- Я всегда чуточку завидовала Эле, с самого детства. Она талантливая. Куда мне до нее. Вот почему ее любит Халил. А я не хочу, чтобы он любил ее.
- Ты считаешь, что он не достоин?
- Я этого не говорила... Его характер и мой характер, правда же, в чем-то схожи? Халил не будет счастлив с Элей, и она с ним тоже не будет. Эля, кажется, начинает это чувствовать.
- Ты любишь Халила?
Ноэми не ответила, но по тому, как вспыхнуло ее лицо, стало ясно: любит!
- Ты не настаивай, ладно?.. И лучше я расскажу об Эле. Вернее, ты сам увидишь все, что я помню о ней. Нет, нет, ты не отказывайся!.. Извини, ты не слишком внимателен к Эле.
Валентин не ответил. Да и что он мог сказать? Что это неправда? Что причина их отчужденности не в нем?
- Ну, ладно, - не без досады сказала Ноэми. - Я буду вспоминать не просто Элю, а наше детство. И еще как нас воспитывали... О, это очень любопытно.
Ноэми улыбнулась знакомой Валентину задорной и чуточку интригующей улыбкой. Но в глазах все еще таилась грусть.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ
Ноэми привела Валентина в одну из комнат, опустилась в кресло, жестом пригласила сесть напротив. Между ними был столик, на котором лежали похожие на шлемы головные уборы красный и синий.
- Пожалуйста, надень этот, - подвинула Ноэми красный шлем, а сама потянулась к синему. - Это еще новинка для всех - портативный дешифратор памяти. Мне дали один из опытных образцов на проверку. Ты удивлен? А я, между прочим, месяц назад получила звание и права рамэна... Так-то, брат Валентин! Небось, считал, что я умею только весело смеяться? - и строго сказала: - Приготовились! Даю затемнение.
Действительно, в комнате медленно наступили сумерки, а потом стало и вовсе темно.
- Ты видишь что-нибудь? Нет? - донесся из мрака негромкий голос Ноэми. - А теперь? Должно возникнуть голубое сияние... Есть?
- Ну, допустим...
- Допустим или есть?
- Ну, есть... - не очень уверенно сказал Валентин, думая о том, что, вероятно, так же или в чем-то схоже недавно расшифровывали его память.
Вдруг рядом, нет, даже не рядом, а в нем, в его мозге раздался голос Эли, и возникла она сама - нынешняя, - взрослая. А потом было странное чувство сострадания и заинтересованности, которую вызвали у него слова Эли:
"Ему нелегко. Я вижу, что нелегко... Но как помочь, я не знаю... Жить, когда лишился всего, даже привычных вещей, даже времени, к которому принадлежал, - очень трудно так жить. Он лишился всего этого, а к новому не привык..."
- Извини, - сказала Ноэми, отключив дешифратор, - Я, кажется, не то, что надо, вспомнила. Непривычно командовать своей памятью. Но я постараюсь исправиться, начну с детства... Мы с Элей воспитывались в одном интернате, с пяти лет, но я хорошо помню ее, пожалуй, года на три позднее... Сейчас увидишь.
Секунда-другая - и вот вновь, словно в нем самом, возникла картина просторного двора, обсаженного елями, снежный холм посредине и две перебрасывающиеся снежками группы ребят. Это было так похоже на спортивные баталии, в которых не раз участвовал в детстве сам Валентин. Восторг, азарт, страх, радость, завладевшие им сейчас, тоже были словно перенесены из его собственного детства, когда он так же вот старался доказать себе и другим, что не уступает в ловкости и смелости никому из сверстников...
Среди нападающих и маленькая Эля. Она карабкается по оледенелому склону, увертываясь от снежков, потом падает и катится вниз, но снова устремляется вперед. Сверху, с холма, трое мальчишек в малиновых остроконечных шапчонках - дружно "обстреливают" Элю. Один из снежков до крови разбивает ей нос, и она громко плачет, однако все равно карабкается вверх. Рядом с нею ползет по склону парнишка в голубом берете. Заметив кровь и слезы на лице Эли, он грозит кулаком тем, на холме, и с криком бросается вперед. А через минуту уже на вершине начинается свалка. Всех защитников сталкивают вниз, и Эля визжит от радости и победного восторга...
"Что ж, игра как игра, - думает Валентин. - Времена другие, а дети остаются детьми и придумывают похожие игры".
Становится словно бы теплее на душе.
...А ребятишки выстроились в две шеренги лицом к лицу, как выстраивались когда-то команды футболистов после матча, и кто-то из взрослыхвручил капитану "синих беретов" большой пакет со сладостями. Еще через минуту или две, посоветовавшись со своими товарищами, парнишка вышел на середину и сказал: "Мы благодарим за награду. Мы счастливы, что можем передать половину подарка побежденным. Пусть сделает это от нашего имени самая отважная и самая маленькая из нас Эля..."
Девчушка смущенно выступила из строя, но голосок ее прозвенел звонко и смело: "Желаю каждому из вас заслужить такую честь: передать половину подарка побежденным. - Потом, отдав сладости капитану "малиновых шапочек", добавила: - Только вам все равно нас не одолеть... - Вот."
И шмыгнула, носом, сразу утратив задор. Что это было? Заранее отрепетированная интермедия, все эти построения и слова? Не беда, если и так. Все равно игра воспитывала смелость и великодушие...
- Ты все отлично видел? - Это уже не чужое воспоминание. Это реальный голос Ноэми.
- Еще как видел! И такое впечатление, что я шел совсем рядом с Элей.
- Все так и было. Я действительно шла рядом. Дешифратор памяти передает тебе мои прежние впечатления. Говорила тебе, что увидишь много любопытного... Продолжим?
...Перед Валентином возникла просторная площадка, уже летняя, сплошь в цветах с узкими дорожками, посыпанными ракушечником. В дальнем конце, среди берез - разноцветные двухэтажные дома. Высоко в небе алый флаг. А потом - комната с десятью койками, девчонки, укладывающиеся отдыхать. Как же, был сигнал о начале тихого часа! Внимание: шорох в углу. Ах да, там же Эля! Голос, очень похожий на голос Ноэми, но чуть позвонче, девчоночий: "Ты разве забыла с приказании воспитателя, Эля? Тебе учиться плавать!.."
Эля отворачивается к стене, натягивает одеяло на голову.
"Но как же быть, Эля... Ведь надо", - умоляет голос Ноэми-девчонки, и Валентин заражается не своей, а чужой и давней Ноэминой тревогой и жалостью. Что за власть у дешифратора памяти: передает другому чужие чувства. И как же так: Эля боится. Смелая и упрямая Эля пугается воды! Впрочем, подобное Валентин наблюдал иногда. В чем причина, попробуй разберись, но иные люди панически боятся мышей или, например, дождевых червей. А Эля пугается воды. Тонула когда-то? Врожденная боязнь?
