Кажется, их лидер решил поиграть в минеров…
– Ты чего делаешь, Пронин?
– Заткнись…
Господи, насмотрелись кино про шпионов! Одесской студии детских и юношеских… Впрочем, те, кто «зарядил» неизвестно чем парня, рассчитывали на себе подобных – всяко будут шмонать, живого ли, мертвого ли. И наткнутся на утолщение за подкладкой.
Сложно было не надорвать – просто хотелось сделать это тихо.
– Изобрази, что со жратвой возишься! – скомандовал он соседу. – Отвлеки, понял?
Испуганный литовец дисциплинированно прикрыл Виноградова собой и заковырял открывашкой о банку. Получилось естественно, и обернувшийся было Кондор вновь занялся проводками.
Так… В прозрачном, не шелестящем и не проницаемом для воды пакетике – какие-то обугленные клочки: «…щим удостоверяется… ший лейтенант Ко… выполняет специальное зада… оказывать… всем подразделениям Феде… и граждане…»
Верхний обрывок, потемневший от не долизавшего его пламени, состоял из края черно-белого фотоснимка со следом печати. Виноградов не успел удивиться – на камни выскочил вложенный между листками пластик металла.
Еле удалось перехватить его на лету.
– Ой! – Но это вскрикнул не Владимир Александрович.
Подняв лицо, он во второй уже раз за сегодня увидел последовательно: черный зрачок автомата, дремучую бороду, злые глаза. Опередил опять, зверюга… Видимо, Кондор учуял во взгляде Виноградова понимание – ствол шевельнулся и повелительно указал чуть повыше голов.
Вслед за майором поднял руки вверх и литовец.
Потянулись болезненно-длинные секунды неподвижности. Не отводя автомата, бородач подозвал к себе доктора. Нащупал в кобуре «магнум». Достал. Щелкнул предохранителем. Передал в руки очкарику…
Тот перехватил поудобнее тяжелый пистолет – и направил его в лоб Генрикаса. Кондор отрицательно покачал головой – и мишенью стал Виноградов.
Владимир Александрович сглотнул слюну – это получилось неприлично громко.
Неужели выстрелит? Вы-ыстрелит, еще как! Глядя в белесые, лишенные выражения глаза врача, он понял – убьет. Для очкарика в этом мире существовала только смерть – да, смерть пресловутого Магаева. Жизнь майора российской милиции его абсолютно не интересовала…
Случается, убивают, чтобы выжить. Этот господин был готов убивать – чтобы в конце концов убить. «Он же просто сумасшедший, – догадался Владимир Александрович. – Просто – псих!»
Кондор тем временем вплотную приблизился к пареньку. Не торопясь, положил на его стриженую макушку свою не занятую оружием лапищу, без усилий пригнул…
Подчинившись, безропотный и дрожащий литовец опустился – сначала на колени, потом лицом вниз, на камни. Уверенный в послушании, бородач сдвинул за спину автомат, порылся за пазухой и извлек одноразовый шприц. Навалившись огромным телом, придавил жертву и довольно неловко сделал инъекцию – в шею, под правое ухо.
Генрикас последний раз шевельнулся и замер. Палач шумно выдохнул… Отстранившись, он посмотрел сначала на очкарика, потом на Виноградова – все было в порядке, никто не пытался самовольничать.
Под прицелом доктора, не имея ни сил, ни особого желания шевелиться, Владимир Александрович наблюдал: Кондор втискивает покойника в узенькую ложбину среди камней, что-то вспомнив, вытягивает ему ногу на выступ… резким ударом приклада ломает безжизненную голень… кость хрустит, словно курочка-гриль в ресторане…
Прежде сознания среагировал желудок – вывернувшись наизнанку, прямо во внутренность Генрикасовой, уже не нужной ему куртки.
С точки зрения организма это была вполне естественная реакция. На какое-то время Виноградов выключился, а когда вновь окончательно пришел в себя – увидел: литовец лежит на спине, переломанная нога разута и кровоточит сквозь неумело наложенный жгут. Рука – правая, со шприцем, замерла судорожно, на полпути от шеи. Левая – запрокинута безвольно…
Прямо под боком, на предусмотрительно обугленном пятачке, распластались остатки документа, для верности прижатые старенькой зажигалкой. Майор догадался, что где-то поблизости, не на виду, но чтобы легко нашли, должен валяться и «смертный» медальон – та самая металлическая пластинка, выпавшая из пакета. Такой медальон выдается любому служивому…
– Ох, бля-а! – Мужества у Виноградова пока хватило только на то, чтобы сплюнуть остатки блевотины и вытереть рот.
Что тут скажешь? Сцена у фонтана… Диверсант, подвернувший в походе ногу, оставлен своими до возвращения. Чтобы не быть обузой. Очень благородно! Поняв, что никто за ним не придет, героический старший – или младший? – лейтенант Ко… из последних сил пытается уничтожить личные документы, прячет свой медальон и кончает жизнь самоубийством. Лишь бы не угодить в лапы гадов-бандитов… Спецназ не сдается!
Очень натурально сработано.
Кондор заканчивал устанавливать на тропе свои взрывчатые конструкции. Не столько на убой, сколько для повышения бдительности. Сволочь… точно рассчитал, паразит! После пары взрывов они мимо не проскочат, при всем желании.
А кто это, кстати – они? Явно не федералы, те сразу «липу» раскусят, с первого взгляда. Тогда – кто?
Поразительно все-таки человек устроен. Сильнее страха у него – только праздное любопытство…
Высоко в небе, недосягаемое для зенитных комплексов вооруженной оппозиции, появилось звено реактивных самолетов. Звук терялся, украденный расстоянием, – и только три белые, идеально похожие одна на другую полоски вытягивались не спеша из-за вершины. На конце этих трасс металлическими остриями поблескивали треугольнички плоскостей.
Все казалось очень красивым – небо без облачка, снежные шапки гор, прохладное солнце… Хотелось выжить.
Самолеты очертили уже значительную часть доступного взгляду пространства, когда Кондор закончил хлопотать и взял из рук доктора пистолет. Поставил на предохранитель и убрал.
Ствол «Калашникова» описал ломаную траекторию, и Виноградов понял, что следует делать: наклонился, поднял с земли свой рюкзак, поудобнее втиснулся в лямки. Пришлось еще передвинуть поближе к убитому его раскуроченный «багаж» и куртку, загаженную Владимиром Александровичем.
