Свита поравнялась с клиентом – и громогласные приветствия повторились. Что-то по-английски пролепетал толстячок, коротко провозгласил Полковник, а затем Борман подал команду разойтись.
Площадка опустела, Проходящий в сопровождении отличившегося «куратора» Полковник заметил Владимира Александровича и приветливо улыбнулся:
– Добрый день! Отдыхаете?
– Спасибо, все в порядке, – вежливо поблагодарил Виноградов. Он встал, чтобы не беседовать с руководством в позе небрежной расслабленности, но Полковник, не задерживаясь, отправился дальше – к собственным апартаментам в «офицерском» блоке: с персональным входом и электронной системой защиты.
Такое поведение прибывшего не то чтобы расстроило, но озадачило изрядно.
Владимир Александрович надел на себя казенное обмундирование, провел рукой по волосам. Сунул ноги, не зашнуровывая, в кроссовки – и отправился к себе в комнату. До обеда еще оставалась куча времени…
Аудиенции Виноградов удостоился только к вечеру.
– Эй, Пронин! Тебя к Полковнику.
Сосед зашел в блок, чтобы переодеться, – по здешним правилам штатская одежда допускалась во время ужина и торжественных мероприятий.
– Иду! – Нервы ни у кого не железные, поэтому Владимир Александрович с каждым часом все больше и больше не находил себе места. – Чего он?
Это вырвалось само собой, на ответ Виноградов не рассчитывал – и правильно. Освальд только пожал плечами:
– Тебе виднее… – Считалось, что все, что рассказывал о своем появлении в лагере милицейский майор, – не более чем «легенда» прикрытия. Сосед не верил ни одному его слову, но полагал, что каждый имеет право блюсти конспирацию. Он процитировал Вишневского: – Мы в детстве все не доиграли в прятки!..
– Ну бывай здоров. – В сущности, против Освальда Владимир Александрович ничего не имел.
– Не задерживайся, там уже начали потихоньку обмывать.
– Это обычно бурно проходит? – неожиданно для себя поинтересовался Виноградов.
– Увидишь… Смешно, конечно, смотреть, но – есть все же какой-то кайф! Переступил человечек – как у Достоевского Федора Михайловича.
– Это ты в физкультурном училище «Преступление и наказание» прочитал?
– Нет, – серьезно ответил Освальд. – Это в Штатах, пока на «фильтрации» находился. Времени уйма была, там от нечего делать и не то прочитаешь.
Виноградов вспомнил рассказ соседа о том, что перебежал он к американцам чуть позже, чем надо, – раньше над каждым офицером из «советского блока» тряслись, на руках носили, а когда Освальд спохватился, таких, как он, уже дюжинами считали. Что, естественно, сбило цену на дезертиров и изменников Родины – по законам рынка, предложение намного опередило спрос.
– Все, иду!
– Так не опаздывай. – «Огневой» инструктор уже ощупывал подбородок, прикидывая, не стоит ли побриться еще разок.
Прежде чем постучаться в дверь, Владимир Александрович наспех, незаметно перекрестился. Темнело, через открытые настежь витринные окна «салуна» на двор выплескивались аккуратные прямоугольники иллюминации и какая-то музыкальная попса.
– Р-разрешите? – Виноградов постарался, чтобы это прозвучало как можно увереннее.
– Да, заходите!
Полковник сидел за рабочим столом, стандартным и безликим, как и остальная обстановка. Никаких портретов, знамен, гербов… Все чисто функционально и абсолютно современно.
– Посмотрите сюда… Узнаете?
Наполовину развернутая карта, очевидно, представляла собой цветную компьютерную обработку спутниковой или аэрофотосъемки. Изображение было настолько подробным, что вполне различимы оказывались не только отдельные здания – глаз Виноградова непроизвольно задержался на крохотном цилиндрике дворового колодца. Трасса перегораживалась угловатыми контурами блокпостов, неподалеку от перевала объектив застал движущуюся на север бронеколонну.
– Это – тот самый район! – уверенно констатировал Владимир Александрович. Сориентировавшись от омоновской базы, он без труда нашел место, где последний раз повстречал Батенина. – Здесь…
Но на карте уже имелись карандашные пометки – как раз от того рокового поворота тропинки, назад к селу, потом резко в сторону… Маршрут отхода был неожиданным, но, пожалуй, в конкретной ситуации единственно верный. «Интересно, – подумал Виноградов, – вот, значит, где у них была временная база!» Судя по всему, Полковник решил проверить доклад Батиного «куратора»?
Однако Владимир Александрович в очередной раз ошибся. Хозяин кабинета довольно равнодушно загнул опознанный гостем участок карты и раскрыл другой, соседний:
– Тут бывали?
Виноградов молчал, не зная, что следует ответить. По идее это были горы – район, контролируемый бандформированиями оппозиции. Приграничье, отсеченное от сопредельного государства редкой цепочкой одичавших, постоянно осажденных и обстреливаемых застав.
Первый раз Владимир Александрович очутился здесь очень давно, еще в относительно мирные времена, гоняясь за выкраденным из Прибалтики ядерным зарядом[1]. Потом несколько лет не только он – вообще ни один русский, тем более в форме, в этом районе не появлялся иначе как в качестве пленного или заложника. В последнюю командировку в качестве корреспондента Объединенной газеты федеральных сил Виноградов один раз летал к пограничникам, сопровождая концертную бригаду, а потом еще сподобился поучаствовать в неудачном рейде армейского спецназа… Тогда с огромным трудом преодолели несколько километров минированной дороги, сожгли то, что, по данным разведки, считалось «учебным центром террористов», и спешно убрались восвояси. Мало кто знал, что основной цели операция не достигла, – планировалась ликвидация группы авторитетных полевых командиров, прибывших на встречу с зарубежными спонсорами. Но то ли сборище перенесли, то ли произошла утечка информации… Во всяком случае пришлось дать традиционно-победный материал на сотню строк и монтировать его с фотоснимками захваченного еще прошлой осенью стрелкового арсенала.
По сводкам, войска потеряли двенадцать человек убитыми и значительно больше – ранеными. С тех пор, насколько слышал Виноградов, в горы никто не совался.
– Так вы бывали тут? – повторил Полковник.
– Приходилось.
– Местность знаете?