А Ноэми-девчонка умоляет: "Пойдем, Эля... А?" В уговоры включаются еще голоса: "Ты же всех подведешь, весь отряд". "Вспомни о походе..."
Эля, наконец, поднялась с кровати.
Потом они пробираются по лагерю. Впереди река, а слева линейка, залитая желтым пластиком. В центре площадки какое-то подобие овальной трибуны или башенки.
На отполированной стенке четкая надпись: "Разум преобразует природу". Это - сверху. А чуть пониже, столбиком: Помни! Все твои победы, в жизни начинаются с победы над собственными слабостями. Воюй против дурного в себе и в других. Главные твои враги: лень, эгоизм, страх. Хочешь стать трудолюбивым: клади на обе лопатки лень.
Хочешь быть вровень со взрослыми - ставь интересы коллектива выше своих собственных интересов.
Хочешь стать смелым, не поддавайся страху. Встретив трудность, будь настойчив и терпелив.
Люби истину больше, чем себя самого. Неумелому помоги, нерадивого заставь. Самому стать хорошим - твой первый шаг, добиться, чтобы хорошими стали все, - твоя цель.
"Что это? Нравственная азбука, с которой знакомят юных землян подобно тому, как раньше, в двадцатом веке, знакомили с таблицей умножения? - думает Валентин. - А ведь, пожалуй, не лишним было бы и тогда печатать в учебниках начальной школы, на обложках тетрадей такие вот нравственные правила. Печатали же таблицу умножения, азбуку, прописи грамматические..."
А Эля там, возле залитой пластиком линейки, поворачивается, говорит:
"Зачем мы пришли сюда, Ноэми? Тебе приятно мучить меня, да?" - В голосе ее отчаяние.
"Эля, милая!.. Это не нарочно, Эля... Знаешь ведь, почему поручили мне. Потому что я... в общем, не умею быть настойчивой и требовательной. Вот и поручили, чтобы я... Ну, ты же знаешь, как у нас! Кто чего не умеет, того этому и обучают. Если боится, учат страх преодолевать. Если не очень внимателен к другим, приучают ухаживать за товарищами. А меня вот чтобы я обязательно научилась настойчивости и требовательности... Ты, пожалуйста, не обижайся... Но ведь тебе надо научиться плавать и не бояться воды. Ты же все понимаешь, Эля."
А на башенке возникла новая надпись.
Способность мыслить - самая прекрасная и удивительная из способностей. Цените, развивайте, возвышайте ее. Она превратит вас в великанов, которым по плечу не просто познавать, но и преобразовывать мир. Гордитесь своим положением человека и готовьтесь стать учеными, как ваши отцы и матери.
Ниже было факсимиле - не очень разборчивый росчерк быстрой руки.
"Ладно, пойдем к реке", - сказала Эля...
- Минутку, Ноэми, - попросил Валентин. - Включи освещение.
- Тебе не интересно, что было дальше? А было очень забавно, как Эля воевала со своим страхом, а я училась умению требовать. Это смешно, как вспомню... Знаешь, я не стала бы научным работником, если бы не научилась быть требовательной к другим и к себе. Не только в тот раз с Элей, но и после тоже.
- Вот и ты - о научной работе. Ученые твои мать и отец. И в той цитате на башенке призыв быть учеными... Как это понимать? На Земле что же... Вроде касты научных работников? Наследственное право становиться учеными?
- О чем ты говоришь? О какой касте? - удивилась Ноэми.
- Ну хорошо, могу и по-иному, - взволнованно продолжал Валентин. - В мое время, в прошлом, на Земле кое-кто считал: человечеством должны управлять ученые, а народ, рабочий люд слишком-де сер и необразован, чтобы управлять. В мое время этому давали отпор. По крайней мере, в странах социализма. А теперь что же? Все иначе?
- Не понимаю, о чем ты.
- Я спрашиваю, что за этим призывом: стать учеными, как отец и мать?
- Но сейчас все люди Земли в основном ученые.
- Все тридцать два миллиарда человек?
- Отчего же тридцать два?.. Примерно половина дети.
- Ну да, конечно... А остальные ученые?
- Не все, но большинство... А как иначе? Впрочем, лет сто - сто пятьдесят назад еще сохранялось разделение на ученых и инженеров. По-моему, дольше всех сохранялись инженеры-конструкторы.
- И архитекторы?
- Они есть и теперь. Архитектура - это же искусство, А прежде инженеров было, к сожалению, не меньше, чем ученых.
- Почему, "к сожалению"? Разве инженер - работник второго сорта? Он тоже творец. Я сам был инженером. От всяких "почему" и "как" голова трещала.
- Я не хотела тебя обидеть, - виновато сказала Ноэми. - И наверное, не готова к такому разговору. Но вот еще в школе я читала роман. Исторический, о времени, когда инженеров было много. Помню слова одного из героев: "Ученого ценят за удачи, инженера - за отсутствие неудач". По-моему, тонко подмечено. Поэтому, должно быть, и запомнилось. Ученому прощаются все ошибки, любые безуспешные поиски, если он нашел в конце концов что-то новое, свое, чего никто раньше не находил. А кто простит инженера, если из-за его ошибки рухнул дом? Я права?
- Ну, допустим...
- Но ведь это означает, что инженерную работу можно доверить и машине! Проектировать, пользуясь уже известными законами и нормами, - это под силу эвристическим роботам, например. Кстати, одну из усовершенствованных моделей искусственного мозга недавно создали в Африканском институте эвристики.
- Я, кажется, видел ее, - сказал Валентин. - Вроде тумбочки с множеством мигающих глазков.
- Тем лучше, что видел. Сейчас человек задает лишь общую программу поисков конструкции машины или прибора. Оптимальное, наивыгоднейшее решение находит эвристический робот. А общую программу задают роботоналадчики.
- Роботоналадчики?
- Ага. Наладчики роботов.
- Постой, постой! Эля говорила, что ее отец тоже наладчик роботов. Но я предположил, что это просто квалифицированный рабочий.
- Ты все-таки запомнил слова Эли об отце...
- Ну и что? Почему ты все время возвращаешься к Эле?
- Ведь мы подруги. Я люблю ее. Мне странным кажется, что ты совсем равнодушен к ней.
- Опять за свое! Мои чувства - это мои чувства. Не надо о них. Ты лучше скажи; эти твоя роботоналадчики - научная профессия?
- Конечно. А на меня нельзя сердиться.
- Я не сержусь. И к Эле, если уж начистоту... - он готов был сказать всю правду, но в последний момент всетаки не рискнул признаться. - Ты скажи, если роботоналадчик - ученый, то воспитатель, врач - тем более?
- Тебя это удивляет?