При этом из всех сил старался не испачкаться…
Дальше двинулись так: Виноградов, Кондор и замыкающий колонну клиент. Получалось значительно медленнее – несмотря на то, что Владимир Александрович шел практически налегке, навыка горных переходов ему явно не хватало. В затылок хрипло дышал бородач – кроме стандартного груза, за спиной у него уместился довольно весомый футляр, на груди – автомат, пистолет в кобуре… Здоровья, чтобы тащить весь этот арсенал, у Кондора хватало, но не более того. Поэтому, очевидно, «кипарис» получил на хранение очкарик – обернувшись в очередной раз, майор увидел его перекинувшим кожаный ремешок этого чуда спецназовской экипировки через шею, под капюшоном.
А оборачиваться назад приходилось почти постоянно – бородатый ни маршрута, ни направления движения не объяснил, да здесь, в мешанине и путанице троп, тропок, ручьев, незаметных лощин и внезапных обрывов, это вряд ли могло быть возможно. То и дело Владимир Александрович ощущал очередной болезненный тычок в спину – направо, налево, вверх, вниз… И приходилось майору карабкаться на поросший плесенью выступ скалы, или плюхаться по щиколотку в воду, преодолевая сотню, две, три метров против течения, или прыгать через бездонный разлом, когда запросто обошли бы его чуть левее.
Всегда неприятно – идти, ощущая лопатками нацеленный в спину ствол. А на Кавказе это вообще достаточно отвратительно.
– Все! Не могу… Стреляй здесь. – Виноградов, не давая уставшему немногим меньше его конвоиру опомниться, плюхнулся на подходящий валун. И провел руками по лицу. Ткань моментально заблестела мокрым пятном накопившегося пота. – Стреляй.
Закрыв глаза, он весь превратился в слух.
Сначала ничего, кроме хриплого дыхания, разобрать было нельзя. Потом задумчиво лязгнул металл… Кондор сделал шаг, что-то тупо ударилось о землю. Подоспел и очкарик.
Собравшись, Владимир Александрович разнял склеенные усталостью веки – картинка получалась идиллическая. Клиент, близоруко моргая, протирал запотевшие стекла гигиенической салфеткой – больше, очевидно, под руками ничего не оказалось. Бородач сидел рядом с ним, на расстоянии прыжка от майора – он принял поступившее от Виноградова предложение отдохнуть. Чувствовалось, что привал предстоит основательный: Кондор вытащил себя из вцепившихся в плечи лямок, обмяк, растекся… В то же время глаза его бодрствовали, реагируя на каждое шевеление вокруг.
Не было слышно ничего – ни птиц, ни журчания оставшихся где-то внизу, позади, горных потоков. Только далеко на северо-востоке, за перевалами, раскатисто грохотало – может быть, там сейчас начиналась гроза, а может быть, доблестные вооруженные силы «зачищали» очередное село на окраине мятежного района. Те самолеты, что видел Владимир Александрович, наверное, уже давным-давно отбомбились и теперь отдыхали на цивилизованном, с душем и телефонной связью аэродроме.
«Чому я нэ сокил? Чому нэ литаю?» – вспомнил любимую песню однокашника-морехода Виноградов. Алик был киевлянином, покуривал в юные годы «травку» и теперь стал чуть ли не адмиралом украинских ВМС. Впрочем, судя по тому, как он судорожно обменивал в свой последний приезд «хохлобаксы» на русские рубли, лучше бы ему оставаться мичманом в Кронштадте.
«Господи, – подумал Владимир Александрович, – мысли-то какие дурацкие в голову лезут… Темнеет уже».
После смерти литовца они шли часа четыре. Петляли, сбивая возможных преследователей с толку… это и без комментариев ясно. Идею Кондора Виноградов понял: требовалось показать, что спецназ направился дальше, в глубь территории. А фактически? Наоборот? Если прикинуть, куда солнце светило с утра, то получается… Получается, что бредут они по воле бородача обратно, почти точно по направлению к границе.
Бред какой-то… Смысла нет.
Возбудившийся мозг выбросил в кровь сверхнормативную порцию адреналина. Майор открыл глаза – и увидел… на расстоянии вытянутой руки от себя… соблазнительно близкий… обшарпанный… приклад автомата! Оружие чуть отползло, пока Кондор выуживал что-то из глубины своего «багажа» – неудобно изогнувшись, выкрутив себя в пояснице.
Думать было некогда. Виноградов метнулся к прикладу, успел уцепиться ладонями за теплое дерево, потянуть на себя… Подвел рюкзак – вцепившийся в плечи, он лишил Владимира Александровича тех необходимых долей секунды, на которые оставалось рассчитывать.
Обе руки майора оказались заняты, поэтому он даже не успел среагировать на короткий, почти без замаха удар кованым ботинком в висок. Проваливаясь в малиновый водоворот, Виноградов краешком сознания отметил, что – да, не повезло! Но погибнуть по-мужски, в бою – это все-таки не так стыдно…
Это Владимир Александрович понял сразу же, как только попытался шевельнуть головой, – у покойников таких болей быть просто не может! Не в преисподнюю же его отослали – строго, без суда и следствия…
Кто-то стонал, и Виноградов понял, что стыдные звуки издает сам, собственными треснувшими губами. Оставалось открыть глаза, но… Прямо над головой, загораживая горизонт, нависла рыжая с проседью борода.
Пахнуло немытой овчиной, и майор окончательно очнулся.
– Здрассте! – Он сказал это неизвестно почему, но явно не от избытка отваги. Так, просто – чтобы что-то сказать.
Борода отодвинулась, но светлее не стало – видимо, полученное сотрясение повлияло на зрительные нервы: кругом царила сумеречная полутьма, вершины гор почти слились с монотонным полотнищем неба. Виноградов захотел поймать в фокус что-нибудь находящееся поближе, но для этого требовалось шевельнуться. А левая половина лица представляла собой, судя по ощущениям, нечто вроде воронки от пушечного снаряда.
– О-ох… – Приходить в себя не хотелось. Как в поговорке: умерла так умерла! Теперь, наверное, просто так отправиться на тот свет не позволят, литовцу повезло, он ничего понять не успел…
Проинформировали о себе затекшие запястья. Точно, знакомое ощущение – наручники! Утешало, что со зрением, кажется, все в порядке, просто подкралась пасмурная, беззвездная ночь, готовая в любой момент пролиться дождем.
Вспомнился анекдот про то, как в такую погоду ведут на расстрел к далекому пустырю приговоренного. Холод, слякоть… «Тебе хорошо, – говорят конвоиры, – а нам еще обратно тащиться!»
