Алешка появился скучный, одевался медленно, с явной неохотой. Отец не торопил, объясняя поведение малыша своим опозданием. И вдруг увидел, что глаза его наполнены слезами. В ответ на расспросы Алешка разревелся и сообщил:
- Нам уколы сделали. На спине.
Отец принялся утешать: мол, пусть спина и поболит от укола, зато в организме поставлен надежный заслон против болезни. Однако Алешка продолжал плакать. И тогда я сказал:
- Знаю, тебе больно. А ты стисни зубы, и тебе станет легче.
Мы вышли на улицу. Алешка, вероятно, последовал совету: всхлипываний не было слышно. Мы прошли добрую половину пути, когда он, опять всхлипнув, с запинкой проговорил:
- Я стиснул зубы, а все равно... болит.
- Конечно, болит, - стараясь, чтобы не дрогнул, не выдал голос, ответил я. - А ты все равно не сдавайся. Стисни зубы и терпи. Ты думаешь, мне или маме не приходится терпеть еще и не такую боль? Хочешь быть стойким, научись терпеть.
Ручонка Алешки вдруг утратила податливую мягкость, и я понял, что он собрал все свои силенки, чтобы не поддаваться боли. Он сжал зубы и терпел".
Это - из нового произведения Петра Воронина, своеобразного большого эссе, посвященного проблемам воспитания. И обратите внимание, как названо произведение: "Преодоление слабости".
Педагоги любят повторять старую притчу о матери, которая спросила мудреца, когда ей следует начать воспитание сына; мудрец, в свою очередь, поинтересовался возрастом ребенка.
- Год исполнился...
- Ты опоздала ровно на год, - ответил мудрец.
Что ж, педагоги правы: воспитание человека - будущего созидателя, верного товарища, солдата, достойного гражданина отчизны должно начинаться с рождения. Только не надо забывать, что в воспитательном воздействии человек нуждается на протяжении всей своей жизни. Нет, не в нравоучениях, а именно в воздействии. В частности, с помощью книг.
И вот если оглянуться сегодня на все те книги, которые созданы Петром Ворониным, если попытаться определить ту главную писательскую задачу, какую на протяжении уже четверти века литературной работы видит он перед собой - видит и решает в своих произведениях, то она может быть сформулирована в четырех словах: человек перед лицом трудностей. А победа над трудностями начинается с преодоления слабости, а иногда требует мобилизации всех уже окрепших и закаленных в борьбе сил, всех резервов тела и духа.
Но прежде чем говорить о творческой судьбе писателя, необходимо хотя бы в нескольких словах рассказать, как складывалась его жизнь, ибо творчество Петра Воронина во многом автобиографично.
Литературные наклонности проявились у Воронина еще на школьной скамье, и этим определился выбор вуза, в который юноша направил свои стопы после десятилетки: Московский институт философии, литературы, истории. Но проучился он всего лишь год: грянула война, и Воронин добровольцем пошел на фронт.
Фронт - понятие обширное, оно включает в себя и вынесенные на самый передний край огневые точки, и отодвинутые на километры от передовой тыловые подразделения. Доброволец ПетрВоронин выбрал самое трудное - пулеметный расчет. Выбрал, хотя и знал, что за пулеметчиками днем и ночью охотятся вражеские снайперы.
В сорок третьем Воронин был ранен, контужен, попал в госпиталь, но, подлечившись, снова попросился на фронт и опять - к пулемету. Через год - второе ранение, и теперь врачи вынесли приговор: "Списать!".
Кем вернулся он к мирной жизни? Недоучившимся студентом, мечтающим о литературном труде. Продолжать учебу в Москве н& было возможности. Петр уехал к родителям в Комсомольск-на-Амуре и стал литературным сотрудником городской газеты.
Когда окончилась война, Воронин поехал доучиваться, но не в Москву, а в Хабаровск, в педагогический институт. Однако студенчество продолжалось не долго. Осенью 1946 г. Петр Воронин стал сотрудником краевой газеты "Тихоокеанская звезда", а затем редактором молодежной газеты. Институт он окончил заочно.