- Не то, не о том ты! - воскликнул Валентин, а сам подумал, что давно бы мог догадаться о всеобщем служении науке: ведь все или почти все сообщения видеопанорамы так или иначе были об изысканиях и открытиях! Впрочем, и это не самое главное. Надо бы узнать и понять, когда и как люди Земли сумели стать учеными. Сплошь! Впрочем, главная причина, вероятно, в том, о чем говорили на дельфиньем островке Эля и Халил. Если высшее предназначение разума - переделать вселенную, то люди закономерно находят призвание в науке, позволяющей им стать великанами.
Черт возьми, ради такой цели стоило драться, терпеть, мучиться!
Ноэми обрадованно встрепенулась:
- Эля?.. Да-да, это я, Эля... Он здесь... Хорошо, что ты идешь к нам!
Валентин тоже услышал теперь голос Эли, а потом и Халила.
- Кое-как увел ее со станции. Силой увел - до того упрямая... Вы спросите ее, что она заказывала?! Она в древность зарыться хочет. А какая причина, молчит. Нехорошо это, обидно это: при первой неудаче в лаборатории - отступиться. На эксперимент не дают энергии? Ну и что? Сдаваться? Я стыдить ее хотел, обижается, слушать не желает. Как можно?
- Халил!
- Что Халил? При чем здесь Халил?! Ты мне когда-то, два года назад, упасть не дала, спасла от большой беды. От смерти спасла! Сейчас я тебя держать буду, чтобы не свалилась. Все помогут мне. Разве я неправильно говорю? Валентин! Ноэми! Неправильно я говорю?
- Но я не собираюсь падать, Халил! И ты плохо обо мне подумал. Не испугалась я, не отступилась. Ты сам убедишься в этом. Я все объясню, когда приму решение.
- Какое решение? Почему тайна? От нас тайна. Мы. тебе чужие, да? Я чужой тебе?.. Все время тайны! Так недолго поссориться, Эля... Совсем недолго.
- Хорошо, я все расскажу, Халил. Вот соберемся все вместе и не торопясь подумаем, как мне быть.
Эля отключилась. Халил, недовольно проворчав что-то, тоже прервал разговор. Ноэми чуть заметно вздохнула.
- Они почему-то все чаще спорят, Халил с Элей.
Валентин не отозвался.
- Халил очень нетерпеливый и горячий, по-моему. А Эля... Она десять раз отмерит, прежде чем отрезать. Она не любит поспешности ни в чем. А Халил сердится. Эдя в большом и в малом такая. Вот с кем интересно побеседовать об истории! Эля в школе лучше всех знала историю. Когда выбирали профессию, колебалась даже - не история ли ее призвание.
Эля с Халилом появились через несколько минут. Платгетолетчик хмуро отмалчивался. Эля, наоборот, едва дверь закрылась за нею, весело воскликнула:
- Не видела вас три часа, а соскучилась. Как твоя тундра, Валентин?
- О тундре вы с ним потом... - прервала ее Ноэми. - Наш дорогой друг заинтересовался, как все люди смогли заняться наукой...
- Наукой? - Эля задумалась. - О, это случилось давно!.. Сразу после двух революций: социалистической, которая началась в октябре семнадцатого года, а потом победила на всей Земле, и кибернетической. Первая привела к власти народ во главе с коммунистическими партиями, установила подлинное равенство на Земле. Вторая - она завершилась лет через сто после первой - позволила переложить на автоматы и на роботов не только всю грязную, но и простейшую умственную работу. Раньше как было? Тысячи профессий, максимум сложных движений для рук, но если по правде, не слишком-то много усилий для мозга: ведь выполнялись одни и те же операции на протяжении многих месяцев и даже лет. Не пойми это как упрек, Валентин. Твое время было славным временем!
- Социалистическая революция? Ты о ней?
- Не только о ней, Валентин. В твоем веке родилась атомная, а затем и термоядерная энергетика, космонавтика... Кибернетика... А без кибернетики не создать умных автоматов и тем более роботов. Посев делал ты и твои прежние современники. Мы собираем теперь урожай.
- Но о таком урожае... о том, чтобы всех - учеными... - в голосе Валентина все еще было сомнение, почти недоверие. - В мое время почему-то никто не допускал мысли, что настанет день, когда всех или почти всех - в ученые...
- А если ты ошибаешься? - мягко возразила Эля. - И ТОГДА наиболее смелые умы предрекали, что будущее человечества научная деятельность.
- Писатели-фантасты?.. Сказочники для великовозрастных!
- Но ты и сам любитель фантастики!
- Ну и что? Значит, и я великовозрастное дитя. А сей час и вовсе стал младенцем.
- Не надо самоуничижения.
Валентин с горечью усмехнулся:
- Почему самоуничижение? Рад стать орлом, да крылышки слабоваты.
- Ты несправедлив к себе, - возразила Эля. - А прогнозы... Их делали, кстати, не только фантасты-писатели, но и серьезные ученые. Очень близко подошел к этим идеям и Карл Маркс. А ведь он еще ничего не мог знать ни о радио, ни тем более о кибернетике.
- Карл Маркс писал, насколько я знаю, о другом, - упрямо стоял на своем Валентин. - Речь шла о том, что при коммунизме человек очень малое время будет занят непосредственно в сфере производства и что свободные часы отдаст интеллектуальной игре, искусству, спорту. Игре!.. Да и главная цель - самоусовершенствование.
- Такая цель ставится и теперь. Но появилась и другая, более важная - ты знаешь о ней - преобразование Вселенной, терпеливо продолжала Эля. - Прежде такой не ставили, потому чти слишком многого не знали. И все-таки Карл Маркс очень близко подошел к идее, о которой мы говорим. Я как раз сегодня записала его замечательные слова. Включи, пожалуйста, микростанцию...
Селянин подчинился, и тотчас донесся до него размеренный мужской голос.
- "...Земледелие, например, превращается просто в применение науки о материальном обмене веществ, - как наиболее выгодно для всего общественного тела регулировать этот обмен веществ..."
Валентин хотел было спросить Элю, чей это голос, но девушка торопливо сказала:
- Ты слушай дальше.
- "...Рабочий уже не тот, каким он был... Он становится рядом с процессом производства, вместо того, чтобы быть его главным агентом..." - Мужчина сделал паузу, потом объявил: "Сотрудник информационного центра познакомил тебя с отрывками рукописи Карла Маркса, относящейся к 1857-1858 годам девятнадцатого столетия по старому летоисчислению".
- Ну, теперь убедился? - заговорила Эля, едва смолк голос мужчины. - Обрати внимание: рабочий - а теперь бы надо оказать: человек! - становится рядом с процессом производства. Понимаешь? Это как будто о нашем времени, когда люди вовсе ушли из производства, полностью передав свои прежние обязанности роботам, то есть новому типу машин, но уже наделенных и способностью думать, самостоятельно применять на практике накопленные человечеством знания. А сам человек занялся прежде всего поиском еще неизвестных закономерностей природы... Не правда ли, Маркс был всего в полушаге от вывода, что истинное призвание людей - научная деятельность? Сам он, к сожалению, не мог сделать этот полушаг без опасения впасть в фантастику: уровень науки и техники в его время был еще слишком низок. Но когда произошли те две революции, о которых я говорила...