Смешно…
Кондор сидел напротив и без особого интереса следил за процессом возвращения в окружающую реальность пока еще живого существа.
Рядом, почти голова к голове с Виноградовым, лежал очкарик. Он лежал очень тихо, не двигаясь, но все равно Владимир Александрович не сразу сообразил, что иначе доктор лежать и не может. Мертвые вообще народ несуетливый.
А когда шея перерезана от уха до уха – и подавно!
За последние дни Виноградов даже как-то устал удивляться. Он перевел взгляд на Кондора – и тот, непонятно зачем, утвердительно кивнул.
Яс-но… То есть ясно – как это произошло: клиент подошел к отключившемуся спутнику, наклонился – а бородатый его со спины ножичком чирк! Слева направо, одним движением. И отступил, чтоб не пачкаться.
Ноздри уловили запах – запах подсыхающей уже крови. Да! Очевидно, хлестануло здорово… Это потом уже клиент оказался на спине, чтоб сомнений не было. Хотя какие уж тут сомнения?
Яс-но – как! Но пока не понятно – зачем? Не то чтобы Владимир Александрович так уж трепетно настаивал на соблюдении очереди, но по логике событий убитым сейчас положено было быть самому Виноградову.
– Жыт будыш! Еслы правилна… Па-магат будыш?
Майор сел поудобнее, осторожно кивнул: жить – это хорошо, кто же спорит. В чем помочь-то только? С руками скованными? Ты, сволочь, «браслеты» отстегни – тогда посмотрим… Ишь, разговорился!
Что-то коснулось лица – прохладно и нежно. Потом еще раз.
Дождик? Начинало накрапывать…
«Судя по всему, – подумал Виноградов, – я ему живьем зачем-то нужен. Пока. А клиент – не нужен! Совсем не нужен уже оказался, вот и отдал Богу душу. А кто тогда Магаева убьет? Я, что ли?»
Нет, какие могут быть возражения! Но интересно, как он меня заставит, Кондор этот сраный? На виду у всех – охраны, друзей, родственников? И чтобы я потом не…
Кондор закончил. Осиротевший «кипарис» перекочевал обратно, к остальному арсеналу, туда же, в рюкзак бородатого, оказались уложены из имущества покойного: продукты, аптечка, бумажник. Остальное вместе с телом он накрыл неразобранным спальником. Для надежности обложил по краям крупными осколками горной породы: от питающихся падалью хищников это вряд ли поможет, но от ветра убережет.
После этого Кондор проделал то, что на языке диверсантов, партизан и тех, кто за ними охотится, названо «сюрприз» или «привет с того света». Опять на брезент перед бородачом легли бруски, издали напоминавшие хозяйственное мыло, какая-то замазка, блестящие гвоздики детонаторов, провода и пружинки.
Все это через некоторое время скрылось под спальником и в щелях между камнями. Владимир Александрович не был силен в динамитных науках, но из краткого милицейского курса сделал вывод: такого количества взрывчатки, которым Кондор «зарядил» труп, вполне хватит, чтобы в клочья разнести не только бедолагу, который дернет за краешек смерти… Все вокруг даже не успеют сообразить, в чем дело, и пожалеть о собственном опрометчивом любопытстве.
Впрочем, раньше людей здесь мог появиться какой-нибудь безвинный шакал… Интересно, в горах водятся шакалы?
Оставаться на месте не имело смысла… Кондор закинул за спину почти опустевший и, очевидно, полегчавший рюкзак – в нем же теперь находились, помимо плоского футляра, только спальный мешок, продовольствие и «кипарис». Подхватил автомат. Коротким жестом приказал майору: поднимайся!
Умирать по-прежнему не хотелось. Виноградов встал.
– А руки? Я так идти не смогу! – Очевидно, удар еще сказывался, поэтому Владимир Александрович с трудом удерживал равновесие. К тому же сползла до локтя правая лямка.
Кондор сердито прищурился и достал нож.
Майор попытался закрыться скованными руками.
Это не помогло. Притянув к себе Владимира Александровича, бородач резанул под мышками… Все имущество Виноградова, хранившееся у него за спиной, неторопливо сползло на землю. Обернувшись на лежащий сзади рюкзак, майор выдохнул и попытался не обмочиться.
Это удалось – удивительно, но измученный организм продолжал соблюдать приличия.
– Иды! – Наручники никто снимать не собирался, но двигаться налегке было проще, чем полагал Виноградов.
При малейшей попытке снизить темп в затылок довольно болезненно упирались холодные губы ствола. С неба активно капало.
– Да не пихайся ты! – оступившись в очередной раз, огрызнулся майор. – Видишь же – иду…
Реакции не последовало. Очевидно, на последнем этапе операции Кондор решил застраховаться от любых неожиданностей. Тем более что репутация Виноградова в его глазах безупречностью не страдала. Дождь шел уже по-серьезному…
Минут через двадцать он понял, что больше не сможет сделать ни шагу… еще через десять минут – втянулся, но начался невообразимый ливень, шарахнула молния и стало плевать на все.
– Так его маму!.. – Больше сказать было нечего, ноги разъехались, и поддерживать равновесие оказалось недостижимо трудно. Виноградов упал и ударился боком.
Опять запахло овчиной – перед самым носом образовалась промокшая борода, цепкая лапища приподняла потерявшего точки опоры и по-отечески нежно встряхнула:
– Эй, иды!
– Куда идти-то, блин? Ни х… не видно.
– Тут иды!
– Пош-шел ты… – Ясно, что если бы Кондор хотел угробить его, он сделал бы это давным-давно. То есть Виноградов представлял какую-то товарную ценность – и этим следовало воспользоваться.
– Тут иды… – Теперь уже бородатый просто волок за собой и почти на себе скованного майора. – Блызко!
Действительно – оказалось недалеко: вниз по скользкой каменной мелочи, еще метров сто – и терраса. Кондор спихнул с себя Владимира Александровича и в таком же изнеможении рухнул на живот.
То, что творилось с погодой, нельзя уже было назвать дождем. Просто объем между небесным сводом и горами заполнился сплошной, непрерывно шумящей и падающей водной прослойкой. Казалось, потоки идут не только сверху вниз – нет, они спешили навстречу друг другу, сходились, усиливались…
Для человека в этом хаосе просто не находилось места.
Хотелось дышать жабрами.
Шум, напоминавший скорее рокот прибоя, могли перекрыть только редкие раскаты грома.