В начале 1952 г. он приезжает в Новосибирск корреспондентом "Комсомольской правды".
Собкор "Комсомолки" - это высокое доверие и высокая ответственность перед многомиллионной читательской аудиторией, перед дотошной и требовательной молодежной аудиторией. И Воронин поставляет на газетные страницы полновесный журналистский материал. Его безоглядная готовность выполнить любое редакционное задание в сочетании с литературным мастерством обеспечили молодому журналисту заслуженный авторитет в редакции.
Да, он приехал сюда как газетчик, но в нем уже назревал писатель, тяготеющий к большим литературным формам, к неспешной и вдумчивой работе над словом. В 1953 году Петр Воронин перешел на работу в редакцию журнала "Сибирские огни". В этом же году увидело свет первое его крупное произведение роман "В дальней стороне".
Географически роман привязан к Дальнему Востоку, тематически - к делам дальневосточных лесозаготовителей, к их "узковедомственным" нуждам и заботам, но проблемы, волнующие героев произведения, далеко выходят за его рамки, ибо развернувшаяся на лесоучастке борьба за новое, передовое воспринималась как общесоюзное явление, как знамение времени. Благодаря этому роману Петр Воронин стал известен как писатель.
Начиная с этого времени, он работает как профессиональный .литератор, выпуская книгу за книгой: "Говорящая рыба", "В дни великой страды", "Трудное хозяйство", "На верном пути", "Про Васю", "Разговор о любви", "Пришла любовь". Это - сборники рассказов, очерки, роман. Шесть лет кипучей работы.
Невозможно в короткой статье охарактеризовать все произведения этого периода, но на одном из них; как мне представляется, просто нельзя не остановиться. Я имею в виду очерковую книгу "Трудное хозяйство".
Испытание на стойкость, человек перед лицом трудностей эта линия, отчетливо проступающая во всем творчестве Петра Воронина, в книге "Трудное хозяйство" выявляется с особой силой. Большие трудности переживало в ту пору все наше сельскохозяйственное производство, партия и правительство разрабатывали пути и методы его подъема, и для писателя было важно отыскать, разглядеть в гуще жизни зачатки будущих сдвигов. Отыскать, разглядеть не вообще в сельскохозяйственном производстве, а в конкретном хозяйстве, где живут и трудятся конкретные люди со своими характерами, со своими сильными и слабыми сторонами, с достоинствами и недостатками, не застрахованные от ошибок и от ушибов, но умеющие лечить ушибы на ходу, без "больничных листков", умеющие не паниковать, не пятиться, не прятаться за широкую спину правительства.
"Правительство ведь не в состоянии принимать постановления специально для каждого колхоза, - рассуждает в беседе с заводским инженером председатель колхоза Андрей Павлович Петренко. - Надо и нам, руководителям, думать, ох, как много думать. И я думал..."
Образ думающего, ищущего человека, поставленного во главе "трудного хозяйства", встает на страницах книги во весь рост. И понимаешь, что именно на таких людей могут смело опереться партия и правительство в своей гигантской работе, направленной на подъем благосостояния народа.
Глубокое изучение писателем жизненных явлений, проникновение в самую их суть сопровождается у Петра Воронина тщательной отделкой написанных в эти годы произведений, высокой требовательностью к себе, как к художнику слова. Все виды оружия из литераторского арсенала привлечены на службу, поставлены в строй, чтобы помэчь как можно более полному выявлению авторского замысла.
В том же "Трудном хозяйстве", произведении, так сказать, весьма "деловом", очень к месту оказываются страницы, согретые лирическим настроем:
"Ночью прошел короткий, но сильный дождь. Новая тесовая крыша избы стала желтой, точно ее натерли воском. Кирпичи дымовой трубы казались влажно-красными в потоке солнечных лучей.