- Социалистическая и кибернетическая? Так? - переспросил Селянин.
- Да. И в масштабах всей Земли, - подтвердила Эля. Только после этого был сделан полушаг вперед от Маркса. Сначала - в теории, в историческом материализме. Потом - на практике, к тому, что есть теперь...
- Уж очень все для меня неожиданно! - признался Валентин. - Вот хочу верить, а не верится. И думаю: ведь далеко не все рождаются орлами. Больше воробьев, так оказать.
- Да, несомненно, - подтвердила Эля. - И все-таки сейчас из каждых десяти человек девять занимаются научной работой.
- А остальные кто? Служители муз, искусства?
- О, мы все немножко служители муз! - улыбаясь, возразила Эля. - Кто играет, кто поет, а Илья Петрович, ты знаешь, владеет кистью...
- У него здорово получается... Портрет дочери, который он написал, у меня до сих пор перед глазами, - согласился Валентин.
- Но все-таки для него, как и для нас, искусство не стало профессией, - продолжала Эля. - А есть люди, которые не мыслят своей жизни вне искусства. И замечательно, что это так. Искусство не менее важно, чем наука. Особенно теперь.
- Я понимаю, спрашивать проще, чем отвечать. Но почему "теперь"?
Эля задумалась.
- Пожалуй, ты прав... Человек всегда, а не только теперь черпал душевные силы в искусстве. Конечно, в подлинном искусстве. Я вот вспомнила, как ты пел нам песню. В ней есть слова: "И вся-то наша жизнь - борьба, борьба..." Тебе песня помогала быть сильнее. Нам песни, полотна художников, книги тоже помогают. Человек становится мужественнее, одухотворенней, воспринимая искусство. Разве не так? Искусство!.. С чем бы его сравнить? Ну вот хотя бы с кислородом или водой,- без них нет жизни на Земле. Искусство - как они. Без искусства человек тоже не сможет, наверное... А сейчас, по-моему, появилось еще одно очень важное подтверждение этому. Какое? Пожалуйста, объясню. Все мы узкие специалисты. Исследования уводят нас все глубже. Мы как в колодце. А искусство позволяет видеть мир, общество, человека в целом. Понимаешь, как это важно, какая это прелестьне утрачивать, а развивать в себе умение видеть мир целиком, со всеми его красками, звуками, чувствами, контрастами! Искусство и наука - они же как две руки.."
- Правая, более сильная, - наука?.. Но ведь и наука требует таланта...
- В твоем веке были, как вижу, не очень высокого мнения о способностях человека, Валентин. А в каждом из нас скрыт Леонардо да Винчи или Бородин, которые были учеными и художниками одновременно, Курчатов или Даниэль Иркут. Степень одаренности может быть разной. Но в этом ли дело? Важно определить, кто именно таится в человеке. Сейчас определяют обязательно...
Сидели возле круглого столика, черная поверхность которого зеркально отражала лица всех четверых: обескураженное у Валентина, заинтересованные и доброжелательные у остальных.
- И ошибок не бывает?.. Ну, в выяснении задатков?
- Отчего же? Случаются и ошибки, - Эля вдруг невесело улыбнулась. - Со мной, по-моему, как раз и произошло так.
Девушка умолкла, словно испугавшись собственного признания, потом оглядела всех по очереди. Халпла дольше и пристальнее, чем других.
- Извините, что я о себе. Но мне надо посоветоваться. Я еще не все до конца взвесила... Не судите строго, если я в чем-то опрометчиво или незрело. Я хочу менять профессию.
Все молчали.
- Я хочу заняться историей,
- Вот... Не я ли предупреждал!.. - воскликнул Халил. Нет, вы посмотрите на нее... Сначала - сверхчистые металлы, теперь - история, всякие там древние папирусы, следы на камне, наконечники стрел... А дальше что? При следующей неудаче?.. Зачем тебе история, скажи? Почему отступничество? И как все будет, если ты здесь, на Земле, а я там - в дальнем космосе, в экспедиции? Ведь я планетолетчик.
- Почему ты решаешь за нас обоих? Не надо, Халил,
- Но как же так? - по-прежнему горячился он. Эля мягко прервала:
- Не надо. Пожалуйста!.. Сейчас речь о профессии, пока лишь об этом.
- Хорошо, нусть о профессии, пусть, - не отступался Халил. - Чем работа в лаборатории Бэркли не по душе? Нет, ты скажи, разве не интересно - сверхчистые металлы? В любой, самой дальней космической экспедиции исследованиями этих металлов заниматься можно. Почему история, не понимаю?
Валентин напряженно всматривался в выражение лиц, вслушивался в интонации. Халил явно встревожен. Значит, планы н надежды его в чем-то не совпадают с решением Эли?.. Ноэми отмалчивается. Только ли удивлена?. Она любит Халила, и для нее поступок Эли, пожалуй, не только перемена профессии. Неужели тогда, во время полета к дельфиньим островам, Халил открылся в чувстве, которое Эля не может разделить?
- Все-таки объясни, почему история? - огорченно спрашивал Халил. - Почему трах-тарарах? Неожиданно почему? Что такое случилось? - Неожиданности нет, Халил. А отступничество... Если уж всю правду, то я изменила прежде всего истории. Ноэми подтвердит... А в лаборатории все поймут меня... И первый Бэркли поймет. Он большой умница и очень душевный человек, наш Бэркли!.. А почему теперь... Я уже сказала: произошла ошибка, когда определяли склонность. А может быть, и не было ошибки, а всему виной обстоятельства. Наверное, повлиял он, Валентин, вернес то, что заглянула в его память. Наверное, что-то пришло от разговоров... ну, об этом шаровидном теле, в котором могли ведь быть и мыслящие существа. В общем, не знаю. И главное ли теперь выяснять причины?
Они и вправду были очень разные - Халил и Эля. Он - порыв, огонь, взрыв. А она - словно олицетворение сдержанности и терпения.
- Ты и всякие там папирусы?! Не верю!
- Отчего же не я? - Было такое впечатление, будто Эля успокаивает разобиженного мальчишку. - Если потребуется, займусь и папирусами.
- Но какая связь: история и вот он... нет, не Валентин. хотя и он тоже... А вот история и шаровидное тело?
- Есть связь, Халил.
- Не понимаю...
- Чуточку выдержки, я объясню. Я хочу окунуться в прошлое не ради самого прошлого...
- А разве я не об этом?.
- Халил!..
- Молчу, молчу.
- Я хочу проследить, когда и как передовые идеи влияли на ускорение человеческого прогресса, и, наоборот, когда и как мракобесие, умственный консерватизм, а порой и тупость тормозили, задерживали движение вперед. Сказать по правде, меня волнует больше второе... Хорошо бы подсчитать примерный ущерб, нанесенный человеческими заблуждениями и ошибками, ущерб во времени, в материальных и трудовых затратах.