Виноградов промок до такого состояния, когда собственное положение – боком, наполовину в образовавшейся луже, с лицом, по которому хлещет холодный поток – воспринимается индифферентно. Однако так можно было и воспаление легких заработать!.. Владимир Александрович подогнул под себя колени, приподнялся и переместил верхнюю половину туловища под прикрытие нависающего над террасой гранитного выступа. Здесь было не то чтобы посуше, но все-таки… Разница ощущалась.
К изумлению Владимира Александровича, вслед за ним под естественный навес втиснулся и бородач. Сейчас он не казался ни могучим, ни опасным – так, просто вымокший до нитки, до последней клеточки кавказский мужик с оружием.
– Руки освободи? – попросил Виноградов. И попытался сыграть на самолюбии: – Чего, боишься, что ли?
Кондор всхрапнул от возмущения, но отрицательно помотал головой – увеличивать степень свободы напарника в его планы, видимо, не входило!
Опять громыхнуло. Так же, наверное, раскатисто лопнет воздух от взрыва заложенных бородачом «сюрпризов» на трупе очкарика…
– Слушай, ты хоть понимаешь, что тоже покойник? Я, потом ты?.. Мы уже списаны, понял?
Кондор успел закрыть глаза и теперь недовольно дернул щекой. Его раздражали не сами вопросы, а то, что Виноградов мешает ему приходить в себя:
– Тых-ха…
– Ну и хрен с тобой! – По совсем непонятной причине майор вдруг решил, что выпутается из передряги.
Это развеселило – и следующие полчаса Виноградов пребывал в состоянии неестественного возбуждения. Даже пытался перетереть о камень металлическую цепочку наручников.
А потом, как обрубленный, кончился дождь…
Стало холодно, ветер вытягивал из-под налипшей на кожу материи жалкие крохи оставшегося человеческого тепла, заставляя вибрировать каждую клеточку.
Дрожали оба – и русский майор, и его бородатый надсмотрщик. Стук собственных зубов то и дело перекрывал дребезжание челюстей соседа.
– Костер запалишь?
Кондор отрицательно помотал головой.
– Ты чего? Дурак, нет?
Кажется, бородач даже не обиделся.
– Аккуратно, в ложбиночке… Кто увидит-то?
Соблазн был велик, но сосед только поежился и ничего не ответил. Повозившись и гулко брякнув железом о железо, он достал из рюкзака местами почти сухой спальник и, не влезая, накинул его поверх, на плечи. Получилось нечто вроде одеяла.
– Сволочь ты! – Подобное поведение не просто вывело Виноградова из себя. Сейчас он готов был совершенно запросто расстаться с жизнью – холод казался страшнее. – Сволочь, понял? Вот я как!..
Кондор, не дослушав и не изменив выражения усталого от злобы лица, отогнул край спального мешка и швырнул его в ноги Владимиру Александровичу.
– Спасибо… – не нашелся как отреагировать тот. Придвинувшись, он ухитрился перетянуть выделенную часть «одеяла» повыше и спрятать значительную часть туловища.
Ночь они провели все теснее соприкасаясь спинами, почти без сна, не обменявшись ни единым словом.
А утром их обнаружили.
Бородач погиб сразу – он даже не успел выпутать из набухших водой складок спальника автомат. Длинная, кучная из-за малого расстояния очередь прошила насквозь, выбив звонкое эхо из дававшей им временное укрытие скалы.
Виноградова спасли овчарки – мохнатые, молчаливо-безжалостные, они возникли из ниоткуда вслед за первой очередью и, не чуя опасности в мертвом Кондоре, принялись за майора. Первая, помоложе, рвала мясо с бедра и голеней, а огромный кобель-кавказец старался достать до лица, до горла…
При такой кутерьме стрелять не имело смысла. Потом, когда собак оттащили, недвижимый, весь в крови человек со скованными впереди руками опасности представлять не мог.
Тем более что подошедший чуть позже обладатель прокуренного баритона сказал:
– Да это он… кажется. Э-эх! Укатали сивку.
– Живой хоть?
– Вроде… Тур-рист!
Но Владимир Александрович на происходящее не реагировал.
Эпилог
– Значит, я оказался прав?
– Слушайте… Слушайте, Виноградов, а вам не достаточно, что вы просто остались живы?
Аргумент был настолько серьезный, что пришлось перейти в оборону:
– Нет, что вы – спасибо! Просто хотелось бы…
Уши у собеседника со времени последней встречи ничуть не уменьшились. Красноватые, оттопыренные, они не могли не привлечь внимания: казалось, наступи сейчас беспроглядная ночь, и эти раскинувшиеся вширь элементы человеческой конструкции станут освещать – помещение в аварийном режиме.
Терпение у него тоже казалось фантастическое. При желании ушастый мог бы работать помощником воспитателя в детском саду или пресс-секретарем министра обороны.
– Вы же собирались совсем забыть? Чем, говорили, скорее, тем лучше?
– Пытаюсь… Определенности хочется.
– Да, конечно. – В голосе виноградовского собеседника зазвучало понимание, постепенно перерастающее в некий намек на сочувствие.
– Видите ли… Это все равно как если друг дал тебе детектив интересный прочесть. А потом забрал – вырвал прямо из рук, когда всего-то пара-тройка страниц осталась!
– Ну а если ему самому, этому другу вашему, книжку на время одолжили? И отдавать нужно именно сейчас? А то – накажут! В смысле – лишат права пользоваться… библиотекой?
– Так нечего было вообще дразнить! Ясно?
– А зачем вы кричите, Владимир Александрович? Хотите еще выпить?
– Нет, хватит. – Как-то получилось, что бокал Виноградова уже стоял пустой, а ушастый только пригубил: – Извините! Нервы… Слышали ведь: самые мужественные люди – это те, кто ни черта не знает.
– Вы мне это уже говорили.
– С тех пор человечество не изменилось.
Собеседник в одно касание пригубил горьковато-медовую жидкость и констатировал:
– Дерьмо коньяк.
– Не спорю… И все-таки?
– Настырный вы человек, Виноградов. Ну допустим, отвечу я на ваши вопросы. И что вы делать станете с этим знанием? Кто любопытен – долго не живет…
– А мне уже и неинтересно жить долго. Могу себе позволить такую роскошь!
– Вы человек верующий?
– И бесы веруют… – Раздражало, что инициативой опять завладел собеседник. – Это не имеет отношения к нашему разговору.
– Ты чего делаешь, Пронин?