– Нет! – вполне ответственно признался Владимир Александрович. – Там же зона оппозиции, она контролируется…
– Я знаю, кем она контролируется! – оборвал собеседника хозяин. Чем-то рассерженный, он придвинул к себе конверт из грубой желтоватой бумаги и высыпал из него прямо на карту несколько черно-белых снимков: – Посмотрите. Ваше мнение?
Сверху оказались фотографии, изображавшие мрачного, чем-то отдаленно похожего на Полковника человека: лет от сорока до шестидесяти, ярко выраженный кавказец. Усы, шрам над бровью… Только один раз этот господин снялся без головного убора – в остальных случаях его наголо выбритый череп прикрывала овчинная шапка. И постоянно – в окружении плотной группы вооруженных джигитов: сзади, по бокам, на некотором удалении. Менялись спутники и собеседники, но физиономии охраны оставались одними и теми же. Не испорченные интеллектом…
Снизу, в пачке, лежали два снимка – совсем другой человек, значительно моложе, с характерной мирной внешностью. Сначала он сфотографировался в очках – оправа была профессорская, дорогая и вполне гармонировала с демократичным джемпером. Второй снимок не мог не вызвать у Виноградова улыбку: тот же очкарик стоял перед объективом в полной экипировке российского милиционера.
– Ну? Что скажете?
– Что же… Этот – личность известная, кто же не знает Магаева?
– Лично встречались?
– Нет! – рассмеялся, забыв на секундочку о своих опасениях, Владимир Александрович. – Только по телевизору да в газетах… Иначе бы мы с вами не общались.
Полковнику пришлось согласиться. Начальник штаба вооруженных сил непримиримой оппозиции Магомед Магаев воевал с Россией не первый год, часто выступал от имени своего президента на пресс-конференциях и категорически отказывался от участия в переговорах с федеральным командованием.
Поговаривали, что именно он санкционировал все наиболее громкие террористические акты в истории конфликта, и еще ни один пленный живым из его ставки не возвращался.
– Та-ак! – Полковник удовлетворенно кивнул. – Еще?
– Про второго ничего сказать не могу. Не встречались.
– Ничего не смущает?
– «Липа» явная, – пожал плечами Виноградов.
– Почему? – заинтересовался Полковник. Чувствовалось, что именно такой реакции он ожидал.
– Ну, во-первых, форма на нем сидит, как на корове седло. Рукава длинные, шапка на ушах…
– Может, так выдали?
– Это новобранцу в армии так могут выдать! Но уж никак не старшему офицеру… он ведь майор у вас тут?
– А еще что?
– Бриджи! Что-то я не видел ни разу, чтоб милицейские офицеры носили бриджи со шнурованными ботинками. Хотя, конечно… И нашивка на рукаве – такие раньше к парадной форме сержантам полагались, их уж не выдают давным-давно.
– Спаси-ибо. Все?
– Достаточно. – Владимир Александрович всегда удивлялся халтуре иностранцев, снимающих о нас фильмы, – взять ту же смешную «Жару» или боевик про советскую подводную лодку с морскими пехотинцами в красных косоворотках.
– Хорошо. Идите! – Полковник принялся складывать фотографии обратно в конверт.
– Ага, – не нашелся что ответить Виноградов. Потоптавшись, он повернулся через левое плечо и направился к выходу.
Все-таки это было просто хамство!
Так и не найдя достойной реплики под занавес, он вышел из офиса. С одной стороны, стоило радоваться, что обошлось без трагического финала, но и ясности пока не прибавилось… Жизнь снова превращалась в некое свое подобие, которое правильнее было бы назвать существованием.
– Сколько же можно-то еще! – рявкнул в сгустившуюся темноту Владимир Александрович, выматерился от души, сплюнул на аккуратный гравий дорожки и направился в «салун».
– О, Пронин! Давай сюда, – по-русски, перекрикивая музыку и разноязыкий гомон, подозвал его Рэмбо. – Пивка? Водочки?
– Водки, блин! – Бармена по штату не полагалось, поэтому Освальд встал, слегка пошатываясь подошел к стойке и вытащил из холодильника очередную бутылку: – Праль-но… Это по-нашему!
Из инструкторского состава, кроме троих соотечественников, присутствовали только Борман и вернувшийся вместе с Полковником в лагерь «куратор». Немец в одиночестве глотал какое-то желтоватое пойло и мрачно ощупывал глазами окружающих. Будто примеривался, как половчее врезать.
«Куратор» был в дупель пьян и тихонько посапывал рядом со своим подопечным. Тот же – купался в лучах славы… Хотя аудитория вокруг него, поначалу, видимо, состоявшая из практически всех претендентов на подвиг, со временем поредела, герою дня было перед кем поделиться опытом. Заплетаясь, по нескольку раз повторяя одно и то же, он по-английски рассказывал, как это великолепно, что… Язык, судя по всему, был для него не родным – толстяк периодически сбивался на голландские слова и фразы.
Большинство его недавних слушателей уже гомонило о чем-то своем, разместившись по крохотному зальчику, рядом оставались только губастый негр, обе девицы, брюнет со звездою Давида на шее и коротко стриженный паренек в песочной безрукавке со множеством разнообразных карманов.
Девицы были хороши… Виноградов знал, что шатенка, надевшая сейчас шортики и ничего не скрывающую футболку, – жена израильтянина. У них с мужем был медовый месяц, который оба решили провести на «сафари», благо – армейская подготовка имелась. Через день-два молодоженам предстояло отправиться в выбранный регион: более точными сведениями никто не располагал, подобная информация разглашению не подлежала. Блондинка с грудью, поражавшей голодное воображение товарищей по оружию, прибыла в лагерь из штата Вайоминг. Она была сама по себе и отчаянно флиртовала поочередно с темнокожим соседом и его напористым конкурентом в безрукавке.
– Залюбовался? – хмыкнул успевший наполнить стаканы Освальд.
– Пошла бы она на… – вместо Виноградова ответил инструктор по общефизической подготовке.
– Вот именно, туда! Но желательно ко мне, – набрал полную горсть орешков Владимир Александрович.
– Ну ты молодец, Пронин… умеешь сказать!
– Все, пьем, не отвлекаемся.
Водка оказалась не противная, холодная, но по вкусу напоминала синтетический шнапс. Виноградов высказался в этом духе.