На листьях подсолнухов, которые росли рядом с избой Андреевой, сверкали капли воды. Сами подсолнухи, трава на меже, две яблони, посаженные в дальнем конце огорода, были так свежи, точно каждый листочек их вымыла заботливая женская рука. И все вокруг преобразилось. Даже голубой полог неба, еще вчера мутный, словно запыленный, был, казалось, заменен новым, необыкновенной чистоты".
Сборники рассказов, очерки, роман... Семь книг за шестилетний отрезок времени. Поистине, годы творческого взлета!
В 1960 году взлет этот был подсечен болезнью. Тяжелой и страшной. Проявились дальние последствия фронтовых ранений, контузии.
В 1961 году - операция, какую не каждому дано перенести. А потом - жизнь, какую не каждый способен вынести: запреты, запреты, запреты!.. Он все перенес, он безропотно подчинился всем запретам. Всем, кроме одного: запрету писать.
В этот период появилась книга "Хочу жить", книга автобиографичная, основанная на пережитом и перечувствованном, но вместе с тем поднявшаяся до художественных обобщений.
"Леониду Александровичу Корейша, Ирине Николаевне Виноградовой, их помощникам и товарищам по труду, - пишет автор в посвящении, - всем тем, кто помог мне вернуться к жизни...". Книга эта - дань уважения, сердечной признательности людям в белых халатах, но одновременно это и выражение все той же линии, все того же лейтмотива: человек перед лицом трудностей. И каких трудностей!
"Утром, после того, как закончились последние предоперационные приготовления, в палату вкатилась все та же неизменная больничная линейка. Санитары, точно беспомощного младенца, подняли и уложили на нее больного. Появилась Мария Федоровна, хотела, должно быть, поторопить отправку, но, увидев, что к Герасиму Ивановичу больные подошли попрощаться, ничего не сказала, а только сделала санитарам знак, чтобы не мешали.
Я сел, опустив босую ногу на пол,
- Ну, до встречи. Прощайте, - сказал я, дотянувшись до безжизненной руки Герасима Ивановича и с внутренним содроганием ощутив эту безжизненность.
- Зачем - прощайте? Только до встречи, - Герасим Иванович, как всегда пергаментно-бледный, говорил чуть строже обычного. - Скажите мне лучше: ни пуха ни пера... Слава! Ты бывал па охоте? Нет? Вылечишься, вместе пойдем.
И его увезли в операционную..."
Его увезли в операционную, из которой возвращался далеко не каждый, ибо операция на мозге, а именно такие операции предстояли всем обитателям палаты, в которой разворачивается действие книги, - операция на мозге представляет собою сражение на границе между жизнью и смертью." В данном случае врачи оказались бессильны: Герасим Иванович уже не возвратился в палату.
Как воспринял это герой, от имени которого ведется повествование?
"...Рядом с печалью было у меня чувство, которое сродни солдатскому. Товарищ по строю погиб, но бой в разгаре, и надо, непременно надо драться. За себя и за товарища. Пока есть силы. Пока бьется сердце и ясной остается мысль. А я к тому же был старшим по возрасту в нашей палате, и это накладывало на меня большую, чем на остальных, ответственность за себя и других..."
Товарищ по строю погиб, но бой в разгаре... И это бой не только против недуга, это бой за свое место в строю, за право нести дальше знамя жизни. И потому как естественная потребность самовыражения воспринимается песня, что однажды прозвучала в палате,- суровая песня военных лет:
Смерть не страшна.
С ней не раз мы встречались
в бою,
Вот и теперь надо мною она
кру-жит-ся...
Такая это книга - "Хочу жить!"...
Жить не для того, чтобы существовать, выполняя предначертания генетического кода, жить, чтобы делать свое дело на земле. Делать вдохновенно и радостно, одаряя радостью людей. Не случайно так наполнена солнцем и любовью созданная в этот период детская книга - "Легенда о синеглазке".