– Заткнись…
Господи, насмотрелись кино про шпионов! Одесской студии детских и юношеских… Впрочем, те, кто «зарядил» неизвестно чем парня, рассчитывали на себе подобных – всяко будут шмонать, живого ли, мертвого ли. И наткнутся на утолщение за подкладкой.
Сложно было не надорвать – просто хотелось сделать это тихо.
– Изобрази, что со жратвой возишься! – скомандовал он соседу. – Отвлеки, понял?
Испуганный литовец дисциплинированно прикрыл Виноградова собой и заковырял открывашкой о банку. Получилось естественно, и обернувшийся было Кондор вновь занялся проводками.
Так… В прозрачном, не шелестящем и не проницаемом для воды пакетике – какие-то обугленные клочки: «…щим удостоверяется… ший лейтенант Ко… выполняет специальное зада… оказывать… всем подразделениям Феде… и граждане…»
Верхний обрывок, потемневший от не долизавшего его пламени, состоял из края черно-белого фотоснимка со следом печати. Виноградов не успел удивиться – на камни выскочил вложенный между листками пластик металла.
Еле удалось перехватить его на лету.
– Ой! – Но это вскрикнул не Владимир Александрович.
Подняв лицо, он во второй уже раз за сегодня увидел последовательно: черный зрачок автомата, дремучую бороду, злые глаза. Опередил опять, зверюга… Видимо, Кондор учуял во взгляде Виноградова понимание – ствол шевельнулся и повелительно указал чуть повыше голов.
Вслед за майором поднял руки вверх и литовец.
Потянулись болезненно-длинные секунды неподвижности. Не отводя автомата, бородач подозвал к себе доктора. Нащупал в кобуре «магнум». Достал. Щелкнул предохранителем. Передал в руки очкарику…
Тот перехватил поудобнее тяжелый пистолет – и направил его в лоб Генрикаса. Кондор отрицательно покачал головой – и мишенью стал Виноградов.
Владимир Александрович сглотнул слюну – это получилось неприлично громко.
Неужели выстрелит? Вы-ыстрелит, еще как! Глядя в белесые, лишенные выражения глаза врача, он понял – убьет. Для очкарика в этом мире существовала только смерть – да, смерть пресловутого Магаева. Жизнь майора российской милиции его абсолютно не интересовала…
Случается, убивают, чтобы выжить. Этот господин был готов убивать – чтобы в конце концов убить. «Он же просто сумасшедший, – догадался Владимир Александрович. – Просто – псих!»
Кондор тем временем вплотную приблизился к пареньку. Не торопясь, положил на его стриженую макушку свою не занятую оружием лапищу, без усилий пригнул…
Подчинившись, безропотный и дрожащий литовец опустился – сначала на колени, потом лицом вниз, на камни. Уверенный в послушании, бородач сдвинул за спину автомат, порылся за пазухой и извлек одноразовый шприц. Навалившись огромным телом, придавил жертву и довольно неловко сделал инъекцию – в шею, под правое ухо.
Генрикас последний раз шевельнулся и замер. Палач шумно выдохнул… Отстранившись, он посмотрел сначала на очкарика, потом на Виноградова – все было в порядке, никто не пытался самовольничать.
Под прицелом доктора, не имея ни сил, ни особого желания шевелиться, Владимир Александрович наблюдал: Кондор втискивает покойника в узенькую ложбину среди камней, что-то вспомнив, вытягивает ему ногу на выступ… резким ударом приклада ломает безжизненную голень… кость хрустит, словно курочка-гриль в ресторане…
Прежде сознания среагировал желудок – вывернувшись наизнанку, прямо во внутренность Генрикасовой, уже не нужной ему куртки.
С точки зрения организма это была вполне естественная реакция. На какое-то время Виноградов выключился, а когда вновь окончательно пришел в себя – увидел: литовец лежит на спине, переломанная нога разута и кровоточит сквозь неумело наложенный жгут. Рука – правая, со шприцем, замерла судорожно, на полпути от шеи. Левая – запрокинута безвольно…
Прямо под боком, на предусмотрительно обугленном пятачке, распластались остатки документа, для верности прижатые старенькой зажигалкой. Майор догадался, что где-то поблизости, не на виду, но чтобы легко нашли, должен валяться и «смертный» медальон – та самая металлическая пластинка, выпавшая из пакета. Такой медальон выдается любому служивому…
– Ох, бля-а! – Мужества у Виноградова пока хватило только на то, чтобы сплюнуть остатки блевотины и вытереть рот.
Что тут скажешь? Сцена у фонтана… Диверсант, подвернувший в походе ногу, оставлен своими до возвращения. Чтобы не быть обузой. Очень благородно! Поняв, что никто за ним не придет, героический старший – или младший? – лейтенант Ко… из последних сил пытается уничтожить личные документы, прячет свой медальон и кончает жизнь самоубийством. Лишь бы не угодить в лапы гадов-бандитов… Спецназ не сдается!
Очень натурально сработано.
Кондор заканчивал устанавливать на тропе свои взрывчатые конструкции. Не столько на убой, сколько для повышения бдительности. Сволочь… точно рассчитал, паразит! После пары взрывов они мимо не проскочат, при всем желании.
А кто это, кстати – они? Явно не федералы, те сразу «липу» раскусят, с первого взгляда. Тогда – кто?
Поразительно все-таки человек устроен. Сильнее страха у него – только праздное любопытство…
Высоко в небе, недосягаемое для зенитных комплексов вооруженной оппозиции, появилось звено реактивных самолетов. Звук терялся, украденный расстоянием, – и только три белые, идеально похожие одна на другую полоски вытягивались не спеша из-за вершины. На конце этих трасс металлическими остриями поблескивали треугольнички плоскостей.
Все казалось очень красивым – небо без облачка, снежные шапки гор, прохладное солнце… Хотелось выжить.
Самолеты очертили уже значительную часть доступного взгляду пространства, когда Кондор закончил хлопотать и взял из рук доктора пистолет. Поставил на предохранитель и убрал.
Ствол «Калашникова» описал ломаную траекторию, и Виноградов понял, что следует делать: наклонился, поднял с земли свой рюкзак, поудобнее втиснулся в лямки. Пришлось еще передвинуть поближе к убитому его раскуроченный «багаж» и куртку, загаженную Владимиром Александровичем.