– А ты такой пил? – удивился Рэмбо. – Разве бывает?
– Бывает, – кивнул Владимир Александрович. – Хочешь – у Бормана спроси.
– Да пошел он…
Будто услышав, немец поднялся и покинул бар. Очевидно, намеченную на этот вечер порцию он одолел и теперь по плану намеревался завалиться в койку.
– Едешь, говорят, скоро?
От выпитого в животе стало тепло, и Виноградов даже не сразу сообразил, к кому обращается Освальд.
– Куда?
– Тебе виднее! Конспиратор…
– А кто говорит?
– Какая разница! – обиделся сосед. – Не хочешь – не рассказывай.
– Извини, – несколько двусмысленно сказал Владимир Александрович. Очень хотелось вытянуть еще хоть что-то, но собеседник уже замкнулся. – Давай еще по маленькой?
– Наливай!
Вскоре засобирались. Рэмбо наутро надо было рано, по обыкновению, вставать – а здесь, если проспишь, одним выговором не отделаешься. Освальд, профессиональный спортсмен, тоже свою норму знал, а Виноградову хотелось еще перед отбоем немного пошевелить извилинами…
– Эй, мужики! Подъем. Чепе у нас…
Это было настолько по-домашнему, по-советски, что Владимир Александрович даже не сразу вспомнил, где находится.
– Что стряслось? – Голос Освальда от сна и выпитой перед ним водки особой чистотой и мелодичностью не отличался. – Тревога, нет?
– Да почти что. – В подтверждение серьезности своих намерений вошедший повернул выключатель, и Виноградову пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от залившего комнату света. – Вставайте, быстренько.
– Мне тоже? – на всякий случай уточнил Владимир Александрович. Судя по часам, они с соседом только что успели заснуть.
– Общий подъем! Не ясно?
Зазвенел телефон. Освальд резво поднес к уху трубку:
– Да, уже… Одеваемся… Есть! – Закончив разговор, он прокомментировал: – Сам звонил… Ясно можешь сказать, что стряслось?
Оба уже были почти готовы.
– Клиент в кабаке негритоса порезал!
– Да ну? Насмерть?
– Не, слегка… Но кровищи – море! – неизвестно отчего развеселился посланец.
– Ох, блин горелый! – остудил его радость инструктор по «огневой». – Теперь сухой закон введут из-за такой херовины.
«Значит, этот внезапный подъем непосредственными неприятностями не грозит, – подумал Виноградов. – Уже неплохо».
– Коз-злы, – неизвестно в чей адрес отвесил он и вслед за соотечественниками заторопился по коридору…
На спортивной площадке, там, где стоял еще засветло улетевший вертолет, сходились перекрещенные лучи установленных на вышках прожекторов.
На этот раз форма построения была несколько отличной от той, что практиковалась по утрам. Инструктора стояли на правом фланге, особняком – а их подопечные были выстроены в одну шеренгу. По периметру, не заступая в заполненный светом овал, стояли автоматчики – их неподвижные силуэты угадывались в полумраке. Судя по черным платкам, укрывавшим головы и лица вооруженных людей, они прибыли из расположенного за воротами «обезьянника».
Владимир Александрович не упустил случая разглядеть испуганных, выстроенных по команде Бормана обитателей лагеря. Те, кого тревога застала в комнатах, были одеты в форму – их оказалось большинство. Четверо стояли в штатском: блондинка, молодожены и толстяк, возвратившийся вчера с «сафари». Очевидно, их доставили прямо из бара.
Немец рявкнул что-то, и все повернулись в сторону появившегося Полковника. Следом за ним, одетым с безупречностью британского колониального офицера, двое замотанных в черное конвоиров вели под дулами автоматов скованного наручниками преступника. Вид у парня был вялый и какой-то осоловевший…
– Господа! – заговорил Полковник по-русски.
Один из инструкторов, специалист по техническим средствам жизнеобеспечения, бойко принялся переводить подопечным на английский, язык межнационального общения.
– Господа… То, что произошло, является страшным, омерзительным пятном на репутации фирмы, на репутации каждого из нас… Впервые – впервые! – поставлена под удар сама возможность существования организации. Организации, которой вы доверили свои судьбы и сбережения.
Полковник дал возможность переводчику закончить и продолжил, спустившись на октаву ниже:
– Что же произошло? Вот он… – Начальственный палец описал дугу и уперся в точку на уровне лба провинившегося. – Вот этот человек… позволил себе из самых низменных, похотливых побуждений спровоцировать ссору со своим же товарищем, клиентом нашего агентства.
Виноградов перехватил опасливый взгляд, который скосил толстячок на блондинку. Та, подобравшись, сглотнула слюну – да так громко, что услышали даже в инструкторской группе. Полковник тем временем снова повысил голос:
– Я не буду сейчас останавливаться на косвенных и случайных виновниках происшедшего. Заверю только, что без последствий это для них не пройдет! Каждый присутствующий помнит, какие санкции предусмотрены на подобный случай… Слава Аллаху, что раненый останется жив! Что же касается человека, обнажившего нож против товарища…
Очень эффектная пауза – и далее:
– Мы не можем передать его в руки правосудия. Это перечеркнет колоссальный труд десятков и сотен людей, создавших агентство, породит огласку и материальные потери… Поэтому! Руководствуясь пунктом девять стандартного контракта, исходя из интересов и прав клиентов фирмы, ее сотрудников и учредителей… я приговариваю этого человека к смертной казни.
Паренек встрепенулся было, завертел головой, не желая воспринимать услышанное, шагнул вперед – и тут же осел на руках подхвативших его конвоиров.
– Он из Литвы. По-нашему понимает, – прокомментировал из-за плеча Виноградова Рэмбо.
– Выполняйте! – скомандовал в первую очередь для замерших в ожидании инструкторов и клиентов Полковник. Затем добавил что-то на уже слышанном некогда Владимиром Александровичем гортанном языке.
Автоматчики отступили в стороны, и откуда-то из-за спины осужденного возник Кондор. Двумя безжалостными ударами он обрушил не успевшего ничего понять литовца на землю, рванул до пояса ворот его футболки…
Кто-то в строю – кажется, даже мужчина – взвизгнул.
– Мол-лчать!
Кондор медленно вытянул из кобуры пистолет, приставил его к обнажившемуся на груди телу и выстрелил лежащему без сознания человеку в сердце. Затем ловко запахнул убитого полами песочной безрукавки.