А в шестьдесят восьмом - опять операционный стол, опять темнота и боль, непереносимая, нечеловеческая, а потом запреты, запреты, запреты!.. И опять, как и в первый раз, он все перенес, всему безропотно подчинился, кроме одного: запрету писать. И - новая книга: фантастическая повесть "Прыжок в послезавтра".
Сейчас стало модным - выспрашивать у футурологов, каким они представляют себе, скажем, XXI век, что, по их мнению, произойдет в физике, химии, биологии, в промышленном производстве. А что произойдет во взаимоотношениях людей? Почему об этом никто не спросит у футурологов? Какой будет, к примеру, любовь там, в далеком будущем, в пору материального изобилия, в окружении чудес, созданных могучей наукой и могучей техникой завтрашнего, а тем более послезавтрашнего дня?
Именно человеческие взаимоотношения прежде всего и интересуют автора повести "Прыжок в послезавтра", именно их он стремится предугадать и, предугадывая, исследовать в меру своего таланта, в меру своего умения заглянуть в будущее.
"После восстановления Валентин попал на обновленную Землю. Материальное благополучие здесь было доступно всем, как воздух. Забота об уюте, более того - о комфорте стала нормой, а каждая вещь, машина, здание словно впитали в себя живую красоту. Но ко всему этому Валентин привык с легкостью, которая удивила его самого. Более того, он, пожалуй, возмутился бы, исчезни, например, мебель, самостоятельно принимающая удобную для его тела форму, автоматы, регулирующие силу света, влажность и температуру воздуха, включающие музыку. Нет, он по-прежнему был осторожен в обращении, с предметами, которые окружали его. Однако той трепетной боязни разбить что-либо, которая была у него во время обеда в "синей молнии", уже не возникало. Вот это и удивляло. Оказывается, не существует предела тому добру, которое человек способен принять!
Зато в обществе людей он чувствовал себя совсем не так уверенно, как в мире предметов..."
Герой повести - человек из нашего времени, сохранившийся по воле случая в нетленном виде (замерз в тундре) до той далекой поры, когда наука нашла способ вдохнуть в него жизнь. Не удивительно, что в новом мире он чувствует себя дремучим дикарем.
"- Ответь мне на один вопрос, - обращается он к одному из новых своих знакомцев. - Если он глупый, можешь и не отвечать. Перед тобой мне не так стыдно, если даже и глупый. На земле очень многое сделано, чтобы человеку было удобно и счастливо. Мы вот ездим, летаем - пожалуйста! Везде готова квартира, да еще какая. Еда - что душе угодно. Одежда - лучшего и не пожелаешь. Все-все есть для человека. Так? Но скажи, случается, что люди несчастливы из-за неразделенной любви? Или что-то придумано, чтобы таких несчастий не было? Повторяю, можешь не отвечать, если вопрос глупый..."
Нет, подобные вопросы никогда не будут казаться людям глупыми. Во все эпохи, какими бы грандиозными ни были технические достижения, человек не сможет обойтись без чувств любви, дружбы, товарищества, его не перестанут волновать взаимоотношения в семье, преемственность поколений, формирование новых идеалов. И Петр Воронин для того и совершил свой "прыжок", чтобы утвердиться самому и утвердить читателей в мысли: человек останется человеком!
Писателя можно уподобить скрипачу, который знает: достаточно хотя бы день не вынимать скрипку из футляра, и пальцы утратят гибкость. И знаменитая фраза "Ни дня без строчки!" вовсе не литераторская бравада, а самое настоящее заклинание.
Казалось бы, по отношению к Петру Воронину, зная о его недуге, можно допустить некую снисходительность, да только он сам не допускает ее по отношению к себе. И сейчас, как и все эти годы, проходя под окнами воронинской квартиры, можно услышать доносящийся из распахнутой форточки привычный перестук пишущей машинки. И он, перестук этот, воспринимается, как позывные жизни, которые не позволяют человеку пасовать перед трудностями. Перед любыми трудностями! Как и положено воину и коммунисту.