При этом из всех сил старался не испачкаться…
Дальше двинулись так: Виноградов, Кондор и замыкающий колонну клиент. Получалось значительно медленнее – несмотря на то, что Владимир Александрович шел практически налегке, навыка горных переходов ему явно не хватало. В затылок хрипло дышал бородач – кроме стандартного груза, за спиной у него уместился довольно весомый футляр, на груди – автомат, пистолет в кобуре… Здоровья, чтобы тащить весь этот арсенал, у Кондора хватало, но не более того. Поэтому, очевидно, «кипарис» получил на хранение очкарик – обернувшись в очередной раз, майор увидел его перекинувшим кожаный ремешок этого чуда спецназовской экипировки через шею, под капюшоном.
А оборачиваться назад приходилось почти постоянно – бородатый ни маршрута, ни направления движения не объяснил, да здесь, в мешанине и путанице троп, тропок, ручьев, незаметных лощин и внезапных обрывов, это вряд ли могло быть возможно. То и дело Владимир Александрович ощущал очередной болезненный тычок в спину – направо, налево, вверх, вниз… И приходилось майору карабкаться на поросший плесенью выступ скалы, или плюхаться по щиколотку в воду, преодолевая сотню, две, три метров против течения, или прыгать через бездонный разлом, когда запросто обошли бы его чуть левее.
Всегда неприятно – идти, ощущая лопатками нацеленный в спину ствол. А на Кавказе это вообще достаточно отвратительно.
– Все! Не могу… Стреляй здесь. – Виноградов, не давая уставшему немногим меньше его конвоиру опомниться, плюхнулся на подходящий валун. И провел руками по лицу. Ткань моментально заблестела мокрым пятном накопившегося пота. – Стреляй.
Закрыв глаза, он весь превратился в слух.
Сначала ничего, кроме хриплого дыхания, разобрать было нельзя. Потом задумчиво лязгнул металл… Кондор сделал шаг, что-то тупо ударилось о землю. Подоспел и очкарик.
Собравшись, Владимир Александрович разнял склеенные усталостью веки – картинка получалась идиллическая. Клиент, близоруко моргая, протирал запотевшие стекла гигиенической салфеткой – больше, очевидно, под руками ничего не оказалось. Бородач сидел рядом с ним, на расстоянии прыжка от майора – он принял поступившее от Виноградова предложение отдохнуть. Чувствовалось, что привал предстоит основательный: Кондор вытащил себя из вцепившихся в плечи лямок, обмяк, растекся… В то же время глаза его бодрствовали, реагируя на каждое шевеление вокруг.
Не было слышно ничего – ни птиц, ни журчания оставшихся где-то внизу, позади, горных потоков. Только далеко на северо-востоке, за перевалами, раскатисто грохотало – может быть, там сейчас начиналась гроза, а может быть, доблестные вооруженные силы «зачищали» очередное село на окраине мятежного района. Те самолеты, что видел Владимир Александрович, наверное, уже давным-давно отбомбились и теперь отдыхали на цивилизованном, с душем и телефонной связью аэродроме.
«Чому я нэ сокил? Чому нэ литаю?» – вспомнил любимую песню однокашника-морехода Виноградов. Алик был киевлянином, покуривал в юные годы «травку» и теперь стал чуть ли не адмиралом украинских ВМС. Впрочем, судя по тому, как он судорожно обменивал в свой последний приезд «хохлобаксы» на русские рубли, лучше бы ему оставаться мичманом в Кронштадте.
«Господи, – подумал Владимир Александрович, – мысли-то какие дурацкие в голову лезут… Темнеет уже».
После смерти литовца они шли часа четыре. Петляли, сбивая возможных преследователей с толку… это и без комментариев ясно. Идею Кондора Виноградов понял: требовалось показать, что спецназ направился дальше, в глубь территории. А фактически? Наоборот? Если прикинуть, куда солнце светило с утра, то получается… Получается, что бредут они по воле бородача обратно, почти точно по направлению к границе.
Бред какой-то… Смысла нет.
Возбудившийся мозг выбросил в кровь сверхнормативную порцию адреналина. Майор открыл глаза – и увидел… на расстоянии вытянутой руки от себя… соблазнительно близкий… обшарпанный… приклад автомата! Оружие чуть отползло, пока Кондор выуживал что-то из глубины своего «багажа» – неудобно изогнувшись, выкрутив себя в пояснице.
Думать было некогда. Виноградов метнулся к прикладу, успел уцепиться ладонями за теплое дерево, потянуть на себя… Подвел рюкзак – вцепившийся в плечи, он лишил Владимира Александровича тех необходимых долей секунды, на которые оставалось рассчитывать.
Обе руки майора оказались заняты, поэтому он даже не успел среагировать на короткий, почти без замаха удар кованым ботинком в висок. Проваливаясь в малиновый водоворот, Виноградов краешком сознания отметил, что – да, не повезло! Но погибнуть по-мужски, в бою – это все-таки не так стыдно…
* * *
Умереть не пришлось.Это Владимир Александрович понял сразу же, как только попытался шевельнуть головой, – у покойников таких болей быть просто не может! Не в преисподнюю же его отослали – строго, без суда и следствия…
Кто-то стонал, и Виноградов понял, что стыдные звуки издает сам, собственными треснувшими губами. Оставалось открыть глаза, но… Прямо над головой, загораживая горизонт, нависла рыжая с проседью борода.
Пахнуло немытой овчиной, и майор окончательно очнулся.
– Здрассте! – Он сказал это неизвестно почему, но явно не от избытка отваги. Так, просто – чтобы что-то сказать.
Борода отодвинулась, но светлее не стало – видимо, полученное сотрясение повлияло на зрительные нервы: кругом царила сумеречная полутьма, вершины гор почти слились с монотонным полотнищем неба. Виноградов захотел поймать в фокус что-нибудь находящееся поближе, но для этого требовалось шевельнуться. А левая половина лица представляла собой, судя по ощущениям, нечто вроде воронки от пушечного снаряда.
– О-ох… – Приходить в себя не хотелось. Как в поговорке: умерла так умерла! Теперь, наверное, просто так отправиться на тот свет не позволят, литовцу повезло, он ничего понять не успел…
Проинформировали о себе затекшие запястья. Точно, знакомое ощущение – наручники! Утешало, что со зрением, кажется, все в порядке, просто подкралась пасмурная, беззвездная ночь, готовая в любой момент пролиться дождем.
Вспомнился анекдот про то, как в такую погоду ведут на расстрел к далекому пустырю приговоренного. Холод, слякоть… «Тебе хорошо, – говорят конвоиры, – а нам еще обратно тащиться!»
Смешно…
Кондор сидел напротив и без особого интереса следил за процессом возвращения в окружающую реальность пока еще живого существа.