– Убрать…
Кровь даже не успела просочиться сквозь плотную ткань одежды, а тело уже оттащили куда-то а темноту.
– Внимание, господа… Внимание! – Инструктор снова начал переводить вслед за Полковником. – С сегодняшнего утра вводятся следующие режимные ограничения…
Владимир Александрович слушал плохо, поэтому уловил только, что обучающимся в лагере лицам теперь запрещается в течение всего периода подготовки употреблять спиртные напитки, за исключением пива, а также запрещается ношение не только огнестрельного, как раньше, но и холодного оружия.
– Ну и правильно! Нечего тут курорты разводить, – буркнул стоящий сзади Рэмбо.
– Все из-за баб, – согласился Освальд. – С самого начала незачем было с ними связываться.
– Интересно, как они его теперь спишут?
– Кого?
– Покойника, литовца этого… – Приходилось говорить сквозь зубы, потому что Полковник как раз посматривал в сторону инструкторов, ожидая, пока закончит переводчик.
– Ты чего, Пронин, дурак? Или шутишь? – сдвинул брови на лоб сосед по комнате. Его коллега сочувственно хмыкнул.
– Р-разойди-ись!
Обитатели лагеря торопливо, но стараясь казаться незаметными, покинули залитое светом пространство. Владимир Александрович, уходя, покосился назад – там, невозмутимые и полные чувства собственного достоинства, о чем-то беседовали Кондор и Полковник.
– Ты меня, Пронин, иногда просто удивляешь! – покачал на прощание головой Рэмбо. – Покойник…
Тогда, в тот поздний, уже перешедший в ночь вечер Виноградов его просто-напросто не мог понять.
В связи с чем, конечно же, остался в недоумении.
Глава пятая
Виноградову приснился хромой цыган. В принципе, ничего плохого этот цыган не делал – подошел, попросил о чем-то, продемонстрировал расположившееся неподалеку многочисленное семейство… И исчез в закоулках сознания.
А до этого снилась картина. Якобы дарит ему лично Михаил Шемякин веселенький пейзаж: радуга, тучки, лужок, не просохший еще после августовского дождя. И вроде как благодарит художника Владимир Александрович, но стесняется попросить автограф на обороте – может, не принято теперь? Может, ценители и так, по манере письма руку мастера распознают?
Словом, программа для одной ночи вполне насыщенная…
Виноградов собрался с силами и открыл глаза.
Снизу противно тянуло утренним заморозком, не помогали ни слой пенопласта под матерчатым полом, ни спальный мешок.
Ныли – спина и ребра. Кожа в паху и на пятках чесалась, напоминал о себе пробудившийся заблаговременно мочевой пузырь.
Наступивший день угадывался через тонкую ткань палатки.
Захотелось сложиться калачиком в тесной пуховой утробе «спальника» и сделать вид, что тебя здесь нет.
Где-то внизу, за колодцем, всхрапнула лошадь, и, как будто дождавшись команды, Владимир Александрович потянул себя наружу. Выполз из мешка. Без шума и по возможности не толкаясь напялил на себя то, что опрометчиво снял перед отходом ко сну: одежда впитала ночной холод и казалась чужой.
– Сорри…
Датчанин отреагировал на извинения Виноградова нечленораздельным бормотаньем, заворочался и пристроил себя поудобнее.
За матерчатым синтетическим пологом начиналась чужая земля.
– Салам!
– Ага… привет…
Молодой человек в грязноватом комбинезоне и модных кроссовках заваривал на костре чай. Сидя на корточках, он внимательно следил за поведением высыпанной в котелок заварки, не обращая внимания на бесцветную, но пахучую струйку дыма.
Автомат его мирно прилег в отдалении и не нарушал благообразия окружающего пейзажа… Вообще все это казалось очень несерьезным и больше всего напоминало туристический привал студентов-электротехников.
Почти сутки ожидания… Утренний холод, дневное безделье. Горы вокруг, шум реки за поросшим какой-то поганью скальным уступом. Туман. Облака, облепившие склоны…
Действительно, р-ром-мантично: палатки, консервы, запах костра! Шашлык из протухшей конины, закупленной в ближнем селе за безумные деньги.
Под аккомпанемент невеселых мыслей Владимир Александрович облегчился. Постоял, почему-то вздохнул и привел амуницию в порядок.
– Эй, ыды чай пыт!
– Рахмат… Чох саол. – Виноградов не знал, как на языке парня будут звучать слова благодарности, поэтому на всякий случай весь свой узбекско-азербайджанский запас восточной лексики и использовал.
Парень зубасто расхохотался:
– Давай налывай!
Он говорил по-русски, но так, как отслужившие первые полгода срочной службы новобранцы из национальных окраин бывшего СССР. Звали парня Иса, и в группе обеспечения ему отводилась роль вечного часового и прислуги «за все».
Мелкими глотками, стараясь не обжечь губы о край эмалированной кружки, Владимир Александрович начал прихлебывать горький до оскомины напиток.
– Вкусно. Спасибо, Иса!
Парень, довольный, поцокал языком.
Минутами позже со стороны реки, перекрывая ее привычные уху шумы, послышался зудящий звук. Постепенно он перерос в непрерывный стрекот пропеллера, и над кромкой скалы на мгновение показался брюхастый силуэт патрульного вертолета.
Трудяга-«пограничник» мелькнул в поле зрения и умчался далее, по предписанному маршруту вдоль линии, разделявшей на всех картах – от школьной до топографической – сопредельные государства. Здесь и во времена империи творилось невесть что – а теперь, когда не то что патронов, еды солдатам не хватало, охрана рубежей сводилась к дежурным облетам дважды в сутки да редким, отчаянным вылазкам одичавших от скуки и анаши лейтенантов с соседних застав.
Происходило это так… Впрочем, охота на контрабандистов на южном нашем нынешнем пограничье – особая тема, еще ждущая своего Ландлэма или Кивинова.
– Сегодня! – многозначительно поднял брови Иса и махнул в сторону реки.
– Точно? – переспросил Виноградов. Странно, вечером еще информации не было. – Ну и ладушки…
Иса с достоинством кивнул.
– Вы здесь будете? Нас ждать?