- Ты считаешь, что он не достоин?
- Я этого не говорила... Его характер и мой характер, правда же, в чем-то схожи? Халил не будет счастлив с Элей, и она с ним тоже не будет. Эля, кажется, начинает это чувствовать.
- Ты любишь Халила?
Ноэми не ответила, но по тому, как вспыхнуло ее лицо, стало ясно: любит!
- Ты не настаивай, ладно?.. И лучше я расскажу об Эле. Вернее, ты сам увидишь все, что я помню о ней. Нет, нет, ты не отказывайся!.. Извини, ты не слишком внимателен к Эле.
Валентин не ответил. Да и что он мог сказать? Что это неправда? Что причина их отчужденности не в нем?
- Ну, ладно, - не без досады сказала Ноэми. - Я буду вспоминать не просто Элю, а наше детство. И еще как нас воспитывали... О, это очень любопытно.
Ноэми улыбнулась знакомой Валентину задорной и чуточку интригующей улыбкой. Но в глазах все еще таилась грусть.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ
Ноэми привела Валентина в одну из комнат, опустилась в кресло, жестом пригласила сесть напротив. Между ними был столик, на котором лежали похожие на шлемы головные уборы красный и синий.
- Пожалуйста, надень этот, - подвинула Ноэми красный шлем, а сама потянулась к синему. - Это еще новинка для всех - портативный дешифратор памяти. Мне дали один из опытных образцов на проверку. Ты удивлен? А я, между прочим, месяц назад получила звание и права рамэна... Так-то, брат Валентин! Небось, считал, что я умею только весело смеяться? - и строго сказала: - Приготовились! Даю затемнение.
Действительно, в комнате медленно наступили сумерки, а потом стало и вовсе темно.
- Ты видишь что-нибудь? Нет? - донесся из мрака негромкий голос Ноэми. - А теперь? Должно возникнуть голубое сияние... Есть?
- Ну, допустим...
- Допустим или есть?
- Ну, есть... - не очень уверенно сказал Валентин, думая о том, что, вероятно, так же или в чем-то схоже недавно расшифровывали его память.
Вдруг рядом, нет, даже не рядом, а в нем, в его мозге раздался голос Эли, и возникла она сама - нынешняя, - взрослая. А потом было странное чувство сострадания и заинтересованности, которую вызвали у него слова Эли:
"Ему нелегко. Я вижу, что нелегко... Но как помочь, я не знаю... Жить, когда лишился всего, даже привычных вещей, даже времени, к которому принадлежал, - очень трудно так жить. Он лишился всего этого, а к новому не привык..."
- Извини, - сказала Ноэми, отключив дешифратор, - Я, кажется, не то, что надо, вспомнила. Непривычно командовать своей памятью. Но я постараюсь исправиться, начну с детства... Мы с Элей воспитывались в одном интернате, с пяти лет, но я хорошо помню ее, пожалуй, года на три позднее... Сейчас увидишь.
Секунда-другая - и вот вновь, словно в нем самом, возникла картина просторного двора, обсаженного елями, снежный холм посредине и две перебрасывающиеся снежками группы ребят. Это было так похоже на спортивные баталии, в которых не раз участвовал в детстве сам Валентин. Восторг, азарт, страх, радость, завладевшие им сейчас, тоже были словно перенесены из его собственного детства, когда он так же вот старался доказать себе и другим, что не уступает в ловкости и смелости никому из сверстников...
Среди нападающих и маленькая Эля. Она карабкается по оледенелому склону, увертываясь от снежков, потом падает и катится вниз, но снова устремляется вперед. Сверху, с холма, трое мальчишек в малиновых остроконечных шапчонках - дружно "обстреливают" Элю. Один из снежков до крови разбивает ей нос, и она громко плачет, однако все равно карабкается вверх. Рядом с нею ползет по склону парнишка в голубом берете. Заметив кровь и слезы на лице Эли, он грозит кулаком тем, на холме, и с криком бросается вперед. А через минуту уже на вершине начинается свалка. Всех защитников сталкивают вниз, и Эля визжит от радости и победного восторга...
"Что ж, игра как игра, - думает Валентин. - Времена другие, а дети остаются детьми и придумывают похожие игры".
Становится словно бы теплее на душе.
...А ребятишки выстроились в две шеренги лицом к лицу, как выстраивались когда-то команды футболистов после матча, и кто-то из взрослыхвручил капитану "синих беретов" большой пакет со сладостями. Еще через минуту или две, посоветовавшись со своими товарищами, парнишка вышел на середину и сказал: "Мы благодарим за награду. Мы счастливы, что можем передать половину подарка побежденным. Пусть сделает это от нашего имени самая отважная и самая маленькая из нас Эля..."
Девчушка смущенно выступила из строя, но голосок ее прозвенел звонко и смело: "Желаю каждому из вас заслужить такую честь: передать половину подарка побежденным. - Потом, отдав сладости капитану "малиновых шапочек", добавила: - Только вам все равно нас не одолеть... - Вот."
И шмыгнула, носом, сразу утратив задор. Что это было? Заранее отрепетированная интермедия, все эти построения и слова? Не беда, если и так. Все равно игра воспитывала смелость и великодушие...
- Ты все отлично видел? - Это уже не чужое воспоминание. Это реальный голос Ноэми.
- Еще как видел! И такое впечатление, что я шел совсем рядом с Элей.
- Все так и было. Я действительно шла рядом. Дешифратор памяти передает тебе мои прежние впечатления. Говорила тебе, что увидишь много любопытного... Продолжим?
...Перед Валентином возникла просторная площадка, уже летняя, сплошь в цветах с узкими дорожками, посыпанными ракушечником. В дальнем конце, среди берез - разноцветные двухэтажные дома. Высоко в небе алый флаг. А потом - комната с десятью койками, девчонки, укладывающиеся отдыхать. Как же, был сигнал о начале тихого часа! Внимание: шорох в углу. Ах да, там же Эля! Голос, очень похожий на голос Ноэми, но чуть позвонче, девчоночий: "Ты разве забыла с приказании воспитателя, Эля? Тебе учиться плавать!.."
Эля отворачивается к стене, натягивает одеяло на голову.
"Но как же быть, Эля... Ведь надо", - умоляет голос Ноэми-девчонки, и Валентин заражается не своей, а чужой и давней Ноэминой тревогой и жалостью. Что за власть у дешифратора памяти: передает другому чужие чувства. И как же так: Эля боится. Смелая и упрямая Эля пугается воды! Впрочем, подобное Валентин наблюдал иногда. В чем причина, попробуй разберись, но иные люди панически боятся мышей или, например, дождевых червей. А Эля пугается воды. Тонула когда-то? Врожденная боязнь?
А Ноэми-девчонка умоляет: "Пойдем, Эля... А?" В уговоры включаются еще голоса: "Ты же всех подведешь, весь отряд". "Вспомни о походе..."