И невольно приходит на память знаменательная фраза главного героя романа "В дальней стороне" Павла Бурова - фраза, венчающая роман:
- Как хорошо идти вместе со всеми вперед.
Геннадий Падерин.
- Нам уколы сделали. На спине.
Отец принялся утешать: мол, пусть спина и поболит от укола, зато в организме поставлен надежный заслон против болезни. Однако Алешка продолжал плакать. И тогда я сказал:
- Знаю, тебе больно. А ты стисни зубы, и тебе станет легче.
Мы вышли на улицу. Алешка, вероятно, последовал совету: всхлипываний не было слышно. Мы прошли добрую половину пути, когда он, опять всхлипнув, с запинкой проговорил:
- Я стиснул зубы, а все равно... болит.
- Конечно, болит, - стараясь, чтобы не дрогнул, не выдал голос, ответил я. - А ты все равно не сдавайся. Стисни зубы и терпи. Ты думаешь, мне или маме не приходится терпеть еще и не такую боль? Хочешь быть стойким, научись терпеть.
Ручонка Алешки вдруг утратила податливую мягкость, и я понял, что он собрал все свои силенки, чтобы не поддаваться боли. Он сжал зубы и терпел".
Это - из нового произведения Петра Воронина, своеобразного большого эссе, посвященного проблемам воспитания. И обратите внимание, как названо произведение: "Преодоление слабости".
Педагоги любят повторять старую притчу о матери, которая спросила мудреца, когда ей следует начать воспитание сына; мудрец, в свою очередь, поинтересовался возрастом ребенка.
- Год исполнился...
- Ты опоздала ровно на год, - ответил мудрец.
Что ж, педагоги правы: воспитание человека - будущего созидателя, верного товарища, солдата, достойного гражданина отчизны должно начинаться с рождения. Только не надо забывать, что в воспитательном воздействии человек нуждается на протяжении всей своей жизни. Нет, не в нравоучениях, а именно в воздействии. В частности, с помощью книг.
И вот если оглянуться сегодня на все те книги, которые созданы Петром Ворониным, если попытаться определить ту главную писательскую задачу, какую на протяжении уже четверти века литературной работы видит он перед собой - видит и решает в своих произведениях, то она может быть сформулирована в четырех словах: человек перед лицом трудностей. А победа над трудностями начинается с преодоления слабости, а иногда требует мобилизации всех уже окрепших и закаленных в борьбе сил, всех резервов тела и духа.
Но прежде чем говорить о творческой судьбе писателя, необходимо хотя бы в нескольких словах рассказать, как складывалась его жизнь, ибо творчество Петра Воронина во многом автобиографично.
Литературные наклонности проявились у Воронина еще на школьной скамье, и этим определился выбор вуза, в который юноша направил свои стопы после десятилетки: Московский институт философии, литературы, истории. Но проучился он всего лишь год: грянула война, и Воронин добровольцем пошел на фронт.
Фронт - понятие обширное, оно включает в себя и вынесенные на самый передний край огневые точки, и отодвинутые на километры от передовой тыловые подразделения. Доброволец ПетрВоронин выбрал самое трудное - пулеметный расчет. Выбрал, хотя и знал, что за пулеметчиками днем и ночью охотятся вражеские снайперы.
В сорок третьем Воронин был ранен, контужен, попал в госпиталь, но, подлечившись, снова попросился на фронт и опять - к пулемету. Через год - второе ранение, и теперь врачи вынесли приговор: "Списать!".
Кем вернулся он к мирной жизни? Недоучившимся студентом, мечтающим о литературном труде. Продолжать учебу в Москве н& было возможности. Петр уехал к родителям в Комсомольск-на-Амуре и стал литературным сотрудником городской газеты.
Когда окончилась война, Воронин поехал доучиваться, но не в Москву, а в Хабаровск, в педагогический институт. Однако студенчество продолжалось не долго. Осенью 1946 г. Петр Воронин стал сотрудником краевой газеты "Тихоокеанская звезда", а затем редактором молодежной газеты. Институт он окончил заочно.
