вчерашнего дня в городе появились еще два свидетеля, которые знают про ЛЭП и про твою роль в этом деле. Ты готов застрелить и их тоже?
- Вранье, - сказал Бекешин и спустил курок. Револьвер выстрелил, но за долю секунды до этого Филатов неуловимым движением ударил Бекешина снизу по руке, и пуля ушла в небо. Револьвер, кувыркаясь, полетел следом. Бекешин проводил его задумчивым взглядом, баюкая ушибленную кисть.
- Да, - сказал он. - На этом мои аргументы исчерпаны. Где твои наручники? А может, договоримся?
- Даю тебе сутки, - сказал Юрий. - В завтрашнем выпуске "Новостей" должна быть информация о том, что ты добровольно сдался властям. Если ты сдашься, информация появится обязательно - это же сенсация, черт бы ее побрал. Обо мне ни слова, понял?
Все-таки он был полным идиотом. У Бекешина даже слегка закружилась голова, как будто мир и впрямь пытался стать вверх тормашками. "Черта с два, - подумал Георгий. - Мир - штука устойчивая, ее так запросто не перевернешь. Ну и кретин!"
- Ты мне предлагаешь самому пойти в ментовку? - не веря собственным ушам, спросил он. - Так, что ли? А если я не пойду?
- Тогда я тебя из-под земли достану, - пообещал Филатов. - И убью. Будь здоров. И помни - сутки! Считая с этого момента.
Он выщелкнул из своего пистолета обойму, протер ее полой пиджака и зашвырнул в кусты. Пистолет полетел в другую сторону. Больше не глядя на Бекешина, Филатов повернулся к нему спиной и напрямик зашагал к ближайшему выходу из парка.
Бекешин проводил его взглядом, удивленно покачал головой, тяжело забрался в машину, хлопнул дверцей и завел двигатель.
"Он просто больной, - думал Бекешин, ведя машину по шумным улицам. Просто больной, вот и все. Никакое воспитание не может служить оправданием такому дикому с любой точки зрения поступку. Такое встретишь только в рыцарских романах, да и то не во всех. Это же додуматься надо до такого изуверства: в наше время предложить человеку явиться в прокуратуру и добровольно повесить себе на шею три десятка трупов!"
"Сутки, - думал он, поднимаясь в лифте на свой этаж. - Сутки, старина Фил, это двадцать четыре часа. Знаешь, где в наше время можно оказаться за двадцать четыре часа? Особенно если ты при деньгах... А я при деньгах. Я при таких деньгах, каких ты, сэр рыцарь, сроду не видел. Всю жизнь будешь искать и ни хрена не найдешь. Вот так-то, Айвенго ты мой обдристанный. Зря ты меня отпустил. Ох, зря!"
На площадке, в двух шагах от его двери, стоял какой-то коренастый мужик в рабочей куртке и, распахнув жестяную дверцу распределительного щитка, копался в нем, насвистывая сквозь зубы. У Бекешина екнуло сердце. Похоже, старина Фил все-таки подстраховался и накапал, сучий потрох, ментам... "Не дамся, подумал Бекешин и засунул руку в карман пиджака, где лежал подобранный в парке "ругер". Замочу. Всех замочу к чертовой матери, мне терять нечего..."
Человек в рабочей куртке обернулся, и у Бекешина немного отлегло от сердца. Эта красная, задубевшая и обветренная рожа, обрамленная черной, без единого седого волоска бородой, просто не могла принадлежать ни следователю прокуратуры, ни оперативнику из МУРа, ни даже обычному постовому менту, - Кто вы такой? - резко спросил он. Он жил в элитном доме и не понимал, почему вокруг его квартиры сшиваются какие-то краснорожие алкаши. - Что вы здесь делаете?
- Электрик я, - извиняющимся тоном просипел бородач, густо дыша перегаром. - Замыкание тут у вас.
- Черт знает что, - проворчал Бекешин, нащупывая в кармане ключи. Шляются тут...
- Да я уже все, - забормотал электрик. - Кончаю я уже, минуточку только...
Бекешин перестал его слушать. Его мысли вернулись к Филатову и назначенному им сроку. Сутки... За сутки, дружок, я найму армию стрелков, которые насверлят в тебе дырок, как в дуршлаге... Найму, заплачу и уеду за бугор - отдохну, расслаблюсь и понаблюдаю за ходом событий со стороны. Вот и славно, вот и решено...
Он вынул из кармана ключ, вставил его в замочную скважину и ощутил ослепляюще сильный удар по пальцам - прямо по нервным окончаниям, по живому, со страшной, нечеловечески жестокой силой. Он хотел закричать, но новый удар заткнул ему рот. Удары следовали один за другим с частотой переменного тока. Чернобородый электрик выглянул из-за жестяной дверцы распределительного щитка, пошевелил мохнатыми бровями, крякнул и чем-то щелкнул. Переменный ток сменился убийственным постоянным, тело Бекешина напряглось, выгнулось дугой, глаза выкатились, из ноздрей и ушей показался синеватый дымок.
Раздался новый щелчок, едва слышное гудение постоянного тока прекратилось. Бородатый электрик открыл сумку, побросал туда инструменты, провода и небольшой трансформатор, задернул "молнию" и вызвал лифт. Когда створки лифта распахнулись перед ним, он бросил на тело Бекешина последний взгляд.
- Привет тебе, сучара, из далекой Сибири, - сказал Петрович, плюнул на труп и вошел в лифт.
Он тоже считал, что его приятель Юрий Филатов немного не от мира сего, но не очень огорчался по этому поводу: главное, что человек хороший. А хорошему человеку не грех и помочь.
Миновав вестибюль со столиком, под которым лежал все еще не пришедший в себя охранник, Петрович вышел на улицу, пешком прогулялся до метро и через сорок две минуты в последний раз посмотрел на медленно уплывающие назад окраинные микрорайоны Москвы. Электричка загудела, набирая скорость, и пошла барабанить колесами по стыкам - все быстрее И быстрее, пока отдельные удары не слились в сплошную барабанную дробь. Потом она миновала последнюю стрелку, и стук прекратился. Петрович поерзал, устраиваясь поудобнее на обшитой дерматином скамье, привалился плечом к раме окна и умиротворенно закрыл глаза. Он ехал домой, в Монино, прикидывая в уме, как лучше поступить: сманить соседку Понти Филата Марию к себе, соблазнив ее садиком и огородом, или плюнуть на эту кучу бурьяна да и перебраться в столицу, тем более что дверь в дверь с ним будет жить готовый собутыльник, с которым есть о чем поболтать и что вспомнить.
А Юрка-то, небось, ходит вокруг телевизора как кот вокруг сала - ждет, покажут его дружка в "Новостях" или не покажут. Покажут, не беспокойся! Только интервью давать он не сможет, вот ведь беда какая. Эх, жалко, нельзя будет на Юркину рожу поглядеть, когда он новость-то услышит! И хорошо, что нельзя. Силища у него дурная, сгоряча может пополам перешибить, потом ни в какой больнице не склеят...
Петрович ухмыльнулся в бороду, надвинул на глаза козырек матерчатой кепчонки и через минуту издал первый заливистый всхрап, заставив вздрогнуть свою соседку - нервную дачницу лет шестидесяти с небольшим.