Эля, наконец, поднялась с кровати.
Потом они пробираются по лагерю. Впереди река, а слева линейка, залитая желтым пластиком. В центре площадки какое-то подобие овальной трибуны или башенки.
На отполированной стенке четкая надпись: "Разум преобразует природу". Это - сверху. А чуть пониже, столбиком: Помни! Все твои победы, в жизни начинаются с победы над собственными слабостями. Воюй против дурного в себе и в других. Главные твои враги: лень, эгоизм, страх. Хочешь стать трудолюбивым: клади на обе лопатки лень.
Хочешь быть вровень со взрослыми - ставь интересы коллектива выше своих собственных интересов.
Хочешь стать смелым, не поддавайся страху. Встретив трудность, будь настойчив и терпелив.
Люби истину больше, чем себя самого. Неумелому помоги, нерадивого заставь. Самому стать хорошим - твой первый шаг, добиться, чтобы хорошими стали все, - твоя цель.
"Что это? Нравственная азбука, с которой знакомят юных землян подобно тому, как раньше, в двадцатом веке, знакомили с таблицей умножения? - думает Валентин. - А ведь, пожалуй, не лишним было бы и тогда печатать в учебниках начальной школы, на обложках тетрадей такие вот нравственные правила. Печатали же таблицу умножения, азбуку, прописи грамматические..."
А Эля там, возле залитой пластиком линейки, поворачивается, говорит:
"Зачем мы пришли сюда, Ноэми? Тебе приятно мучить меня, да?" - В голосе ее отчаяние.
"Эля, милая!.. Это не нарочно, Эля... Знаешь ведь, почему поручили мне. Потому что я... в общем, не умею быть настойчивой и требовательной. Вот и поручили, чтобы я... Ну, ты же знаешь, как у нас! Кто чего не умеет, того этому и обучают. Если боится, учат страх преодолевать. Если не очень внимателен к другим, приучают ухаживать за товарищами. А меня вот чтобы я обязательно научилась настойчивости и требовательности... Ты, пожалуйста, не обижайся... Но ведь тебе надо научиться плавать и не бояться воды. Ты же все понимаешь, Эля."
А на башенке возникла новая надпись.
Способность мыслить - самая прекрасная и удивительная из способностей. Цените, развивайте, возвышайте ее. Она превратит вас в великанов, которым по плечу не просто познавать, но и преобразовывать мир. Гордитесь своим положением человека и готовьтесь стать учеными, как ваши отцы и матери.
Ниже было факсимиле - не очень разборчивый росчерк быстрой руки.
"Ладно, пойдем к реке", - сказала Эля...
- Минутку, Ноэми, - попросил Валентин. - Включи освещение.
- Тебе не интересно, что было дальше? А было очень забавно, как Эля воевала со своим страхом, а я училась умению требовать. Это смешно, как вспомню... Знаешь, я не стала бы научным работником, если бы не научилась быть требовательной к другим и к себе. Не только в тот раз с Элей, но и после тоже.
- Вот и ты - о научной работе. Ученые твои мать и отец. И в той цитате на башенке призыв быть учеными... Как это понимать? На Земле что же... Вроде касты научных работников? Наследственное право становиться учеными?
- О чем ты говоришь? О какой касте? - удивилась Ноэми.
- Ну хорошо, могу и по-иному, - взволнованно продолжал Валентин. - В мое время, в прошлом, на Земле кое-кто считал: человечеством должны управлять ученые, а народ, рабочий люд слишком-де сер и необразован, чтобы управлять. В мое время этому давали отпор. По крайней мере, в странах социализма. А теперь что же? Все иначе?
- Не понимаю, о чем ты.
- Я спрашиваю, что за этим призывом: стать учеными, как отец и мать?
- Но сейчас все люди Земли в основном ученые.
- Все тридцать два миллиарда человек?
- Отчего же тридцать два?.. Примерно половина дети.
- Ну да, конечно... А остальные ученые?
- Не все, но большинство... А как иначе? Впрочем, лет сто - сто пятьдесят назад еще сохранялось разделение на ученых и инженеров. По-моему, дольше всех сохранялись инженеры-конструкторы.
- И архитекторы?
- Они есть и теперь. Архитектура - это же искусство, А прежде инженеров было, к сожалению, не меньше, чем ученых.
- Почему, "к сожалению"? Разве инженер - работник второго сорта? Он тоже творец. Я сам был инженером. От всяких "почему" и "как" голова трещала.
- Я не хотела тебя обидеть, - виновато сказала Ноэми. - И наверное, не готова к такому разговору. Но вот еще в школе я читала роман. Исторический, о времени, когда инженеров было много. Помню слова одного из героев: "Ученого ценят за удачи, инженера - за отсутствие неудач". По-моему, тонко подмечено. Поэтому, должно быть, и запомнилось. Ученому прощаются все ошибки, любые безуспешные поиски, если он нашел в конце концов что-то новое, свое, чего никто раньше не находил. А кто простит инженера, если из-за его ошибки рухнул дом? Я права?
- Ну, допустим...
- Но ведь это означает, что инженерную работу можно доверить и машине! Проектировать, пользуясь уже известными законами и нормами, - это под силу эвристическим роботам, например. Кстати, одну из усовершенствованных моделей искусственного мозга недавно создали в Африканском институте эвристики.
- Я, кажется, видел ее, - сказал Валентин. - Вроде тумбочки с множеством мигающих глазков.
- Тем лучше, что видел. Сейчас человек задает лишь общую программу поисков конструкции машины или прибора. Оптимальное, наивыгоднейшее решение находит эвристический робот. А общую программу задают роботоналадчики.
- Роботоналадчики?
- Ага. Наладчики роботов.
- Постой, постой! Эля говорила, что ее отец тоже наладчик роботов. Но я предположил, что это просто квалифицированный рабочий.
- Ты все-таки запомнил слова Эли об отце...
- Ну и что? Почему ты все время возвращаешься к Эле?
- Ведь мы подруги. Я люблю ее. Мне странным кажется, что ты совсем равнодушен к ней.
- Опять за свое! Мои чувства - это мои чувства. Не надо о них. Ты лучше скажи; эти твоя роботоналадчики - научная профессия?
- Конечно. А на меня нельзя сердиться.
- Я не сержусь. И к Эле, если уж начистоту... - он готов был сказать всю правду, но в последний момент всетаки не рискнул признаться. - Ты скажи, если роботоналадчик - ученый, то воспитатель, врач - тем более?
- Тебя это удивляет?
- Не то, не о том ты! - воскликнул Валентин, а сам подумал, что давно бы мог догадаться о всеобщем служении науке: ведь все или почти все сообщения видеопанорамы так или иначе были об изысканиях и открытиях! Впрочем, и это не самое главное. Надо бы узнать и понять, когда и как люди Земли сумели стать учеными. Сплошь! Впрочем, главная причина, вероятно, в том, о чем говорили на дельфиньем островке Эля и Халил. Если высшее предназначение разума - переделать вселенную, то люди закономерно находят призвание в науке, позволяющей им стать великанами.