В начале 1952 г. он приезжает в Новосибирск корреспондентом "Комсомольской правды".
Собкор "Комсомолки" - это высокое доверие и высокая ответственность перед многомиллионной читательской аудиторией, перед дотошной и требовательной молодежной аудиторией. И Воронин поставляет на газетные страницы полновесный журналистский материал. Его безоглядная готовность выполнить любое редакционное задание в сочетании с литературным мастерством обеспечили молодому журналисту заслуженный авторитет в редакции.
Да, он приехал сюда как газетчик, но в нем уже назревал писатель, тяготеющий к большим литературным формам, к неспешной и вдумчивой работе над словом. В 1953 году Петр Воронин перешел на работу в редакцию журнала "Сибирские огни". В этом же году увидело свет первое его крупное произведение роман "В дальней стороне".
Географически роман привязан к Дальнему Востоку, тематически - к делам дальневосточных лесозаготовителей, к их "узковедомственным" нуждам и заботам, но проблемы, волнующие героев произведения, далеко выходят за его рамки, ибо развернувшаяся на лесоучастке борьба за новое, передовое воспринималась как общесоюзное явление, как знамение времени. Благодаря этому роману Петр Воронин стал известен как писатель.
Начиная с этого времени, он работает как профессиональный .литератор, выпуская книгу за книгой: "Говорящая рыба", "В дни великой страды", "Трудное хозяйство", "На верном пути", "Про Васю", "Разговор о любви", "Пришла любовь". Это - сборники рассказов, очерки, роман. Шесть лет кипучей работы.
Невозможно в короткой статье охарактеризовать все произведения этого периода, но на одном из них; как мне представляется, просто нельзя не остановиться. Я имею в виду очерковую книгу "Трудное хозяйство".
Испытание на стойкость, человек перед лицом трудностей эта линия, отчетливо проступающая во всем творчестве Петра Воронина, в книге "Трудное хозяйство" выявляется с особой силой. Большие трудности переживало в ту пору все наше сельскохозяйственное производство, партия и правительство разрабатывали пути и методы его подъема, и для писателя было важно отыскать, разглядеть в гуще жизни зачатки будущих сдвигов. Отыскать, разглядеть не вообще в сельскохозяйственном производстве, а в конкретном хозяйстве, где живут и трудятся конкретные люди со своими характерами, со своими сильными и слабыми сторонами, с достоинствами и недостатками, не застрахованные от ошибок и от ушибов, но умеющие лечить ушибы на ходу, без "больничных листков", умеющие не паниковать, не пятиться, не прятаться за широкую спину правительства.
"Правительство ведь не в состоянии принимать постановления специально для каждого колхоза, - рассуждает в беседе с заводским инженером председатель колхоза Андрей Павлович Петренко. - Надо и нам, руководителям, думать, ох, как много думать. И я думал..."
Образ думающего, ищущего человека, поставленного во главе "трудного хозяйства", встает на страницах книги во весь рост. И понимаешь, что именно на таких людей могут смело опереться партия и правительство в своей гигантской работе, направленной на подъем благосостояния народа.
Глубокое изучение писателем жизненных явлений, проникновение в самую их суть сопровождается у Петра Воронина тщательной отделкой написанных в эти годы произведений, высокой требовательностью к себе, как к художнику слова. Все виды оружия из литераторского арсенала привлечены на службу, поставлены в строй, чтобы помэчь как можно более полному выявлению авторского замысла.
В том же "Трудном хозяйстве", произведении, так сказать, весьма "деловом", очень к месту оказываются страницы, согретые лирическим настроем:
"Ночью прошел короткий, но сильный дождь. Новая тесовая крыша избы стала желтой, точно ее натерли воском. Кирпичи дымовой трубы казались влажно-красными в потоке солнечных лучей.