Рядом, почти голова к голове с Виноградовым, лежал очкарик. Он лежал очень тихо, не двигаясь, но все равно Владимир Александрович не сразу сообразил, что иначе доктор лежать и не может. Мертвые вообще народ несуетливый.
А когда шея перерезана от уха до уха – и подавно!
За последние дни Виноградов даже как-то устал удивляться. Он перевел взгляд на Кондора – и тот, непонятно зачем, утвердительно кивнул.
Яс-но… То есть ясно – как это произошло: клиент подошел к отключившемуся спутнику, наклонился – а бородатый его со спины ножичком чирк! Слева направо, одним движением. И отступил, чтоб не пачкаться.
Ноздри уловили запах – запах подсыхающей уже крови. Да! Очевидно, хлестануло здорово… Это потом уже клиент оказался на спине, чтоб сомнений не было. Хотя какие уж тут сомнения?
Яс-но – как! Но пока не понятно – зачем? Не то чтобы Владимир Александрович так уж трепетно настаивал на соблюдении очереди, но по логике событий убитым сейчас положено было быть самому Виноградову.
– Жыт будыш! Еслы правилна… Па-магат будыш?
Майор сел поудобнее, осторожно кивнул: жить – это хорошо, кто же спорит. В чем помочь-то только? С руками скованными? Ты, сволочь, «браслеты» отстегни – тогда посмотрим… Ишь, разговорился!
Что-то коснулось лица – прохладно и нежно. Потом еще раз.
Дождик? Начинало накрапывать…
«Судя по всему, – подумал Виноградов, – я ему живьем зачем-то нужен. Пока. А клиент – не нужен! Совсем не нужен уже оказался, вот и отдал Богу душу. А кто тогда Магаева убьет? Я, что ли?»
Нет, какие могут быть возражения! Но интересно, как он меня заставит, Кондор этот сраный? На виду у всех – охраны, друзей, родственников? И чтобы я потом не…
Кондор закончил. Осиротевший «кипарис» перекочевал обратно, к остальному арсеналу, туда же, в рюкзак бородатого, оказались уложены из имущества покойного: продукты, аптечка, бумажник. Остальное вместе с телом он накрыл неразобранным спальником. Для надежности обложил по краям крупными осколками горной породы: от питающихся падалью хищников это вряд ли поможет, но от ветра убережет.
После этого Кондор проделал то, что на языке диверсантов, партизан и тех, кто за ними охотится, названо «сюрприз» или «привет с того света». Опять на брезент перед бородачом легли бруски, издали напоминавшие хозяйственное мыло, какая-то замазка, блестящие гвоздики детонаторов, провода и пружинки.
Все это через некоторое время скрылось под спальником и в щелях между камнями. Владимир Александрович не был силен в динамитных науках, но из краткого милицейского курса сделал вывод: такого количества взрывчатки, которым Кондор «зарядил» труп, вполне хватит, чтобы в клочья разнести не только бедолагу, который дернет за краешек смерти… Все вокруг даже не успеют сообразить, в чем дело, и пожалеть о собственном опрометчивом любопытстве.
Впрочем, раньше людей здесь мог появиться какой-нибудь безвинный шакал… Интересно, в горах водятся шакалы?
Оставаться на месте не имело смысла… Кондор закинул за спину почти опустевший и, очевидно, полегчавший рюкзак – в нем же теперь находились, помимо плоского футляра, только спальный мешок, продовольствие и «кипарис». Подхватил автомат. Коротким жестом приказал майору: поднимайся!
Умирать по-прежнему не хотелось. Виноградов встал.
– А руки? Я так идти не смогу! – Очевидно, удар еще сказывался, поэтому Владимир Александрович с трудом удерживал равновесие. К тому же сползла до локтя правая лямка.
Кондор сердито прищурился и достал нож.
Майор попытался закрыться скованными руками.
Это не помогло. Притянув к себе Владимира Александровича, бородач резанул под мышками… Все имущество Виноградова, хранившееся у него за спиной, неторопливо сползло на землю. Обернувшись на лежащий сзади рюкзак, майор выдохнул и попытался не обмочиться.
Это удалось – удивительно, но измученный организм продолжал соблюдать приличия.
– Иды! – Наручники никто снимать не собирался, но двигаться налегке было проще, чем полагал Виноградов.
При малейшей попытке снизить темп в затылок довольно болезненно упирались холодные губы ствола. С неба активно капало.
– Да не пихайся ты! – оступившись в очередной раз, огрызнулся майор. – Видишь же – иду…
Реакции не последовало. Очевидно, на последнем этапе операции Кондор решил застраховаться от любых неожиданностей. Тем более что репутация Виноградова в его глазах безупречностью не страдала. Дождь шел уже по-серьезному…
Минут через двадцать он понял, что больше не сможет сделать ни шагу… еще через десять минут – втянулся, но начался невообразимый ливень, шарахнула молния и стало плевать на все.
– Так его маму!.. – Больше сказать было нечего, ноги разъехались, и поддерживать равновесие оказалось недостижимо трудно. Виноградов упал и ударился боком.
Опять запахло овчиной – перед самым носом образовалась промокшая борода, цепкая лапища приподняла потерявшего точки опоры и по-отечески нежно встряхнула:
– Эй, иды!
– Куда идти-то, блин? Ни х… не видно.
– Тут иды!
– Пош-шел ты… – Ясно, что если бы Кондор хотел угробить его, он сделал бы это давным-давно. То есть Виноградов представлял какую-то товарную ценность – и этим следовало воспользоваться.
– Тут иды… – Теперь уже бородатый просто волок за собой и почти на себе скованного майора. – Блызко!
Действительно – оказалось недалеко: вниз по скользкой каменной мелочи, еще метров сто – и терраса. Кондор спихнул с себя Владимира Александровича и в таком же изнеможении рухнул на живот.
То, что творилось с погодой, нельзя уже было назвать дождем. Просто объем между небесным сводом и горами заполнился сплошной, непрерывно шумящей и падающей водной прослойкой. Казалось, потоки идут не только сверху вниз – нет, они спешили навстречу друг другу, сходились, усиливались…
Для человека в этом хаосе просто не находилось места.
Хотелось дышать жабрами.
Шум, напоминавший скорее рокот прибоя, могли перекрыть только редкие раскаты грома.
Виноградов промок до такого состояния, когда собственное положение – боком, наполовину в образовавшейся луже, с лицом, по которому хлещет холодный поток – воспринимается индифферентно. Однако так можно было и воспаление легких заработать!.. Владимир Александрович подогнул под себя колени, приподнялся и переместил верхнюю половину туловища под прикрытие нависающего над террасой гранитного выступа. Здесь было не то чтобы посуше, но все-таки… Разница ощущалась.