Площадка опустела, Проходящий в сопровождении отличившегося «куратора» Полковник заметил Владимира Александровича и приветливо улыбнулся:
– Добрый день! Отдыхаете?
– Спасибо, все в порядке, – вежливо поблагодарил Виноградов. Он встал, чтобы не беседовать с руководством в позе небрежной расслабленности, но Полковник, не задерживаясь, отправился дальше – к собственным апартаментам в «офицерском» блоке: с персональным входом и электронной системой защиты.
Такое поведение прибывшего не то чтобы расстроило, но озадачило изрядно.
Владимир Александрович надел на себя казенное обмундирование, провел рукой по волосам. Сунул ноги, не зашнуровывая, в кроссовки – и отправился к себе в комнату. До обеда еще оставалась куча времени…
Аудиенции Виноградов удостоился только к вечеру.
– Эй, Пронин! Тебя к Полковнику.
Сосед зашел в блок, чтобы переодеться, – по здешним правилам штатская одежда допускалась во время ужина и торжественных мероприятий.
– Иду! – Нервы ни у кого не железные, поэтому Владимир Александрович с каждым часом все больше и больше не находил себе места. – Чего он?
Это вырвалось само собой, на ответ Виноградов не рассчитывал – и правильно. Освальд только пожал плечами:
– Тебе виднее… – Считалось, что все, что рассказывал о своем появлении в лагере милицейский майор, – не более чем «легенда» прикрытия. Сосед не верил ни одному его слову, но полагал, что каждый имеет право блюсти конспирацию. Он процитировал Вишневского: – Мы в детстве все не доиграли в прятки!..
– Ну бывай здоров. – В сущности, против Освальда Владимир Александрович ничего не имел.
– Не задерживайся, там уже начали потихоньку обмывать.
– Это обычно бурно проходит? – неожиданно для себя поинтересовался Виноградов.
– Увидишь… Смешно, конечно, смотреть, но – есть все же какой-то кайф! Переступил человечек – как у Достоевского Федора Михайловича.
– Это ты в физкультурном училище «Преступление и наказание» прочитал?
– Нет, – серьезно ответил Освальд. – Это в Штатах, пока на «фильтрации» находился. Времени уйма была, там от нечего делать и не то прочитаешь.
Виноградов вспомнил рассказ соседа о том, что перебежал он к американцам чуть позже, чем надо, – раньше над каждым офицером из «советского блока» тряслись, на руках носили, а когда Освальд спохватился, таких, как он, уже дюжинами считали. Что, естественно, сбило цену на дезертиров и изменников Родины – по законам рынка, предложение намного опередило спрос.
– Все, иду!
– Так не опаздывай. – «Огневой» инструктор уже ощупывал подбородок, прикидывая, не стоит ли побриться еще разок.
Прежде чем постучаться в дверь, Владимир Александрович наспех, незаметно перекрестился. Темнело, через открытые настежь витринные окна «салуна» на двор выплескивались аккуратные прямоугольники иллюминации и какая-то музыкальная попса.
– Р-разрешите? – Виноградов постарался, чтобы это прозвучало как можно увереннее.
– Да, заходите!
Полковник сидел за рабочим столом, стандартным и безликим, как и остальная обстановка. Никаких портретов, знамен, гербов… Все чисто функционально и абсолютно современно.
– Посмотрите сюда… Узнаете?
Наполовину развернутая карта, очевидно, представляла собой цветную компьютерную обработку спутниковой или аэрофотосъемки. Изображение было настолько подробным, что вполне различимы оказывались не только отдельные здания – глаз Виноградова непроизвольно задержался на крохотном цилиндрике дворового колодца. Трасса перегораживалась угловатыми контурами блокпостов, неподалеку от перевала объектив застал движущуюся на север бронеколонну.
– Это – тот самый район! – уверенно констатировал Владимир Александрович. Сориентировавшись от омоновской базы, он без труда нашел место, где последний раз повстречал Батенина. – Здесь…
Но на карте уже имелись карандашные пометки – как раз от того рокового поворота тропинки, назад к селу, потом резко в сторону… Маршрут отхода был неожиданным, но, пожалуй, в конкретной ситуации единственно верный. «Интересно, – подумал Виноградов, – вот, значит, где у них была временная база!» Судя по всему, Полковник решил проверить доклад Батиного «куратора»?
Однако Владимир Александрович в очередной раз ошибся. Хозяин кабинета довольно равнодушно загнул опознанный гостем участок карты и раскрыл другой, соседний:
– Тут бывали?
Виноградов молчал, не зная, что следует ответить. По идее это были горы – район, контролируемый бандформированиями оппозиции. Приграничье, отсеченное от сопредельного государства редкой цепочкой одичавших, постоянно осажденных и обстреливаемых застав.
Первый раз Владимир Александрович очутился здесь очень давно, еще в относительно мирные времена, гоняясь за выкраденным из Прибалтики ядерным зарядом[1]. Потом несколько лет не только он – вообще ни один русский, тем более в форме, в этом районе не появлялся иначе как в качестве пленного или заложника. В последнюю командировку в качестве корреспондента Объединенной газеты федеральных сил Виноградов один раз летал к пограничникам, сопровождая концертную бригаду, а потом еще сподобился поучаствовать в неудачном рейде армейского спецназа… Тогда с огромным трудом преодолели несколько километров минированной дороги, сожгли то, что, по данным разведки, считалось «учебным центром террористов», и спешно убрались восвояси. Мало кто знал, что основной цели операция не достигла, – планировалась ликвидация группы авторитетных полевых командиров, прибывших на встречу с зарубежными спонсорами. Но то ли сборище перенесли, то ли произошла утечка информации… Во всяком случае пришлось дать традиционно-победный материал на сотню строк и монтировать его с фотоснимками захваченного еще прошлой осенью стрелкового арсенала.
По сводкам, войска потеряли двенадцать человек убитыми и значительно больше – ранеными. С тех пор, насколько слышал Виноградов, в горы никто не совался.
– Так вы бывали тут? – повторил Полковник.
– Приходилось.
– Местность знаете?
– Нет! – вполне ответственно признался Владимир Александрович. – Там же зона оппозиции, она контролируется…
– Я знаю, кем она контролируется! – оборвал собеседника хозяин. Чем-то рассерженный, он придвинул к себе конверт из грубой желтоватой бумаги и высыпал из него прямо на карту несколько черно-белых снимков: – Посмотрите. Ваше мнение?