На листьях подсолнухов, которые росли рядом с избой Андреевой, сверкали капли воды. Сами подсолнухи, трава на меже, две яблони, посаженные в дальнем конце огорода, были так свежи, точно каждый листочек их вымыла заботливая женская рука. И все вокруг преобразилось. Даже голубой полог неба, еще вчера мутный, словно запыленный, был, казалось, заменен новым, необыкновенной чистоты".
Сборники рассказов, очерки, роман... Семь книг за шестилетний отрезок времени. Поистине, годы творческого взлета!
В 1960 году взлет этот был подсечен болезнью. Тяжелой и страшной. Проявились дальние последствия фронтовых ранений, контузии.
В 1961 году - операция, какую не каждому дано перенести. А потом - жизнь, какую не каждый способен вынести: запреты, запреты, запреты!.. Он все перенес, он безропотно подчинился всем запретам. Всем, кроме одного: запрету писать.
В этот период появилась книга "Хочу жить", книга автобиографичная, основанная на пережитом и перечувствованном, но вместе с тем поднявшаяся до художественных обобщений.
"Леониду Александровичу Корейша, Ирине Николаевне Виноградовой, их помощникам и товарищам по труду, - пишет автор в посвящении, - всем тем, кто помог мне вернуться к жизни...". Книга эта - дань уважения, сердечной признательности людям в белых халатах, но одновременно это и выражение все той же линии, все того же лейтмотива: человек перед лицом трудностей. И каких трудностей!
"Утром, после того, как закончились последние предоперационные приготовления, в палату вкатилась все та же неизменная больничная линейка. Санитары, точно беспомощного младенца, подняли и уложили на нее больного. Появилась Мария Федоровна, хотела, должно быть, поторопить отправку, но, увидев, что к Герасиму Ивановичу больные подошли попрощаться, ничего не сказала, а только сделала санитарам знак, чтобы не мешали.
Я сел, опустив босую ногу на пол,
- Ну, до встречи. Прощайте, - сказал я, дотянувшись до безжизненной руки Герасима Ивановича и с внутренним содроганием ощутив эту безжизненность.
- Зачем - прощайте? Только до встречи, - Герасим Иванович, как всегда пергаментно-бледный, говорил чуть строже обычного. - Скажите мне лучше: ни пуха ни пера... Слава! Ты бывал па охоте? Нет? Вылечишься, вместе пойдем.
И его увезли в операционную..."
Его увезли в операционную, из которой возвращался далеко не каждый, ибо операция на мозге, а именно такие операции предстояли всем обитателям палаты, в которой разворачивается действие книги, - операция на мозге представляет собою сражение на границе между жизнью и смертью." В данном случае врачи оказались бессильны: Герасим Иванович уже не возвратился в палату.
Как воспринял это герой, от имени которого ведется повествование?
"...Рядом с печалью было у меня чувство, которое сродни солдатскому. Товарищ по строю погиб, но бой в разгаре, и надо, непременно надо драться. За себя и за товарища. Пока есть силы. Пока бьется сердце и ясной остается мысль. А я к тому же был старшим по возрасту в нашей палате, и это накладывало на меня большую, чем на остальных, ответственность за себя и других..."
Товарищ по строю погиб, но бой в разгаре... И это бой не только против недуга, это бой за свое место в строю, за право нести дальше знамя жизни. И потому как естественная потребность самовыражения воспринимается песня, что однажды прозвучала в палате,- суровая песня военных лет:
Смерть не страшна.
С ней не раз мы встречались
в бою,
Вот и теперь надо мною она
кру-жит-ся...
Такая это книга - "Хочу жить!"...
Жить не для того, чтобы существовать, выполняя предначертания генетического кода, жить, чтобы делать свое дело на земле. Делать вдохновенно и радостно, одаряя радостью людей. Не случайно так наполнена солнцем и любовью созданная в этот период детская книга - "Легенда о синеглазке".
А в шестьдесят восьмом - опять операционный стол, опять темнота и боль, непереносимая, нечеловеческая, а потом запреты, запреты, запреты!.. И опять, как и в первый раз, он все перенес, всему безропотно подчинился, кроме одного: запрету писать. И - новая книга: фантастическая повесть "Прыжок в послезавтра".