К изумлению Владимира Александровича, вслед за ним под естественный навес втиснулся и бородач. Сейчас он не казался ни могучим, ни опасным – так, просто вымокший до нитки, до последней клеточки кавказский мужик с оружием.
– Руки освободи? – попросил Виноградов. И попытался сыграть на самолюбии: – Чего, боишься, что ли?
Кондор всхрапнул от возмущения, но отрицательно помотал головой – увеличивать степень свободы напарника в его планы, видимо, не входило!
Опять громыхнуло. Так же, наверное, раскатисто лопнет воздух от взрыва заложенных бородачом «сюрпризов» на трупе очкарика…
– Слушай, ты хоть понимаешь, что тоже покойник? Я, потом ты?.. Мы уже списаны, понял?
Кондор успел закрыть глаза и теперь недовольно дернул щекой. Его раздражали не сами вопросы, а то, что Виноградов мешает ему приходить в себя:
– Тых-ха…
– Ну и хрен с тобой! – По совсем непонятной причине майор вдруг решил, что выпутается из передряги.
Это развеселило – и следующие полчаса Виноградов пребывал в состоянии неестественного возбуждения. Даже пытался перетереть о камень металлическую цепочку наручников.
А потом, как обрубленный, кончился дождь…
Стало холодно, ветер вытягивал из-под налипшей на кожу материи жалкие крохи оставшегося человеческого тепла, заставляя вибрировать каждую клеточку.
Дрожали оба – и русский майор, и его бородатый надсмотрщик. Стук собственных зубов то и дело перекрывал дребезжание челюстей соседа.
– Костер запалишь?
Кондор отрицательно помотал головой.
– Ты чего? Дурак, нет?
Кажется, бородач даже не обиделся.
– Аккуратно, в ложбиночке… Кто увидит-то?
Соблазн был велик, но сосед только поежился и ничего не ответил. Повозившись и гулко брякнув железом о железо, он достал из рюкзака местами почти сухой спальник и, не влезая, накинул его поверх, на плечи. Получилось нечто вроде одеяла.
– Сволочь ты! – Подобное поведение не просто вывело Виноградова из себя. Сейчас он готов был совершенно запросто расстаться с жизнью – холод казался страшнее. – Сволочь, понял? Вот я как!..
Кондор, не дослушав и не изменив выражения усталого от злобы лица, отогнул край спального мешка и швырнул его в ноги Владимиру Александровичу.
– Спасибо… – не нашелся как отреагировать тот. Придвинувшись, он ухитрился перетянуть выделенную часть «одеяла» повыше и спрятать значительную часть туловища.
Ночь они провели все теснее соприкасаясь спинами, почти без сна, не обменявшись ни единым словом.
А утром их обнаружили.
Бородач погиб сразу – он даже не успел выпутать из набухших водой складок спальника автомат. Длинная, кучная из-за малого расстояния очередь прошила насквозь, выбив звонкое эхо из дававшей им временное укрытие скалы.
Виноградова спасли овчарки – мохнатые, молчаливо-безжалостные, они возникли из ниоткуда вслед за первой очередью и, не чуя опасности в мертвом Кондоре, принялись за майора. Первая, помоложе, рвала мясо с бедра и голеней, а огромный кобель-кавказец старался достать до лица, до горла…
При такой кутерьме стрелять не имело смысла. Потом, когда собак оттащили, недвижимый, весь в крови человек со скованными впереди руками опасности представлять не мог.
Тем более что подошедший чуть позже обладатель прокуренного баритона сказал:
– Да это он… кажется. Э-эх! Укатали сивку.
– Живой хоть?
– Вроде… Тур-рист!
Но Владимир Александрович на происходящее не реагировал.
Эпилог
…всякая жизнь – это огромная цепь причин
и следствий, а природу ее мы можем
познать по одному звену. Искусство делать
выводы и анализировать, как и все другие
искусства, постигается долгам и прилежным
трудом, но жизнь слишком коротка, и
поэтому ни один смертный не может
достичь совершенства в этой области.
Сэр Артур Конан Дойл
– Значит, я оказался прав?
– Слушайте… Слушайте, Виноградов, а вам не достаточно, что вы просто остались живы?
Аргумент был настолько серьезный, что пришлось перейти в оборону:
– Нет, что вы – спасибо! Просто хотелось бы…
Уши у собеседника со времени последней встречи ничуть не уменьшились. Красноватые, оттопыренные, они не могли не привлечь внимания: казалось, наступи сейчас беспроглядная ночь, и эти раскинувшиеся вширь элементы человеческой конструкции станут освещать – помещение в аварийном режиме.
Терпение у него тоже казалось фантастическое. При желании ушастый мог бы работать помощником воспитателя в детском саду или пресс-секретарем министра обороны.
– Вы же собирались совсем забыть? Чем, говорили, скорее, тем лучше?
– Пытаюсь… Определенности хочется.
– Да, конечно. – В голосе виноградовского собеседника зазвучало понимание, постепенно перерастающее в некий намек на сочувствие.
– Видите ли… Это все равно как если друг дал тебе детектив интересный прочесть. А потом забрал – вырвал прямо из рук, когда всего-то пара-тройка страниц осталась!
– Ну а если ему самому, этому другу вашему, книжку на время одолжили? И отдавать нужно именно сейчас? А то – накажут! В смысле – лишат права пользоваться… библиотекой?
– Так нечего было вообще дразнить! Ясно?
– А зачем вы кричите, Владимир Александрович? Хотите еще выпить?
– Нет, хватит. – Как-то получилось, что бокал Виноградова уже стоял пустой, а ушастый только пригубил: – Извините! Нервы… Слышали ведь: самые мужественные люди – это те, кто ни черта не знает.
– Вы мне это уже говорили.
– С тех пор человечество не изменилось.
Собеседник в одно касание пригубил горьковато-медовую жидкость и констатировал:
– Дерьмо коньяк.
– Не спорю… И все-таки?
– Настырный вы человек, Виноградов. Ну допустим, отвечу я на ваши вопросы. И что вы делать станете с этим знанием? Кто любопытен – долго не живет…
– А мне уже и неинтересно жить долго. Могу себе позволить такую роскошь!
– Вы человек верующий?
– И бесы веруют… – Раздражало, что инициативой опять завладел собеседник. – Это не имеет отношения к нашему разговору.