Сверху оказались фотографии, изображавшие мрачного, чем-то отдаленно похожего на Полковника человека: лет от сорока до шестидесяти, ярко выраженный кавказец. Усы, шрам над бровью… Только один раз этот господин снялся без головного убора – в остальных случаях его наголо выбритый череп прикрывала овчинная шапка. И постоянно – в окружении плотной группы вооруженных джигитов: сзади, по бокам, на некотором удалении. Менялись спутники и собеседники, но физиономии охраны оставались одними и теми же. Не испорченные интеллектом…
Снизу, в пачке, лежали два снимка – совсем другой человек, значительно моложе, с характерной мирной внешностью. Сначала он сфотографировался в очках – оправа была профессорская, дорогая и вполне гармонировала с демократичным джемпером. Второй снимок не мог не вызвать у Виноградова улыбку: тот же очкарик стоял перед объективом в полной экипировке российского милиционера.
– Ну? Что скажете?
– Что же… Этот – личность известная, кто же не знает Магаева?
– Лично встречались?
– Нет! – рассмеялся, забыв на секундочку о своих опасениях, Владимир Александрович. – Только по телевизору да в газетах… Иначе бы мы с вами не общались.
Полковнику пришлось согласиться. Начальник штаба вооруженных сил непримиримой оппозиции Магомед Магаев воевал с Россией не первый год, часто выступал от имени своего президента на пресс-конференциях и категорически отказывался от участия в переговорах с федеральным командованием.
Поговаривали, что именно он санкционировал все наиболее громкие террористические акты в истории конфликта, и еще ни один пленный живым из его ставки не возвращался.
– Та-ак! – Полковник удовлетворенно кивнул. – Еще?
– Про второго ничего сказать не могу. Не встречались.
– Ничего не смущает?
– «Липа» явная, – пожал плечами Виноградов.
– Почему? – заинтересовался Полковник. Чувствовалось, что именно такой реакции он ожидал.
– Ну, во-первых, форма на нем сидит, как на корове седло. Рукава длинные, шапка на ушах…
– Может, так выдали?
– Это новобранцу в армии так могут выдать! Но уж никак не старшему офицеру… он ведь майор у вас тут?
– А еще что?
– Бриджи! Что-то я не видел ни разу, чтоб милицейские офицеры носили бриджи со шнурованными ботинками. Хотя, конечно… И нашивка на рукаве – такие раньше к парадной форме сержантам полагались, их уж не выдают давным-давно.
– Спаси-ибо. Все?
– Достаточно. – Владимир Александрович всегда удивлялся халтуре иностранцев, снимающих о нас фильмы, – взять ту же смешную «Жару» или боевик про советскую подводную лодку с морскими пехотинцами в красных косоворотках.
– Хорошо. Идите! – Полковник принялся складывать фотографии обратно в конверт.
– Ага, – не нашелся что ответить Виноградов. Потоптавшись, он повернулся через левое плечо и направился к выходу.
Все-таки это было просто хамство!
Так и не найдя достойной реплики под занавес, он вышел из офиса. С одной стороны, стоило радоваться, что обошлось без трагического финала, но и ясности пока не прибавилось… Жизнь снова превращалась в некое свое подобие, которое правильнее было бы назвать существованием.
– Сколько же можно-то еще! – рявкнул в сгустившуюся темноту Владимир Александрович, выматерился от души, сплюнул на аккуратный гравий дорожки и направился в «салун».
– О, Пронин! Давай сюда, – по-русски, перекрикивая музыку и разноязыкий гомон, подозвал его Рэмбо. – Пивка? Водочки?
– Водки, блин! – Бармена по штату не полагалось, поэтому Освальд встал, слегка пошатываясь подошел к стойке и вытащил из холодильника очередную бутылку: – Праль-но… Это по-нашему!
Из инструкторского состава, кроме троих соотечественников, присутствовали только Борман и вернувшийся вместе с Полковником в лагерь «куратор». Немец в одиночестве глотал какое-то желтоватое пойло и мрачно ощупывал глазами окружающих. Будто примеривался, как половчее врезать.
«Куратор» был в дупель пьян и тихонько посапывал рядом со своим подопечным. Тот же – купался в лучах славы… Хотя аудитория вокруг него, поначалу, видимо, состоявшая из практически всех претендентов на подвиг, со временем поредела, герою дня было перед кем поделиться опытом. Заплетаясь, по нескольку раз повторяя одно и то же, он по-английски рассказывал, как это великолепно, что… Язык, судя по всему, был для него не родным – толстяк периодически сбивался на голландские слова и фразы.
Большинство его недавних слушателей уже гомонило о чем-то своем, разместившись по крохотному зальчику, рядом оставались только губастый негр, обе девицы, брюнет со звездою Давида на шее и коротко стриженный паренек в песочной безрукавке со множеством разнообразных карманов.
Девицы были хороши… Виноградов знал, что шатенка, надевшая сейчас шортики и ничего не скрывающую футболку, – жена израильтянина. У них с мужем был медовый месяц, который оба решили провести на «сафари», благо – армейская подготовка имелась. Через день-два молодоженам предстояло отправиться в выбранный регион: более точными сведениями никто не располагал, подобная информация разглашению не подлежала. Блондинка с грудью, поражавшей голодное воображение товарищей по оружию, прибыла в лагерь из штата Вайоминг. Она была сама по себе и отчаянно флиртовала поочередно с темнокожим соседом и его напористым конкурентом в безрукавке.
– Залюбовался? – хмыкнул успевший наполнить стаканы Освальд.
– Пошла бы она на… – вместо Виноградова ответил инструктор по общефизической подготовке.
– Вот именно, туда! Но желательно ко мне, – набрал полную горсть орешков Владимир Александрович.
– Ну ты молодец, Пронин… умеешь сказать!
– Все, пьем, не отвлекаемся.
Водка оказалась не противная, холодная, но по вкусу напоминала синтетический шнапс. Виноградов высказался в этом духе.
– А ты такой пил? – удивился Рэмбо. – Разве бывает?
– Бывает, – кивнул Владимир Александрович. – Хочешь – у Бормана спроси.
– Да пошел он…
Будто услышав, немец поднялся и покинул бар. Очевидно, намеченную на этот вечер порцию он одолел и теперь по плану намеревался завалиться в койку.