Сейчас стало модным - выспрашивать у футурологов, каким они представляют себе, скажем, XXI век, что, по их мнению, произойдет в физике, химии, биологии, в промышленном производстве. А что произойдет во взаимоотношениях людей? Почему об этом никто не спросит у футурологов? Какой будет, к примеру, любовь там, в далеком будущем, в пору материального изобилия, в окружении чудес, созданных могучей наукой и могучей техникой завтрашнего, а тем более послезавтрашнего дня?
Именно человеческие взаимоотношения прежде всего и интересуют автора повести "Прыжок в послезавтра", именно их он стремится предугадать и, предугадывая, исследовать в меру своего таланта, в меру своего умения заглянуть в будущее.
"После восстановления Валентин попал на обновленную Землю. Материальное благополучие здесь было доступно всем, как воздух. Забота об уюте, более того - о комфорте стала нормой, а каждая вещь, машина, здание словно впитали в себя живую красоту. Но ко всему этому Валентин привык с легкостью, которая удивила его самого. Более того, он, пожалуй, возмутился бы, исчезни, например, мебель, самостоятельно принимающая удобную для его тела форму, автоматы, регулирующие силу света, влажность и температуру воздуха, включающие музыку. Нет, он по-прежнему был осторожен в обращении, с предметами, которые окружали его. Однако той трепетной боязни разбить что-либо, которая была у него во время обеда в "синей молнии", уже не возникало. Вот это и удивляло. Оказывается, не существует предела тому добру, которое человек способен принять!
Зато в обществе людей он чувствовал себя совсем не так уверенно, как в мире предметов..."
Герой повести - человек из нашего времени, сохранившийся по воле случая в нетленном виде (замерз в тундре) до той далекой поры, когда наука нашла способ вдохнуть в него жизнь. Не удивительно, что в новом мире он чувствует себя дремучим дикарем.
"- Ответь мне на один вопрос, - обращается он к одному из новых своих знакомцев. - Если он глупый, можешь и не отвечать. Перед тобой мне не так стыдно, если даже и глупый. На земле очень многое сделано, чтобы человеку было удобно и счастливо. Мы вот ездим, летаем - пожалуйста! Везде готова квартира, да еще какая. Еда - что душе угодно. Одежда - лучшего и не пожелаешь. Все-все есть для человека. Так? Но скажи, случается, что люди несчастливы из-за неразделенной любви? Или что-то придумано, чтобы таких несчастий не было? Повторяю, можешь не отвечать, если вопрос глупый..."
Нет, подобные вопросы никогда не будут казаться людям глупыми. Во все эпохи, какими бы грандиозными ни были технические достижения, человек не сможет обойтись без чувств любви, дружбы, товарищества, его не перестанут волновать взаимоотношения в семье, преемственность поколений, формирование новых идеалов. И Петр Воронин для того и совершил свой "прыжок", чтобы утвердиться самому и утвердить читателей в мысли: человек останется человеком!
Писателя можно уподобить скрипачу, который знает: достаточно хотя бы день не вынимать скрипку из футляра, и пальцы утратят гибкость. И знаменитая фраза "Ни дня без строчки!" вовсе не литераторская бравада, а самое настоящее заклинание.
Казалось бы, по отношению к Петру Воронину, зная о его недуге, можно допустить некую снисходительность, да только он сам не допускает ее по отношению к себе. И сейчас, как и все эти годы, проходя под окнами воронинской квартиры, можно услышать доносящийся из распахнутой форточки привычный перестук пишущей машинки. И он, перестук этот, воспринимается, как позывные жизни, которые не позволяют человеку пасовать перед трудностями. Перед любыми трудностями! Как и положено воину и коммунисту.
И невольно приходит на память знаменательная фраза главного героя романа "В дальней стороне" Павла Бурова - фраза, венчающая роман:
- Как хорошо идти вместе со всеми вперед.
Геннадий Падерин.