Черт возьми, ради такой цели стоило драться, терпеть, мучиться!
Ноэми обрадованно встрепенулась:
- Эля?.. Да-да, это я, Эля... Он здесь... Хорошо, что ты идешь к нам!
Валентин тоже услышал теперь голос Эли, а потом и Халила.
- Кое-как увел ее со станции. Силой увел - до того упрямая... Вы спросите ее, что она заказывала?! Она в древность зарыться хочет. А какая причина, молчит. Нехорошо это, обидно это: при первой неудаче в лаборатории - отступиться. На эксперимент не дают энергии? Ну и что? Сдаваться? Я стыдить ее хотел, обижается, слушать не желает. Как можно?
- Халил!
- Что Халил? При чем здесь Халил?! Ты мне когда-то, два года назад, упасть не дала, спасла от большой беды. От смерти спасла! Сейчас я тебя держать буду, чтобы не свалилась. Все помогут мне. Разве я неправильно говорю? Валентин! Ноэми! Неправильно я говорю?
- Но я не собираюсь падать, Халил! И ты плохо обо мне подумал. Не испугалась я, не отступилась. Ты сам убедишься в этом. Я все объясню, когда приму решение.
- Какое решение? Почему тайна? От нас тайна. Мы. тебе чужие, да? Я чужой тебе?.. Все время тайны! Так недолго поссориться, Эля... Совсем недолго.
- Хорошо, я все расскажу, Халил. Вот соберемся все вместе и не торопясь подумаем, как мне быть.
Эля отключилась. Халил, недовольно проворчав что-то, тоже прервал разговор. Ноэми чуть заметно вздохнула.
- Они почему-то все чаще спорят, Халил с Элей.
Валентин не отозвался.
- Халил очень нетерпеливый и горячий, по-моему. А Эля... Она десять раз отмерит, прежде чем отрезать. Она не любит поспешности ни в чем. А Халил сердится. Эдя в большом и в малом такая. Вот с кем интересно побеседовать об истории! Эля в школе лучше всех знала историю. Когда выбирали профессию, колебалась даже - не история ли ее призвание.
Эля с Халилом появились через несколько минут. Платгетолетчик хмуро отмалчивался. Эля, наоборот, едва дверь закрылась за нею, весело воскликнула:
- Не видела вас три часа, а соскучилась. Как твоя тундра, Валентин?
- О тундре вы с ним потом... - прервала ее Ноэми. - Наш дорогой друг заинтересовался, как все люди смогли заняться наукой...
- Наукой? - Эля задумалась. - О, это случилось давно!.. Сразу после двух революций: социалистической, которая началась в октябре семнадцатого года, а потом победила на всей Земле, и кибернетической. Первая привела к власти народ во главе с коммунистическими партиями, установила подлинное равенство на Земле. Вторая - она завершилась лет через сто после первой - позволила переложить на автоматы и на роботов не только всю грязную, но и простейшую умственную работу. Раньше как было? Тысячи профессий, максимум сложных движений для рук, но если по правде, не слишком-то много усилий для мозга: ведь выполнялись одни и те же операции на протяжении многих месяцев и даже лет. Не пойми это как упрек, Валентин. Твое время было славным временем!
- Социалистическая революция? Ты о ней?
- Не только о ней, Валентин. В твоем веке родилась атомная, а затем и термоядерная энергетика, космонавтика... Кибернетика... А без кибернетики не создать умных автоматов и тем более роботов. Посев делал ты и твои прежние современники. Мы собираем теперь урожай.
- Но о таком урожае... о том, чтобы всех - учеными... - в голосе Валентина все еще было сомнение, почти недоверие. - В мое время почему-то никто не допускал мысли, что настанет день, когда всех или почти всех - в ученые...
- А если ты ошибаешься? - мягко возразила Эля. - И ТОГДА наиболее смелые умы предрекали, что будущее человечества научная деятельность.
- Писатели-фантасты?.. Сказочники для великовозрастных!
- Но ты и сам любитель фантастики!
- Ну и что? Значит, и я великовозрастное дитя. А сей час и вовсе стал младенцем.
- Не надо самоуничижения.
Валентин с горечью усмехнулся:
- Почему самоуничижение? Рад стать орлом, да крылышки слабоваты.
- Ты несправедлив к себе, - возразила Эля. - А прогнозы... Их делали, кстати, не только фантасты-писатели, но и серьезные ученые. Очень близко подошел к этим идеям и Карл Маркс. А ведь он еще ничего не мог знать ни о радио, ни тем более о кибернетике.
- Карл Маркс писал, насколько я знаю, о другом, - упрямо стоял на своем Валентин. - Речь шла о том, что при коммунизме человек очень малое время будет занят непосредственно в сфере производства и что свободные часы отдаст интеллектуальной игре, искусству, спорту. Игре!.. Да и главная цель - самоусовершенствование.
- Такая цель ставится и теперь. Но появилась и другая, более важная - ты знаешь о ней - преобразование Вселенной, терпеливо продолжала Эля. - Прежде такой не ставили, потому чти слишком многого не знали. И все-таки Карл Маркс очень близко подошел к идее, о которой мы говорим. Я как раз сегодня записала его замечательные слова. Включи, пожалуйста, микростанцию...
Селянин подчинился, и тотчас донесся до него размеренный мужской голос.
- "...Земледелие, например, превращается просто в применение науки о материальном обмене веществ, - как наиболее выгодно для всего общественного тела регулировать этот обмен веществ..."
Валентин хотел было спросить Элю, чей это голос, но девушка торопливо сказала:
- Ты слушай дальше.
- "...Рабочий уже не тот, каким он был... Он становится рядом с процессом производства, вместо того, чтобы быть его главным агентом..." - Мужчина сделал паузу, потом объявил: "Сотрудник информационного центра познакомил тебя с отрывками рукописи Карла Маркса, относящейся к 1857-1858 годам девятнадцатого столетия по старому летоисчислению".
- Ну, теперь убедился? - заговорила Эля, едва смолк голос мужчины. - Обрати внимание: рабочий - а теперь бы надо оказать: человек! - становится рядом с процессом производства. Понимаешь? Это как будто о нашем времени, когда люди вовсе ушли из производства, полностью передав свои прежние обязанности роботам, то есть новому типу машин, но уже наделенных и способностью думать, самостоятельно применять на практике накопленные человечеством знания. А сам человек занялся прежде всего поиском еще неизвестных закономерностей природы... Не правда ли, Маркс был всего в полушаге от вывода, что истинное призвание людей - научная деятельность? Сам он, к сожалению, не мог сделать этот полушаг без опасения впасть в фантастику: уровень науки и техники в его время был еще слишком низок. Но когда произошли те две революции, о которых я говорила...