– Едешь, говорят, скоро?
От выпитого в животе стало тепло, и Виноградов даже не сразу сообразил, к кому обращается Освальд.
– Куда?
– Тебе виднее! Конспиратор…
– А кто говорит?
– Какая разница! – обиделся сосед. – Не хочешь – не рассказывай.
– Извини, – несколько двусмысленно сказал Владимир Александрович. Очень хотелось вытянуть еще хоть что-то, но собеседник уже замкнулся. – Давай еще по маленькой?
– Наливай!
Вскоре засобирались. Рэмбо наутро надо было рано, по обыкновению, вставать – а здесь, если проспишь, одним выговором не отделаешься. Освальд, профессиональный спортсмен, тоже свою норму знал, а Виноградову хотелось еще перед отбоем немного пошевелить извилинами…
* * *
В дверь наспех, забыв про приличия, постучали – и на пороге комнаты возник вооруженный узконаправленным полицейского образца фонарем Рэмбо:– Эй, мужики! Подъем. Чепе у нас…
Это было настолько по-домашнему, по-советски, что Владимир Александрович даже не сразу вспомнил, где находится.
– Что стряслось? – Голос Освальда от сна и выпитой перед ним водки особой чистотой и мелодичностью не отличался. – Тревога, нет?
– Да почти что. – В подтверждение серьезности своих намерений вошедший повернул выключатель, и Виноградову пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть от залившего комнату света. – Вставайте, быстренько.
– Мне тоже? – на всякий случай уточнил Владимир Александрович. Судя по часам, они с соседом только что успели заснуть.
– Общий подъем! Не ясно?
Зазвенел телефон. Освальд резво поднес к уху трубку:
– Да, уже… Одеваемся… Есть! – Закончив разговор, он прокомментировал: – Сам звонил… Ясно можешь сказать, что стряслось?
Оба уже были почти готовы.
– Клиент в кабаке негритоса порезал!
– Да ну? Насмерть?
– Не, слегка… Но кровищи – море! – неизвестно отчего развеселился посланец.
– Ох, блин горелый! – остудил его радость инструктор по «огневой». – Теперь сухой закон введут из-за такой херовины.
«Значит, этот внезапный подъем непосредственными неприятностями не грозит, – подумал Виноградов. – Уже неплохо».
– Коз-злы, – неизвестно в чей адрес отвесил он и вслед за соотечественниками заторопился по коридору…
На спортивной площадке, там, где стоял еще засветло улетевший вертолет, сходились перекрещенные лучи установленных на вышках прожекторов.
На этот раз форма построения была несколько отличной от той, что практиковалась по утрам. Инструктора стояли на правом фланге, особняком – а их подопечные были выстроены в одну шеренгу. По периметру, не заступая в заполненный светом овал, стояли автоматчики – их неподвижные силуэты угадывались в полумраке. Судя по черным платкам, укрывавшим головы и лица вооруженных людей, они прибыли из расположенного за воротами «обезьянника».
Владимир Александрович не упустил случая разглядеть испуганных, выстроенных по команде Бормана обитателей лагеря. Те, кого тревога застала в комнатах, были одеты в форму – их оказалось большинство. Четверо стояли в штатском: блондинка, молодожены и толстяк, возвратившийся вчера с «сафари». Очевидно, их доставили прямо из бара.
Немец рявкнул что-то, и все повернулись в сторону появившегося Полковника. Следом за ним, одетым с безупречностью британского колониального офицера, двое замотанных в черное конвоиров вели под дулами автоматов скованного наручниками преступника. Вид у парня был вялый и какой-то осоловевший…
– Господа! – заговорил Полковник по-русски.
Один из инструкторов, специалист по техническим средствам жизнеобеспечения, бойко принялся переводить подопечным на английский, язык межнационального общения.
– Господа… То, что произошло, является страшным, омерзительным пятном на репутации фирмы, на репутации каждого из нас… Впервые – впервые! – поставлена под удар сама возможность существования организации. Организации, которой вы доверили свои судьбы и сбережения.
Полковник дал возможность переводчику закончить и продолжил, спустившись на октаву ниже:
– Что же произошло? Вот он… – Начальственный палец описал дугу и уперся в точку на уровне лба провинившегося. – Вот этот человек… позволил себе из самых низменных, похотливых побуждений спровоцировать ссору со своим же товарищем, клиентом нашего агентства.
Виноградов перехватил опасливый взгляд, который скосил толстячок на блондинку. Та, подобравшись, сглотнула слюну – да так громко, что услышали даже в инструкторской группе. Полковник тем временем снова повысил голос:
– Я не буду сейчас останавливаться на косвенных и случайных виновниках происшедшего. Заверю только, что без последствий это для них не пройдет! Каждый присутствующий помнит, какие санкции предусмотрены на подобный случай… Слава Аллаху, что раненый останется жив! Что же касается человека, обнажившего нож против товарища…
Очень эффектная пауза – и далее:
– Мы не можем передать его в руки правосудия. Это перечеркнет колоссальный труд десятков и сотен людей, создавших агентство, породит огласку и материальные потери… Поэтому! Руководствуясь пунктом девять стандартного контракта, исходя из интересов и прав клиентов фирмы, ее сотрудников и учредителей… я приговариваю этого человека к смертной казни.
Паренек встрепенулся было, завертел головой, не желая воспринимать услышанное, шагнул вперед – и тут же осел на руках подхвативших его конвоиров.
– Он из Литвы. По-нашему понимает, – прокомментировал из-за плеча Виноградова Рэмбо.
– Выполняйте! – скомандовал в первую очередь для замерших в ожидании инструкторов и клиентов Полковник. Затем добавил что-то на уже слышанном некогда Владимиром Александровичем гортанном языке.
Автоматчики отступили в стороны, и откуда-то из-за спины осужденного возник Кондор. Двумя безжалостными ударами он обрушил не успевшего ничего понять литовца на землю, рванул до пояса ворот его футболки…
Кто-то в строю – кажется, даже мужчина – взвизгнул.
– Мол-лчать!
Кондор медленно вытянул из кобуры пистолет, приставил его к обнажившемуся на груди телу и выстрелил лежащему без сознания человеку в сердце. Затем ловко запахнул убитого полами песочной безрукавки.
– Убрать…
Кровь даже не успела просочиться сквозь плотную ткань одежды, а тело уже оттащили куда-то а темноту.
– Внимание, господа… Внимание! – Инструктор снова начал переводить вслед за Полковником. – С сегодняшнего утра вводятся следующие режимные ограничения…
Владимир Александрович слушал плохо, поэтому уловил только, что обучающимся в лагере лицам теперь запрещается в течение всего периода подготовки употреблять спиртные напитки, за исключением пива, а также запрещается ношение не только огнестрельного, как раньше, но и холодного оружия.
– Ну и правильно! Нечего тут курорты разводить, – буркнул стоящий сзади Рэмбо.
– Все из-за баб, – согласился Освальд. – С самого начала незачем было с ними связываться.
– Интересно, как они его теперь спишут?
– Кого?
– Покойника, литовца этого… – Приходилось говорить сквозь зубы, потому что Полковник как раз посматривал в сторону инструкторов, ожидая, пока закончит переводчик.
– Ты чего, Пронин, дурак? Или шутишь? – сдвинул брови на лоб сосед по комнате. Его коллега сочувственно хмыкнул.
– Р-разойди-ись!
Обитатели лагеря торопливо, но стараясь казаться незаметными, покинули залитое светом пространство. Владимир Александрович, уходя, покосился назад – там, невозмутимые и полные чувства собственного достоинства, о чем-то беседовали Кондор и Полковник.
– Ты меня, Пронин, иногда просто удивляешь! – покачал на прощание головой Рэмбо. – Покойник…
Тогда, в тот поздний, уже перешедший в ночь вечер Виноградов его просто-напросто не мог понять.
В связи с чем, конечно же, остался в недоумении.
Глава пятая
Единственный способ, которым я могу
побудить вас что-либо сделать, —
это дать вам то, чего вы хотите.
Дейл Карнеги
Виноградову приснился хромой цыган. В принципе, ничего плохого этот цыган не делал – подошел, попросил о чем-то, продемонстрировал расположившееся неподалеку многочисленное семейство… И исчез в закоулках сознания.
А до этого снилась картина. Якобы дарит ему лично Михаил Шемякин веселенький пейзаж: радуга, тучки, лужок, не просохший еще после августовского дождя. И вроде как благодарит художника Владимир Александрович, но стесняется попросить автограф на обороте – может, не принято теперь? Может, ценители и так, по манере письма руку мастера распознают?
Словом, программа для одной ночи вполне насыщенная…
Виноградов собрался с силами и открыл глаза.
Снизу противно тянуло утренним заморозком, не помогали ни слой пенопласта под матерчатым полом, ни спальный мешок.
Ныли – спина и ребра. Кожа в паху и на пятках чесалась, напоминал о себе пробудившийся заблаговременно мочевой пузырь.
Наступивший день угадывался через тонкую ткань палатки.
Захотелось сложиться калачиком в тесной пуховой утробе «спальника» и сделать вид, что тебя здесь нет.
Где-то внизу, за колодцем, всхрапнула лошадь, и, как будто дождавшись команды, Владимир Александрович потянул себя наружу. Выполз из мешка. Без шума и по возможности не толкаясь напялил на себя то, что опрометчиво снял перед отходом ко сну: одежда впитала ночной холод и казалась чужой.
– Сорри…
Датчанин отреагировал на извинения Виноградова нечленораздельным бормотаньем, заворочался и пристроил себя поудобнее.
За матерчатым синтетическим пологом начиналась чужая земля.
– Салам!
– Ага… привет…
Молодой человек в грязноватом комбинезоне и модных кроссовках заваривал на костре чай. Сидя на корточках, он внимательно следил за поведением высыпанной в котелок заварки, не обращая внимания на бесцветную, но пахучую струйку дыма.
Автомат его мирно прилег в отдалении и не нарушал благообразия окружающего пейзажа… Вообще все это казалось очень несерьезным и больше всего напоминало туристический привал студентов-электротехников.
Почти сутки ожидания… Утренний холод, дневное безделье. Горы вокруг, шум реки за поросшим какой-то поганью скальным уступом. Туман. Облака, облепившие склоны…
Действительно, р-ром-мантично: палатки, консервы, запах костра! Шашлык из протухшей конины, закупленной в ближнем селе за безумные деньги.
Под аккомпанемент невеселых мыслей Владимир Александрович облегчился. Постоял, почему-то вздохнул и привел амуницию в порядок.
– Эй, ыды чай пыт!
– Рахмат… Чох саол. – Виноградов не знал, как на языке парня будут звучать слова благодарности, поэтому на всякий случай весь свой узбекско-азербайджанский запас восточной лексики и использовал.
Парень зубасто расхохотался:
– Давай налывай!
Он говорил по-русски, но так, как отслужившие первые полгода срочной службы новобранцы из национальных окраин бывшего СССР. Звали парня Иса, и в группе обеспечения ему отводилась роль вечного часового и прислуги «за все».
Мелкими глотками, стараясь не обжечь губы о край эмалированной кружки, Владимир Александрович начал прихлебывать горький до оскомины напиток.
– Вкусно. Спасибо, Иса!
Парень, довольный, поцокал языком.
Минутами позже со стороны реки, перекрывая ее привычные уху шумы, послышался зудящий звук. Постепенно он перерос в непрерывный стрекот пропеллера, и над кромкой скалы на мгновение показался брюхастый силуэт патрульного вертолета.
Трудяга-«пограничник» мелькнул в поле зрения и умчался далее, по предписанному маршруту вдоль линии, разделявшей на всех картах – от школьной до топографической – сопредельные государства. Здесь и во времена империи творилось невесть что – а теперь, когда не то что патронов, еды солдатам не хватало, охрана рубежей сводилась к дежурным облетам дважды в сутки да редким, отчаянным вылазкам одичавших от скуки и анаши лейтенантов с соседних застав.
Происходило это так… Впрочем, охота на контрабандистов на южном нашем нынешнем пограничье – особая тема, еще ждущая своего Ландлэма или Кивинова.
– Сегодня! – многозначительно поднял брови Иса и махнул в сторону реки.
– Точно? – переспросил Виноградов. Странно, вечером еще информации не было. – Ну и ладушки…
Иса с достоинством кивнул.
– Вы здесь будете? Нас ждать?