- Социалистическая и кибернетическая? Так? - переспросил Селянин.
- Да. И в масштабах всей Земли, - подтвердила Эля. Только после этого был сделан полушаг вперед от Маркса. Сначала - в теории, в историческом материализме. Потом - на практике, к тому, что есть теперь...
- Уж очень все для меня неожиданно! - признался Валентин. - Вот хочу верить, а не верится. И думаю: ведь далеко не все рождаются орлами. Больше воробьев, так оказать.
- Да, несомненно, - подтвердила Эля. - И все-таки сейчас из каждых десяти человек девять занимаются научной работой.
- А остальные кто? Служители муз, искусства?
- О, мы все немножко служители муз! - улыбаясь, возразила Эля. - Кто играет, кто поет, а Илья Петрович, ты знаешь, владеет кистью...
- У него здорово получается... Портрет дочери, который он написал, у меня до сих пор перед глазами, - согласился Валентин.
- Но все-таки для него, как и для нас, искусство не стало профессией, - продолжала Эля. - А есть люди, которые не мыслят своей жизни вне искусства. И замечательно, что это так. Искусство не менее важно, чем наука. Особенно теперь.
- Я понимаю, спрашивать проще, чем отвечать. Но почему "теперь"?
Эля задумалась.
- Пожалуй, ты прав... Человек всегда, а не только теперь черпал душевные силы в искусстве. Конечно, в подлинном искусстве. Я вот вспомнила, как ты пел нам песню. В ней есть слова: "И вся-то наша жизнь - борьба, борьба..." Тебе песня помогала быть сильнее. Нам песни, полотна художников, книги тоже помогают. Человек становится мужественнее, одухотворенней, воспринимая искусство. Разве не так? Искусство!.. С чем бы его сравнить? Ну вот хотя бы с кислородом или водой,- без них нет жизни на Земле. Искусство - как они. Без искусства человек тоже не сможет, наверное... А сейчас, по-моему, появилось еще одно очень важное подтверждение этому. Какое? Пожалуйста, объясню. Все мы узкие специалисты. Исследования уводят нас все глубже. Мы как в колодце. А искусство позволяет видеть мир, общество, человека в целом. Понимаешь, как это важно, какая это прелестьне утрачивать, а развивать в себе умение видеть мир целиком, со всеми его красками, звуками, чувствами, контрастами! Искусство и наука - они же как две руки.."
- Правая, более сильная, - наука?.. Но ведь и наука требует таланта...
- В твоем веке были, как вижу, не очень высокого мнения о способностях человека, Валентин. А в каждом из нас скрыт Леонардо да Винчи или Бородин, которые были учеными и художниками одновременно, Курчатов или Даниэль Иркут. Степень одаренности может быть разной. Но в этом ли дело? Важно определить, кто именно таится в человеке. Сейчас определяют обязательно...
Сидели возле круглого столика, черная поверхность которого зеркально отражала лица всех четверых: обескураженное у Валентина, заинтересованные и доброжелательные у остальных.
- И ошибок не бывает?.. Ну, в выяснении задатков?
- Отчего же? Случаются и ошибки, - Эля вдруг невесело улыбнулась. - Со мной, по-моему, как раз и произошло так.
Девушка умолкла, словно испугавшись собственного признания, потом оглядела всех по очереди. Халпла дольше и пристальнее, чем других.
- Извините, что я о себе. Но мне надо посоветоваться. Я еще не все до конца взвесила... Не судите строго, если я в чем-то опрометчиво или незрело. Я хочу менять профессию.
Все молчали.
- Я хочу заняться историей,
- Вот... Не я ли предупреждал!.. - воскликнул Халил. Нет, вы посмотрите на нее... Сначала - сверхчистые металлы, теперь - история, всякие там древние папирусы, следы на камне, наконечники стрел... А дальше что? При следующей неудаче?.. Зачем тебе история, скажи? Почему отступничество? И как все будет, если ты здесь, на Земле, а я там - в дальнем космосе, в экспедиции? Ведь я планетолетчик.
- Почему ты решаешь за нас обоих? Не надо, Халил,
- Но как же так? - по-прежнему горячился он. Эля мягко прервала:
- Не надо. Пожалуйста!.. Сейчас речь о профессии, пока лишь об этом.
- Хорошо, нусть о профессии, пусть, - не отступался Халил. - Чем работа в лаборатории Бэркли не по душе? Нет, ты скажи, разве не интересно - сверхчистые металлы? В любой, самой дальней космической экспедиции исследованиями этих металлов заниматься можно. Почему история, не понимаю?
Валентин напряженно всматривался в выражение лиц, вслушивался в интонации. Халил явно встревожен. Значит, планы н надежды его в чем-то не совпадают с решением Эли?.. Ноэми отмалчивается. Только ли удивлена?. Она любит Халила, и для нее поступок Эли, пожалуй, не только перемена профессии. Неужели тогда, во время полета к дельфиньим островам, Халил открылся в чувстве, которое Эля не может разделить?
- Все-таки объясни, почему история? - огорченно спрашивал Халил. - Почему трах-тарарах? Неожиданно почему? Что такое случилось? - Неожиданности нет, Халил. А отступничество... Если уж всю правду, то я изменила прежде всего истории. Ноэми подтвердит... А в лаборатории все поймут меня... И первый Бэркли поймет. Он большой умница и очень душевный человек, наш Бэркли!.. А почему теперь... Я уже сказала: произошла ошибка, когда определяли склонность. А может быть, и не было ошибки, а всему виной обстоятельства. Наверное, повлиял он, Валентин, вернес то, что заглянула в его память. Наверное, что-то пришло от разговоров... ну, об этом шаровидном теле, в котором могли ведь быть и мыслящие существа. В общем, не знаю. И главное ли теперь выяснять причины?
Они и вправду были очень разные - Халил и Эля. Он - порыв, огонь, взрыв. А она - словно олицетворение сдержанности и терпения.
- Ты и всякие там папирусы?! Не верю!
- Отчего же не я? - Было такое впечатление, будто Эля успокаивает разобиженного мальчишку. - Если потребуется, займусь и папирусами.
- Но какая связь: история и вот он... нет, не Валентин. хотя и он тоже... А вот история и шаровидное тело?
- Есть связь, Халил.
- Не понимаю...
- Чуточку выдержки, я объясню. Я хочу окунуться в прошлое не ради самого прошлого...
- А разве я не об этом?.
- Халил!..
- Молчу, молчу.
- Я хочу проследить, когда и как передовые идеи влияли на ускорение человеческого прогресса, и, наоборот, когда и как мракобесие, умственный консерватизм, а порой и тупость тормозили, задерживали движение вперед. Сказать по правде, меня волнует больше второе... Хорошо бы подсчитать примерный ущерб, нанесенный человеческими заблуждениями и ошибками, ущерб во времени, в материальных и трудовых затратах.